Текст книги "Секрет (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
Глава тринадцатая: Таня
Второй поцелуй вынимает сердце из моей груди и невидимой рукой пишет: Собственность Антона Клеймана.
Возможно, мне нужно быть гордой и независимой.
Возможно, нужно показать, что я – не самый простой трофей.
Но мне совершенно плевать на все эти «прописные истины», потому что, очень может быть, их писали женщины, которым просто не повстречался такой мужчина.
Если бы можно было взять часть себя и оставить ее на другом человеке, я бы не раздумывая поселилась на губах Моего Мужчины, чтобы каждую секунду до конца своих дней чувствовать его дыхание и случайные прикосновения языка.
Тяжелее всего от него оторваться: как будто у меня забирают кислородную маску, и дышать становится очень трудно, и срочно нужна новая порция. Поэтому я слепо тянусь за ним, даже не пытаясь анализировать, как это выглядит со стороны. Ну и что, что глупо? Мы ведь теперь вместе?
– Нас сейчас выгонят, – посмеивается Антон, взглядом показывая на немолодую женщину, которая как раз проезжает мимо нас. У нее лицо человека, который первым бросил бы в нас камень. – Ты закончила?
– С поцелуями? Нет!
– С тренировкой. У меня кофе в машине, а потом хочу кое-куда тебя отвезти.
Мы быстро собираемся, протискиваемся между рядами: Антон впереди, я сзади, вцепившись двумя руками в его ладонь. Ноги до сих пор ватные и голова как в тумане, потому что неделю назад у меня были только слова на экране телефона, а теперь у меня есть весь Мой Мужчина целиком.
Теперь я знаю, что мечтать нужно и это не вредно, даже если мышь мечтает о тигре.
В машине я с удовольствием пью в меру сладкий капучино и согреваюсь, пока мы едем по заснеженной столице. Мне так хорошо, как в жизни не было, и даже страшно, что в какой-то момент над ухом может запищать будильник и все это окажется сном.
Антон помогает мне выйти возле красивого кирпичного здания: на втором этаже огромные окна, за которыми хорошо просматривается зал ресторана. Окна на первом этаже затемненные. Мы заходим внутрь, и нас мгновенно встречает официантка: судя по ее приветствию, Антона она видит здесь часто. Ведет нас вглубь небольшого тускло освещенного зала, за столик в отдельной кабинке, раздает меню.
– Голодная? – Антон откладывает свое, даже не глядя. Подпирает щеку кулаком.
– Нет, совсем не хочу есть.
– Будешь пить на голодный желудок? – Ему эта идея явно не по душе.
– Конечно, ты же так и не услышал репертуар песен молодости моей бабули в моем исполнении.
– Ты будешь есть, малышка, а с песнями как-нибудь в другой раз.
Официантка принимает заказ, уходит, но пока мы ждем, нам приносят подогретый сок.
– Вот, это тебе.
Антон кладет на стол… ключи на длинной цепочке.
– Ключи от моей квартиры, Туман. Я уезжаю завтра до воскресенья. Хочу, чтобы ты пришла, осмотрелась и принесла все, что тебе нужно: зубная щетка, женские… гммм… вещи в ванну.
Я перестаю дышать.
– Я бы хотел, чтобы хоть иногда ты оставалась у меня на ночь или на целый день, когда будет возможность.
Хорошо, что на столе стоит посуда, а то бы я прямо по нему переползла на своего Мужчину. Нет, не чтобы целовать, а просто чтобы прижаться, поверить, что он настоящий.
– Что? – Антон хмурится, вздыхает. – Я понимаю, что нужно будет что-то сказать родителям и мне бы не хотелось заставлять тебя врать.
– Я что-нибудь придумаю, – обещаю я, уже предвкушая разговор с бабулей. После смерти дедушки я вообще жила у нее пару месяцев, и никому в голову не могло прийти, что в это время я могла бы быть в другом месте. Так что, можно сказать, день и ночь в неделю я точно найду. – У тебя много комнат?
