Текст книги "Конвейер неправильных желаний (СИ)"
Автор книги: Beatrice Gromova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
На душе было погано, и хотелось тишины. Просто тихого пустого класса, чтобы в нем была только я и книга по подготовке к экзаменам. Ничего лишнего.
У русиста должно быть сегодня всего два урока, так что кабинет наверняка пустует, и ноги сами понесли меня на третий этаж.
Засунула ключ в скважину, но он не повернулся, обозначая, что дверь открыта, поэтому я дернула ручку на себя, другой рукой вытирая слёзы.
Учитель сидел за столом, подперев голову рукой, закусив кончик мизинца, и проверял тетради. Моего вторжения он не заметил, а я, всхлипнув и закрыв на ключ дверь, сбросила с плеч рюкзак. Когда сумка, набитая учебниками, с глухим стуком свалилась на пол, мужчина вздрогнул и взглянул на меня своими ледяными глазами, которые раньше пугали.
Поддавшись странному сиюминутному порыву, в четыре шага пересекла разделяющее нас расстояние и свалилась ему на колени, утыкаясь носом в шею, пахнущую мятным гелем после бритья.
– Громова, тебе плохо, что ли? – удивился он, робко приобнимая меня свободной рукой за талию, чтобы я не свалилась.
Глухо угукнула ему в шею и ещё крепче сжала в кулаках ткань синей майки.
– Ну-ну, все хорошо. – После его слов я позорно разрыдалась, что не позволяла себе довольно давно. Громко, мокро, со всей душой, выплескивая накопившуюся в сердце грязь. – Беатриса. – Вздрогнула всем телом, ибо раньше он никогда не называл меня по имени. И я вдруг поняла, что он произносит его не так, как остальные: его голос грудной, жёсткий, но в тоже время тягучий и сладкий, словно мёд, который я с детства ненавижу. – Ну, ты же у меня такая бой-баба, а тут рыдаешь, как девчонка-пятиклассница! Не ты ли, часом, мне тут альфа-самку, всю такую из себя независимую показывала?
– Я не бой-баба и не альфа-самка, – всхлипнула я, расслабляя напряженные пальцы, отчего вдруг стало некомфортно: появилось ощущение, что сейчас, пока я не держу его одежду, он оттолкнет меня, поэтому я тут же схватилась за нее с новой силой. – Я всего-навсего никчемная полусирота, мать которой убили конкуренты, и отец полностью ушёл в работу, заменив новой пассией и её дочерью. Которую по достижению совершеннолетия сразу же скинут замуж за удачного и наиболее богатого партнёра или его сына. Я полужертва домашнего насилия с панический клаустрофобией и никтофобией*, которую с семи лет стабильно закрывают в тёмных подвалах и гаражах. Я никто, которым просто пользуются. Разменная монета. Я это прекрасно знаю, не обязательно каждый божий день мне это напоминать! Я это не заслужила! Такого никто не заслужил! Чем я плоха? Я идеальна во всем: знаю в совершенстве этикет, несколько танцев, закончила вокальную школу с отличием, иду на золотую медаль, мне уже сейчас некоторые вузы присылают приглашения! Уже сейчас! А ещё даже не февраль! Я так устала! А теперь пропала последняя отдушина – Пустота, теперь даже туда мне вход заказан. Как же меня все это достало! – Я выдохлась. Морально и физически. Хотелось лечь на дорогу и больше не вставать.
– Вот такой, Громова, ты мне нравишься больше. – Он пригладил растрепавшиеся волосы и ещё крепче прижал к своему горячему телу. – Слабая, открытая, с своими загонами и проблемами. Ты идеальна, Громова, только чего ж ты такая маленькая? – Его грудь вместе со мной тяжело поднялась и опустилась, обозначая вздох. – Была бы на годочек-два постарше, проблем бы с тобой не было, а тут на малолеток потянуло. – Я подняла голову и встретилась с его смеющимися огромными голубыми глазами. – Педофилом себя чувствую.
– Ага, – согласилась я, тоже тяжело вздыхая и снова опуская голову.
– И вот что нам делать? – Вполне себе риторический вопрос, дернуло же меня крякнуть:
– Заголять и бегать, что же ещё.
Учитель затрясся от смеха, до скрипа ребер прижимая к себе и лишая доступа кислорода.
