Текст книги "Смерть королей"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Некоторые вещи слишком невероятны, я не был уверен, что поверил в это. Остатки арены стали бы отличным бастионом для небольшого войска Хэстена, но вместо этого он собрал всех своих людей в северной части форта, где река текла вблизи стен.

Там он держал пару небольших кораблей, не что иное, как старые торговые лодки, которые, видимо из-за течи в них, были наполовину вытащены на берег.

Если бы на него напали и отрезали от берега, эти корабли помогли бы ему переплыть через Ди и сбежать в соседние пустоши.

Меревала озадачило моё поведение.

– Ты пытаешься вызвать его на бой? – спросил он меня на третий день, когда я опять подъехал к старой крепостной стене.

– Он не станет биться, – ответил я, – но я хочу, чтобы он вышел и встретил нас. И он выйдет – он не сможет устоять.

Я остановился на прямой как стрела римской дороге, сбегавшей к двум арочным воротам, ведущим в форт. Сейчас ворота были забаррикадированы огромными бревнами.

– Ты, наверное, знаешь, что однажды я спас ему жизнь?

– Я не знал.

– Были времена, когда я думал, что сглупил. Мне следовало прикончить его при первой же встрече.

– Прикончи его сейчас, господин, – предложил Меревал, потому что Хэстен как раз вышел из западных ворот форта и неторопливо ехал к нам.

С ним было еще три всадника, Они остановились около юго-западного угла форта – между стенами и развалинами, Хэстен поднял обе руки вверх, показывая, что намерен только поговорить.

Я развернулся к нему и пришпорил коня, но позаботился остановиться на расстоянии, недоступном для выстрела из лука с крепостного вала. С собой взял только Меревала, оставив остальных наблюдать со стороны.

Хэстен подъехал улыбаясь, будто эта встреча была ему очень приятна. Он не слишком изменился, только теперь он носил бороду, которая уже поседела, хотя его густые волосы были еще белокурыми.

У него было обманчиво открытое, полное очарования лицо с веселыми ясными глазами. Он носил дюжину браслетов и, несмотря на теплый весенний день, плащ из меха котика.

Хэстен всегда любил выглядеть состоятельным. Люди не пойдут за бедным лордом, тем более за скаредным, и поскольку он надеялся вернуть свое богатство, ему приходилось делать уверенный вид. Он притворился, что очень рад видеть меня.

– Лорд Утред! – воскликнул он.

– Ярл Хэстен, – произнес я, стараясь, чтобы его титул звучал как можно неприятнее, – разве ты не должен уже быть королем Уэссекса?

– Это удовольствие откладывается, – ответил он, – а пока позволь поприветствовать тебя в моем нынешнем королевстве.

Я рассмеялся, на что он и рассчитывал.

– В твоем королевстве?

Он простер руку над унылой долиной реки Ди внизу.

– Никто не называет себя королем этих мест, почему бы мне не стать им?

– Это земли лорда Этельреда, – сказал я.

– А лорд Этельред щедро распоряжается своим имуществом, – произнес Хэстен, – я слышал, даже благосклонностью своей жены.

Меревал зашевелился позади меня, и я упреждающе поднял руку.

– Ярл Хэстен шутит, – произнес я.

– Конечно, шучу, – без улыбки сказал Хэстен.

– Это Меревал, – представил я ему своего попутчика, – он служит лорду Этельреду. Он может снискать расположение моего кузена, убив тебя.

– Он бы угодил ещё больше, убив тебя, – проницательно сказал Хэстен.

– Это так, – согласился я и взглянул на Меревала. – Ты хочешь убить меня?

– Господин! – потрясенно сказал тот.

– Мой лорд Этельред, – сказал я Хэстену, – желает, чтобы ты ушел с его земли. У него и без тебя полно забот.

– Лорд Этельред, – произнес Хэстен, – может приехать и выгнать меня.

Встреча, как и ожидалось, была совершенно бессмысленной. Хэстен вышел из форта не для того, чтобы слушать череду угроз, а потому, что хотел узнать причину моего присутствия.

– Возможно, – сказал я, – лорд Этельред прислал меня, чтобы прогнать тебя.

– Когда ты последний раз выполнял его распоряжения? – спросил Хэстен.