– Три.
– И в каждой есть кровать?
Он откидывается на спинку, закуривает и глядя на меня сквозь дым, говорит именно с той ленивой интонацией, от которой у меня непроизвольно сжимаются колени:
– Нет, кровать есть только одна – моя. И ты, конечно же, будешь спать там вместе со мной. Надеюсь, уставшая и довольная. Так что, Туман, я готов выслушать, что ты там хочешь от пирсинга в моем языке.
Я бы запросто сказала это на катке, а сейчас я молча прикладываю ладони к щекам, наивно веря, что так мой Мистер Фантастика не увидит, как сильно я покраснела.
******
Мне кажется, что эта пауза становится просто невыносимо длинной, и Антон не делает ничего, чтобы облегчить мне задачу. Просто смотрит глаза в глаза, курит и молчит, и у меня нет ни единой подсказки, говорим мы сейчас всерьез или он просто меня поддергивает.
– Все забыла, что прочитала? – Он все-таки «прокалывается» на про спрятанной в правом уголке губ улыбке.
– Просто… момент не подходящий, – не очень уверенно оправдываю свою беспомощность.
– А, по-моему, очень даже подходящий. Вдруг это что-то такое, что выходит за рамки моих физических возможностей. Не забывай, что я уже не так молод.
Вот теперь он точно улыбается, и я это такая улыбка, которая кричит: «Удиви меня!»
Возможно, я уже слишком взрослая для таких выходок, возможно, я очень рисскую, делая такие вещи рядом с моим серьезным мужчиной, но раз уж он откровенно меня проецирует и эти мысли все равно не выходят из моей головы…
Я стаскиваю сапожки, раздвигаю посуду на столе и все-таки забираюсь на стол – он тут тяжелый, точно из крепкой породы дерева (или мне просто хочется в это верить, потому что падение не входит в мои планы).
Мой Мистер Фантастика подтягивает меня за колени, ставит мои ноги по обе стороны своих бедер, и я с облегчением нее нахожу ни намека на осуждение в льдистом взгляде.
– Теперь я смотрю на тебя сверху-вниз, Дым.
– И как вид? – Он совсем ничего не делает, просто держит меня за колени, но достаточно сильно, чтобы мое дыхание раз за разом немилосердно сбивалось.
– У меня от него голова кружится, – честно признаюсь я. – ты просто не можешь быть таким красивым. Это бесчеловечно к моему сердцу, Мистер Фантастика.
Между нами что-то натягивается. Как путина, которую не разорвать и из которой не выпутаться, и она медленно притягивает нас друг к другу, опутывает напряжением и странным вибрирующим гулом, как будто над нашими головами высоковольтная линия. Ближе и ближе, пока я не приклеиваюсь взглядом к приоткрытым губам.
– У меня уши заложило, у тебя тоже? – слышу собственный голос, и крохотной искрой сознания еще понимаю, что этого точно не стоило говорить.
– Нет, малышка, мой дискомфорт немного… ниже. – Подтягивает меня к самому краю стола, и чтобы не упасть, приходится вцепится пальцами ему в плечи. Одежды слишком много и я, кажется, слишком недвусмысленно бегу взглядом по змейке на его толстовке. – Туман, мы не закончили с серьезными разговорами.
– А, может, уже закончили?
Я ерзаю на столе – и в это время в наше уединение вторгается официантка. Антон в один рывок перетягивает меня на колени, и я пользуюсь тем, что его шея очень близко от моих губ: прижимаюсь к ней раскрытыми губами. Мой Мужчина вздрагивает, крепче прижимает меня к себе, кажется, почти до хруста каждой моей косточки.