– Александр Андреевич, задушите!
– Громова, хватить уже “Выкать”, нас слишком много связывает, чтоб звать меня по имени-отчеству.
– Согласна. – Просто каждый раз выговаривать сложное “Александр Андреевич” неудобно.
– Ну во-от, – довольно протянул мужчина, откидываясь на спинку стула и вытягивая ноги, – а в прошлый раз козлилась, рогом уперлась.
– Александр Андреевич, сейчас Вы по рогам получите!
– Охохо, какая грозная! – изумленно воскликнул мужчина, вглядываясь в мои сведенные брови. – Боевой хомячок, ёпта!
– Вечно у тебя все не как у людей, – вздохнула я и снова легла на его грудь.
– Так, таки по имени?
– Таки по имени, – согласилась я, учитель, удовлетворенно вздохнув, поцеловал меня в макушку и вместе со мной задвинулся за стол, хватая свободной рукой красную ручку. – Что проверяешь?
– Словарный диктант пятого класса. – Задумчиво ответил он, бегая глазами по строчкам. – Вот объясни, как можно написать “ещчо” вместо “ещё”? Нет, я понимаю, что это всего-навсего пятый класс, но не на столько же!
– Я в пятом классе вечно путала закорючку у “Дэ” и “Бэ”, поэтому один раз написала вместо “для” – “бля”. Я думаю, Ольгу Викторовну это позабавило, как она, кстати?
– Она? О, замечательно! – он весело усмехнулся и вывел в тетрадке тройку. – Бегает по дому с животом до носа и терроризирует мужа.
– Не похоже на неё.
– Ты просто не видела её в фартуке, косынке и с половником в руках, – коротко рассмеялся он, открывая следующую тетрадь. За тремя вещами можно наблюдать вечно: за огнём, водой и тем, как он пишет.
– О, вообще-то, видела один раз. Впечатляющее зрелище.
– Когда это? – удивился он, не отрывая глаз от листка с корявым детским почерком.
– Наш класс как-то за что-то заставили дежурить в столовой, и вот тогда Ольга Викторовна принесла из дома фартук и косынку.
– Забавно, она не рассказывала.
На этом диалог был исчерпан, да и слова в принципе больше не требовались, потому что появилась снова эта уютная интимность, что была в игровой комнате пару недель назад. Это было удобно: вот так сидеть на нем с почти закрытыми глазами и из-под ресниц наблюдать, как сильная рука выводит пятерки, “замечательно”, тройки и “могло бы быть лучше, тренируйся чаще.”
– Александр Андреевич…
– Саш, – перебил он меня, не отрываясь от стопок.
– Саш, – покорно согласилсь я, пробуя его имя на вкус. Будто новые гвозди смазали сгущенкой: сладко и приятно, однако, если сделать что-то не так, натыкаешься на острый конец, и остаётся металлическое послевкусие. Приторный мёд и сгущенка на гвоздях, люблю я своё умение сравнивать. – А чего ты, собственно, ко мне прицепился? – Он искоса и недобро взглянул на меня, и я поспешила скорректировать вопрос: – В том смысле, что мало тебе, что ли, девушек в жизни? Ты симпатичный да и, чего уж душой кривить, очень красивый парень, отбоя от баб быть не должно, да и в классе есть девушки красивее меня. Так почему я, Саш?
– Громова, а к кому, по-твоему, мне ещё приставать? К Донцовым, которые систематически путают пояс с юбкой и школу со стрип-клубом? Ненавижу таких блядей. На Ростову, чей рот повидал больше членов, чем венеролог? – Так-то оно так, только откуда столь пикантные подробности знает учитель? – Или вот староста ваша, Одинцовская? Она скучная, как моя жизнь по средам. А может, Оля Матросова, у которой постоянный парень вот уже года четыре есть? Или, может, Маша Парахина, которую систематически трое трахают? А, быть может, мне стоило начать клеиться к Гундяевой Даше, которая вообще лесбиянка.
– То есть, за неимением выбора, Вы… ты выбрал меня?
– У вас, девушек, есть особая способность видеть только то, что вам хочется. – Он в который раз устало вздохнул и отложил проверенные тетради. – Я начал приставать к тебе не потому, что больше не к кому, а потому, что мне нравится твоя реакция. Нравятся твои неумелые попытки что-то ответить, нравится, как ты краснеешь или злишься, как щуришься, когда улыбаешься. Нравишься ты, Беатриса.
