Текст книги "Маски"
Автор книги: Борис Егоров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
Нейлоновая обезьянка
Время, когда он и она торопились на свидания, минуло не так давно. Он бежал к назначенному месту прямо с работы. По пути успевал лишь купить букетик гвоздик или тюльпанов. Взять сдачу успевал не всегда: он спешил, и к тому же он был счастлив.
Сердце стучало. Сейчас он увидит ее. Сейчас она появится под круглыми часами около бюро справок.
Но она вовремя не приходила. Нет, она не была злодейкой, намеренно терзавшей сердце любимого. Просто у нее не хватало времени.
Купить перед свиданием букетик цветов – это несколько мгновений. Накрасить ресницы и губы, начесать волосы и сделать прическу «ракета» – это минимум двадцать минут.
На эти двадцать минут она всегда и опаздывала.
А потом они шли в парк, в театр, в кино.
Блуждали по комнате смеха. С замиранием сердца следили за судьбами героев «Каменного гнезда». Умиленно смотрели на экран, по которому шагал маленький Сережа.
– Вот и у нас будет такой Сережа… – шептал он любимой.
Вскоре они поженились. У них появился мальчик. И ему дали имя, которое было припасено на случай мужского варианта, – Сережа.
Жили они в небольшой комнате. Но на тесноту не жаловались. Во-первых, они по-прежнему были очень счастливы, а во-вторых, знали, что до новоселья недалеко.
И это было действительно так. Завод, где работал молодой супруг, достраивал новый дом. Талантливому инженеру и члену общественного конструкторского бюро квартира была обеспечена.
Вадим, назовем его по имени, знал даже номер. И не только номер.
Вечером, когда Сережа уже спал, Вадим в тысячный раз сообщал Ларисе:
– Третий этаж, две комнаты, кухня, балкон, окна на восток, потолок – два восемьдесят.
Лариса мечтательно качала головой:
– Вот это жизнь!
Потом «третий этаж, две комнаты…» из области мечты перешли в реальность.
На новоселье товарищи подарили Вадиму радиоприемник, а Ларисе ее подруги – закройщицы ателье – преподнесли чайный сервиз.
В общем в этой семье все было так, как и в тысячах других. И можно было бы уверенно сказать, что Вадим и Лариса стали еще более счастливы, если бы в само понятие «счастье» они не внесли своего несколько своеобразного толкования.
Когда первые радости новоселов приостыли, на лицах супругов появилась тоскливая озабоченность.
– Знаешь, Видя, а эти шкафы у нас – дрянь, – заметила Лариса. – Я сегодня была у Белугиных, видела такой гарнитур! Остолбенеть можно. Спросила, где достали, – не говорят. Виляют. Но я тихохонько разведала у их домработницы…
Разведка оказалась точной, и через две недели мебельный гарнитур, абсолютная копия белугинского, занял свое место в квартире.
Вадим погладил рукой полированные бока серванта и восторженно произнес:
– Вот это вещь!
У него было очень хорошее настроение. И не только потому, что приобретен белугинский гарнитур. Два часа назад он узнал приятную вещь: техническим советом одобрено его изобретение.
– Ты у меня молодец, – сказала Лариса, чмокнув супруга в щеку. – А деньги тебе за это полагаются?
– Конечно.
– Так вот. Я уже знаю, на что их потратить. Вчера мы всем ателье ходили смотреть один французский фильм. Ну, скажу тебе, я видела в нем такие бра и торшеры – остолбенеть можно! Представляешь, если все это будет у нас – мы приглашаем Белугиных. Вот они завоют!
Вадим очень любил свою супругу и не возражал.
– Ларочка, – сказал он, – в нашем старом доме живет одни пенсионер. Он всю жизнь работал по осветительной части. И сейчас, кажется, тихонько продолжает…
– Прекрасно! – перебила супруга. – Мы покупаем ему билет в кино. Он смотрит фильм и все воспроизводит в натуре…
Квартира Вадима и Ларисы украсилась торшерами и бра: старичок не подъел.
