Текст книги "Смерть королей"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

В приграничных землях иногда угоняли скот, но ни одна армия датчан не пришла, чтобы завоевать нас.

Позже этим летом мы с Финаном поднялись на борт кораблей Веостана и спустились вниз по реке к ее широкому устью, где я провел так много времени.

Мы подошли близко к Бамфлеоту, и я увидел, что датчане не попытались восстановить форт, а в Хотледж Крик не было кораблей, хотя мы заметили почерневшие остовы тех кораблей, которые мы там сожгли.

Мы прошли дальше на восток, где Темез расширялся до великого моря, и направили лодку по мелководью в Скеобириг, еще одно место, где отряды датчан любили устраивать засады на торговые суда, идущие в Лунден и из него, но бухта была пуста.

То же самое было и на южном берегу устья реки. Никого, только птицы и мокрая грязь.

Мы прошли на веслах вверх по излучине реки Медуэй до бурга Хрофесеастр, где я увидел, что деревянный частокол на огромном земляном валу сгнил, как и лунденский, но большая куча свежих дубовых бревен давала понять, что кто-то собирается починить укрепления.

Мы с Финаном спустились на берег у верфи рядом с римским мостом и прошли в дом епископа около большой церкви.

Управляющий поклонился, а когда услышал мое имя, не посмел попросить у меня меч. Он провел нас в уютную комнату и велел слугам принести еды.

Епископ Свитвульф со своей женой прибыли час спустя. Епископ выглядел обеспокоенным, он был седым, с вытянутым лицом и дрожащими руками, а его жена была миниатюрной и нервной.

Она, должно быть, поклонилась мне раз десять перед тем как сесть.

– Что привело тебя сюда, господин? – спросил Свитвульф.

– Любопытство.

– Любопытство?

– Мне интересно, почему датчане ведут себя так тихо, – сказал я.

– Это божья воля, – робко произнесла жена епископа.

– Потому что они что-то планируют, – сказал Свитвульф. – Никогда не доверяй датчанину, когда он молчит, – он взглянул на жену. – Разве на кухне не нужны твои советы?

– На кухне? О! – она встала, на мгновение поколебалась и удалилась.

– Почему датчане ведут себя тихо? – спросил меня Свитвульф.

– Сигурд болен, – предположил я, – у Кнута дела у северных границ.

– А Этельволд?

– Напивается в Эофервике, – сказал я.

– Альфреду нужно было его удавить, – прорычал Свитвульф.

Я потеплел к епископу.

– Ты не проповедуешь мир, как остальные? – спросил я.

– О, я проповедую то, что мне велят, – ответил он, – но также углубляю ров и отстраиваю стену.

– А олдермен Сигельф? – поинтересовался я. Сигельф был олдерменом Кента, одним из главных военноначальников этой области и видным лордом.

Епископ бросил на меня подозрительный взгляд.

– А что с ним?

– Я слышал, что он хочет стать королем Кента.

Свитвульфа это заявление застало врасплох. Он нахмурился.

– Его сын думал об этом, – сказал он осторожно, – но не думаю, что Сигельф считает так же.

– А Сигебрит ведет переговоры с датчанами, – заявил я. Сигебрит, который сдался мне около Скиребурнана, был сыном Сигельфа.

– Ты знаешь об этом?

– Я знаю об этом, – сказал я. Епископ замолчал. – Что происходит в Кенте? – спросил я, но он по-прежнему молчал. – Ты же епископ, твои священники рассказывают тебе всякое. Так скажи мне.

Он все еще колебался, но потом как будто прорвало плотину, он рассказал мне обо всех несчастьях Кента.

– Когда-то у нас было собственное королевство, – сказал он. – Теперь Уэссекс обращается с нами как с мусором. Посмотри, что случилось, когда высадились Хэстен и Харальд! Защитили ли нас? Нет!

Хэстен высадился на северном побережье Кента, а ярл Харальд Кровавая Борода привел больше двух сотен кораблей к южному побережью, где взял приступом недостроенный бург и устроил резню, а потом распространил эту оргию пожаров, убийств, порабощения и грабежей по всей округе.

Уэссекс послал войско под предводительством Этельреда и Эдварда, чтобы противостоять захватчикам, но это войско ничего не предприняло.

Этельред и Эдвард разместили своих воинов в покрытых лесом горах в центре Кента и спорили, ударить ли на север по Хэстену или на юг по Харальду, а тем временем Харальд жег и убивал.

