Текст книги "Святая и греховная машина любви"

Автор книги: Айрис Мердок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 27 страниц)

Будущее вдруг съежилось, стало смехотворно маленьким. Эдгар вглядывался в него, искал хоть проблеск утешения – и не находил. Монти завладел всем, что было дорого Эдгару, и все забрал с собой. Сердцу незачем больше трепетать и волноваться. Конечно, он будет помогать Дейвиду, но лишь потому, что видит в этом свой долг, больше ни почему. Тот ореол, которым окружен был раньше Дейвид, оказался всего-навсего отраженным от Монти светом. Весь свет мира оказался отраженным от Монти. Когда в тот вечер в сердце Эдгара вспыхнула безумная надежда, весь остальной мир померк. Померкла даже Харриет. Эдгар вдруг ясно вспомнил лицо Харриет в тот момент, когда она сказала ему, что согласна ехать в Мокингем, – и как оно изменилось, когда он ей отказал; это скорбное изменение он почему-то видел сейчас будто впервые. В тот момент ему мыслилось, что он просто обязан сказать ей «нет», что это совершенно естественно и неизбежно. А скажи он «да», увези он Харриет в Мокингем, она была бы сейчас жива. Я променял жизнь на призрак, подумал он; но что я мог поделать, Монти держал меня мертвой хваткой. О призрак, безжалостный и ненасытный!

Эдгар подобрал с пола рассыпанные листки и начал было снова читать, но вдруг сорвался с места и побежал в кабинет Монти. Здесь ощущалось какое-то движение, в первый момент Эдгару даже показалось, что в комнате кто-то есть. Огонь, понял он; в камине догорал огонь. На столе лежала тоненькая пачка перевязанных бечевкой писем – жалкие крохи от того множества, что он успел написать ей за много лет. Эдгар развязал бечевку. Конверты уже пожелтели. Миссис Монтегью Смолл. Мадемуазель Софи Арто. Девичья фамилия Софи звучала теперь странно и неприкаянно – как колокольчик, колеблемый сквозняком, посреди давно опустевшего дома. Вспомнились вдруг очень ясно совсем иные, далекие дни, когда он, неизменно один из многих, таскался за Софи по всей Европе, – минорные, наполненные болью, но все же золотые дни юности. Раз она заставила его нырять в озеро за своей туфелькой. В другой раз, у другого озера (что это было за озеро – Комо? Маджоре?) он расстегнул ее платье (самый дерзкий из его поступков) и положил руку ей на грудь. Тогда он почувствовал, как бьется ее сердце, и оказался вдруг с ней, минуя все барьеры, и увидел ее лицо – беззащитное, не прикрытое ни маской насмешки, ни даже маской ее восхитительной неподражаемости. Он с ума сходил от любви – а она была озорная и легкомысленная, как дитя, капризная и коварная, как злонравный дух – Ариэль? Пак? Но теперь все превратилось в прах. Вспомнился злой хриплый голос, записанный на пленку. И все же – он чувствовал это сейчас, держа в руке ее письма, – какая-то часть ее души, сохранившая бессмертный шарм юности, продолжала жить и трепетать внутри него. Из-за Монти он так и не научился думать о Софи спокойно, и она никогда – ни при жизни, ни после – не обрела покой в его сердце. Эдгар уже собрался перечитать одно из собственных писем к мадемуазель Арто, но в этот момент на его руку с конвертом упала чья-то тень. Он вздрогнул и обернулся. За окном кабинета стояла девушка.

На миг ему показалось, что перед ним призрак. Впрочем, нет, не призрак, понял он, – и тут же ощутил груз собственных лет. Просто незнакомая девушка; школьница, скорее всего. Высокая, смуглая, длинноволосая, с темными, очень большими глазами. На ней был голубой свитерок, легкий и просторный, доходивший почти до подола короткой юбки. Растрепанные волосы (она явно спешила) разметались поверх свитерка причудливыми петлями, как чешуя или кольчуга. Девушка забарабанила по стеклу, всматриваясь в комнату тревожным взглядом беглянки. Видно было, что она сильно запыхалась.