Белугины «завыли». Спрашивали Ларису, откуда у нее это диво-освещение, но она неопределенно пожимала плечами:
– Так, случайно досталось…
Следующий удар по Белугиным был нанесен книжными полками. Двадцать уникальных полок, сделанных до эскизам одного архитектора-книголюба. Архитектор умер, и вдова распродавала имущество, собираясь переехать на жительство к сыну в другой город.
– Полки – остолбенеть! – восторгалась Лариса.
– Тут, правда, маленькая неувязка выходит, – озабоченно говорил супруг. – Книг-то у нас почти нет. Кроме моих технических. Ну, полки на три натянуть можно. А дальше?
– А дальше надо покупать. Только чтоб по размеру подходили… Какие-нибудь собрания сочинений.
– Но ведь на них подписка…
– Возьмем те, которые без подписки. Если полки будут пустовать – неприлично. Вдруг к нам приедут… А вообще все полки заполнять книгами не обязательно. Посуду кое-какую поставим. Мелочи разные: глину, фарфор…
Лариса не договорила: маленький Сережа подошел к одной из полок и пытался открыть ее.
– Сережа, отойди от полки!
Сережа с обиженным видом побрел в другую комнату.
– Сережа, туда не ходить!
В соседней комнате стояли кресла белугинского гарнитура. Мальчику строжайше запрещалось приближаться к ним. Но именно сюда его и тянуло. Видимо, только потому, что это было под запретом. Если Сережа замечал – за ним не следят, он моментально залезал в одно из кресел и располагался в нем с торжествующим видом.
Узрев нарушение порядка, мать разводила руками: «Ну что за ужасный мальчишка! Все кресла попортит.
Придется между ручками веревки натягивать, как в музеях…»
Разговор о новых приобретениях окончился минорно.
– Да, на все это деньги нужны… – раздумчиво заметил Вадим.
– Ты опять о деньгах? Вечно их не хватает. И так уж стараемся экономить. В театр не ходим…
– Ох уж эта твоя экономия! – вздохнул муж. – Мне даже газету не выписала.
– Хватит тебе о газете. На работе почитаешь. И вообще – какие ко мне претензии? Претензии могут быть у меня, – Лариса перевела дух. – У других – мужья! А мой готов целыми вечерами бесплатно работать.
– Но это же общественное конструкторское бюро.
– А, оставь! Какое же бюро, если денег не платят! Да что там говорить! Положение должна спасать я. Уйду из ателье, буду шить дома, для знакомых. Это выгоднее… Сережа, марш от серванта!
– Черт знает, не жизнь, а какая-то проза. Действительно, что-то надо делать…
– Да, радости мало, если учесть, что Иванниковы купили импортный магнитофон, а у нас – простой.
– Зато у нас хороший радиоприемник, подарок товарищей.
– Ха! Тоже придумали твои товарищи! Вот если бы телевизор – тогда в кино не надо ходить… Как говорится, все в дом.
Через некоторое время в доме появились часы. Они призваны были заменить проверенный и испытанный будильник. Но Этого не произошло.
Часы в красивой деревянной оправе были настолько хороши, что стояли всегда в чехле. Чехол снимали только тогда, когда приходили гости.
– Вещь надо уважать, – говорила Лариса.
Фантазия молодой хозяйки продолжала работать. Однажды Лариса сказала мужу:
– Ты знаешь, Вадик, что я сегодня купила? Сколько ни ломай голову, не догадаешься.
С этими словами Лариса достала из сумки… маленькую игрушечную обезьянку.
– Нейлоновая обезьянка! – восторженно пояснила она. – Ты видел у кого-нибудь такую? И не увидишь. Я за ней специально охотилась. Один человек привез то ли из Швеции, то ли из Греции.
– Это вещь! – согласился супруг.
