Текст книги "По ту сторону рассвета"

Автор книги: Берен Белгарион

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 81 страниц)

– Лотланнские орки? – переспросил Леод.

– Я что, не прожевал, когда говорил? Да, Лотланнские орки. Или ты хочешь, чтобы они прошлись по твоей деревне?

Леод скрипнул зубами. Он не хотел, но…

– Но нас же всего две длинных сотни.

– Два года тому я был вовсе один, – Берен встал. – Кончай со жратвой, собирай людей.

На рудник они пришли уже после темноты, и охрана прозевала тот момент, когда еще можно было сопротивляться. Рубка была страшной, выбегавших на шум охранников рассекали на части, потому что ярость горцев была велика. Потом победители сбили замки на дверях бараков, где ютились рудничные рабы. С факелом в руке Берен ворвался внутрь. Многолетняя вонь на миг заставила его задохнуться. Груды затхлого, грязного тряпья на полу, поверх сбитых в твердый пласт нескольких слоев загаженной соломы – где-то во всей этой дряни люди и эльфы спасались от холода весенней ночи.

– Лорд Элвитиль!? – позвал он.

Тряпье на полу зашевелилось, как могильная земля, разрываемая изнутри мертвецом, послышался звон цепей, и в свете факелов сверкнули несколько пар затравленных людских глаз. Шагая среди шевелящихся тел и заглядывая в лица, Берен звал:

– Где ты, лорд Элвитиль? Ты жив еще?

– Кто зовет меня? – послышался голос из дальнего конца. – Не ты ли, Берен, сын Барахира? Зачем ты пришел?

– За тобой, – Берен зашагал на голос. – За всеми вами. Рубите бревно, ребята.

Всех узников на ночь приковывали к одному бревну, пропуская длинную цепь через их ножные кандалы и несколько раз прикрепляя к вбитым в бревно штырям.

– Свобода, фэррим! – орали стрелки, расколачивая бревно и цепь топорами. – Свобода!

Берен сам сбил оковы с Элвитиля, попутно рассказывая ему все, что произошло за последнее время.

Элвитиль, как и большинство нолдор, и в рабстве сохранил достоинство, присущее Старшим Детям Эру. Хотя его темные, слегка вьющиеся волосы были коротко обрезаны, а худые плечи покрыты дерюгой, глаза его сияли все тем же ровным светом. Освобожденные нолдор в первую очередь собрали себе оружие охранников и хорошую обувь, и только потом присоединились к тем, кто начал недолгий, но буйный праздник освобождения. Берен зашвырнул взятый у Эрвега меч в шахту, а себе взял меч охранника – похуже, но без черных заклятий на клинке. Взломали камору с припасами и выгребли все, кроме норпейха: его Берен велел вылить на землю, и никто не осмелился ослушаться. Над рудником до утра стоял винный дух, но пили только эль, и только разбавленный: почти всем хотелось драться. Хотя Гили, рассмотрев рудничных, усомнился в том, что они много навоюют. Даже эльфы, которых здесь было десятка четыре (а способных к бою – и того меньше) выглядели усталыми и примученными, а уж люди – и вовсе одни мослы. Если бы не стрелки, тут же взявшие под охрану склад с пищей, они бы сначала передрались, потом объелись до хвори и перепились до полусмерти. Но Берен отдал раздачу еды стрелкам и эльфам, и рудничные, хоть и недолго, и глухо, но какое-то время ворчали, хотя ни один стрелок и ни один эльф не приступили к пище, пока не оделили ею каждого из рудничных – даже тех, кто уже не мог подняться со своей подстилки, и о ком забыли их товарищи.

Гили, ходил по баракам, вкладывал сухари в тощие, черные руки с изъязвленными запястьями, но старался не смотреть рудничным в глаза. Ему было и мерзко и страшно – неужто можно довести человека до такого? И ведь в охране были не одни орки, люди тоже. Такие же, как эдайн. Почему же так получается, почему эльфы могут сохранять в заключении, в рабстве, этот внутренний свет, а люди – далеко не все; один на сотню, и то будет хорошо? Разве можно так бросать своего товарища? И что теперь делать с ними со всеми?

