Текст книги "Смерть королей"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

– Тебе нельзя внутрь, господин, – сказал один из них.

Их было трое, я знал, что Осферт не станет драться с западно-саксонскими воинами, охранявшими монастырь. Я пожал плечами.

– Вы можете передать послание аббатисе Хильд? – спросил я.

– Вы знаете, кто я?

– Ты лорд Утред, – уважительно ответил человек, – и тебе нельзя внутрь.

– Аббатиса – моя старая знакомая, – сказал я, и так оно и было. Хильда была другом, святой и женщиной, которую я любил, но выглядело все так, как будто мне не было позволено посещать ее. Старшим из трех солдат был крепко сложенный мужчина, не молодой, широкоплечий и уверенный.

Его меч лежал в ножнах, который, как я не сомневался, он обнажит, если я попытаюсь пробиться мимо него, как и не сомневался в том, что смогу вбить его в грязь.

– Я не могу, господин.

– Скажи ей, что пришел Утред.

Он кивнул, и я услышал, как ахнули нищие позади меня, а, обернувшись, увидел, что на аллее появилось еще больше воинов. Я узнал их командира, человека по имени Годрик, служившего под началом Веостана. Он возглавлял отряд из семерых воинов в шлемах, у которых, как и у тех, что охраняли монастырь, были щиты и копья. Они приготовились к бою.

– Мне приказано проводить тебя во дворец, господин, – поприветствовал меня Годрик.

– Тебе нужны для этого копья?

Годрик проигнорировал вопрос, вместо этого махнув рукой в сторону аллеи:

– Ты пойдешь?

– С удовольствием, – ответил я и последовал за ним через весь город. Люди на улицах молча глазели на нас. И у меня, и у Осферта остались мечи, но все равно мы выглядели пленниками под конвоем, а, когда достигли ворот дворца, слуга настоял, чтобы мы сдали оружие.

Это было естественно. Только королевским стражам разрешалось носить оружие внутри дворца, поэтому я отдал Вздох Змея слугам, и через личную часовню Альфреда последовал за Годриком в небольшое, низкое, крытое соломой строение.

– Вас просили обождать внутри, господин, – сказал он, указывая на дверь.

Мы ждали в комнате без окон, обставленной двумя скамьями, кафедрой и распятием. Люди Годрика остались снаружи, а когда я попытался выйти, преградили мне путь копьями.

– Мы хотим поесть, – сказал я, – и эля. И ведро, чтобы помочиться.

– Мы арестованы? – спросил Осферт, после того как принесли еду и ведро.

– Похоже на то.

– Почему?

– Не знаю, – ответил я, съел хлеб и твердый сыр, а потом лег и попытался уснуть, хотя земляной пол был сырым.

В сумерках вернулся Годрик. Он все еще был учтив:

– Ты пойдешь со мной, господин, – произнес он, и мы с Осфертом последовали за ним через знакомые дворики в один из небольших залов, где в очаге ярко горел огонь.

На стенах висели раскрашенные кожаные полотна с изображением различных западно-саксонских святых, а на возвышении, за столом, накрытом синей тканью, сидело пять священнослужителей.

Трое из них были мне незнакомы, но двух других я узнал, и ни один не был мне другом. Один – епископ Ассер, брызжущий ядом священник из Уэльса и ближайший советник Альфреда, другой – епископ Эркенвальд.

Между ними сидел узкоплечий человек, чьи седые волосы с выбритой тонзурой венчали лицо, тощее как морда изголодавшейся ласки. У него был узкий нос, умные глаза и узкие плотно сжатые губы, неспособные скрыть кривые зубы.

Два священника по краям стола были намного моложе, у каждого было перо, чернильница и лист пергамента. По-видимому, они были здесь только для того, чтобы вести записи.

– Епископ Эркенвальд, – поприветствовал я его, затем взглянул на Ассера, – не думаю, что знаком с тобой.

– Сними молот с его шеи, – приказал Ассер Годрику.

– Только коснись молота, – заметил я Годрику, – и я брошу твою задницу в огонь.

– Довольно, – изголодавшаяся ласка хлопнула ладонью по столу. Чернильницы подпрыгнули. Церковные служки зацарапали перьями. – Я – Плегмунд, – представился он.

