Текст книги "Конвейер неправильных желаний (СИ)"
Автор книги: Beatrice Gromova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
– Почему солнышко? – это все, что она, блядь, из моей тирады вынесла?
– Свети и не выебывайся, – устало массирую переносицу, поправляя очки и раскрывая личное дело. – Ладно, быстрый экскурс: в старой школе пела, плясала, стихи читала. Училась норм, в спорте ноль без дырки, – Карасёв, не смей к ней лезть, тебе потом за это лично я мозги вынесу, – умеет садиться на шпагат, в принципе, ничего необычного. Вопросы есть? – Оглядываю класс поверх листов. Сама Вика стоит чуть сзади, не понимая, что вообще происходит. Ничего, когда Люба впервые попала к нам, она прошла ровно через то же.
– Ага, – Кириллов поднимается с места со своей фирменной Чеширской улыбкой, у я закатывают глаза, предвещая очередной пошлый вопрос: – размер груди у нее какой?
– Антон, ну ё-мое, ты к кому с этим вопросом, а?! – возмутилась я, перебирая бумаги и посматривая на экран телефона, в котором был диалог с ее бывшей одноклассницей. Должны же мы знать, с кем имеем дело. – После уроков подойдешь и спросишь у нее! Можешь даже потрогать, разрешаю!
– Э! Это как понимать? Ему, значит, можно, а мне нельзя? – Карасёв тут же подскакивает так, что парта чуть не успел вместе с ним, и некоторые смеются над ним, переглядываясь.
– Он постоянно покупает мне шоколадки, когда у меня плохое настроение, – я шутливо подмигиваю Антону, прикрыв одну сторону лица документами, что вызывает еще больше смеха. – Так что считайте, что судья куплен. Еще вопросы? – Одинцовская поднимает вверх руку, придерживая подол платья, – Да?
– Как ладит с коллективом?
Я на секунду зарылась в бумаги: – судя по записям и тому, что говорит ее одноклассница: с коллективом норм. Не выебывается, списывать дает, если что, помогает в мелочах. Адекватная, вроде. – Удовлетворившись ответом, шатенка села, доставая из пенала карандаш и что-то помечая для себя. – Дальше?
– Из-за чего выгнали из школы? – Олег Лукьяненков, эдакий качек, на руке которого могут повиснуть все девочки нашего класса, и он спокойно будет ходить с ними весь день.
– О, а это, дорогуши, вишенка на нашем тортике! – Я предвкушающе потерла лапками и зачитала с экрана: – «Пьяный дебош с нанесением тяжких телесных»! А! Как вам? – класс удивленно загудел! Конечно, кто ожидал такое от этой скромницы с двумя косами и в платье ниже колена. – Не ожидали? Я тоже. Но там она впрягалась за своих, так что норм. Кстати, Шалова, у нас в субботу волейбольный матч, а после махач кулаками, ты с нами?
– Громова! – буквально визжит Оля, опираясь руками на парту и пылая праведным гневом. – Ты ебанутая? Тут же учитель сидит! Он ж прикроет нашу лавочку и не будет махача!
– Какой учитель? – Я чуть отошла от учительского стола. – Этот? – Саша сидел, все еще с ногами на столе, и пялился в экран смартфон, смотря видео в наушниках. – Он в них ровно с моей фразы « априори». Это его стоп-слово, оно у него вместо выключателя. – Не все оценили мою шутку. Большая часть, но не все. Люба, сверлящая в моей голове дырку, удовлетворенно разгладила складку между бровей, будто убеждаясь в чем-то и откинулась на стул. Напрягает. – Так что, ты с нами?
– А с кем хоть? – застенчиво спрашивает она, ковыряя носком балетки линолеум.
– Сто первая, – отвечает за меня Мила, – охуенное название школы.
– Я с вами! – твердо отвечает она, даже выпрямляясь. – Они давно нарывались на драку, но в нашей школе с этим была напряженка, так что воздать по заслугам не получалось.
– Отлично, – я сделала мысленную пометочку. – Можешь сесть за любое свободное место и обращаться ко мне по любому вопросу.
Тяжело. Ох, как же мне тяжело! Врезать бы сейчас по чьей-нибудь морде! Это бы решило половину моих проблем.
– Громова! Стой!
– Ебвашумать! – скороговоркой выдаю я, разворачиваясь на пятках. – Что еще?
