Текст книги "Сабрина"
Автор книги: Барбара Делински
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
– Чудная мысль, – сказала Сабрина. – Я вовсе не против сына-гения. Но кто знает, как он поведет себя, когда его сознание научится наконец управлять телом? Вдруг он начнет убивать всех подряд? Если верить тебе, мы для него будем лишь жалкими существами низшего порядка.
Джей Би покачал головой.
– Думаю, Ники завладели мирные, в общем, сущности, чья цель – колонизация.
– Ты же сам говорил, что это чуждые сущности, а коли так, значит, они враждебно настроены к людям.
– Для нас чужды и непонятны лишь их способ мышления и форма бытия.
– Да откуда, черт возьми, они взялись?
– Из центра земли.
– Перестань, Джей Би. Раньше у тебя получались сказочки получше. И потом: если мне не изменяет память, в твоих романах центр земли уже где-то фигурировал?
– Сейчас все по-другому. Мы ведем речь о неких обладающих разумом бактериях, которые существовали с момента зарождения Земли, но до самого последнего времени находились в особом ядре, где они набирали силу, чтобы явить себя миру. Ты не думай, Ники не единственный землянин, чьим телом они завладели. Таких много. Мы называем их умственно отсталыми, но настанет день, когда они соберутся вместе и создадут новое передовое общество.
– Как, интересно знать, они будут узнавать себе подобных?
Джей Би смерил ее снисходительным взглядом.
– Их мозг будет излучать особые волны. Они же исключительные создания, Сабрина. И телепатия – один из многих талантов, которыми они обладают.
– Понятно… – протянула Сабрина, а потом спросила: – Но счастливый конец у этой истории есть? По крайней мере, для Ники?
– Откуда я знаю? – пожал плечами Джей Би. – Человечество со временем поймет исходящую от центра земли угрозу и попробует расправиться с носителями нового мышления. Но думаю, что, когда дело дойдет до открытой конфронтации, человечеству не выстоять.
– В таком случае, я буду держать сторону Ники.
– И я тоже.
Некоторое время они в полном молчании смотрели друг на друга. Сабрина подумала, что ее брат, несмотря на демонический блеск в глазах и уверенный вид, с которым он изрекал всякие мерзости, заслуживает сочувствия. Хотя он был довольно известным писателем, друзей у него почти не было, поскольку его увлечение ужастиками отпугивали от него людей. В общественном отношении он был типичным сторонним наблюдателем, одиночкой, находившимся на обочине жизни.
– Временами, – сказала Сабрина, начиная разговор, на который столько раз не могла осмелиться, – я не в состоянии воспринимать тебя всерьез.
– Не ты одна.
– А ты сам-то всерьез себя воспринимаешь?
– Не всегда, – сказал он с чрезвычайно серьезным видом.
– Знаешь что, Джей Би?
– Что? – Брат по-прежнему смотрел на нее очень серьезно.
– Я не представляю, как быть с Николасом.
– А ты с ним разведись. Он тебе не нужен, Сабрина.
– Я не могу.
– Это почему же?
– Причин тому множество… я не могу все объяснить… к этому не готова.
– Ты заслуживаешь лучшего.
От Сабрины не укрылось, что Джей Би попытался сделать ей комплимент, чего прежде с ним никогда не случалось. Это чрезвычайно ее тронуло и еще больше усугубило ощущение, которое она испытывала.
– У меня есть Ники. Я не в состоянии справиться с ним одна.
– До сих пор ты ухаживала за ним сама.
– Ухаживать – это еще не все. Надо принимать решения. К примеру, отдавать Ники в приют или нет… Хочешь, не хочешь, а отдать его в специальное учреждение придется. Время идет, а лучше ему не становится. Сомневаюсь, что я смогу все это вынести.
– Найми приходящую сиделку.
– Это мало что изменит.
– Не отдавай его в приют, Сабрина. Ведь он твой сын. Не запирай его в одной палате вместе с бьющимися о стену лбами идиотами и слюнявыми олигофренами.
В глазах Сабрины блеснули слезы.
– Не смей так говорить!
– А ты не отдавай его в приют!
