Текст книги "Порочная королева (ЛП)"

Автор книги: Айви Торн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Айаи Торн
Порочная королева

ПРОЛОГ

АФИНА

Я никогда не забуду тот день, когда сгорел дом моего детства. За два дня до этого мы похоронили моего отца. Если бы я была старше, то, возможно, предвидела бы, что произойдёт нечто подобное. В шестнадцать лет всё, что я ощущала, – это острая боль от потери отца, его предательство и обиду за то, что он оставил нас. Моя мать говорила, что у него не было выбора, но я не могла в это поверить.

У каждого есть выбор.

Сквозь туман своего горя я замечала, что моя мать вела себя как-то странно: постоянно проверяла замки, вздрагивала от каждого телефонного звонка и задёргивала шторы ещё до наступления темноты. Она была очень обеспокоена и постоянно нервничала, но сначала я не понимала причины её переживаний.

Банде, которую мой отец когда-то называл своими братьями, было недостаточно убить его за то, что он сообщил о них полиции. Они планировали расправиться и с нами тоже. Однако моя мать не рассказывала мне об этом до тех пор, пока дом не охватило пламя, его каркас не почернел, а дым не поднялся в воздух. Почти всё, что у нас было, сгорело вместе с домом. Теперь я понимаю, что она пыталась защитить меня, но тогда я была очень зла на неё за то, что она скрывала от меня такие важные вещи. Два дня наши жизни были в опасности, а она даже не удосужилась сказать мне об этом.

Мне казалось, что во мне не осталось ничего, кроме горя и гнева, как будто ничего другого больше никогда не будет.

Когда я вернулась из школы, дом уже был в огне. Я увидела дым из автобуса, и у меня засосало под ложечкой задолго до того, как показался мой дом, как будто я каким-то образом уже знала об этом. Когда я бежала по улице, мой рюкзак соскользнул с плеча упав на землю, а вокруг уже начала собираться толпа. Двое наших соседей удерживали мою кричащую маму, пытаясь не дать ей броситься в пламя.

– Наши фотографии... – услышала я на бегу её крик, прерываемый слезами. – Его одежда! Это всё, что у меня осталось от него, наши свадебные фотографии...

Один из соседей, который удерживал её, сказал:

– Уже ничего не спасти. – И она наконец-то упала на руки пожилой леди, жившей через дорогу от нас. Кажется, её звали миссис Роуз. Эта леди гладила мою мать по волосам, как будто она была ребёнком, пока небольшая толпа наблюдала, как дом моего детства превращается в пепел.

Сначала моя мать даже не заметила меня. Я резко затормозила, споткнулась и упала на асфальт, ободрав руки и колени. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что происходит, и я помню, как плакала, съёжившись на коленях на асфальте, не заботясь о том, что кто-то может меня переехать.

Меня привезли в этот дом, когда я была ещё ребёнком, и я выросла в нём. Я никогда не знала другого дома. Всё, что у меня было – моя одежда, мягкие игрушки, из которых я, как мне казалось, выросла, но которые всё ещё храню в шкафу, мои фотографии, рисунки, книги, открытки, которые мой отец рисовал мне на Рождество каждый год, – всё это превращалось в дым, обугливалось и крошилось, как фасад нашего дома.

– Почему? Почему? – Я не осознавала, что кричу, пока моя мать, наконец, не вырвалась из объятий миссис Роуз и не подбежала ко мне. Она опустилась на колени прямо на улице, чтобы заключить меня в объятия.

– Мне так жаль, малышка, – прошептала она, прижимая меня к себе. – Мне так жаль. Мы здесь больше не в безопасности.

– Почему? – Удалось мне произнести лишь одно слово, но она поняла, что я имела в виду. В конце концов, она была моей матерью.

– Я не знаю, – прошептала она мне на ухо, и я впервые ощутила настоящий страх. Когда умер мой отец, я не испытывала ничего, кроме грусти и обиды. Я не понимала, чего мне бояться. Но теперь, услышав, как моя мама говорит, что не знает, как обеспечить нашу безопасность, я осознала, что такое настоящий страх.

