Текст книги "По ту сторону рассвета"

Автор книги: Берен Белгарион

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 81 страниц)

Галадриэль и Келеборн пригласили их разделить ужин и осторожно расспросили об обстоятельствах дела. Потом женщины удалились, а Келеборн и Берен остались в комнате одни.

Муж леди Нэрвен был совсем не таков, каким представлял его себе Берен. Человеческий опыт подсказывает, что у сильной женщины муж или еще более силен, чем она, или подкаблучник. Келеборн не был ни тем, ни другим. Хотя, решил Берен, человек недалекий примет его именно за подкаблучника – так мало и так ровно он говорит в присутствии своей жены. Чтобы узнать, как леди Галадриэль меняется в присутствии мужа, нужно было видеть ее там, в Бар-эн-Эмин – горячей охотницей, затянутой в мужское платье, неутомимой в самой отчаянной скачке, не уступающей братьям ни одного шага в погоне, готовой схватиться хоть с вепрем, хоть с медведем, хоть с троллем… Загонщиками она командовала как заправский военачальник; подчиняться было легко и сладостно. Пятнадцатилетний Берен жалел, что он не гончая из ее своры. Ее муж представлялся ему и вовсе сворачивающим горы воителем – а кем еще нужно быть, чтобы укротить этот сияющий ураган?

Здесь же она была иной. Не сестрой, не княгиней – женой, любящей и нежной. Здесь она сама подчинялась добровольно и радостно. Или – оба, муж и жена, подчинялись любви. Молчаливый Келеборн как-то не терялся рядом с ней. Один раз Берену довелось видеть леди Нэрвен в ярости – и он был рад, что не он эту ярость вызвал; но вот чего он точно не хотел бы вызвать – это ярости Келеборна. Более всего душа среброволосого эльфийского лорда напоминала широкую и спокойную реку, медленное и плавное течение которой неостановимо и неукротимо.

– Человек, – сказал эльф. – Я так часто о вас слышал и так мало о вас знаю… Я решил дать тебе убежище, даже если тебя здесь обнаружат или кто-то выдаст. И в Менегрот ты отправишься под моей охраной, под моим покровительством… Но прежде хочу спросить тебя, сын Барахира, об одном: я слышал, что для людей верность в браке – не унат, а только аксан. И что к мужчинам этот аксан менее строг, нежели к женщинам. Это правда?

– Правда, – ответил Берен, надеясь, что не краснеет.

– Если я узнаю, что ты нарушил верность Лютиэн… Или обидел ее, или сбежал – я найду тебя где угодно, Берен. Найду и убью. Ибо страдания, на которые ваш брак обрек ее, могут быть искуплены только великой любовью.

– Лорд Келеборн, – сказал Берен. – Я не стану повторять тебе клятвы, данные Лютиэн перед лицом Единого, потому что эти слова произносятся один раз в жизни. Ты кругом прав: если я ошибся и то, что я чувствую к Лютиэн – не любовь, то это такая ошибка, которая стоит смерти. Но смерть может меня ждать в любом случае. Лорд Келеборн, пообещай мне одну вещь.

– Какую, сын Барахира?

– Если король сочтет меня преступником и примет решение казнить или заточить – сделай так, чтобы государь Фелагунд получил весть обо мне. Это не противно твоей чести? – Я обещаю это сделать. Что-нибудь еще?

– Если Тингол казнит или заточит меня – передай государю Финроду как можно быстрее: следующей весной, когда снег сойдет с перевалов, Саурон начнет наступление на Хитлум. В подтверждение моих слов верни ему мой меч – его наверняка взяли воины Белега; и кольцо, подаренное им моему отцу после битвы в Топях Сереха.

– Обещаю, что сделаю это, – Келеборн на мгновение опустил ресницы. – Ты не боишься смерти, сын Барахира? Я впервые сталкиваюсь со смертным лицом к лицу, и с самого начала встречи не перестаю дивиться. Одни из нас думают, что вы вовсе не боитесь смерти, потому что она для вас – неизбежность; другие полагают, что вы боитесь ее из-за этого вдвойне. Кто прав?

– И те, и эти неправы, лорд Келеборн. Мы боимся смерти, но вряд ли сильнее, чем вы. По мне не суди: я десять лет спал со смертью в обнимку и привык к ней. Думаю, для нас все так же, как и для вас, если не обращать внимания на мелочи: мы можем уйти в свой срок, а можем и не в свой; можем умереть тогда, когда на то будет воля Единого, а можем и погибнуть наглой смертью. Ни нам, ни вам время конца неизвестно. Ни вам, ни нам не на что положиться кроме доброй воли Отца.

