Текст книги "Конвейер неправильных желаний (СИ)"

Автор книги: Beatrice Gromova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Было, как минимум, забавно, а как максимум, то была месть за те ужасные выходки с его стороны.

– Громова, что нам теперь делать?

– А я откуда знаю? – удивись я. – Мужик тут ты, так что рули ситуацией! – и, гордо прошествовав до старого застеленного клеёнкой дивана, стряхнула неплохой такой слой липкого сырого снега и вольготно уселась на нём, высовывая руки из рукавов и обнимая ими себя для сохранения тепла.

– Она как-нибудь по-другому не открывается? – заистерил мужчина, без остановки дёргая дверь, но уже не так активно и начиная пританцовывать на месте от холода.

– Неа, – радостно откликнулась я и даже улыбнулась, наблюдая за его отчаянием.

– Громова, да почему ты, ёбанный ж ты в рот, такая радостная?

– Всегда мечтала умереть в приятной компании, – я ещё и колени под свитер засунула, сворачиваясь в невообразимый комок. Что было хорошо в этом свитере – он тянулся, причем тянулся так, что мог вместить в себя ещё и учителя, при этом не распустившись на ниточки. – Чем не повод?

– Да что ж ты за человек-то такой? – вот оно, смирение, упало на диван рядом со мной и схватило мёрзнущие плечи ладонями.

– Какой есть. Заползайте, – и приглашающе оттянула край свитера.

– Громова, ты серьёзно? – скептично осмотрел он мой свитер, но всё равно начал стягивать его с меня.

– Э-э, не поняла прикола, – драгоценная одежонка тут же была крепко прижата к телу, а на учителя брошен обескураженный взгляд.

– Громова, ну какая ж ты тупая! – закатил глаза он, всё ещё протягивая ручонки к моему свитерочку. – Просто если ты залезешь ко мне, будет несколько проще, чем мне залезть к тебе, так что не выкобенивайся и снимай кофту.

– Свитер! – обиженно сказала я, но все же приподняла края одежды, оголяя выпирающие бедренные кости, по которым тут же мазнул ветер и побежали мурашки.

– Да что ж так медленно? – и мужчина рывком вытряхнул меня из моего свитера, тут же натягивая его на себя и блаженно жмурясь, прижимая нагретую мной ткань к себе. Продрог наверное, бедолага.

А вот я сидела в малиновом бюстгальтере, что отлично оттенял бледность моей кожи и, прикрыв руками грудь, пыталась понять, почему мне вообще не холодно. Ну, то есть, совсем. Даже руки подняла, давая ветру больше доступа к коже, а эффект тот же – не холодно совершенно!

– Давай залазь быстро, а то замёрзнешь. Э-э-э, ты чё делаешь? – вспомнил обо мне учитель, и я тут же перевела взгляд на его руки, приглашающе оттягивающие края свитера, как я пару минут назад.

– Да мне, вроде, и не холодно, – растерянно оглянулась я, всё ещё пытаясь понять, почему так.

– Не тупи, Громова, – и меня, будто мешком, накрыли собственным свитером, притягивая впритык к чужому телу и заставляя усесться на колени. – Твою мать, Громова, ты горишь!

– Нифига подобного, – возмутилась я и тут же глупо захихикала. Просто так.

– Не спорь, дура, у тебя температура! – и его губы прижались к моему лбу. – Блядский в рот, ты вся горячая, и температура охерительно высокая. Так, секунду. – Действительно секунда, и учитель подгребает меня под свою майку, заставляя прижаться голым животом к нему. Горячий. – Вот так-то лучше. Когда твоя подружка должна прийти за тобой?

– А как ты понял, что она придёт? – удивлённо спросила я, даже не думая отнимать лоб от его прохладной шеи. Ещё с другой стороны ладонь положила, чтоб ему теплее было.

– Блядь, Громова, убери от меня свои холодные ручищи! Лечиться надо! – зашипел он, самостоятельно отстраняя мои ладони от себя и пряча их глубоко в ворот. – И ты меня за идиота не держи, я прекрасно видел, как ты спокойно себя вела, когда узнала, что дверь закрыта, значит, была уверена в себе.

– Даша-Следопыт, – хихикнула я, поражаясь невероятной дедукции учителя.