– Главный кудесник Контварабурга? – спросил я.

Он с явной неприязнью уставился на меня, затем подвинул к себе лист пергамента.

– От тебя нужны некоторые объяснения, – сказал он.

– И на этот раз никакой лжи! – выплюнул Ассер. Несколько лет назад в этом самом зале меня судил витан за преступления, в которых, по правде говоря, я был полностью виновен. Главным свидетелем моих преступлений выступал Ассер, но я отоврался. Он знал, что я солгал, и с тех пор меня презирал.

Я бросил на него хмурый взгляд и спросил:

– Кто ты? Напоминаешь мне кого-то – одну задницу из Уэльса, мелкое крысоподобное дерьмо, но я убил его, так что ты не можешь им быть.

– Лорд Утред, – устало произнес епископ Эркенвальд, – пожалуйста, без оскорблений.

Мы с Эркенвальдом друг друга не любили, но будучи в свое время епископом Лундена, он оказался эффективным правителем и до Бемфлеота не стоял на моем пути, а его организаторские способности внесли большой вклад в эту победу.

– Что вы хотите прояснить? – спросил я.

Архиепископ Плегмунд придвинул свечу, чтобы осветить пергамент:

– Нам сообщили о твоих действиях этим летом, – сказал он.

– И вы хотите поблагодарить меня, – уточнил я.

Холодные, острые глаза уставились на меня. Плегмунд был известен как человек, отказывающий себе во всех удовольствиях, еде ли, женщинах или роскоши. Он служил своему богу в лишениях, молясь в уединении, и был отшельником.

Почему народ считает это достойным восхищения – не знаю, но он внушал благоговение христианам, которые пришли в восторг, когда тот отказался от тягот отшельничества и стал архиепископом.

– Весной, – произнес он тонким, четким голосом, – ты встречался с человеком, который зовет себя ярлом Хэстеном, после чего поехал на север, во владения Кнута Ранульфсона, где советовался с ведьмой Эльфадель. Оттуда ты проследовал в Снотенгахам, занятый в настоящее время Сигурдом Торсоном, а после – снова к ярлу Хэстену.

– Все так, – с легкостью подтвердил я, – только вы кое-что не упомянули.

– И вот начинается ложь, – прорычал Ассер.

Я недовольно посмотрел на него:

– Твоя мать тужилась на горшке, когда родился ты?

Плегмунд снова ударил по столу.

– И что же мы не упомянули?

– Ма-а-аленькую правду, что я сжег флот Сигурда.

От духа враждебности, витавшего в комнате, Осферт выглядел все более встревоженным и теперь, не сказав мне ни слова и без малейших возражений со стороны священников, сидящих за покрытым скатертью столом, проскользнул к двери. Они дали ему уйти. Им нужен был я.

– Флот был сожжен, мы знаем, – произнес Плегмунд, – и знаем причину.

– Так скажи мне.

– Это был знак датчанам, что не будет никакого отступления по воде. Сигурд Торсон сказал своим сторонникам, что их судьба – захватить Уэссекс, и в доказательство этого сжег свои корабли, чтобы продемонстрировать, что пути назад нет.

– Ты веришь в это? – спросил я.

– Это и есть правда, – рявкнул Ассер.

Ты не распознаешь правду, даже если ее забить тебе в глотку топорищем, – сказал я, – и ни один лорд с севера не будет жечь свои корабли. Они стоят золота. Их сжег я, а люди Сигурда пытались убить меня, когда я это делал.

– О да, никто и не сомневается, что ты был там, когда их сожгли, – сказал Эркенвальд.

– И ты не отрицаешь, что советовался с ведьмой Эльфадель? – спросил Плегмунд.

– Нет, как и не отрицаю уничтожения армий датчан под Фирнхаммом, а в прошлом году под Бемфлеотом.

– Никто и не отрицает твои прошлые заслуги, – отозвался Плегмунд.

– Когда это было тебе удобно, – кисло прибавил Ассер.

– А отрицаешь ли ты, что лишил жизни аббата Деорлафа из Букестанеса? – спросил Плегмунд.

– Я выпотрошил его как рыбу, – ответил я.

– Ты не отрицаешь этого? – поразился Ассер.

– Я горжусь этим, – сказал я, – как и убийством двух других монахов.

