Текст книги "Дорога в никуда"

Автор книги: Бертрам Чандлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

В сопровождении юноши в аккуратной униформе коммодор поднялся наверх, в свой номер.

Первым делом Граймс связался с «Маламутом Приграничья» – буксир уже успели подключить к телефонной сети планеты – и попросил Вильямса зайти к нему как можно скорее. Следующий разговор состоялся с управляющим порта Дальнего Флотилии Приграничья, которому коммодор сообщил, что его, Граймса, призвали на действительную военную службу. Потом надиктовал срочную карлотиграмму для адмирала Кравица, в которой подтвердил запрос на использование «Маламута» и его экипажа. Позвонил на базу О.I.С. порта Дальнего, представился и предупредил офицера о возможной необходимости проведения работ по реконструкции буксира. Еще одна карлотиграмма предназначалась Соне и сообщала следующее:

«Я опять в игре. Если желаешь – присоединяйся».

Капитан Данбар уже вернулся в свой офис, и Граймс сообщил ему последние новости. Последним был звонок шефу таможни Дальнего.

– Это Граймс, коммодор Граймс. Я получил указания сотрудничать с вашими людьми по делу о наркобизнесе.

– О да, коммодор. Командование Флотилии предупредило меня, что пришлет старшего офицера… Пожалуйста, подождите минуточку. Здесь кое–кто из ваших друзей, он хотел бы с вами поговорить.

«Друг? – подумал Граймс – Если бы у меня и были друзья на этой планете, то уж точно не в таможенном ведомстве».

Но человека, чье лицо появилось на маленьком экране телефона, он не мог не узнать. Это был Биллинхарст.

– Рад вас видеть, коммодор, – провозгласил он. – Смею предположить, вы здесь из–за всей этой истории с «Карибу Приграничья». Я был здесь, когда это случилось. Тут уже созвали совещание старших таможенных офицеров Миров Приграничья. И речь шла, разумеется, о торговле наркотиками. – Его подбородки заколыхались от смеха. – Думаю, теперь вы согласны, что одним циркуляром здесь не обойдешься!

7

В последующие дни Граймс крутился как белка в колесе. Заботу о реконструкции «Маламута Приграничья» – главным образом, перевооружении – коммодор возложил на крепкие плечи Вильямса.

Сам же он сосредоточился на том, чтобы хоть как–то организовать деятельность и ознакомиться с всевозможными официальными отчетами, которые передали в его распоряжение. Как оказалось, Плесхоффу сильно не повезло. В подавляющем большинстве случаев люди, курившие «траву мечтаний» вечером или ночью, наутро не демонстрировали никаких неадекватных реакций. Кроме того, Граймс узнал, что этот наркотик действительно не вызывает физиологического привыкания. Правда, те, кто однажды пережил «полет мечтаний», как они его называли, стремились повторить этот опыт снова и снова. При этом, судя по всему, «трава» была не опаснее алкоголя, более того, не производила столь разрушительного действия на организм.

Но приказ есть приказ. Каналы поставки должны быть перекрыты, поскольку, как сказала Соня, на этой торговле наживается слишком много недостойных людей.

Большую часть рабочего времени приходилось проводить с Биллинхарстом. Несмотря на то что последний был приписан к порту Форлон, основная часть расследования должна была проходить под бдительным контролем его департамента. Понемногу Граймс начал чувствовать уважение и легкую зависть к способностям этого человека… но возникновение личной симпатии исключалось категорически. При этом Биллинхарст неизменно держался с Граймсом как со старым приятелем. Всем своим видом он говорил: «Мы должны держаться друг друга и показать этим провинциалам с Ультимо, как работают на Лорне».

– На полицию нельзя полностью полагаться, коммодор, – говорил он. – Полицейские – они везде одинаковы. Если удастся добраться до криминальных элементов – тут они в своей стихии. Но стоит им столкнуться со студентами – как здесь говорят, с «шарами» – и они впадают в истерику.

– С «шарами»? – переспросил Граймс.

– Вам следует знать местный жаргон. Они сами себя так называют. А людей вроде нас называют чурбанами. Мы мешаем шарам кататься…

– А как эти… шары… катаются, мистер Биллинхарст?

