Текст книги "Хрупкое сердце"
Автор книги: Бонкимчондро Чоттопаддхай
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
Чондрошекхор тихо позвал:
– Шойболини!
Шойболини приподнялась и взглянула на него, но у нее тотчас же закружилась голова, и она упала. Лицом Шойболини ударилась о ноги мужа. Чондрошекхор поднял ее и помог сесть.
Шойболини заплакала. Вея в слезах, она снова припала к ногам мужа.
– Что теперь со мной будет? – проговорила она.
– Зачем ты хотела видеть меня? – спросил Чондрошекхор.
Шойболини вытерла глаза, перестала плакать и, немного успокоившись, сказала:
– Наверное, мне очень мало осталось жить. – При этих словах она вздрогнула: ей вспомнился сон. Некоторое время она молчала, обхватив голову руками, потом продолжила: – Да, жить мне осталось уже немного, перед смертью хотелось еще раз увидеть тебя. Но кто мне поверит? Разве может женщина, которая бросила мужа, захотеть увидеть его снова? – Шойболини печально засмеялась.
– Я верю тебе. Я знаю, тебя увели силой.
– Это неправда, – возразила Шойболини. – Я сама ушла с Фостером. Он еще до того, как разграбил дом, прислал за мной человека.
Чондрошекхор опустил голову и мягким голосом тихо проговорил:
– Ну что ж, Шойболини! Тебе придется двенадцать лет искупать свой грех. Если мы оба останемся в живых, тогда встретимся.
Шойболини молитвенно сложила руки.
– Посиди еще. Мне кажется, что моему греху нет искупления. – Ей снова вспомнился сон. – Сядь, я хочу еще немного посмотреть на тебя.
Чондрошекхор сел.
– Скажи, самоубийство – грех? – спросила Шойболини, глядя на Чондрошекхора, и ее глаза-лотосы тонули в слезах.
– Да, это грех, – ответил Чондрошекхор. – Почему ты хочешь умереть?
Шойболини вздрогнула:
– Я не смогу умереть, потому что боюсь попасть в ад.
– Если ты искупишь свою вину, ты избежишь ада.
– Но разве есть такое искупление, которое может спасти от ада?
– О чем ты говоришь?
– На этой горе живут боги. Я не знаю, что они со мной сделали, только днем и ночью я вижу одно и то же – ад.
Тут Чондрошекхор заметил, что взгляд Шойболини устремлен в глубь пещеры, как будто она что-то там увидела. Ее похудевшее лицо вытянулось еще больше, глаза широко раскрылись и смотрели в одну точку; она вдруг задрожала всем телом.
– Что там? – спросил Чондрошекхор.
Шойболини, ничего не отвечая, продолжала всматриваться в дальний угол пещеры.
– Чего ты так испугалась? – снова спросил Чондрошекхор.
Но Шойболини словно окаменела. Чондрошекхор с удивлением, молча смотрел на нее. Он ничего не понимал.
Вдруг Шойболини громко закричала:
– Мой повелитель! Спаси меня! Спаси! Ты мой муж, ты один можешь меня спасти! – И, лишившись сознания, она рухнула на землю.
Чондрошекхор принес родниковой воды, стал брызгать ею в лицо бесчувственной женщины и обмахивать ее своим чадором [116]116
Чадор– широкий шарф.
[Закрыть]. Через некоторое время Шойболини пришла в себя. Она села и, ни слова не сказав, заплакала.
– Что ты увидела? – спросил Чондрошекхор.
– То же, что и раньше.
Чондрошекхор понял, что ей и во сне, и наяву грезится ад.
– Я не могу умереть, – продолжала Шойболини, – я боюсь ада, ведь если я умру, то попаду туда. Я обязательно должна жить. Но разве смогу я в одиночестве прожить эти двенадцать лет, если и днем и ночью я вижу только ад?
– Не бойся, – попытался успокоить ее Чондрошекхор, – такое случается от голода и переживаний. Лекари называют это порчей духа. Отправляйся в Бедограм и построй там на окраине деревни хижину. Шундори станет приходить к тебе, она будет ухаживать за тобой и лечить тебя.
