Текст книги "Ангел"

Автор книги: Барбара Брэдфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Прежде чем Рози успела прийти в себя, Ги уже спустился вниз и стоял перед ней лицом к лицу, молча глядя ей в глаза.

Она тоже взглянула на него, стараясь побороть волнение и придать лицу естественное выражение.

– Мы не ждали тебя раньше сегодняшнего вечера или завтрашнего утра, Розалинда.

– Да, Гастон сказал мне.

Подойдя еще на шаг ближе и напряженно всматриваясь в ее лицо, Ги спросил:

– Ну и как поживаешь, моя дорогая?

– Хорошо, спасибо. А ты?

– Тоже.

Оба замолчали. После короткой паузы Ги поднял бровь и, саркастически улыбаясь, спросил:

– А как же супружеский поцелуй? Рози продолжала молчать.

– Ах, какая жалость! – засмеялся он.– Ну ничего, как-нибудь переживу твою холодность. Мне не привыкать.

Опять рассмеявшись, он обошел ее и зашагал через холл, похлопывая хлыстиком по голенищам кожаных сапог. Остановившись в дверях, Ги обернулся и произнес:

– Увидимся позже, дорогая. Надеюсь, обедать мы будем вместе.

Рози перевела дыхание.

– Где же еще я могла бы обедать, как не здесь, с твоим отцом и девочками! – воскликнула она с оттенком непривычного для нее раздражения и, положив руки на плечи Лизетт, поспешила с ней наверх, за ними последовала Ивонн.

Когда они втроем поднялись на среднюю площадку лестницы, Рози обвела взглядом давно знакомые вещи: свисающую с потолка огромных размеров старинную хрустальную люстру, гобелены XVII века на стенах, ряды портретов предков Монфлери на другой стене. С грустью и сожалением она подумала о Ги. Как обидно, что он совсем не такой, каким его отец хотел видеть своего единственного сына – человеком, который мог бы взять на себя груз забот о Монфлери. Но Ги был слабым, никчемным, эгоистичным и расточительным. Как жестоко он разочаровал своего отца. И ее тоже.

Восемь лет назад она приехала в этот величественный замок юной невестой, его невестой. Она была полна восхищения и любви к Ги де Монфлери, будущему графу. Но очень скоро их отношения испортились. Уже через несколько лет после их свадьбы они стали чужими друг другу. Сейчас она не испытывала к нему никаких чувств, кроме, может быть, легкой жалости.

16

Рози взглянула на Колли и спокойно заметила:

– Для меня было неожиданностью встретить Ги. Я думала, он в отъезде.

– Его действительно не было,– ответила Колли.– Он неожиданно появился, без всякого предупреждения, сегодня утром. Как та фальшивая монета, которая, хочешь не хочешь, всегда возвращается к своему владельцу.– Немного помолчав, она вздохнула.– Возможно, мне не следовало так говорить. Это, наверное, не великодушно. Ги все-таки мой брат, и я люблю его. Однако временами он бывает прямо-таки несносным.

– Ты права, но это получается помимо его воли, он просто ничего не может с собой поделать,– тихо проговорила Рози, ласково улыбаясь и нежно пожимая ее руку.

Женщины сидели рядом в кабинете Колли на втором этаже. Девочки оставили их вдвоем, и теперь ничто не мешало им наслаждаться откровенной беседой.

Колли тоже улыбнулась в ответ и сокрушенно покачала головой.

– Ты всегда видишь только хорошее в людях, находишь всему оправдание. Боюсь, что я так не могу. Нет, я не могу простить Ги. Он невыносим. Все дело в том, что мы все его постоянно баловали, чем и испортили. Отец, я, даже Клод, пока был жив, и мама до своего последнего часа. Да и ты тоже, Рози. С того самого момента, когда мы встретились с тобой в Париже много лет назад. Ему слишком потакали. Все и всегда.

– Все, что ты говоришь, правильно, Колли. Но в душе он ведь не плохой человек, правда? – Не дожидаясь ответа, Рози сбивчиво проговорила:– Он как ребенок, который так и не повзрослел. Он хочет, чтобы все его капризы мгновенно исполнялись. И он не признает никакой ответственности, никаких обязательств по отношению к чему-либо...