– А знаешь, для чего она? Вообрази, мы едем на собственной машине, а около ветрового стекла болтается вот это чудо…
Она благоговейно посмотрела на мартышку из нейлона. В ее глазах эта обезьянка была символом счастья.
Из мечтательно-гипнотического состояния Ларису вывел супруг:
– Подожди, какая машина? Я ничего не знаю…
– Ах, я не сказала тебе: я же записалась на очередь. Ты удивляешься? Мы что, хуже Белугиных?
– Нет, не хуже, – ответил Вадим. – А пока машины еще нет, дай-ка я подвешу обезьянку к люстре.
Он встал на Сережину скамейку, приподнялся на носки и начал завязывать узелок.
– Ну, пора спать. Наш сынуля не дождался и улегся сам.
Вадим и Лариса ходили по комнате, доставали из шкафа простыни и подушки, а над ними под люстрой качалась на ниточке нейлоновая обезьянка. Нитка закручивалась и раскручивалась, и обезьянка поворачивалась, словно оглядывая свои владения.
Без шпиля…
Заведующий горкомхозом Стремянкин брел с работы домой. День, полный забот и треволнений, остался позади. Еще десять – пятнадцать минут, и Стремянкин сидел бы с женой за семейным ужином. Ел бы жареного цыпленка, поливая его острым соусом.
Но цыпленку суждено было остыть.
На улице Стремянкин повстречал Володю – шофера секретаря обкома.
– Здравствуйте! – приподнял фуражку Володя.
– Привет. Как жизнь?
Скажи Володя стандартное «ничего» – Стремянкин кивнул бы и пошел дальше. Но шофер, настроенный, видимо, поговорить, ответил:
– Суета! Весь день на колесах. Где только не был сегодня!
Стремянкин заинтересовался:
– Куда же это вы со Степаном Саввичем ездили?
– В тысячу мест. На птицеферму. В совхоз. На стройку моста. Даже к рыбакам заглянули. Едем назад. «Ну, думаю, всё. Хоть домой перекусить скатаю». А он за плечо меня трогает: «Останови-ка. Мимо архитектурной мастерской проезжаем. Надо посмотреть, что там делается». А потом…
– Подожди, подожди! – перебил Стремянкин. – Что в мастерской делали? Долго там были?
– Минут пять. Он даже ни с кем не говорил. Архитекторы на обед ушли. Походил, посмотрел проект вашей гостиницы и уехал.
– Ну, а о проекте что-нибудь сказал?
– Нет, – ответил Володя. – Так. Два слова…
– Каких? – насторожился Стремянкин.
– Разглядывал верх и сказал: «Без шпиля?»
– И все?
– Все.
– А как это… с одобрением?
– Я что-то не понял.
– Ну-ну, вспомни! Повтори его тоном.
Володя помолчал, а затем, подражая голову Степана Саввича, произнес:
– Без шпиля?
– Ага, значит, он недоволен, – заключил Стремянкин.
– А может, я ошибся? – засомневался Володя. – Не точно воспроизвел?
– Вот-вот! Уточни. А впрочем, дорогой, давай дойдем до горкомхоза. Тут близко. Побеседуем в общем.
В горкомхозе Стремянкин застал своего заместителя Шмакова и заведующего сектором Талая. Введя их в курс дела, он попросил:
– Ну-ка, Володя, проиграй это снова. А Талай со Шмаковым пусть слушают…
– Смешной вы народ, – сказал Володя. – Но коли настаиваете – пожалуйста: «Без шпиля?»
– Пo-моему, здесь звучит радостное удивление, – заметил Шмаков. – Слава богу, мол, стали без шпилей строить, надоели они…
– Не совсем так, – возразил Талай. – Скорее огорченное недоумение: такая гостиница, высокое здание, с башенкой – и не увенчано иглой…
– Я как-то этого не уловил, – сказал Володя. – Интонация вроде была другой.
– Другой? Ну, ну…
– «Без шпиля?»
