Текст книги "Маски"
Автор книги: Борис Егоров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
Мамы ходили по книжным магазинам. И случилось так, что в один и тот же день Полине Трофимовне повстречались на улице мамы Ани-большой, Ани-маленькой и Светланы-Таисии. И все с книгами.
– Дочка, видно, в институт собирается, – сообщила мама Ани-большой. – Вот накупила учебников для нее…
Примерно то же Полина Трофимовна уже слышала и от других.
– А хорошо наши девочки там устроились, правда? – продолжала Анина мама. – Моя в каждом письме все про город пишет, про стройку. И про вашу дочь.
О чем думала в эти минуты Полина Трофимовна? О том, что она несправедлива? Что ошиблась в своих предвидениях и зря упорствует? Надо бы сделать шаг назад.
Впрочем, об этом шаге она помышляла не раз. И, пожалуй, ждала удобного случая.
Нет, дочь, конечно, причинила ей обиду, не посчиталась с ней. Но это было уже не вчера, какое-то время минуло.
Или думала Полина Трофимовна так: «Ты смотри, все девчонки учиться пошли, а моя отстанет, будет не первой, а последней. И я тому виной…»?
Может быть. Это на Полину Трофимовну очень похоже…
А мама Ани-большой продолжала:
– Если бы не наша большая семья, сама бы поехали туда…
Полина Трофимовна с усмешкой спросила:
– Это что, вы мне совет даете? – Выдержала маленькую паузу и добавила: – Лишнее. Не нужно. Я уже решила. Распродам кое-что – и к дочери.
Когда это она решила? Раньше? Сейчас?
В городе Р*** я был уже летом. К тому времени прошел почти год, как двенадцать девчат явились с чемоданами в горком комсомола и выложили на стол свои путевки.
Теперь они были уже не новички. Новичком была Полина Трофимовна.
Бригада переехала в новый дом. Мать и дочь Ткаченко поселили в небольшой комнате. Первые дни ушли на то, чтобы обставить ее, обжить, создать уют. А потом Полина Трофимовна заскучала:
– Ну, а что я дальше буду делать? Тут ведь, дочка, не держат безработных. Если бы ты замуж вышла… Я бы сидела и ребенка качала, внука.
– Подожди, мама, насчет замужества, не торопись.
Ждать, как чувствовала Полина Трофимовна, оставалось недолго.
К каждому приходу Сергея Валя готовилась старательно: убирала комнату, потом долго сидела у зеркала.
– Волнуешься? – спрашивала Полина Трофимовна.
Валя отвечала равнодушно.
– Подумаешь, придет – и все…
«Подумаешь»?.. Разве поверит Полина Трофимовна этому деланно равнодушному тону? Эх, скрытность!
Но прежде чем качать «своего» ребенка, Полине Трофимовне суждено было взять на руки того, который родился у Ани-маленькой и Алексея.
Раз уж здесь названо имя Дементьева, то к месту будет сказать и о нем самом. Из бригады Ткаченко Алексея перевели на другую работу: он стал помощником машиниста. Дело это ему было знакомо раньше.
Отпуская Алексея из бригады, девушки сказали Ане-маленькой:
– Бери его, Анька, одна, на полные поруки! У тебя это получается.
А как кончилась история с книгами? Пожалуй, довольно неожиданно.
…В Р*** пришло одиннадцать посылок с учебниками. Одиннадцать сюрпризов!
Когда в комнату Вали приносили очередную пачку книг, поднимался смех.
– Теперь я могу открыть целую библиотеку, – сказала Валя. – А что касается меня, то эти учебники мне уже не нужны. Мои вместе с мамой приехали…
А другие пригодились всем остальным: одиннадцать казачек… подали заявления на заочное отделение института. Здесь, в городе Р***, открылся его филиал.
Кто написал заявление первым, не знаю. А может, опять счастливая мысль осенила одиннадцать голов одновременно? Но пример, во всяком случае, был Валин.
«Неохваченным» остался только Алексей. Советовали ему поступить на курсы механиков – отказался, решил подождать.
– Ладно, – сказала Аня-большая, – дадим ему год на раздумье.
А Светлана-Таисия отреагировала по-своему, частушкой:
Алексей – машинист!
Почетное звание.
Какой ты к черту машинист
Без образования?
