Текст книги "Ангел"

Автор книги: Барбара Брэдфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

– Chateau de Monfleurie – allo,– сказала она, немного запыхавшись.

Сквозь гул помех она расслышала далекий мужской голос:

– Мисс Розалинду Мадиган, пожалуйста.

– Я слушаю,– ответила она незнакомому голосу в трубке.

– Привет, Рози! Это я, Джонни. Джонни Фортьюн.

– О боже, Джонни! Как поживаешь? – воскликнула Рози, смущенная неожиданным звонком.

– Отлично, Рози. А ты?

– У меня тоже все хорошо, готовлюсь к Рождеству. Откуда ты говоришь? Слышно так, будто ты на другой планете.

– Почти что так и есть. Я в Лас-Вегасе.

– Но у вас там сейчас ночь...

– Ну конечно, дорогая. Три часа ночи. У меня только что закончилось ночное шоу. И я решил позвонить тебе, прежде чем лечь спать. Хочу пожелать тебе счастливого Рождества и сказать, что скоро еду в Европу – в январе. Может быть, встретимся, как ты считаешь? Пообедаем вместе? Или сходим куда-нибудь?

Какое-то мгновение она колебалась. Потом упрекнула себя за это: ведь она собирается разводиться с Ги, значит, се брак уже не может служить препятствием, которым, впрочем, он уже давно не был.

– С удовольствием, Джонни,– наконец сказала она.– Я буду рада тебя видеть.

– Ух, это отлично! Просто замечательно! Я буду в Париже. Ты там будешь? Ты вообще-то где сейчас?

– Я буду в Париже.

– Ты мне можешь дать свой парижский телефон?

– Конечно. Кстати, как тебе удалось меня разыскать? Я имею в виду, как ты заполучил этот номер?

– Это было нелегким делом, можешь мне поверить,– рассмеялся он.– Вчера Нелл мне сказала, что ты в Лондоне и дала номер на студии. Я позвонил и разговаривал с какой-то приятной дамой, Аидой Янг. Она сказала, что тебя в Лондоне нет и в Париже тоже. Когда я поднажал на нее, она проговорилась, что ты, вероятно, в Монфлери, но что она не представляет, как можно туда дозвониться. Одним словом, голову морочила. Между прочим, и Нелл тоже. В общем я ухватился за это название – Монфлери, и позвонил Френсису Реймейкерсу в его магазин в Лондоне – ты знаешь, этому парню, у которого я покупаю серебро. Он и разыскал для меня номер. И вот, пожалуйста, наконец я с тобой разговариваю.

– Мне жаль, что у тебя было из-за этого столько хлопот, извини.

– А почему Нелл и Аида Янг морочили мне голову, Рози?

– Не думаю, что они это умышленно делали.

– Может, ты замужем или еще что-то в этом роде? – спросил Джонни, и его голос прозвучал неожиданно резко.

Рози сделала глубокий вдох и произнесла:

– Была замужем. Сейчас развожусь.

– Ясно. Дай мне номер твоего телефона в Париже.

Рози продиктовала, потом спросила:

– А когда точно ты собираешься быть там?

– Пока не знаю. Пожалуй, где-нибудь в середине января. Надеюсь. Я тебе сообщу. Счастливого Рождества, дорогая. Я так рад, что разыскал тебя.

– И тебе тоже счастливого Рождества, Джонни. Спасибо, что позвонил.

Рози задумчиво положила трубку и какое-то время стояла, не убирая руку с телефона, погруженная в свои мысли.

Из двери гостиной послышался голос Колли:

– Я не собиралась подслушивать, Рози, но не могла не обратить внимания на твои слова. Ты действительно собираешься разводиться с Ги?

Обернувшись к Колли, Рози посмотрела на нее долгим взглядом и медленно кивнула.

– В день моего приезда мы с Анри обсуждали это. Он сам первый заговорил и в конце концов убедил меня, что развод необходим.

– И слава богу! Вот все, что я могу сказать.– Колли вошла в гостиную и обняла Рози.– Тебе давно пора было освободиться от Ги. Я рада, что ты наконец решилась.

– Как ты думаешь, Ги не приедет на Рождество? – с тревогой спросила Рози.