– Мне нравится, что ты такой большой и сильный, – говорю так тихо, чтобы слышал только он. Прикусываю влажную от моих поцелуев кожу, провожу языком по губам, чтобы распробовать его особенный мужской вкус: дым и капелька морозного цитруса. Я как будто выпила что-то очень крепкое, потому что в голову бьет мгновенно, вытравливает оттуда приличные мысли, и разговоры о той самой «штанге» больше не кажутся такими пугающе стыдными. – В той статье писали, что мужской язык с пирсингом любая женщина захочет у себя между ног.
– Меня не интересует любая женщина, Туман, – Он немного отклоняет голову, позволяет целовать себя у самой кромки с одеждой, но не подпускает к «змейке». – Ты этого хочешь?
– Хочу, – без заминки, без раздумий. У меня было время представить, как это могло бы быть, но все мои фантазии не имели ничего общего с образами, которые рождаются в моей голове прямо сейчас.
Антон бросает косой взгляд на официантку, которая желает нам приятного аппетита и торопливо выходит. Прижимается к моим губам и обещает:
– Тебе понравится, малышка. Надеюсь, так сильно понравится, что тогда у меня действительно заложит уши.
Я пытаюсь поймать его язык, но Мой Мужчина почти за руку пересаживает меня обратно на противоположную сторону стола, возвращается на место и говорит:
– Серьезные разговоры, Туман. Ешь.
Пару минут мы просто наслаждаемся едой на наших тарелках, а потом, когда от моего стейка остается меньше половины, Антон вдруг спрашивает:
– Ты не будешь против найти подходящие противозачаточные? Хотя, можно использовать…
– Я уже об этом подумала, – признаюсь я. Рассказываю, что спросила у подруги адрес ее женского врача и уже сходила к ней. В конец следующей недели мне нужно пойти на укол. Вот.
– Малышка, ну-ка посмотри на меня.
Послушно испольною просьбу и нервно сглатываю, под очень многозначительным потемневшим взглядом и самой соблазнительной в мире полуулыбкой уголком рта.
– Я сейчас завелся просто пипец. – Антон на секунду жмурится, переводит дыхание, и быстро переводит тему: – Только цветы не приноси, хорошо? Я все равно забуду за ними ухаживать.
– А улитку можно?
– Зачем тебе улитка? – Его потряхивает от с трудом сдерживаемого смеха.
– Хочу, а мама говорит, что они мерзкие. – Я не шучу: давно хочу завести большую ахатину, раз уж коты из-за папиной аллергии навеки под запретом. – Можем вместе выбрать. Они всякие разные бывают.
Пока он вникает в смысл моих слов, я в отместку забираю кусок стейка с его тарелки и с триумфальным видом отправляю свою добычу в рот.
– Ты серьезно насчет улитки? – Антон до сих пор не верит.
– Да, и назовем ее Шустрик или Быстрик, или Торпеда.
Мой Мистер Фантастика снова смеется, и я понимаю, что у меня нет ни единого шанса когда-нибудь, хоть на капельку, побороть мою от него зависимости.
Бель любила Чудовище, даже когда Чудовище еще думало, что не любит Бель.
Чем я хуже?
Глава четырнадцатая: Таня
Впервые в жизни я прихожу к мужчине.
В его квартиру.
В то время как он сам уехал к черту на рога по делам.
Тут у него просто какой-то форпост: огороженная территория, внутренняя площадка на несколько домов, отдельный въезд, стоянка для машин жильцов. Я почему-то чувствую себя мышью, которая крадется по запрещенной территории в кладовую с сыром.
Но все обходится: у меня есть код от замка на двери и, хоть руки у меня дрожат, ни один ключ не застревает в замке, и я с облегчением понимаю, что мой страшный кошмар последних дней, наконец, перестанет меня мучить.
Переступаю порог и первое, что бросается в глаза – черная с серым строгая мебель, очень мужской дизайн даже в мелочах. Ставлю обувь на полку, раздеваюсь – и на цыпочках крадусь в спальню.
Постель какая-то просто необъятная, низкая, под синим покрывалом, с несколькими длинными твердыми подушками. Убрана аккуратно – смотреть страшно.