– Треть их здесь оставим, – услышал он краем уха рассуждение Берена – тот собрал вождей возле одного из костров. – Самых слабых, которые могут идти – но недалеко. Кто не угонится за нами, пусть здесь заботится о больных и лежачих. Еды и эля тоже оставим, чтобы они могли отлежаться и окрепнуть. Пошлем сюда баб из тех деревень, где будем проходить. Больше сделать все равно не успеем и не сможем…

Берен, Элвитиль, Риан и Леод провели всю оставшуюся ночь в разговоре. А Гили вместе с одним из антаров Фин-Риана – в дороге, из которой вернулись лишь под утро, почти загнав коней и устав смертельно. Берен забрал у Гили тяжелый и круглый сверток и показал им на воз, где можно было лечь и поспать.

Проснулся Руско за полдень, и совсем не там, где засыпал. Рудник остался позади, на зеленой скатерти долины далеко внизу продолговатым серебряным блюдом лежало озеро Аэлуин, а воз катился по дороге вдоль реки, влекомый двумя волами.

Гили сел. На миг ему показалось, что он тоже плывет по реке – пестрой, бурной и шумливой людской реке, состоящей из горцев разных кланов, рудничных рабов и стрелков. Эта река катилась вверх по течению другой реки, по обрыву над ней, и перекрывала ее шум, гомон горного потока в пору таяния снегов.

– Куда мы едем? – спросил Гили, продрав глаза.

– Это ты едешь, лентяюга, а мы идем! – отозвался поселянин в двух свитах, надетых одна поверх другой – видимо с тем расчетом, чтобы целые места на верхней прикрывали дыры на нижней и наоборот. Через плечо у поселянина был диргол в цвета Рованов.

– Здоров, Руско! – крикнул откуда-то сзади Рандир. Растолкав народ, он пробился к возу. – Только что миновали Бешеный Брод, а теперь идем к Божьей Мельнице.

– Какой? – не понял Гили.

– К Божьей, – пояснил оборванец. – До войны Мэрдиган-предатель хотел, чтобы боги ему тут жернова крутили, и построил запруду.

– Большое дело будет, Руско, – оскалил зубы Фин-Рован. – Большое дело…

* * *

Тяжесть и холод Палантира были последним телесным чувством, когда Берен погрузился в его ровное, молочно-белое сияние. Мысленно он призвал в память издавна знакомую дорогу – мимо Кэллагана, вдоль Ладроса. Сосредоточился.

Кругом прояснилось – Берен увидел пологие склоны холмов, обступивших Ущелье Ладроса, и тени облаков на них. Бурные, пенные воды реки заполнили вейдх целиком, неслись вскачь, способные сбить с ног не то что человека – коня. Фреридуин был еще злее в эту пору: его более крутое ложе мчало воду вовсе с бешеной скоростью, а она из года в год прорывала его все более глубоко. Через Ладрос даже сейчас шло несколько бродов, через Фреирдуин – лишь один, называемый Бешеным.

Дух Берена, как сильная и зоркая птица, летел над рекой, встречь ее течению, но врага еще нигде не было видно. Развалины Кэллагана остались позади, а потом река обмельчала и распалась на десятки рукавов, уходящих в Гвайр, к ледникам и снегам, и вот последний из них свернул на юго-восток, в скалистые ущелья, а дорога бежала дальше, к тому месту, где почти смыкались отвесные стены Гвайр и пологие склоны Эмин-на-Тон. Взлетев на гребень холма, поднималась она над зеленым морем Лотланна – и вот там, вдали, Берен увидел, наконец, то, чего ждал: подобную толстой, темно-серой змее, вооруженную толпу, что вереницей двигалась по пастушьей тропе. Он сосредоточился на ней, птица его духа словно бы снизилась – теперь он мог в подробностях разглядеть каждого низкорослого всадника на волке, каждого пешего раба, волокущего воз или гонящего овец.

Это было не кочевье – когда орки двигаются с кибитками, с женщинами и детьми, и не трогаются с места, пока не опустошат и не выжрут всю округу. Это был военный поход: только мужчины под знаменами из скальпов, с черепами на шлемах, с ожерельями из зубов.

Они будут здесь завтра, решил Берен, прикинув расстояние и скорость, – и перенесся мыслью в другое место.