Вдруг Шойболини зажмурила глаза: в глубине пещеры стояла Шундори; вросшая в камень, она указывала пальцем на нее. Она была высокой, как пальма, и очень страшной! А еще дальше Шойболини увидела ад – она почувствовала страшное зловоние, услышала громкое гудение пламени, ее то охватывал жар, то пронизывал холод, она видела кишащих змей и небо, скрытое тучами отвратительных насекомых. Сверху спустились демоны; в руках у них были веревки, сплетенные из колючек, и палки, усеянные скорпионами. Этим веревками они связали Шойболини, и стали ее бить палками. А огромная каменная Шундори, подняв руку, приговаривала: «Бейте ее, бейте! Я предупреждала ее! Я хотела помочь ей бежать с лодки, но она не послушала меня. Бейте ее изо всех сил! Я свидетельница ее греха. Бейте ее!» Шойболини умоляюще сложила руки. Со слезами на глазах она молила о пощаде. Но Шундори не слушала ее и продолжала кричать: «Бейте! Бейте нечестивую! Я честная, преданная жена, а она неверная, грязная. Бейте, бейте ее!»
Замерев, Шойболини стояла с неподвижным взглядом широко раскрытых глаз, губы ее пересохли. Чондрошекхор встревожился, он понял, что это дурной знак.
– Шойболини, пойдем со мной! – позвал он.
Но она его не услышала. Тогда Чондрошекхор несколько раз встряхнул ее за плечо и снова позвал:
– Пойдем со мной!
Шойболини вдруг встала и прерывающимся от волнения голосом заговорила:
– Пойдем, пойдем! Скорее пойдем! Скорее пойдем отсюда!
С этими словами, не дожидаясь Чондрошекхора, она устремилась к выходу из пещеры и бросилась бежать, но в темноте споткнулась о камень и упала. Подойдя к ней и увидев, что Шойболини снова потеряла сознание, Чондрошекхор поднял ее и вынес из пещеры. Затем он отправился к протекавшему неподалеку небольшому прозрачному ручью, окропил ей лицо водой, и Шойболини скоро пришла в себя.
Открыв глаза, она тихо спросила:
– Где я?
– Я вынес тебя из пещеры, – ответил Чондрошекхор.
Шойболини задрожала, ее снова охватил страх.
– Кто ты?
– Почему ты спрашиваешь меня об этом? – испугался Чондрошекхор. – Разве ты не узнаешь меня? Я твой муж.
Но Шойболини только громко рассмеялась и запела:
Мой муж – золотая пчела,
Что порхает с цветка на цветок.
Ты, любимый, наверное,
Сбившись с пути, залетел ко мне.
– Ты кто? Лоуренс Фостер? – вдруг спросила она.
Чондрошекхор понял, что богиня разума, чье сияние делало эту женщину прекрасной, покинула ее, и теперь в золотом храме поселилось ужасное безумие. Чондрошекхор заплакал. Очень нежно он снова позвал:
– Шойболини!
– Кто такая Шойболини? – засмеялась она в ответ. – Подожди, подожди... Была одна девочка, которую звали Шойболини, и был мальчик, которого звали Протап. Однажды ночью мальчик превратился в змею и уполз в лес, а девочка превратилась в лягушку и последовала за ним. Потом змея проглотила лягушку, я сама видела. Эй ты, сахиб! Ты кто, Лоуренс Фостер?
– Великий создатель! Что ты с ней сделал?! – дрожащим от волнения голосом воскликнул Чондрошекхор.
Шойболини снова запела:
Что ты сделала, подруга?
Поймав в сети моего любимого,
Ты плывешь с ним по реке любви,
Вышедшей из берегов.
Потом стала разговаривать сама с собой:
– Кто мой любимый? Чондрошекхор. Кого поймали в сети? Чондрошекхора. Кто плывет? Чондрошекхор. Где берег? Не вижу. Ты знаешь Чондрошекхора?
– Я и есть Чондрошекхор.
Словно тигрица, Шойболини бросилась мужу на шею. Она больше не произнесла ни слова, а только плакала; слезы текли ручьем, и скоро его грудь, шея, руки, одежда стали совсем мокрыми. Чондрошекхор тоже плакал.
– Я пойду с тобой, – сквозь слезы проговорила Шойболини.
– Пойдем.
– Ты не станешь меня бить?
– Нет.
Тяжело вздохнув, Чондрошекхор поднялся. Шойболини тоже встала. Разбитый и подавленный, шел Чондрошекхор, ведя за руку безумную Шойболини. Она то смеялась, то плакала, то принималась петь.