– Я убил Харальда, – сказал я.

– Да, – согласился епископ, – но до этого он успел опустошить всю округу.

– Так люди хотят, чтобы Кент снова стал королевством? – спросил я.

Он долго колебался перед тем, как ответить, но все равно его ответ был уклончивым.

– Никто не хотел этого, пока Альфред был жив, но теперь?

Я встал и подошел к окну, откуда были видны верфи. На летнем небе с криками кружились чайки.

На верфи было два подъемных журавля, которые поднимали лошадей, чтобы погрузить их на широкое торговое судно. Его внутренняя часть была разделена на стойла, в которых испуганных животных привязывали.

– Куда отправляются лошади? – поинтересовался я.

– Лошади? – отозвался озадаченный Свитвульф, но потом понял, почему я задал этот вопрос. – Их посылают на рынок во Франкию. Мы здесь разводим хороших лошадей.

– Ты разводишь лошадей?

– Олдермен Сигельф, – сказал он.

– И Сигельф здесь правит, – заметил я, – а его сын ведет переговоры с датчанами.

Епископ вздрогнул.

– По твоим словам, – сказал он осмотрительно.

Я повернулся к нему.

– А его сын был влюблен в твою дочь, – произнес я, – и поэтому ненавидит Эдварда.

– О Боже, – тихо промолвил Свитвульф и перекрестился. В его глазах были слезы. – Она была девчонкой, глупой девчонкой, но приносящей радость.

– Мне жаль, – сказал я.

Он сморгнул слезы.

– И ты присматриваешь за моими внуками?

– Да, они на моем попечении.

– Я слышал, что мальчик болезненный, – его голос звучал встревоженно.

– Просто слухи, – заверил я его. – Оба здоровы, но для их же здоровья будет лучше, если олдермен Этельхельм будет думать противоположное.

– Этельхельм – неплохой человек, – произнес епископ с неохотой.

– Но он перерезал бы твоим внукам горло, если бы имел возможность.

Свитвульф кивнул.

– Какого цвета их волосы?

– Мальчик темноволос, как отец, а девочка белокурая.

– Как моя дочь, – прошептал он.

– Которая вышла замуж за этелинга Уэссекса, – напомнил я, – отрицающего это. И Сигебрит, отвергнутый возлюбленный, отправился к датчанам из-за ненависти к Эдварду.

– Да, – тихо согласился епископ.

– Но потом присягнул Эдварду, когда Этельволд сбежал на север.

Свитвульф кивнул.

– Я слышал.

– Можно ли ему доверять?

Прямота вопроса выбила Свитвульфа из колеи. Он нахмурился и неловко поменял позу, потом взглянул в окно на ворон, шумящих на траве.

– Я бы не стал ему доверять, – тихо произнес он.

– Я не расслышал тебя, епископ.

– Я бы не стал ему доверять, – сказал он громче.

– Но это его отец – местный олдермен, а не Сигебрит.

– Сигельф – тяжелый человек, – епископ снова понизил голос, – но он не глупец, – он взглянул на меня с несчастным видом. – Я буду отрицать, что сказал всё это.

– Ты слышал наш разговор? – спросил я Финана.

– Ни единого слова, – ответил тот.

Мы остались на ночь в Хрофесеастре и на следующий день с приливом вернулись в Лунден. От воды веяло прохладой – первый признак приближающейся осени, я вытащил своих людей из таверн нового города и оседлал лошадей.

Я намеренно держался в стороне от Фагранфорды, так как она находилась слишком близко к Натангравуму, и повел свое маленькое войско на юго-запад по знакомым дорогам, пока мы не достигли Винтанкестера.

Эдвард удивился и обрадовался мне. Он знал, что я все лето не был в Фагранфорде, поэтому не спрашивал о близнецах, вместо этого рассказав о том, что сообщила ему его сестра.

– Они здоровы, – сказал Эдвард. Он пригласил меня на пир. – Мы не подаем отцову еду, – заверил он меня.

– Какое счастье, господин, – ответил я. Альфред вечно подавал пресные блюда, состоящие из жидких бульонов и вялых овощей, а Эдвард, по крайней мере, знал толк в мясе.

Его нынешняя жена, полная и беременная, была здесь, а ее отец, олдермен Этельхельм, был, очевидно, самым доверенным советником Эдварда.