– Но ведь он ничем не отличается от этих самых идиотов и олигофренов, о которых ты упомянул. Неужели ты этого не понимаешь?
– Не понимаю, – пробормотал с отсутствующим видом Джей Би. Его глаза утратили демонический блеск и обрели прежнее неживое выражение. – И не хочу понимать. Ты реалистка. И смотришь на вещи непредвзято. Я – другое дело. Я предпочитаю верить, что о Ники заботятся чуждые сущности из центра земли и он находится на пути к великим свершениям и лучшей жизни.
Сабрина замерла. Ей и в голову не могло прийти, что Джей Би подобным образом воспринимает реальность. Как, оказывается, она в нем обманывалась!
Ей понадобилось не меньше минуты, чтобы собраться с мыслями и вернуться к прерванному разговору.
– Так вот, приют – это только одна проблема. А у меня их множество. – Сабрина потянулась к лежавшей на стуле сумочке. – Извини, пойду попробую все-таки дозвониться до Николаса.
Когда она вышла из телефонной будки, Джей Би стоял рядом, подпирая стену.
– Дозвонилась?
Сабрина покачала головой.
– Ты звонишь ему на протяжении двадцати четырех часов и без конца оставляешь ему сообщения, а он все не отвечает – так?
Она молча кивнула.
– Разводись с ним, Сабрина, – мой тебе совет.
– Не могу. Я тогда останусь совсем одна, Джей Би, – как ты не понимаешь? – едва слышно пробормотала Сабина.
– И что с того?
– Это меня пугает. Я никогда не оставалась совсем одна.
– Правда? – Неожиданно Джей Бй подошел к ней, обнял за плечи и повел вдоль по коридору к выходу.
Николас позвонил Сабрине вечером – после того, как Джей Би привез ее домой. Никак не объяснив своего длительного молчания и даже не извинившись, он справился о здоровье Ники, потом сообщил, что будет дома на следующий День, и повесил трубку.
Сабрина ни о чем его не расспрашивала: она слишком устала и хотела только одного – побыстрее улечься в постель. Кроме того, ей вообще не хотелось разговаривать с Николасом – особенно после того, что ей нажужжал в уши по поводу развода Джей Би. Прежде чем объясняться с мужем, ей было необходимо привести в порядок мысли, они находились у нее в полном разброде. Она отдавала себе отчет в том, что отношение к ней Николаса оставляет желать много лучшего и их брак висит на волоске. С другой стороны, Николас был ее мужем, и вычеркнуть его из воей жизни ей было не так просто.
Короче говоря, думать обо всем этом было тяжело и не– риятно. Тем с большей радостью она вспоминала о Дереке. Размышлять о его проблемах, которые нисколько не походили на ее собственные, было интересно. Одна только мысль о том, что он, возможно, позволит ей написать о нем книгу, вызывала у нее приятное волнение. Господь свидетель, ей было просто необходимо найти себе какую-нибудь отдушину, чтобы отвлечься от своих бед.
Ники очнулся на следующий день. Врачи не торопились его выписывать и оставили в клинике еще на сутки. Сабрина не возражала. Врачи могли обнаружить неизвестные прежде симптомы заболевания Ники, на их основании поставить новый диагноз, а потом назначить лечение. Сабрина, давно уже потерявшая всякую надежду прояснить сущность заболевания сына, снова воспрянула духом.
Как выяснилось, напрасно. Хотя вокруг Ники весь день хлопотали педиатры, специалисты в различных областях, интерны и сестры, никто из них ничего определенного так ей и не сказал. Ники же, по обыкновению, был раздражителен, без конца хныкал и капризничал, и ей стоило большого труда успокоить его и уложить спать. Полуживая от усталости, она вышла из клиники, взяла такси и поехала домой, где обнаружила прилетевшего из Далласа Николаса. Он сидел в гостиной, положив ноги на кофейный столик и отхлебывая из хрустального стакана виски.
– Добро пожаловать под родной кров, – сказала она, стоя в дверях.
Николас молча побренчал кубиками льда на дне стакана.
– Ты когда приехал?
– Несколько часов назад.
– Несколько часов назад? Почему же ты не приехал в больницу?