– У-у-у, ну всё с тобой, Громова, ясно, – протянул он, крепче прижимая меня к себе, пытаясь согреть, но мне холодно и не было. Грела, скорее, я учителя, чем наоборот.

– Что со мной ясно? – снова ни с чего хихикнула, прижимаясь ближе и позволяя себе маленькую вольность – прижаться губами к его шее, прикусывая кожу и тут же проводя кончиком языка по собственному прикусу.

– Чё это ты делаешь? – отодвинул от меня свое лицо Саша, заглядывая мне в глаза. Учитель сейчас выглядел настолько забавно: взъерошенный, удивленный, с огромными глазами и красными от мороза щеками, – что я, не сдержавшись, затряслась от смеха. – Всё, Громова, ты готова.

– Клиент готов и доведен до кондиции! – воскликнула я, снова громко захохотав и крепче прижавшись к нему, обхватывая мощный торс руками.

Кожа к коже, дыхание к дыханию. Кажется, у меня кружится голова от перевозбуждения.

– Все, Бяточка, лапочка, давай спатки, – и он начал укачивать меня, как маленького ребёнка, а мне вдруг реально охренеть как захотелось спать. – Давай, спят усталые игрушки, книжки спят! А вот потом, когда у тебя голова встанет на место, мы поговорим! Серьезно поговорим!

– Обещаешь? – хихикнула я, укладываясь в его руках поудобнее и прикладываясь ухом к его глубоко стучащему сердцу.

– Обещаю, – по-доброму улыбнулся он, поцеловав меня в кончик носа, продолжая укачивать. – Спи.

– Не, а что вы мне предлагали? Мороз минус сорок, а ты, Громова, мёрзни, – возмущался Быков, встав между мной, лежащей на кровати в больнице, и разъяренными отцом и Инессой. – Умри от переохлаждения или от температуры!

– Вы позволили себе недопустимое! – орала в голос женщина, готовая кинуться на учителя, но цеплялась за отца.

– А что мне было, ебанный ж ты в рот, делать! Оставить её сидеть на диване и замерзать?! Женщина, включите мозг, эта та херня, что плещется в той херне, на которой Вы свои прически носите! Она бы нахер замёрзла там! Я бы смог просидеть на морозе, я здоровый мужик! А она сопля больная, которая не выздоровела толком, приперлась в школу, а потом ещё на крыше протусовалась, как итог температуру подхватила! Не тупите, бога ради!

– Ты пытаешься оправдываться! – Холодно заявил отец, но даже отсюда было видно, как его трясет от злости.

– Вообще ни разу, – хмыкнул учитель, складывая руки на груди. Вел он себя, как не странно, как холодная, безразличная скала. – Просто сами подумайте, что мне было делать?

– Что ты вообще делал на той крыше?

– Любовался видами! – Соврал Саша, не моргнув и глазом.

– Да кем ты себя возомнил? – взбесился отец, но сделать ничего не смог – в палату, громко хлопнув дверью, вошла бабушка.

– Собственно, все на выход, кроме вот этого молодого человека и этой малолетней симулянтки, – пропела она, напрочь игнорируя взбешённую женщину и отца.

– Но-но, – обиженно воскликнула я, садясь на кровати и прижимая чёрную майку учителя к телу. Вот это номер… – Не симулянтка, а заболевшая принцесса! – Нихера себе у меня охрипший голос! А горло-то как болит! Полежала на снегу, называется.

– Ну-ну, принцесса, – хохотнула бабушка, хватая в руки мою карту. – Так, тридцать девять и семь, аллергическая реакция на холод, обострение гастрита. Ладно, не симулянтка, заболевшая принцесса.

– Вот так-то лучше, – согласилась я, падая обратно в объятья подушки и накрываясь сверху одеялом.

– А теперь поговорим о делах насущных, – резко сменила тон бабушка, как только отец и Инесса вышли за дверь, и я подскакиваю на месте, почему-то тут же подбираясь и, игнорируя резко закружившуюся голову и чёрные круги перед глазами, посмотрела прямо в глаза дьяволу. – Мне тут лапшу про холода и зимовку можете не вешать, мне самой шестнадцать не так давно было, да и вот этот засосец очень даже красноречив. Так что быстро рассказали, что между вами происходит! Но-но! – остановила бабушка мой порыв что-то сказать. – Я прекрасно знаю, когда ты врешь, Беатриса, так что даже не пытайся.