Лагерь в Моркильском лесу продолжал наполняться людьми. Признаков движения на Север пока не было. Берен внимательно присмотрелся к возам, образовавшим нечто вроде дополнительной стены с юга – да, это были они, тяжелые осадные машины. Легкие, по видимости, – вон те, стоящие на телегах уже собранные и укрытые холстиной. А где Мэрдиган? Он представил себе лицо бывшего друга, бывшего врага – и увидел, что тот сидит своей палатке под стражей, а его воинов караулят орки.

Значит, о побеге Берена Ильвэ уже знает. Но не ищет его: не до того. Саурон ждет.

Он понесся мыслью дальше: к топям Сереха. Сейчас они должны были подсохнуть слегка, ибо в Нижнем Белерианде снег сошел давно, а со склонов Криссаэгрим, что были выше, чем Эмин-на-Тон и Гвайр, сходить еще не начал. Илльо должен тронуться с места прежде, чем Хогг вздуется и заполнит долину – а это значит, что у него не больше шести дней.

Саурон назначил выступление на День Серебра. Не самое удачное время, чтобы перемещаться по дорогам Дортониона – все плывет и течет. Но Саурону, по всей видимости, плевать – он хочет успеть перетащить армию через Топи Сереха до того, как они вздуются. В самом Тол-Сирион войско невелико, и из Хитлума можно проследить за замком – так что Гортхаур не будет там собирать войско, а встретит его уже за Ангродовыми гатями. Это значит, что отряды Моргота уже идут туда через Анфауглит, ибо время таяния снегов – единственное время, когда Анфауглит можно пересечь конно, и воды хватит на всех.

Они будут держаться далеко к востоку от Эйтель-Сирион, чтобы их не разглядели со стен – Берен возносился над серой, безрадостной равниной, которой даже ясный день не мог придать красок.

Вот они. Вот они…

Это было уже не орочье войско – северяне, общим числом тысяч семь, включая рыцарей Аст-Ахэ. Никаких ужасов – черепов со скальпами и зубами, жутких волчьих морд. Они походили на эльфийское ополчение – так слаженно было их передвижение, так ровен конный строй.

Ударная сила. После того как горцы и орки – плохо вооруженные, голодные и злые, имея за спиной Волчьи отряды, которые терзают беглецов и ослабевших – своими телами вымостят дорогу к победе, отдав по две-три жизни за жизнь каждого хадоринга, в игру вступят эти – умелые, надежные, верные…

Хрен вам.

Берен сосредоточился на Эред Ветрин, на замке Эйтель Сирион. На воспоминаниях, в которых остался Государь Фингон. Призвал его, устремившись к нему волей – и увидел.

Фингон был в плавильне – длинные волосы повязаны мокрым платком, короткая и во многих местах пропаленная рубаха без рукавов тоже почти вся промокла от пота. Он следил за тем, как все новые и новые корзины угля летят в печь, и в глазах его металось отраженное пламя.

В руках его был плавильный ковш на длинной ручке. Проба металла. Белая, горячая струя коснулась дна глиняной формы, полетели искры, пошел дым… И в этот самый миг Фингон почувствовал зов. Закончил лить металл в форму, бросил ковш в бочку с водой, огляделся кругом, быстрым шагом вышел из плавильни и остановился, поднявшись на травянистый склон. По его лицу Берен понял, что он пытается различить – был ли это подлинно зов или мгновенное наваждение. И позвал еще раз и еще, настойчиво и упорно: пойди в башню, к Палантиру, Государь – вассал твой призывает тебя.

Фингон что-то крикнул тем, кто последовал из плавильни за ним – ему подали воды умыться, принесли хорошую рубаху, кафтан и плащ. Одевшись, он зашагал от плавильни по склону вверх, к жилым помещениям замка.

Быстрее взгляда – лишь мысль. Берен чувствовал, что внимание и воля его слабеют – и призвал еще одного владыку.

Маэдроса он застал на дозоре, к северу от Рубежа, и почувствовал несказанное облегчение вкупе с беспокойством. В последнюю неделю зимы он послал туда Авана с вестью – на свой страх и риск – что собранные в Дортонионе войска выступят в День Серебра. Если Маэдрос находится к северу от границы – значит, он там с войском, значит, Аван донес весть и ей вняли. Однако где же Палантир? Что, если Маэдрос оставил его в Химринге?