– Во! Теперь я ясно чувствую удивление, переходящее в осуждение.
– Нет, ты не прав, Талай. Это – удовлетворение, переходящее в одобрение.
– Неопределенность какая-то. А если он так просто сказал?
– Ты что, с ума сошел? Разве может Степан Саввич сказать так просто?
– Тогда проще всего – позвонить ему.
– Зачем звонить?! – раздражился Стремянкин. – Что мы, сами ничего не понимаем в архитектуре?! Володя, милый, ну-ка, повтори еще раз…
Туник
Антон Теплецов живет всегда только на зарплату. Два раза в месяц он подходит к окошку кассы и расписывается в ведомости.
Вот здесь, у окна кассира, я и хочу познакомить вас с ним. Представьте себе мужчину широкоплечего и полнощекого. Вообразите человека, от которого веет здоровьем и одеколоном «Шипр».
И еще от Теплецова веет оптимизмом. Он бодр и весел. И смеется не мелким, приглушенным смехом, как некоторые, а громко, от всей души:
– Ха-ха-ха!
У Теплецова есть жена. Она тоже не ходит к врачам и смеется не менее заразительно. У нее редкое, лирическое имя – Цикламена. Супруг называет ее нежно-уменьшительно: Цикочка, Ламочка или Меночка. А она обращается к нему тоже ласкательно: «мой Тоник» или «мой Туник».
Читатель, видимо, скажет: «Симпатичный человек, веселый, любит жену, деньги получает лишь по ведомости, а автор против него все-таки что-то имеет…»
Да, имеет. И утверждает, что Антон Теплецов вполне достоин сатирического отображения. При этом автор подозрительно косится на ту ведомость, в которой Туник ставит свой автограф.
Теплецова я знаю давно. С тех пор, когда он впервые получил трудовую книжку.
Университет посылал молодого специалиста в Тюмень. Но дальняя дорога была ему, надо полагать, противопоказана. Чемоданов он не собирал. И первая запись в трудовой книжке сообщала, что Антон Теплецов начал свою самостоятельную деятельность помощником управляющего трестом.
Это, правда, не по специальности. Но Туник считал, что устроился весьма удачно.
Его посадили в небольшой кабинетик, и время от времени из-за двери этого кабинетика доносились вспышки искреннего, здорового смеха: помощник управляющего читал Ярослава Гашека. Больше делать ему было нечего.
Если управляющий сидел на месте, то он проводил совещания и о Теплецове не вспоминал. А чаще всего глава треста отсутствовал: его вызывали «наверх».
Тогда Теплецов запирал кабинетик на ключ и уходил. И это в общем логично: раз нет того, кому надо помогать, то и помощник ни к чему.
Впрочем, кое-какие поручения Теплецову иногда перепадали. Начальник очень любил писать статьи, а помощник эти статьи «подрабатывал». Как-никак у Туника было гуманитарное образование.
Более серьезно Теплецов был занят по линии дроби и пороха: он ездил с управляющим на охоту.
В дальнейшем повествовании управляющий трестом фигурировать не будет: его снимут. Назначат другого, и Туник в последний раз подойдет к окошку трестовской кассы.
Кай сложится дальше его судьба? О, ее линия останется той же! Разве мало ведомостей, где можно расписаться?
Несколько телефонных звонков, несколько частных визитов, и Теплецов – сотрудник Дома народного творчества…
Туник стал собирать фольклор.
Делал он это, правда, несколько по-своему. Просмотрев сборники пословиц, поговорок и частушек, изданные Домом, Теплецов решил, что подобные вещи нетрудно придумывать самому.
С командировочным удостоверением в кармане он садился в поезд и следовал до станции назначения. Прямо с поезда шел в сельсовет. Отмечал в удостоверении свой приезд, а заодно – чтобы по пустяку больше не беспокоить работников сельсовета – просил поставить печать и об отъезде. После выполнения этих формальностей спрашивал:
– Кто здесь у вас самые старые жители?
