Текст книги "Конвейер неправильных желаний (СИ)"

Автор книги: Beatrice Gromova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

Я уже всё для себя решила.

Теперь я знала, как жить дальше.

– Твои выходки бесцеремонны!

– Бла!

– Ты опозорила фамилию Громовых!

– Бла-бла!

– Ты отправляешься в закрытый пансионат до совершеннолетия!

– Бла-бла-бла!.. Стоп, что?

========== 22. “Финиш. Взлетаем” ==========

– Поздоровайтесь с Беатрисой, вашей новенькой одноклассницей! – радостная и светящаяся, как свеженачищеный чайник, директриса придерживает меня под локоть, чтоб я не вытворила что-нибудь эдакое. Но вторая-то рука у меня свободна.

– Можете не здороваться! – и стопка листков, что секунду назад лежала на столе математички, летит ей в лицо.

Интересно, сколько заплатил ей отец, что даже после того, как я унизила ее подобным образом перед целым классом, она всё равно улыбается мне. Улыбается, ломая скулы, совершенно не натянуто. Видно, там действительно была невъебенная сумма. Единственное, что останавливало меня от членовредительства – уголовный кодекс, который прижимал. Конкретно так. Была б моя воля – сожгла бы к хуям этот пансионат, но нельзя.

Перед отъездом мне тонко намекнули, что, если со школой вдруг случайно что-то случится, то меня вообще больше никогда не найдут. Слова были услышаны, батя прямым текстом послан нахуй, а я втащена в машину и увезена хуй знает куда.

Вся культура вышла из меня ровнехонько в тот момент, когда меня приложили головой об крышу машины, чтоб запихнуть сопротивляющуюся меня в салон.

Поэтому сейчас я стояла перед двадцатью девушками в идеально наглаженной форме, косами на длинных волосах и бантами, и я неосознанно тянусь рукой, чтобы пригладить топорщащийся пушок на затылке.

– Ну что, сучки, готовы прогибаться?

Судя по недобрым взглядам, они были готовы.

Злобная ухмылка расползалась по потрескавшимся губам, и я уже приготовилась творить чудеса, чтобы поскорее вылететь отсюда.

– Громова! – набатом разносится по стенам визгливый голос директорши, а я, весело улыбнувшись соседкам по комнате, спрыгнула со своего второго этажа, поправляя фланелевую юбчонку.

На огромной, только что отремонтированной стене, прямо напротив главного входа, красовалась красивая надпись, написанная по всем правилам каллиграфии: «Директриса – продажная шлюха, которая сосет за бабки. Громова Беатриса Игоревна». И подпись оставила, чтоб, не дай боже, не спутали меня с кем.

– Громова! – Ну кто ж знал, что именно сегодня приезжает стандартная проверка от государства? Я, конечно же! Иначе зачем всю ночь маркерами выводить и красить все это с фонариком с телефона.

Но меня, вопреки всему, не выгнали. И после второй такой шалости не выгнали. И после третьей. И после четвертой. И после шестой. И после десятой.

Идеи в конце-концов, кончились. Просто не было ничего, что я бы не использовала.

Ни одной пакости, ни одной шутки не осталось в моем арсенале. Я даже слив в душе ночью прокладками забила, а потом в шести душевых включила воду и затопила весь первый этаж. Я и девушек между собой стравливала. Хамила учителям. Ничего не делала, клала хуй на всё. Быдлила, как только могла. И ничего!

Мне уже теперь просто было интересно, где находится предел её терпения, ведь эта женщина выносила мои выходки целых четыре месяца.

Четыре месяца, за которые я успела растрепать нервы всем и себе в том числе. Потому что шёл август. Шёл август, в котором у меня день рождения.

До шестнадцатого августа – дня, когда за мной приедет «муж» – оставалась всего неделя.

Для побега у меня было всё: план, достаточная сумма денег, желание. Но не было выхода с территории чёртовой школы, потому что трехметровый забор мне не преодолеть даже с безумным энтузиазмом. Только через главные ворота. Или подкоп, что было ну уже высшей степенью маразма.