– Ты мудр, – горько сказал эльф. – Что же ты, не понимаешь, как тяжело будет Лютиэн перенести твою смерть?

– Мы оба с ней понимаем. Но мы выбрали. Теперь выбор за всеми остальными.

* * *

– Уйдите все, – сказал Тингол, и все, кто находился в Малом Бирюзовом зале, вышли.

– Где он? – спросил король.

– Отец, я не скажу тебе. А сам ты не найдешь.

– Я прикажу перевернуть весь Дориат.

– Ты не сможешь так унизить своих подданных. И ни к чему это делать. Я сама приведу его к тебе.

– Что ж, веди. Мечтаю увидеть твоего… избранника.

– Дай мне слово, отец.

– Что?

– Поклянись, что не причинишь ему никакого вреда, не казнишь, не отправишь в заточение… и никому не отдашь такого приказа… и не позволишь сделать это по своей воле.

– Ты оскорбляешь меня недоверием, дитя? Ты думаешь, что я стану искать лазейки в своей клятве?

– Я знаю, что ты очень рассержен.

– Это верно. Ты разбила мне сердце. Скажи, Соловушка, зачем он тебе? Разве я отказал бы, избери ты кого-либо из эльфов Дориата? Или пусть даже golda – лишь бы не из проклятого дома Феанора. И что же? Я узнаю, что ты разделила ложе со смертным. Оборванцем, приблудой, который получил моей милостью даже штаны и сапоги.

– Отец, милостью таких, как этот оборванец, мы живем в относительном покое.

– Так… Ты уже успела наслушаться о его подвигах? Он еще и хвастун?

– О его подвигах поют барды в твоем дворце. Этот человек десять лет сражался с Врагом. Он оказался у нас по ошибке. Мы сами задержали его, против его воли. Единственное, чего он хочет – это права свободно покинуть Дориат и присоединиться к своему народу.

– Единственное ли?

– В остальном ты вправе ему отказать.

– А в этом – не вправе?

– Он не совершил никакого преступления.

– Он без моего согласия взял в жены мою дочь, наследницу моего трона!

– Я избрала его по своей воле. Я люблю его, отец.

– О, Эру милостивый… – Тингол застыл у окна, подставив лицо утреннему ветерку. – Как такое возможно?

– Не знаю, отец. Должно быть, это в крови.

– Что? – Тингол на каблуках развернулся к ней и взял за плечи.

– Ты никогда не думал о том, какая пропасть разделяет тебя и мать? И чего стоило ей перешагнуть эту пропасть? И зачем она это сделала? Равная духам солнца, луны и звезд, она пришла к тебе, потому что полюбила тебя.

– Ты не можешь сравнивать.

– Кто и когда лишил меня этого права?

Тингол снова повернулся к ней спиной – и оказался лицом к гобелену, что выткала давным-давно сама Лютиэн. В меру своего тогдашнего, еще неокрепшего, но уже явного таланта, она изобразила эту встречу – своей матери и своего отца…

– Ты говоришь, что если я объявлю его свободным, он уберется и не будет мозолить мне глаза?

– Да, отец, – скрепя сердце, ответила Лютиэн.

– Что ж, быть посему. Я клянусь тебе, что если ты его приведешь во дворец, я не причиню ему никакого вреда, не прикажу и не позволю никому причинить ему вред. Этого довольно?

– Более чем довольно, отец. Спасибо тебе…

Оставшись один, Тингол снова долго смотрел на гобелен.

– Судьба, – прошептал он. – Противник невидимый и коварный. Не догнать, не схватить, не пронзить мечом. Победить невозможно, подчиняться тошно. Проклятье судьбе.

* * *

Менегрот подавлял своим великолепием. Берену приходилось бывать в Тол-Сирион и Барад-Эйтель, но по сравнению с Менегротом они бледнели. О собственном замке Каргонд лучше было не вспоминать, иначе на ум немедленно приходило слово «халупа».

Зал, в который они с Лютиэн, лордом Келеборном и леди Галадриэль приплыли на лодке, был не менее сотни ярдов в ширину и тридцати – в высоту. Диковинные наплывы стекали колоннами с потолка и поднимались от пола, в свете фиалов переливались мелкие кристаллики, усыпавшие стены, а пол был почти вровень с подземной рекой и такого же зеленовато-черного цвета. Наверх вела лестница, на которой мог без особых трудностей развернуться в боевой порядок десяток конников.