Если единственный взрослый, который должен был меня защищать, не может этого сделать, то кто, чёрт возьми, может?

Тогда я поняла, что моя безопасность и, возможно, даже безопасность моей матери зависят от меня. Я не могла полагаться на других. Мой отец не смог защитить ни нас, ни даже самого себя, а теперь и моя мать терпела неудачу. Возможно, я тоже потерпела бы неудачу, но я знала, что должна перестать полагаться на защиту окружающих.

Над моей головой раздался звук, похожий на кашель, и мы с мамой одновременно подняли глаза. Перед нами стояла миссис Роуз, и на её морщинистом лице играла добрая, сочувствующая улыбка.

– Если вам нужен кто-то, кто позаботится о том, чтобы больше ничего не произошло, – тихо произнесла она, словно делясь секретом, – я хорошо знаю Филипа Сент-Винсента и его семью. И, учитывая то, что объединяет его семью и вашу... – Её голос затих, и я почувствовала, как напряглась моя мать. Я давно забыла об этой фразе, возможно, слишком давно. Долгое время она не имела для меня никакого значения. Но в тот день предложение миссис Роуз всё изменило.

Что бы произошло, если бы она не предложила убедить Филипа Сент-Винсента дать моей матери работу и взять нас к себе? Защитить нас от «Сынов дьявола» и от всего того, что они хотели сделать с моей матерью и со мной в отместку за вероломство моего отца? Если бы мы покинули город в тот день, не имея ничего, кроме одежды на себе, спаслись бы мы? Возможно, мы оказались бы в другом уголке страны, в горах Тихоокеанского Северо-Запада, или на солнечных пляжах Калифорнии, или в жарких пустынях Техаса, и жили бы совершенно иной жизнью? Жизнью, которая принадлежала бы только нам, а не мужчинам, которые всегда были ответственны за все ужасные вещи, которые когда-либо случались с нами?

Я бы точно не стала учиться в Академии Блэкмур. Я бы не столкнулась с Кейдом, Дином и Джексоном на тех ступеньках и не оказалась бы пьяной в библиотеке, выводя из себя наследника семьи Сент-Винсент. Возможно, я бы не проснулась в их особняке на территории университетского городка, не помня, как туда попала. Так много всего могло бы быть по-другому.

Хотела бы я, чтобы миссис Роуз никогда не предлагала это моей матери, чтобы мы сбежали и у меня была другая жизнь?

Иногда, да. Но иногда, когда я оказываюсь в объятиях Кейда и Дина, погружаясь в наслаждение, или когда я свернусь калачиком в их постели, или как сейчас, когда Джексон прижимает меня к двери своей спальни, я не хочу, чтобы это заканчивалось. Я рада, что я осталась. Я рада, что стала их пленницей, и они смогли освободить ту часть меня, о существовании которой я и не подозревала.

Иногда я рада, что нахожусь здесь и могу попытаться отомстить всем, кто когда-либо причинял нам боль. Я хочу сжечь их патриархальные порядки дотла, как они сожгли мой дом. А потом, в другие моменты, как, например, сейчас, когда голос Дина звучит у меня в ушах, я больше всего жалею, что моя мама в тот день не подхватила меня на руки и не убежала так далеко и быстро из этого гребаного города, как только могла.

Или, ещё лучше, чтобы никто из нас вообще никогда сюда не приходил.

Если бы только желание могло принести хоть какую-то пользу!

1

АФИНА

– Афина, это твоя мама. Нам нужно уходить сейчас же.

Слова кажутся нереальными. Они эхом отдаются в моих ушах, сообщая мне правду, которую я не хочу слышать. Правду, с которой я не хочу сталкиваться. Я чувствую стеснение в груди, как в тот день, когда из-за угла выехал автобус и в небо повалил дым, и мне захотелось убежать от этого, не зная, откуда он взялся.

Я хочу плакать. Я хочу кричать. Но я этого не делаю.

– Что с ней случилось? – Мой голос звучит сильнее, чем я ожидала, и отчётливее. Рядом со мной Джексон, готовый подхватить меня, если я упаду.

Но я не упаду.