– Вы свободны сегодня вечером, коммодор? В Домини–Холле сегодня намечается всеобщее качение. Так что придется приклеить фальшивые бороды и переодеться. «Шары» бывают всех возрастов и… размеров. Юный Павани – его сестра работает у вас в офисе – составит нам компанию. Он отрастил настоящую бороду, так что при необходимости сыграет роль «шара». Он объяснит вам, как следует одеться и все такое.

Перевоплощение Граймса состоялось в комнате Павани, в простом отеле, куда поселили таможенников. Коммодор с недоумением разглядывал свое отражение в большом зеркале. Черные кожаные шорты… Нет, это не самая ужасная деталь туалета – шорты входили в один из вариантов униформы. Голые ноги… Ничего страшного, есть повод продемонстрировать великолепный загар. Сандалии, щедро украшенные металлическими заклепками, навевали воспоминания о римских легионерах. Короткая темно–зеленая рубашка навыпуск, разрисованная алыми и оранжевыми цветами… Нитка стеклянных бус всевозможных оттенков синего цвета, каждая бусина идеальной сферической формы. Но вот борода… Конечно, она подобрана в точности под цвет его собственных волос, но это единственное, что о ней можно сказать хорошего. Такой бороды у Граймса никогда не было и быть не могло – длинной и невообразимо неопрятной, неровно подстриженной и нечесаной.

Единственное, что до некоторой степени утешало – то, что Биллинхарст, чья внешность совершенно не подходила для подобного наряда, выглядел еще хуже. У таможенника оказались тощие ноги, которые непонятно как удерживали его массивную тушу. Зато субинспектор Павани выглядел вполне сносно, а борода была ему даже к лицу и придавала юноше вид древнего индийского мистика.

Домини–Холл оказался буквально в трех шагах от гостиницы, в предместье Старого города порта Дальнего. От старинных зданий из листового металла он отличался только размерами. Это был здоровенный ангар, не претендующий на принадлежность к какому–либо архитектурному стилю. Над ним, озаряя все вокруг пульсирующим голубым сиянием, горели гигантские буквы:

Сегодня вечером! Сегодня вечером!

Всеобщее качение!

Сегодня вечером!

К холлу уже стекались толпы народа – мужчины всех возрастов, экипированные подобно Граймсу и его спутникам, юные девушки и вполне зрелые дамы с чисто выбритыми головами. Большинство представительниц прекрасного пола были одеты в том же стиле, причем их шорты напоминали скорее плавки, а блузки были почти прозрачными.

Среди толпы выделялись голубые с серебром мундиры полицейских. Когда Граймс остановился, чтобы как следует оглядеться, один из них весьма чувствительно огрел его дубинкой, подкрепив воздействие грозным рычанием:

– Не тормози, чудо бородатое! Шевелись!

Пожалуй, и впрямь стоило прибавить шагу. Биллинхарст прищелкнул языком.

– Теперь вы понимаете, Джон, что я имел в виду, когда говорил о полиции, – вполголоса заметил он.

– О да, Джо… и прекрасно это прочувствовал! При входе Павани заплатил за троих.

Ни одного кресла или стула в зале не оказалось. В центре возвышалось нечто вроде платформы – единственное место, которое до сих пор пустовало. Потолок был увешан разноцветными прожекторами. В спертом воздухе висел тяжелый запах пота и не слишком чистых человеческих тел. Многие девушки уже скинули блузки. Некоторые мужчины последовали их примеру.

– Фрэнсис, что за банда играет сегодня? – будто нечаянно спросил Биллинхарст.

– «Музыка сфер», сэр.

– Поосторожнее! – рявкнул Биллинхарст.

– «Музыка сфер», Джо.

– Надеюсь, обошлось, – прокомментировал Граймс.

Тут его внимание привлекла круглая площадка в центре платформы, которая начала медленно опускаться, открывая черный провал.

«Похоже, лифт, – подумал коммодор. – Конечно, лифт: музыкантам будет непросто пробиться к сцене сквозь такую толпу».