Так я и сидела на окне, сверля взглядом то собранную уже как четыре месяца сумку, то главные ворота, которые были наглухо закрыты, и открывались только когда кто-то из учителей уезжал домой на выходные.

Озарившая меня догадка заставила больно хлопнуть ладонью по лбу и поразиться своей тупости: я ж ещё тогда, в первый день, могла просто спрятаться в салоне машины одной из учительниц, а потом, в городе, просто разбить окно и уйти!

Боже, какая же я тупая!

Улыбнувшись самой себе, залезла на свой второй этаж и, закутавшись в свое тёплое одеяло, улыбнулась, ожидая следующей субботы – дня моего рождения, когда я смогу стать полностью свободной.

Пробраться в старенький мини-купер такой же старенькой учительницы музыки не составило труда. Даже с заднего сидения, куда я забилась, прижимая колени к груди и вжимаясь в сидение спереди, я слышала, как бушевал отец, лично приехавший за мной три часа назад.

Он орал, метал молнии, пинал всех, кто пробегал мимо, но найти меня не мог.

А я улыбалась, смотря на экран, на котором светился электронный билет на самолет.

Мне уже восемнадцать, теперь я могу быть полностью свободна.

Когда хлопнула передняя дверь, а грузная учительница села за руль, я задержала дыхание, стараясь даже не моргать: было страшно, ведь если она сейчас заметит меня, у меня будут проблемы. Большие проблемы.

Даже когда на голову мне приземлилась её сумка, я не произнесла ни звука.

– Анна Григорьевна, а что за кипиш?

– Да потеряли кого-то из девочек. Небось закрылась где в туалете и рыдает из-за несостоявшейся любви. Только зря пыль подняли, открывай ворота, меня муж ждёт.

– Хороших выходных.

И она наконец-то тронулась, а я смогла расслабиться и убрать руки от лица. Облегченный вздох сам собой вырвался.

На место страха пришла дикая эйфория от того, что вот, ещё час, буквально шестьдесят минут, и я буду полностью свободна. Что больше мне никто не указ.

Теперь я сама по себе.

Пришлось ждать ещё пару часов, пока доедем до города, и пока она уйдёт к себе в квартирку. И только тогда я смогла выйти из машины, – что удивительно, она даже её не закрыла, – настолько доверяет району?

Хотя мне даже грех жаловаться, ведь всё идет слишком хорошо и просто, и это заставляет напрягаться.

Напрягаться всю дорогу до аэропорта. Напрягаться всё время до своего рейса.

И напрячься ещё сильнее, когда вижу в толпе таких же пассажиров его льдисто-голубые глаза.

Злые и бездонные.

До рейса еще два часа, и я не знаю, куда бежать, а бежать хочется. Потому что сейчас начнутся упрёки, просьбы не уезжать, попытки остановить. Как он вообще меня нашел? Все отцовские жучки я сняла и выкинула ещё в студгородке! Да даже билет заказан на имя Беатрисы Ким! Паспорт с таким же именем и моей фотографией лежали на дне рюкзака, до отказа забитого отцовскими деньгами, которые я снимала по всем возможным банкоматам, попадающимся на моем пути. Стащить у него одну из многочисленных банковских карт не составило труда. Поэтому страшно мне сейчас было вдвойне.

– Поговорим? – предложил учитель, подходя ко мне и протягивая руку.

– Нет! – сказала уверенно, так, чтобы невозможно было найти скрытого подтекста. – Нет. Мы не будем говорить или заниматься чем-то из того списка, что ты можешь мне предложить.

– Уверена? – Он подошел вплотную к сидящей мне. Задрав голову, посмотрела на самоуверенное лицо истинного самца.

И вдруг накатило.

Чувство всеобщего подчинения нельзя описать, его можно только почувствовать. Но вот сейчас, смотря на него снизу вверх, хотелось почему-то встать на колени и попросить наказать меня. А ещё хотелось назвать его хозяином. Вот сейчас, стоя вот так, он был невероятно прекрасен. Возможно, только в эту секунду я осознала, какой мужчина бегал за мной почти полгода.

И только поэтому я согласилась. Потому что ему сейчас нельзя отказать.