– Афина, просто пойдём с нами. Пожалуйста. – Лицо Дина побелело, его глаза умоляли. – Одевайся.

Что-то в тоне его голоса заставляет меня быстро, словно инстинктивно, отреагировать на его приказ. Я киваю, чувствуя головокружение, и тянусь за своей одеждой, лежащей на полу. Я скидываю джинсы и натягиваю трусики, пока Джексон натягивает свои собственные. Такое чувство, что прошла целая вечность с тех пор, как он прижал меня к двери спальни, неистово занимаясь со мной сексом, а не всего несколько секунд назад.

Я натягиваю джинсы на бёдра, ломая ноготь о пуговицу, но это не имеет значения. Единственное, что имеет значение, – это добраться до мамы до того, как случится что-то ужасное, если это уже не случилось.

– Машина на улице у входа, – говорит Дин. – Поехали.

Я не могла бы точно сказать, сколько времени заняла поездка. Я сидела сзади, зажатая между Джексоном и Кейдом, пока Дин вёл машину, и как только я поняла, в каком направлении мы едем, мне показалось, что только их присутствие удерживает меня на ногах.

Мы ехали в больницу, я знала это. Я увидела знаки, когда мы проезжали мимо, и почувствовала, что вот-вот упаду в обморок.

Только не моя мать. Я не могла... Я не могла потерять её.

То, что эти трое мальчиков, сыновья и потомки людей, ответственных за всё ужасное, что когда-либо происходило в нашем городе, были рядом со мной, когда мы шли в больницу, казалось какой-то дурацкой шуткой. От запаха чистоты и холода меня затошнило, но я протолкалась к стойке администратора и назвала женщине усталого вида своё имя и фамилию матери.

– Я думаю, она здесь, – поспешно сказала я. – Я...

Выражение лица женщины мгновенно меняется, смягчаясь и становясь таким сочувственным и печальным, что у меня внутри всё переворачивается. Я узнаю этот взгляд: таким же взглядом люди смотрели на нас с мамой, когда мы узнали, что папа умер. Такое выражение было у моей матери, когда она узнала, что не сможет увидеть его тело и что похороны будут в закрытом гробу из-за того, что с ним случилось, и что последний раз, когда мы видели его и целовали на прощание, это был последний раз, когда мы его видели. А она даже не подозревала об этом.

Что, если я видела маму в последний раз, когда вытягивала из неё информацию, которую она не хотела сообщать, и это будет последний раз, когда я её увижу?

– Она здесь, – говорит женщина, на бейдже которой написано имя Дебора, – но вы не можете её увидеть, мисс Сейнт. Мне жаль. Она недостаточно здорова, чтобы принимать посетителей.

– Она с нами, – твёрдо говорит Дин, подходя ко мне. Я чувствую, что Кейд делает то же самое с другой стороны от меня, а Джексон замыкает шествие. – Ты что, не знаешь, кто мы такие?

– Я знаю, – решительно отвечает Дебора. – По крайней мере, вас, мистер Блэкмур и мистер Сент-Винсент. Но это ничего не меняет. Её мать находится в ожоговом отделении. Она в критическом состоянии и не может принимать посетителей. – Её голос смягчается, когда она поворачивается ко мне. – Вы её сейчас не узнаете, мисс Сейнт, и она не смогла бы ответить вам, даже если бы знала, что вы здесь. Лучше, чтобы вы не видели её такой.

У меня внезапно подкашиваются колени. Они больше не твёрдые, а как желатин, и не могут меня поддерживать. Я начинаю чувствовать, что вот-вот упаду в обморок, и в тот же момент Дин и Кейд протягивают ко мне руки, чтобы поддержать, и я думаю, что меня может стошнить.

Ожоговое отделение. Состояние критическое.

Меня выворачивает, на безупречно белый полу, пахнущий лимонными чистящими средствами. Я чувствую, как чьи-то руки убирают мои волосы со лба, и слышу голос женщины за стойкой, которая звонит в колокольчик, вероятно, вызывая кого-нибудь убрать за мной. Но прямо сейчас я даже не могу чувствовать себя виноватой из-за этого.