Он позвал и повторил зов, чтобы Маэдрос не думал, будто ему помстилось. И Маэдрос, услышав, развернул коня и помчал его к лагерю.

Берен, почти лишаясь чувств, уронил Палантир и откинулся спиной на камень. О, нет. Только не упасть в беспамятство сейчас, когда он должен… столько всего должен…

Внизу шумела ватага, которую он собрал из стрелков, рудничных, поселенцев ближних деревень, а также тех, кого привели издалека Рандир и Лэймар, деревенский староста, помогавший ему еще в те черные годы. То и дело приходил кто-то новый – и все равно их было мало. До обидного мало. А Маэдрос, даже если тронется с места сейчас, все равно на полдня пути дальше, чем орки. Значит, битву придется принимать им одним…

О, боги, – взмолился он, с трудом поднимаясь и становясь на колено лицом к камню, опираясь на него ладонями, – не оставьте меня сейчас. Когда угодно, но не сейчас. Путь я узнаю поражение и стыд, пусть меня подвергнут худшей муке – но сейчас мне нужна победа. Отец богов, прикажи своим Детям прийти мне на помощь, мы ведь тоже Твои дети, и смертные, и бессмертные. Манвэ, справедливый, помоги мне – ведь над нами десять лет чинили беззаконие. Варда, добрая, помоги мне – ведь ты истребляешь всякое зло. Аулэ, владыка гор, помоги мне, это же твоя земля, ты поднял ее над твердью и обручил с небом. Ульмо, хозяин вод, помоги мне, ведь в этой реке твоя сила, а ты ненавидишь орков. Астальдо, доблестный, король храбрых, помоги мне – ведь ты вдыхаешь мужество и в душу ребенка, если это нужно. Оромэ, славный, помоги мне – ведь моя война против того, кто и тебе противен…

Он умолк, пытаясь в дуновениях ветра услышать ответ, в танце теней и лучей разглядеть знамение – и тут почувствовал зов.

Сначала у него возникло чувство, что на него пристально смотрят – а это чувство редко его обманывало, иначе он уже был бы мертв. Он огляделся, вскочив на камень, окинул взглядом шумную стоянку – но понял, что на него смотрят не отсюда. И словно голос, тише младенческого вздоха, но настойчивый и твердый, позвал: взывавший ко мне! Возьми Палантир!

Он спрыгнул с валуна, взял Палантир там, куда уронил его, снова напряг волю, пристально вглядываясь – и перед ним возник Маэдрос.

Эльф находился в палатке, и нимало не изменился в лице, увидев, что призвал именно Берена.

«Я почему-то так и подумал, что это будешь ты».

«Смотри!» – Берен выпрямился и повернулся спиной так, чтобы Маэдрос мог разглядеть лагерь. – «Мы выступили и будем сражаться. Оказать нам помощь вы не успеете, даже если тронетесь в поход сейчас. Но если мы погибнем – успеете отомстить. Проследи дорогу отсюда до входа в Дортонион из Лотланна. Осмотри чрез Палантир Лотланн – увидишь войско орков».

«Фингон знает?»

«Узнает сегодня».

«Где Саурон»?

«Пока еще не выступил. Войско, набранное здесь, собирается в Моркильском лесу. Если мы падем в завтрашней битве, оно останется на твою долю».

«Ородрет»?

«Не знаю. Я не могу смотреть в Камень часами – быстро теряю силы».

«Мы выступим сегодня же, как только будем готовы», – Маэдрос прервал связь.

Берен укрыл Палантир холстиной и сел, ожидая призыва Фингона. Внизу шла работа, к которой он намерен был присоединиться, едва отдохнет.

«До темноты не успеть» – подумал он. – «Надо приказать женщинам и мальчишкам наделать факелов…»

* * *

Гили казалось, он никогда не сможет заставить себя снова войти в холодную воду. У него и так стучали все зубы, на промозглом ветру он, казалось, ледяной коркой покрылся – и снова в реку!

– Уйй! – сказал щербатый крепкий паренек, заходя в реку рядом. – Й-о-о! Х-хорошо-то как!