Держа Лютиэн под руку, он вел ее вверх по лестнице, и придворные расступались перед ними, склоняя головы. Берен всем телом чувствовал осуждение, напряжение, щекочущее чужое любопытство – но глядел прямо перед собой, или на Лютиэн, которая отвечала улыбкой. Эта улыбка несла его вперед как на крыльях. Она не собиралась извиняться перед сородичами за свою любовь, не оправдывалась – гордилась! Смотрите и завидуйте, говорил ее взгляд, это герой, и он любит меня!

Ну раз так, воодушевился Берен, мне сам Моргот не брат. Если Тингол думает, что от всего этого великолепия у меня душа провалится в сапоги, зря он так думает. Чуть крепче он сжал пальцы Лютиэн – и они вошли в верхний зал.

Здесь все было иначе, правильные своды потолка и яшмовые колонны уходили вверх на недосягаемую высоту, а на потолке мозаикой была выложена фреска, изображающая сотворение мира. Третий же зал был выложен малахитом. Берен стиснул зубы, чтоб не раскрыть варежку, подобно деревенскому дураку на ярмарке. Если четвертый зал окажется из чистого золота – удивляться не надо…

Пол четвертого зала был матово-серым, цвета старого серебра. Сам зал не имел, казалось, ни начала, ни конца, потому что нельзя было проследить то место, где пол смыкается со стеной, словно они находились внутри огромного шара. Тот же ровный серый камень покрывал стены, лишенные всяких украшений, не за что глазу зацепиться – и зрение обманывалось их округлыми вогнутыми формами… Светильники горели ровным белым огнем, разбегавшимся вдоль стен по граням крошечных кристалликов.

У дальней стены на высоких креслах из драгоценного маллорна сидели король и королева – Тингол и Мелиан.

Ни один смертный еще не видел в лицо повелителя зачарованного королевства, и, надо сказать, что Тингол превосходил своим достоинством и красотой все рассказы о нем. Длинные пепельные волосы, схваченные легким серебряным обручем короны, падали на плечи и на серебристый плащ короля, отороченный мехом северной белой лисы. Спокойное лицо было цвета топленого молока, глубокие зеленые глаза горели живым огнем.

Мелиан… Вот, в кого лицом, статью, цветом волос и глаз пошла Лютиэн. Только цвет кожи – отцовский, а во всем остальном – Мелиан. Но к настоящей Мелиан Берен не смог бы приблизиться, не думал бы и посметь – такое ощущение ровной, неодолимой силы исходило от нее.

Берен в последний раз оглянулся на Лютиэн – светлое золотое пятнышко среди серебристой мглы – и, оставив ее, сделал еще десять шагов вперед, как она просила, после чего преклонил колено. На миг растерялись все слова приветствия, которое Берен заготовил, но прежде чем он снова собрал их, зазвучал голос Элу Тингола:

– Кто ты, смертный? Почему явился в мой край словно вор?

С возвышения трона его голос взлетал до потолка, обрушиваясь сверху потоком – казалось, он звучит отовсюду.

Человек посмотрел на короля – и слегка разозлился. Кем бы ни был Тингол – Берен не заслужил такого обращения. Он встал и заткнул руки за пояс – старая привычка. Перстень Фелагунда – единственное его украшение – оттягивал средний палец правой руки. Нет, будь Тингол хоть трижды король – Берен ответит ему так, как нужно отвечать на такие слова.

– Отец, это Берен, сын Барахира, – Лютиэн успела раньше. – Правитель Дортониона, враг Моргота. О его подвигах эльфы слагают песни.

– Пусть он сам ответит за себя, – оборвал ее Тингол. – Говори, несчастный, чего ты здесь искал? Что тебе не сиделось в своей стране, почему ты пробрался к нам? Если есть причина не наказывать тебя за дерзость и глупость – называй ее, и быстрее; не испытывай мое терпение.

– Мне в твоих землях не нужно ничего, повелитель, – собственный голос тоже показался Берену слишком громким. – Меня занесли сюда судьба и слепой случай, с них и спрашивай. Я прошел через такие испытания, которые выпали на долю мало кому из эльфов, и только теперь я понял, куда рок меня вел. Здесь я нашел величайшую драгоценность Арды, и отдам ее только вместе с жизнью. От меня ее не укроют ни скала, ни сталь, ни огонь Моргота, ни чары эльфийских королевств. Это сокровище – твоя дочь, король, и нет ей равных среди детей Единого – ни среди старших, ни среди младших.