– Запишите это! – прошипел Ассер служкам, но это было излишне, они и так писали свои каракули.

– В прошлом году, – произнес епископ Эркенвальд, – ты отказался присягнуть на верность этелингу Эдварду.

– Верно.

– Почему?

– Потому что устал от Уэссекса, – ответил я, – устал от священников, устал от разговоров о воле вашего бога, устал слышать, что я грешник, устал от вашей бесконечной проклятой бессмыслицы, устал от этого пригвожденного тирана, которого вы называете богом, и который хочет от людей одного – чтобы все были жалкими.

И я отказался от присяги, потому что моя цель – вернуться на север, в Беббанбург, и убить всех, кто его удерживает, а если я присягну Эдварду, то не смогу сделать этого, если вдруг у него на меня будут другие планы.

Это была не самая тактичная речь, но я не был расположен к тактичности. Кто-то – я предполагал, что это был Этельред – очень сильно постарался, чтобы уничтожить меня, и задействовал для этого силы духовенства, и мне предстояло бороться с этими жалкими подонками.

Казалось, я преуспел, по крайней мере, в их унижении. Плегмунд скривился, Ассер осенил себя крестным знамением, глаза Эркенвальда были закрыты. Два младших священника писали быстрее, чем когда-либо.

– Пригвозжденного тирана, – медленно повторил один из них, царапая пергамент пером.

– И кому же в голову пришла такая умная мысль – послать меня в Восточную Англию, чтобы Сигурд мог меня убить? – потребовал я ответа.

– Король Эорик уверил нас, что Сигурд явился без приглашения, и если бы он знал, то атаковал бы его воинов, – пояснил Плегмунд.

– Эорик просто эрслинг, – ответил я, – и если вы не знаете, архиепископ, то эрслинг – это что-то похожее на епископа Ассера и выпавшее из задницы.

– Ты должен быть почтителен! – прорычал Плегмунд, уставясь на меня.

– Почему? – требовательно спросил я.

Услышав это, он моргнул. Ассер что-то быстро и требовательно зашипел ему в ухо, а епископ Эркенвальд пытался выведать у меня что-нибудь полезное.

– Что поведала тебе ведьма Эльфадель? – спросил он.

– Что сакс уничтожит Уэссекс, – ответил я, – что датчане победят, а Уэссекса не будет.

Все трое насторожились при этих словах. Хотя они и были христианами и даже могущественными христианами, но у них не было защиты от настоящих богов и их магии.

Они были напуганы, хотя никто не перекрестился, потому что сделав это, они подтвердили бы, что языческие пророчества могут оказаться правдой, а друг перед другом они предпочли бы это отрицать.

– И кто же этот сакс? – прошипел Ассер.

– Это то, зачем я приехал в Винтакестер, – чтобы рассказать об этом королю.

– Так расскажи нам, – потребовал Плегмунд.

– Я расскажу королю, – отказался я.

– Ты змея, – прошипел Ассер, – ночной вор! Сакс, который уничтожит Уэссекс – ты!

Я плюнул в знак насмешки, но плевок не достиг стола.

– Ты приехал сюда, – устало сказал Эркенвальд, – из-за женщины.

– Прелюбодей! – рявкнул Ассер.

– Это единственное объяснение твоего присутствия здесь, – сказал Эркенвальд и посмотрел на архиепископа, – sicut canis qui revertitur ad vomitum suum.

– Sic inprudens qui iterat stultitiam suam, – в тон ему ответил архиепископ.

На мгновение мне показалось, что они проклинают меня, но убогий епископ Ассер не смог удержаться от демонстрации своей учености, дав мне перевод:

– Как собака возвращается к своей блевотине, так и дурак возвращается к своему разврату.

– Слова Господа, – произнес Эркенвальд.

– И мы должны решить, что же с тобой делать, – сказал Плегмунд, и при этих словах воины Годрика приблизились. Я знал о копьях позади меня. В огне треснуло полено, рассыпав искры на тростниковый пол, который задымился.

Обычно слуга или один из воинов бросился бы вперед, чтобы затоптать крошечные язычки пламени, но никто не двинулся. Они хотели, чтобы я умер.