– Или к кому-либо,– вставила Колли, понимающе глядя на Рози.

– Может быть, в том, что наш брак развалился, есть и моя вина,– проговорила Рози, искренне полагая, что так оно и есть.– Как говорила моя мама, в каждом споре есть две стороны.

– А моя в подобных случаях говорила, что есть ее сторона, его сторона и истина,– заметила в ответ Колли.

Воздержавшись от замечаний, Рози просто рассмеялась. Ей не хотелось углубляться в тему ее неудачною замужества и вытекающие отсюда проблем. Во всяком случае не сейчас.

Но Колли продолжала:

– Я не имела в виду только тебя, говоря, что Ги безответственно относится к своим обязательствам. Я думала и об отце. Ему нужна помощь, чтобы управляться с замком. А Ги – что ему Монфлери? Он и пальцем не пошевелит, это же очевидно! Содержание замка обходится в чудовищные суммы, а работа отцу уже не по силам. Он, правда, получает субсидию от правительства, и еще стали поступать кое-какие деньги от публичных посещений, которые он, по твоему совету, разрешил. Если бы Ги хоть немного забот взял на себя, отцу бы стало намного легче. Да и всем нам здесь. Нет, я не понимаю брата.

– Я знаю, дорогая. У меня его поведение тоже вызывает недоумение,– согласилась Рози, спокойно добавив:– Я не претендую на то, чтобы понять его. Мне кажется особенно странным его равнодушие к Монфлери. Учитывая, что когда-нибудь по наследству замок перейдет к нему.

Рози умолкла и, повернувшись к камину, долго смотрела на огонь. Лицо ее стало задумчивым и немного грустным.

Колли не отвечала. Она сидела, откинувшись на выцветшую темно-зеленую парчу дивана времен Людовика XVI, закрыв глаза и чувствуя внезапную слабость. Мысленно она упрекала брата за его поведение. В последние годы он стал еще хуже: еще более эгоистичным и неумеренным в желаниях, своенравным и непредсказуемым. Колли размышляла над его жизнью, над тем, чем он в действительности занимался в своих поездках. Кое-что об этом ей было известно. Неделями он пропадал у этих псевдорелигиозных деятелей Индии и Дальнего Востока– гуру, как он их называл; мчался галопом, лишь бы только помедитировать с ними в каком-нибудь жалком приюте отшельника на вершине горы. Колли считала их всех проходимцами, похитившими у него деньги и продолжающими вымогать то немногое, что еще осталось. А когда он опускался со своего заоблачного насеста, то месяцами болтался в Гонконге или еще где-нибудь на Дальнем Востоке. Очень странной казалась эта его тяга к Востоку, но еще более странным было его нелепое поведение по отношению к Рози – непростительное поведение. Во всяком случае Колли никогда бы не смогла такое стерпеть.

– Почему ты вышла замуж за Ги? – неожиданно для самой себя вдруг выпалила она и, резко выпрямившись, посмотрела Рози в глаза.

Рози тоже взглянула на нее и заморгала в растерянности от неожиданного вопроса, не сразу находя слова. Потом медленно проговорила:

– Я была влюблена в него, восхищалась им... просто потеряла голову.– Поколебавшись, она продолжила очень тихим голосом: – Ты сама знаешь, каким обворожительным твой брат может быть при желании; обаятельный, веселый, страстный... Он увлек меня, нет, точнее сказать, подавил меня.

Существовали и другие причины, почему Рози вышла замуж за Ги, но у нее не было никакого желания обсуждать их.

– Да, он умеет казаться,– согласилась Колли.– Женщины всегда находили его неотразимым, даже когда он был еще совсем юным – в лет шестнадцать-семнадцать. Бог мой, сколько у него было побед до тебя! Но, конечно, когда ты выходила за него замуж, он не был настолько странным и эгоистичным.– Колли испытующе посмотрела Рози в глаза и воскликнула: – Почему ты не разведешься с ним?