– Возможно, его жена хочет прогнать тебя, – сказал я.

– Думаю, она бы скорее желала моей смерти.

– Тоже верно, – сказал я.

Хэстен улыбнулся:

– Лорд Утред, ты пришел с одним отрядом воинов. Мы, разумеется, боимся тебя. Кто же не боится Утреда Беббанбургского? – произнеся эту лесть, он отвесил мне поклон, сидя в седле.

– Но одного отряда не хватит, чтобы исполнить желание леди Этельфлед. – он подождал моего ответа, но я ничего не сказал. – Можно я скажу, что озадачивает меня? – спросил он.

– Скажи, – ответил я.

– Уже четыре года ты, лорд Утред, выполняешь волю Альфреда. Ты убиваешь его врагов, возглавляешь его армию, обеспечиваешь безопасность королевства, но взамен за свою службу имеешь только один отряд воинов.

У других есть земли, большие дома, их кладовые ломятся от богатств, шеи их женщин украшены золотыми цепями, и они могут вести в бой сотни верных людей, а человек, обеспечивший их безопасность, ходит без награды. Почему ты терпишь такого неблагодарного повелителя?

– Я спас тебе жизнь, – ответил я, – а ты озадачен неблагодарностью?

Он довольно рассмеялся.

– Он берет тебя измором, потому что боится тебя. Они уже сделали из тебя христианина?

– Нет.

– Тогда присоединяйся ко мне. Мы с тобой, лорд Утред, мы выкинем Этельреда из его замка и разделим Мерсию между собой.

– Я предложу тебе земли в Мерсии, – сказал я.

Он улыбнулся.

– Владения в два шага длиной и в один шаг шириной? – спросил он.

– И в два шага глубиной, – ответил я.

– Меня сложно убить, – сказал он. – Боги явно любят меня, так же как и тебя. Я знаю, что Сигурд проклинает тебя после Йолля.

– Что ты еще слышал?

– Что солнце всходит и заходит.

– Получше смотри на него, – сказал я, – потому что можешь увидеть не так уж много рассветов и закатов.

Я неожиданно подтолкнул коня вперед, заставив скакуна, на котором сидел Хэстен, попятиться.

– Слушай, – сказал я резким голосом, – у тебя есть две недели, чтобы уйти отсюда. Ты понял меня, неблагодарное собачье дерьмо? Если через две недели ты еще будешь здесь, я сделаю с тобой то же, что с твоими людьми у Бемфлеота.

Я взглянул на двух его спутников, затем опять на Хэстена.

– Две недели, – сказал я, – а потом придут западно-саксонские войска, и я сделаю из твоего черепа чашу для питья.

Я конечно же лгал, во всяком случае о приходе западно-саксонских отрядов, но Хэстен знал, что эти отряды дали мне численное преимущество для победы в Бемфлеоте, поэтому ложь была правдоподобной.

Он начал что-то говорить, но я развернулся и пришпорил коня, дав Меревалу знак следовать за мной.

– Я оставлю Финана с двадцатью воинами, – сказал я мерсийцу, когда мы достаточно далеко отъехали от Хэстена, – не пройдет и двух недель, как вам надо ожидать нападения.

– Со стороны Хэстена? – с сомнением спросил Меревал.

– Нет, от Сигурда. Он приведет по меньшей мере три сотни человек. Хэстену нужна помощь, и он будет добиваться расположения Сигурда, сообщив ему о моем приезде. Сигурд приедет, потому что хочет моей смерти.

Конечно, я не был уверен, что это случится, но я думал, что Сигурд не устоит перед наживкой.

– Когда он придет, – продолжил я, – отступайте.

Идите в леса, будьте впереди него и доверьтесь Финану. Пусть Сигурд теряет своих воинов на пустой земле. Даже не думайте сражаться с ним, просто идите впереди него.

Меревал не спорил. Вместо этого он недоуменно взглянул на меня после непродолжительного раздумья.

– Господин, – спросил он, – почему Альфред не наградил вас?

– Потому что он не доверяет мне, – сказал я, поразив своей честностью Меревала, который уставился на меня с широко раскрытыми глазами, – и если ты хоть немного верен своему лорду, – продолжил я, – ты скажешь ему, что Хэстен предложил мне заключить союз.