– Нам показали, – нарушил молчание Плегмунд, – что ты вступил в переговоры с врагами короля, сговорился с ними, ел их ​​хлеб и соль. Хуже того, ты признался, что зарезал святого аббата Деорлафа и двух из его братии и…

– Святой аббат Деорлаф, – прервал я его, – был в сговоре с ведьмой Эльфадель, и святой аббат Деорлаф хотел убить меня. Что же я должен был делать? Подставить другую щеку?

– Замолчи! – произнес Плегмунд.

Я сделал два шага вперед и затоптал сапогом тлеющие угли. Один из воинов Годрика, думая, что я собираюсь напасть на священников, отвел копье назад. Я повернулся и посмотрел на него. Просто посмотрел. Он покраснел, и очень медленно копье опустилось.

– Я бился с врагами вашего короля, – сказал я, все еще глядя на копьеносца, но затем повернувшись к Плегмунду, – как хорошо знает епископ Эркенвальд. В то время как другие прятались за стенами бургов, я вел войско вашего короля.

Я стоял в стене из щитов. Я резал врагов, я окрашивал землю кровью ваших врагов, я жег корабли, я взял форт в Бемфлеоте.

– И ты носишь молот! – голос Ассер был пронзительным. Дрожащим пальцем он указывал на мой амулет, – это знак наших врагов, знак тех, кто снова будет мучить Христа, а ты носишь его даже при дворе нашего короля!

– Что сделала твоя мать? – спросил я. – Пёрднула как кобыла? Ты так появился?

– Довольно, – устало произнес Плегмунд.

Было нетрудно догадаться, кто вливал им яд в уши: мой двоюродный брат Этельред. Номинально он был лордом Мерсии, который в этой стране стоял ближе всех к королю, но каждый знал, что он – щенок на поводке у западных саксов.

Он хотел избавиться от поводка, и когда Альфред умрет, несомненно попытается получить корону. И новую жену, поскольку старая – Этельфлед – к поводку прибавила рога. Рогатый щенок на привязи хотел отомстить и хотел моей смерти, потому что знал, что слишком много людей в Мерсии скорее последует за мной, чем за ним.

– Наш долг – определить твою судьбу, – сказал Плегмунд.

– Это удел норн, – ответил я, – и Игдрассиля.

– Язычник, – прошипел Ассер.

– Королевству должна быть обеспечена защита, – продолжил архиепископ, не обращая на нас внимания, – у него должен быть щит веры и меч правды, и в Царстве Божьем нет места для человека без веры, человека, который может предать в любой момент. Утред Беббанбургский, я должен тебе сказать…

Но чтобы он там ни намеревался сказать, это осталось недосказанным, потому что в конце зала со скрипом распахнулась дверь.

– Король хочет видеть его, – произнес знакомый голос.

Обернувшись, я увидел стоящего там Стеапу. Славного Стеапу, командира дворцовой гвардии Альфреда, раба-крестьянина, который стал великим воином, человека, глупого как бочонок с глиной и сильного как бык, друга, преданного как никто другой. – Король, – произнес он своим невозмутимым голосом.

– Но… – начал Плегмунд.

– Король хочет видеть меня, ты, кривозубый ублюдок, – сказал я ему, потом посмотрел на копьеносца, угрожавшего мне ранее. – Если ты когда-нибудь снова поднимешь на меня оружие, я вспорю тебе брюхо и скормлю кишки своим собакам.

Думаю, что норны смеялись, а я отправился на встречу с королем.

Часть вторая
Смерть короля

Глава шестая

Альфред лежал, завернутый в шерстяные одеяла и опираясь на огромную подушку. Осферт сидел на его кровати, держа отца за руку. Другая рука короля лежала на богато украшенной книге, я предположил, что это был молитвенник.

У выхода из комнаты, в длинном коридоре, брат Джон и четыре его хориста пели печальный напев.

В комнате воняло, несмотря на разбросанные по полу травы и огромные свечи, горящие в высоких деревянных постаментах. Некоторые из них были свечи-часы, которые так ценил Альфред, завязанные на них ленты отмечали часы, в течение которых жизнь короля угасала.

Два священника стояли у стены в комнате Альфреда, напротив них – большое кожаное панно, на котором был нарисован крест.

Стеапа втолкнул меня в комнату и закрыл за мной дверь.