Эдгар сунул письма в карман и шагнул к окну. Не успел он поднять раму, как девушка, не дожидаясь приглашения, перекинула через подоконник смуглую длинную голую ногу, ухватилась, в качестве опоры, за эдгарово плечо и в следующую секунду оказалась в комнате вся целиком. В воздухе кабинета тотчас разлилось какое-то особенное животное тепло, будто в окно прямо из леса запрыгнул разгоряченный быстрым бегом зверь – стремительный, гибкий и прекрасный. Эдгару показалось, что рука девушки обожгла ему плечо; он попятился.

– Послушайте, знаете ли… – забормотал он.

– Прошу прощения. А где Монти?

– Уехал, – пустым голосом сказал Эдгар.

– Но вернется – когда?

– Не знаю. Он уехал в Италию. Надолго.

– Ой. – Кики Сен-Луа опустилась на стул и некоторое время сосредоточенно смотрела на свою вздымающуюся грудь, словно советуясь с ней, плакать или не плакать. Сегодня вдруг обнаружилось, что она просто не может не приехать в Локеттс, потому что, во-первых, Монти очень хочет, чтобы она приехала, а во-вторых, будет ужасно сердит на нее, когда она приедет. Когда сочетание первого и второго сделалось совершенно непреодолимым, она почувствовала себя окрыленной и окончательно поняла, что должна следовать зову, исходящему из глубины души, и подчиняться космической воле звезд. Она мчалась на машине, потом мчалась пешком, задыхаясь от бега и от желания любить. И вот, примчавшись, оказалась в пустоте, более окончательной, чем любое произнесенное «нет». Он уехал, чтобы стать чужим для нее навсегда. Кики немного поборолась со слезами и вышла победительницей. Когда она снова взглянула на Эдгара, ее широко распахнутые блестящие глаза распахнулись еще шире.

– Я Кики Сен-Луа, мы с Монти друзья.

– Я Эдгар Демарней, мы с Монти тоже друзья.

– Тогда и мы с вами – тоже друзья.

– Увы, дружба не передается по цепочке.

– А-а! Вы тот самый профессор, да?

– Уже не профессор.

– Но – я знаю, у вас целый большой колледж в Оксфорде. Разве не надо для этого быть профессором?

– Нет.

– Как так?

– Так.

– Я тоже хочу учиться в Оксфорде. Когда я могу приехать и долго-долго с вами поговорить?

– Я вас не совсем понимаю… – Эдгар уже держался рукой за дверь, но не сводил взгляда с голубого свитерка, где сияли теперь золотистые латы из волос, успевших закрутиться спиралью вокруг каждой груди. – Но мне, к сожалению, уже надо идти…

– Значит, я приеду к вам в Оксфорд. В четверг, да? Я приеду в колледж на своей машине и скажу, что я гостья… Как вы называетесь – директор?

– Ректор, – промямлил Эдгар.

– Ректор. Это очень красиво!

Послышался стук в дверь, тут же настойчиво задребезжал входной звонок. Кики ловко одной рукой скрутила свои расшалившиеся волосы в жгут и перебросила через плечо. Сделав всего два шага – один к окну, другой через подоконник, – она обернулась и помахала Эдгару уже снаружи.

– Оксфорд, четверг… – прочел он по ее губам, и ему показалось, что в ее темных огромных глазах сверкнули слезы.

Стряхнув оцепенение, Эдгар пошел открывать. Пинн, протянувшая уже руку, чтобы снова нажать на звонок, немедленно просочилась внутрь.

– Где Монти?

– Уехал, – сказал Эдгар. – В Италию.

– А… – Она озабоченно огляделась, то ли проверяя, не изменилось ли что в доме, то ли надеясь все-таки обнаружить Монти где-нибудь под стулом, в углу. Обозрев прихожую, она прошла в гостиную. Эдгар поплелся за ней. – Значит, сбежал. Ну что ж, ничего удивительного. Не мог же он просто остаться и быть как все. Для таких, как Монти, главное всех поразить – сделать красивый жест. Хотя, что я говорю. Таких, как Монти, больше нет. Ну, Эдгар, а вы как же теперь? Страдаете?

Эдгар, не отвечая, с вежливым изумлением разглядывал сияющие круглые щеки Пинн, ее тщательно уложенные волосы, солдатскую сумку с медными пряжками, шелковый летящий шарфик, скрепленный на шее итальянской камеей.