– Ладно, хорошо, уговорил, пойдём, поговорим. Но куда? – Я встала, плотно прижимая к груди дорогую сумку. И сама сумка была отнюдь дешевой.

– Через улицу отель, у меня там номер.

И я пошла. Как кролик за удавом. В его истинно удавье логово, откуда ход мне будет только вперед ногами.

В номере было… симпатично. Темно и симпатично. И богато. Интересно, с каких пор зарплата стандартного учителя русского позволяет оплатить такие номера?

– Скажи честно, – разглядывая зеркальный потолок с подсветкой, я мялась на входе, боясь проходить дальше. – Ты подрабатываешь сутенёром?

– Что? – изумился он, а потом рассмеялся, стягивая с себя черную майку. А чего это он раздевается? Всегда знала, что он латентный извращенец. Хотя все мысли буквально пулей вышибло из моей головы, когда моё внимание зацепилось за его перекатывающиеся мышцы груди и живота. Всё, меня можно выносить.

Учитель что-то втирал о том, что школа – не его основной заработок, просто то, что хотел от него отец, и он пошёл в пед как дань уважения ему. А я смотрела на то, как он расстегивает ремень. И вдруг желание принять в этом участие затопило с головой.

Злосчастная сумка полетела вниз, глухо ударившись о пол, а я в два шага преодолела разделяющее нас расстояние и накрыла его руки своей, другой обвивая шею и подтягиваясь для поцелуя. Но до губ мне было слишком высоко, так что я просто зажала зубами кусочек его молочной кожи на шее и чуть втянула его, лаская языком.

Мужчина шумно выдохнул и, кажется, только сейчас осознал, что вообще происходит.

– Мы, вообще-то, поговорить хотели.

– Потом, – хрипло прошептала я, сама расстегивая его ремень и до колен спуская штаны. – Всё потом.

Момент накрыл меня с головой.

Такое я чувствовала только однажды, когда на одном из приемов меня зажал на тёмном балконе один из детишек отцовских партнеров. Губам тогда не досталось ни поцелуя, зато шея и грудь просто изобиловали этим. Тогда нас прервал кто-то из старших, но этот ком между ног я не забуду никогда.

И вот сейчас этот узел снова завязывался и тянул вниз, и причиной тому был злосчастный учитель, который испортил мне всю жизнь, но вместе с тем повернул меня лицом к моему выбору, а не тому пути, что выбрал для меня отец. И мне было важно сказать ему спасибо за это.

Это была просто дань уважения. Чистая страсть, присущая лишь животным. Ни о какой любви с моей стороны и речи не шло. Но было до дикости приятно, когда Саша таки взял себя в руки, а меня своими мощными ладонями под задницу, поднимая над полом и заставляя обнять ногами его торс.

Было до жути неудобно, и мне постоянно казалось, что он меня уронит, поэтому неосознанно тянула ноги вниз, чтобы слезть. Но эту попытку пресекли, усаживая меня на тумбу, предварительно спихивая с нее всё, что не было прикручено.

Учитель не переставая таранил мой рот языком, и я отвечала ему таким же напором, кусая его губы и язык, периодически зажимая их зубами и проводя по ним языком.

– Ты, Громова, вообще тупая, меры нет, – просто сказал он, перенося меня на кровать и кидая на неё, вышибая воздух из лёгких и нависая надо мной.

– Сам тупой, мудак! – огрызнулась я, толкая его на спину и запрыгивая сверху, в ходе чего случайно отдавила ему коленом руку и ударила локтем в бок. Но это же такие мелочи, когда сидишь на такой охуетительной груди, ласкаешь её пальчиком с длинным зелёным ноготком, проводишь по соску языком и слышишь ответный стон в ответ. – М-м, малыш, а я и не догадывалась, что ты такой чувствительный.

– Сука, – выругался учитель, пытаясь пошевелиться, но я прочно угнездилась на нем, цепляясь коготками за плечи и ёрзая задницей по вставшему колом члену. Какой же это нереальный кайф. Он – кайф, ситуация – кайф, адреналин в крови – кайф. – А я и не знал, Громова, что ты такая борзая.