Альфред уже выглядел как мертвец. Я и правда принял бы его за труп, если бы он не отдернул руку от плачущего Осферта. Вытянутое лицо короля было бледным как полотно, его глаза и щеки запали, под глазами были темные круги.

Его волосы стали редкими и побелели. Десны обнажили корни оставшихся зубов, небритый подбородок был покрыт слюной, а рука, лежащая на книге, была просто кожа да кости, сияющий на ней рубиновый перстень теперь был слишком велик для его костлявого пальца.

Его дыхание было поверхностным, но голос остался достаточно сильным.

– Узри саксонский меч, – приветствовал он меня.

– У твоего сына длинный язык, как я вижу, – сказал я. Я опустился на одно колено, пока он не показал мне слабым жестом, что я могу встать.

Он посмотрел на меня со своей подушки, а я смотрел на него и на монахов, поющих за дверью, и на свечу, которая погасла, выпустив большую струю дыма.

– Я умираю, лорд Утред, – сказал Альфред.

– Да, господин.

– А ты, похоже, здоров как бык, – сказал он с гримасой, которая должна была обозначать улыбку. – У тебя всегда была способность меня раздражать, правда ведь? Это не слишком тактично – выглядеть таким здоровым перед умирающим королем, но я рад за тебя.

Его левая рука хлопнула по молитвеннику.

– Скажи мне, что случится, когда я умру, – потребовал он.

– Будет править твой сын Эдвард, господин.

Он бросил на меня взгляд, и я увидел проницательный ум в его запавших глазах.

– Не говори мне то, что, по твоему мнению, я желаю услышать, – сказал он с намеком на прежнюю резкость, – скажи мне то, что думаешь.

– Твой сын Эдвард будет править, господин, – повторил я.

Он медленно кивнул, поверив мне.

– Он хороший сын, – сказал Альфред, как будто пытаясь убедить самого себя.

– Он хорошо сражался в битве при Бемфлеоте. Ты бы гордился им, господин.

Альфред устало кивнул.

– От короля многого ожидают, – сказал он. – Он должен быть храбр в битвах, мудрым на совете, справедливым на суде.

– Ты обладал всеми этими качествами, господин, – ответил я без лести, это была правда.

– Я пытался, – сказал он. – Господь знает, что я пытался, – он закрыл глаза и так надолго замолчал, что я подумал, что он заснул, и не стоит ли мне уйти, но потом его глаза открылись, и он посмотрел на потемневший от дыма потолок.

Где-то в глубине дворца резко залаяла собака, а затем внезапно замолчала. Альфред нахмурился в раздумьях, потом повернул голову и посмотрел на меня.

– Ты провел прошлое лето вместе с Эдвардом, – сказал он.

– Да, господин.

– Он мудр?

– Он умен, господин, – ответил я.

– Многие люди умны, лорд Утред, но очень немногие мудры.

– Люди учатся мудрости с опытом, господин, – сказал я.

– Некоторые, – едко сказал Альфред, – но научится ли Эдвард?

Я пожал плечами, потому что это был вопрос, на который я не мог ответить.

– Я боюсь, – сказал Альфред, – что им будут управлять чувства.

Я бросил взгляд на Осферта.

– Как однажды они управляли тобой, господин.

– Omnes enim peccaverunt, – тихо сказал Альфред.

– Все мы грешны, – перевел Осферт, удостоившись от отца улыбки.

– Я боюсь, что он слишком своеволен, – сказал Альфред, снова возвращаясь к Эдварду. Я был удивлен, что он так откровенно говорит о своем наследнике, но, конечно, это было единственное, чем был занят его разум в последние дни.

Альфред посвятил свою жизнь защите Уэссекса и отчаянно хотел получить гарантии, что все его достижения не будут выброшены его наследником, его беспокойство было таким глубоким, что он не мог оставить эту тему. Он так жаждал получить гарантии.

– Ты оставляешь его с хорошими советниками, господин, – сказал я, не потому что я в это верил, а потому что он хотел это услышать. Многие члены витана и правда были хорошими советниками, но в нем было и много людей церкви вроде Плегмунда, чьим советам я бы ни за что не стал доверять.