Только закончив свою речь, Берен понял, что в зале было немножко шумно: шелестели платья и плащи, шушукались вдоль стен подданные Тингола; и все это утихло, оборвалось, как отрезанное – все застыли в полнейшей неподвижности и молчании. Потом, словно рой потревоженных пчел заметался под сводами – зал загудел. Руки мужчин сжались в кулаки, женщины прикрыли лица платками.

Берен посмотрел в глаза короля, потом – на его пальцы, стиснувшие подлокотник, потом – снова в глаза; и понял, что Лютиэн, заставив того поклясться, знала, что делала: Тингол был готов убить его на месте. Пусть и чужими руками – достаточно ткнуть пальцем, и его, безоружного, скрутят и обезглавят быстрее, чем он успеет сказать «Синдар, вы неправы!»

Борьба, происходившая в душе Элу, почти не отражалась на его лице, только глаза пылали бешенством. Он заговорил, когда почти совладал с собой.

– За то, что ты сейчас сказал, я должен бы приговорить тебя к смерти.

– К смерти, – эхом повторил стоявший справа от трона Даэрон.

– И приговорил бы, если бы не клятва, о которой я сейчас горько жалею. Ты свободен, Берен, и самое лучшее для тебя – убраться из Дориата подобру-поздорову. Уползти так же быстро и споро, как ты сюда пролез, в совершенстве освоив науку Моргота прокрадываться и скрываться.

– Довольно, король! – оборвал его Берен.

– Что ты сказал? – шепот Тингола был слышен так же хорошо, как и слова, сказанные в полный голос.

– Я сказал «довольно», Государь Тингол. Тебе прежде никто так не говорил? Я первый, кого ты осыпаешь незаслуженными оскорблениями? Или все остальные были слишком трусливы, чтобы возмутиться? Хочешь меня казнить – казни, я в твоей власти, а ты – в своем праве. Но перестань поливать меня грязью, я этого не заслужил! Вот кольцо, полученное моим отцом от Финрода Фелагунда после битвы в Теснине Сириона. Я – сын Барахира, племянник правителя Бреголаса, последний в роду Беора Старого; десять лет я воевал с Врагом на своей земле. Я не ублюдок, не раб и не предатель, чтобы ты со мной так разговаривал, и я готов отстаивать честь Дома Беора перед кем угодно, будь он хоть трижды король!

– Беор на вашем языке означает «слуга», – процедил сквозь зубы Тингол. – Если тебе нравится – гордись этим.

– «Вассал», – поправил Берен. – Мы вассалы Дома Арфина, и я этим горжусь. Леди Галадриэль не даст соврать: мы честно служили её Дому.

– Осторожней, муж мой, – Мелиан склонилась из кресла в сторону, и ее голос прозвучал только для тех, кто стоял у трона. – Судьба твоего королевства уже сплетена с судьбой этого воина.

Лютиэн неслышно подошла и взяла Берена за руку.

– Я вижу кольцо, сын Барахира, – Тингол улыбнулся краем рта. – Но если ты мужчина – ты не будешь прятаться за заслуги отца. Руку дочери Тингола и Мелиан нужно заслужить, быть потомком вассального дома нолдор и правителем без лена – этого мало.

– Чего же будет достаточно? – спокойно спросил Берен.

– Сокровища. Сокровища, что хранят сталь, скалы и огонь Моргота; сокровища, что драгоценнее всех чар эльфийских королевств. Если судьба и вправду ведет тебя, она приведет тебя и к нему. Клянусь честью, я отдам тебе руку Лютиэн Тинувиэль и признаю право твоих потомков называться моими потомками, когда в мою руку ты вложишь Сильмарилл из короны Моргота. Ты говорил, что за мою дочь тебе не жаль жизни – значит, Сильмарилл не покажется тебе непосильной ценой.

Это было как удар под вздох. Сильмариллы! Камни, украденные Морготом в Благословенной земле! Ради них пролилась кровь короля Финвэ и кровь эльфов Альквалондэ, ради них погиб сам Феанор! Камни, которые эльфийские владыки не могли отвоевать во всей своей силе. Проще было достать луну с неба, чем принести один из них.

Эльфы рассмеялись, и Берену ничего не осталось, как засмеяться – последним, громче всех.

– Так значит, эльфийский король готов отдать свою дочь в обмен на нолдорскую побрякушку, – отсмеявшись, сказал он. – Так дешево ценят синдар своих дочерей – продают за камешки и кольца? Хорошо же, Тингол, ты получишь свой выкуп за невесту. Когда я вернусь, Сильмарилл будет в моей руке. Не в последний раз видимся.

Он поклонился задохнувшемуся от гнева королю и молчаливой королеве, потом повернулся к Лютиэн.