Я неприятно поморщилась и сильнее сжала бедра, буквально вдавливаясь в его стояк, от чего парень закинул голову и застонал.

– Не называй меня по фамилии. Она больше не моя. И она ужасна.

– А как же мне тебя называть? – хрипло спросил учитель, сминая руками красное покрывало и пустыми глазами смотря на меня.

– По имени. Оно тоже ужасно заёбистое, но гораздо лучше фамилии.

А потом я сползла ниже и спустила трусы, выпуская радостно качнувшийся член. Учитель застонал.

Боже, какой же он чувствительный! Просто ужасно! Или удачно. Тут как посмотреть.

Даже член у него был идеальным: не длинным, что достают до глотки, но и не короткий, сантиментов шестнадцать-девятнадцать. Плотный и упругий с мягкой кожей и приятный на ощупь.

Идеальный.

Чуть сжала у основания и провела вверх-вниз. Учителя просто выгнуло дугой. Мне нравится трогать его.

Ебическая бого-мышь! А что будет, когда я его в рот возьму?

Эта мысль потрясла до глубины души. Я просто вдруг поняла, что хочу его облизать. Слизать капельку смазки, выступившую на оголенной головке, провести по бешено стучащей венке по стволу вниз.

Это всё была интересная и познавательная игра. До жути будоражащая игра.

И я поддалась своим порывам, хватая в плотное кольцо губ головку и втягивая глубже.

У учителя, кажется, остановилось сердце, потому что, пока я руками изучала его достоинство, он чуть тихо постанывал и двигал в такт бедрами, а когда я провела языком по головке, он просто замер. Не шевелился. Отключился.

– Эй, Сашенька, ты там не сдох? – с издевкой произнесла я, выпрямляясь и переплетая короткие волосы в хвост.

– Сдох, – честно признался он, поднимаясь на локтях. – Громова, что это сейчас было? – И его оглушила звонкая пощёчина.

– Я, кажется, предупреждала, чтобы ты так не называл меня!

Всё, что сейчас происходило – было правильным до корки черепа. Сейчас я была сверху, я руководила, я была хозяйкой. А он мой маленький раб.

Раб, который так преданно заглядывает мне в глаза, ища моего одобрения.

Всё было крайне органично.

Никогда не интересовалась БДСМ-ом, но вот сейчас, вдруг, почему-то захотелось приковать учителя к кровати, а на его чудную шейку натянуть ошейник. Эта мысль заставила ещё сильнее потянуть низ живота. Ужасно приятное чувство. Просто непередаваемое.

– Громова… Бята… Любимая! – выдохнул он, выгибаясь дугой и кончая мне в руку, когда я сильно сжала член за это его «Громова».

– Очень мило, – сжала губы я, вытирая руку о простынь и слезая с его колен, усаживаясь в по-турецки рядом, сверля его всё ещё выгнутую дугой тушку злобным взглядом. – А вот теперь я искренне надеюсь, что ты сдох.

– Прости, – облизнул он губы, наконец-то расслабляясь и поворачиваясь на бок, заглядывая мне в глаза.

– Да чё те сказать, да, – закатила я глаза. – «Прости» – передразнила его, смешно корча рожу. – Что с тебя ещё взять. Не знала правда, что за таким альтер-эго-мачо-мэна скрывается такой зажатый скорострел. Это забавно.

– Ты меня врасплох застала! – заорал он, подскакивая на месте, вызвав у меня взрыв хохота.

– Ути-пути, какой злой и грозный! – И захохотала ещё сильнее, хватаясь за живот. – Подумал бы обо мне, хулимёт. – И согнулась пополам, чтобы уйти от кинутой в меня подушку.

– Не беси меня! – злобная сволочь снова проснулась в нём, и Саня поднялся на ноги с другой стороны кровати. – Я в душ, и как только я вернусь – мы поговорим! И разговор будет долгий.

Две вещи произошли одновременно: пошла вода в душе и завибрировал мой новый телефон, оповещая о вылете через сорок минут. Ровно столько мне нужно, чтобы добежать до аэропорта…

Взгляд на дверь в ванну, взгляд на сумку, полную денег и новых документов, обеспечивающих мне счастливую жизнь и свободу.