О многом здесь не рассказано. Да и не расскажешь обо всем. А потом время идет, и каждый день приносит новости, большие и маленькие.
Большие: «Сдана вторая очередь рудника», «Пущена электростанция», «Закончен еще один квартал города». И маленькие: кто-то полюбил, у кого-то ребенок родился, кто-то инженером стал, у кого-то удача, а у кого-то и наоборот.
О таком иногда говорят: «Житейские мелочи». А какие они мелочи, раз от них зависят многие действия и поступки человека!
Если маленькие новости хорошие, то и большие будут добрыми…
Пробыв очень недолго в городе Р***, я стал его патриотом. Всякий раз, раскрывая газеты и встречая сообщения из него, я радуюсь его удивительным успехам.
И перед моими глазами встают двенадцать девчат – обыкновенных девчат, рядовых граждан молодого, нового города.
Лучшие из лучших
В город Кашкин пришло радостное известие.
Город Кашкин ликовал.
Тысячеустая молва вслед за диктором местного радио повторяла:
– У нас будет троллейбус!
Троллейбус – это прогресс. Кроме того, это вообще очень интеллигентный вид транспорта: не дребезжит, но громыхает, ходит бесшумно, пассажирам создан уют.
Город, в котором есть троллейбус, преображается, приобретает современный вид.
Линию троллейбуса обычно прокладывают по центральной магистрали, которая чаще всего называется Московской. А на окраинах по переулочкам-закоулочкам все еще тренькает трамвай. Там его царство.
Итак, в Кашкине радовались троллейбусу.
Бурной радости не разделял только один человек – директор трамвайтреста Силуянов. Силуянов не хотел терять монополию, конкурентов он не любил никогда. И вот конкурент родился – трест «Троллейбус». Правда, он был очень слабенький, и ему надо было помогать. А помогать Силуянов никогда не был расположен. Старый, тертый хозяйственник, он исповедовал суровую административную истину: хватай, что можешь, держи, что взял.
Но убеждения убеждениями, а приказ есть приказ. И приказ гласил: обязать тов. Силуянова откомандировать в распоряжение треста «Троллейбус» группу опытных вагоновожатых, электриков и т. д.
Силуянов пригласил к себе завкадрами Шаманского.
– Насчет «Троллейбуса» знаешь? – спросил он.
– Знаю, – ответил Шаманский.
– Как расцениваешь?
– Я, сами знаете, всегда «за».
– Вот это правильно. Мы всему должны давать принципиальную оценку. И, так сказать, поддержать новое.
– А как же насчет откомандировать?
– Конечно, откомандируем. И конечно, лучших. Ну вот Серикова, например.
Шаманский почесал в затылке и блудливо улыбнулся.
– Чего улыбаешься?
– Да так, – уклончиво ответил завкадрами. – Сериков за воротник заложить любит… В этом смысле он лучший.
– Значит, ты со мной согласен, – продолжил Силуянов. – Вот я и говорю: лучший. Потом запиши Беликова. Думаю, тоже не возражаешь?
– Нет, он в смысле опозданий…
– Да, да, лучший, – прервал Силуянов. – Дальше вот еще Желтиков. Мастер крепкой руки.
– Очень крепкой, – поддержал завкадрами. – Одному так звезданул – думали, перелом кости будет. Его бы в секцию бокса. Боксер был бы лучший.
– Конечно, лучший. Там, наверно, создадут такую секцию. Записал Желтикова? Теперь еще один: Рыжиков. Аварий у него нет.
– Да, за последние два дня не замечалось.
– Вот и я говорю: не замечалось. Значит, и Рыжикова пошлем. Красикову в список добавь.
Шаманский отложил карандаш в сторону, изображая недоумение.
– А Красикову зачем? Она же действительно лучшая. План выполняет, правила движения не нарушает.
Силуянов усмехнулся:
– А правила поведения? Ты где-нибудь еще такую склочницу встречал? Мне каждый день ее письма из райкомов-обкомов пересылают. Люди ревут от нее. Ей-богу, худшего человека я не видал, поэтому я согласен с тобой, что она лучшая.
Директор треста и завкадрами работали быстро, легко. Словом, приказ они выполнили играючи. И дома Силуянов радостно доложил супруге:
– Ну, наконец я избавился от всех мерзавцев! Пусть-ка с ними этот Филипчук из «Троллейбуса» поработает. Пусть знамя в соревновании завоюет!