Священников было меньше, чем при Альфреде, но на пире присутствовала, по меньшей мере, дюжина, среди которых был и мой старый друг Уиллибальд.

Этельхельм весело поприветствовал меня.

– Мы боялись, что ты станешь провоцировать датчан, – заявил он.

– Кто? Я?

– Они притихли, – сказал Этельхельм, – и лучше их не будить.

Эдвард взглянул на меня.

– Ты бы разбудил их? – спросил он.

– Я, господин, – произнес я, – отправил бы сотню твоих лучших воинов в Кент. Затем я отправил бы еще две-три сотни в Мерсию и построил бы там бурги.

– Кент? – спросил Этельхельм.

– В Кенте неспокойно, – ответил я.

– Они всегда доставляли неприятности, – пренебрежительно произнес Этельхельм, – но они ненавидят датчан так же сильно, как и мы.

– Кент должно защищать ополчение, – заявил Эдвард.

– А лорд Этельред может построить бурги, – заявил Этельхельм. – Если датчане придут, мы будем наготове, но нет смысла тыкать в них острой палкой. Отец Уиллибальд!

– Господин? – Уиллибальд привстал из-за одного из низких столов.

– Есть уже известия от наших миссионеров?

– Будут, господин! – ответил Уиллибальд, – Я уверен, будут.

– Миссионеры? – спросил я.

– Среди датчан, – сказал Эдвард. – Мы обратим их.

– Мы перекуем датские мечи на орала, – сказал Уиллибальд, и сразу после его обнадеживающих слов прибыл гонец. Это был запачканный грязью священник, приехавший из Мерсии, его отправил в Уэссекс Верферт, бывший епископом в Вюграчестере.

Мужчина мчался во весь опор, и в зале воцарилась тишина, пока мы ждали от него сообщения. Эдвард поднял руку, и арфист убрал пальцы со струн.

– Повелитель, – священник преклонил колени перед помостом, на котором стоял высокий стол с горевшими на нем свечами, – хорошие вести, мой король.

– Этельволд мертв? – спросил Эдвард.

– Господь велик! – произнес священник. – Век чудес еще не прошел!

– Чудес? – спросил я.

– Похоже, есть древняя гробница, повелитель, – объяснил священник, глядя на Эдварда, – гробница в Мерсии, и ангелы явились туда, чтобы предсказать будущее.

Британия будет христианской! Ты будешь править от моря и до моря, повелитель! Там ангелы! И они принесли божественное пророчество!

Внезапно хлынул поток вопросов, который Эдвард остановил. Вместо этого они с Этельхельмом опросили посланника, выяснив, что епископ Верферт отправил к гробнице доверенных священников, и они подтвердили явление с небес.

Посланник не мог скрыть своей радости.

– Ангелы говорят, что датчане станут христианами, и ты, повелитель, будешь править всем английским народом!

– Видишь? – отец Коэнвульф выжил той ночью, когда ушел молиться с Этельволдом, потому что его заперли в конюшне, а теперь не мог сдержать ликования.

Он смотрел на меня:

– Видишь, лорд Утред! Век чудес еще не прошел!

– Слава Богу! – произнес Эдвард.

Гусиные перья и трактирные шлюхи. Слава Богу. Натангравум стал местом для паломничества.

Сотни человек приходили туда, и большинство оставалось разочарованными, потому что ангелы появлялись не каждую ночь, даже целые недели проходили, а из склепа не возникало свечение и никакие странные песнопения не шли из его каменных глубин, но потом ангелы снова появлялись, и долина, лежащая у подножия гробницы в Натангравуме, наполнялась эхом молитв жаждущего помощи народа.

Лишь нескольким людям было дозволено входить в склеп, и они выбирались отцом Кутбертом, который проводил их мимо вооруженных воинов, охранявших древний курган.

Эти люди были моими воинами, во главе которых стоял Райпер, но на вершине холма развевалось знамя Этельфлед с изображением довольно неуклюжего гуся, каким-то образом держащего крест в одной из перепончатых лап и меч – в другой.

Этельфлед была убеждена, что Святая Вербурга хранит ее, так же, как эта святая когда-то сохранила пшеничное поле, отогнав от него стаю голодных гусей.

Это считалось чудом, в таком случае, я тоже чудотворец, но слишком благоразумный, чтобы заявить об этом Этельфлед.