Его зубы тоже клацали, он посмотрел на Гили – и чему-то рассмеялся. Гили рассмеялся тоже.

– Кончай ворон ловить! – женщина сунула Гили в руки камень, он передал булыжник дальше… Еще камень… Еще…

Вода прибывала.

– Ежели оно так пойдет, – ворчал следующий в цепочке. – Мы и до утра не управимся… Ох-хо…

– А хоть бы и так! – по рукам пошло небольшое бревнышко. – Тебе что, не терпится с волчьими орками схватиться? Я лучше камни буду ворочать.

– Еще не наворочался? – оборванец с клеймом на щеке закашлялся и харкнул в воду. – Ну, давай, таскай… Я на руднике – вволю натаскался. Жду не дождусь утра – посмотреть, как орк изнутри выглядит.

– Еще кольев! – крикнули снизу. – Кольев, грю, давайте, ежли не хочете, чтобы раньше времени прорвало!

– Будут тебе колья! – гаркнула с берега женщина. – Сейчас обтешу, не дави на шею!

– Это разве колья? У меня – и то свайка толще!

– Ну так своей свайкой и подпирай!

– Не, Бельдис, у него ничего не выйдет! Скукожилось у него от холода-то!

– Как еще твой язык не скукожился? На, забивай!

Плеск воды, стук топоров, отблески факелов и костров в черной запруде… Вода прибывала – теперь она доставала Гили до пояса. Ноги болели от холода…

– Камней!

…Мычали в упряжке волы, трещала под тяжестью булыганов телега…

– Быстрее, быстрее!

– Гили! Руско! Где тебя балроги носят? Ярн зовет!

– Иду! – Гили выскочил из воды. Ветер обжег еще злее, Гили побежал, чтобы разогреть кровь.

– Кто тебя просил лезть в воду? – напустился на него Берен, забыв, что сам же велел помогать… – Ладно, обсохнешь, пока добежишь. Смотри! – он показал на вершину одного из холмов, похожую на странное лицо с длинным носом и без губ, черное на темно-синем небе. – Поднимешься туда, будешь смотреть за долиной. Найдешь палку подлиннее, сделаешь себе знамя, – в руки Гили ткнулся сверток белой ткани. – Как только верховые будут отбиты, а пехота как следует ввяжется в бой – крепко ввяжется, ты понял? – маши им со всей дури! Если они сломают наши ряды – не думай о нас: подавай сигнал. Оружие при себе? Тогда – бегом!

Гили помчался бы во все лопатки, даже не будь этого приказа: от холода спасало только движение. До холма было не меньше мили, и предстояло еще спуститься с Ущелины и подниматься на вершину… Аккурат к рассвету он там и окажется…

Поднявшись к верхушке Ущелины, он в последний раз оглядел запруду в пламени костров и мятущихся факелов. Вода заполняла теперь каменную впадину странной формы – словно какой-то великан ткнул в землю кулаком. Перехлестывая через плотину, она все так же срывалась вниз водопадом, заливая и норовя сбить с ног людей, подпирающих плотину бревнами. Что с ними будет, если прорвет сейчас или в ближайшее время – Гили боялся себе представить.

Он сбежал с холма и потрусил вверх по склону следующего.

* * *

Ранним утром боевые порядки горцев выстроились на склоне под Ущелиной, напротив Бешеного Брода. Воинов в этом войске было – всего ничего. Даже свободных данов там оказалось совсем мало – все больше те, кого вожди поколения Барахира не посчитали бы за войско: батраки, рабы с рудников, юнцы, старики и женщины. Оружие было под стать ополчению: кирки, молоты, косы, загнутые торчком, топоры и дубье.

В первую линию Берен все же наскреб достаточно людей – две с половиной сотни воинов с боевым опытом, вооруженных мечами и щитами, кое-как одетых в доспехи. Правым флангом он поставил командовать старосту Лэймара, левым – старшину рудничных. За ними выстроил стрелков – благодаря подъему долины те могли стрелять прямо поверх голов. Сам же он собирался возглавить серединное… как бы это поточнее сказать… Если бы речь шла о настоящем войске, он сказал бы «знамя». С ним были нолдор Элвитиля – около трех десятков – и те поселяне, которых он находил самыми крепкими и лучше всего вооруженными. На их долю выпадало оттеснить орков поближе к стремнине.