До знамени Филипчуку было действительно далеко. Новый вид транспорта в городе Кашкине вел себя несколько странно. Троллейбусы почему-то отклонялись от маршрута и неожиданно сворачивали на те улицы, где никаких проводов не висело. Иногда они подолгу задерживались у «Гастронома», а дальше ехали вообще без остановок, пренебрегая даже красным светом. А одна из машин пыталась выйти в рейс на трех колесах…
Городская газета подвергла трест сокрушительной критике, напечатав корреспонденцию под недвусмысленным названием «Кто завалил троллейбус?». В корреспонденции говорилось, что Сериков пьет, Беликов опаздывает на работу, Желтиков хулиганит, Рыжиков сшибает столбы, а Красикова развела между ними склоку…
В общем, положение в тресте «Троллейбус» было нездоровым.
В ответственных кругах поговаривали, что Филипчука снимут. И это произошло.
Однажды Силуянов вернулся домой таким, что жена его просто не узнала. Она не увидела обычной, очень самодовольной улыбки супруга. Улыбки не было, больше того – на муже не было лица. Ничего не было. Был какой-то блин.
– Что с тобой? – спросила она.
– Ничего, – ответил блин. – На мое место назначили Филипчука.
– А тебя куда же послали?
– Меня? В «Троллейбус»… Как лучшего. Сказали: «Расхлебывай».
Сорок минут
На белой двери кабинета висела стеклянная табличка: «Принимает зубной врач Шурикова».
Учитель местной школы Якунин смотрел на эту табличку уже сорок минут. Он пришел в поликлинику тогда, когда ему был назначен прием: ровно в 9.00.
И в 9.00 он попал бы к врачу, если бы перед самым его носом в кабинет не прошмыгнула нагловатая златокудрая девица.
– У меня талончика нет, – сказала она Якунину, – но мне только на секунду – десну прижечь.
И вот уже сорок минут «прижигает»!
Талончик златокудрой девице был не нужен: она, как заключил Якунин, оказалась приятельницей Шуриковой. Через неприкрытую дверь до него доносилась их непринужденная болтовня.
Беседа врача с пациенткой охватывала самый широкий круг вопросов: где купить нейлоновые бигуди, на ком женился знаменитый киноартист, что подарить золовке на день рождения, какой пылесос наиболее надежен и долговечен.
Якунин нервничал. И не потому, что был нетерпеливым человеком: на 10 часов у него была условлена встреча с одним из родителей.
На встречу он, конечно, опоздал. На сорок минут.
Все это время родитель скучал в учительской и мысленно ругал педагога:
«Ах этот Якунин! А еще детей учит точности».
Родитель работал управляющим домами. В 11.00 у него прием.
В одиннадцать в домоуправление пришел жилец – бухгалтер одного завода: ему крайне срочно потребовалась справка.
Бухгалтер ждал сорок минут. Досадливо качал головой и бормотал про себя:
– Ах этот управдом! Час приемный, а его нет…
В то же время в бухгалтерии завода томился заведующий складом:
– И где этот бухгалтер? Сам ведь сказал, когда прийти накладные подписать. И вот уже сорок минут…
В свою очередь заведующего складом вовсю проклинал шофер «Автотреста»: занарядил машину и не грузит. Сорокаминутный простой.
Часы и минуты у шофера были расписаны, и согласно путевому листу он должен был уже выполнять следующее задание – перевезти груз для ателье мод № 13.
…Окончив работу в поликлинике, зубной врач Шурикова приехала в ателье № 13. Но закройщицы Никитиной, которая назначила примерку пальто, на месте не оказалось. Шурикова ждала сорок минут и наконец подняла скандал:
– Скажите, администратор, где же Никитина? Сколько можно сидеть тут у вас?
– Я же вам сказала: она уехала за товаром, но задержалась из-за машины. Машина опоздала, понимаете? Ругайте «Автотрест».
– Машина меня не интересует! – отрезала Шурикова. – Я пришла, когда назначили. А у вас тут непорядок и разболтанность! Дайте жалобную книгу!