– Ну вот, а теперь, милая, мы поговорим. – Он вышел из душа буквально пятнадцать минут спустя. С замотанными бедрами и полотенцем на голове.

Уверена, будь Громова тут, она бы повторила свой трюк снова. Но её не было в номере. Не было и в коридоре, куда Саша вылетел, как только увидел смятые простыни и пустоту.

Он был зол. О, боги, как же он был зол! Была бы здесь эта белобрысая дура Громова, она бы получила крепкую затрещину по черепу. Настолько крепкую, что она бы вышибла все глупости из её светлой прекрасной головки. Но Быков мог лишь бессильно метаться по номеру в поисках своей одежды, чтобы броситься за ней. Остановить, оставить её рядом с собой.

Но Громовой уже и след простыл. Было бесполезно что-либо делать.

Он не знал ни рейса, ни даже места, куда бы эта шальная могла отправиться.

Негодяйка, вот уж действительно!

Кто бы мог подумать, что такая зашуганная собственным отцом тихоня может выкинуть такой трюк.

А Громова тем временем бежала. Придерживая рюкзак за спиной, она неслась по тротуарам незнакомого города вперед – к аэропорту. К своему единственному шансу быть свободной.

Бежала и хотела бы чувствовать сожаление… Но она не чувствовала. Не было того неприятного осадка, что мы испытываем, когда совершаем неверный выбор и знаем об этом.

Она оставила ему сообщение. Оставила напоминалку на телефоне, которая зазвонит тогда, когда она будет уже за океаном. Далеко-далеко отсюда.

И Громова весело улыбалась, скача по залу аэропорта к стойке регистрации.

Улыбалась и когда садилась на свое место, улыбалась стюардессе, которая улыбалась в ответ. Сейчас всё улыбалось уже-не-Громовой.

Уже-месяц-как-Ким смотрела в иллюминатор. Смотрела на отца в здании аэропорта, раздающего указания. Но сейчас их разделяли целые метры и уже взлетающий самолет.

Ким не жалела ни секунды ни о чём.

И сейчас, отправляясь в страну Восходящего Солнца, Беатриса знала, что впереди её ждет лишь то, что хочет она сама: самый лучший универ, хорошая и свободная жизнь и лишь то, чего она добьется сама, а не то, что для неё предрешил отец.

Сейчас Беатриса Ким, без преувеличений, была самым счастливым человеком на свете.

Быков депрессовал. Депрессовал крепко, конкретно и уже неделю.

Даже Ящер, у которого у самого баба была проблемная, не знал, как исправить ситуацию и помочь двоюродному младшему братику. Кирилл просто курил в окно, наблюдая, как младшенький глушит кофе с коньяком.

– Слышь, алкашня… – хотел было окоротить его Ящер, но его самого окоротила звонкая затрещина.

– Молчи, душевный Айболит местного разлива. – Рыжие волосы, туго стянутые в колоски, хлестнули его по лицу, когда девушка резко развернулась, ставя перед начинающим алкашом кружку с крепким чаем с лимоном, а обиженный Ящер просто встал и ушёл, оставляя девушке самую сложную часть – быть психологом. – А ты прекращай синячить. Не навсегда смоталась. Я попрошу кое-кого, они поспрашивают, узнаем, куда твоя благоверная свалила. Не сцы главное, синячина начинающий. Ты скок уже школу херил?.. Бож, говорю как мамашка твоя! Я те чё, в няньки нанималась? – И теперь божья кара посетила затылок уже Быкова-номер-два. – Живо встал, сопли на кулак намотал и пошел работать, мудоёбище.

– Слышь, э! Ты чо начинаешь?!

– Быков, ты на меня быдлить надумал? – разозлилась рыжая, размахивая охотничьим ножом, которым буквально секунду назад нарезала варёную курицу. – Я твоему брату хуй на уши наматываю, а ты вообще для меня как мужик не котируешься!

– Чё! – воскликнул оскорбленный, подпрыгивая на месте и почти переворачивая стол.