Мы с учителем нервно переглянулись: что говорить бабушке не знал никто. Да и стоит ли говорить? Ну какой смысл? Было и было.

– Ничего не было, Агнесса Фёдоровна, – спокойно говорит мужчина и садится на мою кровать, невзначай положив ладонь на мою ступню, прикрытую одеялом. Сразу становится спокойнее, и я позволяю себе немного расслабиться.

– Милый, – хмыкает бабушка, – этому засосу часов пять-шесть от силы, а где вы были часов пять-шесть назад? – провокационный вопрос снова заставляет меня выпрямиться, как струна.

– На крыше, – невозмутимо согласился Саша, – но в её оправдание хочу сказать, что она была в бреду. Причём полном.

– Да ладно вам! – засмеялась бабушка, прыжком усаживаясь на подоконник и начиная по девчачьи болтать ногами. – Расслабьте булки! Я чё, молодой не была что ли? Вы только это, предохраняйтесь, – проказливо закончила она, уворачиваясь от кинутой в неё подушки, которая с глухим стуком попала в окно, а родственница тут же подгребла её под спину.

– Бабушка! Прекрати! – но меня никто не слушал: оба хохотали, причём непонятно над чем.

– Да что с ней такое? – орёт бабушка, начиная бить врача папкой по голове.

– Что случилось? – хрипло спросила я, поднимая голову. Стены кружились и ходили ходуном, вызывая тошноту, а тело не хотело слушаться.

– Бяточка, солнышко, – запричитала бабушка, отталкивая врача и бросаясь ко мне, падая практически на колени. – Где болит?

– Нигде, – хриплю я, но мне настолько плохо, что рвотный позыв удержать не получается, поэтому на подставленные ладони тут же падают несколько капель крови, а потом и целый фонтан, что застилает глаза.

– Бята! – испуганно кричит бабушка, но её уже уводит медсестра, а я всё ещё смотрю на кровь на собственных ладонях и чувствую, как темнеет перед глазами.

– Злокачественная опухоль желудка.

– Да у неё же был просто гастрит! – не знаю, кто говорит, но говорит так, будто я собака, которая только мешается и которую надо усыпить.

– Просто гастрит, – насмешливо отвечает первый голос. – Просто гастрит – это маленькая язва, которая расширяется под действием желудочной кислоты. А желудочная кислота – это разбавленная, слабо концентрированная соляная кислота. При недостаточном контроле гастрит просто разъедает человека изнутри, что и произошло с вашей дочерью. Так что сейчас остается только ждать. Желудок мы ей зашили, но теперь, если она выживет, то есть будет только каши на воде и всё. Диета строжайшая. Насколько я знаю, вам уже была прописана диета в восьмилетнем возрасте? Она соблюдалась?

И тишина. Нехорошая тишина. Злая, полная упрёков.

– Я что, плохо о тебе заботилась? – взъярилась бабушка, чей голос я узнала. – Плохо воспитывала? Ты, ублюдок, вместо того, чтобы следить за единственной дочерью, взял к себе какую-то блядь с улицы, а на Беатрису хуй положил! – первый раз слышу, чтобы бабуля так ругалась. – Так сложно было, да? Сложно было присмотреть за единственной дочерью? Да как ты Нике на том свете в глаза смотреть будешь? Что ты ей скажешь? «Извини, родная, угробил твою дочь!». Да что ж ты за дебил такой?

– Кхм, – перебил доктор, а я наконец смогла открыть глаза и сказать хоть что-то, но язык был прижат толстой трубкой, идущей куда-то внутрь меня. Неприятное ощущение. – В общем, опухоль мы вырезали вместе с желудком, она была не настолько огромная, но девочке придется пройти курс химиотерапии. Раз в неделю ей придется посещать больницу, дабы полностью избавиться от раковых клеток. По сути, эту девочку можно назвать счастливицей, ведь её язвы позволили на ранних стадиях распознать рак.

– Спасибо, – тихо говорит бабушка, и мою руку накрывает её ладонь. – Беатриса? Она очнулась!

И завертелось: мне посветили в глаза, задали пару вопросов, вынули из глотки трубку для интубации, прикололи капельницу.

Слишком много событий и проблем для маленькой меня. Ещё и рак. Очешуительно.

