Текст книги "Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг. (Ввоспоминания участников событий и боев в Петрограде, Москве, Оренбурге, Ярославле, Крыму, Северном Кавказе, Урале, Средней Азии.)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 46 страниц)

Привыкнув издавна к борьбе за свое физическое существование, армяне деятельно готовились к событиям, надвигавшимся с очевидной неизбежностью.

* * *

При изложении истории выборов в городскую думу нам пришлось упоминать, что большевики к этому времени уже объявились официально в ряду других политических партий.

В Баку существовал совершенно открыто ряд большевистских организаций, и в городе было определенно известно, что у них имеется свой штаб и что они деятельно подготовляются к выступлению.

Фракция большевиков в городской думе, пользуясь разбродом социалистических сил, вела социалистов за собой по пути максимализма. Со дня на день постановления городской думы становились все более демагогическими. Истинные интересы городского хозяйства, до которых социалистам всех оттенков не было никакого дела (ибо им, пришлым людям, интересы плательщиков и демократических слоев населения были чужды), были принесены жертву целям усиления социалистами своего политического влияния. Расшатанные революцией городские финансы расшатывались еще больше путем широкой выдачи денег из городского сундука на удовлетворение самых несуразных требований городских служащих и рабочих. Из той же городской кассы выдавались деньги и бастующим рабочим промыслового района (к городу не принадлежавшего), и морякам торгового флота, и пр., и пр. Нехватавшие на все эти операции средства извлекались сначала путем учета в банках краткосрочных обязательств городской управы, а когда иссяк и этот источник (банки перестали верить), городская дума приступила к печатанию своих собственных денег – бакинских «бон».

Под влиянием социалистов, шедших послушно за большевиками, городское самоуправление вмешивалось положительно во все сферы жизни горожан. При этом преследовалась одна лишь определенная цель все мероприятия имели целью привлечение пролетарских масс под эгиду социалистических групп и, в частности, большевиков, обещавших массам больше других. В сущности, проводилась самая беззастенчивая демагогия. Вместе с тем большевики очень ревностно следили за деятельностью тех групп и партий, которые продолжали с ними идейную борьбу.

Помню, между прочим, такой инцидент комитет партии «Народной Свободы» выпустил анонимную листовку (не помню, кто был ее автором), в которой очень хлестко и метко характеризовалась разрушительная и явно антигосударственная работа большевиков. Появилась эта листовка, кажется, в первых числах января 1918 года, она произвела очень сильное впечатление и буквально расхватывалась повсюду.

Прошло несколько дней, и вдруг, как‑то поутру в помещение комитета явилась боевая дружина большевиков и, несмотря на протесты дежурного члена комитета и служащих, ею был произведен обыск, причем большевик товарищ Джапаридзе (этот самый Джапаридзе был одним из наиболее видных комиссаров большевистского правительства, продержавшегося в Баку с апреля по июль. В августе 1918 года он был расстрелян англичанами в Закаспии – Б. Б.), руководивший обыском, заявил, что они ищут доказательств, что так не понравившаяся им листовка напечатана у нас. И хотя обыск не дал никаких результатов, было заявлено, что деятельность наша находится под наблюдением.

Налеты большевиков, преследовавших цели (по их словам) борьбы с контрреволюцией, становились все чаще. И все же многие из русских общественных деятелей (не скрою, что и я был в их числе) не допускали не только мысли, чтобы выступление большевиков в Баку и захват ими власти оказался возможным, но даже не допускали самой возможности подобного выступления. При наличности двух компактных национальных масс – армян и татар, в большинстве своем настроенных буржуазно, большевикам, полагали мы, не на кого было бы опереться в населении.

Одновременно с этим в группе горожан, не социалистов, учитывавших, что усиливавшийся развал городского хозяйства и управления приведет к катастрофе, которая поразит одинаково все классы населения и с особой силой отразится на беднейшем населении, возникла мысль об организации самопомощи населения. Во главе этой организации стали уже названные мною присяжные поверенные А. К. Леонтович и Я. Н. Смирнов и один из старейших горожан – присяжный поверенный М. Я. Шор.

Предположенная организация – «Центродом» должна была объединить стройную систему «домовых комитетов», на которую возлагалось осуществить все то, что, в сущности, входило в ближайшие задачи городского самоуправления, и прежде всего охрана безопасности граждан.

