Текст книги "Сабрина"
Автор книги: Барбара Делински
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)
– Порезался… Безопасной бритвой.
– Если вы сейчас мне скажете, что это произошло, когда вы брились…
– По правде сказать, – нехотя пробормотал Дерек, – брился совсем другой парень. – Его слова падали тяжело, будто налитые свинцом. – Потом в ванную комнату пришел еще один человек, и они подрались. Я же, что называется, попал под горячую руку…
– На дюйм левее, и вам бы перерезали сонную артерию. Почему вас не защитила охрана?
– Ну… охранники всюду поспеть не могут и, естественно многого из того, что творится в тюрьме, не видят. В любом случае, это была моя вина. Если бы я не вмешался, то…
Сабрина провела рукой по щеке, коснулась шрама под глазом.
– Господи! – только и сказала она. Ее глаза потемнели и расширились; Дерек подумал, что сейчас она пытается представить себе все те ужасы, которые ему приходилось чуть ли не каждый день лицезреть воочию.
Он не собирался рассказывать ей о мерзостях тюремной жизни, но так уж получилось, что ей удалось кое-что у него выпытать. Желая положить этому конец и сменить тему, он взял ее за руку и сказал:
– Успокойтесь, Сабрина, прошу вас. Шрам давно зажил. Я уже забыл о том деле.
– Но ведь вас могли…
– Но ведь этого не случилось, верно? – криво улыбнулся Дерек. – Кроме того, я – не единственный, кто пострадал в этой драке. Видели бы вы физиономии тех парней!
– Парней? – задохнувшись от ужаса, спросила Сабрина. – Значит, их было несколько?
– Да, несколько, но им всем от меня досталось. Кому удар в челюсть, кому пинок в живот. Короче, я был Бэтменом и Терминатором в одном флаконе.
Ее шепот напоминал задушенный вопль.
– Как вы можете над этим шутить?
– А что еще остается делать? Если воспринимать все слишком серьезно, можно сойти с ума. – Он продолжал держать ее за руку, тем более она даже не пыталась ее убрать. Ему нравилось прикасаться к ее коже, которая была удивительно нежной и гладкой на ощупь. Ему нравились ее тонкие, длинные пальцы и аккуратно подпиленные ногти, покрытые бесцветным лаком. Руки Сабрины казались ему удивительно женственными, впрочем, как и вся она.
Он провел пальцем по ее руке и обнаружил небольшой шрам.
– Порезались?
– Да нет, пропорола застежкой на подгузниках.
Дерек еще пару раз провел пальцем по шрамику у нее на руке, потом сказал:
– Давайте не будем говорить о тюрьме. У вас полно своих забот и печалей. К чему вам мои?
– Мне надоели собственные печали. Я хочу отвлечься.
Дерек замер, но глаз на нее так и не поднял и продолжал созерцать ее руки. Отросшие в тюрьме волосы падали ему на лоб, а на его бледных щеках проступала темная тень щетины.
Коснувшись ее руки еще раз, он медленно ее отпустил, выпрямился на стуле и сказал то единственное, что, по его мнению, могло заставить ее раз и навсегда отказаться от этого неприятного для него разговора.
– Я не мастер развлекать женщин.
– Несколько минут назад вы говорили, что просили меня приехать потому, что мое посещение освобождает от неприятной работы. Не припомните, я обиделась на ваши слова?
– Нет.
– В таком случае вы тоже не имеете права на меня обижаться.
– Прав у меня почти никаких, но теми, что еще у меня остались, я стараюсь по возможности пользоваться.
– Хорошо, я скажу по-другому. Вам не следует на меня обижаться, поскольку я ни в коем случае не хотела ни обидеть, ни унизить вас. Заметьте, в слове «отвлечься» заключается также и позитивный смысл. К примеру, ваш расказ поможет мне забыть о своих бедах и даст пищу для змышлений.
Это откровенное заявление наводило на мысль, что его, Дерека, особой интересуются – и весьма. Но хотя Дереку было и лестно, он продолжал хранить молчание.