– Громова, кароч, – восторженно затараторил Паша, хватая меня за руку, – я тут случайно вчера задержался в школе и, когда возвращался, шел мимо актового зала и услышал бит, ну и заинтересовался, кароч, очень сильно! В итоге оказалось, что учителя тоже участвуют в концерте! Александр Андреевич будет магом-разбойником, Руслан Григорьевич его братом, который тоже борется за руку принцессы, а Иван Николаевич будет братом самой принцессы, который хуи всем раздает. Это не важно, кароч. Дело в том, что он там читает под такой охуенный бит, но там так все не закончено, что мне рыдать охота! И я пока все это смотрел, придумал текст, но мне нужна ты! Я знаю, что у тебя там тоже выступление, да и я в труппе ученых, что пытаются принцессу научить, но, мать, мы должны! – И все это очень-очень быстро протараторено, иногда даже без окончаний.
– Воу, Колчанский, ты дурак? – Выдохнула я наконец-то. – Ты предлагаешь влезть в концерт? Нас же потом завуч порвет!
– Бяточка, но ты же самая лучшая! Ты сможешь!
– Я еще и умная! Я даже начинать не буду! – Возмутилась я. – Концерт завтра в шесть, а до этого и костюмы, и песню выучить, и с музыкой уладить. Ты дурной?
– Громова, пять шоколадок!
– Да такой идиотизм стоит не меньше восьми!
– Семь и точка! – пошел на отчаянные меры парень, выставляя ладонь.
– Продано! – хлопок оглушает в пустом коридоре, мы крепко пожимаем руки, а я жмурюсь от предвкушения семи шоколадок и поправляю очки.
– Минус и текст у тебя в ВК, я скинул уже, до завтра, милочка! – И он ускакал, оставив меня растерянно стоять посреди коридора, ибо мне надо дождаться библиотекаря.
– Стоп-слово, Громова? – сильные руки обхватывают талию и прижимают у чужой груди неожиданно, я еле сдерживаю испуганный писк. – Мне нравится твоя идея! Нам нужно стоп-слово! Что-нибудь эдакое. О, придумал! – веселье мигом сменилось на пошлость в его голосе, когда горячий воздух обжег шею: – Нашим стоп-словом будет «Ещё», – и он до боли вгрызается в плечо, оставляя полумесяцы своих зубов, а потом нежно зализывает.
– Дурак! – смеюсь я, разворачиваясь в объятьях рук и закидывая запястья на шею. – Если останется засос, и дед о тебе узнает, то он спустит на тебя Бабочку.
– О, да, мне так страшно! – улыбается он, давая понять: нифига ему не страшно.
– Зря, – просто пожимая плечами, прикладывая ухом к клетке рёбер. Тут, всего в паре сантиметров от моего уха, бьется его сердце. Бьется глубоко и сильно, толкая кровь по артериям. – Он самый молодой и самый строптивый из всех.
– О, ну ниче, я тоже не промах! – подмигивает он, а я не могу оторвать глаз от ямочек.
И в голове просто вспыхивает мамин голос: « Цени мелочи, Бятусик, мелочи – важнее всего!»
Сетка морщин в уголках глаз, легкая щетина, и две родинки на шее – такая мелочь, но, о, боже, это все так дополняет его! Особенно эти родинки! Маленькие, аккуратные, издали их не видно, а тут я стала единственной созерцательницей этого. Чувство собственности залезло на шею и уютно разместило там свою задницу. Мое. Только мое. Все мое.
– Громова, всего два вопроса: почему ты смотришь на меня, как на торт после шести? И, – он красноречиво опустил взгляд вниз: – Что твои до дикого ужаса холодные руки делают под моей майкой? – а я подушечками пальчиков чувствовала мурашки, возникшие на коже и, проведя ноготками по редкой дорожке волос, ведущей за край штанов, туда, куда мне входа нет (пока), и убрала руку, со вздохом отталкиваясь от учителя. – С твоими ледяными руками надо что-то делать. – Поежился он. – Это ненормально немного, когда они такие лягушачьи. – Я слушала его в пол-уха, пялясь, будто впервые увидела, на его руки: мощные, накачанные, в сеточке родинок и переплетении вен. Последние ярко выпирали под кожей, и у меня появилось дикое желание провести по каждой языком. – Громова, етить, ты вообще слушаешь?
– Честно? Нет. Я залипаю на родинку у тебя под правым глазом. – Парень подавился воздухом от такого заявления.