– В очё! – улыбнулась она, засовывая противень с картошкой и курицей в духовку и параллельно другой рукой закидывая в рот горсть таблеток. – Ну вот, пытаешься огрызаться – значит в норму пришел, а теперь собрал два трико и попиздовал к себе домой бриться, а то на бомжа похож.

– Слыш, Романова, а не пойти ли тебе на хуй? – устало спросил он, усаживаясь обратно и хватаясь за голову.

– Я с радостью сяду на хуй твоему братцу, но только если ты съебёшься из нашей квартиры. Да. Так что… Просим! – И она жестом указала на входную дверь, виднеющуюся из прохода кухни.

– Как он вообще терпит тебя? – риторически спросил парень, потирая заметно отросшую бороду ладонью и отмечая, что рыжая права, и побриться было бы неплохо.

– А он не терпит. Он меня периодически бьёт. А ещё я сосу отменно, так что… – И она, зажав в руке огурец, сделала вид, что заглатывает его, и звонко рассмеялась, когда слишком «нежный» Быков скривился. – Во-о-от!

– Ну вы ваще пиздец конченные, – пробормотал он, поднимаясь из-за стола и хватая рукой подставленный на тарелке бутер. – Пошёл я, пока вы меня в свои игрища не затянули, извращенцы.

– Стоять! – И Быков буквально замер на месте. – Всегда мечтала о тройничке, да Кира не соглашался, а тут бра-ат…

– Да иди ты нахер, – злобно махнул он рукой, понимая, что девушка брата только стебётся.

И уже собираясь уходить, Александр спохватился, что телефон-то его лежит в зале.

– Кир, отдай телефон, – зайдя в зал и увидев, что брат втыкает в экран телефона пустым взглядом напряженно попросил Быков-младший.

– Саня, тебе лучше этого не видеть. Следующий недельный запой мы с Малышкой просто не вывезем. – Нервно усмехнулся он, стараясь спрятать телефон в задний карман.

Саша не стал отвечать, он просто вырвал смартфон и сам уставился туда, куда смотрел его брат пару секунд назад:

«Я, конечно, ничего сказать не хочу, но, прости, милый, но ты не вписываешься в мои планы на ближайшие пять лет. А там как карта ляжет :Р»

Смайлик добил Быкова просто до конца. Эта маленькая стерва показывала ему язык. Дразнила его. Ей ли его дразнить? После того, как она сбежала от него, оставив лишь запах кожи и цвет глаз в воспоминаниях. Ах, ну да, ещё разборки и драку с отцом. Это вообще эпично было.

Но сейчас он видел всплывшее оповещение поверх всех окон и почему-то улыбался.

Ведь теперь ему было проще справиться с собой. Справиться с тем, что она оставила его, ведь она, как тот Карлсон, улетела, но обещала вернуться.

А когда она вернётся, он не сдастся так просто.

И Быков улыбался сам себе, игнорируя всё вокруг.

Потому что у него появился шанс. Она подарила ему этот шанс, даже практически втоптав в землю.

И, выходя из квартиры брата, он лишь краем глаза обратил внимание на сплевывающую в кухонную раковину девушку, но не придал этому значения, ведь он был слишком счастлив, чтобы решать сейчас хоть что-то.

Он тупо улыбался экрану, улыбался сообщению, что оставила она, спускаясь по лестнице.

И уже завтра он, бритый, свежий и трезвый, будет вести продлёнку у 4 «А» класса, даря детишкам свою счастливую и широкую улыбку.

–

Знаете, это пиздец сложно ставить “Финит” на этой работе.

Ну

потому что она

сложная

моя

родная

она мне даже ближе, чем поиграем

хотя

Не, Поиграем я люблю больше, потому что Ярослава не такая заебистая, как Бята, с ней проще.

И я была так рада снова писать за Романову, строки лились сами

но

чет я не туда зашла

в общем

Это финал.

Нет, не так,

ФИНАЛИЩЩЕ

И мне хотелось бы многое сказать, но слов не хватает.

Действительно не хватает, ведь это вторая крутая и крупная работа, осиленная мной, которую, я вне сомнений, люблю.

И вот только не надо мне вопить, что конец не счастливый!