– Не знаю,– смущенно засмеялась Рози. Потом, чуть сдвинув брови, спросила: – Ты хочешь избавиться от меня, выбросить меня из семьи?

– Нет, Рози! Никогда! – вскричала Колли с глазами, округлившимися от ужаса при одной мысли об этом.

Она придвинулась ближе к Рози, прижалась к ней и крепко обняла.

– Как ты можешь говорить такие жуткие вещи! И даже думать! Я люблю тебя. Мы все тебя любим. И я полностью на твоей стороне. Ги– идиот!

Чуть отстранившись, Колли внимательно посмотрела на Рози, и в ее светло-голубых глазах на тонком, с мелкими чертами лице отразилась искренняя преданность и беспредельная любовь.

– Когда тебя здесь нет, дорогая, Монфлери становится похожим на морг. Отец очень переживает, когда ты в отъезде. Да и все мы. Как будто солнце перестает светить нам. Ты стала неотъемлемой частью нашей жизни, Рози, совершенно особым членом семьи, для меня сестрой, которой у меня никогда не было, для отца – еще одной дочерью. Ты должна об этом знать.

– Да, конечно, я знаю. И я чувствую то же самое к тебе, Колли. Я люблю всех вас, вы – моя семья, а Монфлери – мой дом. Моя жизнь без вас была бы совсем другой, я бы просто не смогла жить, если бы не приезжала сюда время от времени.– Рози покачала головой и слабо улыбнулась.– Знаешь, давай больше не будем говорить о Ги. Он живет, как хочет, сам по себе, и кроме того, он сейчас редко бывает дома, так что мы не будем с ним часто видеться, не так ли?

Колли кивнула в знак согласия, откинулась опять на спинку дивана и долго смотрела на горящие в камине поленья. Как жаль, что брат приехал именно сейчас! Последнее время непостижимым образом он обвинял ее и Рози во всех своих неприятностях. И Колли оставалось только надеяться, что своей вспыльчивостью, раздражительностью и вздорными требованиями он не испортит им Рождества. Ивонн и Лизетт с таким нетерпением ждали этого праздника.

Как будто прочтя ее мысли, Рози сказала:

– Давай постараемся устроить настоящий праздник для девочек на Рождество.

– Я как раз об этом думала! – воскликнула Колли.– Конечно, мы должны это сделать.

Желая окончательно уйти от неприятного разговора, Рози сказала доверительным тоном:

– Когда я приехала сегодня, мне сразу бросилось в глаза, как повзрослела Ивонн. Причем внезапно.

– Да, в самом деле она очень изменилась со времени твоего отъезда отсюда в августе. Что называется, расцвела за одну ночь.

Взгляд светло-голубых глаз Колли скользнул по столику сбоку от камина и остановился на фотографии в серебряной рамке. На ней был изображен ее покойный муж Клод Дювалье со своей единственной сестрой Ивонн, которую он воспитывал с детства.

– Она стала очень похожа на Клода, как ты считаешь?

– Да, сейчас, когда ты об этом сказала,– определенно,– ответила Рози.– И у нее тот же характер, она общительная, веселая. И так же, как он, полна энергии.

– Да.– Колли печально помолчала, потом сказала: – Это так мило с твоей стороны, что ты каждый месяц присылаешь ей чек за ту небольшую работу, которую она для тебя делает. Но в этом нет необходимости, Рози, в самом деле. Она просто счастлива тебе помочь. И учиться у тебя моделированию. Да и мне тоже ты вовсе не должна присылать деньги. Ты очень добра, но я вполне могу прожить на то, что мне оставил Клод, правда.

– Но я хочу поступать так, Колли. Я хочу, насколько это в моих силах, облегчить твою жизнь. Ведь содержание замка съедает все доходы твоего отца, и в результате на жизнь почти ничего не остается. Так что разреши мне помогать вам, пока у меня есть такая возможность. Бог мой, разве это много – то, что я даю вам с Ивонн? Так, на булавки.

– Ты так добра к нам, просто ангел, прошептала Колли и отвернулась, чтобы скрыть вдруг навернувшиеся слезы.