Часть V
Покрывало
Что стало с АмиатомКак только английские лодки приплыли в Муршидабад, Мухаммеду Таки Хану немедленно сообщили об этом, и он отправился на свидание с Амиатом. Встреча была обставлена очень пышно. Мухаммед Таки пригласил Амиата к себе на обед, и тому ничего не оставалось делать, как принять приглашение. Затем Мухаммед Таки Хан вызвал надежных людей и приказал им задержать английские лодки, чтобы они ни в коем случае не смогли отчалить от берега.
Находившиеся в лодках тем временем стали совещаться, стоит им идти на обед к Мухаммеду Таки или нет. Гольстон и Джонсон считали, что англичанам нечего бояться и надо идти. Но Амиат возразил:
– Сейчас, когда вражда с навабом обострилась и вот-вот начнется война, нам незачем идти на риск.
Весть о том, что англичане приглашены на обед, быстро достигла и той лодки, где находились две пленницы – Долони и Кульсам. Женщины шепотом стали обсуждать это событие.
– Ты слышала, Кульсам? – обратилась к служанке Долони. – Наверное, нас скоро освободят!
– Почему? – удивилась та.
– Неужели ты не понимаешь? Они получают любезное приглашение от наваба, у которого они похитили его бегум, разве в этом не кроется тайный умысел? Поверь мне, сегодня англичане расстанутся с жизнью.
– А ты этому будешь рада?
– Еще бы! Конечно, лучше, если бы обошлось без кровопролития. Но почему не радоваться смерти людей, которые захватили нас в плен, и тому, что мы получим наконец свободу?
– А почему ты так стремишься получить свободу? Англичане правда держат нас под замком, но, видимо, ничего плохого с нами делать не собираются. Ведь они просто лишили нас свободы, а вреда никакого не причинили. Мы женщины, и, где бы ни находились, мы всегда затворницы.
– В своем доме я Долони-бегум, а на английской лодке я пленница! – с гневом воскликнула Долони. – Хватит, я не хочу больше говорить с тобой об этом. Ответь мне только, как ты думаешь, для чего англичане захватили нас?
– Я ведь уже говорила – мы заложницы. В Мунгере наваб захватил Хэй-сахиба, а англичане захватили нас. Как только отпустят Хэй-сахиба, сразу же отпустят и нас. А вот если с Хэй-сахибом что-нибудь сделают, тогда и нам не поздоровится, а так нечего бояться.
Долони еще больше рассердилась.
– Не знаю я ничего о твоем Хэй-сахибе! – воскликнула она. – Я не хочу слушать, как ты заступаешься за англичан! Ты, наверное, не ушла бы отсюда, даже если бы тебя отпустили?
– А разве ты уйдешь, если останусь я? – с улыбкой спросила Кульсам.
– Ты этого хочешь? – окончательно вышла из себя Долони.
Кульсам стала серьезной и задумчиво проговорила:
– Разве можно предсказать, что нам суждено?
Долони нахмурилась и замахнулась на служанку, но не ударила. Ее рука с маленьким кулачком, похожим на бутон нераспустившегося цветка, так и застыла над ухом Кульсам, скрытым черным локоном, напоминавшим мохнатую пчелу, склонившуюся над прекрасным цветком.
– Зачем Амиат два раза вызывал тебя? Скажи мне правду, – раздраженно спросила Долони.
– Я тебе уже говорила: он узнавал, удобно ли тебе здесь. Англичане хотят, чтобы нам было хорошо. Дай бог, чтобы они нас не отпускали!
– Дай бог, чтобы ты скорее умерла! – снова замахнулась на нее Долони.
– Если англичане нас отпустят, мы опять попадем к навабу. Тебя-то он еще может простить, но мне, я знаю, пощады не будет. Если я где-нибудь найду убежище, то никогда больше не появлюсь при дворе наваба.
Перестав сердиться, Долони воскликнула:
– А если уж мне придется умереть, то я предпочитаю умереть у ног своего господина!..
В то самое время, когда происходил этот разговор между Долони и Кульсам, Амиат отдал приказ своим сипаям готовиться к сражению.
– Но у нас мало сил, не лучше ли вернуться в резиденцию? – возразил Джонсон.