Заглядываю в шкаф: выглаженные рубашки отдельно, костюмы – отдельно. Целая куча костюмов. Футболки, свитера и джинсы отдельно в отдельной секции на полках. Единственное, что немного выбивается из общего порядка – забытые на прикроватной тумбочке запонки: простые квадратики из белого золота с синими полупрозрачными камнями.
Я взяла кое-что из дома, и все это лежит в маленькой спортивной сумке, но ее пока оставляю около кровати, и делаю то, что пришло в голову сразу же, как только я увидела эту огромную кровать: раздеваюсь, достаю из шкафа футболку Антона, ныряю в нее и плашмя падаю на покрывало, изображая морскую звезду. Зарываюсь носом в подушку, облетаюсь вокруг нее, словно лоза. Наволочка ненавязчиво пахнет кондиционером для белья, но мой нос находит капельку того самого запаха, от которого мои мысли превращаются в табун влюбленных единорожек.
Сейчас половина седьмого: я пришла сразу после тренировки, но родителей предупредила, что раз сегодня суббота, то я останусь ночевать у бабули. Нам еще нужно поговорить о том, что ей придется стать моей соучастницей.
А пока…
Пока я достаю телефон и делаю пару кадров, сверху-вниз. Выбираю тот, где футболка задралась почти до самых трусиков и с припиской: «Осталось тринадцать дней», отправляю Антону. Но тут же мысленно ругаю себя за то, что еще довольно рано и я могу отвлекать его от дел. Но снимок уже доставлен и на мох глазах получает статус просмотренного. И Антон уже что-то набирает в ответ. Малодушно прячу телефон под подушку, мысленно считаю до тридцати и только потом смотрю.
ДЫМ: У меня ужин с важным человеком, Туман
ТУМАН: Прости, я не посмотрела на часы
ДЫМ: Я
ДЫМ: Тебя
ДЫМ: Хочу, малышка
Мой живот дрожит, пальцы на ногах сжимаются словно от приятной щекотки, и подушка, которая пахнет Моим Мужчиной – единственное, что не дает мне разлететься на молекулы.
*****
Очень хочется написать ему в ответ, как хорошо мне сейчас, но Мой Мужчина занят, и пока у меня не будет официальной отмашки на разговоры, я буду тихонько изучать сокровища на его полке. Там целый клондайк, кажется.
Но сначала все же в ванну. Оставляю пару своих мелочей и с триумфальной улыбкой рассматриваю, как мои желтый и розовые «мазки» разбавили строгость мужских бритвенных принадлежностей. Это так… В общем, я на всякий случай прижимаюсь бедрами к стиральной машинке, потому что только сейчас – да, именно сейчас! – до меня доходит, что происходит на самом деле. Я, Таня Туманова, пока еще восемнадцати лет и в пока еще в брекетах, встретила под бой курантов своего мужчину, и он оказался не властным самцом и не бабником, не бестолковым любителем ночных клубов. Он оказался моим Антоном: тем самым, который потрясающе целуется, у которого сногсшибательный голос и который вот так запросто пустил меня в свою жизнь.
Спасибо тебе, Дедушка Мороз, обещаю обращаться с ним бережно!
У меня в запасе еще примерно час. Если я не хочу добираться до бабули пешком или на перекладных, но и сумка разобрана только на половину. Достаю стикеры, фломастер … и оставляю несколько меток, в том числе и на его футболке, из которой вылезаю с крайней неохотой и которую нарочно оставляю на кровати.
Антон звонит примерно через полчаса, как раз когда я закончила с вещами и тащу в спальню табуретку, чтобы добраться до самых верхних полок. Самое интересное, кажется, там.
– Ты еще в моей футболке? – вместо «привет» спрашивает Антон, и когда я многозначительно вздыхаю, говорит: – После той фотографии мои мозги были где угодно, но не в голове. А мозги, Туман, это мой рабочий инструмент.