Посоветовались
Иван Сергеевич Хоботов вызвал к себе в кабинет заведующего отделом строительства Акишина, для приличия справился о здоровье, спросил, как идут дела, а потом сказал:
– Вот что, Акишин, наш райкомбинат просит разрешения построить кирпичную трубу. Как вы думаете?
– Труба, она всегда… – неопределенно ответил Акишин.
– Ха-ха! Что всегда? – рассмеялся Хоботов. – Ты хочешь сказать – дымит, да? Но кроме этого она имеет еще кое-какое значение. Товарищи из райкомбината говорят, что это необходимо для расширения производства и для удовлетворения постоянно растущих…
Акишин оживился и продолжил:
– …потребностей населения.
– Вот именно!
– Значит, у вас такое мнение?
– Да, да. Подработайте это дело, посоветуйтесь, разрешать или не разрешать. Вопрос ясный. И документики подготовьте. Распоряжение и так далее.
Едва покинув кабинет Хоботова, Акишин пригласил к себе заведующего подотделом Унзеренко.
– Вот так, понимаешь. Вопрос о трубе. Посоветуйтесь с нижестоящими. И подготовьте бумажку.
– А наверху какое мнение? – полюбопытствовал Унзеренко.
Акишин усмехнулся:
– Ну как вы думаете? Для развития производства и так далее…
– Понятно, понятно, – сказал Унзеренко. Он отлично знал, что Акишин своими словами не говорит…
Знал это и заведующий подподотделом Помидорис, когда его позвал к себе заведующий подотделом Унзеренко.
– Посоветоваться с вами хочу. Насчет трубы…
– В каком смысле?
– Да в том, что ее, наверно, надо строить. Есть такое мнение…
Самой нижней инстанцией был заведующий подподподотделом Капелькин.
Капелькин, с которым уже никто не советовался, должен был составить проект распоряжения и пустить его вверх по всем ступенькам.
Так родилось распоряжение «Строить!».
Завизировав его, Капелькин отнес документ Помидорису.
Помидорис прочитал бумагу и серьезно сказал:
– Ага, значит, снизу поддерживают? – и расписался.
Потом на распоряжении появились подписи Унзеренко и Акишина.
Но когда дело дошло до Хоботова, то он задумался.
– А стоит ли строить, Акишин? А? Вы продумали?
– Продумали… вообще… – нетвердым голосом ответил Акишин.
– А вы не полагаете, что это испортит пейзаж города?
– Полагаем, – на всякий случай сказал Акишин.
– Не кажется ли вам, что задымленность большая будет?
– Кажется! Кажется! – уловив ход мыслей Хоботова, воскликнул Акишин.
– Тогда так: посоветуйтесь еще с нижестоящими и подготовьте документик…
Акишин советовался с Унзеренко, Унзеренко – с Помидорисом, бумажка вернулась в первую инстанцию – к Капелькину.
А Капелькину уже сообщили, что сказал «сам»: «Пейзаж… задымленность…» Решение ясное: «В строительстве отказать».
И снова проект распоряжения пополз вверх, обрастая визами.
И снова Хоботов его не подписал.
– Значит, отказать, говоришь, Акишин?
– Отказать, Иван Сергеевич.
– А все-таки для удовлетворения растущих…
– Так-то это так, но мы тут посоветовались.
– С кем же вы советовались?
– Я с Унзеренко, Унзеренко с Помидорисом, Помидорис с Капелькиным…
– Ага, значит, Капелькин готовил этот документ? – строго спросил Хоботов, постучав пальцами по столу. – А не кажется ли вам, товарищ Акишин, что этого Капелькина надо уволить и взять на его место более крепкого товарища?
– Кажется! – с готовностью ответил Акишин.
– Ну, вы посоветуйтесь с нижестоящими…
Я вас слушаю! (кинорассказ)
На экране – телефонный аппарат. Литеры на диске образуют слово: «ТЕЛЕФОН».
…Крупным планом – дверь, снятая изнутри квартиры. Звонок. К двери подходит Костиков – мужчина средних лет. Довольный, сияющий. Открывает. Входит его жена Анфиса Петровна, нагруженная покупками.
– Фиса, у нас новость! – радостно восклицает Костиков и тянет супругу в комнату. – Скажи, что изменилось в комнате, пока ты ходила в магазин?
Анфиса Петровна оглядывает комнату и видит на тумбочке телефон.