Я мгновенно возвращаюсь в тот день, когда увидела, как дом моего детства сгорел дотла. Только на этот раз сгорел не мой дом. Это моя мама. Когда тошнота на мгновение проходит, у меня возникает внезапное острое желание узнать, что произошло.

Бормоча вопрос онемевшими губами, Дин помогает мне сесть на свободное место у окна. Джексон со злостью говорит:

– Она ничего нам не скажет. Мы не семья.

– Я позвоню своему отцу, – сказал Кейд, доставая из кармана телефон. – Я уверен, он что-нибудь знает. Он в курсе всего, что происходит в этом городе.

Потому что он управляет этим заведением и владеет им, закрадывается в мои мысли, но, по крайней мере, у Кейда хватило такта не говорить об этом прямо сейчас. Чтобы не превращать эту ужасную ночь в часть мужского состязания, в котором мужчины города участвовали веками.

Я не расслышала, что сказал Кейд. Он отошёл, вероятно, всё ещё находясь в пределах слышимости, но я была слишком ошеломлена, чтобы слушать. Вместо этого Дин притянул меня к своей груди и нежно вытер мне рот салфеткой, а я положила голову ему на плечо. Мои глаза горели, но я, казалось, не могла заплакать. Наверное потому, что знала: если начну, то уже не остановлюсь.

– Вот, – сказал Джексон, опускаясь передо мной на колени со стаканом воды. – Выпей. Тебе это нужно.

Я отрицательно качаю головой, но он настойчиво протягивает мне стакан воды.

– Тебе это необходимо, – повторяет он. – Хотя бы прополощи рот. – Он также предлагает мне пустой бумажный стаканчик. – Я понимаю, это всё непросто, но так ты почувствуешь себя лучше.

Его мягкий настойчивый тон и беспокойство заставляют меня уступить. Эти трое мальчиков, которые когда-то были моими похитителями и мучителями, жестокими и беспощадными в том, как они использовали и ломали меня, теперь стали моей опорой. Они мои друзья, любовники и даже... бойфренды – слишком обычное слово для того, что у нас было. Слишком приземлённое.

В наших отношениях нет ничего обычного. И уж точно в них нет ничего случайного. Слово «случайно» никогда не подходило для описания того, что происходило между нами четырьмя. А теперь...

Я с трудом удерживаю воду во рту, когда делаю первый глоток после полоскания. Мне требуется вся моя сила воли, чтобы сидеть здесь, в объятьях Дина, и медленно потягивать воду, пока Кейд разговаривает по телефону. Я знаю, что моя мать находится где-то в ожоговом отделении больницы, возможно, при смерти. Всё, чего я хочу – это понять, как всё так быстро вышло из-под контроля.

Кейд возвращается и встаёт перед нами. На его лице внезапно появляется то же выражение, что и у Дина ранее, и это делает его старше на много лет. Он выглядит уставшим и мрачным, и моё сердце сжимается, а желудок сжимается так сильно, что я думаю, что меня снова стошнит. Я рада, что уже допила воду, которую мне протянул Джексон.

– Что случилось? – Спрашиваю я тихим шёпотом, понимая, что не хочу знать, но в то же время я должна.

– Там был пожар, – устало говорит Кейд, и на его лице я вижу столько боли и беспокойства за меня, что вновь ощущаю тот болезненный страх, который испытывала в тот день, когда моя мама сказала мне, что не знает, как обеспечить нашу безопасность.

Я пыталась, мам, беспомощно думаю я, глядя в глаза Кейду. Я действительно пыталась. Клянусь, я делала всё возможное, чтобы защитить нас обоих.

Очевидно, мне не удалось ни то, ни другое. Я чуть не погибла, и моя мама...

– Пожар? – Шепчу я, вспоминая другой пожар, который уничтожил дом моего детства. Внезапно мне представляется ужасное видение: «сыны» вытаскивают мою мать на главную улицу в центре города и поджигают её, как ведьму из 1600-х годов. Но этого просто не может быть. И всего несколько мгновений спустя Кейд подтверждает мои опасения.