Составлялся список на двадцать – тридцать фамилий. Затем для видимости Теплецов навещал нескольких старух.
– Здорово, бабусь! Ха-ха! Как с фольклором?
– Хорошо, хорошо. Посеяли вовремя, теперь прополку ведем… – отвечала собеседница, приняв его за уполномоченного райисполкома.
– Ну, бывайте!
Далее Теплецов был совершенно свободен. Если хотел, останавливался на недельку, купался, загорал. Если нет – возвращался в город. Надолго задерживался только в том случае, если с ним была Цикочка-Ламочка-Меночка. Но перед поездкой она всегда спрашивала:
– Туник, а река там есть?
Дома Теплецов «обрабатывал» записи. Большинство из них было сделано на бумажных салфетках из ресторана: в ресторане, под звуки джаза, он творил лучше. Пословицы так и рождались в его голове. И официанты по нескольку раз приносили букетики новых чистых салфеток.
Ну, как съездили? – интересовался директор, подписывая отчет о командировке.
– Ха-ха! Улов огромный. Мысли! Афоризмы!!
– Как в народе говорят?
– Пословицами говорят. Ха-ха! Поговорками в народе говорят.
Улов действительно был немалым. Теплецов демонстрировал золотые россыпи мудрости:
«Не страшен мороз, коль с дровами (антрацитом) колхоз (совхоз, лесхоз, рыбхоз, зверпромхоз)». (Записано со слов колхозницы села Мокрые Лужайки Агафьи Гавриловой, 98 лет.)
«Где крепок актив, там, стало быть, силен и коллектив (кооператив)». (Матвей Сидоркин, 93 года.)
«У нас в почете, матушка, томасшлак да суперфосфатушка». (Дарья Коровина, 88 лет.)
Перечень продолжался: «Другим – футбол, а моему залеточке – музыка»; «В светлой горенке и самообразованием заняться приятно»; «Сеют по весне, убирают по осени»; «Всякая река куда-нибудь впадает».
Некоторые изречения представляли собой ранее известные, но видоизмененные: «Свой комбинезон ближе к телу» (из жизни механизаторов), «Новый пылесос чище сосет» (отражает изменения в быту деревни, распространение электричества). Наконец, встречалось одно малопонятное: «И ты туда же со своим культиватором!»
Директор Дома удивленно покачал головой:
– Неужели так говорят?
– Говорят. И даже очень часто.
– Ну, раз говорят, тогда другое дело. Значит, это в народе бытует.
– Еще как бытует!
Директор верил, тем более, что рядом был указан источник: «Марфа Иншакова, 97 лет, Верхние Мневники».
Ссылки на жителей столь почтенного возраста Теплецов делал не без расчета. Если бы кто-то решил его проверить, то успеха бы не имел: во-первых, в преклонном возрасте люди часто забывают, что говорили раньше, а во-вторых, «источника» на этом свете могло уже и не оказаться.
Но, несмотря на глубоко продуманную стратегию, Теплецов неожиданно потерпел поражение. С ним произошел конфуз.
Однажды, прибыв в далекое село, он натолкнулся на настоящую собирательницу фольклора. Кто же мог подумать, что эта женщина в обыкновенном платке – сотрудница Академии наук?
– Привет, – войдя в избу, сказал Теплецов. – Как у вас с фольклором?
– Хорошо.
– Вот кое-что хочу записать от вас. Про механизацию, ремонт тракторов. Фамилия, имя, отчество? Сколько лет?
– О ремонте я не знаю, – сказала женщина.
– Не знаете? А надо бы знать. Ну, например: «Главная тактика в ремонте – профилактика». Мудро, а? Ну, бывайте!
К удивлению Теплецова, женщина рассердилась и, не скрывая издевки, спросила:
– Откуда вы, прелестное дитя?
Пришлось познакомиться. В результате этого знакомства окошко кассира Дома народного творчества перед Теплецовым захлопнулось.