– И я скажу ему, что ты отказался.

– Можешь сказать, что я заинтересовался, – вновь поразил я своего собеседника. Я пришпорил коня.

Сигурд и Эорик приготовили для меня западню, которая почти сработала, теперь же я расставлял ловушку для Сигурда.

Я не надеялся убить его, пока нет, но я хотел заставить его пожалеть о попытках убить меня. Но сначала я хотел узнать будущее. Пришло время отправиться на север.

Я дал Сердику свою хорошую кольчугу, шлем, плащ и коня. Сердик был ниже меня, но достаточно высок, и одетый в мою одежду, со скрытым пластинами шлема лицом, он вполне мог сойти за меня.

Я отдал ему свой щит с нарисованной волчьей головой и велел ему показываться ежедневно.

– Не подходи близко к стенам, – сказал я, – просто дай ему понять, что я наблюдаю за ним.

Свое знамя с головой волка я оставил с Финаном и на следующий день уехал вместе с двадцатью шестью воинами на восток.

Мы выехали до рассвета, так что ни один из разведчиков Хэстена не видел нашего отъезда, и двигались в сторону восходящего солнца. Когда становилось светло, держались лесистых местностей, но продолжали ехать на восток. Лудда по-прежнему оставался с нами.

Он был плутом, вором и нравился мне. Лучшим в нем было его удивительное знание Британии.

– Я постоянно в пути, господин, – объяснил он мне, – вот почему я знаю дорогу.

– Всегда в пути?

– Если ты продал кому-то два ржавых железных гвоздя за кусок серебра, то не захочешь попасть в его руки на следующее утро, господин, так ведь? Ты уедешь, господин.

Я рассмеялся. Лудда был нашим проводником и вел нас на восток по римской дороге, пока мы не увидели селение, от которого в небо поднимался дым, и тогда мы сделали широкий крюк на юг, чтобы не быть замеченными. Здесь не было дорог между селениями, только пастушьи дорожки, ведущие на холмы.

– Куда он ведет нас? – спросил меня Осферт.

– Букестанес, – ответил я.

– Что там?

– Земля принадлежит ярлу Кнуту, – сказал я, – тебе не понравится то, что там, поэтому я не скажу.

Я бы лучше взял с собой Финана, но я поручил ирландцу держать Сердика и Меревала подальше от неприятностей. Мне нравился Осферт, но иногда его осторожность скорее мешала, чем помогала.

Если бы я оставил Осферта в Честере, он бы слишком поспешно отступил при появлении Сигурда.

Он бы чересчур ограждал Меревала от неприятностей, уйдя вглубь приграничных лесов между Мерсией и Уэльсом, и Сигурд, скорее всего, прекратил бы преследование. Я хотел раззадорить и подразнить Сигурда и верил, что Финан справится.

Пошел дождь: не тихий летний дождик, а ливень, вслед за которым задул резкий восточный ветер. Наше странствие стало медленным, жалким и более безопасным. Безопасным, потому что мало кому захотелось бы выйти на улицу в такую погоду.

Когда мы встречали незнакомцев, я называл себя лордом Кумбраланда, едущим выказать почтение ярлу Сигурду.

Кумбраланд был захолустьем, мало кто из лордов ссорился из-за него. Я провел там какое-то время и мог ответить на любой вопрос, но никто из встретившихся нам людей не хотел их задавать.

Мы поднялись на холмы и через три дня прибыли в Букестанес. Он лежал в лощине среди холмов и представлял собой городок, построенный рядом с кучкой римских сооружений, сохранивших каменные стены, но чьи крыши давно уже были покрыты соломой.

Защитного частокола не было, но на краю города нам преградили путь трое мужчин в кольчугах, вышедшие из лачуги.

– Вы должны заплатить за въезд в город, – сказал один из них.

– Кто вы? – спросил второй.

– Кьяртан, – ответил я. Именно этим именем из моего прошлого я назывался в Букестанесе, так звали злобного отца Ситрика.

– Откуда вы? – спросил мужчина. У него было длинное копье с ржавым наконечником.

– Из Кумбраланда, – сказал я.

Все трое ухмыльнулись.

– Из Кумбраланда, да? – сказал первый, – здесь вы не сможете расплатиться овечьим дерьмом. Он рассмеялся, довольный собственной шуткой.