– И король может отвергнуть все эти советы, – сказал Альфред, – потому что в конце концов, решение всегда принимает король, это его ответственность, это именно король оказывается мудрым или глупым. И если король глуп, что случится с королевством?

– Не беспокойся, господин, – сказал я, – потому что Эдвард ведет себя так, как и все молодые людии.

– Но он не такой, как другие молодые люди, – строго сказал Альфред, – у него с рождения есть привилегии и долг.

– И девичья улыбка, – сказал я, – может размыть чувство долга быстрее, чем огонь расплавит лед.

Он уставился на меня.

– Так ты знаешь? – сказал он после долгой паузы.

– Да, господин, я знаю.

Альфред вздохнул.

– Он сказал, что это страсть, что это любовь. Короли не женятся по любви, лорд Утред, они женятся, чтобы обезопасить королевство. А она ему не подходила, – сказал он твердо, – она была нахальной! Бесстыдной!

– В таком случае, мне хотелось бы быть с ней знакомым, господин, – сказал я, и Альфред засмеялся, хотя это усилие причинило ему боль и превратилось в стон.

Осферт понятия не имел, о чем мы разговариваем, и я показал ему, слегка покачав головой, что ему не следует спрашивать, а потом я подумал о тех словах, которые могли бы дать Альфреду те гарантии, которых он хотел.

При Бемфлеоте, господин, – сказал я, – я стоял рядом с Эдвардом в стене из щитов, а невозможно скрыть свой характер, стоя в стене из щитов, и я понял, что твой сын – достойный муж.

– Обещаю, он человек, которым можно гордиться, – я поколебался, а затем кивнул в сторону Осферта, – как и все твои сыновья.

Я увидел, как Осферт крепче сжал руку короля.

– Осферт – достойный муж, – сказал Альфред, – и я горжусь им, – Альфред похлопал своего незаконного сына по руке и снова посмотрел на меня. – А что еще произойдет? – спросил он.

– Этельволд предпримет попытку захватить трон, – сказал я.

– Он поклялся этого не делать.

– Он легко дает клятвы, господин. Тебе следовало перерезать ему глотку двадцать лет назад.

– О тебе говорят то же самое, лорд Утред.

– Может, тебе нужно было последовать советам, господин?

На его губах появился призрак улыбки:

– Этельволд – жалкое создание, – сказал он, – ни дисциплины, ни разума. Он не представляет опасности, просто служит напоминанием о том, что все мы ошибаемся.

– Он разговаривал с Сигурдом, – сказал я, – и у него есть нелояльные тебе союзники в Кенте и Мерсии. Вот почему я приехал в Винтанкестер, господин, чтобы предупредить тебя об этом.

Альфред смерил меня долгим взглядом, а потом вздохнул.

– Он всегда мечтал стать королем, – сказал он.

– Пришло время убить и его, и его мечту, господин, – твердо произнес я. – Скажи только слово, и я избавлюсь от него.

Альфред покачал головой.

– Он сын моего брата, и он слаб. Я не желаю, чтобы на моих руках была кровь члена семьи, когда я предстану перед Господом в судный день.

– Так ты позволишь ему жить?

– Он слишком слаб, чтобы быть опасным. Никто в Уэссексе его не поддержит.

– Очень немногие поддержат его, господин, – сказал я, – так что он вернется к Сигурду и Кнуту. Они вторгнутся в Мерсию, а потом в Уэссекс. Будут битвы, – я поколебался. – А в этих битвах, господин, Кнут, Сигурд и Этельволд умрут, а Уэссекс и Эдвард будут спасены.

Он недолго поразмышлял над этим хлипким утверждением, а затем вздохнул.

– А Мерсия? Не все в Мерсии любят Уэссекс.

– Лорды Мерсии должны выбрать, на чьей они стороне, господин, – сказал я. – Те, кто поддерживают Уэссекс, окажутся на стороне победителей, а остальные умрут. Мерсией будет править Эдвард.

Я сказал ему то, что он хотел услышать, но также и то, во что я верил. Это так странно. Меня никогда не смущали предсказания Эльфадель, но когда меня попросили предсказать будущее, у меня не возникло никаких сомнений.

– Как ты можешь быть уверен? – спросил Альфред. – Ведьма Эльфадель тебе все это рассказала?