– Телефон! – восхищенно говорит она. – Ох, сколько же мы его ждали!
Анфиса Петровна кладет покупки на стол, снимает пальто и входит в прихожую.
Раздается телефонный звонок. Костиков снимает трубку. Отвечает:
– Нет, вы ошиблись. Это не диспетчерская такси.
Снова звонок.
– Нет, не такси. Частная квартира.
Раздается еще несколько звонков подряд. Костиков поочередно отвечает заказчикам. Сначала он пытается шутить, но потом в голосе его появляется раздражение.
– Такси? Какое такси? А автобус вам не нужен?
– Такси нет. Могу прислать самосвал.
– А шагающий экскаватор не хотите?
Снова звонок. Костиков спрашивает:
– Какой вы номер набираете? 70–80? Но это же частная…
Вошедшая Анфиса Петровна отталкивает Костикова, берет трубку, набирает.
– Справочная? Скажите, 70–80 – это номер вызова такси?.. Что? С сегодняшнего дня другой? А был этот? Этот?!
Анфиса Петровна, помрачневшая, кладет трубку.
Комната Костиковых. Часы. Стрелки показывают два часа ночи. Костиков и Анфиса Петровна спят.
Звонок. Костиковы вздрагивают и поворачиваются с левого бока на правый.
Звонок. Поворачиваются с правого на левый.
Звонок. Поворачиваются с левого на правый.
Звонок. Костиков встает, берет трубку.
– Что? Какого черта я сплю? Странно… У вас жена рожает? У меня тоже.
– Витя, накрой телефон петухом от чайника, – упавшим голосом говорит Фиса.
Костиков шлепает по комнате, снимает с чайника петуха, накрывает им телефон. Отходит, но звонки все равно слышны. Тогда он снимает с телефона петуха, берет одеяло и завертывает в него трепыхающийся телефон.
Звонки все равно слышны, тем более что нервы у Костиковых уже разыгрались. Тогда Костиков начинает забрасывать телефон подушками, потом взгляд его останавливается на петухе. Он решительно надевает его на голову и неуклюже – так как ничего не видит – ложится рядом с супругой.
Приемная. Секретарша. Массивная дверь, на двери табличка: «Начальник телефонного узла Жежеренко Н. Г.».
На стуле сидит печальный Костиков, лицо зеленое, под глазами мешки – следы изнурительной ночи.
В приемной – мертвая, томящая тишина. Только тикают часы.
Костиков нетерпеливо дергается, потом говорит секретарше:
– Послушайте, я жду уже целый час! Когда же…
Секретарша перебивает:
– Товарищ Жежеренко просил но беспокоить – занят. – И снисходительно-успокоительно, нараспев добавляет: – А вы почитайте газетку…
– Но ведь сейчас время приемное! – недоуменно и с возмущением говорит Костиков.
– …или «Огонек»… – продолжает секретарша, не обращая внимания на доводы посетителя.
– Но я не могу…
– …или «Советскую женщину»…
На лице Костикова раздраженно-ироническая усмешка. Он спрашивает, повысив голос:
– А «Крокодила» в этом доме нет?
– Вы, кажется, угрожаете… – многозначительно замечает секретарша.
В эту минуту Костиков срывается со стула и устремляется в кабинет. Выбежавшая из-за стола секретарша задержать его не успевает.
Монументальный кабинет. За столом сидит столь же монументальный начальник. Не обращая внимания на вошедшего, он продолжает говорить по телефону:
– Ну, привет, привет! А теперь дай-ка мне Тарантасова… Тарантасов? Так как, старик, насчет рыбалки? На Варварином озере карасей, говорят, тьма. На голый крючок берут. Ха-ха… И щука, и ерш, и плотвичка… На мормышку… Да-да… Конечно. Без этого нельзя. Три бутылочки, меньше не уложишься. Ну, бывай.
Жежеренко, улыбаясь, кладет трубку и видит Костикова. Лицо его становится каменно безразличным, непроницаемым.
– Товарищ Жежеренко, произошла нелепица…
– Н-да? – бесстрастно произносит Жежеренко. – Ничем не могу…
– Послушайте, так дальше жить невозможно. Я не сплю, жена заболела… – жалуется Костиков.
– Так мы же не поликлиника, – прерывает Жежеренко.