– Ну уж нет! – горячо запротестовала Колли, отрицательно покачав головой.– Даже у него не хватит на это глупости. Думаю, он должен был понять раз и навсегда, что после этого скандала, который он устроил, его больше здесь не ждут.

– Я думаю, ты права. Надеюсь, что так,– сказала Рози, но в голосе ее прозвучало сомнение.

– Он не приедет,– твердо повторила Колли.

– Думаю, мне все-таки придется с ним встретиться, чтобы сказать, что я собираюсь разводиться с ним,– тихо проговорила Рози, направляясь к стремянке.

– Не вижу в этом необходимости. Я считаю, что мой брат не заслуживает такого к себе внимания. Во всяком случае таково мое мнение. Он не очень-то с тобой церемонится.

– Пожалуй, ты права, не стоит с ним разговаривать. А процедуру развода я начну,– согласилась Рози.

Колли бросила на нее проницательный взгляд и улыбнулась уголками рта.

– Этот Джонни, который только что тебе звонил, не тот знаменитый певец?

– Да. В начале следующего года он приезжает в Париж и приглашает меня на обед.

– Рози, дорогая, это же замечательно! Toujours I'amour... toujours I'amour.[19]19
  Всегда любовь, всегда любовь (фр.).


[Закрыть]

Рози взглянула на Колли и почувствовала, что краснеет. Она было открыла рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент в комнате появилась, как всегда спешащая Анни.

– Мадам де Монфлери, вам посылка. Ее только что доставил специальный посыльный. Из Калифорнии. Я за вас расписалась.

– Спасибо, Анни,– проговорила Рози, беря пакет у нее из рук.

Анни уже повернулась, чтобы уйти, но потом вдруг остановилась и внимательно посмотрела на Колли.

– Вы выглядите усталой и бледной. Доминик приготовил прекрасный куриный суп.

С этими словами Анни исчезла.

Вскрыв пакет, Рози обрадованно сообщила Колли:

– Это от Гэвина, из Лос-Анджелеса. Киносценарий «Наполеона и Жозефины» – замечательно! Да тут еще что-то есть.– Рози положила сценарий на ступеньку стремянки и осмотрела другой сверток, по виду подарочную коробочку, обернутую плотной голубой бумагой и перевязанную золотой лентой. К ней был прикреплен небольшой конверт. Вынув из него открытку, Рози вслух прочла ее Колли: «Рози, мне было очень приятно с тобой работать, благодарю тебя за лучшие в мире костюмы. И еще за то, что ты мой друг. Счастливого Рождества! С любовью, Гэвин».

– Как это мило с его стороны,– сказала Колли,– открывай скорее коробочку, Рози.

– Может быть, мне лучше подождать? Положить ее под елку и открыть в канун Рождества, когда мы все дарим друг другу подарки?

– Вот еще глупости! Мне не терпится посмотреть, что же такое он тебе прислал. Давай откроем сейчас.

Рози разорвала обертку, и в руках у нее оказалась синяя картонная коробочка с инициалами HW в правом нижнем углу. Внутри нее был кожаный футляр с теми же буквами, тисненными золотом.

– Это из магазина Гарри Уинстона,– сказала Рози с благоговением, глядя на футляр. Но то, что она увидела внутри, заставило ее ахнуть.

– Ты только посмотри, Колли! Это же прекраснейший жемчуг из Южно-китайского моря. В жизни не видела ничего подобного! – С этими словами Рози подняла вверх жемчужное ожерелье, показывая его Колли.

– Это натуральный жемчуг! – воскликнула Колли.– Жемчуг от Гарри Уинстона не может быть искусственным.

Рози кивнула.

– Каждый раз, когда мы заканчиваем работу над фильмом, Гэвин дарит мне что-нибудь особенное. Но таких подарков, как это жемчужное ожерелье, я раньше от него не получала. Посмотри, как оно переливается.– Она подержала ожерелье у окна, потом передала его Колли.

– Сказочное! – почти шепотом проговорила Колли.– И, очевидно, очень дорогое.

– Да, наверное. Мне следует позвонить Гэвину и поблагодарить его. В Лос-Анджелесе еще только три часа ночи. Я закажу разговор сегодня вечером, часов на шесть-семь по нашему времени. У них будет как раз девять утра.