Сабрина же раздумывала над тем, не перешла ли она в разговоре с Дереком известные рамки, не обидела ли его, сама того не желая. Стремясь загладить свои прегрешения, как реальные, так и мнимые, она торопливо произнесла:
– В последнее время вся моя жизнь вертится вокруг Ники. Я стала унылой, скучной женщиной с ограниченным кругозором. Так что вы не единственный в этом мире, кого обстоятельства приковали к одному месту. Считайте, что я, вызывая вас на разговор, хочу обменяться с вами опытом.
– Ваша клетка не запирается. Вы можете в любое время ее открыть и выйти на свободу.
– Сказано человеком, который плохо представляет себе, что значит быть матерью больного ребенка.
Дерек не нашелся что ответить, и они замолчали.
Сабрина посмотрела на него, а потом отвела взгляд. Лицо Дерека стало угрюмым.
Он опять превратился в человека из другого мира. Из мира преступников, уголовников и убийц. Его черты вновь обрели твердость камня, а у глаз появился стальной оттенок – такой же, как у решеток в комнате для свиданий.
Молчание стало затягиваться. Поскольку Дерек по-прежнему сидел неподвижно, как статуя, она стала смотреть по сторонам. Один из посетителей поднялся с места и направился к выходу, и Сабрина задалась вопросом, уж не пора ли ей самой сделать то же самое. В том случае, если Дерек устал от ее болтовни и не хочет с ней разговаривать, ей ничего не остается, как…
– Разница между тюрьмой строгого режима и той, где я сейчас нахожусь, – неожиданно сказал Дерек, будто пробуждаясь ото сна, – заключается в том, что в первой решетки толще, запоры крепче, распорядок дня более строгий, и перекличку там проводят значительно чаще. Если бы мы разговаривали в тюрьме строгого режима, нас отделяли бы друг от друга стальные прутья или пуленепробиваемое стекло. Посещения там сведены к минимуму, а по ночам в камерах устраивают обыски.
Сабрина видела, как изменилось его лицо, потемнели глаза, а на лбу выступили крохотные бисеринки пота. Когда он говорил, его губы кривились от отвращения, а ноздри раздувались, жадно втягивая воздух.
Сомнений не было: Дерек жил в атмосфере вечного страха и ненависти, злобы и насилия – как подавленного, так и неприкрытого. А чтобы выжить в этом жестоком мире, необходимо было стать полноправным членом обитавшего в стенах тюрьмы сообщества. И Дерек им стал.
Сабрине было неприятно это осознавать. Она помнила Дерека другим – спокойным, вдумчивым, способным на сочувствие. Она верила, что все эти качества остались при нем, только были глубоко запрятаны в его душе – как говорится, до лучших времен.
– Мне кажется, – сказала Сабрина, – что пребывание в этих стенах дается вам куда тяжелее, чем другим заключенным.
– Это почему же? – спросил он.
– Все дело в контрасте между той жизнью, которую вы ли до тюрьмы, и этой – ужасной, ни в чем не похожей на прежнюю. Мне, к примеру, трудно даже себе представить, что вы можете испытывать чувство беспомощности.
Сабрина дала ему минуту на то, чтобы он процолжил свой рассказ. Поскольку продолжения не последовало, она спросила:
– Не хотите больше говорить?
Дерек покачал головой.
– Вам есть что сказать, это несомненно. Но если бы вы могли все это записать…
– Я не умею писать.
– Как я только об этом не подумала? Вы – неграмотный репортер, – насмешливо сказала она.
– Почему? Грамотный. У меня полно идей, я могу взять нтервью, могу стоять перед камерой и часами рассуждать чем угодно, но сесть за стол и все это записать я не в состоянии.
– Так у вас врожденный дефект? Вы не способны выражать свои мысли на бумаге?
Дерек с удивлением на нее посмотрел.
– Да нет у меня никакого дефекта. Я, во всяком случае, ничего такого за собой не замечал.
– Почему, в таком случае, вы утверждаете, что не умеете писать? Если у вас полно идей, вам только и нужно, что сесть за стол и зафиксировать их на бумаге.
– Жизнь невозможно запечатлеть на бумаге. Так, во сяком случае, мне кажется. Черт, да не знаю я, почему не умею писать! Вот вы, к примеру, знаете, почему ваш сын не такой, как другие?