– В тот день, когда хотя бы один англичанин струсит перед индийцами, погибнет всякая надежда на установление английского господства в Индии, – ответил Амиат. – Если сейчас мы уйдем, то мусульмане поймут, что мы их боимся. Лучше умереть, чем бежать в страхе перед ними. Правда, Фостер еще слаб и не может сражаться с оружием в руках, поэтому пусть он возвращается в резиденцию. Прикажи двум сипаям сопровождать его. Бегум и ее служанка пусть тоже отправляются с ним, здесь им делать нечего.
Когда сипаи подготовились к сражению, Амиат приказал им укрыться в лодке. Вдоль бортов поставили щиты из плетеного бамбука, в которых легко можно было устроить бойницы. Сипаи ждали с ружьями в руках. По приказанию Амиата Долони и Кульсам перебрались в лодку Фостера, туда же перешли и два сипая, которым следовало их сопровождать. Лодка отчалила от берега.
Прятавшиеся поблизости люди Мухаммеда Таки немедленно сообщили ему об этом. Узнав о случившемся и поняв, что англичане не явились на обед в назначенный час, Мухаммед Таки послал к ним своего человека. Амиат ответил, что по важным причинам они не могут покинуть лодки.
Посланец сошел на берег и дал сигнальный выстрел. Сразу прогремело еще несколько выстрелов. Амиат понял, что стреляют по лодке, и действительно, в нескольких местах она оказалась пробитой.
Сипаи, служившие у англичан, открыли ответный огонь. Началась частая перестрелка. Мусульмане стреляли, прячась за строениями на берегу, англичане и их сипаи – из-за бамбуковых щитов. Перестрелка в подобных условиях являлась лишь пустой тратой пороха.
Тогда мусульмане с криками выскочили из-за укрытий и, размахивая саблями и копьями, устремились к лодке. Англичане решили быть твердыми до конца и остались на своих местах. Амиат, Джонсон и Гольстон хладнокровно взводили курки, и с каждым выстрелом кто-нибудь из бегущих мусульман падал мертвым на песчаный берег. Но как за волной набегает волна, так за одним рядом мусульман появлялись новые ряды.
– Нам долго не продержаться, – сказал Амиат, – но мы умрем, уничтожая неверных.
В эту минуту мусульмане уже окружили лодку. Трое англичан выстрелили одновременно, – трое смельчаков упали в воду.
Но тем временем подоспели другие мусульмане, они прыгнули в лодку и стали колотить по ее днищу палками и дубинами. В пробоины с шумом устремилась вода.
– Зачем нам тонуть, как овцам? – обратился Амиат к друзьям. – Погибнем как герои с оружием в руках!
И трое англичан бесстрашно вышли из-за укрытия навстречу врагам.
Один из мусульман с поклоном обратился к Амиату:
– Зачем вам умирать? Идите к нам!
– Нет, мы умрем! – воскликнул Амиат. – Но наша смерть зажжет огонь, в котором сгорит мусульманское владычество в Индии! На земле, орошенной кровью, укрепится знамя Георга Третьего!
– Так умри же!
С этими словами патан [117]117
Патан– индийское название афганца.
[Закрыть]взмахнул саблей и отрубил Амиату голову. Но в тот же миг и его собственная голова покатилась по дну лодки – Гольстон отомстил за смерть Амиата.
Мусульмане окружили англичан и принялись колотить их чем попало. Через несколько секунд и Гольстон, и Джонсон упали бездыханные.
К тому моменту лодка Фостера уже скрылась из виду.
Снова онНо вернемся немного назад. Когда Лоуренс Фостер, настигнутый пулей Рамчорона, упал в волны Ганги, а Протап, захватив судно, скрылся, гребцы с лодки, которая везла оружие, прыгнули в воду и стали искать тело Фостера. Заметив раненого, они быстро втащили его на палубу и сообщили обо всем Амиату.
Амиат нашел Фостера в бессознательном состоянии: он мог умереть в любую минуту, но была надежда и на спасение. Амиат немного разбирался в медицине и принялся лечить раненого. С помощью Бокауллы вскоре была найдена и лодка Фостера.
На сей раз Фостеру не суждено было умереть – Амиат вылечил его. Избежал он гибели и от рук мусульман в Муршидабаде. Но сейчас он выглядел совершенно больным и обессилевшим, решимость и смелость окончательно покинули его. Теперь Фостер больше всего боялся за свою жизнь. От ранения в голову несколько помутился его рассудок.