– Громова, детка, я, конечно, признателен такому вниманию, но, тебе не кажется, что это я тут должен делать комплименты?
– Это обоюдообщее занятие.
– Что-то мне подсказывает, что такого слова нет. – Он взъерошил и так торчком стоящий ёжик, а я с жадностью следила за каждым движением. Что-то нетипичное для меня поведение сегодня. – Громова, – чуть надув губы, сказал он, пряча за дурашливостью свое смущение. – У меня такое дикое чувство, что ты меня съесть хочешь.
– Могла бы – съела бы. – Буркнула себе под нос, ковыряя линолеум носком сапога. – А ты тут, собственно, какими судьбами?
– С тобой вот стою, а ты зачем?
– В библиотеку надо, – устало вздохнула, не представляя, сколько еще ждать.
– Э-эм, так библиотекарша ушла ж уже, не? – Я тихо выругалась, толкая его кулаком в плечо и направляясь к выходу. – Какая ты нервная, Громова! ПМС? – На этот раз удар был настолько сильным, что учитель покачнулся, еле принимая ровное положение. – Больная, что ли?
Рыкнув, резко завернула на лестницу, переходя на второй этаж, а оттуда на пожарную лестницу и потом, уже через запасные ворота, домой.
Я завтра порву тебя, как щенка, Быков!
========== 18. “За кулисами чужой жизни” ==========
Комментарий к 18. “За кулисами чужой жизни”
2rbina 2rista – Дикий пёс
https://www.youtube.com/watch?v=iyM5m74J5Zs&list=PLBsFRF7CBglNY-X0tM-qMLeAv_I-mfw1Z&index=9
Уж не знаю, откроется ли, ноооо
ребята крутые, и баттлы мутят тоже достойные:D
Вернулся блудный попугай, как говорится.
Собственно, из экзаменов мне остался только английский 22 и выпускной 23(я ипаный везунчик, не правда ли!)
И вот счас хочется выразить благодарность тем людям, которые сильно поддержали меня, хотя и сами этого не знают:
Leisan_Hairullina
alenka_love_kdk
SPNgirl
Люси Хейл
Василиса Драгоций – Огнева
Вот.
Собственно, спасибо, что не бросаете:)
И именно в такие времена становится видно кто друг, кто враг, а кто так:)
Сижу, смотрю перед собой, сжимая в руках текст песни и просто стараюсь не дышать. Если сделаю вдох – чихну от огромного обилия духов в маленькой гримерке. Если чихну – будет маленький апокалипсис.
Мимо меня прошмыгнула Люба в образе принцессы, чем она очень громко кичилась уже неделю, в руках придерживая подол платья и поправляя диадему на голове. А я пила таблетки от горла, температуры, простуды и просто легкие обезболивающие.
– Громова, прием! – передо мной резко садится Паша, кладя руки мне на бедра, закутанные, как и вся я, в непомерный балахон, под которым безрукавка с ажурным топом-лифом, шорты, больше похожие на трусы, и колготки. – Ты слова выучила.
– Ага, всю ночь не спала, но выучила. – Бледно улыбнулась я, разворачивая шоколадку с орехом, которую он впихнул мне в руки. Одну из семи. Моя прелесть!
– По тебе видно, – скептично осматривает он меня с ног до головы. – Выглядишь как не свежий зомби.
– Отличный комплимент девушке, – улыбнулась я, толкая его в плечо.
– Ну вот, улыбайся, Громова! У тебя великолепная улыбка! – Оценив мои красные щеки, он тоже растянул губы в шикарной улыбке, по которой сохли все девчонки от четырнадцати до восемнадцати, и ушел, предупредив, что наш выход не за горами.
А я мандражировала. Паниковала, если быть точной. Нет, мне часто приходилось выступать на сцене, но тогда все было оговорено и четко отработано. А тут может произойти все, что угодно!
Но я продолжала глубоко дышать и в голове повторять заученные наизусть строчки. Все получится. Все будет. Я утру Саше нос! Я смогу.
– Громова! – на мою голову опускается ладонь Колчанского, и он приподнимает мое лицо к себе. – Пошли, Быков уже стоит за кулисами. Я узнавал у Михи из параллели, что сейчас будет его выход, так что мы должны быть на подхвате.
Паша, как и я, был замотан в балахон, только ему это по роли положено, а на меня смотрели как на идиотку, но прощали в силу моей недовольной рожи.