Сказав это, Дерек сразу же пожалел о своих словах. Эти слова были недостойны ни ее, ни его. Он уперся локтями в колени, опустил на сомкнутые пальцы подбородок и неожиданно оказался от нее очень близко – на расстоянии каких-нибудь нескольких дюймов.
– Извините меня, Сабрина, – произнес он, стараясь не смотреть ей в глаза. – Я не должен был этого говорить. Но вы на меня надавили, и я сорвался.
Ей захотелось прижать его к себе, погладить по голове и сказать ободряющие слова. Но она не осмелилась к нему прикоснуться. Дотрагиваться до него было опасно: она чувствовала это всем своим женским естеством.
– Полагаю, что для того, чтобы писать, у меня никогда не хватало терпения, – заметил Дерек. Бросив на нее взгляд, он добавил: – Так что написать о Парксвилле я не смогу.
– А я могу это сделать?
– Если вам хочется написать очерк о грабителях банков или угонщиках машин, то пишите на здоровье. Помогу, чем смогу.
– Я хочу написать о вас.
Он покачал головой.
– Но почему? – спросила Сабрина, а потом увещевающим голосом произнесла: – Те самые люди, которые каждый вечер слушали ваши репортажи, с интересом прочтут статью, где главным героем будете вы. Им будет любопытно узнать о том, что вы видели и пережили.
– Уж слишком все это мерзко.
– Да бросьте, Дерек. Если бы вы по-прежнему работали во «Взгляде со стороны» и попали случайно в Парксвилл, то обязательно сделали бы репортаж о каком-нибудь заключенном.
– Это другое.
– И что из этого следует? Не хотите лишний раз о себе напоминать?
– Вы угадали.
– А зря! Отличный мог бы получиться очерк – или даже книга! Это могло бы стать для вас отдушиной. Вы бы сказали, как все обстояло с убийством с вашей точки зрения. Между прочим, такое уже бывало. Колсен написал подобную книгу. И Дин тоже…
– Я не Дин и не Колсен, – отрезал Дерек. – Они отлично знали, на что шли, и заслужили наказание. А книги они писали не для того, чтобы оправдаться, а чтобы заработать деньжат. Я не такой – мне деньги не нужны…
– Мне тоже. Но подумайте, какое удовлетворение вы получите, когда…
– Нет.
– Я поставлю перед вами задачу, которая поможет вам скротать время.
– Не надо мне никаких задач. Я еще не все дырки в стене сосчитал.
– Дырки?
– Ну да. Мой предшественник имел обыкновение метать в стену дротики и наделал дырок. На одной стене их ровным счетом шестьсот восемьдесят семь, а на другой – семьсот девяносто восемь. Осталась еще одна стена – что мне есть чем себя занять.
– Ваше усердие просто поражает, – сухо сказала она, в следующее мгновение у нее в голосе снова появились просительные интонации. – Послушайте, Дерек, я и вправду могу написать о вас книгу, причем сделаю это хорошо и со вкусом. Биографии – мой конек.
– У вас нет времени писать книги.
– Я знаю.
– Почему, в таком случае, вы делаете мне такое предложение?
– Потому что написать о вас книгу – значит, совернить акт справедливости.
– Повторяю, у вас нет для этого времени.
– Я найду его, вот увидите!
Они сидели так близко, что едва не касались друг друга плечами. Дерек вдыхал исходивший от нее нежный жасминовый аромат и видел мольбу в ее широко раскрытых глазах. Как ни странно, он испытывал от этого немалое удовлетворение: наконец-то и от него кое-что зависело.
Взяв ее за руку, он заговорил негромко и мягко:
– Когда мы с вами беседовали в первый раз, вы говорили мне, что не можете писать, поскольку тратите все свои душевные и физические силы на Ники. Неужели ситуация с тех пор переменилась?
– Нет, но может статься, скоро переменится.
Некоторое время Дерек изучал ее лицо.
– Вы поедете отсюда в Вермонт?
Она кивнула.
– Полагаете, там подходящее место для Ники?
– Думаю, да. Сегодня я обедаю с директором, а завтра надеюсь пообщаться кое с кем из обслуживающего персонала.
– Ваш муж тоже должен там быть.