Это действительно оказался лифт. Вскоре из «колодца» поднялись музыканты – трое бородачей с электрогитарами, еще трое с маленькими барабанчиками, пианист, появившийся вместе с инструментом, и внушительных габаритов девица с микрофоном в руках.

Начало было подобно удару грома. Разом взревели гитары, глухо ударили барабаны, пианино, наигрывая мелодию, свело все воедино. Толстая девица выла в микрофон, и ее голос, усиленный во много раз, эхом наполнял помещение.

Утекаем–м–м…

И мечтаем–м–м…

Не лжем–м–м…

Не строим плано–о–ов!

Лишь ты – и я – а–а–а!

Лишь о–он – и она–а–а!

Только мы!

Хочешь утекать —

И свободно мечтать —

Со мной?

[29]29
  Перевод стихов Т.Серебряной.


[Закрыть]

И далее в том же духе с небольшими паузами. Нельзя сказать, что Граймс был в восторге от происходящего.

Он подозревал, что и Биллинхарст придерживается такого же мнения.

Странный рваный ритм музыки вызывал у коммодора совершенно определенные ассоциации. «Точно инерционный двигатель, который вот–вот заглохнет», – с отвращением подумал он. Зато юный Павани наслаждался от души – как и подавляющее большинство собравшихся. Но настоящее «всеобщее качение» еще не началось.

Оно началось чуть позже.

В музыке появился новый ритм – непокорный и неотразимый. Толпа начала двигаться по залу, словно ее мешали огромной ложкой – по часовой стрелке, загипнотизированная настойчивым ритмом барабанов, высоко поднимая ноги и с грохотом опуская их на вибрирующий пол. К этому движению было невозможно не присоединиться, и душой, и телом. Они двигались в такт реву гитар, громовым ударам барабанов, упругим басам неистового пианино, фразам, которые хриплым басом выкрикивала толстая девица на сцене:

Прокатись, прокатись!

Пусть трясутся чурбаны – раз, два, три!

Мы собьем ублюдков с ног,

Разотрем их в порошок!

Прокатись, прокатись, прокатись!

Граймс обнаружил, что громко распевает вместе со всеми. Павани тоже пел. Биллинхарст бормотал себе под нос без всякого энтузиазма.

Круг за кругом, и еще круг. Павани каким–то образом освободился от рубашки. Граймс взмок и был не прочь последовать его примеру, но в давке это не представлялось возможным. Однако он заметил, что многие женщины умудрялись раздеваться догола, проявляя чудеса ловкости.

И по суше, и по волнам мы покатимся свободно!

Нас ничто не остановит —

Нет, нет, нет!

На холмах и на равнинах мы в пыли оставим след!

Нас ничто не остановит —

Нет, нет, нет!

Круг за кругом, и еще круг.

Топ, шлеп, топ, шлеп!

Огни над головами мерцали в такт грохоту басов.

Пусть заткнутся чурбаны —

Это мы, это мы!

Шары должны катиться,

Мы созданы катиться!

Мы катимся сквозь вас!

Мы катимся сквозь вас!

– Я надеюсь кое–кого здесь поймать, – тяжело дыша, прошептал Биллинхарст, переходя на шепот.

– Вон тот вроде ничего, – предложил Граймс. У него явно открылось второе дыхание. – Немного потный, но здесь все такие.

– Нет… не то… Вот! Информация!

– Катящиеся шары не обрастают мхом, – ответил ему Граймс.

Круг за кругом, и еще круг.

Топ, топ, топ! Шлеп, шлеп, шлеп!

Когда шары закатятся

Когда шары закатятся,

Мы хотим быть в их числе,

Когда шары закатятся!

Справа от Граймса танцевала полуобнаженная девица, тощая и плоскогрудая. С каждым кругом она все теснее прижималась к нему.

Черт возьми, неужели она собирается его закадрить?! Надо как–то отказать ей, в то же время не обидев… Девица была совершенно не в его вкусе. И тут какой–то толстяк, обливающийся потом, протолкался к ним, не переставая танцевать, – к слову сказать, танец все больше напоминал марш. Граймс услышал, как толстяк шепнул девице:

– В два пополуночи у переправы Фицрой. Передай дальше!