– Дорогая дочь! – Строго возвещает король, склоняясь над принцессой, что чинно восседала на лавке. – Я пригласил придворного мага, чтобы он развеял твою скуку! Но, ты должна понимать: делу время, потехе час! Поэтому, дочь моя, после мага придут великие умы, чтобы просветить тебя!
– Не хочу учиться! – Кричит капризно принцесса, вскакивая с лавки. – Хочу жениться! – И кулисы закрываются под хохот зала и фейспалм Царя.
И вот между двух шторок проскальзывает учитель, держа в руке микрофон. Даже здесь меня оглушают крики девчонок: ну конечно, он же в черных джинсовых шортах длинной до середины икры и обычной кожаной безрукавке с голым торсом, обмазанным красками.
Это мой мужчина, суки!
Но я терплю, ожидая, когда начнется бит. И вот наконец-то из колон идет испанская читка в исполнении учителя, а зал взрывается бурными аплодисментами. Он улыбается всем, не переставая говорить в микрофон, а у меня бурлит кровь от злости: как он посмел улыбаться кому-то, кроме меня!
Рука Паши на моей руке была ушатом холодной воды, поэтому я сразу же подобралась, вслушиваясь в слова учителя из колонок и ожидая нашего выхода:
– Я проиграл бой с халтурою и тунеядством.
На рудниках урановых орудуя ржавой киркой.
Совесть уволена за профнепригодность и блядство!
И я обрёл… Я обрёл долгожданный покой!
Да, я бессовестный, как все безрассудные мачо.
Кролик подопытный, брутальный геномный мутант.
Мой кролик бодр, завлекает muchachas на ранчо.
У них имеет успех, а их имеет Талант.
Я аморален?! Во дела! Милым не будешь насильно.
Довольный, с битой бейсбольной, довольно не агрессивный.
Бигуди кручу на бороде и шастаю в дамках.
А побираться?! Adios! Кто раньше встал, тот и в тапках. – и при этом он вел себя, как царь сцены, купаясь в славе. Ниче-ниче. Скоро наш выход. Вот тогда-то я и покажу тебе, кто тут главный!
– Я пришёл к тебе с приветом, утюгом и пистолетом.
В нос ударю пируэтом. Песню буду петь при этом.
Пот прёт, Old Spice Багамы подмышку «пшик».
Нюхай ухом! Так пахнет настоящий мужик!
И вот он, наш выход! Первым на сцену выбегает Паша, зарабатывая еще одну волну визга: он по стилю одежды ничем не отличается от учителя.
– Пёс! – Кричит он в микро, и вслед ему идет мой голос:
– Пёс! – Саша смотрит на нас огромными голубыми глазами, не зная, что делать, а мы кружим вокруг него, как псы, приговаривая: – Дикий пёс!
– По гороскопу – рак, ну, а по жизни – бездушная сволочь.
Он, негодуя, выделет кислоты и щёлочь!
От Бога далеко, далёк от Святого Завета!
В трудную минуту помогает нам только мачете!
Часы веселья разделяем с ним, словно бродяги:
Рэперы-астматики, а также фанатики рагги.
Ни для кого не начальник, хотя на практике – босс!
Он для своих – тихий парень, а для чужих – дикий пёс.
Издалека его легко узнать по лёгкой походке.
По бешеным глазам и бигуди на бородке.
Бородатым палачом его мы однажды прозвали
В Пуэрто-Рико, Гондурасе и на Гватемале.
Шутить не вздумай, если вздумал, покури напоследок.
Тебя заждался на том Свете самый дальний твой предок.
Вот ему потом расскажешь, мол, ты с нами знаком.
Мол, было дело, пошутил, и, видно, поделом! – Когда начал читать Колчанский, даже директриса вскочила с места, приближаясь к сцене: конечно, ее любимчик устраивает такое шоу! Но когда начала читать я, все сели ровно там, где стояли.
Ведь, по сути, я соблазняла учителя прямо на сцене: я ходила кругами, касаясь его кончиками пальцев, а когда попадала по голой коже, он мелко подрагивал, сверля меня злыми глазами, на что получал лишь милую безвинную улыбку:
– Он дует в щель, когда тепло!
Он – семь причин на одного.
Он – знаменатель без корней!
Он – город ночью без огней!
Он сложный стимул простоты!