– У меня и здесь дел было предостаточно.
Она продолжала стоять в дверях, дожидаясь объяснений. Николас, однако, открыл рот только для того, чтобы снова отхлебнуть из стакана.
– Я весь день провела в больнице, Ник, – ровным голосом сказала Сабрина, чувствуя, что начинает закипать. – А твой сын все еще там находится. Неужели тебе не интересно узнать, как у него дела?
– Уверен, что у него все нормально.
– Ничего подобного! У него признали эпилепсию.
Не глядя на жену, Николас спросил:
– Когда он будет дома?
– Завтра.
– Вот и хорошо.
– Что же в этом хорошего? Неужели тебе захотелось его понянчить? Или, быть может, тебя смущает счет за медицинские услуги?
– Ты начинаешь говорить дерзости.
Сабрина с шумом втянула в себя воздух. Она была до такой степени раздражена и измучена, что довольно было и самого невинного слова, чтобы вывести ее из. себя.
– Ты хоть понимаешь, через что мне пришлось пройти?
– Тебе? Мне-то казалось, что приступ был у нашего сына…
– Да знаешь ли ты, что значит войти ночью в спальню видеть свое дитя, которое содрогается от судорог? Или сидеть ночь напролет у детской кроватки, вслушиваясь в хриплое дыхание сына? Или часами стоять у двери кабинета в ожидании того, что скажет тебе врач? Нет, ты этого знаешь. Если бы знал, то позволил бы мне и дерзить, и ругаться, подобно пьяному матросу, – да и вообще творить все, что мне только взбредет на ум!
Николае с неодобрением на нее посмотрел, после чего снова уткнулся взглядом в свой стакан.
– По-моему, ты впадаешь в мелодраматизм и патетику.
– Пусть! Я имею на это право. Где ты был, Ник? Я в течение суток пыталась до тебя дозвониться, но твой телефон молчал. Я звонила и в отель, и в офис, и твоему секретарю, и даже вице-президенту, но тебя не могли отыскать. Я чувствовала себя как последняя дура. Так где же ты все-таки был?
Николас взболтал виски, и ледяные кубики на дне стакана тихонько зазвенели.
– Мои клиенты неожиданно пригласили меня в гости, – сказал он, глядя в плескавшуюся на дне стакана янтарную жидкость.
– На двадцать четыре часа? И ты, значит, на это время забыл обо всех и вся и отключился от этого мира? А тебе не пришло в голову мне позвонить? Ведь у тебя больной сын. Вдруг с ним случилось что-нибудь серьезное?
– С Ники все нормально.
– Ладно, оставим на время Ники. Подумай о своем отце. Ему семьдесят девять, у него больное сердце и никого, кроме тебя, нет. Вдруг у него случился бы приступ? Или что-нибудь случилось со мной? Что было бы, если бы меня вдруг сбила машина?
Николас некоторое время раздумывал, стоит ли ему отвечать на все эти вопросы, потом сказал:
– Если бы в твоих посланиях было что-то чрезвычайное, я бы тебе перезвонил.
Сабрины перехватило дыхание.
– Значит, приступ у твоего сына событие недостаточно серьезное? – Она потерла пальцами виски, перевела дух и очень тихо, скорее для себя, а не для Николаса, сказала:
– Не верю я тебе, вот что. Ты не звонил мне намеренно – потому что не хотел звонить.
– Ну… я знал, что ты справишься. Ты ведь привыкла иметь дело с врачами.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Хочу сказать, что тебе нравится все, что связано с врачами и медициной. Только и делаешь, что носишься от одного специалиста к другому. Ты таскаешь Ники по врачам, пользуясь для этого милейшим предлогом.
– Я таскаю его по врачам, поскольку, кроме меня, это некому сделать. Ведь тебя никогда нет дома!
Николас поставил стакан на кофейный столик и посмотрел на жену.
– Да, я редко бываю дома. Потому что эти стены действуют на меня угнетающе. Если молчит Ники, то стонешь ты – и наоборот. Я от всего этого устал, Сабрина. Как говорится, изрядно всего этого хлебнул, но больше не хочу.