Домовые комитеты и их объединения – участковые, районные и «Центральный» – брали на себя исполнение целого ряда функций и обязанностей, которых в то время не нес никто регистрация населения, наблюдение за чистотой и порядком в домах и на улицах, охрана безопасности в домах и на улицах, в особенности в ночное время, борьба с огнем и т. д. К образовавшейся инициативной группе в самое короткое время примкнул ряд энергичных людей, без различия партий, и этой значительно расширенной группе удалось добиться согласия городского самоуправления на утверждение всего плана предположенной организации и разрешено было приступить к открытию действий. Через две–три недели были произведены выборы, и у нас в городе появилась мощная и принесшая огромную пользу впоследствии организация «Центродом».

Чем ниже падала деятельность городского самоуправления и его органов, тем более все нормальные функции и управы, и думы переходили к «Центродому» и его органам. Весьма скоро жизнь заставила «Центродом» взять на себя и все заботы о питании населения, о снабжении его предметами первой необходимости, заботы по борьбе с эпидемиями и проч.

Душою «Центродома» с самого же начала был упомянутый А. К. Леонтович, который бессменно до июля 1919 года оставался председателем Центрального домового комитета. Забросив свою профессиональную деятельность и все свои личные (многочисленные) дела, покойный ныне Леонтович весь отдался созданному им делу, сумев привлечь к нему интерес во всех слоях населения, многонационального и разноязычного. Если близкие люди в шутку звали его «Центродом», то многие из числа населения звали его так совершенно всерьез, до того личность его была неотделима от его деятельности.

И каких только «Центродом» не имел органов, пекарни, потребительные кооперативы, закупочные организации, больницы, детские приюты, образовательные курсы и т. д. Буквально не было той выдвигаемой жизнью нужды или потребности, на которую бы ни откликнулся «Центродом».

Деятельность эта осуществлялась и при большевиках, в дни осады турок, при владычестве турок, при англичанах, при Азербайджанском правительстве.

Отсутствовавший с июля 1919 года по март 1920 года А. К. Леонтович в апреле 1920 года в первые же дни занятия города Баку большевиками был ими арестован и в ту же ночь расстрелян в тюрьме, как контрреволюционер и «деникинец».

Чтобы закончить характеристику личности А. К. Леонтовича, много поработавшего на общественной ниве, скажу еще. Когда в марте месяце 1918 года в городе произошло вооруженное выступление большевиков и выяснилось, что татары не удержатся, А. К. Леонтович, живший в наиболее угрожаемой части города в армянском доме, несмотря на просьбы всех его близких, не хотел уйти из дома, в котором жил, ссылаясь на то, что уход его из дома произведет деморализирующее впечатление на соседей и на околоток; он ушел из дома только тогда, когда дом, подожженный татарами, был уже весь в пламени и, выбежав на улицу с женою и трехлетним единственным сыном, попал под уличный обстрел, и на его глазах был убит пулей в сердце его ребенок и разрывной пулей тяжело ранена была его жена

* * *

Баку и его нефтепромышленный район с его колоссальными запасами нефтяного топлива, без которого должны были стать в России вся промышленность, железнодорожное и пароходное движение, поставили перед новым властелином России – большевиками – неотложную задачу захвата Баку. Навигация в Баку начинается обыкновенно в начале марта, ибо к этому времени обычно очищается от льда устье реки Волги и рейд.

Приближение момента выступления большевиков определенно чувствовалось всеми слоями населения. Большевики и не думали вовсе скрывать свои намерения. Всякими правдами и неправдами у приходивших воинских частей отбиралась та или другая часть оружия (в особенности пулеметы) и снаряжение; была задержана материальная часть нескольких батарей. Каспийский флот был весь распропагандирован.

К моменту готовившегося выступления большевиков в городе были задержаны, при содействии железнодорожников, несколько воинских пехотных частей, шедших с фронта

Одна лишь морская авиационная школа не только не разделяла плана большевиков, но и была определенно настроена против этого выступления, что до известной степени смущало большевиков.