Он всунет там, где вынешь ты!
Он – плачь обугленных берёз!
Он – грязный мачо, дикий пёс!
– У кого прямые ноги и язык как помело?
У кого по копчик дрэды и подмышками тепло?
У кого большое сердце и красивые глаза?
По последним описаниям все узнаем мы тебя!
– Ленив, прожорлив, – заканчиваю я, обвивая одной ногой его бедро и прогибаясь в позвоночнике назад, и очень томным голосом тяну: – сексуален.
– Свиреп, вонюч и волосат! – точно так же с другой стороны пристраивается к нему Паша, и все хохочут, не обращая внимания на мою выходку.
– Ленив, прожорлив, сексуален. – пристраиваюсь спиной к его ногам, разводя колени в сторону, за что получаю еще один изничтожающий взгляд сверху, на что лишь облизываю губы. Я готова принять любое наказание. И он видит это в отражении мои глаз, из-за чего темнеют его собственные.
– Свиреп, вонюч и волосат!
– Пёс!
– Пёс!
– Дикий, дикий пёс! – И, прежде, чем кто-то успел что-то осознать, нас накрыло кулисами, а Паша утащил меня в гримерку.
– Боже, Громова! Это было бомбезно! – Восторгается он в пустой комнате, стягивая с себя безрукавку и надевая рубашку для выступления в роли Ученого.
– Угу, главное, чтобы это «бомбезно» потом под нами не рвануло! – Скептично пожала я плечами, стягивая этот стыд с себя, оставаясь в одном плотно обтягивающем грудь топе.
– Да ладно тебе, Бят. Вон, Анна Андреевна была в восторге.
– Да, Аньке безусловно все понравилось, но как бы нас потом Бык не порвал. Взгляд у него был… Многообещающий.
– Та ладн те, мелкая. Успокойся! Все неудобства я беру на себя! – Он широко улыбается мне, стоящей в одних розовых трусиках с барашками и топе, и тыкает себе в грудь большим пальцем. Но проблема в виде Быкова Александра Андреевича растворяться не хочет, поэтому мужчина вваливается в комнату пуская из ноздрей пар прямо как настоящий бык, но рычал он как Сатана:
– Вон!
– Эм-м, Трис, я это… Там мое выступление. Да, самое время! Давай, мать! Грудь колесом, пальцы веером!
– Вон! – И Колчанского буквально сдувает с места, а я бочком пробираюсь к парте и залезаю на нее, становясь гораздо выше учителя. Надеюсь, хоть это меня спасет от этого испепеляющего взгляда.
– Александр Андреевич. Саша. Саня? – попробовала я, пока он, аки атомный крейсер, сдвигая собой парты, направлялся ко мне, распространяя своей фигурой флюиды бешенства. – Тебе бы этого. Чаю с ромашкой? Ты ж пьешь чай с ромашкой?
– Прекрати мямлить и будь добра отвечать за свой поступки! – Рыкнул он мне чуть ниже живота и только потом поднял голову. И от взгляда на мою грудь его глаза потемнели еще сильнее, а этот самый взгляд я стала просто физически ощущать.
– Ну, я ж, по сути-то, ничего такого-то и не сделала, – беспечно подняла руки вверх я, крутя плечами в такт медленной мелодии, доносящейся из зала. И меня повело с этой мелодии. Повело настолько, что я тихо подпевала себе под нос, чем бесила учителя еще сильнее.
– Ты щеголяла голой грудью перед всей школой! Все, кому не лень, пялились на твою грудь! – Рычит он, хватаясь за мои бедра, оставляя на них красные пятна от своей хватки.
Остро. Горячо. Приятно.
– Ты тоже щеголял голой грудью перед всем залом. И каждая шмара, которой было не лень, пялилась на твою голую грудь. – Наклоняясь к нему, прямо в лицо выдохнула я, облизывая сладкую нижнюю губу.
– У тебя на лице шоколад, – шепчет он, боясь спугнуть этот момент комфорта: когда даже воздух вокруг нас сгущается, и звуки становятся приглушенными. Именно такая атмосфера была у меня дома, когда он внаглую заперся в мою игровую.
– Где? – так же шепотом спрашиваю я, садясь на колени и оказываясь с ним лицом к лицу.