Передав сообщение, он растворился в толпе танцующих. Каким–то образом тощая девица оказалась между Граймсом и чуть живым от усталости Биллинхарстом, тихонько напевая в такт музыке.

Загляните за травой,

Загляните за травой.

В два ноль–ноль,

В два ноль–ноль,

Переправа Фицрой.

Загляните за травой!

Музыканты заиграли другую тему, но она продолжала напевать как ни в чем не бывало:

Помечтаем на свободе,

Помечтаем на свободе,

Трава мечтаний,

Трава мечтаний,

Свободно помечтаем…

Она скорчила рожу Биллинхарсту, одарила Граймса очаровательной улыбкой и скрылась в толпе.

Круг за кругом, и еще круг, постепенно приближаясь к выходу.

Мы закатимся в ворота!

Мы закатимся в ворота!

Мы закатимся в ворота!

И когда вы будете на подходе,

Мы будем уже там!

Биллинхарст, набрав в легкие побольше воздуха, с большим энтузиазмом пропел заключительную фразу: «Мы будем уже там».

8

Но они едва не оказались совершенно в другом месте.

Около Домини–Холла произошла небольшая разборка. Мнения о причинах их возникновения были различны. В одной утренней газете писали, что толпа, распевая «Мы прокатим по ублюдкам», налетела на группу полицейских. В другой газете сообщили, что полицейские набросились на небольшую группу молодых людей, возвращавшихся с «Всеобщего качения», хотя те вели себя вполне миролюбиво.

Однако на самом деле главным виновником инцидента был Граймс. Громкие песни, напоминающие песнопения людей каменного века, воскресили в нем воспоминания юности, когда он был кадетом ФИКС, в меру буйным, как и все его сверстники. В те славные времена они с приятелями частенько развлекались, распевая различные песенки в пределах слышимости какого–нибудь стража порядка. Он стал решительно убеждать Биллинхарста выучить слова (последнему это совсем не понравилось). Зато Павани мгновенно поддался на агитацию и запел, а полдюжины парней и девушек, очень кстати проходивших мимо, с удовольствием подхватили:

Вот полицейский на посту —

Вон там, вон там!

Вот полицейский на посту —

Вон там, вон там!

Вот полицейский на посту —

Носки воняют за версту!

Вот полицейский на посту —

Вон там, вон там!

Когда они затянули песню по третьему разу, при каждом повторе прибавляя громкости, несколько полицейских попытались угомонить певцов. Однако дубинками дело не ограничилось. В ход были пущены электрошоковые ружья, отрегулированные так, чтобы причинять максимальную боль, но не приводить к потере сознания. На помощь Граймсу и его товарищам бросилась целая толпа гуляк. Тут над улицей застрекотал полицейский аэробот, и сеть, сброшенная с него, накрыла дерущихся.

Серебристые метки на форме полицейских действовали как индикаторы, и проволочная паутина соскальзывала с них, зато остальные крепко завязли. Аэробот проплыл над улицей, как рыболовецкий сейнер над стаей рыб. Сеть с уловом, болтающаяся под днищем, была с позором доставлена в участок. Граймс, Биллинхарст и Павани могли запросто провести ночь в камере. Однако дежурный лейтенант опознал Павани, который часто выступал в роли связующего звена между полицией и таможней. Он отозвал троих граждан Лорна, словно для допроса, и те последовали за ним под сочувственные и ободряющие возгласы остальных арестованных. Биллинхарст наконец–то получил возможность дать волю чувствам.

– Ты чуть было все не испортил, коммодор, – прорычал он.

– Если ты «шар», то должен катиться! – без тени раскаяния отозвался Граймс.

– Эй, лейтенант, как–там–вас! – заорал Биллинхарст. – Я начальник таможни порта Форлон, занимаюсь расследованием контрабанды наркотиков. Это Джон Граймс, – он испепелил коммодора яростным взглядом, – коммодор Флотилии Миров Приграничья, он работает со мной… или против меня, судя по сегодняшнему концерту. С субинспектором Павани Вы знакомы.

– Чем могу помочь, сэр?