– Слова Николаса больно ранили ее. Но еще больше уязвляли его вид, его взгляд и тон, сама манера себя вести.
– Извини, что ты сказал? – спросила она прерывающимся от волнения голосом.
– Ты все слышала. – Николас спустил ноги со стола на пол. – Короче говоря, я собираюсь от тебя съехать. Я вернулся сегодня домой довольно рано и сразу стал паковать чемоданы.
Сердце у Сабрины колотилось как сумасшедшее. Опасась, что ей станет дурно, она торопливо прошла в комнаату и опустилась в кресло.
Николас следил за каждым ее движением. В отлиличие от Джей Би, чей взгляд, хотя и равнодушный, опасности не сулил, взгляд Николаса прожигал ёе насквозь.
– Все кончено, Сабрина. Наш брак приказал долго жить. Ты сама часто на это намекала, просто у тебя никогда не хватало смелости сказать об этом в открытукую. Повторяю еще раз – я, Сабрина, от тебя ухожу.
– Вот так просто?
– Вот гак просто.
Сабриніа была в шоке. Конечно, она думала о разводе. В глубине души она не сомневалась, что их с Николасом брак этим и закончится. Но не ожидала, что это произизойдет вот так. Более того, она всегда думала, что это она уйдет от Николаса, а не наоборот.
– Вот уж не думала, что жизнь со мной кажетсяся тебе такой ужасной.
– Она не всегда была ужасной. У нас были и хорошие времена. Но они закончились, когда Ники сделался твоим идолом. Ты стала слишком с ним носиться, а он, чувствуя твою чрезмерную заботу, разбаловался и стал капризничать. А я не в состоянии жить, постоянно слыша нытятье.
– Ты сейчас говоришь обо мне или о Ники?
– И о тебе, и о Ники.
– Многих неприятных вещей можно было избежать. ели бы ты мне помогал…
– Помотал? Но как? Я не могу вместо работы сидеть дома и менять ребенку подгузники. А если бы даже и и мог, то не стал бы этого делать, поскольку не имею такого желания. Если бы у тебя хоть что-нибудь было в голове, то после рождения Ники ты бы вернулась к работе. Тогда бы тебе не пришлось сидеть с ним рядом, анализируя малейшее его движение или каждый издаваемый им звук. Ты бы не считала доктора Спока мессией и началом всех начал, и не сравнивала постоянно Ники с другими детьми.
– Погоди, Николас, – сказала Сабрина дрожащимім голосом. – Если мне не изменяет память, мы договорились, что на протяжении полугода я буду заниматься исключительно Ники. Помнится, ты желал этого не менее страстно, чем я. При всем том я ни о чем дурном тогда не помышляла и вовсе не тряслась над ним, как ты пытаешься сейчас это показать. Беспокоиться о нем я начала через три месяца после родов, когда окончательно выяснилось, что с ним что-то нетак. Скажи мне, только честно, можно ли сейчас назвать Ники нормальным?
– Нет, – коротко ответил Николас.
– Ну вот! Ты сам только что признал, что проблема существует!
Николас с нескрываемым презрением посмотрел на жену.
– Видела бы ты себя в эту минуту! Как можно злорадствовать по такому поводу?
– Ник, я не злорадствую. Просто твое признание для меня дорогого стоит. Уж коли ты признал, что состояние у Ники тяжелое, быть может, сделаешь хоть что-нибудь, чтобы помочь ребенку и мне?
– Ты что – посоветоваться со мной решила? Думаешь, я растаю и с тобой останусь? Да черта с два! Ведь есть еще Ники. Он-то по-прежнему будет жить здесь.
– Для таких дегей, как он, существуют специальные учреждения…
– Не хочу даже об этом думать!
– Целых три года я пыталась привести Ники в норму, – торопливо заговорила Сабрина, не слушая мужа. – Чего я только не перепробовала, но ничего не помогло. Ребенок не развивается умственно и физически и лишь увеличивается в размерах. Между тем существуют отличные частные приюты, где детям обеспечивают необходимые уход и заботу. Один такой детский центр находится в Вермонте, я там была, там хорошие условия. Поверь, мне самой не хочется это делать, но это единственный приемлемый выход из создавшегося положения.