Сил для овладения в городе властью было достаточно. И тем не менее, если бы и армяне, и мусульмане оказали большевикам совместно энергичное сопротивление, попытка большевиков им бы, наверное, не удалась. И большевики это отлично учитывали и потому все свои усилия направили на то, чтобы расколоть возможный союз этих двух национальностей.

Из рассказанного выше видно, что поводов к взаимному недовольству, и даже к неприязни было достаточно И тем не менее наиболее умеренно настроенные вожди обеих национальностей и люди из их среды, смотревшие вдаль и оценивавшие возможные последствия надвигавшихся событий, старались искренно повлиять на элементы, наиболее возбудимые.

Из числа русских все те общественные деятели, которые пользовались каким бы то ни было влиянием среди армян и татар, энергично работали над тем, чтобы как‑нибудь поддержать общий фронт против большевиков. Происходили неоднократно свидания руководителей той и другой национальностей – Армянского и Мусульманского национальных комитетов.

Накануне выступления большевиков, вечером 24 марта 1918 года (ст. ст.), я был на заседании городской думы. Часов около 7 вечера по телефону дали знать, что на Петровской набережной происходит вооруженное столкновение между большевиками–матросами и производившим погрузку в Ленкорань эшелоном Дикой дивизии под командой корнета Али Асадуллаева. Заседание думы было прервано, и в результате краткого совещания бывшие на лицо представители армян, татар и некоторые русские отправились к большевикам и на место столкновения, и, казалось, все было приведено к спокойствию. Но, выйдя из здания думы, я увидел на улице густые толпы татар, вооруженных до зубов, спешившие из всех нагорных татарских частей к месту бывшего столкновения.

На улицах было неспокойно, и я прошел поблизости к одному приятелю – татарину, у которого остался ночевать. Около 11 часов вечера нам позвонили по телефону, что инцидент улажен, причем татарская воинская часть временно сдала оружие матросам–большевикам.

Так как за несколько дней перед тем Армянский национальный комитет категорически заверил, что, в случае какого‑либо столкновения между татарами и большевиками, армяне останутся нейтральными, то можно было надеяться, что все обойдется благополучно.

На другой день, поутру, возвращаясь к себе домой, я почти совсем успокоился, на улицах все было спокойно, хотя малолюдно, и лишь поражало отсутствие извозчиков. При переговорах по телефону отовсюду получались успокоительные сообщения.

Но около 4 часов дня мне позвонил по телефону А. К. Леонтович и сообщил, что сейчас происходят горячите переговоры на Баилове (морская территория) между большевиками и представителями татар, потребовавшими возвращения оружия, отобранного накануне вечером у всадников Дикой дивизии; что переговоры эти вряд ли приведут к благополучному концу и что перемирие, если дело не закончится миролюбиво, кончается в 5 часов дня.

Я жил в центральной части города, в большинстве населенной армянами, причем из окон моей квартиры открывался с двух сторон вид почти на весь город и рейд.

Около 5 часов дня загремели первые орудийные выстрелы судов каспийского флота, отошедшего несколько в глубь рейда. Дымки разрывов ясно были видны в нагорной части города, густо населенной татарами. Вскоре затрещали пулеметы в разных сторонах и одновременно послышалась сильная ружейная стрельба. Орудийная канонада все усиливалась.

Население попряталось по домам; зашедшие к нам еще до начала открытия военных действий знакомые остались у нас, не рискнув добираться уже до дому.

В течение 4 дней в городе был буквально ад. К счастью, телефон продолжал действовать, и это была наша единственная связь с людьми близкими. Ежеминутно получались самые разнообразные сообщения.

Поначалу татары имели успех; говорили, что у них была артиллерия и что она наносит большой урон большевикам. Но уже на второй день стало ясно, что татарам не устоять в неравной борьбе.

Армянский национальный комитет с своей стороны принимал меры к тому, чтобы сдержать армянские массы от участия в столкновении. Но комитет партии «Дашнакцутюн» решил принять активное участие в борьбе и «дашнакцакане» повели наступление на татарские позиции; к ним примкнули и армяне–солдаты, томившиеся уже несколько месяцев в городе и не имевшие возможности, по указанным выше причинам, добраться к себе домой.

Озлобление с обеих сторон все усиливалось; большевистско–татарское столкновение начинало приобретать характер национального столкновения, причем против татар, кроме большевиков, выступали все большие массы армян.