А когда будет что-то хорошее? Спокойная жизнь, хорошие оценки и прочая херня, которая бы хоть как-то упростила мою жизнь? Нет, такого, видимо, конкретно для меня не предусмотрели.

Через месяц и четыре химиотерапии, после которых у меня по-страшному полезли волосы и кожу покрыло ужасным раздражением, меня разрешили забрать домой. Лучше от этого не стало: в больнице меня окружали такие же люди, как и я – больные, со своими недостатками и достоинствами, но живые и простые. Они считали меня своей и помогали по мере сил: помогали вставить иглу в вену, если она выпадала, приносили тазик, если сильно тошнило. А здесь же мне надо заглядывать в каждый тёмный угол, чтобы не дай боже меня ещё и с лестницы не скинули на радостях.

Февраль – ужасный месяц, когда непроходимо сильные морозы, но тает снег. Везде сыро, грязно и холодно, но меня это не трогало: все дни и ночи я сидела в игровой, не выпуская из рук джойстик.

Накатила дикая апатия – из-за чёртовой химиотерапии пришлось обрить голову, дабы на макушке не зияла радостная проплешина. Избавляться от белых кос, заплетенных близняшками и что уже успели стать неотъемлемой частью меня было катастрофически сложно, так что я проревела всю ночь в подушку, прижимая обритые косы с колокольчиками к себе. На память сохранила, просто почему бы и нет?

Март порадовал лишь тем, что рак побеждён и химиотерапия больше не нужна, как и платок на моей голове – волосы отрасли на несколько сантиметров и теперь хотя бы прикрывали уши. Но самое лучшее было то, что мне разрешили вернуться в школу.

С горем пополам убедив бабушку, что со мной ничего не случится, нацепила на голову выбранный точно в тон моим настоящим волосам парик и, завязав искусственные волосы в высокий хвост, села в машину и уехала в школу.

В классе все знали о моём положении, и каждый хотя бы раз, но приходил проведать меня, принося разные вкусности, как это положено посетителям, но сами их и съедали с чаем в виду моей строжайшей диеты.

Отец вообще обходил меня по стеночке, стараясь лишний раз не смотреть мне в глаза. Уж не знаю, чувство вины им руководило, или бабушкина угроза, что она его на улицу выкинет, если с ее любимой внучкой что случится, но он просто игнорировал меня. Как и все в доме, кроме прислуги и, собственно, бабушки. Они прыгали вокруг меня, как вокруг умирающей – то поправляя подушечки, то принося чаек.

Белая борцовка на моей серой коже, которую никакими витаминами не удавалось привести к нормальному виду, смотрелась ярким пятном, что оттеняло всю меня. Осунувшаяся, худая, с серой кожей и впалыми щеками я была похожа на зомби, но никак не на одиннадцатиклассницу.

Попасть на первый урок мне было не суждено: тошнота и дикая слабость накрыла ещё в раздевалке, так что я поспешила побыстрее оказаться в туалете, дабы избавиться от этого чувства горечи в глотке. Но и этому не суждено было сбыться – меня на излете поймал Саня, затаскивая в пустующий по случаю методического дня кабинет биологии.

– Боже, Бята, я так по тебе скучал, – и он зарывается носом в мой парик.

Драматичным и романтичным момент был ровно настолько, насколько и комичным – чёртов парик от его манипуляций просто напросто сполз набок и чуть вперёд, от чего искусственные волосы полезли в глаза и нос, из-за чего нестерпимо захотелось чихнуть, что я и сделала. Тошнота ушла на второй план, а потом и вовсе прошла, оставляя после себя дикую слабость и горечь на корешке языка.

– Будь здорова. Э-э-э, Бят, у тебя волосы сползли, – недоуменно сказал он, бесцеремонно разворачивая меня к себе лицом и заглядывая в спрятанные волосами глаза.

– Да знаю, – быстро бросила я, раздраженно стягивая бесящий парик и являя учителю свой «раковый пушок» – именно так эту длину волос называли в нашей группе умирающих. – Это парик, и он ужасно неудобный: колется, чешется, и в нем голове ужасно жарко, – последнее буквально прохныкала в его подмышку, утыкаясь туда носом.

– Так не надевай его вообще, – как само собой разумеющееся произнес учитель, толкая меня в сторону дивана, куда упал, утащив меня за собой.