– Кому вы служите? – спросил я его.

– Ярлу Кнуту Ранульфсону, – ответил второй, – наверно, о нем слышали даже в Кумбраланде.

– Он знаменит, – сказал я, изображая благоговение, затем заплатил им серебром от разрубленного на куски браслета.

Я немного поторговался с ними, но не сбивая сильно цену, потому что хотел посетить город, не вызывая подозрений. Поэтому я заплатил серебром, которое едва мог позволить себе, и нас пропустили на грязные улицы.

Мы укрылись на обширной ферме в восточной части городка. Фермой владела вдова, которая давно забросила разведение овец и жила за счет путешественников, искавших горячие источники, которые славились целебной силой. Хотя сейчас, по ее словам, источники охранялись монахами, которые требовали серебро с любого, прежде чем тот войдет в старинную римскую купальню.

– Монахи? – спросил я ее, – я думал, что это земля Кнута Ранульфсона.

– А ему какое дело? – спросила она. – Пока ему платят серебром, ему все равно, какому богу они молятся.

Она была саксонкой, как и большинство жителей городка, но говорила о Кнуте с нескрываемым уважением.

Ничего странного. Он был богат, опасен, и говорили, будто он самый лучший мечник во всей Британии.

Говорили, что его клинок – самый длинный и смертельный в стране, поэтому его называли Кнут Длинный Меч, и помимо этого Кнут еще был ревностным союзником Сигурда.

Если бы Кнут Ранульфсон знал, что я в его землях, то Букестанес кишел бы датчанами, охотящимися за моей головой.

– Так ты здесь, чтобы посетить горячие источники? – спросила вдова.

– Я ищу колдунью, – сказал я.

Вдова перекрестилась.

– Господь да сохранит нас, – сказала она.

– Что нужно сделать, чтобы увидеть ее? – спросил я.

– Заплатить монахам, конечно же.

Христиане такие странные. Они утверждают, что у языческих богов нет силы, и что старое колдовство так же фальшиво, как мешочки Лудды с железом. Но при этом когда они болеют, или их постигает несчастье, или если они хотят детей, они идут к заклинательнице, колдунье, которая есть в любой местности.

Священник читает проповеди против таких женщин, объявляя их злом и еретичками, а на следующий день платит заклинательнице серебром, чтобы узнать свое будущее или убрать бородавки на лице. Монахи Букестанеса не были исключением.

Они сторожили римскую баню, пели в часовне и брали серебром и золотом за организацию встречи с aglæcwif.

Аglæcwif – это женщина-монстр, и именно такой я считал Эльфадель. Я страшился ее и хотел услышать, поэтому послал Лудду и Райпера договориться о встрече. Они вернулись и сказали, что заклинательница желает золота. Не серебра, золота.

Я взял с собой деньги на эту поездку и почти все их пустил по ветру. Мне пришлось взять золотые цепи Сигунн и две из них отдать монахам. Я поклялся, что однажды верну драгоценные звенья.

На закате второго дня нашего пребывания в Букестанесе я отправился на юго-запад к нависавшему над городом холму, на котором находилась древняя могила – зеленый курган на пропитанном влагой холме.

У этих могил были мстительные духи, и меня пробирал озноб, когда я направился по тропинке в лес из ясеней, бука и вяза.

Мне сказали, чтобы я шел один, и если ослушаюсь, колдунья не появится, но сейчас я очень хотел, чтобы кто-нибудь прикрывал меня со спины.

Я остановился, слыша только дуновенье ветра в листве, шум падающих капель и журчание ручья неподалеку.

Вдова сказала, что некоторые ждали по нескольку дней, чтобы получить совет от Эльфадель, а другие отдавали золото или серебро, приходили в лес и ничего не находили.

– Она может растаять в воздухе, – сказала крестясь вдова. Однажды, по ее словам, пришел сам Кнут, а Эльфадель не явилась.

– А ярл Сигурд? – спросил я ее. – Он тоже приходил?

– Он приходил в прошлом году, – сказала вдова, – и был щедр. С ним был саксонский лорд.

– Кто?

– Почем мне знать? Они не останавливались в моем доме. Они остановились у монахов.

– Расскажи все, что помнишь, – попросил я ее.