Огонь судовой артиллерии становился все сильнее и разрушительнее; артиллерия большевиков била на выбор; один за другим сносились здания, особенно дорогие в глазах мусульман: большая мечеть Джума, дом мусульманского благотворительного общества, редакция и типография стариннейшей газеты «Каспий» (татарофильской, но выходившей на русском языке), дома богачей татар. Начались пожары. Положение татар все ухудшалось, и, наконец, они дрогнули: начался массовой исход татар из города в окрестности.

Несчастное население татарских частей города, бросая имущество на произвол судьбы, спешило уйти из‑под убийственного огня артиллерии и пулеметов и скрыться где‑нибудь в окрестностях.

Начались попытки к прекращению дальнейшего кровопролития, переговоры тянулись без конца, ибо большевики требовали сдачи без всяких условий с выдачей всего оружия и известного числа заложников. (На решение большевиков о прекращении дальнейших боевых против татар действий повлияла не столько ненужность дальнейшего кровопролития, сколько категорическое заявление двух пехотных русских полков, при возвращении с фронта умышленно задержанных большевиками в городе, – полки эти, не принимавшие никакого участия в военных действиях большевиков, категорически заявили, что если большевики не прекратят дальнейшего кровопролития, то полки эти немедленно сами выступят против большевиков. Угроза эта была весьма серьезной, ибо эти два полка боевого состава представляли свыше 8000 человек бойцов. – Б. Б.)

На третий день мы получили тревожные сведения о несчастной судьбе брата моей жены, А. К. Леонтовича, а через час к нам домой были привезены сам обезумевший от горя Леонтович, тяжело раненная разрывной пулей навылет в грудь его жена и труп их трехлетнего единственного сына.

29 марта по телефону я получил сообщение, что военные действия будут прекращены, так как достигнуто соглашение между враждебными сторонами. И действительно, огонь сталь стихать, и часам к 2 в городе все как‑то сразу затихло. Вместе с тем стало известно, что в городе образовалась большевистская власть и во главе ее стал Степан Шаумян, назначенный Верховным комиссаром всего Кавказа приказом из Москвы. В тот же день большевиками было объявлено в Баку осадное положение, и город был подчинен коменданту прапорщику Авакияну, известному своей предшествующей деятельностью по разложению воинских частей. (Авакиян – недоучившийся студент, офицер военного времени, все время скрывавшийся в тылу; кокаинист и неврастеник; расстрелян в числе 26 большевистских бакинских главарей в августе месяце 1918 года англичанами в Закаспийском крае. – Б. Б.).

На другой же день комитет партии «Народной Свободы» имел конспиративное заседание, на котором решено было временно приостановить деятельность и принять меры к сокрытию всех дел комитета и документов.

* * *

Мне не раз пришлось слышать впоследствии отзывы, что в «мартовские дни» 1918 года армяне беспощадно истребляли татар. Справедливость заставляет меня сказать, что это – далеко не верно.

В результате уличных боев погибло немало и армян, и среди них много выдающихся людей, как, например, д–р Леон Атабекян, один из лидеров эсеров, сын другого видного общественного деятеля и члена Армянского национального комитета Г. Б. Тер–Микелянца, боевой офицер, пробывший всю войну на фронте, и много других, коих сейчас не вспомню. Около 3000 татар было спасено армянами и интернировано на время событий в огромном театре братьев Маиловых, где их все время поили и кормили. Среди спасенных армянами татар было много представителей буржуазии и общественных деятелей, и даже такой явный армянофоб, как инженер Бейбут–Хан Джеваншир, один из организаторов и руководителей массового избиения армян в сентябрьские дни того же года, после взятия Баку турками и азербайджанцами.

Кто первый начал военные действия в памятные «мартовские дни»? Мне лично доискаться этого не удалось, и знают это лишь те, кто стоял в то время во главе событий, но полагаю, что обе стороны – и большевики, и татары – шли одинаково неудержимо навстречу событиям.