– Не делать так больше? – Понятия не имею, что буду делать со всеми теми идеями, которые блуждают в моей голове, если сейчас Антон скажет «нет».
– Делай, но это не официальное разрешение.
– Хорошо, тогда я сейчас закончу фотосессию в душе и…
– Нет, Туман, точно не «и». – Я слышу его не очень веселый хриплый смех. – Не сегодня, хорошо?
– У тебя что-то с голосом, ты простыл?
Вот теперь он смеется: тихо и расслабленно, и тут же переводит тему:
– Уже «переехала», малышка?
– Как раз закончила раскладывать вещи. Привезла кота, пару улиток, мухоловку и так, по мелочам.
С той стороны длинная пауза и я зажимаю рот ладонью, чтобы не выдать себя смехом.
– Улитки, коты, мухоловка, – перечисляет он на удивление спокойно. – Я даже боюсь спрашивать, что там в «мелочах»: бегемот?
– Влюбленная единорожка? – подсказываю я, снимаю с полки тяжелую голову какого-то монстра и разглядываю в поисках подсказки, чтобы это могло быть. – У тебя тут голова, Дым.
– Если живая и человеческая, то это не мое, а провокации конкурентов, – совершенно серьезно отвечает он. Слышу звук зажигалки, глоток дыма, и жмурюсь, представляя, что стою рядом с ним. – Что за голова, Туман?
– У тебя на полке, голова какого-то чудовища. С клыками и дредами.
– Это орочья голова.
– Трофейная? – подначиваю я.
– А как же: взял в честном бою, понятия не имею, как готовить, так и стоит.
Мне нравится, что несмотря на свой строгий вид, Мой Мужчина умеет шутить и делает это остро и колко. В нем нет недостатков, раз даже его ирония вызывает во мне очень взрослые мысли и желания.
– Не хочу тебя расстраивать, Дым, но твой трофей зачерствел.
– Верни голову на место, Туман. Ты в курсе который час? Решила остаться у меня на ночь?
Я бережно ставлю орочью голову на место, спускаюсь и сажусь на табуретку.
– Вообще такая мысль даже не пришла мне в голову, – не лукавлю я. – У меня сегодня ночь у бабули, буду с ней договариваться о помощи. Раз в неделю я точно смогу оставаться у тебя на ночь. – Краснею и быстро добавляю: – Ну… если ты захочешь.
– Я хочу, малышка.
– Скажи это еще раз, – прилипаю ухом к телефону.
– Что сказать?
– То, что только что сказал.
– Забыл уже, старый же – память подводит.
– Ты не старый, ты бессовестный.
– Собирайся и марш к бабушке, Туман, пиши мне каждые пять минут, чтобы я знал, что с тобой в порядке. Опоздаешь хоть на минуту – тебя будет искать вся королевская рать. Я не шучу.
– Если бы ты слышал сейчас свой голос так, как слышу его я, ты бы знал, что у меня от страха дрожат коленки.
– Точно от страха, малышка? – Теперь это совсем другой голос: низкий, мрачно-игривый, и сейчас дрожат не только мои колени – дрожу я вся. – Моя постель не произвела на тебя никакого впечатления? И ты не думала, что я с тобой в ней сделаю?
Я сглатываю, трижды отговариваю себя не говорить то, что пришло в голову, но ничего не получается. Совершенно бессильна перед своим мужчиной и желаниями, которые он во мне вызывает. Поэтому мысленно желаю себе удачи и тихо говорю:
– Давай займемся сексом по телефону, Дым. Раз уж я в твоей кровати. Я читала, что так тоже иногда дела…
– Туман? – Возможно, я себе льщу, но этот выдох был немного… нервным?
– Да, мой Мистер Фантастика?
– У тебя ровно пять минут, чтобы собраться, одеться и выйти в сторону дома своей бабушки. Жду сообщение.
И отключается.