Это знамя с гусями предполагало, что стража принадлежит Этельфлед, и что все, допущенные внутрь склепа, находились под ее защитой, в это можно было поверить, потому что никто не предположил бы, что Утред Нечестивый охраняет место христианского паломничества.

Пройдя мимо стражи, посетитель подходил ко входу в склеп, освещавшийся ночью тусклым светом свечей, в котором были видны две кучи черепов, по одной с каждой стороны низкого сводчатого прохода.

Кутберт преклонял вместе с ними колени, молился с ними, а потом приказывал снять оружие и кольчуги.

– Никто не может войти к ангелам с оружием, – говорил он сурово и, как только ему подчинялись, предлагал посетителям выпить из серебряного кубка. – Пейте до дна, – приказывал он.

Я ни разу не попробовал этот напиток, приготовленный Луддой. Моих воспоминаний о напитке Эльфадель было более чем достаточно.

– Он унесет их в мир грез, – объяснил Лудда, когда я нанес один из своих редких визитов в Туркандин.

Этельфлед приехала со мной и настояла на том, чтобы понюхать напиток.

– Мир грез? – спросила она.

– Их стошнит пару раз, госпожа, – отметил Лудда, – но и мир грез тоже.

Не то чтобы им нужны были эти грезы, но как только они выпивали, а Кутберт замечал, что их взгляд затуманился, он позволял им вползти в длинный проход склепа.

Внутри они видели каменные стены, пол и потолок, и с каждой стороны – комнаты, наполненные грудой костей, освещенные свечами, но впереди были ангелы.

Три ангела, а не два, прижавшиеся друг к другу в конце прохода, с великолепными перьями крыльев.

– Я выбрал трех, потому что это священное число, господин, – объяснил Кутберт, – как Святая Троица.

Гусиные перья были приклеены к камню в форме веера, так что при тусклом свете их легко можно было принять за крылья.

Лудде понадобился целый день, чтобы правильно расположить перья, а потом троих девушек обучили тому, что им предстоит делать, что заняло добрую часть месяца.

Когда приходили посетители, они тихо пели. Кутберт обучил их музыке, которая звучала мягко и как во сне, немногим громче мурлыканья и без слов, просто звуки, которые отдавались эхом в маленьком каменном помещении.

Мехраса была центральным ангелом. Ее темная кожа и черные волосы придавали ей таинственный вид, и Лудда добавил загадочности, приклеив несколько вороньих перьев среди гусиных.

Все три девушки были одеты в простые белые платья, а темную шею Мехрасы обвивала золотая цепь.

Люди глазели в благоговенном трепете, в чем не было никакого чуда, потому что все трое были красавицами. Обе франкийки были белокуры и голубоглазы.

Они были видениями в темноте гробницы, хотя обе, как поведал мне Лудда, были склонны хихикать в самый торжественный момент.

Посетители, вероятно, никогда не замечали этого хихиканья. Странный голос, принадлежащий Лудде, казалось, исходит из камня.

Лудда монотонно повторял, что гости стоят перед ангелом смерти и двумя ангелами жизни и что они должны адресовать свои вопросы ко всем троим и ожидать ответа.

Эти вопросы были очень важны, потому что они говорили нам о том, что хотят знать люди, но большинство, конечно, были вполне тривиальными. Достанется ли им наследство от родственника? Каковы виды на урожай?

Некоторые были душераздирающими просьбами о сохранении жизни ребенка или жены, некоторые – мольбами о помощи в судебном деле или в разрешении ссоры с соседями, и на все Лудда отвечал, прилагая все свои усилия, в то время как три девушки тихо пели заунывную мелодию.

Потом возникли более интересные вопросы. Кто будет править Мерсией? Будет ли война? Придут ли датчане на юг и захватят ли земли саксов?

Шлюхи, перья и склеп были сетью, в которую мы поймали кой-какую интересную рыбешку.

Беортсиг, чей отец платил Сигурду, пришел к склепу, чтобы узнать, покорят ли датчане Мерсию и поставят ли они на трон преданного им мерсийца, а потом стало еще интересней, когда Сигебрит Кентский забрался в темный проход, пронизанный резким запахом горящего ладана, и спросил о судьбе Этельволда.

– И что ты ему сказал? – спросил я Лудду.

– То, что ты велел, господин, что все его мечты и надежды сбудутся.

– И они сбылись той ночью?

– Сеффа исполнила свой долг, – сказал Лудда с недрогнувшим лицом. Сеффа была одной из двух франкиек. Этельфлед бросила взгляд на девушку.