Фостер приказал лодочникам плыть быстрее: он опасался, что мусульмане настигнут его. Сначала он хотел укрыться в резиденции в Кашимбазаре, но потом испугался, что его могут найти там, и переменил свое намерение. Его опасения не были напрасны, потому что вскоре мусульмане действительно напали на Кашимбазар, захватили и разграбили его.
Лодка Фостера уже миновала Кашимбазар, Форашдангу, Саидабад, Рангамати. Но страх по-прежнему не покидал Лоуренса. Если он вдруг замечал позади какую-нибудь лодку, ему неизменно казалось, что она преследует его. Какое-то маленькое суденышко довольно долго шло следом за ними, и Фостер стал в страхе раздумывать, как же ему спастись. В его воспаленном мозгу рождались тысячи планов. Сначала он решил, что нужно высадиться на берег и спасаться бегством. Но, поразмыслив немного, понял, что бежать не сможет, так как у него не хватит на это сил. Потом Фостер решил броситься в воду и спасаться вплавь, но тогда уж точно конец. И тут родилась новая идея: если бросить за борт обеих женщин, лодка станет легче и сможет двигаться быстрее.
Неожиданно у него мелькнула мысль, что мусульман интересуют именно женщины. Он знал, что Долони – бегум наваба. И Лоуренс окончательно уверовал в то, что мусульмане напали на англичан лишь для того, чтобы освободить ее. Значит, если он избавится от этой женщины, то будет спасен! Фостер решил высадить Долони на берег.
– Видишь там вдалеке небольшую лодку, которая догоняет нас? – обратился он к Долони.
– Вижу, – ответила та.
– Это лодка с людьми наваба, они хотят освободить вас.
Имелись ли у него какие-нибудь основания для такого заключения? Конечно нет, все это являлось лишь плодом его больного воображения. Он, как говорится, веревку принял за змею. И если бы Долони немного подумала, она бы, конечно, тоже усомнилась в предположениях Фостера. Но так уж всегда бывает, когда люди очень сильно чего-нибудь хотят, они ничего не видят перед собой и, ослепленные страстным желанием, теряют способность рассуждать трезво. Именно это и случилось с Долони, она поверила его словам.
– Почему бы тебе не передать нас тем людям? Ты получил бы много денег, – сказала Долони.
– Я не могу этого сделать. Если они захватят мою лодку, то убьют меня.
– Я им не позволю!
– Кто станет тебя слушать? – возразил Фостер. – У вас в стране не слушают советов женщины.
От волнения Долони окончательно утратила способность рассуждать здраво, она уже не понимала, что хорошо, а что плохо. Бедная женщина и не подумала о том, что может случиться, если на той лодке окажутся не люди наваба, а кто-нибудь другой. И ее нетерпение послужило причиной больших несчастий.
– Тогда высади нас на берег, а сам плыви дальше один! – попросила она.
Фостер с радостью согласился и приказал пристать к берегу.
– А я из лодки не выйду, – вдруг заявила Кульсам. – Я не знаю, что меня ждет, если я попаду в руки наваба. Лучше я поплыву с сахибом в Калькутту, там у меня хоть знакомые есть.
– Не беспокойся ни о чем, – стала уговаривать ее Долони. – Если я буду жива, с тобой тоже ничего не случится.
– А ты уверена, что будешь жива? – спросила Кульсам и наотрез отказалась сойти на берег.
Долони долго ее упрашивала, но служанка стояла на своем.
– Кто знает, может быть, лодка преследует нас из-за тебя, – попробовал уговорить ее Фостер. – Ты тоже должна сойти на берег.
– Если только ты высадишь меня, я сяду в ту лодку и уговорю их продолжать погоню, – ответила Кульсам.
Испуганный Фостер больше не настаивал. Разлука с Кульсам сильно огорчила Долони, в слезах она сошла на берег.
Близился вечер. Лодка Фостера поплыла дальше и вскоре скрылась вдали, а лодка, в которой, как думал Фостер, плыли люди наваба, приближалась. Долони ждала, что она вот-вот повернет к берегу, чтобы забрать ее, но та продолжала свой путь. Долони решила, что ее не заметили, и принялась размахивать концом сари, но люди в лодке не обращали на нее внимания. Только теперь в голове Долони молнией мелькнула мысль: «Почему я подумала, что это непременно должны быть люди наваба?» – И она стала кричать им вдогонку.