– Мне нужен транспорт и люди. Вооруженные, слышите?

– И карта, – вставил Граймс. – И вся информация о географии местности, какую ты сможешь предоставить. – Он подождал, не добавит ли чего Биллинхарст, и продолжил: – Похоже, что сегодня к двум пополуночи на переправу Фицрой доставят партию наркотиков.

– В офисе капитана есть карта, – сказал лейтенант. – Прошу за мной.

На крупномасштабной топографической карте, которая украшала стену офиса, был изображен порт Дальний и окрестности в радиусе пятидесяти километров от центра города.

– Переправа Фицрой недалеко отсюда, – Офицер ткнул пальцем в карту. – Вот мост – автодорожный и монорельсовый одновременно. К северу от моста расположена деревня Дэвидшем. Там служит один–единственный младший констебль… – лейтенант фыркнул, – который в данный момент наверняка закутался в теплое одеяльце и смотрит десятый сон. Я проходил там службу до того, как получил сержанта. В Дэвидшеме никогда ничего не случается. Так что… с трудом верится, что к северу от переправы Фицрой будут раздавать наркотики. Далее… что мы видим на юге? Ага, мы видим пшеничные поля. А тут, – он снова ткнул пальцем в карту, – находится ипподром. Надеюсь, джентльмены найдут время и побывают на Кубке Ультимо. Незабываемое зрелище.

– А приземлиться там можно? – поинтересовался Граймс. Его совершенно не интересовали лошади.

– Там можно посадить крейсер, коммодор. И парочку истребителей. Ну, разве что галактический лайнер класса «альфа» может не поместиться, – и лейтенант расхохотался над собственной шуткой.

– Как я понимаю, на машинах установлены мигалки, – заметил Граймс. – Гхм… Что ж, мистер Биллинхарст, если мы воспользуемся полицейской машиной, то распугаем комитет по раздаче – или как там их называют. Предлагаю приземлиться подальше от дороги, к северу от ипподрома, а остаток пути проделать пешком. Но нам понадобится проводник. Лейтенант, кто из ваших людей знает этот район?

– Например, я, сэр.

– Отлично. У вас есть какой–нибудь транспорт, от которого не будет много шума? Инерционный двигатель ревет так, что перебудит всю округу.

– У нас есть дирижабли, сэр. Разработаны специально для нашей планеты, для нужд полиции.

– То, что нужно, – отозвался Граймс. Да, человечество вновь возвращается к воздухоплаванию.

– Мне казалось, что на Ультимо не совершается по–настоящему серьезных преступлений, – заметил он вслух.

– Зато нам часто приходится иметь дело с шайками, которые промышляют азартными играми, сэр. Есть такая игра, она называется «шанс»: метают две монетки… Вы понимаете, к таким надо приближаться очень тихо. На дирижаблях стоят электромоторы, их почти не слышно.

– Прекрасно. Значит, пусть будут дирижабли.

– Слушаюсь, сэр. Теперь, с вашего позволения, я позвоню капитану округа и займусь подготовкой операции.

– Прежде чем вы уйдете, лейтенант… не подскажете, где у вас уборная с умывальником? Хотелось бы избавиться от этой бутафорской растительности… а то, неровен час, ее затянет в пропеллер.

9

Граймс всегда питал слабость к воздушным кораблям. Время от времени ему даже доводилось летать на таких судах в качестве пассажира. Либо планеты, на которых это происходило, отставали в техническом развитии от Земли, либо их жители не испытывали особой потребности экономить энергию. К примеру, космические корабли Шаарской империи нисколько не уступали человеческим, но для атмосферных полетов шаарцы предпочитали использовать аппараты легче воздуха.

Дирижабли полиции Ультимо были великолепны – от идеи до воплощения. Впрочем, это были скорее воздушные корабли с полужестким корпусом, чем настоящие дирижабли. Внутри баллона с гелием была встроена нагревательная спираль для увеличения подъемной силы. Сложная конструкция из ремней и сеток позволяла увеличивать давление и быстро менять высоту. Кроме того, в гондоле находился водяной балласт – но сброс балласта, равно как и стравливание гелия, считалось аварийной мерой. Гондола висела на жестких тяжах, под ней крепился толкающий пропеллер.