Вот такой он, мой непокоренный Эверест.
Глава пятнадцатая: Антон
Я возвращаюсь в воскресенье, около семи вечера: злой, уставший, голодный как зверь.
Замученный. Нет, совсем не работой, не тугодумием некоторых людей и не их вечными попытками сначала вручить мне свои проблемы, а потом начинать рассказывать, как им бы хотелось, чтобы я их решал. Бич нашего времени: любой, кто в состоянии пользоваться гуглом, мнит себя специалистом почти в любой области.
Меня мучит Таня. Пусть это приятно, но все же – мука, потому что когда я говорил о ее девятнадцатилетии, то даже представить не мог, что сам в итоге начну считать дни. Но теперь, благодаря ее постоянным напоминаниям и провокационным шуткам, которые Туман умудряется вставить практически в каждый наш разговор, я тоже зависим от этих чертовых дней.
Хоть я был уверен, что разговоры о котах и улитках просто ее шутки, переступая порог квартиры на всякий случай смотрю под ноги. Улитки, серьезно? Они же не должны ползать повсюду? Или должны?
Но улиток, как и кота, к счастью нет. Не буду думать, был бы я удивлен, расстроен или зол, если бы все было наоборот. Есть маленький круглый кактус, весь покрытый каким-то белым пухом. Стоит на подоконнике в кухне, под стикером на которой написано: «Поливать раз в неделю, ответственность на Т». Ну хорошо, Т, я его и пальцем не трону.
В гостиной ничего нового, по крайней мере вот так сразу не бросается в глаза. В моем кабинете тоже порядок – все на своих местах. Это хорошо, потому что кроме того, что я педант и перфекционист, именно кабинет – моя и только моя территория. Здесь даже ручки лежат именно так, как должны лежать, на удобных мне местах.
Зато в ванной сразу чувствуется «Таня»: на полках куча женских принадлежностей. И оранжевая с желтым зубная щетка рядом с моей. Поворачиваюсь: на сушилке пара полотенец, одно с бегемотом, другое – с единорогами.
Эта малышка надо мной явно издевается.
Остается спальня и я стою на пороге, не решаясь зайти.
Стаскиваю галстук и пиджак.
Вынимаю запонки.
Не думаю о том, что на моей кровати Туман лежала практически полуголая.
Совсем не думаю.
Захожу в комнату и первое, что бросается в глаза – желтый квадрат стикера, прилепленный к моей футболке на кровати. Распирает любопытство, что бы это могло значить.
У Тани красивый почти каллиграфический почерк, но с девичьими завитушками: «Не трогать! Пижама принадлежит Т!»
Пижама? То есть это и есть та самая моя футболка, в которой она фотографировалась и теперь это ее пижама?
Достаю телефон, нахожу ее номер в вайбере и пишу:
Я: Нашел твой стикер в спальне, Туман, и на всякий случай уточню, что предпочитаю, чтобы женщина спала голой в моей постели.
Статус «Туман печатает…» появляется почти мгновенно. Снимаю рубашку, сажусь на кровать, но так и не решаюсь снять стикер.
ТУМАН: Альтернатива мне нравится^^ А в чем спишь ты?
Я: А какие есть варианты?
ТУМАН: О, вариантов много. Начну с первого: монашеское одеяние?
А ведь она и правда может перечислять до бесконечности. И теперь я точно знаю, что обязательно найдет повод сказать что-то такое, из-за чего я в который раз за эти пару дней буду совать руку в карман брюк не за носовым платком, а чтобы поправить член.
Я: Я сплю голый, если сплю с женщиной и иногда я так же сплю голый, когда сплю один.
ТУМАН: У тебя есть под рукой ручка?
Даже не буду пытаться узнать, к чему этот вопрос, просто пишу: «да» и жду.
ТУМАН: Перечеркни слово «пижама» и напиши сверху «халатик» ^^
Я соображаю, что именно так и делаю только когда держу стикер в руке.