Первому ряду из всех воинских добродетелей нужнее всего была твердость духа, и Берен искренне надеялся, что не ошибся в тех, кого поставил туда. Оставалось надеяться, что и в Скулгуре он тоже не ошибся. Но на всякий случай он выбрал несколько десятков особенно горячих юнцов и послал их на всхолмие по левую сторону от лощины, подкрепив тридцаткой стрелков Леода. Скверно сработанные, слабые охотничьи луки годились разве что позлить противника. Самострелов там было штук тридцать.

– Делайте что хотите, – наставлял он свежеиспеченных вояк. – Хоть задницы им показывайте, но чтобы они обозлились и начали переправляться.

Страшно гордые порученным заданием, стрелки полезли на холм. Остальные сосредоточились в долине. То тут, то там загорались костры – вымокшие за ночь люди сушились и грелись у огня, спали, пекли еду – главным образом тут же пойманных сурков или простые лепешки.

Берен не имел ничего против, но проследил, чтобы все расположились там, где они должны будут стоять.

Солнце уже взошло высоко, когда с холма сбежали двое мальчишек, посланных предводителями стрелков.

– Они едут, ярн!

Берен скомандовал построение, Лэймар затрубил в рог. Люди поднялись, затаптывая костры, построились в ряды за небольшой засекой, стараясь держаться кучками – по селам, по родам, по бревнам, к которым их из года в год приковывали на ночь надсмотрщики…

– Если мы не сдержим первый натиск, это воинство накивает пятками, – тихо сказал Леод.

– Ну так давайте же сдержим, – ответил Элвитиль.

Когда на другом берегу Фреридуина показался авангард орочьей колонны, по рядам людей прошел гомон. Боевой задор, полыхавший ночью, свели на нет усталость и холод; даже те, кто откопал из-под земли завернутые в просаленную тряпку мечи и доспехи, теперь, сравнивая свое неказистое вооружение с блестевшим на солнце вооружением всадников Скулгура, испытывали страх. Но больше чем сами всадники, пугали людей волки под ними. Не такие умные и большие, как твари болдоговых отрядов, они все же были велики и свирепы.

Берен вскочил на коня и свистнул в два пальца, призывая к молчанию. Потом, подняв руку, он проехал вдоль строя из конца в конец, и те, на кого он смотрел, чувствовали, как страх сменяется уверенностью и твердостью.

Голый до пояса, князь был защищен только старинным доспехом, обшитым бронзовыми бляхами. Все видели, что на нем нет ни шлема, ни наручей, ни поножей. Простые кожаные штаны были в грязи и в сосновых чешуйках после ночной работы, а лицо он, по обычаю древних, разукрасил углем и красной глиной так, чтобы издали было видно: он собирается или умереть, или отправить всех врагов на Запад по красной дорожке. Диргол, перекинутый через плечо, прикрывал правую руку.

– Люди народа Беора! – крикнул Берен, вернувшись к середине строя. – Я знаю, о чем вы думаете, глядя на выродков, гарцующих на том берегу. Вы думаете, что вы – голодны, раздеты и скверно вооружены, а они – откормлены, закованы в железо и у каждого – щит, меч и пика. Так вот, ни хрена это им не поможет! Мы голодны потому что они жрали от пуза. Мы вооружены хрен знает чем, потому что десять лет горбатились в кузнях, вооружая их – себе же ковали только цепи. Мы одеты как попало, потому что они забирали себе и шерсть, и шкуры, и кожи, и лен, а если им что-то нравилось из нашей одежды – не брезговали вытряхивать нас из последних рубашек. Мы терпели это десять лет, горцы! Десять лет они у нас вот тут – как клещи, они сосут нашу кровь! – он похлопал себя рукой по затылку. – И сегодня мы поступим с ними как с клещами. Мы раздавим их. Мы их смоем. Мы стряхнем их с себя, или я сын не своего отца! Слушайте, горцы. Пусть тот, кто боится, покинет строй и идет домой! Я не хочу танцевать со смертью в компании трусов. Если мне суждено сегодня умереть – я уйду на Запад с людьми, ни один из которых не пожалеет о жизни раба! У них железные панцири? Отвага будет нашим доспехом! У них шлемы? Наша правда защитит нас лучше всякого шлема! У них копья? Наша хитрость – вот наше острое копье! А когда мы разделаемся с ними, мы заберем все, что захотим! Поживимся тем, что у них в обозе, наденем хорошие сапоги, которые сделаны из шкур наших волов руками наших жен! Тот, кто сегодня умрет, никогда больше не будет голодать и работать на Моргота, воя под ударами бича! Тот, кто сегодня победит, наестся досыта, возьмет хорошую добычу и вернется домой героем! Но тот, кто сегодня побежит, не получит ни шиша! Ну, горцы! Кто из вас идет домой, стирать штаны?