– Мой дом…
– Мы не жилищный отдел.
– Понимаете, это вроде как хулиганство.
– Хулиганством занимается милиция.
– Мне дали номер вызова такси. Совсем не тот, что обещали. Я прошу переменить.
– Напишите заявленьице. Разберем. В общем порядке, – неторопливо, с паузами, отвечает Жежеренко.
Костиков хватает со стола листок бумаги, карандаш и пишет.
– Не карандашом, а чернилами, – говорит Жежеренко.
Костиков берет другой листок, снова пишет и отдает начальнику, но тот возвращает:
– В двух экземплярах…
– Почему?
– Так принято.
Костиков снова пишет и отдает.
– Не мне, секретарю отдайте, – говорит Жежеренко. – И ждите.
– Но поверьте, так же невозможно! – жестикулируя, восклицает Костиков.
Жежеренко чуть поднимает голос:
– А что вы мне тут истерику устраиваете?!
В кресле, откинувшись, сидит Анфиса Петровна. Голова обмотана полотенцем. Рядом стоит Костиков. Звонит телефон.
– Витя, я так больше не могу. Сегодня ровно неделя, как начался этот сумасшедший дом.
– Но что делать? Жежеренко еще не рассмотрел.
– Дальше я не выдержу! – восклицает Фиса. – Васко да Гама умер от карбункулов, Александр Македонский – от малярии, а я умру от телефона!
– Нет, нет, пусть умрет он! – с трагической интонацией в голосе отвечает Костиков.
Квартира Жежеренко. Он и его жена. Пьют чай. Звонит телефон. Жежеренко берет трубку.
– Нет, это не такси.
Снова звонок.
– Какое такси? – возмущается он. – Это частная квартира. Да, мой номер 55–25…
Опять звонок.
– 55–25. Но это не такси! – кричит Жежеренко и кидает трубку.
Квартира Костиковых. Костиков сидит у телефона. Открывает портсигар, достает сигарету, хочет закурить, но в это время раздается звонок телефона. Костиков откладывает сигарету, снимает трубку и любезно отвечает:
– Вам такси? Позвоните 55–25.
Костиков кладет трубку, берет в зубы сигарету, спички, но прикурить не успевает: снова звонит телефон. Костиков отвечает:
– Будьте добры, 55–25. Там много машин, и все с шашечками.
Опять пытается закурить Костиков, и опять не получается: звонок за звонком. Костиков вынимает изо рта сигарету и говорит:
– Наберите 55–25… Что? – Костиков улыбается. – Это говорит Жежеренко?
У телефона Жежеренко.
– Гражданин Костиков, перестаньте давать всем мой номер, иначе я выключу ваш телефон.
У телефона Костиков. Он говорит спокойно, уверенно:
– Нет, не выключите. В газету напишу, как мы с вами совместно страдали. Вот смеху будет!
Поняв, что с «позиции силы» ничего не добьешься, Жежеренко меняет тон:
– Товарищ Костиков, я вас прошу… Извините, как вас по имени-отчеству?
– Виктор Петрович.
– Так вот, Виктор Петрович, мы, конечно, виноваты: не разобрались быстро. Но я обещаю. Тут один номер освобождается: парикмахерская переезжает…
– Что-о-о?! – угрожающе говорит Костиков и бросает трубку.
Снова звонок. Костиков берет трубку.
– Такси? Звоните по номеру 55–25.
Ночь. Квартира Жежеренко. Супруги спят. Звонит телефон. Жежеренко поднимается, снимает трубку. Из трубки слышится:
– Какого черта спите? Дежурить не умеете!
Жена Жежеренко откидывает одеяло.
– Коля, дай мне пирамидон.
– Сейчас, – говорит Жежеренко. – Я бы и сам чего-нибудь выпил…
Звонок. На столике у кровати появляется пирамидон.
Звонок. На столике появляются ландышевые капли.
Звонок. На столике появляется люминал.
Звонок. На столике появляется четвертинка водки. Звонок. Стеклянная трубочка из-под пирамидона пуста, пузырек из-под ландышевых капель пуст, от люминала – одна обертка, четвертинка пуста.
Приемная. На двери кабинета табличка: «Главный инженер Костиков В. П.» За столом сидит секретарь-машинистка. Напротив нее – сумрачный Жежеренко с помятым лицом.