Поцелуй, последовавший за его словами, был на удивление сладким и тягучим, как карамель…
Так, надо прийти домой и съесть что-нибудь сладкое, ибо приторный мёд, сгущенка на гвоздях и карамель – уже перебор.
Но это не отменяет того факта, что целоваться с учителем было приятно до покалывания в кончиках пальцев.
– Ты, конечно, прав, – я оторвалась от сладких пухлых губ, – только есть парочка “но”: в основном Мила трахает, а не Милу трахают, и её рот членов не видел, зато вагина языков повидала очень много. – И это было правдой. – Второе ” но”: у Одинцовской целых два парня, с которыми она встречается в разное время, ибо не может выбрать. Третье “но”: Парахину трое трахают одновременно. Ну а про Матросову и Гундяеву ты таки угадал, бинго.
– Громова, где у тебя выключатель сарказма? – Он ощутимо шлепнул меня по ягодице. – А то больно говорливая стала.
– А Вам… Тебе не нравятся девушки с мозгами?
– О, ну, девушки с мозгами мне нравятся, но только когда они мозг свой по назначению используют.
– Сексизм неуместен.
– Ох, Громова, чего-то ты дохуя умная какая-то, – хитро улыбнулся он, как удав сжимая мои ребра.
– А вы чего-то нихуя не русист.
– Громова, ещё одно матное слово, и отшлепаю!
Было едкое желание выдать ещё что-нибудь заковыристое, но до меня дошла вся абсурдность ситуации: я нарочно нарывалась на его грубость, которая мне, господи боже, нравилась.
– Вот и умничка, а теперь хватай портфель, садись за парту и пиши сочинение по седьмому тексту! – с неподдельным энтузиазмом воскликнул он, хлопая в ладоши, отчего я на секунду потеряла равновесие и чуть не свалилась, но парень подхватил меня.
Нравится? Я беру свои слова назад, он меня бесит!
Встав с нагретых колен, громко и демонстративно фыркнула и, подняв портфель, уселась напротив учителя. В этом классе два учительских стола: один напротив второго ряда, а второй впритык к первой парте первого ряда, так что сейчас мне можно было просто протянуть руку, чтобы касаться его.
– Итак, золотко, ты знаешь, что писать? – спросил он, бросив короткий взгляд на мою пустую страницу в тетрадке.
– А мне, может, текст надо для начала прочитать? – возмущённо воскликнула я, демонстративно хватая в руки книгу.
– Ну, золотко, не агрись, – он мило улыбнулся мне и снова вернулся к тетрадкам, параллельно зажимая мою ногу между своих.
Что за нах? Что за “золотко” такое? К чему все эти ненужные милости?
Рука механически выводила буквы, складывавшиеся в слова, в то время как мозг, как обычно, был занят обдумыванием всякой чепухи.
Зачем я, к примеру, понадобилась учителю? Глупым он не выглядит и, я думаю, не просто так ко мне прицепился, как клещ к интимному месту.
Безусловно, да, мне приятно его внимание, его поцелуи, его прикосновения, но мне банально интересно, что и как обстоит у “взрослых” людей. Я, конечно, тоже не маленькая девочка, но одно дело читать о взаимоотношениях людей, другое – быть непосредственным участником.
Бесит неопределенность: что делать, как себя вести, что говорить, чего говорить не стоит. Хочется все это узнать на собственном опыте, а не со страниц книг, но страшно. Боюсь попасться в собственные сети и влюбиться в него, что мне абсолютно не нужно.
В разных историях девчонки влюбляются в отпетых отморозков, западают на внешность, а потом следует пресловутое “долго и счастливо”. Но ведь невозможно любить человека, не познакомившись с его внутренними демонами, ведь кто знает, может, он только притворяется таким из себя идеальным, а по ночам жрёт сердца новорожденных котят?
В который раз искоса посмотрела на учителя, будто пытаясь понять, что творится в его черепной коробке, и о чем думают его тараканы.