– Должен, – печально улыбнувшись, сказала Сабрина. – Но он не приедет. Все эти дела с приютом его раздражают.
– Вот скотина.
Сабрина ничего на это не сказала и лишь неопределенно пожала плечами, хотя это заявление Дерека ее и задело. Неожиданно ей захотелось плакать.
– Мне надо идти, – прошептала она. – Я бы хотела побыть еще немного, но…
Он приложил к ее губам палец.
– Т-с-с-с! – Его палец касался ее губ так легко и нежно, что поначалу она подумала, будто все это ей только мерещится. Но нет, это происходило в действительности. Сначала он провел пальцем по ее верхней губе, потом по нижней… потом медленно обвел пальцем контуры рта. Она вздрогнула и сделала попытку от него отодвинуться.
– Я так сильно хочу вас поцеловать, что уже чувствую поцелуй у себя на губах, – прошептал он. Его глаза потемнели и стали почти черными.
– Не надо, – тихо сказала Сабрина. Она обхватила его руку за запястье, но не отвела ее. Просто сжимала его руку и все.
– Но я хочу.
– Но я замужем.
– Замужние женщины целуют и других мужчин.
– Мне пора уходить, – заторопилась Сабрина.
– Вы еще приедете?
– Не знаю.
Он заключил ее лицо в ладони.
– Приезжайте. И как можно скорее.
– Говорю же, я не знаю. Дерек, я сейчас плохо соображаю…
– Тогда слушайте, – произнес он низким, хрипловатым от возбуждения голосом, от которого у нее по спине добежала дрожь. Продолжая сжимать в ладонях ее лицо, он стал давать ей наставления: – Сейчас мы встанем. И тогда я положу вам руки на плечи и обниму вас.
– Нет…
– Мне нужно прижать вас к себе – хотя бы на мгновение.
– Дерек, я… – попыталась было запротестовать Сабрина.
Но Дерек уже поднимался на ноги, а она – вслед за ним. Потом его руки легли ей на плечи, и в следующее мгновение она скользнула в его объятия. Они оба действовали так четко и слаженно, что можно было подумать, будто обниматься для них – самое привычное дело.
«Как это она говорила? – подумал Дерек. – Тепло человеческого тела и биение сердца»? Именно это было необходимо несчастному дефективному Ники, чтобы ощутить себя счастливым. Если разобраться, этот Ники Стоун не такой уж и несмышленыш, решил Дерек, прижимая к себе Сабрину и вслушиваясь в ее частое прерывистое дыхание.
– Вы приедете на следующей неделе? – спросил Дерек, вторгаясь в ее мысли и чувства и выводя из состояния то ли сна, то ли яви, в котором она находилась.
Она отрицательно помотала головой, невольно коснувшись при этом губами его обнаженной кожи в распахнутом вороте рубашки.
– А через неделю?
– Не знаю, – едва слышно прошептала она.
– Обещаю подумать насчет вашей книги.
Она наконец отняла лицо от его груди.
– Правда?
– Я подумаю, обещаю вам. Но гарантировать, что соглашусь, не могу.
Сердце Сабрины стучало как сумасшедшее. Она отлично отдавала себе отчет в том, какую власть над ней стали обретать этот человек и его сильное мускулистое тело. Ей, замужней женщине, следовало поскорей высвободиться из объятий Дерека и, не оглядываясь, бежать от него со всех ног. Только так она могла избежать соблазна и ненужных осложнений в своей и без того крайне непростой жизни.
– Возможно, я еще к вам приеду, – прошептала она, – но не раньше, чем через три недели.
С этими словами она выскользнула из его объятий и торопливо проследовала к выходу.
5
Со дня последней встречи с Дереком прошло ровно три недели. Настало двадцатое апреля, которое Сабрина провела в больнице с Ники. Прошлой ночью у мальчика начались судороги. Врачи довольно быстро сняли приступ, но установить его причину им не удалось.
Связаться с Николасом, который находился в это время в Далласе, Сабрина так и не смогла. Она звонила к нему в отель в течение ночи несколько раз, но Николас или находился в другом месте, или отключил телефон.