– Вот, пожалуйста, возьми,– сказала Колли, протягивая Рози ожерелье.– А сейчас, если у тебя найдется для меня минут пять, мы сможем обсудить, что мне надеть на свадьбу отца. Из того, что мне сообщила Лизетт, я поняла, что она и Ивонн будут в вишнево-красных бархатных платьях. Но я, надеюсь, нет?

– Нет,– рассмеялась Рози.– Только две подружки невесты и никаких почтенных матрон, я вчера сказала об этом Кире. Думаю, мы с тобой можем обойтись тем, что у нас есть. Честно говоря, мне будет довольно трудно сшить к сроку даже платья для девочек.

– А Ивонн тебе не сможет помочь?

– Она и сама предлагала мне помощь. И, конечно, «шапочки Джульетты» она сможет сшить. Я уже заказала ткань в Париже у мадам Соланж. Она должна ее выслать с вечерним курьером. Завтра мы ее получим и можно будет сразу же приступить к работе.

– Да, придется повертеться,– сказала Колли, опускаясь на диван и наблюдая за взбирающейся на стремянку Рози.– До свадьбы осталось всего десять дней.

– Я знаю.– Рози наконец закрепила ветку остролиста и оценивающе прищурилась. Потом сказала Колли через плечо: – Но платья я сошью, даже если мне придется просидеть с ними всю ночь. Даже если все ночи.

– Я в этом ни секунды не сомневаюсь, Рози. Ты удивительная, таких людей больше нет.

25

Небо над Парижем своей одноцветной уныло-серой палитрой напоминало роспись в отеле «гризайль»[20]20
  Декоративная живопись в серых или коричневых тонах.


[Закрыть]. Сплошь покрытое угрюмыми разбухшими облаками, оно, казалось, вот-вот должно было пролиться дождем.

Гэвин Амброз стоял перед окном гостиной своего номера в отеле «Риц» мрачно глядя вдаль. Это воскресное утро выдалось промозглым и безрадостным. Только в понедельник утром он собирался вылететь «Конкордом» в Нью-Йорк. Впереди маячила перспектива бесконечно пустого дня и вечера. Гэвин не знал, чем бы занять себя на это время.

К его большому сожалению, Рози в Париже не было, она уехала на Рождество в Монфлери. Кроме нее Гэвин был знаком здесь с двумя парнями из руководства Бийанкурской студии, но с ними он провел пятницу и субботу, так что сейчас остался совершенно не у дел.

Предстоящее вынужденное одиночество беспокоило и угнетало Гэвина, что само по себе было для него необычным. За ним давно и прочно укрепилась репутация нелюдима, любителя побыть одному. Раньше одиночество никогда не тяготило его. Но в последнее время Гэвин начал страшиться этого. В одиночестве его стали одолевать тяжелые мысли.

Жизнь не удалась. Брак рассыпался, и единственное, что оставалось,– это его работа, которую он по крайней мере любил. Она была смыслом его существования. Он переходил от одного фильма к другому, почти не делая перерыва, в основном для того, чтобы постоянно быть занятым. Только так ему удавалось уйти от личных проблем.

Постепенно Гэвин пришел к выводу (правда, признаваясь в этом только самому себе), что брак его оказался жалким фарсом, за которым ничего не было – только черная дыра, бездонная, всепоглощающая. Не осталось никаких чувств, даже ненависти. Одно только безразличие. Между ним и Луизой не сохранилось даже видимости отношений. Сейчас он уже сомневался, были ли они вообще когда-нибудь.

Луиза была тщеславной и самовлюбленной маленькой стервой с крошечными куриными мозгами, не способная понять мужа, его работу, его пути, его жизнь. Могла ли она вообще кого-нибудь понять? Она отличалась поразительной эмоциональной тупостью.

Для самого Гэвина его слава значила не так уж много, она была лишь побочным продуктом его актерской карьеры. Но для Луизы это было крайне важно, ведь отблеск его славы падал и на ее голову.

Уже долгое время она была равнодушна к нему как к мужчине – манили более зеленые луга на другом берегу. Нельзя сказать, что его это очень волновало. Возможно, в этом частично была и его вина, так как и сам он не испытывал к ней большого интереса.