Надо при этом иметь в виду, что партия «Мусават», после национального разграничения Закавказья (но еще до официального отторжения Закавказских республик от России, последовавшего месяцем позже), считала Баку своею национальною вотчиной и стремилась занять в Баку доминирующее положение К этому же стремились и большевики в силу указанных уже выше причин. Армяне в большинстве тяготели к России и характерно, что даже у нас, в кадетском комитете, правоверные кадеты из армян стояли на той точке зрения, что на Кавказе большевики делают «русское» дело. Русские рабочие стояли в то время в большинстве уже на большевистской платформе; остальное же русское население, явно не сочувствовавшее большевизму, не представляло собой никакой действенной силы.

Как велики были потери, понесенные татарами во время «мартовских дней»? Официального их подсчета никогда не было сделано, да это и вообще представлялось бы невозможным. Сами татары на первых порах называли цифру убитых и раненых в 6000 человек; думаю, что цифра эта под влиянием перенесенных ужасов и страха была преувеличена. Поэтому цифры, называвшиеся впоследствии, – 15, 20 и более тысяч, – явно фантастические. Во всяком случае, необходимо отметить, что и со стороны татар, и со стороны армян было проявлено много случаев зверств: не только убивали, но и надругались над своими жертвами и те, и другие.

* * *

Исход татар, начавшийся еще в самые дни мартовских событий, обратился в поголовное бегство. Татары, спасшие свою жизнь, боялись за свою свободу, ибо большевики принялись массами арестовывать татар (больше – по доносам), и в особенности всех тех, которые хоть сколько‑нибудь возвышались над уровнем пролетарских классов; обвинения если и предъявлялись, то – или в контрреволюционности или в принадлежности к «бекско–ханской» партии «Мусават».

Немедленно же начались (для нас это было еще вновь) политические и социальные эксперименты, составляющие систему большевистского государственного управления: под лозунгом конфискации буржуазных капиталов были закрыты и ограблены банки вместе с их сейфами; произведена реквизиция товаров в магазинах и на складах.

Меры эти тотчас же привели к фактическому уничтожению всякой торговли, закрытию базаров и к исчезновению с рынка товаров и съестных продуктов. Все бралось на учет и подлежало распределению.

Началась реквизиция квартир, помещений и домов. На место учреждений и организаций, существовавших до того, создавался неимоверно сложный аппарат многочисленных коллегиальных учреждений с огромным штатом служащих «товарищей».

Большевистские учреждения заполнялись людьми в большинстве малограмотными, не понимавшими того дела, к которому они приставлены, исписывалась масса бумаги, отдавались бессмысленные и жестокие распоряжения, и все это злое дело оправдывалось каким‑то революционным правосознанием и прочими социалистическими бреднями.

Проведя на первых же порах выборы в Совет рабочих, солдатских и матросских депутатов, куда, понятно, на первых же порах прошло большинство делегатов–большевиков, Верховный комиссар Ст. Шаумян сорганизовал при себе исполнительный комитет, члены которого являлись народными комиссарами по отдельным отраслям управления.

Затем было преступлено к организации этих отдельных комиссариатов.

Кто же были эти комиссары?

Народное просвещение было вручено некоей Колесниковой, сельской учительнице, вся заслуга которой перед революцией заключалась в довольно продолжительном тюремном стаже. Психопатка, малограмотная, вздорная, с очень тяжелым характером, особа эта принялась за коренную ломку всех школ и учебных заведений (было много специальных) и на первых же порах окончательно запутала все дело народного образования.

Как на один из примеров ее бестолковой деятельности укажу на следующее: ей, Колесниковой, захотелось облагодетельствовать пролетарские массы открытием целой системы библиотек, приблизив их к самому населению. Для этого несколько богатейших и прекрасно поставленных библиотек (городского самоуправления и, в особенности, Общественного собрания – частного клуба) со многими десятками тысяч томов были свезены в одно место, откуда без всякой системы книги эти (разрозненные издания, вперемешку и без всякого разбора) были арифметически, счетом, разбиты между несколькими десятками пролетарских библиотек. Нечего и говорить, что большинство книг «товарищами» были раскрадены и впоследствии появились в виде товара на базарах.

Колесникова добивалась от учительского персонала того, чтобы он проникся пролетарским миросозерцанием.