Мертвая тишина, слышно только, как тикают часы. Жежеренко нетерпеливо ворочается, потом спрашивает возмущенно:
– Сколько же можно ждать?!
– Я доложила о вас. Товарищ Костиков сказал, что он занят, – отвечает машинистка и успокоительно добавляет: – А вы газетку почитайте…
– Но я не могу…
– …или «Огонек»…
– Нет у меня для этого времени!
– …или «Крокодил».
– Нет, знаете, с меня хватит! – раздраженно отвечает Жежеренко. В этот момент он встает и бросается в кабинет. Выбежавшая из-за стола секретарша не успевает его задержать.
Кабинет Костикова. Вбегает Жежеренко. Костиков делает вид, что не замечает его, берет трубку и набирает номер.
…Звонит телефон в квартире Костиковых. Анфиса Петровна снимает трубку.
– Такси? 55–25.
– Фиса? Это я. Так, значит, на рыбалку в субботу едем… – говорит Костиков и мечтательно продолжает: – Говорят, на Варварином озере меченосцы клюют со страшной силой…
На лице Анфисы Петровны удивление, переходящее в испуг.
– Витя, ты никогда в жизни не удил рыбу и сейчас говоришь какой-то бред. На тебе явно сказалось нервное напряжение…
Костиков продолжает увлеченно:
– Вуалехвостки идут прямо на голый крючок. Еще вобла… Эту на лимонную корочку берут… Да, да! Пару бутылочек захватим, мормышку…
Фиса говорит, всхлипывая:
– Витя, покажись врачу, возьми бюллетень и немедленно – домой.
Костиков кладет трубку и сухо спрашивает Жежеренко:
– Чем могу служить?
У Жежеренко глаза навыкате от злости.
– Товарищ Костиков, сколько это может продолжаться?! Это же тиранство. Я не сплю, жена заболела.
– Так мы же не поликлиника, – спокойно, бесстрастно отвечает Костиков.
– Мой дом…
– Мы не жилищный отдел.
– Понимаете, это вроде как хулиганство.
– Хулиганством занимается милиция.
– Я прошу вас не давать больше моего номера. Я бы выключил свой телефон, но я ответственное, руководящее лицо, и мне могут звонить по особо важным делам… Так что я прошу…
– Напишите заявленьице. Разберем.
– Куда? На чье имя?
– На мое имя, – говорит Костиков, с достоинством указывая на себя.
– Как? Какое заявление?
– Такое: что вы просите меня не давать вашего номера заказчикам такси и обязуетесь завтра же переменить мой номер…
– Но я не могу…
Костиков говорит спокойно:
– Извините, я занят. Вынужден прервать нашу беседу.
Жежеренко машет руками:
– Нет, нет, нет!
Он хватает со стола листок бумаги, карандаш и пишет.
– Не карандашом, а чернилами, – брезгливо замечает Костиков.
Жежеренко нервно рвет листок, берет другой, пишет, подает Костикову, но тот возвращает:
– В двух экземплярах.
– Это что еще такое? – возмущается Жежеренко.
– Такой порядок.
Жежеренко пишет и отдает оба экземпляра Костикову. Костиков говорит:
– Отдайте не мне, а секретарю. И ждите.
– Издеваетесь? Да?! – кричит Жежеренко. – Глумитесь?!
Костиков смотрит на него презрительно-иронически, говорит:
– А что вы мне тут истерику устраиваете?
Дрожа от гнева, Жежеренко выходит.
Квартира Костиковых. Утро. Костиков бреется. Звонит телефон. Костиков берет трубку.
– Такси? 55–25,—говорит он. – Ах, вам не такси?.. С телефонного узла? Какой теперь мой номер?.. 33–44? Спасибо. Это не бывшая парикмахерская случайно?.. Нет?.. У кого, говорите, был этот номер?.. У Тарантасова?
Костиков кладет трубку и кричит:
– Фиса! Фиса!
С кухни прибегает Анфиса Петровна в фартуке.
– У нас новость! Скажи, что появилось в нашей комнате?
Фиса недоуменно осматривает комнату. Костиков отвечает сам на свой вопрос:
– Тишина! – И добавляет: – Теперь спи спокойно, товарищ Жежеренко.