Лудда, отец Кутберт и три ангела жили в римском доме рядом с Туркадином.

– Мне нравится этот дом, – поприветствовал меня отец Кутберт, – думаю, я должен жить в большом доме.

– Святой Кутберт Любитель комфорта?

– Святой Кутберт Довольный, – ответил он.

– А Мехраса?

Он взглянул на нее с обожанием.

– Она и правда ангел, господин.

– Выглядит счастливой, – отметил я, и она и правда так выглядела. Я сомневался, что она полностью понимает, что за странные вещи ее попросили делать, но она быстро обучалась английскому и была умной девушкой.

– Могу найти ей богатого мужа, – поддразнил я Кутберта.

– Господин! – он выглядел уязвленным, потом нахмурился. – Если ты дашь мне свое разрешение, господин, я взял бы ее в жены.

– Это то, чего она хочет?

Он хихикнул, по-настоящему хихикнул, а потом кивнул.

– Да, господин.

– В таком случае, она не так умна, как кажется, – сказал я язвительно. – Но сначала она должна закончить свою работу. Если она забеременеет, я замурую тебя вместе с остальными костями.

Гробница выполняла именно ту роль, что я хотел. По вопросам, задаваемым людьми, мы узнавали, о чем они думают. Так, беспокойство Сигебрита о судьбе Этельволда подтвердило, что он все еще надеется стать королем Кента, если Этельволд свергнет Эдварда.

Второй задачей ангелов было противостоять шедшим на юг слухам о предсказании Эльфадель, что датчане будут господствовать над всей Британией.

Эти слухи приводили в уныние жителей Мерсии и Уэссекса, но теперь люди слышали другое пророчество, что саксы одержат победу, и я знал, что это известие воодушевит саксов точно так же, как заинтересует и разозлит датчан. Я хотел привести их в бешенство. Я хотел победить их.

Полагаю, однажды после моей смерти у датчан появится предводитель, который объединит их, и тогда мир будет объят пламенем, а зал Валгаллы наполнят пирующие мертвецы, но пока, насколько я узнал датчан, любя и сражаясь с ними, они были драчливыми и разобщенными.

Священник моей нынешней жены, идиот, говорит, это потому, что Бог посеял между ними раздор, но я всегда считал, что датчане – упрямый, гордый и независимый народ, нежелающий преклонить колени перед кем-то только потому, что тот носит корону.

Они пойдут за воином с мечом, но если того постигнет неудача, они найдут другого предводителя, поэтому их армии объединяются, распадаются, а затем формируются заново.

Я знавал датчан, которым почти удалось собрать могущественую армию и привести ее к победе, среди них был Убба, Гутрум, даже Хэстен, все они старались, но в конце концов их постигла неудача.

Датчане сражались не по какой-то причине и даже не за страну и, конечно, не ради веры, а просто для себя, когда они терпели поражение, их армии исчезали, так как люди отправлялись на поиски другого предводителя, который приведет их к серебру, женщинам и земле.

И мои ангелы были приманкой, чтобы убедить их, что надо заслужить репутацию на войне.

– Датчане посещали гробницу? – спросил я Лудду.

– Двое, господин, – ответил он, – оба купцы.

– И ты сказал им?

Лудда замешкался, взглянул на Этельфлед, затем снова на меня.

– Я сказал им то, что ты приказал, господин.

– Ты сказал?

Он кивнул, затем перекрестился.

– Я сказал, что ты умрешь, господин, что датчанина, который убьет Утреда Беббанбургского, ждет великая слава.

Этельфлед резко вздохнула и затем перекрестилась, как и Лудда.

– Что ты им сказал? – спросила она.

– То, что приказал лорд Утред, госпожа, – взволнованно ответил Лудда.

– Ты играешь с судьбой, – сказала мне Этельфлед.

– Я хочу, чтобы датчане пришли, – ответил я, – и мне надо предложить им наживку.

Потому что Плегмунд ошибался, и Этельхельм ошибался, и Эдвард ошибался. Мир – это замечательно, но возможен только тогда, когда враги боятся устроить войну.

Датчане затихли не потому, что им велел замолчать христианский бог, а потому, что они отвлеклись на что-то другое.

Эдвард хотел верить, что они расстались со своими мечтами о покорении Уэссекса, но я знал, что они придут. Этельволд не расстался со своей мечтой.