Граймса, Биллинхарста и Павани направили на головной корабль, которым должен был управлять уже знакомый им лейтенант. На борту уже находились четверо констеблей. Граймс, сгорая от любопытства, устроился рядом с пилотом в крошечной кабине, которая располагалась в носовой части гондолы. Наземная команда отпустила швартовы, однако шасси даже не думали отрываться от земли. Баллоны, похожие на гигантские сардельки, наполненные вместо фарша гелием, рвались вверх, издавая легкое потрескивание. Лейтенант пробежался пальцами по переключателям на пульте управления, и почти сразу же жужжание электрического мотора затихло.

– Декомпрессия? – поинтересовался Граймс. Слабый треск над головой вскоре стих совсем.

Лейтенант вполголоса чертыхнулся и, заглянув в главную кабину, осведомился:

– Извините, мистер Биллинхарст… Сколько вы весите?

– Я… давно не взвешивался, лейтенант.

– А пора бы! – буркнул полисмен.

За бортом раздался звучный шлепок: на бетон летного поля выплеснули воду, чтобы облегчить гондолу. Корабль неторопливо и бесшумно поплыл вверх, мимо освещенных окон полицейских казарм, все выше и выше. Под ними лежал порт Дальний – светящееся полотно, рассеченное на клеточки черными линиями улиц. Граймс высунул голову в открытое окно и оглянулся. Огромными темными облаками, черными силуэтами на фоне городских огней медленно всплывали пять дирижаблей.

Лейтенант запустил двигатель. Он и вправду работал почти бесшумно, раздавалось только слабое посвистывание пропеллера. Корабль медленно развернулся и лег на курс.

– С этими штуками нужен глаз да глаз, – пояснил он. – Они очень хрупкие.

Постепенно огненные поля города сменились россыпью искорок предместья, а потом и они остались позади.

Ночь стояла чудесная – ясная и почти безветренная. Одинокая луна Ультимо – Церера – висела высоко на черном небе, беззвездном небе Приграничья. Совсем недавно было полнолуние, но она светила неярко. Крупные спутники, которые можно назвать сестрами планет, – редкость в нашей Галактике. Но неяркого сияния Цереры было достаточно, чтобы поверхность реки Фицрой заиграла бликами – словно мерцающая лента серебристого муара змеилась в бесформенной черной темноте. На горизонте, точно скопление желтых звезд, мигали огоньки Дэвидшема.

Невидимая с земли, в полном безмолвии эскадра плыла к месту назначения. Блестящая мишура городских огней окончательно скрылась из виду. По правому борту по–прежнему серебрилась река, вдалеке, тоже справа, все ярче горели окна в поселке. Граймс позаимствовал у пилота бинокль ночного видения и теперь ясно различал черную прямую линию, рассекающую серебряную ленту реки. Мост… Он повернулся налево и изо всех сил вглядывался в темноту, безуспешно пытаясь рассмотреть ипподром.

– Так вы ничего не увидите, сэр, – засмеялся лейтенант, – Надо быть совой – я хочу сказать, настоящей совой, чтобы что–нибудь разглядеть… Видите излучину реки неподалеку от поселка, в форме подковы?

– Гхм… Да.

– Это скошенное поле. Там мы будем садиться.

– Высадимся… а дальше пойдем пешком.

– Да, высадимся и пойдем пешком.

Капитан щелчком переключил тумблер, и корабль плавно заскользил к земле, словно по невидимому склону. Теперь Граймс все яснее различал детали местности. Вот светлые пятна – это поля, на которых пшеницу еще не успели убрать, и темные – уже скошенные… Заработал еще один электродвигатель, послышалось легкое потрескивание: оболочка баллона начала сжиматься. Казалось, до земли уже рукой подать. Она приближалась с неимоверной скоростью, и Граймс забеспокоился. Высокие деревья и прочие столь же опасные предметы… Нет, пожалуй, этот лейтенант понимает, что делает. В любом случае, вряд ли на пшеничном поле растут деревья – никто не позволит им высасывать из почвы драгоценные питательные вещества, предназначенные злакам.