Созвав собрание всех педагогов, Колесникова повела к ним речь в таком тоне, который оказался совершенно неприемлемым для людей интеллигентных, а засим предложила собранию принять какую‑то дикую резолюцию. Педагоги в ряде речей отчитали Колесникову, а когда ею были призваны в собрание красноармейцы для подавления «бунта», то собрание разошлось, заявив протест.

Комиссар водного транспорта, тоже имевший продолжительный тюремный стаж при старом режиме (фамилии его не помню), уже через месяц проворовался и, хапнув 3 000 000 николаевских рублей, с ними бежал, но был где‑то около Астрахани задержан и выведен «в расход».

Комиссар финансов (фамилии также не помню), мелкий чиновник Бакинского казначейства, сразу ставший большевиком, был изобличен в мелкой взятке (несколько десятков тысяч рублей, бакинскими бонами) и также выведен «в расход».

Мне более известна деятельность комиссариата юстиции. Во главе его был поставлен некто Кариниан (ныне, в 1921 – 1922 годах состоит на службе в большевистском Внешторге в Константинополе. – Б. Б.), столичный помощник присяжного поверенного, никогда не занимавшийся судебной практикой и имевший завидное, с точки зрения революционера, тюремное прошлое.

Мало сведущий в юриспруденции, основательно им позабытой с университетской скамьи, Кариниан получил себе в коллеги или же сам себе пригласил какого‑то темного дельца, татарина, состоявшего при одном из местных присяжных поверенных в качестве переводчика и маклера, приводившего своему патрону с улицы клиентов; и этот господин являлся главным советчиком «товарища» Кариниана.

В то время как все отрасли управления были уже реорганизованы большевиками, Кариниан, создав ряд следственных, военно–следственных и чрезвычайных следственных комиссий, положительно не знал, что ему делать с окружным судом и остальными судебными учреждениями. Оставить эти суды нетронутыми и предоставить им функционировать дальше было бы ересью с большевистской точки зрения, ибо у них должно было быть все по–новому, вплоть до названия.

В конце концов было решено Каринианом переименовать окружной суд в Народный окружной суд, уничтожив совершенно Гражданские отделения суда, а мировых судей переименовать в народных судей, придав всем этим судам (как Окружному коллегиальному, так и единоличным) народных заседателей, избираемых Советом рабочих, солдатских и матросских депутатов из «товарищей» с определенным пролетарским правосознанием.

Прокурорский надзор было решено уничтожить, а обвинение перед судом сделать свободным делом всякого гражданина, как будто задачи прокуратуры ограничивались одним публичным обвинением перед судом.

Назначенный Каринианом председателем следственной комиссии некто Тер–Оганиан, левый эсер, помощник присяжного поверенного, никогда не занимавшийся практикой, обратился ко мне с просьбой помочь им моими знаниями. Я не мог отказать себе в удовольствии написать вместо проекта судебной реформы самый злой памфлет, придав ему самый корректный вид деловой записки, обильно снабженной ссылками на литературу по затронутым вопросам. Кариниан пожелал со мной познакомиться и побеседовать. При единственном моем свидании с ним я еще резче высказал ему мою точку зрения и предсказал ему, что уже через месяц они (большевики) не будут знать, что им делать со своими судебными учреждениями и с распложенными ими делами. Разумеется, от всяких предложений, сделанных мне Каринианом, я отказался.

Военно–следственная комиссия со своим председателем «товарищем» Кожемякой (малограмотным слесарем) занялась исследованием «мусаватского» бунта; так квалифицировались, с точки зрения большевиков, «мартовские дни». В этой комиссии почти ничего не писали, а больше действовали: хватали людей, сажали в тюрьмы и расстреливали.

Лично мне пришлось много раз по делам моих клиентов обращаться в Следственную комиссию, где председателем был Тер–Оганиан, уже упомянутый мною выше. Среди 15 – 20 следователей, ее составлявших, было не более двух–трех юристов, да и то без всякого стажа; недоучившиеся студенты (медики, ветеринары, математики), писцы из судебных канцелярий, два–три письмоводителя, служивших у присяжных поверенных – вот состав этих следователей.

Принимались к производству всякие жалобы, даже чисто гражданского характера; дела нагромождались сотнями и тысячами.

Главное затруднение комиссии состояло в том, что никто не знал, в какой момент счесть дело законченным и что с законченным делом сделать дальше.