– Дом в поместье Блэкмур, где она жила, подвергся нападению, – тихо говорит Кейд. – Они... – он внезапно замолкает. – Ты действительно хочешь это услышать, Афина? Ты уверена?

Я чувствую, как у меня скручивает живот, но всё равно киваю.

– Я должна знать, – шепчу я, и это правда. Я действительно должна. Если я этого не сделаю, то всю жизнь буду гадать, что же произошло на самом деле.

– Они забаррикадировали дом и подожгли его вместе с ней, – говорит Кейд, явно заставляя себя встретиться со мной взглядом. – Моего отца не было дома, и никто другой не смог добраться до неё вовремя. К тому времени, когда преступники скрылись и можно было позвать помощь, было уже слишком поздно. Твоя мать уже получила серьёзные ожоги, и дом было не спасти. Она... – он снова замолкает, но я знаю, чего он не договаривает.

Её, скорее всего, тоже уже не спасти.

– Мне так жаль, Афина, – бормочет он. – Я не могу выразить, как мне жаль. Я не знаю, но мы обязательно выясним, кто это сделал.

– Должно быть, это были «сыны», – шепчу я, сжимая руки в кулаки на коленях. – Кто ещё мог желать смерти моей матери? Они всегда хотели, чтобы мы с ней исчезли, с тех пор как мой отец... – Я замолкаю, чувствуя комок в горле. – Похоже, они наконец-то близки к исполнению хотя бы половины своих желаний.

– Ты не знаешь...

Я не расслышала остальную часть того, что сказал Кейд. В глубине души я знаю, что он имеет в виду. И даже если бы она смогла выжить, как бы больно мне ни было думать об этом, я даже не уверена, что это было бы к лучшему. Я пытаюсь представить себе жизнь после этого, после того как она получила такие ужасные ожоги, и я не могу позволить себе представить мою прекрасную маму такой – изуродованной, живущей в муках до конца своих дней.

Жаль, что во время моего последнего визита я не поступила иначе. Мне следовало общаться с ней, а не задавать болезненные для неё вопросы, чтобы наши последние воспоминания об этом событии были связаны с обедами в ресторанах, антикварными магазинами, плохими фильмами ужасов и мороженым, а не с её рассказами о том, о чём она надеялась никогда не вспоминать. Она с болью рассказывала о неверности моего отца и о его дочери, которая была совсем не похожа на меня. Это была запутанная история, в которую его единственная ошибка втянула всю мою семью, но я не должна была вытаскивать это всё из мамы. Я просто должна была быть с ней.

Но в этом-то и дело, с горечью думаю я: его ошибки стали причиной всего этого с самого начала. Я так сильно любила своего отца, и мне больно об этом думать. Но всё это произошло из-за него. Натали, дом моего детства, моя зависимость от наследников, моё похищение, мама, умирающая в одиночестве на больничной койке – всё это стало результатом ошибок, которые совершил он.

Я не хочу его ненавидеть, и даже сейчас я понимаю, что это слишком сильное чувство. Но я чувствую, как погружаюсь в страдание, тону в обиде, горе и сожалении. Я отстраняюсь от Дина, потому что в этот момент мне кажется неправильным, что именно он утешает меня.

– Я хочу увидеть её, – беспомощно шепчу я, зная, что это ничего не изменит. Понимая, что мой последний разговор с матерью всегда будет о моей сводной сестре, о лжи и предательстве, о брошенных дочерях и неверных мужчинах.

– А вот и доктор, – говорит Кейд, отступая назад. Я слышу шаги по безупречно чистому кафелю и поднимаю взгляд, надеясь хоть на мгновение увидеть на его лице что-то, что подскажет мне, что с ощущением, скрутившим мой желудок, что-то не так.

Но я бросаю один взгляд на лицо доктора, когда он приближается, и понимаю, что все мои страхи вот-вот сбудутся.

2

АФИНА

Всё повторялось… я потеряла всё, и все наши с мамой вещи, которые были в доме, сгорели дотла.