ТУМАН: Дым, осталось 12 дней до Дня Х.
Я: Вряд ли я забуду даже без твоих напоминаний.
Двенадцать дней. И главное: я же сам это придумал.
ТУМАН: Ну и как тебе мой халатик?
Бросаю взгляд на часы: семь тридцать. Еще не очень поздно, но…
Я: Отличный халатик, Туман, только теперь мне придется тебя убить, пока ты не разболтала, что Клейман носит женские шмотки.
ТУМАН: Ты улыбаешься сейчас?
Я: Ничуть. Пакую в черный мусорный пакет изоленту и бельевую веревку.
Смотрю на себя в зеркало: на роже ухмылка. Я ведусь все на это, как пацан.
ТУМАН: Последнее желание для приговоренной предусмотрено, господин Важный Адвокат?)))
Я: Нет, приговоренная, ты доигралась.
ТУМАН: Свяжите меня, господин Важный адвокат *представь, что я произнесла это с придыханием*
Снова смотрю на часы.
Нет. Точно нет.
Я: Доберешься за тридцать минут? В девять тридцать отправлю тебя домой.
Я все-таки это написал.
ТУМАН: Кажется, я прыгнула в такси в домашних тапочках)))
Не удивлюсь, если в самом деле приедет в домашних тапочках.
И так, что в итоге? За окнами темно, у меня стоит так, что самое время забивать гвозди и я только что пригласил в гости малышку, от который рвет крышу. И эта малышка даже не скрывает, что собирается заставить меня нарушить еще одно мною же созданное табу: запрет на секс до ее девятнадцатилетия. Запрет на поцелуи я благополучно провалил.
******
Конечно же, Таня не успевает за тридцать минут: в час пик она неизбежно застряла бы в пробке. Но за это время успеваю принять душ, забросить вещи в стиралку и критично оценить содержимое своего холодильника. Я не то, чтобы мастер готовить, но могу справится с мясом и какими-то простыми «мужскими» блюдами. Но сейчас на это нет времени, так что на помощь приходят конфеты и фрукты. Как раз заканчиваю разделывать ананас, когда слышу звук проворачивающегося в замке ключа. Честно говоря, был уверен, что туман позвонит, но даже рад ее инициативе, потому что руки прилично испачканы: разделывать ананасы я не большой мастер.
Таня стоит в коридоре и зеленые глаза жгут меня из глубины капюшона с меховой оторочкой. На всякий случай опускаю взгляд на ее ноги, с облегчением выдыхаю: она все-таки обулась в сапоги.
– Я подумала, что заболеть сейчас было бы очень неинтересно, – понимает мой взгляд Туман и быстро стряхивает с плеч куртку.
Я выразительно показываю на свои руки, но малышке все равно: несется и выпрыгивает мне на шею, чуть не валит с ног. Только чудом сохраняю равновесие и, стараясь не испачкать ее одежду, поддерживаю ее под задницу одной ладонью.
– Теперь на твоих джинсах будут следы преступления, – говорю в ее восторженно улыбающееся лицо.
– Хочу знать подробности, раз уж мы теперь в одной лодке, подельничек, – подыгрывает она.
Делаю хищное лицо, клацаю зубами у нее перед носом, но она и не думает отклоняться.
– Я только что прикончил ананас, малышка, – стараясь подражать голову гангстера, «сознаюсь я».
– Дело тянет на электрический стул, малыш, – изображая раскрепощенную подружку мафиози, подмигивает Таня.
Она ведь понятия не имеет, что я впервые в жизни играю с женщиной, и мы не в постели и это не игра из разряда «непослушная ученица». Это просто мы, и «просто мы» за секунду состряпали диалог, под напором которого отступает вся накопившаяся за последние дни усталость.