– Легко сказать! Как я в таком виде появлюсь перед своими? Они ж меня загрызут, особенно эта троица, прости, Господи.

– А ты сделай вид, будто так и надо! Будто все так и задумано и с гордо поднятой головой появись в классе. Я уверен, они и слова сказать не посмеют.

– Спасибо, – просто сказала я, крепче прижимаясь к нему.

– Ладно, Громова, – натянул он на себя маску строгого учителя. – Пошли, отведу тебя на математику, а то ты и так пропустила больше двух месяцев. Тупая, небось, теперь!

– Отвали, придурок, – улыбнулась я, вставая с его колен и подходя к шкафу, куда скинула мешающийся парик, и, подойдя к небольшому зеркалу, взъерошила короткие, чуть прикрывающие уши волосы, поднимая их дыбом.

С такой причёской я больше походила на мальчишку-сорванца, чем на девушку из высшей аристократии.

– Пошли?

– Пошли, – и двери кабинета закрылись за нашими спинами, а я почему-то чувствовала, что иду не просто на урок, а к своему будущему. К своему концу. К своему определенно хорошему концу.

========== 21. “Точки над Ё” ==========

Малоинформативно, но вкусно.

Осталось главы две-три

и бум прощаться

Только это, ребят, ИНФА СОТКА! НЕ БУДЕТ GAME OVERа

По крайней мере в ближайших числах.

Знаю-знаю, я обещала много сотен раз, что он будет сразу после Конвейера.

Но и вы меня поймите! Это две совершенно однотипные истории, и если я продолжу с сразу после Конвейера писать Конец, то, ребят, я крышей поеду. Серьезно! Она и так у меня подтекает немного из-за того, как по-эпичнее вывернуть Конвейер, а там сразу с места в карьер.

Поймите меня правильно и, бога ради, ПРОЧИТАЙТЕ ЭТО БЛЯДСКОЕ СООБЩЕНИЕ, ПОТОМУ ЧТО КАЖДОГО, КТО ПОСЛЕ КОНЦА КОНВЕЙЕРА НАЧНЕТ ВОПИТЬ, ЧТО Я ЕБАНАЯ ОБМАНЩИЦА И ГДЕ ВТОРАЯ ЧАСТЬ ПОИГРАЕМ Я БУДУ БЕЗЖАЛОСТНО СЛАТЬ НАХУЙ!!!!!!!!!!

БЕЗЖАЛОСТНО

и не обижайтесь потом на меня, потому что вот эта ситуация, когда люди из-за своей банальной тупости не читали мои «записухи», а потом спрашивали, будет ли прода, меня подзаебала

серьезно

И мне совершенно не стыдно, что я так говорю о этих людях, потому что моя совесть чиста, ибо я где только можно наоставляла эти сообщения, а в итоге Здрасте!

И вот если хотите послушать о следующей работе, то она будет фентезийная, про девушку, которая в своих снах перемещается в другой мир и творит там непотребное. Работа будет называться «Акира», и, не смотря на то, что есть всего одна глава, но работа уже любимая. И для этой работы уже очень много сделано моей дорогой подругой Элли, которая и видос заделала и облогу невъебенную, от которой я просто теку, как сука.

Ну, собственно, это все, что я хотела сказать.

А еще простите, что главы такие нерегулярные

точнее, нет вообще никакой гарантии, что глава выйдет в скором времени.

Вся проблема в том, что раньше у меня всегда был компьютер под рукой, а сейчас только каличный планшет, который не может ничего, от слова совсем. Пришлось вот только ради вас просить у соседки по комнате ноут (терпеть не могу просить и трогать чужую технику! Как и ненавижу, когда берут мою), и вот редачить, как проклятая, за 10 минут.

Вот теперь точно всё.

Кфид [FenomeN] – Учиться нужно у всех, даже у врагов.

Саша Coi – Учиться нужно у всех, даже у врагов ( 2 часть).

2rbina 2rista ft. ЦЫРККРИГА – Папа, – если серьезно, то вся работа писалась именно ради этой песни, и я дождаться не могла, пока смогу вставить ее грамотно в текст(а грамотно один хуй не получииилось!!!!)

– Готова? – спросил Быков, останавливаясь напротив кабинета математики и проказливо смотря на меня.