– До свидания, любимая. Придумай, как ты будешь его носить – на груди или в диадеме. Я надеюсь, он окажется достоин твоей красоты.

Они не могли позволить себе даже короткое, невинное, как у брата и сестры, объятие. Берен пожал Лютиэн руки и кивнул на прощание. Слов не было, слова задыхались от боли.

– Даэрон, проводи… гостя. Проследи, чтобы он покинул Дориат как можно скорее. – Тингол встал с кресла, за ним поднялась Мелиан. – Все могут идти.

В опустевшем зале слова звучали ясно и четко.

– Ты перехитрил не Судьбу, отец. – Лютиэн стояла с побледневшим лицом. – Ты перехитрил только самого себя.

– Ему не быть мужем моей дочери, – тихо ответил Тингол. – Даже если он вернется живым в Менегрот. Даже если принесет Сильмарилл.

– Тогда я не буду твоей дочерью, – так же тихо ответила Лютиэн. Ее златотканое платье растворилось в серебристых тенях. Тингол и Мелиан остались одни.

– Ну, скажи мне хоть что-нибудь, – когда тишина стала невыносимой, Тингол взял свою жену за руки, невольно повторяя жест Берена. – Мелиан, любимая, равная луне, солнцу и звездам – скажи, что я сделал не так…

– Я всегда знала, что потеряю вас обоих, – Мелиан быстрым движением смахнула со щеки слезинку. – Только не знала, кого раньше. Знай: если Берен погибнет, выполняя твое задание, то первой будет Лютиэн. Если он принесет камень – первым будешь ты. Я знала это, но не знала, что это случится так скоро… И будет так больно…

Она была духом Арды, одной из тех, кто движет землю, солнце и светила – но в поисках утешения она прижалась к плечу Тингола, чья жизнь была песчинкой в часах Эа; прижалась так, словно он был могущественнее самой судьбы.

– А если человек вернется живым и не принесет камень? – спросил Элу. – Что тогда? Мелиан молча покачала головой – он почувствовал движение своим плечом и знал, что оно означает: этот человек не отступит, а значит – третьего не дано.

«Тогда я», – подумал Тингол. – «Тогда пусть это буду я».

* * *

Берен почему-то рассчитывал, что его выведут прямо к Бретилю, проведя через Нелдорет до реки Миндеб, но Даэрон, дотошно выполняя распоряжение короля, избрал не тот путь, который был удобен Берену, а дорогу до ближайшей границы Дориата – то есть, прямо на юг к реке Арос. Таким образом, Берен покинул Огражденное Королевство быстрее чем в два дня, но теперь ему предстояло дней десять-двенадцать топать пешком до Леса Бретиль. Спорить было не с руки: кроме Даэрона, его охраняли еще трое эльфов из пограничной стражи, один из которых имел на него зуб за то, что упустил в Нелдорете и натерпелся стыда от товарищей. Келеборн, тоже сопровождавший их, ничего не мог сделать, поскольку свою волю король выразил ясно.

– Вот твой меч. Бери его и ступай, – Даэрон указал рукой на дорогу, вьющуюся далеко внизу под склоном холма. – Прямо в Ангбанд. И можешь не возвращаться.

Берен вздохнул, думая, чем бы ответить таким, чтобы это нельзя было расценить как прямое оскорбление, но чтоб последнее слово осталось за ним.

– У нас, людей, есть сказки, в которых король посылает жениха своей дочери – или там мужа женщины, на которую положил глаз, да это и не важно; так вот, посылает его за тем, чего на свете нет…

– Меня это совершенно не волнует, – сказал Даэрон.

– Я только хотел сказать, что все эти сказки очень плохо заканчивались… для короля. Прощай, Даэрон.

– Уже «прощай»? А как же твое обещание вернуться?

– Я думаю, что когда я вернусь, ты будешь не очень-то рад меня видеть, и встречаться не захочешь. Так что, мы уже пересекли границу Мелиан?

– Мы вышли за нее примерно на сотню ярдов, – Даэрон указал рукой вниз. – Там – тракт, ведущий в Бретиль. Смотри, чтобы тебя не занесло куда-нибудь еще. В Нарготронд, к примеру.

– Там живет мой король, – Берен взял направление. – Прощай, Даэрон. Прощай, лорд Келеборн, и спасибо тебе.

– Если ты и в самом деле увидишься со своим Королем, – сказал Келеборн, – Передай ему поклон от меня и его сестры. Прощай, Берен, хотя и мне что-то подсказывает, что мы с тобой видимся не в последний раз.