– Вот здесь. – И он целует мои губы. Быстро. Порывисто. Забирая то, что по праву принадлежит только ему. Горячо. Сладко. Опасно! Если сейчас кому-то в голову взбредет завалиться в комнату, дабы поправить костюм, у него будут проблемы. – А знаешь, что бесит меня больше всего? – Обхватывая мою талию и прижимаясь носом к шее, рычит он.
– Что? – спрашиваю тихо, не в силах справиться с непонятной вибрацией во всем теле. Будто резко опустили в холодную воду. Но мне не холодно, и никакого чувства трезвого ума не появилось. Меня просто колотило в его руках. Колотило из-за его рук и поцелуя. Боже, что же мы творим?
– То, что ты показывала себя, свое тело этому мелкому уроду Колчанскому. Ты только моё! Поняла! Моё!
– Боже, – тихо засмеялась я, крепко обнимая его шею и наслаждаясь его запахом. – Мы с Пашей партнеры по танцу. Поверь, мы видели друг друга и в более провокационных позах. Но самое, на мой взгляд, ужасное, было тогда, когда ему пришлось в чужом городе, куда мы ездили на концерт, искать мне прокладки. Это была просто дичь дикая. – Подействовало: учитель мигом расслабил плечи и спину, но хватка на моей талии была такой же жесткой, и тихо засмеялся мне в шею.
– Бож, Громова, ты такой еще ребенок! – отстраняется он, улыбаясь мне той улыбкой, что я так люблю: не той, искусственной, что он улыбается всем вокруг, а той, что можно увидеть в очень редкие моменты, когда он чем-то увлечен или не следит за своей маской. Он улыбался мне тогда, валяясь по уши в снегу и утаскивая меня за собой. И так он улыбается мне сейчас, от чего у меня плывет сознание.
– А ты педофил, но я ж молчу, – улыбнулась в ответ я, но за свою шпильку получила не хилый шлепок по ягодице. И я уже хотела было возмутиться, когда услышала музыку, которой в концерте не должно было быть.
Я подорвалась с места быстрее, чем это вообще было возможно: перепрыгивая прямо через парты и мешки с одеждой, вылетела в проход, смотря, как на сцене сидит растерянная Люба на своем троне, а там, в зале, прямо перед зрителями, по разные стороны встали Женя с Олегом Новиковым, парнем из параллели, и Колчанский, который сейчас выглядел откровенно плохо.
– Что тут, блядь, происходит?! – шиплю я, подбираясь к Одинцовой, которая должна была помогать мне с концертом, но сейчас, как и все, растерянно оглядывалась по сторонам, а когда увидела меня, явно облегченно вздохнула, хватаясь за мою руку.
– Бят, сначала, ей богу, все шло хорошо, но потом, когда Паша уже должен был уйти под хлопки принцессы, выбежали эти двое обезьян, мать их ети! – И правда, Женя и Олег были лишь в бутафорной листве в стратегически важных местах.
– Человечество из класса приматов! А ты, дикарь, одно из ярых подтверждений фактов.
Несчастный глиномес, я в репе для тебя как Бог! Видать, с тобой не сработал естественный отбор! – Судя по вздувшейся вене на лбу директрисы, всем пиздец!
– Самый красивый? Да! Самый сексуальный! Живу под Богом, а тебе место в исповедальни!
Считаешь своих предков: «Обезьянами и Баста». Когда же ты поймешь: «Тарзан» это всего лишь сказка!
– Прискорбно, но я твоя миллион раз «пра-» бабушка! Не тварь дрожащая, надеюсь? Скажи-ка мне на ушко:
Кто тут из нас дичь с низким уровнем IQ? У меня в раю маникюр, педикюр, храмы под роспись ню!
– Я ухуярю их нахуй! – Тихо ору я, получая по шее от Руслана Григорьевича. – Быстро, блядь, нашли мне любую египетскую херню и приведите Алесю из параллели. Живо, блядь! Руки в ноги и пашем, как проклятые. У вас ровно четыре минуты на все! – Раздавала я команды под тихие смешки Руслана Григорьевича и Ивана Николаевича, которые тыкали на мои трусишки в барашках и неприлично громко ржали.
– Бред про Адама с его дамой – мутит детям головы. На вашем фоне хроникой покажутся Флинстоуны.
Я понимаю, что ваш мозг уместится на блюдце, но как можно считать инцест – основой эволюции? – Все, после этой строчки наша биологичка выставит Паше «пять» в аттестате внеурочно! – Хоть не от яблок и змеи Адама – Евы стоны. Так вот где телки взяли моду давать за айфоны! Парень познал одиночество и познал френдзону. Сам себя не потешишь – батя выгонит к черту из дома!