– Я не обнимала тебя три дня, – шепчет мне на ухо Туман. – Очень сильно соскучилась по тебе. В моем сердце радужный мыльный раствор, и кто-то дует в него через трубочку, потому что у меня под кожей миллиарды пузырьков счастья, и в каждом твое имя. Мне хочется просочиться тебе под кожу
Никто никогда не говорил мне ничего и близко похожего.
И дело даже не в словах.
Дело в том, с какой интонацией она их произносит.
Я прижимаю ее спиной к стене, фиксирую своей грудью и, пока Таня снова не начала говорить, хрипло отвечаю:
– Двенадцать дней, Туман, а потом ты будешь моя всю ночь.
– Повтори еще раз, – жмурится она, податливо откидывает голову.
– Хочу тебя трахнуть, малышка.
Она так невыносимо дико ерзает в моих руках, что напоминает бракованную петарду, которая просто вертится на земле со скоростью реактивной юлы.
– Неприемлемая формулировка? – уточняю на всякий случай.
Таня выразительно колотит пятками по моей пояснице.
– Неприемлемые двенадцать дней, Дым.
Она делает все, чтобы показать злость, но я вовремя беру себя в руки и спускаю малышку на пол, чуть не в спину выпроваживая в сторону ванны мыть руки. Сам ухожу на кухню, упираюсь ладонями в столешницу и начинаю хаотично перебирать в голове всякие юридические термины, кадры из фильмов ужасов и прочую хрень, лишь бы успокоиться.
Молодец, Клейман, понадеялся на выдержку и фору в тринадцать лет опыта. Опускаю взгляд на свои домашние полотняные штаны. Хрен тебе, а не фора: Туман уделала за минуту, а впереди еще целый час.
Сам не знаю как, но все-таки беру себя в руки, раскладываю ананас на большое блюдо к другим фруктам и ставлю чайник.
Она возвращается из ванной… и хорошо, что я не держу в руках ничего хрупкого, потому что кулак рефлекторно сжимается до хруста костяшек. Она в одном очень простом розовом белье: маленькие трусики и розовый бюстгальтер на узких бретелях. Волосы распущены и я только сейчас фиксирую, что они у нее длинные, немного вьющиеся, почти до середины спины.
Малышка подходит ближе, неуверенно протягивает пальцы к пуговицам моей домашней рубашки, а я даже рта не могу раскрыть, чтобы не сказать, что в гробу я видел и ее белье, и свои запреты. Просто смотрю, как она расстегивает рубашку – аккуратно и неторопливо, прижимаясь губами к моей шее. Ниже и ниже.
Меня валит обратно, к столу. Приходится опереться рукой на столешницу, чтобы не запустить руку ей в волосы и не прижать к себе еще сильнее.
– Ты такой… – тяжело дышит малышка, пробегая пальцами по небольшой поросли у меня на груди, целует прямо над сердцем. – У меня от тебя голова кружится сильно-сильно.
Закрываю глаза, посылаю все на хрен и запускаю пальцы ей в волосы. Прижимаю голову сильнее. Мы одновременно сжимаем зубы: она на моей груди, я от проклятого удовольствия, которая растекается под кожей, словно яд.
Нам нужно притормозить.
Хотя бы на пару минут.
Таня стаскивает с меня рубашку, и я ловлю этот момент передышки, чтобы отодвинуть ее от себя, и даже боюсь смотреть в ее лицо, потому что это будет настоящая Хиросима для моего терпения и самоконтроля. Просто отмечаю, что малышка влезает в мою рубашку, поворачивается спиной, немного возится – и бросает на кухонный диванчик верхний предмет своего белья, застегнув рубашку только на одну пуговицу.
Даже полностью голые женщины, которых я видел на своей кухне, выглядели и в половину не так сексуально, как Туман в моей рубашке.
И сейчас мне совсем не хочется шутить о единорожках и бегемотиках.
Мне до одури хочется быть у нее между ног.
– Дым? – Туман смотрит на меня с таким желанием, будто от моего «да» зависит ее жизнь. – Поиграй со мной.