– Нет, – ответила я, начиная пятиться. За закрытой дверью слышался хохот и мое имя, что явно не сулило мне абсолютно ничего хорошего.

– А придётся, – просто сказал учитель, и его рука проскользнула по моей талии, хватая ручку двери и опуская её, а сам Саша, укусив меня в плечо, другой рукой толкает меня в свет класса, где я тут же оказываюсь в самом центре внимания толпы, собравшейся вокруг парты Любы.

Чуйка, кричащая о проблемах, себя оправдала.

– Не знали мы, Громова, – начала Люба, аки королева поднимаясь со своего места и направляясь ко мне. – Что ты насасываешь у учителей за оценки. А нам-то всегда было интересно, откуда ты такая умная. А ты не умная, ты хитрая!

Вот он, подхер года.

– Я искренне не понимаю, о чём ты говоришь, – спокойно сказала я, смотря на неё с высока, учитывая даже то, что она была чуть выше меня.

– У-у-у, она не понимает! – заулюлюкала она, поворачиваясь к толпе, чтобы получить от них поддержку. И её поддерживали все. Абсолютно. Все мои одноклассники и вроде как друзья. Даже Мила и Паша, держась за руки, смотрели на меня с осуждением. Тошнота снова накатила, оседая горечью на корне языка.

– У вас есть ко мне претензии? Претензии к моим оценкам? – насмешливо и гордо спросила я, складывая руки на груди, пряча их дрожь. – А почему вы их не получаете? Кто вам не даёт ночи напролет зубрить? По-вашему, я виновата, что вы – умственно отсталые дегенераты?

– Бята, – учитель кладет руку мне на плечо, пытаясь остановить, но я резко скидываю его руку.

– Все свои предъявы можете засунуть себе в жопу, ок да? Я пахала, как проклятая, на эти оценки. И ни одному не отказала в помощи, даже на экзах, так что же мешало вам делать то же самое? Мне никогда не делали поблажек, в отличие от вас, и я всегда отрабатывала всё по-максимуму, а вы, дебилы, в это время гонялись за юбками и тачками. Не мои проблемы, что вы настолько идиоты, – и мой злобных смех разлетается над боящимися даже слово сказать одноклассниками. – Не вам мне что-то предъявлять.

И я, развернувшись, просто ушла, оставляя их и дальше перемывать мне кости. Я просто устала от этого. Жду не дождусь, когда уже сдам чёртовы экзамены и уеду отсюда навсегда.

Но Вселенная, по видимому, посчитала, что рака и школьных проблем для меня недостаточно, поэтому, как только я в шестом часу вечера вернулась домой, разъяренный отец потребовал, чтоб я немедленно явилась в столовую, на что я хмыкнула и чисто из желания позлить его явилась туда ровно к восьми.

И замерла на входе, потому что за столом сидела чета Королёвых вместе со своими сыновьям. Та-а-ак, а что это тут такое происходит? Этот вопрос я и задала. Громко и чётко.

Но Ольга и Олег лишь стыдливо отвели взгляд, пряча от меня глаза. Ну, собственно, я уже догадалась о цели данного визита.

– Нет! – громко и чётко сказала я, смотря отцу прямо в глаза. – Я сказала «Нет!».

– А тебя кто-то спрашивал? – холодно спросил он, даже не посмотрев на меня, перебирая в руках документы. – Знаешь, Беатриса, в наше время за деньги можно сделать многое. В том числе и свидетельство о браке задним числом.

– Нет, – в ужасе сказала я, не веря в происходящее. – Не говори мне, пожалуйста, что ты настолько ублюдок! Просто скажи, что это шутка, и я всё забуду. Серьёзно.

– Нет, – просто сказал он, даже не оторвавшись от бумаг, и тогда я посмотрела на единственных адекватных людей здесь, но пара лишь сказала «прости» и отвернулась. Ясно.

– Ну на нет и суда нет, – просто сказала я, хватая в руки декорированный деревянный стул. Тяжёлый очень, между прочим.

Меня демонстративно игнорировали ровно до того момента, пока я, замахнувшись посильнее, не выкинула стул прямо в раму, вынося её в тёплый конец марта, когда можно уже ходить без курток.

– Свое мнение можешь засунуть туда же, – посоветовала я, уходя через то же окно и сразу же смываясь с территории дома, потому что за эту выходку меня ждали нихеровые такие санкции.