Конец охуеть какой счастливый, потому что конец счастливый, когда все герои получают то, что хотят.

И все получили все, что хотели. Абсолютно. Громова – долгожданную свободу. Быков – отсос:D(ну это ж Бык, че с него взять)

И очень хочу сказать невероятное спасибо вам всем, что остались со мной. Что продержались до конца. В особенности хочу сказать спасибо тем умничкам, кто не спрашивал про вторую часть Поиграем. Респект вам, и поклон!

Lenkaeminem

its_atmosphere

Инкогнита

Lina Ramms

Depression…

Suzuki Nookie

Это из серии “Страна должна знать своих героев!”

Спасибо вам, котики, что на протяжении всего времени были со мной.

И будьте уверены, я знаю каждого, кто хоть как-то показал себя: написал отзыв, подарил подарок или постучался в личку. Я знаю и люблю вас всех, знайте – вы замечательные.

Все, без исключения.

Работа получилась

ну

почти такой, какой я ее задумывала.

В конце они должны были быть вместе, но это вот произошло как-то само собой. И вообще я поняла, что Бята нупиздец я. Всм мы очень с ней похожи – тоже тупые в отношениях, как ракушки:D

И много было задумок, и я реализовала большинство. У меня был целый список того, что я хочу от этой работы(возможно, когда будет настроение, я кину ссылку на свою созданную именно для этих целей инсту(пока я заполняю ее своим бабским бредом:D) и вот туда выложу фотку тех листиков. У меня даже смены Бяты были написаны! Эта работа была продуманна от А до Я! Но получилась, на мой взгляд, скучновато.

Это было пиздец сложно для меня.

Да.

Ну, собственно, заканчиваю, но не прощаюсь:)

Ждите меня через пару месяцев с новыми подгонами, а пока я ухожу в заслуженный отпуск – буду отмокать от Громовой и стараться придрочиться к Акире(просто потому, что другого выхода у меня нет, потому что этой работы ждет(я на это, по крайней мере, надеюсь) моя дорогая подруженька, так что она меня подвесит, если я не напишу её:D)

А еще давайте дружно скажем СПАСИБИЩЕ моей бете – Einey – которая взялась редачить фик с самого начала, а это пиздец труд трудецкий! И лапуля выполняет свои обязанности на все сто!

(672)

До следующей работы, Котятки:)

С любовью, ваша РМ❤

========== Только для тех, кто готов понять мои чувства. Душеизлияния автора о работе. ==========

Ну

вот и пришло время написать это. Пришло время моего глубокого разочарования в работе. У меня такое бывает, когда я нахожу огромные изъяны в них.

Конвейер – мой сплошной изъян. Работа должна была быть абсолютно не такой. Совсем. Я была полностью недовольна, пока писала её. Она была мрачная, грубая, неотесанная. Как не огранённый алмаз. И это я не к тому, что работа до пизды прекрасная, аналогия с развитием. Если бы я уделила тексту чуть больше времени, вложила чуть больше души, то в итоге получилось бы то, что было изначально в моей голове. И мне действительно стыдно за это.

И работа шла действительно тяжело. Каждая глава была ужасным усилием и, я бы даже сказала, насилием надо мной. Но так было не сначала. В первых главах Конвейер мне нравился, а потом просто пропал огонек.

А тут, буквально на днях, /позавчера/ я наткнулась на мангу “Дневной звездопад”. Не спала всю ночь, читала, переживала, ворочалась, потом еще час проревела от несправедливости, в восемь легла спать, в одиннадцать встала и попиздовала на пары.

Вот я вообще к чему веду: работа дала мне то, что не дала вам я. Она дала мне романтику. Самую настоящую. Ту, что заставляет сердце останавливаться. Я умерла шесть раз, пока читала эту мангу. И я так же хотела, чтобы умирали и вы от моей работы. Но у меня не получилось достойно её подать вам.

Я хочу переделать эту работу. Написать её с нуля. Хочу дать вам нормального учителя и нормальную ученицу. Хочу дать то, что дала мне Мика Ямамори /автор Дневного звездопада/. Хочу дать вам ту же магию.