Сотни раз Гэвин спрашивал себя, чего ради он женился на Луизе. Дурацкий вопрос, потому что ответ на него хорошо известен: женился, потому что она была беременна. Эта ее беременность закончилась неудачно, в результате тяжелое нервное потрясение. Поэтому он и остался с Луизой, чтобы помочь ей справиться с физической и душевной болью. Искренне желая помочь ей выздороветь, он в глубине души понимал, что тем самым помогает залечиванию и своих ран.

Как и следовало ожидать, она забеременела снова. Это случилось почти девять лет назад. И родился Дэвид, ставший его любимым сыном. Ради него он сохранял этот неудавшийся брак.

Дэвид еще не научился ходить, как она уже пустилась во все тяжкие, практически уничтожив их брак своими бесконечными изменами. Гэвин никогда не пытался остановить ее: его просто перестали интересовать ее поступки. К тому времени они уже давно не жили как муж и жена.

Внезапно он подумал, что бы случилось с Дэвидом, если бы они развелись. Стал бы ребенок жертвой отвратительной игры в перетягивание каната? Все в Гэвине восставало при одной мысли об этом. Он просто не мог такого допустить. Не сейчас, не сегодня. Никогда.

Надо подождать, говорил он себе. Ведь если он будет достаточно терпелив, Луиза окажется вынужденной подать на развод. Гэвин был прекрасно осведомлен о ее связи с сенатором, которого она присмотрела в Вашингтоне. Аллан Тернер, сенатор-вдовец, сенатор-богач, сенатор с отличным общественным положением вполне устраивал Луизу в качестве будущего спутника жизни.

Да, он сумеет выждать, сколько надо. Тогда по крайней мере он сможет настоять на некоторых своих условиях. У него не было намерения забрать у нее ребенка. Это было бы чересчур. Право свободного общения с ребенком и совместное родительское попечение – вот чего он хотел и намерен был добиваться.

Сдерживая ругательства, Гэвин отвернулся от окна и направился в спальню. По дороге взглянул на часы – было почти одиннадцать.

Ему захотелось выйти на воздух, подышать, размяться, прогнать мрачные мысли. Но и обычная прогулка представляла для него определенные трудности. Вот в чем неизбежная оборотная сторона актерской славы – слишком хорошо известное, легко узнаваемое лицо.

Гэвин надел шарф и шерстяное кашемировое пальто, надвинул на глаза большую мягкую шляпу, добавил к этому темные очки, потом взглянул на себя в зеркало и довольно усмехнулся. Теперь даже он сам не смог бы себя узнать. Тем более его никто не узнал в вестибюле отеля, пока он выходил из него на Вандомскую площадь.

Гэвин не очень хорошо знал Париж, но поскольку, приезжая сюда, он обычно останавливался в «Рице», прилегающие к отелю кварталы были ему достаточно знакомы. Поэтому сейчас он бодрым шагом направился к площади Согласия. На улице его уныние и неудовлетворенность понемногу рассеялись.

И вскоре мысли Гэвина обратились к его новому фильму «Наполеон и Жозефина». Он смотрел на Париж глазами кинорежиссера и одновременно глазами Наполеона, так много сделавшего, чтобы изменить архитектурный облик города, придать ему сегодняшний вид.

Из предварительно изученного материала Гэвин знал, что Наполеон хотел обеспечить субсидиями французскую архитектуру на десять лет, а французскую скульптуру – на двадцать. Для этого он планировал построить четыре триумфальные арки – в память о битвах при Маренго и Аустерлице, в честь всеобщего Мира и Религии.

В конечном счете было построено только две из них. Меньшая увековечивала память об Аустерлице, а большая – Grande Armee, «армию, которой я имею честь командовать», как сказал он своим архитекторам.

Сейчас, стоя у начала Елисейских Полей, Гэвин окинул взором длинный, изысканно утонченный проспект, задержавшись глазами на этой прекрасной Арке, построенной Наполеоном в честь столь любимой им армии. Это сооружение выглядело именно таким, каким он хотел его видеть, полностью соответствуя пожеланию, чтобы «памятник, посвященный Великой Армии, был бы большим, простым, величественным и ни в чем не уступал античным».