Но открылись другие. Какие – всех сейчас назвать не могу. На некоторое время он исчез из ноля моего зрения. Говорили, что год или два Теплецов трудился в заповеднике: за ним закрепили три сосны, и он считал, сколько с них падает шишек. Потом подвизался в спортивном обществе, позже участвовал в одной научной экспедиции – обрабатывал ее дневники.
Экспедиция раскинула бивуак поблизости от большого северного города. Здесь Теплецов едва не прославился. Он нашел в земле скорлупу. Кандидат наук, которому Теплецов показал эту находку, был в восторге.
– Да знаете ли вы, что это за открытие?! Это яйцо страуса. Значит, раньше на нашем Севере жили страусы. Колоссально! Целую монографию можно написать! Диссертацию!
Но восторги охладил рабочий экспедиции из местных жителей. Он сказал:
– Извините, у меня высшего образования нет. Но кое-что прояснить могу: тут на прошлой неделе массовка была. Вот скорлупа и осталась… Вон еще бутылка лежит. Вы, может, скажете, что страусы коньяк пили?
Опушку леса огласил раскатистый смех Теплецова:
– Ха-ха-ха!
Ха-ха… Вот так и живет Туник, типичный, ярко выраженный тунеядец. Но это не вульгарный бездельник, о которых мы часто говорим и пишем. У Туника имеется трудовая книжка. Туник не примитив. Это создание более сложное.
Недавно я снова был в том городе, где впервые познакомился с ним. И посетил только что открывшийся мемориальный дом-музей писателя Льва Юрьевича.
Лев Юрьевич жил здесь всего одно лето. Причем в ту свою пору, когда не только писать, но и читать еще не умел.
Кто-то подал идею организовать музей. И вот я хожу по нему. Старые книжные шкафы заполнены энциклопедией Брокгауза и Ефрона. На них табличка: «Папа Льва Юрьевича очень любил энциклопедию. Отсюда Лев Юрьевич почерпнул свои первые знания». В углу – пианино шоколадного цвета: «Мама любила музыку. Маленький Лева часто слушал в ее исполнении произведения Баха и Гуно». Около стола деревянная лошадка, на хвосте у нее аккуратная табличка: «Любимая лошадка маленького Левы. Копия».
То есть как это «копия»? А «любимые цветные карандаши» – тоже копия?
Пока я раздумывал, в коридоре послышался смех. Ну конечно же теплецовский! Кто еще так жизнерадостно смеется!
– Здоров! – сказал он мне. – Пришел приобщиться к культурным ценностям?
– Пришел, – сказал я. – Кто только эти ценности создавал?
Теплецов постучал себя в грудь и добавил:
– Работы было – во! Целый месяц бегал по комиссионкам. То пианино, то подсвечники, то сервизы. Понимаешь, тут ничего не было. На пустом месте создали!
И он с нежностью и умилением посмотрел на деревянную лошадку. Потом вскинул руку с часами и стал прощаться:
– Ты извини. Опаздываю. Через полчаса касса закрывается…
Без трех двенадцать
Новый год инженер Кривцов должен был встречать у своего знакомого – сотрудника «Консервбанки» Сергея Сергеевича Петрова. Чтобы захватить и часть старого года, было условлено: съезд гостей – в половине одиннадцатого.
Ровно в десять двадцать пять Кривцов сошел с автобуса на остановке «Южная» и раскрыл свою адресно-телефонную книжку.
– Так, так, квартал № 14, дом 4-а, корпус Л, квартира 137.
Кривцов окинул взглядом светящиеся коробки новых пятиэтажных домов и зашагал.
– Гражданка, где здесь 4-а, корпус Л?
– 4-а? Л? – переспросила повстречавшаяся Кривцову старушка. – Вот что направо, то, стало быть, все 4-а, А где Л, не знаю… Азбуку-то уже забыла. А ты небось знаешь, как буквы-то идут. Вот и посчитай.