Пилот бросил в микрофон несколько коротких фраз, предназначенных группам на других кораблях, затем остановил основной двигатель и тут же запустил его реверсом. Земля, которая только что угрожающе неслась навстречу, теперь мягко подавалась назад, словно готовясь принять воздушное судно. Скольжение замедлялось, баллон сморщивался, теряя плавучесть. С сухим потрескиванием шасси скользнули по колкой стерне, моторы заглохли, и дирижабль замер. Несколько человек, выпрыгнув из боковых дверей, бойко и умело вбили в землю колышки и привязали швартовы.

– Все на выход! – радостно скомандовал лейтенант.

Граймс выпрыгнул из гондолы и вполголоса выругался: стерня оказалась на редкость колючей. Пожалуй, стоило хотя бы надеть брюки вместо шортов. Один шаг в правильном направлении он уже сделал, избавившись от рассадника паразитов, который украшал его подбородок. Но одного шага, как обычно, оказалось недостаточно. К счастью, экипировка для участия во Всеобщем Качении включала в себя весьма крепкие сандалии. Коммодор подошел к Биллинхарсту и Павани. Некоторое время они стояли и наблюдали, как воздушные корабли один за другим приземляются на поле. Поинтересовавшись, каким образом при посадке им удавалось избежать столкновения, коммодор получил от лейтенанта краткое, но исчерпывающее объяснение: на баллонах были установлены замаскированные сигнальные огни.

Действительно, на фоне темной громады баллона что–то чуть заметно мигнуло. Прожектора, прикрытые щитками, были направлены вниз. Оставив у каждого дирижабля по одному дозорному, лейтенант обратился к Граймсу.

– Держитесь ко мне поближе, коммодор, вашим спутникам это тоже не помешает. До ипподрома прогуляемся пешком, и старайтесь не шуметь. На подходах рассредоточимся и попробуем взять ипподром в кольцо – вдруг там кто–то есть. Если никого не обнаружим, первой группе ждать на трибуне для владельцев лошадей, второй – у паддока, остальным – у тотализатора. Там у нас будет отличное прикрытие.

– И отличный шанс для атаки? – отозвался Граймс.

Предстоящая прогулка по полям энтузиазма не вызывала. Луна светила достаточно ярко, чтобы можно было видеть, что делается под ногами, однако острые соломинки втыкались в кожу на каждом шагу и кололи до крови. Воздух, несмотря на безветрие, был на удивление прохладным. Какие–то существа шумно копошились в сухой траве. Воображение живо рисовало коммодору ядовитых рептилий, огромных насекомых и прочих мерзких тварей. Правда, их гид сообщил, что кошки, завезенные с Земли, успешно уничтожают местных грызунов, и сами эти грызуны мелкие и безобидные (увы, не в смысле их аппетитов), но его тревога не развеялась.

Следом шел Биллинхарст – удивительно, как эта туша умудрялась двигаться почти бесшумно! – и, похоже, Павани. Полицейские то ли растворились в воздухе, то ли освоили левитацию. Граймс не преминул шепнуть лейтенанту что–то вроде комплимента но этому поводу и узнал, что отряд, который их сопровождает, специализируется на задержании любителей азартных игр. Но когда коммодор поинтересовался, хватает ли штрафов, которые взимаются с этих злостных преступников, на содержание парка дирижаблей и прочее оснащение, ответом ему было красноречивое молчание.

Приказы передавались шепотом. Полицейские развернулись цепью, окружая ипподром. Из наручной рации лейтенанта время от времени доносились голоса, из чего Граймс понял, что группы вышли на исходные позиции. Затем лейтенант поднес микрофон к губам и приказал осторожно продвигаться. Впереди в слабом лунном свете белели перила ограждения. Следуя за своим провожатым, Граймс перебрался через них и оказался на беговой дорожке. Перед ними двигались какие–то неясные тени – однако это всего лишь люди лейтенанта пробирались к трибуне для владельцев лошадей и будке тотализатора. Через некоторое время пришло донесение: биодетекторы не запеленговали ни одного существа крупнее кошки.