– Все это время ты, пытаясь копаться в науке, не нарыл ничего, никого, лишь про Адама с Евой сплетни слухи.
Известно ведь нам, как ты любишь обезьян! Роман с ними доказал, что вы одна семья, оу! – Я просто убью их, как только они зайдут за кулисы! – Но ты не Энн Дерроу и Кинг Конгу ты бы не понравился
– Бят, быстро говори, что надо? – Алеся падает передо мной на колени с кистями в волосах и палитрой в руках.
– Египетские стрелки и бледность лица.
– Понял, – ответила она, безошибочно выдергивая из пучка волос нужную кисть и начиная подбирая нужный цвет.
– Бят, у нас проблемы! – Антон Кириллов, нахлобучивая мне на голову непонятную шикарно расшитую хрень, виновато протянул легенькую накидку, которая еле-еле прикрывает грудь. – Больше ничего найти не смогли. Мила там сейчас в гримерке гобелен сдирает.
– В школах детей достали пичкать сумасшедшим бредом! Легче поверить в человека-муравья, чем в это!
Почему сейчас обезьяны не становятся людьми, а массово едут в Россию беспределить и хамить? – И все медленно посмотрели на человека из РАНО, который сидел по правую руку от директрисы и имел в родственниках жителей дальнего Востока. Все, нам всем точно пиздец.
– Это было слишком жестоко, Ева! – Кричит Анна Андреевна, отмирая и поднимаясь с места, но нас всех останавливает смех мужчины из РАНО:
– Но это было забавно!
– Все, сорвала! – подбежала к нам Милена, довольно протягивая золотое полотно, которое подарили нашей учительнице музыки на пятьдесят лет работы в школе. – Вставай, сейчас будем делать тебе шикосное регги-мини.
– Не дергайся, – шипит Алеся, Антон натягивает мне на грудь накидку, поправляя ее максимально скромно, а Ростова заматывала ноги.
– Что перестало быть теорией, а? Дарвинизм! Одного дня мало для создания хомо сапиенс!
Осведомленней вас ваши попы, мудилы, ведь они познали сейчас теорию большого взрыва! – Секундная заминка, в ходе которой липовые Адам и Ева недоуменно переглядываются, и я чувствую, что сейчас само время моего выхода.
– Бят, нацепи вот это! – Протягивает мне толстую связку браслетов Листов, и, когда я поправила все это богатство на себе, вытолкал меня на сцену. И вот тогда появился из гримерки Александр Андреевич. И вот взгляд, которым он окинул меня, не сулил мне абсолютно ничего хорошего.
– Из обезьяны в человека? – Мой хриплый голос оглушает всех, и они подпрыгивают на месте, увидев меня на сцене. – Да, неплохо. Но видели ли вы когда-нибудь трудолюбивых обезьян? А вы, подобные рабам, – подхожу к краю сцены и, положив ладони на их лица, отталкиваю от сцены, презрительно морщась, – пока в бальзаме я свежею, чресла лижите попам, вместо того, чтоб гнать их в шею! – И возвращаюсь на свое место, продолжая нравоучения: – Ты веришь в то, что ты– кучка земли, а ты – ребра обломок? Да упаси ваш Бог меня, если я – ваш потомок.
Голубки, ваша проблема в том, что истину вы не искали! К создателям гораздо ближе Малдер и Скалли! Ты все ставишь на приматов, а вы бьетесь лбами оземь. Опровергнут эволюцию ваши мозги в анабиозе!
Люди – дети космоса, забывшие о внеземном отце, ведь пирамиды строили не боги и не шимпанзе!
Кстати, Ева, до тебя Адам ходил уж на узи! Не первая ты шкура у него. Ты за Лилит его спроси!
На нас сыпятся аплодисменты со всех сторон. Некоторые даже свистят стоя. Конечно, такое шоу устроили!
– Я урою вас троих! – Беззвучно прошептала я одними губами, что вздрогнул даже Паша.
– Дегенераты! – Удар папкой по одной голове. – Ублюдки! – Удар папкой по другой голове. – Жертвы порванного презерватива! – Удар папкой по третьей голове. – Уроды! – И снова все по кругу. – Да чтоб у вас не встало никогда!