Сабрина была в ярости. Конечно, в практическом смысле Николас вряд ли был в состоянии сделать для сына больше того, что уже сделала она сама, поместив Ники в лучшую клинику и предоставив его заботам лучших врачей. Сабрина нуждалась в сочувствии, в том, чтобы муж разделил беспокойство, поддержал ее. Но как раз этого добиться от мужа она и не могла.
Рассвет застал ее в комнате Ники. Она, свернувшись калпчиком, устроилась в кресле рядом с его кроватью. Малыш, получив снотворное, спал; от его тела тянулись провода к всевозможным установленным в комнате приборам, контролировавшим его состояние. У Сабрины было такое ощущение, будто это она сама только что перенесла эпелиптический припадок. Она безмерно устала, тело у нее затекло и болело, но сна не было ни в одном глазу.
Мысли ей в голову приходили самые грустные и обескураживавшие, а будущее рисовалось исключительно в мрачных тонах. В ту самую минуту, когда она, казалось бы, окончательно пришла к выводу, что жизнь ничего хорошего ей не сулит, перед ее мысленным взором предстало лицо Дерека. Воспоминания о нем хранились в самом заповедном уголке ее сознания, и она обращалась к ним в трудную минуту. Вот и сейчас, стоило ей только о нем подумать, как ей сразу стало немного легче.
Обхватив себя руками, она оперлась затылком о подголовник кресла и устремила взгляд на Ника. У нее – в который уже раз! – возникла иллюзия абсолютной нормальности сына. До чего же несправедливо устроен мир, когда малыш, который выглядит во сне таким красивым, умиротворенным и здоровым, после пробуждения превращается в бессмысленное, хнычущее существо!
Сабрина вернулась к реальности и посмотрела на часы. Было начало десятого, и в коридоре дребезжали каталки, возившие подносы с едой. В палату Ники, которому внутривенно вливали глюкозу и прочие питательные растворы, санитару доставлять завтрак не было необходимости. Поднявшись с кресла, Сабрина сделала несколько резких движений, разгоняя кровь в затекших членах, и вышла палаты. Пройдя по коридору, она зашла в телефонную будку, сняла трубку и позвонила в Парксвилл. Понимая, что поговорить с Дереком по телефону ей не позволят, она попросила передать ему, что приехать не сможет.
– Прошу вас, это очень важно. Он будет сегодня меня ждать, но я приехать не смогу.
– Я передам ему ваше сообщение, – произнес равнодушный мужской голос на другом конце провода.
– Когда передадите? Скоро? Это очень важно, понимаете?
– Мадам, он его получит.
Почувствовав в голосе мужчины раздражение, Сабрина торопливо продиктовала ему свое послание еще раз, после чего повесила трубку и вернулась в комнату Ники.
Там уже царила суета. Входили и выходили сестры, приходили врачи – как те, что уже наблюдали Ники, так и новые, которым хотелось ознакомиться с его случаем. Правда, и те, и другие задавали абсолютно одинаковые вопросы, отвечая на которые Сабрина стала испытывать чувство вины. Ей стало казаться, что это по ее недосмотру у малыша начались судороги.
Ближе к вечеру у нее пойвилось странное ощущение, что это она должна лежать в постели, опутанная проводами и трубками, а никак не Ники. Когда в больничной палате материализовался Джей Би Мунро, ей поначалу пришло на ум, что у нее от усталости и переживаний начались галлюцинации.
Джей Би Мунро был последним человеком на свете, которого она ожидала здесь увидеть. При других обстоятельствах Сабрина сделала бы все возможное, чтобы этой встречи избежать. Но когда Джей Би вошел в палату и направился к кровати, она не стала против этого возражать. Она нуждалась в человеке, с которым можно было бы перемолвиться словом, а коль скоро этим человеком оказался ее странный брат – что ж, значит, так тому и быть.
В свои тридцать восемь лет Джей Би казался типичным мечтателем, которому никогда не суждено повзрослеть. У него были длинные – до плеч – светлые волосы и нежная, с золотистым загаром кожа. На носу красовались круглые, в металлической оправе очки, словно бы подчеркивающие рассеянное выражение его близоруких глаз. Его блейзер, рубашка и слаксы были велики ему минимум на пару размеров. У всякого, кто видел мешковатый прикид Джей Би, складывалось впечатлений будто ношение одежды причиняет ему массу неудобств и он, выбирая себе пиджак или брюки, уделяет главное внимание тому, чтобы эти вещи, по возможности, не соприкасались с телом.