Хотя Сабрина и обмолвилась о поездке в Вермонт, Ник никак на это не отреагировал. Это лишний раз доказавало ей, что Николаса мало интересовали ее жизнь и повседневные заботы.
– Может быть, ты и права, но, повторяю, я бы своего согласия на это не дал.
– Как прикажешь тебя понимать?
– А так, что Ники теперь твой. Я его оставляю тебе – тебе и принимать решение.
– Но Ники также и твой сын.
– Ты получишь все права по его опеке.
– Но это несправедливо, Ник, – прошептала Сабрина, покачав головой. – Ты не имеешь права взваливать это бремя только на мои плечи. – Когда Николас вместо ответа лишь пожал плечами, она добавила: – Ты трус Ник, от что я тебе скажу.
Николас, решил это ее заявление не обсуждать и перевел разговор на другую тему.
– О деньгах не беспокойся. Я сделаю все, чтобы вас с Ники обеспечить, и мелочиться не буду. Давай разведемся тихо, без скандала.
Решительность мужа неприятно поразила Сабрину.
– Стало быть, ты держишь курс на развод, и промежуточной стадии, то есть временного раздельного проживания, не будет?
– А какой в этом смысл?
Она не была уверена, стоит ли заводить об этом разговор, но свою затаенную мысль все-таки высказала:
– Но если Ники не будет в доме… если он будет жить в другом месте – тогда, быть может, мы, оставшись вдвоем… снова поладим? Вернем, так сказать, добрые старые времена?
Николас отчаянно замотал головой.
– По мне, Ники может быть хоть на Марсе, но это ничего не изменит. Пусть и незримое, его присутствие все равно будет на нас сказываться. Всякий раз, когда я буду на тебя смотреть, я стану невольно вспоминать о нем и о том, что это мы его породили… – Николас запнулся и умолк. Похоже, он и сам не до конца понимал, как эти слова у него вырвались. Впрочем, довольно быстро себе уяснив, что главное сказано и возврата назад нет, он поднялся с места и, взглянув на жену, бросил: – Черт возьми, Сабрина! Неужели ты не понимаешь, что я не хочу тебя больше видеть? Не желаю, чтобы твое унылое лицо изо дня в день, из года в год напоминало мне о Ники!
В комнате повисло тягостное молчание. Потом Николас прошел к двери и покинул комнату.
На следующее утро Сабрина привезла Ники домой. Добавив еще один флакон с аптечной наклейкой к стоявшей на полке в ванной комнате коллекции препаратов, она прошлась с карандашом в руках по оставленному ей врачами длинному списку предписаний, особенно выделив те его пункты, в которых говорилось, что делать в том случае, если судороги возобновятся. Потом она отнесла лист со сделанными ею отметками в спальню Ники и пришпилила его к изголовью кроватки. После этого, взяв мальчика на руки и прижав к груди, стала расхаживать с ним по комнате, негромко напевая песенку.
Выкупав сына, Сабрина снова уложила его в кроватку и некоторое время с ним разговаривала, называя его всевозможными ласковыми именами.
Когда мальчик заснул, она дала волю слезам.
– Я хочу одного, мой маленький, – говорила она, всхлипывая, – чтобы ты позволил маме себя любить.
6
После скоропалительного отъезда Николаса Сабрина на протяжении недели никуда не отлучалась из дома, посвятив все свои силы и время уходу за сыном. Кроме того, она не могла отделаться от мысли, что Николас может передумать и вернуться, и ждала этого. Хотя бы для того, чтобы бросить ему в лицо, что между ними все кончено, и восстановить тем самым урон, который он нанес ее самолюбию.
Николас уходить не передумал и вернулся домой только для тогго, чтобы захватить вещи, которые не успел забрать в первый раз. Глядя на него, она испытывала сожаление, но сожалела не о потере мужа, а о крахе затеянного ею восемь лет назад предприятия, именуемого браком.