17

– Мадемуазель Колетт выглядит гораздо лучше, n'est се pas[11]11
  Не правда ли (фр.).


[Закрыть]? – сказала экономка, не поднимая головы и продолжая распаковывать последний из чемоданов Рози.

– Да, в самом деле, Анни. У нее хороший цвет лица и ясные глаза. Я бы даже сказала, сияющие,– ответила Рози, кладя стопку свитеров в ящик комода и задвигая его.– Но она ужасно похудела.

Анни оторвалась от работы и, посмотрев на Рози, энергично закивала головой.

– Mais oui, с'est vrai[12]12
  Да, это правда (фр.).


[Закрыть].

Потом с задумчивым выражением лица достала из чемодана пеньюар Рози и положила его на кровать.

Анни, как и ее муж Гастон, была родом из ближайшей деревни и всю свою жизнь проработала в замке. Начав в пятнадцать лет посудомойкой на кухне, она к пятидесяти пяти доросла до экономки и за сорок лет безупречной службы стала почти членом семьи. Она прекрасно знала, чем живет каждый из них, умела, не моргнув глазом, воспринимать их причуды и преданно хранить секреты.

Она бы скорее умерла, чем выдала какие-нибудь их тайны, так полагали они, имея все к тому основания.

Закрыв пустой чемодан, Анни опять взглянула на Рози и, подумав, сказала:

– Колли всегда была худенькой. Помню, еще девочкой мы называли ее branch seche, как это вы говорите по-английски – «хворостилка»?

– Хворостинка,– засмеялась Рози.

С первой их встречи Анни понравилась ей. Замком она управляла, как капитан на палубе боевого корабля, уверенный в себе и своих решениях и полностью контролирующий судно. Анни четко выполняла свои нелегкие «капитанские» обязанности. При этом она была не только трудолюбива и беспредельно предана графу и его семье, но была отзывчива, наблюдательна и умела хорошо разбираться в людях. Рози считала ее просто подарком судьбы и нередко задавала себе вопрос, что бы они без нее делали.

– Да-да, именно так,– воскликнула Анни,– она была ну прямо как хворостиночка, такая тоненькая, одни ручки да ножки торчат. И тело, как у мальчишки. Она и сейчас не очень-то переменилась, не так ли? Но это ничего, она от природы такая тощая. Госпожа графиня, ее покойная мать,– Анни перекрестилась – царство ей небесное, бедняжка, тоже всю жизнь была стройной, как юноша. Вся женская линия их рода еще от Кэрон-Бугиваль такая.

Энергично покачав головой, Анни с жаром добавила:

– Се n'est pas important[13]13
  Это не имеет никакого значения (фр.).


[Закрыть], ее вес. Вы знаете Колетт уже многие годы и помните, что она всегда была, как стебелек спаржи.

– Да, верно,– согласилась Рози, зная, что Анни права.

И тем не менее тревога ее не рассеялась. Несколько часов назад, впервые увидев Колли наверху, в ее кабинете, Рози была просто поражена. Как легко угадывались под свитером кости ее хрупкого маленького тела. Казалось, в нем почти не осталось плоти.

Подхватив пустой чемодан, Анни направилась к двери, ведущей в смежную гостиную, куда уже были вынесены остальные. Затем она обернулась к Рози и спросила:

– Могу ли я еще чем-нибудь помочь вам, мадам де Монфлери?

– Non, merci beaucoup[14]14
  Нет, большое спасибо (фр.).


[Закрыть],– покачала головой Рози.

Анни тепло улыбнулась в ответ.

– Я рада, что вы вернулись домой. И Гастон, Доминик, Марсель и Фанни– тоже. Все в замке счастливы. И раз вы здесь, все теперь пойдет хорошо.

Размышляя над фразой, повторявшей сказанное Га-стоном, Рози спросила, нахмурившись:

– А что, Анни, были неприятности?