Он придет, а с ним придут и дикие орды датчан с мечами и копьями, и я хотел, чтобы они пришли. Я хотел, чтобы все это закончилось. Я хотел быть мечом саксов.

А они по-прежнему не приходили.

Я никогда не понимал, почему датчанам понадобилось так много времени, чтобы воспользоваться преимуществом, которое принесла им смерить Альфреда.

Я полагал, что если Этельволд был бы более вдохновляющим предводителем, а не таким слабаком, они бы пришли раньше, но они ждали так долго, что Уэссекс был убежден, что бог ответил на молитвы и сделал датчан миролюбивыми.

И все это время мои ангелы пели две свои песни, одну саксам, а другую датчанам, и возможно, это сыграло свою роль.

Многие датчане жаждали приколотить мой череп на своем фронтоне, и эта песнь из склепа была приглашением.

Но они всё ещё колебались.

Архиепископ Плегмунд ликовал. Спустя два года после коронации Эдварда я был вызван в Винтанкестер, и мне пришлось вытерпеть проповедь в новой большой церкви.

Плегмунд яростно и пылко заявил, что Бог преуспеет в том, в чем не преуспели мечи всех воинов.

– Сейчас идут последние дни, – сказал он, – и мы увидим зарю царства Христа.

Я помню этот визит, потому что тогда в последний раз видел Элсвит, вдову Альфреда. Она удалилась в монастырь, как я слышал, по настоянию Плегмунда.

Мне поведал об этом Оффа.

– Она поддерживает архиепископа, – сказал он, – но он не может ее выносить! Она постоянно ворчит.

– Сочувствую монахиням, – сказал я.

– О Боже правый, они у нее еще попляшут, – улыбнулся Оффа. Он был стар. Он еще держал собак, но уже не дрессировал новых.

– Теперь они просто мои товарищи, – объяснил он мне, похлопывая терьера за ушами, – и мы вместе старимся, – он сидел вместе со мной в таверне «Два журавля». – Я болен, господин, – произнес он.

– Мне жаль.

– Господь скоро заберет меня, – сказал он, и в этом он оказался прав.

– Ты путешествовал этим летом?

– Это было тяжело, – ответил он, – да, я ездил на север и на восток. Теперь еду домой.

Я положил деньги на стол.

– Расскажи, что происходит.

– Они готовятся к нападению, – заявил он.

– Знаю.

– Ярл Сигурд поправился, – сказал Оффа, – и корабли приближаются из-за моря.

– Корабли постоянно пересекают море, – заметил я.

– Сигурд дал понять, что будет много земель, которые он раздаст во владение.

– Уэссекс.

Он кивнул.

– Так что корабли с воинами приближаются, господин.

– Куда?

– Они собираются в Эофервике, – сказал Оффа. Я уже слышал об этом от торговцев, побывавших в Нортумбрии.

Приплыли новые корабли, наполненные амбициозными и голодными воинами, но торговцы утверждали, что это войско собирается атаковать скоттов.

– Они хотят заставить тебя в это поверить, – сказал Оффа. Он прикоснулся к одной из серебряных монет на столе, остановив свой палец на профиле Альфреда. – Ты придумал умную штуку в Натангравуме, – промолвил он лукаво.

Некоторое время я молчал. Мимо таверны прошла стая гусей, послышались злобные крики и лай собак.

– Не знаю, о чем ты говоришь, – дал я невнятный ответ.

– Я никому не сказал, – заметил Оффа.

– Ты грезишь, Оффа, – сказал я.

Он посмотрел на меня, перекрестил худую грудь и сказал:

– Обещаю, господин, я никому не скажу.

Но это было умно, я восхищен. Это разозлило ярла Сигурда, – он хохотнул, а затем расколол лесной орех костяной рукояткой ножа.

– Как там сказал один из твоих ангелов? Что Сигурд незначительный человек, без особых талантов. – он снова хохотнул и покачал головой, – это сильно его разозлило, господин.

Может, поэтому Сигурд дает Эорику деньги, много денег. Эорик присоединится к датчанам.

– Эдвард говорит, что Эорик заверил его в сохранении мира, – указал я.

– Ты знаешь, чего стоят уверения Эорика, – возразил Оффа. – Датчане намереваются сделать то, что намеревались сделать двадцать лет назад, господин.

Объединиться против Уэссекса. Все датчане и все саксы, ненавидящие Эдварда, все.