– Он был молод, – сказала она, – с длинными, как у тебя, волосами, но он все-таки был саксом.

Большинство саксов обрезают волосы, а датчане, наоборот, отращивают.

– Монахи называли его саксом, господин, – продолжала вдова, – но кем он был? Я не знаю.

– Он был знатным?

– Он был одет как лорд, господин.

На мне была кольчуга и кожаный жилет. Никаких опасных звуков в лесу слышно не было, и я шел вперед, отклоняясь от мокрых листьев, пока тропинка не уперлась в известняковую скалу, рассеченную гигантской трещиной.

По крутому утесу стекала вода, и из расщелины хлестал поток, вспененный добела. Омывая упавшие камни, он растворялся в лесу. Я осмотрелся, вокруг никого не было видно и слышно.

Мне казалось, что даже птицы не пели, хотя это наверняка было самовнушением. Ручей громко шумел.

Я заметил следы на гальке и камнях рядом с ручьем, но ни один из них не выглядел свежим, поэтому я сделал глубокий вдох, вскарабкался по камням и вступил в узкую пасть пещеры, окаймленную папоротником.

Я помню, какой страх испытывал в той пещере. Было страшнее, чем при Кинуите, когда люди Уббы составили стену из щитов и пришли убивать нас.

Я прикоснулся к молоту Тора на груди и произнес молитву Хёду, сыну Одина, слепому богу ночи. Затем на ощупь двинулся вперед, пригибаясь под каменным сводом, серый дневной свет быстро ослабевал.

Я дал глазам привыкнуть к темноте и продолжил движение, стараясь оставаться выше потока, который струился через наносы щебня и песка, скребущие по сапогам.

Медленно я продвигался вперед по узкому и низкому проходу. Становилось холодно. На мне был шлем, и уже не раз я задевал им за скалу.

Я зажал в кулаке молот, висящий на груди. Эта пещера несомненно была одним из входов в потусторонний мир, где находятся корни Иггдрасиля, и три норны вершат наши судьбы.

Это было место для гномов и эльфов, для темных существ, которые появляются в нашей жизни и рушат наши надежды. Я боялся.

Скользя по песку, я ощупью двигался вперед и почувствовал, что проход закончился, и теперь я находился на большом звучном пространстве. Я увидел слабые проблески света, но не знал, могу ли верить глазам.

Я снова прикоснулся к молоту и положил руку на рукоять Вздоха Змея. Я стоял, не шевелясь, среди звуков стекающей воды и шумящего потока и пытался расслышать звуки, исходящие от человека.

Я сжимал рукоять меча, моля слепого Хёда указать путь в кромешной тьме.

И появился свет.

Нежданный свет. Это были просто несколько свечей, но скрытые завесой, которую внезапно подняли, и их маленькие, дымные язычки казались ослепительно яркими в абсолютной темноте.

Свечи стояли на камне с ровной, как у стола, поверхностью. Кроме свечей, на нем были нож, чашка и кубок. Свечи освещали помещение высотой с приличный дом.

Нависающий свод пещеры состоял из бледного камня, который выглядел, как будто был заморожен из жидкого состояния. Жидкий камень, с синими и серыми прожилками, и все остальное я увидел за мгновение, затем уставился на существо, глядевшее на меня из-за каменного стола.

Она была похожа на темный плащ в темноте, неясный силуэт в тени, искаженную сущность, aglæcwif, но по мере того как мои глаза привыкали к свету, я рассмотрел, что она была крошечной, по-птичьи хрупкой, старой как время и с таким темным и морщинистым лицом, что оно выглядело как выделанная кожа.

Ее черный шерстяной плащ был грязен, капюшон наполовину скрывал ее черные с проседью волосы. Это было само уродство в человеческом обличье, колдунья, aglæcwif, Эльфадель.

Я не двигался, а она молчала. Она просто вглядывалась в меня, не мигая, и я чувствовал, как страх вползает в меня, и вдруг она поманила меня рукой, похожей на когтистую лапу и прикоснулась к пустому кубку.

– Наполни его, – сказала она. Голос звучал, как ветер в камнях. – Наполнишь?

– Золотом, – говорила она, – или серебром. Но наполни.

– Ты хочешь еще? – спросил я раздраженно.