– Non, non, madame. То есть не то, чтобы... Господин граф...– она покачала головой,– последнее время он такой мрачный, серьезный, никому не улыбнется. Как будто его постоянно что-то тревожит. А мадемуазель Колетт все еще оплакивает своего мужа, я в этом уверена. Но когда вы приезжаете, все сразу меняется. La famille est joyeuse, tres gate. С est vrai, madame[15]15
  Вся семья рада, это правда, мадам (фр.).


[Закрыть]. Да, это чистая правда.

– Мне приятно это слышать, Анни. Но я еще кое о чем хочу спросить. Когда несколько недель назад я была в Калифорнии, Ивонн мне сказала, что Колли плохо себя чувствует. Это правда?

– Да, но я не думаю, что из-за болезни. Она, как бы это сказать, не может пережить свое ужасное горе. Временами на нее находит отчаяние. Это случается неожиданно, но потом проходит. Ах, она так любила мсье Дювалье! И она так страдает без него! Эта авария!.. Ужасно, ужасно! Oh, топ Dieu! – Анни перекрестилась.

– Я понимаю,– тихо проговорила Рози.– Так вы считаете, это из-за своего горя она плохо чувствовала себя несколько недель назад?

– Oui. И, пожалуйста, мадам, не волнуйтесь так из-за нее. С ней все будет хорошо. Я знала ее еще до того, как она родилась. Она сильная. А сейчас я, пожалуй, должна пойти на кухню. Мне нужно помочь Доминику приготовить все к обеду. Я пришлю Марселя убрать пустые чемоданы.

– Хорошо, Анни. И спасибо большое, что помогли мне распаковать вещи.

– Не за что, мадам де Монфлери. Мне всегда приятно что-либо для вас делать.

Оставшись одна, Рози еще минут десять наводила порядок в спальне, раскладывая свои вещи, потом перешла в гостиную.

Это была элегантная, полная воздуха просторная комната с высоким потолком и множеством больших окон, выходящих на сад и блестящую за ним реку Шер. От открывающейся панорамы невозможно было отвести глаз.

Выдержанная в мягких небесно-голубых и кремовых тонах с вкраплениями серовато-розового и бледно-горчичного, комната своей поблекшей изысканностью напоминала о старинном происхождении обедневшей аристократии. В то же время это была удивительно удобная комната, одна из самых любимых Рози.

Шелк, тафта и парча были старыми, давно потерявшими первоначальный цвет, а обюссонский ковер XVIII века местами сильно изношен. Но тем не менее это было настоящее сокровище. Деревянная мебель была необыкновенно красива, особенно тисовое бюро времен Людовика XVI с украшениями из позолоченной бронзы. Обладавшее поистине музейной ценностью, оно стояло в простенке между двумя окнами в дальнем конце комнаты. Не менее ценным был и пристенный столик с мраморной крышкой и украшенным тонкой резьбой основанием. Удобные диваны, кресла и несколько журнальных столиков из древесины фруктовых пород с инкрустацией придавали ей необыкновенный уют.

За прошедшие годы граф был вынужден распродать многое, наименее ценное, чтобы должным образом содержать замок. Ценные бумаги, остающиеся от отца, не покрывали всех расходов. Сумма, получаемая графом, была чисто символической.

Однако в последние три года финансовое положение графа начало несколько поправляться, и, к его большому облегчению, он не имел нужды участвовать в парижских аукционах и обращаться к торговцам антиквариатом с набережной Вольтера.

Он открыл замок для публичных посещений и начал торговать сувенирами, самыми популярными из которых были средневековые игрушки и куклы, сделанные Рози по образцам старинной коллекции, обнаруженной ею в мансарде.

И хотя это новое предприятие не сделало его богатым, деньги были довольно значительными. Во всяком случае дохода за прошлую весну и лето хватило, чтобы поддерживать дом последующие шесть месяцев. Кроме того, маленькое семейное производство, изобретенное Рози, позволяло графу жить без долгов.

Часто он ей говорил: «Благодаря твоему таланту и умению убеждать, я могу наконец свести дебет с кредитом и удерживать банкиров на расстоянии».