Это полный идиотизм. Что теперь вообще творится между нами? Извечный, сугубо бабский вопрос, на который так хочется знать ответ. Насколько сильно наши отношения зашли за рамки учитель|ученица? Чего от него ожидать? Как себя с ним вести? Что мне теперь вообще делать?
Да и с другой стороны, а что поменялось, раз в мою голову заползают такие мысли?
– Я всё, тетрадку Вам сдавать?
– Громова, какой “всё”, только сорок минут прошло, любой нормальный человек не успел бы написать нормальное сочинение с аргументацией, двумя примерами и выводом за это время! – возмутился учитель, отказываясь принимать протянутую работу.
– Считайте, что я не человек, – натянуто улыбнулась и, положив тетрадь на стол, собрала вещи и ретировалась из класса, не встретив никакого сопротивления.
Чудак, одним словом.
Комментарий к 14. “Кусочек чужой души”
* Никтофобия – одно из научных названий боязни темноты.
Случай с “не в меня” списан с реальных событий:D
т.е мы с подругой реально сидели и орали на весь класс:”Не в меня!”
========== 15. “Границы недопонимания” ==========
– Громова, а ну стоять! – Ну ебучий случай!
– Что Ва. Тебе? – Устало вздохнула и развернулась на каблуках к одетому и запыхавшемуся учителю.
– Как что? Пошли, до дома тебя провожу, нам как раз по пути! – и весело ухмыльнулся, уклыдавая мою руку себе на локоть.
– Вам надо ко мне домой? – недоверчиво приподняла бровь, но руку, тем не менее, не убрала.
– Ну а как же? – в голосе привычная насмешка, в глазах – звезды и бесконечный лёд. Сомневаюсь, что человек с такой маской на лице может кого-то полюбить. – Я же у вас репетитором на полставки подрабатываю. – И подмигнул мне. Мы уже миновали ворота школы и шли по детской площадке.
– За те деньги, что платит тебе мой отец, можно купить неплохую тачку за полгода, так что я не понимаю, на что ты жалуешься.
– Ох, Громова, не в деньгах счастье! – сказал так, будто раскрыл величайшую тайну мира.
– А в чем тогда? – спросила я, мимоходом оглядываясь его профиль и растрепавшиеся на ветру чёрные волосы.
– Не знаю, – просто ответил он, смотря только вперёд. – Мне-то откуда знать?
– Вы говорили с такой уверенностью, будто знали ответ.
Он искоса бросил на меня короткий настороженный взгляд и снова устремил его вперёд, при этом утратив весь его смысл.
– Я это к тому, что ты сам не определился, какое поведение тебе больше подходит. – О, вот теперь все его внимания принадлежало мне.
– В смысле?
– В смысле? – переспросила, пытаясь понять суть вопроса. – А смысл в том, что Вы сами себя не знаете: то ты весь из себя такой покладистый, то саркастичная сволочь, то злобная мразь. Ты сейчас скажешь, что каждому свойственно менять поведение, и я соглашусь с тобой, но дело в том, что ты играешь за разных людей. Ты не на своей волне. Ты не можешь найти себя.
– Громова, – космос и лёд его глаз скользнули от груди, спрятанной под пальто, до глаз, а потом к губам. – Ты никогда не думала пойти на психолога?
– Нет, я всю жизнь думала, что пойду на переводчика, но, после разговора с вами, всерьёз задумалась о карьере военного журналиста.
И это было правдой. Слова учителя про пыльную библиотеку назойливо вертелись у меня в голове, и, когда выдалась свободная минутка, я всю ночь провалялась в кровати с открытыми глазами, пялясь в потолок.
В голове выстраивались цепочки мыслей, предположения, возможности, и все в итоге привело к недовольству старого выбора и полному удовлетворению нового.
Хотя, не полному.
Я не думаю, что я прям офигеть как этого хочу, просто на данный момент это – самый оптимальный выход, пока не найду другой.
– Военный журналист, серьёзно? – аккуратная чёрная бровь взлетела вверх.
– Нет, – со вздохом ответила я, – но другого варианта у меня пока нет.
– Хоспади, Громова, какой же ты сложный человек!
– Сказал мужчина с неопределившейся маркой поведения.
Секунда замешательства, и улицу наполняет его чистый и весёлый смех, а сам парень сгибается пополам, стискивая мою руку.