– Ты хочешь заполучить все, Кьяртан из Кумбраланда, – отвечала она, и перед тем как произнести имя, она мгновение помедлила, как будто подозревала, что оно фальшивое, – поэтому да. Я хочу еще.

Я почти отказался, но признаю, что я испугался ее могущества, поэтому вытащил из мошны все серебро, пятнадцать монет, и положил его в серебряную чашу. Она самодовольно улыбнулась, услышав звон монет.

– Что ты хочешь узнать? – спросила она.

– Всё.

– Настанет время жатвы, – снисходительно сказала она, – затем придет зима, после зимы наступит время сева, еще одна жатва и еще одна зима, и так до конца существования мира, люди будут рождаться и умирать, вот и все.

– Тогда расскажи о том, что я хочу узнать.

Она помедлила, затем почти незаметно кивнула.

– Положи руку на камень, – сказала она, но когда я положил левую руку плашмя на холодный камень, она покачала головой. – Правую руку, – велела она, и я послушно положил правую руку вместо левой.

– Переверни, – прохрипела она, и я перевернул руку ладонью вверх. Глядя мне в глаза, колдунья взяла нож и криво ухмыльнулась, приглашая убрать руку, а когда я не пошевелился, внезапно чиркнула ножом поперек ладони.

От подушечки большого пальца к основанию мизинца и еще раз – крест-накрест. Я смотрел на ручейки крови из двух свежих порезов и вспомнил крестообразный шрам на руке Сигурда.

– Теперь, – сказала она, отложив нож, – с силой шлепни рукой по камню. Пальцем она указывала на гладкую середину камня. – Шлепни тут.

Я с силой ударил по камню, и удар разбрызгал капельки крови вокруг грубого отпечатка ладони, изуродованной красным крестом.

– А теперь помолчи, – сказала Эльфадель и сбросила ​​плащ.

Она была голой. Тощая, бледная, уродливая, старая, сморщенная и голая. Груди – пустые кожаные мешки, кожа – сморщенная и пятнистая, руки как у цыпленка.

Колдунья протянула руку и распустила скрученные на затылке волосы: черно-седые пряди рассыпались по плечам как у молоденькой незамужней девушки. Это была пародия на женщину, колдунья, и я вздрогнул, взглянув на нее.

Казалось, она не замечала мой взгляд, уставившись на кровь, блестевшую в пламени свечей. Кривым как коготь пальцем коснулась лужицы крови, размазывая ее по гладкому камню.

– Кто ты? – спросила она, и в ее голосе проскользнуло неподдельное любопытство

– Ты знаешь, кто я.

– Кьяртан из Кумберланда, – сказала она. В горле у нее заклокотало, что, вероятно, обозначало смех, а затем окровавленным пальцем она коснулась кубка. – Выпей это, Кьяртан из Кумберланда, – сказала она, произнеся имя с угрюмой усмешкой, – выпей все!

Я поднял кубок и выпил. На вкус это было отвратительно. Горько, тухло и застывало в горле, но я выпил все.

А Эльфадель засмеялась.

Я мало что помню об этой ночи и хотел бы забыть большую часть из того, что помню.

Я проснулся голым, замерзшим и связанным. Лодыжки и запястья были связаны кожаными ремнями, завязанными вместе, чтобы соединить конечности. Слабый серый свет просачивался сквозь щели и туннель, освещая большую пещеру.

Пол был бледным от помета летучих мышей, а моя кожа запачкана моей же блевотиной. Эльфадель, сгорбленная и мрачная в своем черном плаще, склонилась над моей кольчугой, двумя мечами, шлемом, молотом Тора и одеждой.

– Ты проснулся, Утред Беббанбургский, – произнесла она. Она рылась в моих вещах. – И ты думаешь, – продолжила она, – что меня можно было бы легко убить.

– Я думаю, что легко убил бы тебя, женщина, – сказал я. Мой голос был хриплым. Я потянул за кожаные ремешки, но лишь поранил свои запястья.

– Я умею завязывать узлы, Утред Беббанбургский, – сказала она. Она подняла молот Тора и повертела им, держа за кожаный шнурок.