Когдца пошла вторая неделя после отъезда мужа, Сабрина оброела наконец возможность мыслить рационально и, в частности, пришла к выводу, что обещание Никсоласа о ней «позаботиться» попахивает мужским шовинизмом. В смысле финансов она никогда от него не зависела и обдала собственным состоянием, достаточным, чтобы обеспечить безбедное существование ей и ее ребенку. Тем не менее она наняла адвоката, который был призван защищать не столько ее интересы, сколько интересы Ники. Апартаменты на Пятой авеню стоили дорого, а услуги невролюгического центра в Вермонте – в том случае, если бы она отдала туда сына, – и того дороже. Отказавшись от реальной ответственности за судьбу сына, Николас обязан был взять на себя хотя бы часть расходов по угходу за ним.
Когда подошла к концу вторая неделя ее одиночного плавания в бурном житейском море, Сабрина поняла, что ей необходимо увидеть Дерека. Хотя ее убеждение, что ей будет с ним лучше, чем с каким-либо другим человеком, ни на чем, кроме интуиции, не основывалось, она продолжала в это верить. На первый взгляд он казался человеком супрвьм и сдержанным, но за его непроницаемым обличьем временами проступало что-то удивительно доброе и нежное.
Кроме того, не была еще написана книга, которая расказала бы о его жизни и судьбе. Сабрина считала, что возвращение к профессиональной деятельности позволит ей обрести новую жизнь.
Когда Сабрина приехала в Парксвилл в третий раз, ее провели не в жарко натопленное и ярко освещенное помещение, где она виделась с Дереком прежде, а в поросший травой двор, который она видела из окна тюоьмы. Там стояли скамейки и росли деревья, а также имелось с полдюжины столов для пикников. Несмотря на многочисленную охрану и окружавший двор высокий, оплетенный колючей проволокой забор, обстановка зжесь куда более расплогала к общению, чем в комнате для свиданий.
Сабрина выбрала скамейку, которая стояла под раскидистым кленом. Cквозь покрывавшие его ветви молодые зеленые листочки струился солнечный свет, ложившийся
пятнами и полосами на порыжевшее от непогоды и времени деревянное сиденье. Она старалась пр возможности держаться спокойно и уверенно, хотя ни спокойствия ни уверенности не ощущала. Не знала даже, какой прием ей окажет Дерек.
Он появился в дальнем конце двора, и она сразу узнала его. Дерек пересекал двор, и по мере приближения его походка становилась все стремительней. Последние двадцать футов он преодолел чуть ли не бегом. Сабрина поднялась с места, чтобы с ним поздороваться, он неожиданно заключил ее в объятия.
И она испытала чувство удивительно освобождения и покоя. У нее было такое ощущение, что последние пять дней она болталась между небом и землей и обрела надежную пристань лишь в его объятиях. Странное дело: хотя ее бросил муж, ребенок был прикован прикован к постели и радоваться ей было, в общем, нечему, в эту минуту она почувствовала себя счастливой.
Пытаясь продлить это чувство, Сабрина еще с минуту прятала лицо у него на груди, прижимаясь к нему всем телом, и лишь потом подняла на него глаза.
– Ты получил мое письмо? – спросила Сабрина. Звонком в Парксвилл она не ограничилась и черканула Дереку несколько строк, чтобы поподробней объяснить причины своего отсутствия.
Он, вбирая в себя взглядом ее милое оживленное лицо, кивнул.
– А о моем телефонном звонке тоже сказали? – Она нежилась в кольце его рук, испытывая ощущения поразитедбной полноты бытия.
– Сказали, но с опозданием.
– Но я же говорила, что дело срочное, – возмутилась Сабрина.
Дерек неопределенно пожал плечами:
– Сейчас-то все нормально, но тогда я был зол как черт.
– Дерек был не просто зол, он был раздавлен. Сейчас ему вряд ли удалось бы ей объяснить, с каким нетерпением он дожидался того четверга, как считал тянувшиеся будто резина дни из трехнедельного срока, которые она ему назначила. А уж ка он негодавал и отчаивался, когда долгожданный день встречи настал, а он все не приходила! Этого человеческие слова были просто не в силах выразить.
– Мне очень жаль, что так вышло, – пролепетала она. – Все произошло внезапно в среду вечером… Если бы не это, я бы обязательно приехала…
– Я знаю.