Я очень рада, что уговорила Мию привезти мне некоторые из моих вещей, иначе у меня не было бы ничего, кроме одежды, обуви и других предметов, которые выбрали для меня мальчики, когда я впервые попала сюда. К счастью, среди этих вещей есть чёрное платье до колен, вероятно, то самое, в котором я была на похоронах своего отца. Оно висит в шкафу и смотрит на меня, пока я сижу на кровати в нижнем белье, пытаясь собраться с духом и надеть его.

Раздаётся стук в дверь, и я подпрыгиваю от неожиданности. За последние несколько дней, с тех пор как доктор сказал мне, что моя мать скончалась, и до сегодняшнего дня… дня её похорон, Дин, Кейд и Джексон в основном оставили меня в покое. Но это не значит, что они не присматривали за мной.

Когда доктор произнёс эти слова, я упала на пол. Я соскользнула со стула, словно у меня не было костей, и сползла на кафель, как желе. Из моего рта вырвался вопль, который не был похож на человеческий. Он напоминал крик моей матери в день, когда сгорел наш дом, только гораздо страшнее. Это было так жестоко, так откровенно, так полно неприкрытого горя, что даже доктор отступил назад, когда Кейд, Дин и Джексон окружили меня стеной, защищая от того, что было за их пределами.

Моя мать умерла. Нужно было организовать похороны. Я была всем, что осталось от нашей семьи, но я не могла ни собраться с мыслями, ни даже заговорить, не говоря уже о таких вещах, как участки на кладбище, гробы и цветочные композиции.

Они пытались убедить меня, что только я, как ближайший родственник, могу провести церемонию. Но иногда иметь дело с сыновьями наследников не так уж плохо. Дин и Кейд оба твёрдо стоят на своём, когда речь заходит о решениях. Из-за этого я сейчас сижу на кровати, не имея ни малейшего представления о том, что будет происходить сегодня. Я бы даже не знала, куда идти, если бы в городе не было только одного похоронного бюро и одного кладбища.

Как только они привезли меня домой и уложили в тёплую постель, они по очереди сидели со мной, как и в ту ночь, когда меня спасли от похитителей. После этого они оставили меня в покое, позаботившись о том, чтобы еду приносили прямо в мою комнату. Ни телефонных звонков, ни посетителей, только я, четыре стены и моё горе.

Они не пытались прикоснуться ко мне, и это было одновременно и хорошо, и плохо. Я бы, наверное, не выдержала, если бы они попытались, но часть меня тоже хочет разрядки, такой же, как после того, как я оправилась от похищения. Найти способ высвободить все терзающие меня эмоции, ослабить турбулентность, расслабиться, хотя бы ненадолго.

Скоро я собираюсь попросить их об этом. Но не сейчас. Сегодня я должна сделать всё возможное, чтобы выдержать службу, похороны и весь сегодняшний вечер.

Сегодня вечером я могу погоревать. А что будет завтра? Я не знаю, что будет завтра.

Из-за тяжёлой утраты меня отпустили с занятий, и это означает, что я могу остаться дома. Но я не уверена, хочу ли я провести весь день в одиночестве. После своего похищения я и так отстала от учебного процесса, и сейчас это может стать для меня ещё одним способом скатиться ещё ниже. Хотя мои оценки не будут зависеть от этого, я всё равно стремлюсь их заработать, даже если Кейд и Дин с радостью сделают это за меня.

Снова раздаётся стук в дверь, и я неуверенно встаю, медленно подходя к двери, чтобы открыть её. Я почти ожидаю увидеть кого-то из парней, но вместо этого передо мной стоит Мия. На ней черное платье, очень похожее на то, которое я пытаюсь убедить себя надеть. Её волосы аккуратно собраны в пучок на затылке, а голубые глаза полны нежности и беспокойства.

– Я подумала, что тебе может понадобиться помощь, – тихо произносит она. Я киваю, отступая назад и открывая дверь чуть шире, чтобы она могла войти, стараясь сдержать слёзы.

Я никогда раньше не плакала по-настоящему. Я кричала, причитала и тряслась так сильно, что, казалось, мои зубы вот-вот выпадут, но ни разу не позволила себе заплакать. Мои глаза горели от желания заплакать, но, кажется, я не могла с этим справиться. Как будто я подсознательно боялась, что если я пролью хоть одну слезинку, то откроются шлюзы, которые уже не смогут сдержать.