– Кимушка, можно мне перекантоваться у тебя немного?

– Да в чем базар, Бят, конечно! Могла бы не спрашивать, только залети в Пустоту, взять ключи.

– Спасибо, через час буду.

В Пустоту меня пропустили, как к себе домой. Кирилл лишь приветливо улыбнулся, пропуская меня через турникет, и я просто не могла не улыбнуться этому доброму бугаю, даже не смотря на свое ужасное настроение.

– Да че ты тут выёбываешься? – борзый голос Колчанского я бы узнала, даже будучи при смерти, учитывая, сколько совместно мы с ним выступали. Так что услышать его здесь, тем более со сцены, было немного… Непривычно. – Это клуб моего деда, уебан!

Ну, собственно, дальше можно было не продолжать, так ведь? Мы ведь все знаем, кто, помимо деда Колчанского, владелец этого клуба. Это мы уже выяснили опытным путем. Да-а. Дела-а.

И вот вдруг накатила дикая ненависть к этому человеку. Необъяснимая и беспочвенная. Просто вот вдруг я увидела этого вечно улыбчивого мальчика с его другой, оборотной стороны. И там я видела лишь прожжённого своими связями и деньгами подростка.

Сейчас вместо Паши я видела зайца. Того самого, шоколадного, из моего детства. У которого очень красивая и яркая обёртка, которая располагает к себе окружающих. Но внутри. Там лишь ужасный и невкусный шоколад. И пустота. Зияющая дыра вместо начинки. Именно таким и был Колчанский на протяжении всего нашего знакомства. Но я не замечала этого почему-то. Возможно, потому, что от Ростовой всегда слышала, какой он прекрасный, милый и замечательный. И я верила ей на слово. А не стоило бы.

А ещё вдруг поняла ответ на вопрос, который никогда не задавала: куда он девал мои тексты, которые я иногда писала для него. Не сам же он исполнял женские партии. А вот теперь ответ стоял на сцене рядом с Колчанским и вертел жопой в такт. А ещё она полностью неправильно передавала голосом интонации. В общем, желание показать сукам, где их место, возникло из ниоткуда, поэтому, когда Колчанский начал зачитывать знакомые слова, что он уже произносил как-то на уроке русского, я просто подошла к бару и, перегнувшись через стойку, просто достала дополнительный микрофон, которым иногда делали объявления или просто были люди, которые позволяли себе петь со стойки.

Вот сейчас таким человеком была я.

– Па-а-аш, мы преподали урок,

И вот на батле кончается твой Time.

Ты всех врагами считал, но заблуждался,

Парнишка, goodbye!

Кто-то корону надел тебе поспешно,

Скорее снимай.

Учиться нужно у всех, а лучше у нас, – он резко и испуганно развернулся всем корпусом к бару, во все глаза смотря на меня и мою улыбку. – Колчанский, пупсик, если будешь отдавать мои тексты непонятным шавкам, я выгрызу тебе кадык, – и мило улыбнулась, слезая с бара под оглушительные аплодисменты и свист молодых людей. – Вот так должен звучать настоящий голос. А ты лишь маленькая копия, – я говорила с ней, как с умственно-отсталой: мягко и с доброжелательной улыбкой. Но деваха доброты не оценила и лишь сверлила меня злобным взглядом. – А тебе, Паша, это маленькая месть за предательство. Подумай дважды, прежде чем переходить мне дорогу в следующий раз.

– Ты не учился на ошибках парень,

Мы все исправили знаешь,

Я вылетел, но тебя вынес в ответ.

Саша с…? – И парень вопросительно посмотрел на меня, ожидая моего имени.

– Бятой на тебе крест поставили, и Пашуле пизда летит, я от Жени передам привет! – При имени своей бывшей, которая, в виду своей злобной и злопамятной натуры, подкараулит его в тёмном переулке, Павел скривился, будто сожрал лимон целиком вместе с цедрой. Милейшая девушка она, кстати! Надо будет выпить с ней чайку как-нибудь.

– Это тебе маленький приветик! – улыбнулся ещё один Саша на мою голову и ловко спрыгнул со сцены, оставляя нас один на один.

– Ты чё творишь, ущербная?! – прошипел опозоренный на публике Павел, сгруппировавшись и набычившись.