«С этой задачей его архитектор Шагри вполне справился»,– решил про себя Гэвин, направляясь по Елисейским Полям к Арке и бросая рассеянные взгляды на празднично украшенные рождественские улицы.

Для Гэвина работа над этим фильмом означала исполнение детской мечты. И позднее, подростком, он был увлечен жизнью великих, прославившихся своими достижениями людей. Особенно его привлекал Наполеон.

В детстве Гэвин очень интересовался историей. Ему хотелось как можно больше узнать о людях, оставивших неповторимый и неизгладимый след на земле. Тысячи вопросов волновали его воображение: что придавало этим людям силы; почему они были не такими, как другие; какие чувства и эмоции владели ими; за что они любили своих избранниц и как выбирали друзей; какая внутренняя сила двигала ими, поднимая до недосягаемых высот; какое таинственное вещество выделяло их из общей массы; одним словом, чем «великие» отличались от своих обычных современников.

К своему изумлению, он обнаружил, что люди, бывшие гигантами при жизни и оставшиеся таковыми в истории после смерти, были вполне земными существами, не лишенными пороков и слабостей.

Но именно великие исторические личности стали его кумирами. Этим он отличался от своих друзей, постоянно возводивших на пьедестал футболистов, звезд бейсбола или рок-музыкантов. Конечно, чувствуя в себе актерское призвание, он восхищался и некоторыми актерами. Среди них совершенно особое место занимали для него Пол Ньюмен и Спенсер Трейси.

Трудно достичь вершин, до которых поднялся Трейси в «Плохом дне в Блэк Роке», как и превзойти Ньюмена в картине «Бронкс – форт апачей», вышедшей на экраны в 1981 году. Тогда Гэвин, покоренный игрой Ньюмена, четыре раза подряд ходил на этот фильм про копов, наводивших порядок в одном из кварталов Бронкса. Актерское мастерство исполнителя главной роли буквально потрясло его.

Бронкс. Сколько воспоминаний вызывало в нем это слово. Его детство прошло в части Бронкса под названием Белмонт. Обстановка там, конечно, не была и наполовину такой жестокой и грубой, как в Южном Бронксе, о котором идет речь в фильме.

Но какими бесконечно далекими кажутся сейчас его детские и юношеские годы в Белмонте и как они разительно отличаются от его теперешней жизни, Парижа и необъятной славы.

Иногда он сам не понимал, как это все произошло.

Когда-то он был никому не известным, начинающим актером. Считал удачей любую подвернувшуюся работу – будь то небольшой театрик на окраине или телевидение. Потом, лет в двадцать пять, стал звездой бродвейских театров. Его провозгласили величайшим талантом сцены со времен, когда Брандо обессмертил свое имя, сыграв роль Стэнли Ковальски в спектакле «Трамвай «Желание» в 1947 году. Это сравнение всегда занимало его, так как дебютировал он именно в этой роли. Для критиков такое сравнение казалось простым и очевидным. Но был ли он в действительности достоин этого?

Шел 1983 год. Для Гэвина он был полон событий. Родился его сын. Голливуд по-прежнему манил его к себе, и Гэвин поехал туда. И потом еще несколько лет метался через всю страну между Восточным и Западным побережьями, пока наконец не обосновался в Голливуде. Но за ним сохранилась слава «Этнического» актера с Восточного побережья. Его имя ставили в один ряд с Аль-Пачино, Робертом де Ниро, Дастином Хоффманом и Арманом Ассанте. В такой компании неплохо находиться: все они великие актеры, но в последнее время наибольшее его восхищение вызывал Аль Пачино – блестящий, героический, завораживающий своим талантом виртуозный актер, звезда первой величины.

Как бы это ни казалось странным, но Гэвин Амброз никогда не ожидал, что взлет его актерской карьеры произойдет так внезапно. На какое-то время это даже повергло его в растерянность. Его как будто катапультой забросило высоко в небо, и он все летел и летел, почему-то, слава богу, не падая и не шлепаясь с глухим стуком об землю.