Прошло около трех месяцев, пока Кариниан додумался создать коллегию из всех следователей (общее их собрание), которая должна была изображать из себя обвинительную камеру.

Можно себе представить, что делалось только в этом учреждении!

По мысли Кариниана, все дела, прошедшие через обвинительную камеру, должны были поступать в Народный окружной суд на рассмотрение и для суждения. Но за время царствования большевиков (апрель – июль) ни одно дело не только не было рассмотрено, но даже не поступило в суд.

Народные судьи также не были назначены по недостатку подходящих людей.

Кариниан занялся совращением членов магистратуры и чинов прокуратуры на службу советской власти. Положение чинов судебного ведомства, материально и при прежнем режиме не обеспеченного, было ужасное; и тем не менее не более половины из состава магистратуры соблазнились на призыв Кариниана. Прокуратура же во главе с своим Прокурором А. Ю. Литвиновичем категорически отказалась работать у большевиков, и все они оказались за бортом.

Не могу не отметить здесь трогательного отношения А. Литвиновича к своим товарищам; он делился с ними буквально последним; бегал по городу и искал пристроить куда‑нибудь своих бывших товарищей, в особенности семейных, что, благодаря его большой популярности и незапятнанной репутации, ему нередко и удавалось.

Большую услугу этим потерпевшим кораблекрушение членам судебной семьи оказал «Центродом» и его председатель А. Леонтович, устроившие многих на службу по многочисленным учреждениям «Центродома». Там же в конце концов приютился и сам А. Литвинович.

Из числа комиссаров некоторое исключение составлял А. Джапаридзе, которому вверено было два ведомства: внутренние дела и продовольствие.

Первая из этих отраслей управления, при условии коллегиальности созданных учреждений и, главное, при режиме диктатуры одного класса (пролетариата) над всеми другими, скоро дала себя почувствовать всему населенно.

Печать на первых же порах была задушена, причем типографии были национализированы, как и вся бумага.

Издавались в изобилии декреты, коими обыватель окончательно ущемлялся.

Дело продовольствия день от дня становилось все хуже и угрожало катастрофой.

Во–первых, все окрестные селения (татарские) совершенно прекратили подвоз, и город остался без овощей, молока, яиц, живности и т. д. Путь на хлебную Кубань и в Ставропольскую губернию был отрезан, так как весь Дагестан был не только определенно настроен против большевиков за их жестокость в отношении мусульман, но из Дагестана доходили тревожные сведения, что оттуда угрожает большевикам первый удар.

Не приходилось, далее, большевикам рассчитывать и на богатую всегда хлебом Мугань: отношения русского населения Мугани к мусульманам Мугани были до того обострены, что там ежеминутно можно было ожидать возникновения столкновений; кроме того, русские поселенцы не дали бы хлеба иначе как за деньги или за товары, и о реквизициях нечего было и думать.

Голод в Баку был, что называется, на носу. И комиссар А. Джапаридзе сумел на время отказаться от своих большевистских доктрин, понимая, что Господь может легко привести большевиков к падению их власти. Он обратился к «Центродому» и, в частности, к Леонтовичу; последнему удалось убедить А. Джапаридзе не только не разрушать организации «Центродома», организации аполитичной, но, наоборот, организацией этой воспользоваться как готовым аппаратом для распределения продуктов среди населения и, мало того, поручить тому же «Центродому» производство закупочных операций. Не без большой борьбы со своими «товарищами» Джапаридзе удалось отстоять «Центродом» и в Исполнительном комитете, и в Совдепе.

И хотя вопрос продовольствия все же стоял очень остро в течение всего времени владычества большевиков, однако все же «Центродом» оказал населению незабываемые услуги.

Вообще Джапаридзе оказался наиболее творческим и гибким из всех главарей большевиков. Достаточно вспомнить его проект получения хлеба из Терской области морским путем с постройкой железнодорожной ветки к Старотеречной (пристань на западном побережье Каспия), благодаря чему можно было миновать Петровск–Дагестанский и Кубинский уезд, находившиеся в руках дагестанцев и татар. К постройке этой ветки, которая должна была соединить Каспий с Моздоком и Кизляром для выкачивания хлеба с Северного Кавказа, было преступлено, но она не была закончена до падения власти большевиков.