– Мы не можем взять тебя! – ответили ей.
Долони словно поразил удар грома. И хотя Фостера уже не было видно, Долони бросилась бежать вдоль берега. Долго бежала она, но догнать лодку так и не смогла. Сгущались сумерки, и вскоре Гангу окутала тьма. Слышался лишь монотонный шум реки, разлившейся после дождя. Тогда, потеряв всякую надежду, Долони, как вырванное с корнем деревце, рухнула на землю.
Однако вскоре Долони поняла, что предаваться немому отчаянию бесполезно. Она поднялась и медленно пошла прочь от реки. Было так темно, что несколько раз она упала. Выйдя к обрыву, Долони при тусклом свете звезд осмотрелась по сторонам. Вокруг виднелась лишь пустынная равнина и протянувшаяся по ней широкая лента реки. Ничто не говорило о близости человека: ни огонька, ни деревни, ни дороги, ни дерева, ни какого-нибудь живого существа, кроме шакалов да собак. И Долони поняла, что здесь ее ждет погибель.
Она присела отдохнуть. Вокруг нее назойливо пели цикады, где-то неподалеку завыл шакал. Темнота сгущалась все больше и больше. Близилась уже полночь, когда Долони с ужасом увидела, что к ней направляется какой-то высокий человек. Он подошел и молча сел рядом.
Снова он! Это был тот самый человек, который унес Шойболини в горы.
Танцы и песниВ Мунгере в большом дворце жили братья Шорупчонд и Махотабчонд Джоготшетхи. В эту ночь их дом озаряли тысячи светильников, свет которых отражался в многочисленных драгоценностях танцовщиц. Вода стремится к воде, свет – к свету. Огни светильников сияли в каменных колоннах, отражались в золотых и жемчужных инкрустациях кресел, блестели на украшенных алмазами сосудах с благовониями, сверкали в тяжелых жемчужных ожерельях Джоготшетхов и в драгоценностях, украшавших руки, уши, волосы и шеи танцовщиц. Нежная музыка дополняла все это сияние и блеск, образуя восхитительную гармонию нежного очарования.
Это была гармония, подобная той, какую можно наблюдать, когда на темном ночном небе всходит луна, а в синих глазах красавицы, наполненных слезами, словно молния сверкнет вдруг быстрый взгляд, или когда под золотыми лучами утреннего солнца стоят в прозрачной голубизне пруда готовые распуститься лотосы, и солнечные лучи, прыгая по зеркальной глади, зажигают ярким блеском капельки росы на их лепестках, а вокруг слышится веселое щебетание птиц, а потом и нежные лепестки лотосов распускаются. Это была гармония, подобная той, когда солнечный луч играет на браслетах нежной, как цветок, ноги вашей жены; когда в вечерний час солнце уходит за горизонт, а синева неба спешит за его убегающими лучами; когда жена начинает бранить вас, а в ее ушах тихонько звенят серьги; когда на Ганге в свете луны сверкают волны, поднятые порывами ветра; когда искрящееся шампанское сверкает в хрустальном бокале. Эту чудесную гармонию мы ощущаем, когда в лунную ночь поднимается свежий ветерок; когда на тарелке со сладостями и фруктами вдруг появляется серебряная монета; когда кричит весенняя кукушка, радуясь лучам утреннего солнца; когда поет красавица, озаренная ярким светом светильников и сверкающая драгоценностями.
В доме Джоготшетхов царила именно такая гармония – гармония блеска и нежного очарования, но братьям было чуждо подобное очарование. Их поглотил разговор с Гурганом Ханом.
А в Бенгалии тем временем уже разгорелся пожар войны. Иллис-сахиб еще до получения распоряжения из Калькутты совершил налет на крепость наваба в Патне. Ему удалось захватить крепость, однако вскоре армия наваба, посланная из Мунгера, соединилась с мусульманским войском, и крепость снова перешла к Миру Касиму. Сам Иллис-сахиб и другие англичане, оставшиеся в Патне, попали в руки мусульман и были доставлены в Мунгер. Сейчас обе стороны уже открыто готовились к предстоящим сражениям. Обо всем этом и совещался сейчас Гурган Хан с Джоготшетхами. Танцы и песни же устроили лишь для того, чтобы отвлечь внимание присутствующих. Мысли братьев Джоготшетхов занимало совсем другое. Да разве и стали бы они собираться вместе только для того, чтобы послушать музыку?