Мия подходит к шкафу, достаёт черное платье и вешает его на кровать.

– Пойдём, – мягко говорит она. – Давай тебя оденем. Похороны скоро начнутся.

– Тебе позвонили ребята? – Спрашиваю я, сбрасывая с плеч свою футболку безразмерного размера. Она падает на пол, и я стою перед зеркалом в одних черных трусиках, моя маленькая грудь обнажена, а соски твердеют в холодном воздухе комнаты.

– Нет, – сказала Мия, схватив футболку и бросив её в ближайшую корзину для белья. Она сморщила нос. – Хорошо, возможно, тебе стоит сначала принять душ. Пятнадцать минут, Афина. Мой голову или нет, но, если ты задержишься там слишком долго, я приду за тобой.

Кто-то другой мог бы подумать, что в её голосе звучит властность и это действительно так, но я знаю, что это не так. Она моя самая лучшая подруга в мире, и была ею с того самого дня, как я переступила порог Академии Блэкмур. Она знает, что мне нужно прямо сейчас. Она понимает, что мне нужен кто-то, кто поддержит меня и поможет пройти через это, иначе я просто развалюсь на части.

Я всегда гордилась тем, что была сильным человеком, тем, кто поддерживал нас с мамой, даже когда всё было ужасно, тем, кто просто не сдавался. Но у каждого бывает переломный момент. Я думала, что моим, возможно, было похищение, но, тем не менее, мне удалось стать ещё сильнее после этого. Но это... Это может быть мой последний день. Я не представляю, как буду жить дальше. Та маленькая часть моего сознания, которая ещё способна мыслить, подсказывает мне, что я должна отомстить. Однако я уже не так уверена в этом. Что хорошего в мести, когда вокруг тебя продолжают гибнуть люди?

Кого ещё они заберут, пока я ищу способ поставить людей Блэкмура на колени?

Мию? Дина? Кейда? Джексона?

Они уничтожают всех, кто дорог мне. Натали ушла из жизни задолго до того, как я узнала о ней. Но мой отец, вероятно предвидел, поэтому сделал то, что сделал. Её смерть не имела ко мне никакого отношения, но потом случилось то, что началось со смерти моего отца. Они убили Натали. Они пытались убить меня, я не могу избавиться от мысли, что это были они, «сыны» или отцы трёх наследников, или даже все сразу. Они убили мою мать.

Список жертв становится слишком коротким. И я очень боюсь, что следующей будет Мия.

Я хочу провести больше времени в душе. В последние несколько дней мне было так тяжело даже думать о том, чтобы принять душ, но теперь, когда я стою под горячей водой, мне хочется остаться здесь навсегда. Мне кажется, что это идеальное место, чтобы укрыться от всего мира. Горячие струи воды стекают по моим волосам, лицу, плечам, рукам и всему телу, и я чувствую, как они растворяются в клубах пара вокруг меня. Мне хочется опуститься на пол в душе и просто спрятаться здесь.

Спрятаться от всего, навсегда.

Пятнадцать минут, сказала Мия, но мне кажется, что этого времени недостаточно. Я заставляю себя вымыть волосы, дважды нанося шампунь и кондиционер, пока они не станут безупречно чистыми. Затем я выливаю свой гель для душа с ароматом ягод на губку и энергично втираю его в кожу, пока она не порозовеет от усилий.

– Я должна быть чистой и презентабельной, по крайней мере, на её похоронах, – говорю я себе. Я не могу прийти на похороны собственной матери, выглядя как уличный бомж.

Проблема в том, что я вообще не хочу туда идти. Я не хочу идти. Если я не пойду, возможно, это покажется нереальным.

Я не видела дом. В первый же день после известия я подумала о том, чтобы пойти туда, но потом поняла, что никто из ребят мне этого не позволит. И, кроме того, в глубине души я осознавала, что в этом нет смысла. Этот дом никогда не был моим домом, он был лишь местом, где нам позволили остаться после того, как мы потеряли наш настоящий дом. Я бы не горевала о самом доме, я бы оплакивала всё, что было внутри, все оставшиеся мамины вещи, которыми она дорожила.