– Дешевый амулет для такого доблестного лорда, – хихикнула она. Она была сгорбленной и отвратительной. Она вытащила Вздох Змея из ножен своей похожей на когтистую лапу рукой и поднесла клинок ко мне.

– Мне следует убить тебя, Утред Беббанбургский, – сказала она. У нее едва хватило сил, чтобы поднять тяжелый клинок, который она опустила на мое согнутое колено.

– Почему же не убиваешь? – спросил я.

Она посмотрела на меня, прищурив глаз.

– Теперь ты поумнел? – спросила она. Я ничего не ответил. – Ты пришел за мудростью, – продолжала она, – ты нашел ее?

Где-то далеко прокричал петух. Я снова дернул за ремешки и опять не смог ослабить их.

– Перережь ремни, – попросил я.

Она рассмеялась.

– Я не так глупа, Утред Беббанбургский.

– Ты не убила меня, – сказал я, – и это, наверное, глупо.

– Верно, – согласилась она. Она переместила меч вперед, так, чтобы его острие коснулось моей груди. – Ты обрел мудрость этой ночью, Утред? – спросила она, затем улыбнулась, показав гнилые зубы.

– Ночью удовольствий?

Я попытался отбросить меч, повернувшись на бок, но она по-прежнему касалась клинком моей кожи, из-под острия текла кровь. Она потешалась.

Теперь я лежал на боку, а она переместила лезвие на моё бедро.

– Ты стонал в темноте, Утред. Ты стонал от удовольствия или ты уже забыл?

Я вспомнил девушку, которая приходила ко мне ночью. Смуглая девушка с черными волосами, стройная и красивая, гибкая, как ивовая лоза. Девушка, которая улыбалась, когда сидела на мне верхом, ее легкие руки касались моего лица и груди, она откидывалась назад, когда я ласкал ее груди.

Я вспомнил, как ее бедра прижимались к моим, прикосновение ее пальцев к моим щекам.

– Я помню сон, – хмуро сказал я.

Эльфадель, покачиваясь на пятках, непристойно напомнила, что делала смуглая девушка ночью. Меч проскользил плоской стороной по моему тазу.

– Это был не сон, – сказала она, насмехаясь надо мной.

В тот момент я хотел ее убить, о чем она знала, и это знание смешило ее.

– Многие пытались убить меня, – сказала она.

– Однажды за мной пришли священники. Их было около двадцати, ведомых старым аббатом с пылающим факелом в руках. Они молились вслух, называя меня язычницей и ведьмой. Их кости до сих пор гниют в долине.

Видишь ли, у меня есть сыновья. Это хорошо, когда у матери есть сыновья, потому что нет большей любви, чем любовь матери к своим сыновьям. А ты, Утред Беббанбургский, помнишь эту любовь?

– Еще один сон, – ответил я.

– Не сон, – сказала Эльфадель, и я вспомнил, как моя мать убаюкивала меня ночами, качала меня, кормила грудью, вспомнил радость этих моментов и тоску, когда я осознал, что это всего лишь сны, ведь моя мать умерла, дав жизнь мне, и я никогда ее не знал.

Элфадель улыбнулась.

– С этого момента, Утред Беббанбургский, – сказала она, – я буду считать тебя своим сыном.

Я еще сильнее захотел убить ее, и она поняла это и издевательски засмеялась надо мной.

– Прошлой ночью, – сказала она, – богиня приходила к тебе. Она показала тебе всю твою жизнь, все твое будущее и весь мир людей, и что случится с ним. Неужели ты уже забыл все это?

– Приходила богиня? – переспросил я. И вспомнил, еще продолжая говорить, вспомнил печаль, когда мать покинула меня, вспомнил скачущую на мне смуглую девушку, вспомнил опьянение и тошноту, вспомнил сон, в котором я пролетел над миром, ветры несли меня по воздуху так же, как волны в море несут корабль с длинным корпусом, но никакой богини я не помнил. – Что за богиня? – спросил я.

– Эрция, конечно же, – ответила она так, будто вопрос был глупым. – Знаешь про нее? Она тебя знает.

Эрция была одной из древних богинь, почитавшихся в Британии, когда наш народ пришел из-за моря. Я знал, что ей все еще поклонялись в глубинке, земле-матери, дарительнице жизни, богине.

– Я знаю про нее, – сказал я.