Сейчас Рози вспомнила о деньгах, заметив несколько уродливых подтеков на потолке как раз над окном. В августе этого не было. Едва ли у них мог найтись хоть один свободный франк на ремонт и покраску. Во всяком случае не в этом месяце, учитывая приближающееся Рождество и множество дел, свалившихся в связи с этим на Анри де Монфлери.

«Ничего,– думала она,– я сама этим займусь, когда слесарь исправит протечку. Гастон с братом помогут мне. Всего-то и нужно – штукатурка и белила. Ничего сложного, я уверена». Роза всегда гордилась умением украшать дом своими руками, научившись у мастеров, изготовлявших декорации для фильмов: Она решила во что бы то ни стало привести все в порядок.

Достав дорожную сумку, она вынула из нее картонные папки с начатыми для фильма Гэвина разработками, достала и серую «конкордовскую» папку, в которой она хранила свои личные бумаги кое-какие вещички.

Среди них была и фотография в серебряной рамке их компании, снятой много лет назад в Нью-Йорке. Куда бы Рози ни отправлялась, она всегда брала ее с собой. Сейчас она поставила ее рядом с другими, и лица Нелл, Гэвина, Кевина, Санни и Мики, улыбаясь, посмотрели на нее с крыши старинного комода.

Какими молодыми и прекрасными были эти лица, еще не тронутые жизнью! Какими наивными...

«Но мы давно потеряли свою наивность,– проговорила она про себя.– Жизнь изменила нас, сделала жестче, принесла разочарования, разрушила иллюзии, надежды и мечты. Возможно, бесповоротно. И все мы пошли не теми дорогами».

– «Дороги, которые мы не выбрали, куда бы нас завели?» – она вслух вспомнила слова песни из прекрасного мюзикла Сондхейма «Причуды», популярного в начале семидесятых. В нем играли Алекс Смит, Джон Мак-Мартин, Ивонн де Карло и Джин Нельсон. Каждый раз, слушая «Бродвейский альбом», она испытывала невероятный восторг.

Потом она подумала: «А может, мы вовсе и не ошиблись в выборе дорог? Может быть, каждый из нас выбрал именно ту дорогу? Возможно, то, как мы живем,– это наша судьба... Что должно случиться, то и случается».

Несомненно, она, Гэвин, Нелл и Кевин достигли немалых высот в карьере. Но не в личной жизни. Если верить Нелл, у Гэвина дела были не лучше, чем у остальных.

Подавив вздох, она поправила стоящую фотографию и задержала взгляд на снимке Колетт и Клода. Они были сняты на террасе Монфлери несколько лет назад.

На этом цветном снимке они были как живые.

Как прекрасна была Колли: загорелое лицо, развевающиеся на легком ветерке темные локоны, полные смеющиеся губы и сияющие голубые, как небо над ней, глаза. И Клод, молодой и красивый, с обожанием смотрит на свою юную жену. Какой худенькой выглядит Колли на этой фотографии. Конечно, Анни права, всю жизнь она была, как тростиночка.

И тем не менее чрезмерная худоба Колетт волновала Рози, в этом было что-то пугающее. «Она такая хрупкая,– подумала Рози.– Да, вот именно, в этом и состоит перемена в ней. За эти три месяца, пока меня не было, она стала ужасно, просто ужасно хрупкой». Отвернувшись от фотографий, Рози принялась раскладывать по местам свои многочисленные вещи, но тревога за Колли не оставляла ее.

В какой-то момент она наклонилась, чтобы положить в ящики письменного стола свои бумаги и случайно взглянула в окно. От восторга у нее захватило дух.

По ярко-голубому небу плыли кисейные облачка, река блестела, как глазурь старинного фарфора. В изумительном свете предвечернего солнца простирающиеся внизу сады сверкали расплавленным золотом. Казалось, что все наполнено необыкновенным пульсирующим светом.

Для Розалинды не было в мире лучшего места, чем Монфлери. Не в состоянии больше сопротивляться зову своих любимых садов, она схватила с дивана шерстяную накидку и выбежала из комнаты. Набросив накидку на плечи, Рози поспешила по длинному коридору к заднему выходу, не имея никакого желания с кем-нибудь встречаться на парадной лестнице.