– Я девушка, вообще-то! – Возмущается Женя, пытаясь встать с колен, но удар папкой со сценарием прямо по темечку возвращает ее в исходное положение.
– Да чтоб на тебя не встало больше никогда! Яйцеголовые! – Я вышагивала от одного к другому, заложив руки за спину, и орала уже минут двадцать. – Значит так, будущие номенанты премии Дарвина, если, не дай вам Бог, в мою сторону последуют какие-то предъявы от директрисы – я ваши жизни в ад превращу! На тебя, – удар папкой по крашенной голове Жени, – едет докладная той же директрисе о всех твоих похождениях в стенах школы с фото, аудио и видео подтверждениями. А ты, – удар по темной голове Олега, – вылетаешь из команды!
– Да что ты можешь сделать? – усмехается парень, вставая с колен, и гордо задирая подбородок. Но Кириллов, под мой крик, чтобы быстро принесли мне мой телефон, резво, одной рукой, возвращает его обратно.
– Алло, Грибов, приветик, – улыбаюсь я в трубку, поглядывая на побледневшего Новикова. – Мне тут нужно исключение из команды одного радужного, оформишь?
– Кого, лапушка, и что мне за это будет?
– Моя огромная признательность и три любых контрольных. Новиков.
– Врубай громкую связь, лапуля. – Клик по экрану, и я укладываю телефон на ладонь, удовлетворенно улыбаясь и подмигивая Антону. Наверное, человек, который орет матом на всех в розовых трусах в барашков, выглядит очень комично. Но парни стойко держались, стараясь не ржать надо мной. Ну что поделаешь, если я только шторку с ног стянуть и успела? – Уж не знаю, чем ты насолил нашему карманному Фюреру, но, если она попросила, я не могу отказать. Тем более игрок ты так себе, так что прости, кролик, но сегодня не твой день.
– Спасибо, дорогой.
– Обращайся, лапушка.
– Теперь ты понял, что мне, в принципе, вредно переходить дорогу? Я рада.
– Обожаю, когда он называет тебя карманным Фюрером, – хохочет Мила, протягивая мне влажные салфетки. – И это было шикарно, когда ты вышла такая и прямо за морды растолкала их по углам. Ты просто шикарна в своем гневе.
– Ой, уйди уже, скоро твой выход. – И Ростова, напоследок еще раз показав, как я их растолкала, скрылась за дверью гримерки, а я устало откинулась на парту, закидывая ноги на соседнюю. День сегодня не удался, мягко говоря. Теперь самое главное, чтобы директорша реально не додумалась что-нибудь сказать о испорченном концерте мне, потому что тогда будет плохо всем.
– Знаешь, я всегда считал тебя нелюдимой и замкнутой, а тут «лапушка», «Карманный фюрер». Это бесит, знаешь ли.
– Про твои пошлые подкаты ко всему, что дышит, мне стоит промолчать? – меланхолично ответила я, не открывая глаз. Лишь когда он сел за парту, на которой я лежала, и положил голову на мой голый живот, который я инстинктивно втянула, запустила руки в его зачесанную шевелюру.
– Ну, я мужик. Мне можно. – Просто ответил он, даже, кажется, пожал плечами.
– Вот и я дама свободная. Мне тоже можно. – Так же просто ответила я, с улыбкой замечая, как он резко поднялся.
– Нарываешься? – чуть угрожающе сказал он, нависая надо мной.
– Возможно, – пожала плечами я, наблюдая за отсветами его глаз в темноте комнаты. Красивый. Боже, какой же он красивый! – Я люблю тебя.
…
Секундная пауза, в ходе которой происходила моя загрузка и перезагрузка учителя, и я, сообразив, что ляпнула, поднырнула под его рукой, срываясь с места. Ебтвоюмать! Я, что, реально это сказала? Это, блядь, реально произнесли мои губы? Я идиотка! Еле успев натянуть первую попавшуюся юбку, я вылетела в зал в той же желтой накидке и, пролетев сквозь зал, унеслась в сторону спортзала.
Что вообще сподвигло меня на это? Нет, я понимаю, у меня «эти дни», в которые я чрезмерно эмоциональна, но не на столько! Как такая дикость вообще получилась? Что, блин, со мной не так?
Зачем я вывалила это на него? А если я ему не нравлюсь? Хотя, стал бы он за мной гоняться, если бы я ему не нравилась? Боже, я беспросветная идиотка!