– Ох, Громова! Вот как крякнешь что-нибудь! – и снова засмеялся. – Редко, но метко!
Я хотела сказать, что шутник из него, как из меня балерина, а балерина из меня откровенно дерьмовая, но слова застряли на кончике языка, никак не решаясь сорваться, потому что лёд и космос смотрели прямо на меня, пожирая, засасывая в свои глубины.
Он коснулся моих холодных губ всего на секунду, а у меня уже ожог второй степени в области рта и атомный взрыв перед глазами.
Опасно. Чертовски опасно! Около этого перекрестка, от которого рукой подать до моего дома, нас могли увидеть! Мой отец мог возвращаться с встречи, Инесса могла ехать в салон. Могло произойти все, что угодно, в исходе чего меня бы отправили в закрытую школу для девочек до скончания дней.
Я ударила его в солнечное сплетение быстрее, чем успела подумать об этом. Пуховик, конечно же, смягчил удар, но мужчина все равно отступил от меня на шаг, широко раскрывая голубые глаза.
– Громова, это че сейчас было?
– Не смейте делать такого на людях! – зашипела я, наступая и прижимая учителя к фонарю. – Нас могли увидеть! Ты хоть подумал своей головой, что это могло привести к охуительно-неприятным последствиям? Или ты только членом и умеешь думать? – я откровенно наезжала на него, в то время как сам Саша смотрел на меня мрачно и немного зло. – Иногда, хоть иногда, нужно думать, что делаешь! – И, круто развернувшись на пятках, шагнула в сторону дома, подавляя желание убить учителя.
– Бас, Вольт, свои! – крикнула я, открывая чугунную калитку во двор. Два рослых добермана сразу же кинулись к моим ногам, весело тявкая и высоко прыгая, пытаясь зубами уцепиться за край болтающегося шарфа. – Фу! А где Фобос, Макс и Бабочка? – псы мне не ответили, зато за спиной засмеялся учитель, что впервые за пять минут обозначил своё присутствие.
– Оригинальные клички!
– С дедом придумали. – откликнулась я, пытаясь уделить внимания сразу всем. Три другие собаки, должно быть, в доме, а Инесса этого ой как не любит! Никогда не замечала за собой особого злорадства, но так хорошо на душе стало!
– Громова, что с лицом? – спросил учитель, не решаясь приблизиться к разыгравшимся собакам. И правильно делает! Если Вольт и Макс более-менее спокойные, то Фобос, Бабочка и Бас готовы отгрызть руку любому, кто косо посмотрит на хозяев. – Что за злорадная мина?
– Инесса ненавидит собак в доме, а когда бабушка с дедушкой приезжают, мы меняемся местами, и стебаться начинают уже над ней с Любой. – Ответила я и за ошейник оттащила собак от себя. – Пойдём.
Доберманы, пытаясь ухватить друг-друга за загривки, упрыгали на задний двор, в то время как мы прошли к железной двери, которая, по-моему, была способна выдержать ядерный взрыв.
На звук открываемой двери в прихожку выбежала бабушка, на ходу закидывая полотенце на плечо, а, увидев нас, бедная женщина начала картинно заваливаться в обморок.
– Хоспаде! Беатрис, не говори, что ты беременна! – учитель за моей спиной поперхнулся воздухом, а я лишь спокойно стянула шарф и закинула его на верхнюю полку. – Я морально не готова стать бабушкой в свои сорок! – Кажется, Александр Андреевич сейчас инсульт хватит, – настолько у него было ошарашенное лицо!
– Сорок восемь! – вставил свои пять копеек дед из зала, а бабушка, схватив с ближайшей тумбы вазу, запустила её на голос. – Сумасшедшая старуха!
– Молчи, старый хрыч! Твоего мнения мы не спрашивали! Бятка прямо сейчас может напомнить, как тебя пятнадцатилетний подросток перепил!
– Было дело! – крикнула я и поставила сапоги в специальную нишу, кивнув остолбеневшему учителю, чтоб тоже раздевался.
– Беатриса! – в прихожую вышел дедушка в шляпе для рыбалки, зеленой майке с надписью «Лучший дед в мире!», которую ему я подарила, и охотничьим ружьем на плече. – Вот почему ты всегда поддерживаешь эту старую ведьму?!