Гурган Хан втайне преследовал одну цель: он надеялся, что, когда обе стороны ослабеют от войны, ему удастся разгромить и тех и других и подчинить своей власти всю Бенгалию. Но для этого прежде всего следовало заручиться поддержкой армии, что можно было сделать только при помощи денег. Деньги же он мог получить лишь у Джоготшетхов. Вот почему Гурган Хан так нуждался сейчас в их дружбе.
Мир Касим тоже прекрасно отдавал себе отчет в том, что победит в этой войне тот, кто сумеет привлечь на свою сторону этих двух Куверов [118]118
Кувера– бог богатства.
[Закрыть]. Знал он и то, что богатые братья Джоготшетхи настроены к нему враждебно, потому что сам он отнюдь не баловал их своим расположением. Зная неблагонадежность братьев, он насильно удерживал их в Мунгере. Наваб не сомневался, что при первой же возможности Джоготшетхи перейдут на сторону его врагов, поэтому и не выпускал их из крепости. Братья разгадали мысли наваба. Если до сих пор они ничего не предпринимали против Мира Касима, то только из страха перед ним. Однако теперь им ничего другого не оставалось, как объединиться с Гурганом Ханом, который, как и они, жаждал свержения власти наваба.
Чтобы не вызвать подозрений наваба, братья устроили праздник, на который вместе с Гурганом Ханом пригласили и других приближенных Мира Касима.
Гурган Хан прибыл на празднество с ведома наваба и сел чуть в стороне от других приглашенных.
Джоготшетхи подходили к гостям, разговаривали с ними, несколько раз перебросились фразами и с Гурганом Ханом.
– Я намереваюсь открыть факторию. Хотели бы вы стать моими компаньонами? – предлагал Гурган Хан.
– Какие у вас цели? – спросил Махотабчонд.
– Закрыть большую факторию в Мунгере.
– Что ж, мы согласны... Нам не остается ничего другого, как начать какое-нибудь новое дело вроде этого.
– Если вы согласны, – сказал Гурган Хан, – вы должны вложить деньги, а все остальные заботы я возьму на себя.
В этот момент танцовщица Мония Бай, приблизившись к ним, запела: «Сикхи [119]119
Сикхи– последователи сикхизма, одной из религий Индии.
[Закрыть] умеют хитрить...»
– Кому она поет? – улыбаясь, спросил Махотабчонд и тут же продолжил: – Хорошо, мы согласны, только при условии, что получим проценты с капитала и что это дело не навлечет на нас беду.
Пока Мония Бай развлекала гостей всевозможными танцами и песнями, Гурган Хан и братья Джоготшетхи, разговаривая намеками, понятными только им одним, сумели обо всем договориться. Когда разговор был окончен, Гурган Хан сказал:
– Некий купец открыл новые фактории. Вы что-нибудь слышали об этом?
– Нет. Кто он, европеец?
– Нет.
– А где его фактории?
– Повсюду от Мунгера до Муршидабада: в горах, в джунглях, в поле.
– Он очень богат?
– Пока не очень, но трудно сказать, что будет потом.
– С кем он ведет дела?
– С самой большой факторией в Мунгере.
– Он индус или мусульманин?
– Индус.
– Как его имя?
– Протап Рай.
– Где же он живет?
– Недалеко от Муршидабада.
– Я слышал это имя: кажется, незначительный человек.
– Очень опасный, – возразил Гурган Хан.
– А почему он занялся этим?
– Он очень зол на большую факторию в Калькутте.
– Нужно прибрать его к рукам. Но как это сделать?
– Сейчас трудно сказать. Нужно узнать, зачем он этим занялся. Если дело начато ради наживы, то его нетрудно будет привлечь на нашу сторону: я могу сделать его талукдаром [120]120
Талукдар– крупный помещик.
[Закрыть], и он успокоится. А если он преследует другие цели?
– Какие другие цели могут быть у Протапа Рая? Ради чего еще он станет тратить столько сил?
А танцовщица в это время пела: «Лежит белоликая, стыдливо прикрыв лицо краем сари...»
– О ком это она? – спросил Махотабчонд. – У кого белое лицо?