– Не возражаете, если я налью себе виски? Тут на столе как раз бутылка со стаканами. Спасибо. Вот, значит, как. Ну, что поделаешь, Эдгар, – крепитесь. В конце концов, монстры и не должны жить среди людей, им надо возвращаться обратно в свою хладную пучину. Можно я еще побуду здесь и мы с вами немного поболтаем? Не могу сказать, что его побег для меня страшное потрясение. Скорее, конец эпохи. Да… Тайный сговор, предательство, насилие, внезапная смерть – целая эпоха прошла. Вы, кстати, знаете, что поставили в тот вечер Блейзу огромный фонарь под глазом? Легонько только двинули локоточком – и готово.

– В какой тот вечер?

– А, ну ладно. А что вы думаете про наших новых худхаусовских голубочков? Да садитесь же, не бойтесь.

– Я должен сейчас ехать в Оксфорд.

– Все равно, нам с вами нужно поговорить. Мне только что пришло в голову, что во всей этой истории мы двое – единственные здравомыслящие люди, так что лучше нам держаться вместе. Вот что, я приеду к вам в Оксфорд! Вы, кстати, можете показать мне город, я никогда там не была. Давайте сразу договоримся, чтобы не откладывать: когда я могу приехать? В пятницу?

Тут из прихожей донесся звук, который невозможно было ни с чем спутать: кто-то вставлял ключ в замочную скважину. Пинн и Эдгар замерли, потом одновременно бросились к двери и, толкая друг друга, выбежали из комнаты. В дом уже входила красивая статная женщина. Поставив чемодан на пол, женщина величественно обернулась к Эдгару. Она была без шляпы, темные волосы царственной металлической гривой спадали ей на плечи. Длинное свободное холщовое платье василькового цвета было перехвачено в талии пояском из серебряных колечек. На вид ей можно было дать около тридцати. В цепком взгляде ее темных сияющих глаз Эдгару вдруг почудилось что-то знакомое.

– Эдгар, кажется?

– Вы разве меня не узнали?

– Узнал, миссис Смолл.

– Помните, как я приезжала к вам в Мокингем?

– Да, миссис Смолл.

– Где Монти?

– Уехал в Италию, – ответил Эдгар. – А это мисс… гмм… – Он тщетно пытался выудить из памяти имя собеседницы.

– Пинн, – сказала Пинн. – Ну, не буду вас задерживать. Итак, Оксфорд, в пятницу. Пока, Эдгар! Не забудьте наш уговор.

– Кто это была такая? – спросила миссис Смолл, когда Пинн ушла.

Эдгар не смог ответить. А, собственно, кто это была такая? Он неопределенно взмахнул рукой, одновременно как бы приглашая миссис Смолл войти.

– Мне очень жаль, что Монти…

– Ничего страшного. Другого я и не ожидала. Возможно, так даже лучше. Я хотя бы смогу привести все в порядок. Надеюсь, он ничего не успел тут распродать?

– Не знаю, я ничего такого…

– Ну, милый Эдгар, пойдемте-ка в гостиную, сядем с вами – и вы мне расскажете обо всем, что тут происходило. Я ведь знаю, вы всегда были верным другом Монти. Но имейте в виду, я хочу услышать абсолютно все.

– К сожалению, мне надо срочно ехать…

– Жаль. Вы могли бы помочь мне передвинуть кое-что из мебели. А где вы проводите ближайшие выходные?

– В Мокингеме.

– Прекрасно. Я к вам приеду. У вас можно будет переночевать?.. Спасибо. Тогда ждите меня в субботу, где-то около обеда. Теперь поезжайте, не хочу вас задерживать. Ну, а я пока пройду по дому и проверю, все ли вещи на местах.

Видение растаяло, изящные решительные каблучки простучали вверх по лестнице. Эдгар быстрым шагом вернулся в кабинет Монти. Как только он затворил за собой дверь, коварная боль утраты, будто дождавшись удобного момента, обрушилась на него с новой силой. Софи умерла, Харриет умерла, Монти исчез навсегда, Дейвид… но Дейвид всего-навсего мальчик, он уйдет, как уходят все мальчики. Оксфорд полон таких Дейвидов, милых страдающих мальчиков, и каждый из них может подарить краткие мгновения бесплодной радости – и долгие годы запоздалых сожалений. Входи, поражение, входи, дорогой гость, будь как дома.