Граймс взглянул на часы. Ждать еще час. Он был почти уверен, что на подобные рандеву никто не приходит заранее… если пресловутую «траву» действительно привезут сюда.

Все, на что мог надеяться коммодор, что скамейки на трибунах обили чем–нибудь мягким.

Он не ошибся. Однако за долгие годы от мягкой обивки осталось только воспоминание.

10

Нет ничего хуже, чем ждать – особенно ждать на холоде и в темноте. Крошечная луна давно прошла зенит и медленно опускалась за край беззвездного неба. Несомненно, полицейские привыкли часами ждать в засаде, Биллинхарст и Павани – тоже, хотя и чуть в меньшей степени. Но Граймс не мог сказать того же о себе. Делать было нечего, и он сидел как на иголках. Когда лейтенант заикнулся о ключе, которым можно открыть туалеты под трибунами, коммодор немедленно позаимствовал его… хотя на самом деле намеревался просто покурить. Набив свою видавшую виды прокуренную трубку и затянувшись пару раз, он почувствовал, что наконец–то может расслабиться. Откровенно говоря, у него не возникало ни малейшего желания возвращаться на свой пост. Граймс взглянул на часы… пожалуй, все–таки стоит поторопиться. Без пяти два.

Он едва успел вернуться, когда послышался шум. Что–то приближалось со стороны города… и, похоже, по воздуху. Пульсирующий гул инерционного двигателя трудно с чем–то спутать. Коммодор взглянул вверх, туда, откуда доносился звук, но ничего не увидел. Ну, разумеется! Неужели торговцы станут включать ходовые огни?

Когда корабль приземлился на поле в центре ипподрома, появилась возможность его разглядеть. Время шло, а из гондолы как будто никто не собирался выходить. Экипаж выжидал, полицейские тоже.

Граймс снова посмотрел на часы. 2:01… 2:02…

– А вот и они, – прошептал лейтенант.

Действительно, они приближались.

Сначала где–то высоко, в самом зените, раздался тихий басовый рокот. Понемногу звук усиливался, хотя по–прежнему был чуть слышен. И, наконец, показался его источник – крошечная игрушка, модель корабля. На его борту могла разместиться разве что пара карликов… или несколько килограммов «травы мечтаний».

Электрошоковые ружья бесшумно поднялись. Одни взяли на прицел дирижабль, другие – автоматический зонд контрабандистов. Цель была накрыта с трех сторон – с трибуны, со стороны паддока и от будок тотализатора. Лейтенант проявил завидную предусмотрительность: любой, кто придет за грузом, окажется под огнем, в то время как две группы из трех останутся для него недосягаемы.

Из корабля вышел человек. Он медленно и осторожно направился к зонду, который только что приземлился, и присел на траву.

– Огонь! – будничным тоном сказал лейтенант, поднеся к губам рацию.

Казалось, от гула разрядов ожил воздух. Торговец наркотиками словно превратился в ледяную статую. Он по–прежнему сидел на корточках, но был полностью парализован, не в состоянии пошевелить даже пальцем. Двигатель неровно затарахтел, крошечный аппарат подпрыгнул и взмыл вверх, словно на невидимой нитке. Тонкие лучи прожекторов пронзили темноту – казалось, они беспокойно ощупывают небо. Наконец в высоте вспыхнула крошечная яркая звездочка – там, где никогда не бывает звезд. Выстрелы по меньшей мере четырех винтовок прогремели одновременно, и пули устремились вверх, с обезоруживающей медлительностью рисуя в черноте белые затухающие дуги. Лейтенант выхватил лазерный пистолет, и алый луч разрезал темноту, без надежды на успех расходуя энергию. Несколько летающих тварей наткнулись на смертоносную нить и сгорели мгновенно, оставив в воздухе лишь дым.

Возможно, винтовки сделали свое дело, а может быть, луч лазера все–таки достиг цели – этого никто никогда не узнает. Но неровный стук внезапно смолк, и зонд полетел вниз. Лучи прожекторов вели его, словно пытаясь замедлить падение. Аппарат врезался в землю почти в том же месте, куда приземлился минуту назад.