– О, уже ущербная! – насмешливо сказала я, кивком здороваясь с Аней – диджеем Пустоты. – А как текст написать, так «Бятик!». Ты уж разберись, ущербная или Бятик. А теперь свали со сцены, мне есть что сказать. Ань, вруби сорок шестой трэк из дабов. Таки вот эта песня моего авторства и больше вы её не услышите, так что не щёлкаем ушами, котики!

– С юных лет шарахаясь от местных традиций и фальши,

Тем стала, от кого просила мама держаться подальше.

О ком твердил отец, что в детстве их мало пороли.

Если суждено быть троллями, в итоге вырастут тролли!

Траляля и Труляля в моих друзьях, и с ними я, – с улыбкой кивнула я синхронно подпрыгнувшим близняшкам. – Шляпник с тату на шее и со смехом дятла Вудди. – Кивок Антону за барной стойкой. – Контрабандисты тут, и Ведьма – частая гостья. – Ким, под веселые крики толпы запрыгивает на один из столиков, начиная подпрыгивать в такт биту. – Уличные девки и другие приличные люди!

От родных отделяют стальные дороги,

Негласные принципы, разные Боги!

И вроде открыт чёткий мир и без бликов,

Но мир текстровертов, бонобо и фриков!

Нутро – негодяйка, снаружи – хорошая!

Три четверти демона, четверть святоши!

Повесилась крыса в сердечной глуши,

Предпоследняя стадия рака души!

По слухам, постель моя – теннисный корт

Любовь – это сакс, ну а секс – это спорт! – Кивок всем одноклассникам, собравшимся здесь на выступление Колчанского и сейчас во все глаза рассматривающим меня.

– И смысла не вижу во многом без лупы.

По взглядам на мир – инвалид второй группы!

Ни кола, ни двора, ни фига, ни шиша,

Только в теле здоровом больная душа!

Отношусь ко всему максимально нахально,

И знаешь что, папа, мне как-то нормально! – дерзкий выкрик прямо в глаза только что открывшему двери Пустоты отцу, и пошла моя любимая часть:

– Каждому – своё, в итоге,

Папа, я – негодяйка!

И пусть мои мечты убоги,

Папа, я – негодяйка!

Но если жить, то жить в кайф!

Папа, я – негодяйка!

But it’s my life, papa! It’s my life!

– Накрученная и несклоняемая,

Как бигуди! В шоколаде я, в шоке люди

Годами пытались понять меня. Но никак!

Я для них – тайна, как светофор для дальтоника,

А по сему выходит, что папа

Напрасно мне -надцать лет на мозги капал

Страшный, как Кабал. Тощий, как Индия.

В дереве генеалогии, как Минотавр в лабиринте,

Я палюсь! Да, но есть и плюс!

Это моя норма! Этого признать не побоюсь!

И бесспорно для меня Happy End —

Это либо жёсткое порно, либо Зомби Лэнд

It’s my life, Па! И вот в сборе банда

Музыкальная, как древний там-там!

В одном выходит был прав папа:

Как там говорится? Ах, да: в семье не без мутанта! – И, скорчив страшную рожу, показала язык всем, кто сейчас смотрел на меня: отцу, Игорю Павловичу, одноклассникам. Всем!

– Каждому – своё, в итоге!

Папа, я – негодяйка!

И пусть мои мечты убоги!

Папа, я – негодяйка!

Но если жить, то жить в кайф!

Папа, я – негодяйка!

But it’s my life, papa! It’s my life!

– Признай меня уже такой, какая я есть! – Выкрикнула я, расставляя руки в стороны и падая прямо в руки толпы.

Я смеялась и радовалась, пока люди несли меня сначала по залу, а просто рандомно катали на руках. И я веселилась и смеялась, не смотря на дикую головную боль, головокружение и тошноту.

Резко соскакивая с чужих рук, я не видела ничего перед собой – лишь смазанную картинку, пока неслась сквозь толпу к туалету.

А уже там, сблёвывая в раковину кровь и немного своего желудка, я все равно улыбалась. Стирая слезы и кровь с лица улыбалась, потому я уже знала, что делать дальше. Уже знала, что скажу отцу, что слышал мои слова и мое выступление. Что скажу проклятому Игорю Павловичу и его внучку. И что скажу учителю. Что скажу им всем.