По крайней мере до сих пор этого не произошло. При этой мысли на губах его появилась кривая усмешка. Успех для него был в определенном смысле понятием эфемерным. В его профессии об актере судят по последнему фильму – такова суровая правда жизни.

Разумеется, Гэвин радовался своему успеху. Он любил свою работу, относился к ней со всей страстностью и с его стороны было бы противоестественным не искать признания и аплодисментов. Единственное, о чем он жалел,– что его мать и дедушка не дожили до этих времен и не могут сейчас разделить с ним плоды его успеха. Они оба умерли в 1976 году, еще до его первого взлета в «Трамвае «Желание», который вывел его на звездную орбиту. В то время ему было девятнадцать лет.

Тони Амброзини, его отец, скончался от сердечного приступа, когда Гэвину было только девять, и тогда его мать Аделия переехала с ним к родственникам отца. Поначалу потому, что жить отдельно стало слишком сложно в финансовом отношении.

Старшие Амброзини с любовью приняли их у себя, но, к сожалению, бабушка Грациелла умерла спустя семь месяцев после смерти своего сына. Дедушка и мама как могли утешали друг друга в их общем горе, а также оказывали друг другу финансовую поддержку. Гэвин стал единственным смыслом их жизни, оба они в нем души не чаяли.

Его мама работала в отделе театральной бижутерии магазина «Мейси», дедушка был искусным столяром-краснодеревщиком. И они, объединив свои финансовые возможности, сообща воспитывали его. Жили не богато, но и откровенной бедности тоже не было, концы с концами сводить удавалось. Поэтому детские годы не оставили у Гэвина горьких воспоминаний. Наоборот, он думал о них с теплым чувством.

Мама и дедушка окружили его огромной любовью и заботой. Дом, хотя и не утопал в роскоши, был вполне удобным. А частенько баловавший внука дедушка Джованни любил брать его с собой по субботам на огромный итальянский продуктовый рынок, расположенный на Артур-авеню в Бронксе.

Здесь Джованни покупал для внука и Аделии привезенные со «старой родины» любимые ими всеми лакомства.

А к кино его пристрастила мама. Она брала его с собой в кинотеатры, когда он был еще ребенком. Для нее это каждый раз превращалось в маленький праздник, который она устраивала дважды в неделю для себя и сына. Сидя в темном зале и глядя на серебристый экран, мальчик внимательно следил за игрой актеров. Впоследствии его кумиром и даже учителем вплоть до своей смерти в феврале 1982 года стал Ли Страсберг. Но желание стать актером зародилось в Гэвине гораздо раньше – в те далекие дни его раннего детства, когда он с мамой ходил в кино.

Мама тогда стала для него лучшим другом, учителем, критиком и зрителем одновременно. Она всегда поддерживала его честолюбивые планы, уверяя, что он достаточно красив, чтобы сниматься в кино. Во что он тогда не очень-то верил, страдая из-за своего невысокого роста. В ответ она просто смеялась, говорила, что важен талант, а не рост, а с годами Гэвин непременно должен подрасти. Она была, конечно, права. Однако он никогда не стал таким высоким, каким бы ему хотелось.

Вскоре после смерти мамы и дедушки Гэвин познакомился с Кевином, Рози и Нелл, а также Мики и Санни. Образовалась их маленькая группа, и они поклялись жить, как одна семья, всегда выручая друг друга, что бы ни случилось.

В то время он жил в доме родственников отца – троюродной сестры и ее мужа, за почти символическую плату снимая у них небольшую комнатку. Но и эту небольшую сумму приходилось добывать, работая по выходным дням в супермаркете. Как только у него появилась возможность, он снял комнату в пансионе на Гринвич-Виллидж. Перебивался, как мог: брался за любую случайную работу, подрабатывал официантом в ближайшем кафе. Но главным была игра на сцене. Он не пропускал никакой, даже самой крошечной предложенной ему роли, главным образом в театриках своего квартала.

Нельзя сказать, что мама и дедушка оставили его совсем без всяких средств – на его имя в банке лежала некоторая сумму,– но он предпочитал не трогать ее, забирая только проценты. Эти деньги предназначались на оплату занятий в актерской студии, где он с благоговением учился мастерству у великого Ли Страсберга – божества актерской школы системы Станиславского.