– Нет, господин, Она сказала мне прямо противоположное, но она говорит лишь то, что велит ей ярл Кнут.

– Дар предвидения, – сурово заметил Альфред, – не может быть дан язычнику.

– Но ты все же просишь меня предсказать будущее, господин? – спросил я с озорством, и был вознагражден еще одной гримасой, которая должна была изображать улыбку.

– Как ты можешь быть уверен? – спросил Альфред.

– Мы поняли, как биться с северянами, господин, – сказал я, – но они не научились биться с нами. Когда у тебя есть крепость, все преимущества у ее защитников. Они будут атаковать, мы защищаться, они проиграют, мы победим.

– Ты говоришь так, как будто это просто, – сказал Альфред.

– Битва проста, господин, может, поэтому я так хорош в битвах.

– Я ошибался в тебе, лорд Утред.

– Нет, господин.

– Нет?

– Я люблю датчан, господин.

– Но ты – меч саксов?

– Wyrd bi fulræd, господин. Судьба неумолима, – сказал я.

Он моментально закрыл глаза. Он лежал так неподвижно, что несколько мгновений я думал, что он умирает, но затем он снова открыл глаза и бросил хмурый взгляд на почерневшие от дыма стропила. Он пытался подавить стон, но он все же вырвался, и я увидел, как боль пробежала по его лицу.

– Это так тяжело, – сказал он.

– Есть снадобья от боли, господин, – сказал я безо всякой надежды.

Он медленно покачал головой.

– Дело не в боли, лорд Утред. Мы рождены для боли. Нет, судьба – сложная штука. Все ли предопределено? Предсказание – не есть судьба, и мы можем выбирать свой путь, несмотря на то, что судьба считает, что не можем.

– Так если судьба существует, имеем ли мы на самом деле выбор? – я произнес эту ерунду, позволяя ему самомму поломать голову над этим вопросом, на который нет ответа. Он посмотрел на меня.

– Какова будет твоя судьба? – спросил он.

– Я вновь захвачу Беббанбург, господин, а когда буду лежать на смертном одре, я хочу, чтобы оно стояло в высоком доме в Беббанбурге и звуки моря наполняли бы мои уши.

– А в моих ушах звучит брат Джон, – сказал Альфред, развеселившись. – Он велит им открыть рты, как это делают голодные птенцы, и они слушаются. – Он вновь положил свою правую руку на руку Осферта.

– Они хотят, чтобы я был голодным птенцом. Они кормят меня жидкой кашей, лорд Утред, и настаивают, чтобы я ел, но я не хочу есть, – он вздохнул. – Мой сын, – он имел в виду Осферта, – говорит мне, что ты беден. Почему? Разве ты не захватил целое состояние в Данхолме?

– Захватил, господин.

– Ты его потратил?

– Я потратил его, служа тебе, господин, на людей, кольчуги и оружие. Охраняя границы Мерсии. Собирая войско, чтобы победить Хэстена.

– Nervi bellorum pecuniae, – произнес Альфред.

– Из Писания, господин?

– Мудрый римлянин, лорд Утред, который сказал, что деньги – это главные мускулы войны.

– Он знал, о чем говорит, господин.

Альфред закрыл глаза, и я увидел, что гримаса боли вновь пробежала по его лицу. Его губы сжались, чтобы подавить стон. Запах в комнате стал еще более отвратительным.

– У меня стоит ком в животе, – сказал он, – как будто камень.

Он помедлил и снова попытался подавить стон. Единственная слеза скатилась из его глаз.

– Я наблюдаю за этими часами-свечой, – сказал он, – и мне интересно, сколько еще лент сгорит, – он раздумывал. – Я измеряю свою жизнь в дюймах. Приходи завтра, лорд Утред.

– Да, господин.

– Я дал своему, – он помедлил, а затем похлопал Осферта по руке и сказал, – своему сыну поручение. Он открыл глаза и взглянул на меня. – Моему сыну поручено обратить тебя в истинную веру.

– Да, господин, – я не знал, что еще сказать. Я заметил слезы на лице Осферта.

Альфред посмотрел на кожаное панно с крестом.

– Ты заметил что-нибудь странное в этой картине? – спросил он меня.