Короче говоря, глядя на Джей Би, трудно было отделаться от ощущения, что он может в любой момент выпрыгнуть из своего одеяния и предстать перед публикой обнаженным. По мнению Сабрины, брат в голом виде выглядел бы куда презентабельней, чем в своем мешковатом костюме. Он обладал ростом в шест футов и отличной фигурой атлета, доставшимися ему от отца. От матери же унаследовал правильные, будто точеные черты лица, по причине чего чрезвычайно нравился женщинам – правда, только тем, которые его мало знали.
Поскольку Джей Би родился в писательской семье, ничего удивительного не было в том, что он тоже стал писателем. Удивление вызывали темы, которые он выбирал для своего творчества. Если родителей Сабрины с полным на то основанием называли людьми эксцентричными, то ее старшего брата, посвятившего себя написанию ужастиков, считали субъектом весьма и весьма странным.
Сунув руки в карманы, Джей Би некоторое время обозревал лежавшего на кровати в переплетении проводов и трубок Ники, после чего переключил внимание на свою сестру.
Если бы Джей Би хотя бы в ничтожной степени соответствовал хрестоматийному образу любящего и заботливого старшего брата, Сабрина, без сомнения, бросилась бы ему на шею. Но он – при всей своей неотразимой внешности – был не из тех людей, до кого приятно дотрагиваться. Впрочем, он и сам терпеть не мог к кому-либо прикасаться. Если бы Сабрина не видела собственными глазами как он поцеловал свою невесту в день свадьбы, она ни за что бы в это не поверила. Повторения этой сцены не последовало. Сабрина, во всяком случае, не могла припомнить, чтобы Джей Би когда-либо еще целовал свою жену. Он и своих дочек никогда не целовал и не обнимал, хотя и считалось, что он от них без ума.
Другими словами, внешне Джей Би никак своей приязни к близким не демонстрировал.
– Ты от кого об этом узнал? – спросила Сабрина.
– От служанки. – Джей Би снова обратил свой взор на племянника и разглядывал его, казалось, целую вечность. – Я прилетел в Нью-Йорк, чтобы сдать рукопись в издательство. Там, конечно, мы это дело отметили. Потому я и приехал сюда так поздно.
– Ясное дело.
Наморщив нос, чтобы передвинуть очки вверх по переносице, он продолжал с бесстрастным видом рассматривать закутанное в одеяло тело Ники.
– На нашу мать похож, – коротко сообщил он свое мнение.
– Он и на тебя похож.
Джей Би обдумывал это заявление не меньше минуты, после чего глубокомысленно кивнул. Прошло еще не меньше минуты, прежде чем он заговорил снова:
– Говорят, у парня были судороги? Он у тебя прямо какое-то ходячее бедствие.
– Не ходячее. Он не умеет ходить.
Джей Би пожал плечами.
– Какая разница? – Потом, помолчав, спросил: – И как все это объясняют врачи?
Сабрина только этого и дожидалась. Она ни с кем еще, кроме врачей, не обсуждала состояние ребенка, и ей необходимо было выговориться.
– Говорят, что у него слабая форма эпилепсии. Нет, как тебе это нравится? Я-то думала, они обнаружат реальную причину, а они, как сто лет назад, все валят на эпилепсию.
Выслушав сестру, Джей Би переключил внимание на ближайший к нему аппарат. Любой другой человек на его месте уделил бы внимание монитору, на худой конец, многочисленным ручкам, кнопкам и датчикам. Не то Джей Би. Он начал осматривать аппаратуру, если так можно выразиться, с тыла: тщательно исследовал заднюю стенку, потом осмотрел боковины; чтобы определить, что там у аппарата снизу, присел на корточки и, как гусь, вытянул шею.
– Эпилепсия, говоришь?
– Все остальные причины врачи с необыкновенной легкостью отмели.