Молчание было ему ответом.

– Кто останется здесь, со мной?

Восемь сотен оборванцев подняли рев, от которого, казалось, сухая трава пригнулась к земле.

– Добро! – когда вопли начали затихать, Берен поднял руку. – Смотрите же, горцы. Вы выбрали. И помните: от нас сейчас не требуется чудес мужества. Не больше, чем мальчишкам при охоте на унголов! Мы здесь не для того, чтобы устраивать благородные поединки – мы просто прикончим ублюдков, и вся недолга! Но мы сумеем их прикончить, только если задержим здесь, где стоим! – он показал пальцем в землю. – Задержим на короткое время – не больше, чем требуется мужчине, чтобы уговорить не слишком благонравную вдову. Но если они прорвут наш строй – нам конец. Поэтому я еще раз повторяю: кто боится – может уходить. Мне не нужен сукин сын, который побежит и своей трусостью погубит всех. Всех, горцы! Потому что от волчьих всадников мы убежать не сумеем, мы сможем только перебить их, стоя здесь! Заклинаю вас вашими же шкурами: если будет страшно, можете дрожать, можете кричать, можете напустить в штаны – все равно мы все мокрые до нитки – но не смейте бежать! Стойте, как бы ни было страшно! Пока мы стоим – ни хрена их волчьи всадники нам не сделают, а знаете почему? Потому что, – он показал на землю, где лежали, дожидаясь своего часа, заостренные сосновые колья. – У нас кое-что подлиннее, чем у них!

На этот раз эхо в долине покатило по склонам раскаты смеха.

* * *

– Что это они там веселятся? – поморщился Скулгур. – Неужели этот размалеванный шут рассказывает что-то очень смешное? Борги! Поезжай на тот берег, остановись на полпути между нами и этими голодранцами. Вызови этого весельчака на разговор и спроси его, что такого смешного он сказал своим людям. Может быть, и мы повеселимся. Заодно передай, что если они хотят унести свои задницы отсюда целыми – у них на это есть ровно столько времени, сколько первый отряд будет переправляться через реку. Иначе мы проложим сквозь них алую просеку, а их скальпы украсят наши знамена, и тогда мы посмеемся еще раз.

– Слушаюсь! – молодой орк тронул свою волчицу, заставляя ее войти в воду. Бешеный Брод обмельчал, но течение все равно было сильным, а волк – не конь, там, где коню по брюхо, волку – по горло. Скулгур поднял руку – за Борги последовали все остальные.

Фреридуин был жадной, злой речкой. Опасной, как все эти горы. Бешеный брод не зря получил свое название – не проходило года, чтобы здесь, на переправе, не тонул кто-нибудь. Только двое всадников могли перейти брод плечом к плечу, так что тридцатка переходила через реку, вытянувшись колонной по пятнадцать, а длинная сотня – колонной по шестьдесят, а знамя – колонной по двести сорок.

Увидев, что переправа будет делом неспешным, Скулгур отдал приказ надеть шлемы и затянуть ремни на доспехах. Они передвигались в состоянии половинной готовности, никто не ожидал такого подарочка. С другой стороны, подумал Скулгур, парням будет полезно размяться перед настоящей дракой. Повторить урок – как бить пикой бегущего человека, чтобы оружие не увязло в теле, как рубить сопротивляющегося пехотинца, как брать в кольцо и резать, словно овец… Стадо взбесившихся рабов – подходящий предмет для такого урока.

Борги остановился на полпути между войском Скулгура и горцами, поднял над головой пику и помахал бунчуком.