Я искоса посмотрела на бабушку Агнессу, которая, судя по её злому виду, сейчас задушит деда полотенцем, и честно ответила:
– Она платит больше!
Дед округлил глаза и оценивающе посмотрел на жену, но бабушка Агни уже не слушала его, она во все глаза смотрела на учителя за моей спиной.
– Бятк, умоляю, скажи мне, что парень за твоей спиной – твой парень? – умоляюще попросила она, отмахиваясь от рассерженного деда.
– Нет, ба, это мой учитель русского Александр Андреевич, он занимается со мной репетиторством.
– Жа-аль, – протянула она, снимая с плеча полотенце, – такой генофонд пропадает!
Бывший биолог, что с неё взять! Хотя, биологи бывшими не бывают, ибо бабушка периодически, шутки ради, предлагает вскрыть Инессу и посмотреть, что внутри, на что получает кулак перед носом от деда.
– Ладушки-оладушки, Арчи, с учётом того, что мы видим сейчас, какой срок ты ей даёшь?
– Хм-м, – дед пристально посмотрел сначала на меня потом на учителя за моей спиной и, протянув руку, назвал число, – все те же двадцать три.
– Семнадцать, – бабушка схватила его ладонь и искоса подмигнула мне.
– Ничего себе у тебя семейка, Громова! – выдохнул впервые заговоривший учитель, свалившись на диван в игровой. – А что за семнадцать и двадцать три?
– Возраст, в котором я объявлю о своей беременности, – учитель поперхнулся воздухом и согнулся пополам, сползая с дивана. – Просто в моей семье все женщины беременели в шестнадцать. То, что я пережила этот возраст, вообще шок для всех, – я по-доброму усмехнулась, вспомнив, в каком шоке была, когда впервые услышала о их споре.
– Ну вот теперь я точно уверен, что ты не сама по себе такая!
– Это как вообще понимать? – Удивилась я, незаметно стряхивая с дивана крошки трехдневной давности, а потом ногой заметая их под тот же диван.
– Ну, вот ты охренеть как на бабку свою похожа! – воскликнул он и повалился на диван. – Кстати, то есть, получается, твоему бате, – он напару секунд закатил глаза, – тридцать два года всего? – и глаза такие огромные.
– Тридцать три, – улыбнулась я, доставая из тумбы книги для подготовки.
– Пиздец, ну и семейка!
– Божьи заповеди не для вас, – мимоходом сказала я, пододвигая к дивану стеклянный столик.
– То есть?
– Не суди, да не судим будешь!
– Твой плоский юмор меня убивает.
– Юмор – не грудь, он и не должен свисать до колен. – Быстро накрыла его губы ладонью и устало вздохнула. – Оставим эту тему. – И только тут опомнилась. – Саша, какого, прости, хера, ты делаешь здесь? – Словила недоуменный взгляд. – Вали на кухню с Любой заниматься!
– Вообще-то, Громова, тебе русский сдавать! – Осуждающе сказал он, убирая мою руку и сжимая её в двух своих.
– Вообще-то, кроме твоего предмета у меня есть ещё шесть дополнительных, так что испаритесь с моей территории и не мешайте релаксировать. – И, не слушая возмущений, завалилась на диван, закидывая ноги на стол и беря в руки джойстик.
– Пиздец ты наглая, – бросил, кажется, обиженно, напоследок и громко хлопнул дверью.
Усмехнувшись, набрала номер Кимушки и прижала телефон плечом к уху.
– Хэй-хэй-хэй, как дела на красном фронте?
– Сука! – зашипела она в трубку. – Никак, в рот до желудка беру, лишь бы отвалил от меня.
– Избавь от подробностей, – засмеялась я, выкручивая стики до максимума. – Как сама вообще?
– Нормально, задолбалась отвечать Палычу, что не знаю, почему ты ушла.
– Не мои траблы.
– Ты придёшь сегодня ночевать?
– Не, прости, не могу, у меня бабушка приехала, и я не прощу себе, если пропущу, как они с дедом будут троллить мачеху.
– Ух, ё. Царёв, чтоб тебя трое ебали, ещё раз ты в эту дверь постучишься, я тебе череп с ноги снесу, усек? – Любовь и полное взаимопонимание в их семье.
– Сашенька, а спроси у Бяточки, придет ли она сегодня? – жалобно завыли где-то совсем далеко.