Но что ещё хуже, это сделало бы её смерть, тот ужасный способ, которым они убили её, ещё более реальным. Официально никто не заявлял, что это были «Сыны дьявола». Никто не видел нападавших, или, по крайней мере, никто не признает, что это были они. Но в глубине души я знаю, что это были именно они. И это заставляет меня думать, что они также стояли за моим похищением.

Та сука, которая была на боях, и её банда.

Раньше не имело смысла, почему они пришли за мной или моей матерью, когда мы были под защитой Филиппа Сент-Винсента, когда я была питомцем наследников. Но теперь, когда я узнала о Натали и том, что произошло, всё начинает обретать смысл. Мне нужно поговорить с Джексоном об этом, независимо от того, насколько болезненным это будет. Мне нужно понять его отношения с Натали, была ли какая-то причина, по которой его отец или любой из их отцов, мог желать её смерти.

Если это так, то они могут быть ответственны за смерть Натали. Они могли подослать «сынов дьявола» за мной и моей матерью, потому что я отказалась позволить Дину победить. Потому что я решила нарушить их правила и сделать всех троих мальчиков своими. И если это так, то это ещё одна причина разрушить этот город, как они разрушили большую часть моей жизни. Гнев, который клокочет во мне, вызывает приятное чувство, когда я выхожу из душа и начинаю вытираться. Это может помочь мне пережить горе, помочь мне подавить его, пока я не смогу справиться с ним. Прямо сейчас, если я позволю себе слишком сильно переживать горе, я знаю, что сойду с ума.

Мия ждёт меня в спальне, разложив нижнее белье, платье и обувь, чтобы мне не пришлось думать о том, как одеться. Я сосредотачиваюсь на своём гневе, пока надеваю нижнее белье, лифчик и тупо натягиваю платье. Она обещает быть рядом со мной всё это время, не отходя от меня ни на шаг. Что бы мне ни понадобилось, она будет рядом.

Я скучаю по своей маме, с грустью думаю я, и моё горло сжимается от внезапного прилива горя и эмоций, которые мне приходится подавлять. Я не говорю этого вслух, потому что ничего не измениться, никто не сможет её вернуть. Никто не сможет.

Я переступаю на каблуках, слегка покачиваясь, и смотрю на своё отражение в зеркале. Моё лицо бледное, глаза покраснели, и мне интересно, что скажут мальчики о моём внешнем виде. Они никогда раньше не видели меня такой. Они видели, как мне больно, как я изранена, как я близка к смерти, но они никогда не видели меня такой печальной и никчёмной.

– Ты готова? – Мягко спрашивает Мия, касаясь моей руки. Я качаю головой, сдерживая слёзы.

– Я никогда не буду готова к этому, – тихо говорю я, – но я должна это сделать, верно?

– Я думаю, если ты этого не сделаешь, то пожалеешь об этом. – Мия смотрит на меня в зеркало с сочувствием на лице. – Я знаю, это сложно, но просто считай, что это последнее, что ты можешь для неё сделать. Ты всё ещё можешь быть рядом с ней сегодня.

– Я просто не могу поверить, что её больше нет. – Я сильно прикусываю губу, слёзы застилают глаза. Я хочу заплакать, но не могу. Почему я не могу плакать? Было бы лучше, если бы я заплакала. Если бы я заплакала, мне стало бы легче. – Это было так неожиданно и так жестоко. Я не говорю, что это было бы легко, несмотря ни на что, но если бы она заболела или...

– У тебя было бы время подготовиться к этому. Смириться с тем, что она собирается уйти. И попрощаться. – Мия обнимает меня за талию и кладёт голову мне на плечо. – В этом есть смысл, Афина. У тебя есть полное право чувствовать то, что ты чувствуешь.

– Последнее, что мы обсуждали, это Натали. – Я сильнее прикусываю губу и чувствую вкус крови, но мне всё равно. Эта мысль, больше, чем что-либо другое, продолжает терзать меня, пока я не чувствую, что больше не могу этого выносить. – Я ненавижу тот факт, что это был наш последний разговор.