Волчица под Скулгуром внезапно дернулась и тявкнула, пытаясь достать что-то зубами из плеча. Кто-то выругался. Кто-то вскрикнул. Орк увидел, что в плече его зверюги болтается, зацепившись наконечником, стрела.

Он поднял голову.

– Орк! – крикнули с одного из холмов, выпятивших свои груди в речку. – Орк, сын шлюхи и вора! Косоглазая тварь, недоумок! Зачем ты взгромоздился на суку, ты же мерин!

Увидев, что ему удалось привлечь внимание Скулгура, горец – совсем мальчишка – повернулся к нему задом, спустил штаны и нагнулся. Потом опять надел штаны, развернулся, свистнул в пальцы и швырнул в орков камень, подобранный тут же. Его дружки с луками и самострелами выпустили новый жиденький залп. Стрелы никого не убили и даже не причинили серьезных ранений, но они раздражали. Гораздо опаснее были камни: они реже долетали, но, падая с высоты, набирали большую силу и били больно даже сквозь доспех.

– Эй, ты! – крикнул Скулгур. – Зачем ты показал мне задницу? Хочешь познакомить ее с моей плеткой?

– Какую задницу, орк? Я показал тебе зеркало!

– Спустись вниз – я сделаю с тобой то же, что делал с твоей матерью и с твоим отцом!

– То есть, вылижешь мне сапоги и поцелуешь меня в зад? Если ты так хочешь – поднимайся сам! Что ж ты не идешь, орк – запутался в соплях? Или своими косыми глазами не видишь, кто из нас я?

Орки ответили потоком ругательств, несколько стрел полетели вверх – и, потеряв при наборе высоты силу, по дуге опустились в траву и камни на холме. Только одна попала в цель – вонзилась пониже спины одному из насмешников. Орки поприветствовали свою удачу свистом и улюлюканьем, но тут на них обрушился целый град камней. Скулгур, хрипя от злости, выкрикнул самое страшное оскорбление, какое только смог выдумать:

– Твою мать имели эльфы!

Ответом был громкий смех. Камни полетели еще чаще. Больше всего эти камни досаждали тем, кто уже начал переправляться на ту сторону: попадая в воду слева и справа, они пугали зверей, а волк, оступившись на переправе Бешеного Брода, вполне мог уйти в омут и утянуть за собой всадника, а мгновение спустя течение отнесет их на двадцать футов от переправы, и никакой возможности спасти их не окажется – здесь крутые берега и есть только один спуск к воде.

Всадники переправлялись, подняв над головой щиты. Пока Скулгур переехал на ту сторону, в щит ему попали трижды. Те стрелки, что успели переправиться, спешились и начали стрелять в горцев. Когда двое или трое оборванцев упали ранеными, стало полегче – они уже не так нахально подходили к самому краю, и кидали камни неприцельно. Зато, приблизившись, всадники Скулгура дали им возможность выбирать булыжники весом побольше, и этой возможностью мерзавцы немедля воспользовались.

Орки переругивались с горцами, обмениваясь стрелами и непристойными жестами и все сильнее входя в раж. Скулгур тоже начал распаляться: никогда еще этот скот не вел себя так дерзко!

Вернулся Борги, более обеспокоенный, чем можно было ожидать после встречи с вожаком шайки босоногих недоумков. Скулгур увидел, что предводитель горцев отъехал к своим и спешился. Кто-то увел его коня за строй.

– Рассказывай, – велел Скулгур. Другие вожди, Кхэру и Орту, подъехали поближе, чтобы слышать.

– Я сказал ему, как ты велел, кхэнно, – Борги поклонился. – Сказал, что если они сложат оружие и сдадутся на милость Повелителя Воинов, то, возможно, сохранят свои жизни. Сказал, что это лучшие условия мира, которые мы можем им предложить…

– Короче, – перебил его Скулгур.

– Он ответил, что они пришли сюда биться, а не мириться. Сказал: «Передай своим хозяевам, что сегодня мы так или иначе положим конец всем нашим обидам и унижениям. Если они хотят остаться в живых – пусть сложат оружие здесь и убираются к Морготу. Если они хотят умереть – пусть нападают: мы встретим их лицом к лицу».