Джей Би выпрямился и устремил отсутствующий взгляд, таким он созерцал племянника и заднюю стенку аппарата, на сестру. Взгляд у него, что и говорить, был неприятный. Когда он впивался своими стеклянными зелеными глазами в лица собеседников, многим становилось не по себе. Сабрина решила, что Ники и вправду похож на своего дядю. Взгляд у него, во всяком случае, был такой же стеклянный и отсутствующий, как у Джей Би. Она даже задалась вопросом, уже не является ли отсутствующий взгляд отличительной родовой чертой семейства Мунро. Голос Джей Би вторгся в ее размышления.
– А где Николас?
Сабрина безнадежно махнула рукой.
– Задница твой Николас – вот кто, – таков был вынесенный Джей Би вердикт. – Он должен быть здесь, рядом с тобой!
– Сам ему об этом скажи. Я, к примеру, так и не смогла ему дозвониться.
– Значит, он даже не знает, что Ники в больнице?
– Не знает. – Сабрина взглянула брату в глаза в надежде обнаружить в них проблеск хоть какого-нибудь чувства, безуспешно. Взгляд Джей Би оставался все таким же отсутствующим, что и прежде. Неожиданно молодая женщина испытала облегчение. Ее, по крайней мере, Джей Б и осуждал – и то хорошо.
– Пойдем выпьем кофе, – неожиданно предложил брат, указав кивком головы на дверь.
– Не знаю, могу ли я отсюда уйти…
– Сабрина, парень в отключке. Не видишь, что ли?
– А вдруг он проснется?
– Если проснется, то глянет на тебя и до смерти перепугается.
– Спасибо за комплимент, – сухо сказала Сабрина.
Вместо ответа Джей Би снова кивком головы указал на дверь.
Через несколько минут они уже сидели за маленьким столиком в больничном кафетерии. И Джей Би настоял на том, чтобы, кроме кофе, Сабрина взяла что-нибудь более существенное. Отказаться было просто невозможно, поскольку при этом Джей Би заметил, что выглядит она «чуть лучше раскрашенной покойницы», и, не обращая внимания на ее слабые протесты, поставил ей на поднос тарелку тушеной говядины с капустой.
– Я ненавижу тушеную говядину, – прошипела она с едва сдерживаемой яростью. – И ты, Джей Би, отлично об этом знаешь. Я ее с детства терпеть не могла.
Братец, ни слова не говоря, забрал говядину себе, а взамен водрузил на поднос Сабрины тарелку с мясным рулетом.
– Джей, Би! – запротестовала Сабрина. Мясной рулет в списке ее нелюбимых блюд занимал второе место сразу после тушеной говядины. Джей Би все так же молча заменил мясной рулет на фаршированную куриную грудку. Хотя есть Сабрине не хотелось, она решила больше брату не перечить. У нее просто не было для этого сил.
Отрезав кусочек куриной грудки, она принялась вяло его жевать, хотя все ее помыслы были сосредоточены на кофе. Сабрине было необходимо хоть что-нибудь, что подхлестнуло бы ее и позволило бодрствовать еще какое– то время.
Джей Би поглощал пищу с прежним отсутствующим видом. Казалось, он находился мыслями от этого места далеко-далеко и ему было абсолютно все равно, что вводить в рганизм. Тем не менее он вышел из состояния транса лишь после того, как полностью очистил тарелку. К тому времени Сабрина, покончив с первой чашкой кофе, приступила ко второй.
– Расскажи мне о Николасе, – неожиданно попросил Джей Би.
Николас был последним на свете человеком, чью персону ей хотелось бы обсуждать, но, поскольку Джей Би угостил ее обедом и она чувствовала себя перед ним в долгу, ей ничего не оставалось, как выполнить пожелание брата.
– И что бы ты хотел узнать? – спросила она.
– Прежде всего, зачем ты вышла за него замуж.
Сабрина опустила голову. Она-то надеялась, что разговор пойдет на нейтральную тему, к примеру, о делах мужа.
– Странный какой-то вопрос… Не понимаю, к чему ты клонишь?
Джей Би с видом естествоиспытателя созерцал ее сквозь стекла своих круглых очков.
– Все хочу понять, любила ты его когда-нибудь?
Гладкий лоб Сабрины прочертила тонкая морщинка.