В то сложное время дружеская поддержка очень многое значило для Гэвина. Уже в первый год существования группы Гэвин придумал каждому из ее членов прозвище. Рози была «Прекрасным Ангелом», потому что была ангельски добра и прелестна, Нелл стала «Крошкой Нелл» в честь одного из любимейших персонажей Диккенса. Кевин получил кличку «Шериф», что как нельзя лучше соответствовало его будущей профессии, Мики, самый примерный ученик из всех, кого Гэвин когда-либо знал, удостоился звания «Профессор». Санни он назвал «Златовлаской», потому что именно такой она и была в золотом сиянии волос, вся из света и смеха. «Была когда-то,– подумал он с горечью,– когда-то...»

Рози решила, что и ему нужно придумать какое-нибудь прозвище. Даже не обсудив это с другими, в один прекрасный день она объявила, что он «Актер». «Ты как хамелеон, Гэвин,– сказала она.– Ты можешь перевоплотиться в кого захочешь, сыграть любую роль. Ты на самом деле актер. В этом ты весь. Это твоя сущность».

Гэвин и Рози всегда чувствовали взаимный интерес. Это началось с того первого вечера, когда Гэвин познакомился с ней и ее братом. Год спустя, когда ей было восемнадцать, а ему двадцать, начался их роман. В это время она как раз поступила в Нью-йоркский технологический институт одежды на отделение моделирования. Их тогдашняя безрассудная страсть была ничем иным, как пылким увлечением молодости. Три года спустя между ними произошел разрыв. Причем по какому-то совершенно ничтожному поводу, который он сейчас даже не мог вспомнить. Но скорее всего по его вине. Гэвин был эгоистом, полностью поглощенным собой и своей работой. «Как, пожалуй, любой артист,– подумал он.– Все они для окружающих – как зубная боль».

Вскоре после разрыва с Рози Гэвин познакомился с Луизой и очень быстро оказался с ней в постели – началась бурная, но недолгая любовная история. Не успел он и глазом моргнуть, как она забеременела. Вскоре за этим последовала поспешная жениться, так как Луиза панически боялась гнева своих высокопоставленных родителей и их возможных действий, а Гэвин полностью признавал свою вину и ответственность за ее теперешнее затруднительное положение. Он привык считать себя человеком страсти. И долга.

Год спустя Рози, закончив четырехгодичный курс обучения в технологическом институте, ринулась в Париж. Там она через свою подругу Колетт познакомилась с Ги де Монфлери. Почти сразу начался их роман, а через год они поженились.

Вот как все это было.

В конечном счете Гэвин и Рози снова стали большими друзьями, вместе работали над его фильмами. Их связывала совершенно особая дружба. Постоянно работая вместе, они получали удовольствие от общения друг с другом. Это помогало Гэвину переносить жизнь с Луизой.

Гэвин вздохнул. Много воды утекло с тех пор, когда все они жили в Нью-Йорке. Молодые, неискушенные, полные энергии и жизненной силы, отваги и оптимизма.

Это было четырнадцать лет назад. Казалось, что прошло гораздо больше времени – десятилетия.

Луиза недавно намекала, что он все еще питает нежные чувства к Рози. В определенном смысле это правда. Ведь Рози – его лучший друг, человек, которому он полностью доверяет. Она работала над каждым из его фильмов. Да, он действительно любит Розалинду Мадиган, но совсем другой, платонической любовью. Их романтическое увлечение давно умерло, исчезло без следа еще до того, как он встретил Луизу.

Подняв воротник пальто и зябко поеживаясь, Гэвин остановился перед Триумфальной Аркой.

Не стоит оглядываться назад на прожитые годы. Ничего хорошего из этого не выходит, только лишние переживания. Нет, только вперед – вот теперь его девиз. «Вперед и выше»,– думал он, глядя на огромную величественную арку и развевающийся над ней трехцветный флаг. Флаг Франции, флаг Наполеона.

«С этим фильмом будет уйма работы,– думал он.– И роль Наполеона – самое трудное из того, что мне до сих пор приходилось делать. Но у меня в съемочной группе отличные ребята. Надо только постараться, чтобы актерский состав оказался не хуже».

Когда работаешь с единомышленниками, все проще.