– Это было так ужасно, Дерек.
Ему нравилось, как она выговаривала его имя и как на него смотрела. В ее глазах проступало желание. Правда, он не мог пока понять, чего она от него хотела – сочувствия, жружеского участия или же секса, но уже одно то, что она не приедприняла никаких усилий, чтобы высвободиться от его объятий, согревало ему душу.
– Эй, Макгилл!
На Дерека будто вылили ушат холодной воды. Его тело напряглось, как стальная пружина, а голова грозно, как орудийная башня, развернулась в сторону человека, который его окликнул. В этот момент у него были не глаза – дула. Как выяснилось, Дерека окликал стоявший неподалекуохранник. Он неодобрительно посматривал на обнимавшуюся парочку, жесом предлагая Дереку и Сабрине отойти друг от друга. В знак протеста Дерек еще крепче сжал Сабрину в своих руках, и охраннику, чтобы засавить их разомкнуть объятия, пришлось прикрикнуть.
Дерек вынужден был подчиниться и отпустил Сабрину. Указав ей на стоявшую под кленом скамейку, он остался стоять как мраморное изваяние, борясь с желанием выплеснуть свой гнев.
Сабрина знала, что в эту минуту его сжигают ярость и негодование, и полностью разделяла эти чувства. Ей и самой хотелось повернуться к охраннику и наорать на него.
Конечно же, она промолчала, мгновенно подавив в себе этот глупый порыв. Опустившись на скамейку, она стала ждать, когда Дерек совладает со своими чувствами и усядется с ней рядом.
– Зачем он это сделал? – тихо спросила она.
Дерек сел на скамейку, подавшись всем телом вперед и упираясь локтями в колени.
– А затем, что я – это я.
Она придвинулась к нему ближе, неосознанно пытаясь ощутить исходившее от него тепло.
– Что ты хочешь этим сказать?
Он окинул двор колючим взглядом.
– Существует такое понятие – дискриминация наоборот. Поскольку в свободной мире у меня были кое-какие положение и имя, в этом мире я должен испытывать в два раза больше унижения, чем любой другой заключенный.
– А что – здесь нельзя обниматься?
– Почему? Можно. Два раза. Один раз – в начале встречи, второй – при прощании. Толстый Фрэнк решил, что мы слишком увлеклись.
– Это несправедливо. Здесь полно парочек, которые обнимаются куда дольше нашего.
Дерек счел тему исчерпанной и переключил внимание на Сабрину. Он заметил тени у нее под глазами и крохотные морщинки на лбу.
– Как дела у Ники? У него был новый приступ?
Сабрина покачала головой.
– С тех пор как я забрала Ники из больницы, судорог у него не было.
Дереку захотелось узнать о Ники как можно больше. Находясь в тюрьме, он часто думал о мальчике. Поскольку Сабрина в свое время отказалась дать ему интервью, он, в сущностги, мало что знал о болезни ее сына.
– Какой он был, когда родился?
– Первые два месяца он был чудо, а не ребенок.
– Коґда ты впервые заметила, что Ники не такой, как другие?
– В тот же день, когда он родился, – сухо ответила она. – С самого начала я подумала, что Ники слишком тихо себя ведет. Меня не оставляло ощущение, что он не ак, как нужно, реагирует на раздражители. Но все вокруг в один полос твердили, что он удивительно красивый и здоровый ребенок, и я в это поверила. Если вы спрашиваете меня о том, когда замеченные мной странности всерьез меня обеспокоили, то это произошло в тот день, когда я захотела еro сфотографировать. Ему тогда было четырнадцать недель, и он выглядел, как картинка. Я подумала, что было бы неплохо увековечить его в этом возрасте, и зашла с ним в универмаг «Мейси», где всегда есть фотограф.
Она ненадолго умолкла, возвращаясь мысленно в тот день.
– Я стояла в очереди, наблюдая за другими детьми, которых мамаши принесли сниматься. Дети улыбались или смеялись; двое хныкали, но тоже были очень милы. Женщина-фотограф тоже была очень мила и отлично ладила с ребятишками – даже с теми, которые вдруг принимались плакать. Но с Ники все было не так – все! Он все время капризничал. Я уже не говорю о том, что Ники так ни разу и не улыбнулся. Но это было еще не все!