– Да.
– А теперь любишь?
Она открыла. было рот, но потом закрыла его, не сказав ни слова.
– Его никогда не бывает с тобой рядом. Вы что же, живете раздельно?
– Прекрати, Джей Би! Как ты можешь такое говорить?
– А все-таки?
– Нет, разумеется.
– Странно. Брак – вещь мерзопакостная.
– Это кто же такое говорит?
– А тут ничего и говорить не надо. Я испытал это на себе.
– Джей Би! Твой брак никогда не имел ничего общего с моим.
– Очень может быть. Но я продолжаю настаивать на своей точке зрения. Ты все время ходишь злая, а Ника нет рядом, даже когда в нем есть нужда. Как прикажешь это толковать?
Она покачала головой.
– Ты не прав. Я слишком устаю, чтобы на кого-либо злиться.
– Да ладно тебе. Ты даже сейчас злишься. И, кстати, имеешь на это полное право. Как-никак, когда ты выходила замуж за этого типа, у тебя были на его счет некоторые иллюзии. Он так красиво ухаживал за тобой и все такое… Даже я поначалу думал, что у тебя все с ним будет хорошо. Нет, честно, я думал, у тебя получится. Ведь восемь лет тебе удалось продержаться…
– Не восемь, – сказала Сабрина, чувствуя, что на этот раз кривить душой перед Джей Би причин нет. – Пять – да, но никак не восемь.
Джей Би погрузился в молчание. Вынув из столового прибора солонку, он некоторое время крутил ее в руках, поворачивая так и эдак, а потом уперся взглядом в крохотные дырочки на крышке. Цртом он наморщил нос, чтобы передвинуть повыше очки, и сказал:
– Ники в этом не виноват.
– В чем в «этом»?
– В твоих проблемах с мужем. Когда чуждые сущности вторгаются в область человеческих отношений…
– Только не это! – Сабрина изо всех сил замотала головой. Джей Би снова превратился из рационально мыслящего человека в литератора и, оседлав любимого конька, затянул привычную песню. – Пожалуйста, Джей Би…
– Что «пожалуйста»?
– Не начинай, а? Ты уже столько раз говорил мне о враждебных сущностях, что я больше не выдержу.
– Мою теорию до сих пор никто не опроверг.
– Тот факт, что врачи не знают причины судорог у Ники, не означает еще, что на него воздействуют злые духи.
– Но такая возможность не исключается. Ты только подумай, Сабрина…
– Обязательно подумаю. Только не сейчас.
У Джей Би были точно такие же зеленые глаза, как и у его сестры. Другое дело – их выражение. Отсутствующий взгляд в минуты напряженной работы мысли Джей Би обретал странный отблеск, смысл которого был ведом только самым близким людям. Когда;Сабрина понимала, что брат впадает в творческий транс, она обычно торопилась куда-нибудь уйти, чтобы не слушать его рассуждений о чуждых сущностях и враждебных человечеству силах. Но на этот раз она не двинулась с места. Как бы ни был ужасен Джей Би в такие минуты, все же он был единственным человеком, который приехал проведать ее сына. Это не говоря уже о том, что оставаться в одиночестве ей не хотелось.
– Исходя из моей теории, – начал Джей Би, стеклянно блеснув глазами, – чуждые сущности могли проникнуть в Ники, когда он лежал в родильном доме. Теперь эти существа, обладающие высочайшей нервной и интеллектуальной организацией, довлеют над сознанием Ники и пичкают его разнообразной информацией, чтобы со временем сделать орудием для осуществления своих планов.
– Никакая сущность, обладающая высокой организацией, не станет делать своим орудием абсолютно беспомощного ребенка. Придумай что-нибудь другое.
– А почему ты думаешь, что Ники такой уж беспомощный? – возразил Джей Би. – Просто в данный момент идет работа над его сознанием, а тело пока пребывает в состоянии покоя. Представь только, что Ники уже сейчас знает и понимает во сто крат больше, чем обычный смертный. Возможно, лежа в своей кроватке, он видит такое, чего нам никогда не будет дано увидеть. Быть может, он даже жалеет нас, зная, на каком низком уровне развития мы находимся.