– Нет! – Рявкнула в ответ Ким. – Она сказала, что твоя страшная конская рожа её напугала, и шагу она больше не сделает в этой квартире!.. Все, Бят, отбой, приходи в любое время, а я пока пойду труп спрячу.
– Удачи, – хихикнула я, плечом стряхивая телефон с себя.
– Триска, метнись сюда, помощь твоя нужна!
– Иду! – со вздохом ответила я, выключа телевизор и скидывая приятную полудрему. – Да, ба, чего хотела? – спросила я, заглядывая в кухню.
– Давай картошку по-французски сделаем? – и помахала перед моим лицом окороком.
– Ба, ты же знаешь, что я не люблю работать с мясом!
– Ниче, картошку я уже начистила!.. А ты, одноклеточное, не отвлекайся! Зря, что ли, мой сын платит этому прекрасному мужчине за твои дополнительные уроки? – И она, сурово нахмурив брови, погрозила все тем же окороком отвлекшейся на улыбку учителя Любе. Я тихо хихикнула и помыла руки, приготовившись к самому незабываемому вечеру в своей жизни, потому что голодным бабушка Агни учителя не отпустит, а за столом дед доведет его до истерики, как постоянно делал со всеми отцовскими друзьями.
– Итак, Александр, – начал дед, насаживая картофелину на вилку, а я предвкушающе улыбнулась, – почему ты выбрал именно профессию учителя?
– Ну, – вроде бы адекватно ответил он, – я детей люблю, – и неловко улыбнулся.
И это все? А где же трагическая история, в которой его умирающая бабка заклинала его стать учителем? Он любит детей? Да не в жизнь не поверю!
– Интересный ответ. А как обстоят дела с ученицами? – дед оперся локтями на стол, а подбородок положил на переплетенные пальцы, невинно хлопая глазами, а я видела, как под, по идее, не прозрачной рубашкой, напряглись мышцы, а пальцы сжали вилку так, что она была готова вот-вот погнуться.
Палитесь, дорогой учитель.
Спасая ситуацию, я незаметно пнула его под столом, благо, сидел мужчина напротив меня. Учитель моментально встрепенулся, сел ровнее и, преобретя непонятную уверенность, весёлым тоном ответил:
– Нормально с ученицами! В первые дни сложновато было, ибо они, как увидели мою неотразимость и харизму, накинулись, как коршуны на добычу, но сейчас все улеглось.
Про отца, его жену и Любу забыли напрочь, поэтому данная часть семейства сидела в отдалении и молча ела свой ужин, не отрывая взгляда от тарелок.
Это на первый взгляд бабушка с дедушкой такие милые-невинные, а если копнуть глубже, то дед ещё больший тиран, чем отец, а бабушка, заведующая целой больницы, психопатка со стажем, и только в кругу семьи они более-менее успокаивается и ведут себя нормально.
Но, не смотря ни на что, я очень их люблю. Потому что они такие взбалмошные! Я помню, как лет в тринадцать дед увез спящую меня на рыбалку! Вот номер был, когда я проснулась в лодке посреди огромной реки. Как тогда орала бабушка, я не забуду никогда!
И они любят друг друга. Правда любят. А если и нет, то никогда не разойдутся, ибо шансы, что виноватого в один прекрасный день найдут в лесу частями очень высоки.
– Александр, а что на счёт личной жизни? – вступила в разговор бабушка, поглаживая между ушей Бабочку.
– Ну, есть девушка, – я очень быстро положила свои ноги на его колени, от чего глаза мужчины увеличились вдвое, и предупреждающе нажала на живот, – которая мне нравится, – сглотнув, закончил он и положил руку на мою ступню, проводя кончиками пальцев от пятки до подушечек пальцев. – Но, нам не суждено быть вместе. – Я чуть не застонала от его откровенной тупости.
– О, – воодушевилась бабушка Агни, – запретная любовь? – учитель таки подавился.
– Ну что вы, Агнесса Федоровна, просто она строит из себя слишком умную и делает вид, что земные чувства не для неё. – И невинно улыбнулся, не удостоив меня и взгляда. То есть, у него есть другая девушка, которую он любит?
Слава тебе, Господи!