Сунув руку в карман, Эдгар достал тонкую слегка помятую пачку своих писем к Софи – и замер. Извлеченные на свет вместе с письмами, из кармана посыпались влажные белые лепестки. То были лепестки роз, еще недавно светившихся среди ветвей на фоне ярко-голубого неба. Теперь они кружились и приклеивались к полам пиджака, к ковру, к теплой пыльной каминной плите – мелкие как конфетти, как крошечные записки на клочках папиросной бумаги. Эдгар всегда любил белые цветы. Он развернул одно из писем и прочитал на пожелтевшей бумаге слова, написанные им самим много лет назад: «Милая, милая моя девочка!..» Какой далекой казалась теперь эта любовь – и все же она была частью единого целого, частью его собственной загадочной души. Я всегда желал женщин Монти, думал он, – возможно, через них я желал Монти. Хотя нет, дело, конечно, не только в этом. Там была отдельная, особенная любовь, она тоже часть меня и тоже священна. Я не буду их читать, решил он вдруг, не буду читать письма, которыми Монти так «забавлялся». Их нужно перечитывать невинными глазами – а во мне уже нет той невинности. Пусть лучше время и память делают свое неспешное дело. Эти письма должны остаться здесь. У ног Эдгара еще краснели неостывшие угли – остатки огня, разожженного Монти в другую эпоху, много веков назад. Эдгар бросил письма в самую середину, подгреб побольше углей и подождал, пока бумага займется. Прощай, прошлое вместе с тайнами, которые уже никогда не будут раскрыты. Здравствуй, поражение. Входи, будь как дома.

Нет, подумал Эдгар, нет. Пусть даже это моя Нева, но какого черта я должен в ней тонуть! Верил же я когда-то в милость небес – вот теперь самое время хвататься за ту веру обеими руками. Да, любая мелочь имеет значение, и если Монти считает, что это проявление обжорства, а не любви, – что ж, Монти тоже может ошибаться. В конце концов, он обычный человек со своими проблемами – такой же, как и я. Монти передумает, сказал себе Эдгар. Он вовсе не такой монстр, каким виделся мне иногда, а простой смертный. И в голове и в душе у него такая же путаница, как у всех. Он передумает. Мы с ним еще увидимся.

Письма догорели. Эдгар отошел от огня и тихо приоткрыл дверь. Сверху доносился шум, там один за другим выдвигались ящики и переставлялись с места на место какие-то предметы. На цыпочках пробравшись через прихожую, он вышел на крыльцо. В глаза ударил яркий солнечный свет, и в этот момент Эдгар подумал: итак, вот уже три, целых три женщины нуждаются в моем внимании и в моей помощи, три властных красавицы настаивают на встрече со мной. Значит, обворожительные женщины будут снова прогуливаться по Мокингемским террасам, между юношами, сидящими с книжками в руках, – и все они будут ловить взгляд своего гостеприимного хозяина и игриво ему улыбаться. Сердце будет жить и трепетать; пусть не тем божественным нестерпимым трепетом, но будет. Мир снова наполнится маленьким простым бесхитростным счастьем. Три красивых женщины, думал он, и им всем нужен я. Немного утешившись и воспрянув духом, он сел в свой «бентли» и в полном одиночестве покатил в Оксфорд.

ОБ АВТОРЕ

Айрис Мёрдок (1919–1999) – знаменитая английская писательница. Она родилась в англо-ирландской семье в Дублине, училась в Оксфорде и Кембридже, преподавала философию в Оксфорде.

Читателям всего мира хорошо известны романы А. Мёрдок «Под сетью» (1954), «Отрубленная голова» (1961), «Дикая роза» (1962), «Колокол» (1958), «Единорог» (1963), «Алое и зеленое» (1965), «Сон Бруно» (1969), «Черный принц» (1972), «Море, море» (1978) и другие. Ее герои полагают, что управляют своей жизнью, на деле же они сами подвластны действию стихийных или подсознательных сил.

Романы Айрис Мёрдок переведены на 26 языков, экранизируются, по пьесам пишутся либретто опер. Шесть раз писательница становилась номинантом высшей в Великобритании литературной премии Букера, в 1987 году была удостоена звания Дамы Британской империи, ее портрет работы Тома Филлипса хранится в Национальной портретной галерее Великобритании.

Роман «Святая и греховная машина любви», написанный в 1974 году и тогда же получивший престижную литературную премию Уитбред, на русский язык переводится впервые.