Я уставился на панно. Иисус висел на кресте в кровяных потеках, протянув мускулистые руки в темноту неба.

– Нет, господин, – сказал я.

– Он умирает, – сказал Альфред. Это казалось очевидным, так что я промолчал. – На всех остальных картинах, где я видел смерть Господа нашего, – продолжил король, – он улыбается с креста, но только не на этой. На этой его голова свисает, ему больно.

– Да, господин.

– Архиепископ Плегмунд упрекнул художника, – сказал Альфред, – потому что верит, что Господь наш превозмог боль и поэтому до самого конца улыбался, но мне нравится эта картина. Она напоминает мне, что моя боль – ничто по сравнению с его.

– Хотел бы я, чтобы ты не испытывал боли, господин, – неловко произнес я.

Он ничего на это не ответил. Он по-прежнему смотрел на агонизирующего Христа, а потом гримаса исказила его лицо.

– Он носил корону из шипов, – сказал он с ноткой изумления. – Все хотят быть королями, – продолжал он, – но в каждой короне есть шипы.

– Я сказал Эдварду, что корона тяжела, очень тяжела. И последнее, – он отвернулся от картины и поднял левую руку, я понял, что ему стоило усилий оторвать свою жалкую руку от молитвенника.

– Я хочу, чтобы ты дал клятву верности Эдварду. Так я смогу умереть, зная, что ты будешь сражаться за нас.

– Я буду сражаться за Уэссекс, – сказал я.

– Клятву, – сказал он сурово.

– И я дам клятву, – сказал я. Его проницательные глаза уставились на меня.

– Моей дочери? – спросил он, и я заметил, как Осферт замер.

– Твоей дочери, господин, – согласился я.

Мне показалось, что он вздрогнул.

– По моим законам, лорд Утред, прелюбодеяние – не просто грех, но и преступление.

– Так ты все человечество превратишь в преступников, господин.

Он слегка улыбнулся в ответ.

– Я люблю Этельфлед, – сказал он, – она всегда была самой энергичной из моих детей, но не самой послушной, – его рука упала обратно на молитвенник. – А сейчас оставь меня, лорд Утред. Возвращайся завтра.

Если он еще будет жив, подумал я. Я преклонил перед ним колени, а потом мы с Осфертом ушли. Мы молча шагали по закрытому дворику, где последние летние розы роняли лепестки на сырую траву.

Мы сели на каменную скамейку и слушали скорбные песнопения, которые отдавались эхом из коридора.

– Архиепископ хочет моей смерти, – произнес я.

– Я знаю, – отозвался Осферт, – поэтому я пришел к отцу.

– Я удивлен, что тебе позволили увидеться с ним.

– Мне пришлось поспорить со священниками, которые его охраняли, – сказал он с полуулыбкой, – но он услышал спор.

– И позвал тебя к себе?

– Послал священника, чтобы тот вызвал меня.

– И ты сказал ему, что со мной происходит?

– Да, господин.

– Спасибо, – сказал я. – И ты заключил мир с Альфредом?

Осферт невидящим взглядом посмотрел в темноту.

– Он сказал, что сожалеет, господин, что я тот, кто я есть, сказал, что это его вина и что он замолвит за меня словечко на небесах.

– Я рад, – вымолвил я, не зная, как еще отреагировать на эту чепуху.

– А я сказал ему, господин, что если Эдвард будет править, то ты ему понадобишься.

– Эдвард будет править, – отметил я, а потом рассказал ему про леди Эгвинн и близнецов, скрытых в женской обители. – Эдвард сделал лишь то, что сделал его отец, – сказал я, – но это принесет неприятности.

– Неприятности?

– Эти дети законные? – спросил я. – Альфред считает, что нет, но однажды он умрет, а Эдвард может заявить совсем другое.

– Господи! – сказал Осферт, предвидя дальнейшие трудности.

– Что следует сделать, – заметил я, – так это задушить маленьких бастардов.

– Боже! – Осферт был потрясен.

– Но они этого не сделают. Твоя семья никогда не была достаточно безжалостна.

Дождь усилился, капли ударялись по черепице и соломе, из которых была сделана крыша дворца. Не было ни луны, ни звезд, только облака во тьме и проливной дождь, а ветер вздыхал о покрытой лесами башне новой церкви Альфреда.