Я облегчённо выдохнула и убрала свои ноги с его колен, откинулась на спинку стула и просто налила себе сока из графина.
Если у него есть другая девушка, то эта хуйня со мной быстро должна пройти.
Надо будет ему потом втащить за то, что цеплялся ко мне, когда у него своя девушка есть.
Так, Кимровская определенно на меня плохо влияет, я становлюсь немного быдловатой. Не сказать, что это плохо, но и мысли в стиле гопника с площадки меня не устраивают.
– Беатриса, – позвал дед, кидая в меня оливку. – Беатриса-а!
– Та что, хоспади, дед, что такое?
– Ты меня не слушаешь! – Капризно воскликнул он и запустил оливкой уже в бабушку, за что получил ложкой по лбу.
– Я никого не слушаю! – Воскликнула я, обращая внимание на чересчур притихшее семейство. – Что?
– За соком сходи, вот че!
– Принял! – И я, отодвинув от себя тарелку, встала из-за стола, направляясь на кухню.
И тут этот идиот, который зовёт себя учителем, специально выливает на себя сок. Я закатила глаза настолько, что, кажется, лопнуло пару вен. Все тут же засуетились и с криками: «Беатриса, что же ты стоишь! Беги скорее за полотенцами!» и « Нет, старая ведьма, пусть в туалет его ведёт! Там закинет штаны в стиралку, и через пятнадцать минут все будет готово!» нас вытолкали из комнаты, где тут же поднялся спор между стариками.
Это просто невероятно!
– Нам на второй этаж, – сказала я, уже поднимаясь по лестнице.
– Знаешь, Громова, я так нервничаю, так нервничаю!
– Как шлюха в церкви? – подсказала я, открывая дверь в просторную голубую ванну.
Он бросил на меня строгий взгляд и принялся стягивать штаны, оставаясь лишь в красных боксерах с быком на заднице.
И не то, чтобы я пялилась на его задницу. Просто бык красивый.
– И даже не отвернешься? – удивился тот, когда запустил машинку сел на неё сверху.
– Комплексуешь? – сейчас, после того, как я узнала, что у него есть девушка, общаться с ним стало гораздо проще и свободнее. Будто с ребер наконец-то стянули колючую проволоку неловкости.
– Я? – удивился мужчина, складывая руки на груди. И снова лёд и космос манили, затягивали. – Я могу ещё и трусы снять, чтобы доказать, что я не комплексую.
– Избавляться от комплексов надо дома и перед зеркалом, – дала дельный совет, усаживаясь на крышку унитаза. – Всем, кроме вашей девушки, плевать на ваши достоинства и прочее.
– Какой девушке, Громова? – Широченно раскрыл он глаза, соскакивая со стиралки.
– Той, которой вы дифирамбы распевали в столовой, – я рассматривала потрескавшийся в процессе готовки бордовый лак, когда почувствовала прикосновения к бедрам.
– Ты реально идиотка, Громова! – И это были не просто касания, это была жёсткая хватка, доказательство своего превосходства, а поцелуй был обжигающе горячим. Он кусал губы, рвал нежную кожу, наказывал за непонимание.
Ну что поделаешь? Тупенькая я в делах амурных. Никогда такого не практиковала, в голову к нему залезть не могу! Я тот тип людей, которым, блин, надо все говорить прямо. Без этого эти отношения задохнутся в зародыше.
– Вы: педофил, моральный урод, растлитель малолетних и извращенец! – предъявила я, тыча указательным пальцем ему в грудь.
– Ну первое ещё куда не шло, – рассмеялся мужчина, стоя передо мной на коленях, – а последнее за что?
– Да потому что тебе нравится, что я тебя оскорбляю. Тебя это заводит.
– Громова, ты сама не лучше! – он провёл кончиком пальца по моей скуле, оставив его на подбородке. – Сидишь тут, колени сжимаешь, вся красная… Ты такая милая! – И грызанул меня за шею!
Тихо вскрикнув, крепко зажмурилась и вытянула руки, чтобы оттолкнуть его, однако схватила лишь пустоту, а, когда раскрыла глаза, увидела, что учитель достаёт из стиралки джинсы.
– На мне досохнет, – и, встряхнув штаны, надел на себя, – ну что, пошли? А то твои небось уже подумали, что я изнасиловал тебя тут.