По мере того как она рассказывала, свет у нее в глазах угасал, а морщинка между бровей все глубже врезалась в мраморный лоб.
– Ник был не в состоянии управлять своим телом, как другие дети. Я уже знала, что он не может держать головку, сказала об этом врачу, и он предложил мне комплекс несложных упражнений. Но дело было не только в этом, он не мог ни руки поднять, ни ножкой лягнуть. И тогда мне стало страшно…
Дерек, желая ее утешить или хотя бы ненадолго отвлечь от печальных воспоминаний, протянул руку к ее лицу и отвел с ее щеки выбившуюся из прически белокурую прядь.
– Врачи подтвердили опасения?
– Что ты! Они всячески меня успокаивали, – пробормотала Сабрина. – Даже когда Ники исполнилось пять месяцев, педиатр продолжал меня уверять что мальчик все наверстает. Но я ему уже не верила и стала показывать Ники специалистам. Все они в один голос заявляли мне, что небольшое отставание налицо. Правда, тут же добавляли, что картина заболевания размыта и, чтобы ее прояснить, требуется время. Лишь когда Ники исполнился год, я встретила врача, который четко и ясно мне сказал, что у моего сына сильная задержка в развитии.
Вспоминая эту самую печальную минуту в своей жизни, она обхватила себя руками, опустила глаза и стала исследовать взглядом носки своих туфель.
– Я полагала, что умственно отсталые дети чаще всего рождаются у бедняков, у которых нет средств, чтобы полноценно питаться и следить за своим здоровьем, или у женщин-алкоголичек. А еще я думала, что неполноценные дети рождаются у… идиотов. – Она подняла глаза и посмотрела на Дерека. – Глупо было так считать, верно?
– Не глупо – наивно.
– Ну так вот, – сказала Сабрина, тяжело вздохнув, – такая беда случилась со мной. Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю и пятьдесят две недели в году. Все это время я забочусь о Ники и одновременно ужасно себя жалею. Должно быть, это дурно с моей стороны – себя жалеть, но я ничего не могу с собой поделать.
– Иногда пожалеть себя очень даже полезно.
– Ты что – тоже себя жалеешь?
– А как же?
Особенно Дерек стал жалеть себя в последнее время, когда по ночам его охватывало сильнейшее желание, удовлетворить которое не было никакой возможности. Сейчас, впрочем, ему не хотелось об этом думать.
– Остается только удивляться, что тебе удалось ускользнуть из дома. Кто же остался с Ники?
– Дело в том, – сказала Сабрина, чувствуя неожиданный прилив гордости, – что я сменила прислугу. Помнишь, служанку, которая впустила вас в квартиру? – Дерек кивнул, и она продолжила: – Так вот, на прошлой неделе я ее уволила и наняла сиделку, которая будет жить в доме и ухаживать за Ники. Очень надеюсь, что она окажется хорошей помощницей.
– Знаачит, та, которую ты уволила, тебе не помогала?
– У нее был радикулит. Так, во всяком случае, она говорила. Но я не могла отделаться от мысли, что она ненавидит детей.
– Зачем, в таком случае, ты ее наняла?
– Я ее не нанимала.
Дереку потребовалось не меньше минуты, чтобы расшифровать ее взгляд. Выходит, предыдущую служанку нанял ее муж.
– Я рад, что тебе удалось от нее отделаться, – сказал он. В его словах крылся некий намек, но он не позволил себе подчеркнуть его ни жестом, ни интонацией. – Возможно новая прислуга и впрямь облегчит тебе жизнь.
– Я тоже очень на это надеюсь, – тихо сказала Сабрина и подумала, что сейчас самое время сообщить ему об уходе мужа. – В любом случае, хуже не будет. Если, конечно у Ники не повторятся судороги… – Она замолчала, не закончив фразы. Все мысли о Николасе и о том, что Дерек вправе знать о его уходе, разом ее покинули. Вместо эттого перед ее мысленным взором предстала та ужасная ночь, когда у сына начались судороги и ей пришлось везти его в клинику.