Но история уже написана, и как бы я не старалась, изменить я ее уже не в силах.

Но я способна на еще одну работу.

Этот кусок будет просто что-то типа “что бы было, если бы Бята была более нормальной, а Бык был бы более приземистым”.

Вне сомнений, если бы я встретила ее /мангу/ хотя бы полгода назад, вы бы не увидели конвейер таким, какой он есть. Он был бы лучше. Обдуманнее. Усовершенствованнее.

Он был бы больше похож на то, что я хотела дать вам вначале. Ведь этот Конвейер – только кости того, что варилось в моей голове.

Я хотела горько-сладкую волшебную историю первой любви, но, блядь,я не смогла дать всего в полном объеме. И у меня дикая депра из-за этого.

Такое у меня постоянно после чего-то годного. Я так же умирала после “Твоя Апрельская ложь” или “Haikyuu!!” или.. или… или много чего ещё. Но было много работ/аниме/манги /фанфиков,которые заставляют сердце замирать. И я старалась ровняться на них. Старалась заставить ваше сердце замирать так же, как и мое, но у меня не получилось.

Простите,

Сатсуки – идеальный пример того, каким Бык должен был быть. Изначально он делался как мой идеал. Я всегда делаю персонажей такими, каких бы хотела видеть рядом с собой в реале.

И Сатсуки – мой идеал.

Просто у меня сейчас сердце разрывается. Потому что я влюбилась. Влюбилась в героя манги. В его улыбку и мысли. Влюбилась в того, кто действительно достоин быть любимым. И я хотела, чтобы и моих персонажей влюблялись. Чтобы я была достойна того, что ради меня люди не спят ночами, лишь бы дочитать. Чтобы из-за моих героев у читателей останавливалось сердце. Чтобы вы рыдали навзрыд из-за несправедливости, потому что он был достоин того, чтобы она осталась. Но Бык не был достоин.

Он не такой поверхностный, каким хочет казаться, но и не достаточно глубокий, чтобы влюбляться в него. А Бята… Она вообще получилась не такой.

По моей задумке, она была жертвой домашнего насилия /что, по сути, получилось/, но это лишь закалило ее. Научило быть самостоятельной и отвечать за себя. Гордой и независимой. Неспособной любить.

А я хотела, чтобы она была мягкой, доброй, веселой, но немного стеснительной. Девушка, которая бы была достойна любви такого учителя, как Шишио. И вот я все это вам печатаю и просто плачу, потому что реально стыдно за то, что недодала вам.

За эту ебучую романтику, на которую меня банально не хватило. Я вообще человек сам по себе не романтичный. Каждый раз, когда читаю что-то типа “он яростно кинул ее на стол и вошел без предупреждения” /добавим еще дохуищщу красивых и романтичных описаний/, в голове так и крутится “Синяки на локтях, больная спина и лопатки, возможно, порванная матка, но трещины на стенках матки ей точно обеспечены” и все такое. И это находит отображение во всех моих работах. Я не умею делать людей счастливыми. Это подсознательно.

Но эта манга. Эта чертова манга, которая заставила всю мою душу вывернуться наизнанку. У меня нет слов. Есть только слёзы.

И я не могу переписать Конвейер даже если захочу, потому что вы его не примите, и он получится даже хуже, чем есть.

Но я могу написать еще одну работу. Вложить в нее все, что камнями осело у меня на сердце после прочтения “Дневного звездопада”.

И я решилась на это потому, что я нашла того самого учителя. Нашла достойного. Нашла такого, с кем я захочу оставить героиню. И это будет не Бята. Это будет совершенно другая девушка. С другим характером. С другой жизнью. Я наконец-то нашла того,на кого могу ровняться.

Мой милый Сатсуки.

Я хотела сказать так много, но написала так мало. Даже если я напишу сто страниц, это все равно не отразит того разочарования от работы, что я испытала. У меня просто не достаточно таланта, чтобы отобразить все то, что крутится в моей голове.

Я не смогла дать вам в полном объеме всего того, что вы заслуживали получить от этой работы. И я буду всю жизнь винить себя за это и извиняться перед вами.

Собственно, за сим хочу завершить эту исповедь.