Кривцов последовал ее совету и стал отсчитывать. Пока он с добросовестностью ученика-пятерочника бубнил: «А, Б, В, Г, Д, Е, Ж, 3…» – словоохотливая старушка продолжала пояснять:
– Район у нас только отстроился. Улицы еще не назвали, дощечек не прибили, дома все одинаковые. Трудно пока. Третьёва дни соседи домработницу себе взяли, а она пошла в магазин, купила то да се, а как вернуться домой, не знает. Два дни пропадала…
– …И, К, Л! – ответил Кривцов. – До свидания! – Через пять минут он нажал кнопку 137-й квартиры. Встретили его очень тепло. По общей атмосфере Кривцов понял, что гости уже всерьез начали провожать старый год.
– Запоздавший! – раздались крики. – Штрафную ему! – Кривцов, как говорится, отвесил поклон, представился, повинуясь воле коллектива, выпил штрафную и сел. Пока ему накладывали салат, он осматривал сидящих. Знакомых не было. Не было и Сергея Сергеевича.
– А где же хозяин с хозяйкой? – спросил он вдруг, внутренне холодея. – Сергей Сергеевич где?
– Я хозяин, – ответил полный брюнет с усами, – только я не Сергей Сергеевич…
Кривцов уронил вилку на пол.
Несколько секунд все молчали, а потом комната сразу вдруг загудела. Кто-то смеялся, кто-то выкрикивал: «Не на те именины попал!», а одна женщина громко сказала: «А может, он жулик?»
На лестнице Кривцова догнал молодой человек.
– Возьмите ваше шампанское!
Квартал оказался не 14-м, а 13-м.
Но это была не последняя неудача Кривцова. Все точно так же, с небольшими отклонениями, повторилось и в другой квартире 137. Опять бедный инженер пил штрафную, опять его нагоняли на лестнице. Это была квартира 137 дома 4 (без «а»).
Показать «а» Кривцову никто не мог, встречные говорили, что это где-то совсем с другой стороны…
Одинокий человек с бутылкой шампанского в руке бегал по поселку, произнося как заклинание: «А, Б, В, Г, Д, Е, Ж, 3, И, К, Л…» Но делал он это зря. В очередной 137-й квартире, где его угощали как бога, а потом благородно вытурили, он узнал, что дома стоят отнюдь не в алфавитном порядке: рядом с корпусом «Б», например, стоит корпус «Ж». Надежда на алфавит рухнула. В голове шумело, и у случайных прохожих Кривцов спрашивал вообще уже нечто несусветное: «Квартал Л, корпус 4-а, дом 14».
Стрелка часов приближалась к двенадцати, и Кривцов решился на последнее – пойти в милицию. Пусть там разъяснят.
Но милиции эта работа оказалась не под силу. Таких заблудившихся, как наш герой, там оказалось очень много. Они стояли в очереди к окошку дежурного и бросали нервные взгляды на циферблат. Кривцов понял, что до двенадцати к Сергею Сергеевичу он не попадет…
Ему стало грустно, но в этот момент чья-то рука мягко легла на его плечо.
– Митя!
Кривцов оглянулся и узнал одного бывшего своего сослуживца, который в свое время немало попортил ему крови. Но так как больше знакомых и родных здесь не имелось, Кривцов обрадовался и этой встрече.
– Петя! – воскликнул он. – Тоже заблудился?
– Митя, у тебя шампанское? Вот здорово! Дежурный шампанское пить разрешил, сейчас стаканы достану. Без трех двенадцать.
Ровно в двенадцать друзья подняли стаканы. Кривцов успокоился, к нему пришло хорошее настроение, и он сказал своему собеседнику:
– Знаешь, а я никогда не думал, что в милиции так уютно… Но у меня дома лучше. Запиши адрес. Поселок Северный, квартал 11, дом 7/8, корпус В, квартира 241. Приходи, гостем будешь…