– Рагнар? – спросил я. Рагнар являлся моим старым близким другом, я считал его братом и не видел уже много лет.

– Он не вполне здоров, – мягко сказал Оффа, – недостаточно здоров, чтобы выступить.

Новость опечалила меня, я налил эля, и одна из трактирных служанок поспешила проверить, не надо ли наполнить кувшин, но я взмахом руки отослал ее прочь.

– А что с Кентом?

– Что с Кентом, господин?

– Сигебрит ненавидит Эдварда и хочет собственное королевство.

– Сигебрит – молодой дурачок, – Оффа покачал головой, – но его отец приструнил его, и Кент сохранит верность. Оффа говорил очень уверенно.

– Сигебрит не ведет переговоров с датчанами? – спросил я.

– Если и так, то я не слышал. Нет, господин, Кент сохраняет верность. Сигельф знает, что не сможет самостоятельно удержать Кент, а для него Уэссекс – лучший союзник, чем датчане.

– Ты рассказывал это Эдварду?

– Отцу Коэнвульфу, – ответил он. Коэнвульф сейчас был самым близким советником Эдварда и постоянным спутником. – Я даже сказал, откуда будет нанесен удар.

– Откуда?

Оффа посмотрел на мои монеты на столе и ничего не ответил. Я вздохнул и добавил еще две. Оффа придвинул монеты к себе и выстроил их в аккуратную линию.

– Они хотят, чтобы ты верил, что они атакуют из Восточной Англии. Но это не так. Истинная атака начнется из Честера.

– И как же ты это узнал?

– Брунна.

– Жена Хэстена?

– Она настоящая христианка.

– В самом деле? Я всегда считал, что крещение жены Хэстена было циничной уловкой, чтобы обмануть Альфреда.

– Она узрела свет, – насмешливо произнес Оффа. – Да, господин, на самом деле, и она верит мне, – Оффа посмотрел на меня своими печальными глазами.

– Когда-то я был священником. Наверное, нельзя перестать быть священником, а она хотела исповедаться и причаститься. Так что, с Божьей помощью, я дал ей то, в чем она нуждалась, и теперь с Божьей помощью выдал тайны, что она поведала.

– Датчане соберут армию в Восточной Англии?

– Ты увидишь, что так и будет, я уверен, но не увидишь армию, собирающуюся у Честера, и это войско пойдёт на юг.

– Когда?

– После жатвы, – Оффа говорил уверенно, таким тихим голосом, что только я мог его расслышать. – Сигурд и Кнут хотят собрать самое большое войско, какое только видели в Британии.

Они говорят, что пора навсегда завершить войну. Датчане придут, когда соберут урожай, чтобы прокормить свою орду. Они хотят, чтобы в Уэссекс вторглось самое большое войско.

– Ты веришь Брунне?

– Она сердится на мужа, поэтому да, я верю ей.

– О чём теперь говорит Эльфадель? – спросил я.

– Она говорит то, что ей приказывает Кнут, что атака придет с востока и что Уэссекс падет, – вздохнул он. – Хотел бы я еще пожить, чтобы увидеть конец этому, господин.

– Ты проживешь еще десяток лет, Оффа, – сказал я ему.

Он покачал головой.

– Я чувствую, что ангел смерти уже рядом, господин, – он заколебался, потом поклонился мне, – ты всегда был добр ко мне, я твой должник за всю эту доброту.

– Ты ничего мне не должен.

– Должен, господин, – он взглянул на меня и, к моему удивлению, в его глазах стояли слезы, – не каждый бывал ко мне добр, но ты был всегда щедр.

Я смутился.

– Ты был очень полезен, – пробормотал я.

– И из уважения к тебе, господин, в знак благодарности, я даю последний совет, – он сделал паузу и, к моему удивлению, толкнул монеты мне обратно.

– Нет.

– Доставь мне удовольствие, господин, мне хочется отблагодарить тебя, – он подтолкнул монеты еще ближе ко мне. По его щеке скатилась слеза, и он смахнул её.

– Не доверяй никому, господин, – тихо сказал он, – и остерегайся Хэстена, остерегайся армии на западе. Он посмотрел на меня и осмелился коснуться моей руки длинным пальцем.

– Остерегайся армии в Честере и не позволь язычникам уничтожить нас.

Тем летом он умер.

Затем пришло время сбора урожая, и он был хорошим.

А затем пришли язычники.