– Ты знаешь о существовании богов, – сказала Эльфадель, – в этом ты не так глуп. Христиане считают, что на всех людей только один бог, как такое может быть? Разве может один пастырь защитить каждого агнца по всему миру?

– Старый аббат пытался убить тебя? – спросил я. Я перевернулся на правый бок, чтобы мои связанные руки не были ей видны, и тер кожаные ремни о край камня, надеясь разорвать их.

Я мог совершать только очень маленькие, незаметные для нее движения, и мне нужно было, чтобы она продолжала говорить.

– Старый аббат пытался тебя убить? – снова спросил я. – И теперь монахи тебя защищают?

– Новый аббат – не дурак, – отвечала она. – Он знает, что ярл Кнут сдерет с него кожу живьем, если он меня тронет. Поэтому он мне служит.

– А он не против, что ты не христианка?

– Он любит деньги, которые приносит ему Эрция, – фыркнула она, – и он знает, что Эрция живет в этой пещере и защищает меня. И сейчас Эрция ждет твоего ответа. Ты стал мудрее?

Я опять ничего не ответил, озадаченный вопросом, и это злило ее.

– Я что, невнятно говорю? – прошипела она. – В твои уши что, проникла тупость и заполнила мозг гноем?

– Я ничего не помню, – мои слова прозвучали неискренне.

Это рассмешило ее. Она скрючилась, присев на корточки, и стала покатываться вперед-назад, но меч все еще упирался в мое бедро.

– Семь королей умрут, Утред Беббанбургский, семь королей и женщины, которых ты любишь.

Это твоя судьба. И сын Альфреда не будет править, и Уэссекс умрет, и сакс уничтожит то, что любит, а датчане получат все, и все изменится и останется прежним, как это было всегда и всегда будет. Ну, теперь ты видишь, что стал мудрее.

– Какой сакс? – спросил я. Я продолжал тереть путы о камень, но они не ослабевали.

– Сакс – это король, который уничтожит то, чем правит. Эрция все знает, Эрция все видит.

Шарканье ног со стороны входа на мгновение вселило в меня надежду, но вместо моих людей во мрак пещеры, пригибаясь, вошли трое монахов.

Их предводителем был пожилой человек с растрепанными седыми волосами и впалыми щеками, он бросил взгляд на меня, потом на Эльфадель, потом снова на меня.

– Это действительно он? – спросил он.

– Это Утред Беббанбургский, мой сын, – сказала Эльфадель и засмеялась.

– Боже милостивый, – произнес монах. В тот момент он выглядел напуганным, именно поэтому я все еще был жив. И Эльфадель, и монах знали, что я – враг Кнута, но они не знали, что он хочет сделать со мной, а потому опасались, что мое убийство может нарушить волю их господина.

Седой монах робко приблизился ко мне, напуганный тем, что я, должно быть натворил.

– Ты – Утред? – спросил он.

– Я – Кьяртан из Кумбраланда, – ответил я.

Элфадель хихикнула.

– Это Утред, – сказала она, – напиток Эрции не врет. Ночью он лепетал, как младенец.

Монах был напуган, потому что моя жизнь и смерть находились за пределами его понимания.

– Почему ты пришел сюда? – спросил он.

– Узнать будущее, – сказал я. Я чувствовал кровь на руках. От трения раскрылись порезы на ладони, которые нанесла мне Эльфадель.

– Он познал будущее, – сказала Эльфадель, – будущее мертвых королей.

– Как насчет моей смерти? – спросил я ее, и впервые заметил на ее морщинистом старушечьем лице сомнение.

– Мы должны послать за ярлом Кнутом, – сказал монах.

– Убей его, – сказал один из младших монахов. Это был высокий, крепкий мужчина с суровым длинным лицом, крючковатым носом и жестокими безжалостными глазами. – Ярл захочет увидеть его труп.

Старший монах колебался.

– Мы не знаем желаний ярла, брат Герберт.

– Убей его! Он наградит тебя. Наградит всех нас. – брат Герберт был прав, но боги вселили в остальных сомнение.

– Ярл должен сам решить, – сказал старший монах.

– Сходить за ответом займет три дня, – язвительно заметил Герберт, – что ты собираешься делать с ним три дня? Его люди в городе. Их слишком много.