Текст книги "Жития новомучеников и исповедников российских ХХ века"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 91 страниц)

прот. В. Соколов

* * *

20/V. Как бесконечно длинен и бесконечно мучителен тюремный день! Не знаешь, когда встаешь, когда что делаешь. Часов не полагается, и все считается только по оправкам: их три – утренняя, обеденная и вечерняя. Скоро ли, долго ли до той или другой оправки, узнать не по чему, а ночь – так это чистая вечность, особенно для меня, часто просыпающегося или вовсе не засыпающего. Недаром на стенках есть разные отметки теней – тень обеда, тень ужина и т. д. Но тут очень мало точности, а потому так часто и слышишь из окон переклички, сколько времени, скоро ли то и то. Летом, конечно, можно перекликнуться, а каково зимой сидеть в таком положении. Ночью огня тоже нет, и смотришь поэтому с особой радостью на светила небесные. «Звезда, прости, пора мне спать…» – каждый вечер звучат в душе моей эти слова, дорогая Тоничка^[11]. Думала ли ты, когда пела, и думал ли я, когда слушал, что эти мысли, эти чувства, какие заложены в эту песню, будут реально переживаться самим мною. От тюрьмы, как от сумы, не отрекайся. Пословица оправдалась с самой беспощадной правдивостью.

Сегодня встал, думаю, часов в пять. Какое‑то движение за дверью, какие‑то торопливые шаги, иногда возгласы, а ведь ты заперт, как в сундуке, и не можешь проверить, что делается кругом тебя. Оттого‑то так и напрягаются нервы – от этой неизвестности происходящего вокруг тебя. Но нынче я как будто спокойнее отношусь ко всему не потому, что страх смертный пропал, а потому, что, по сведениям, дело наше еще стоит на мертвой точке. Вот когда сдвинется и пойдет к концу, тогда уж придется поволноваться как следует. Пока же живешь часами: то полегче, то потяжелее. Иногда набежит такая мутная волна на сознание, что ничему не рад и готов хоть на стену лезть. И только именно то, что у тебя отняты всякие средства к тому, чтобы выкинуть какуюнибудь штуку, только это избавляет от эксцессов.

Предлагают читать книги, есть люди, даже выписывающие их из дому и занимающиеся наукой. У всякого свои нервы и свой характер. Но у меня не такой, чтобы в виду смерти думать о какихто научных интересах.

Пробую сосредоточиться, читать. И через каждые пять минут отрываюсь, чтобы думать все об одном и том же – о своей настоящей и будущей участи. И когда снова обратишься к книге, то забываешь, о чем читал. Какой же может быть толк из такого прерывистого чтения? Вот если бы была какая‑нибудь физическая работа, какое‑нибудь рукоделие, это было бы истинным счастьем. За ним скоротал бы время и избавился от докучающих дум. Жаль, ничего такого я не умею, да и мало кто из нас умеет что‑нибудь в этом роде. Опять, нет никаких материалов, никаких орудий. Голыми руками ничего не поделаешь. Остается почти единственное, но зато и самое утешительное занятие в настоящем положении – это молитва. Уж где–где, а здесь можно и должно, по Апостолу, непрестанно молиться. В словах молитвы, при углублении в их смысл и значение, постепенно открываются новые и новые источники ободрения и радования. Иногда повергаешься в самоосуждение, в сознание глубины своей греховности, в сознание своей прежней немощи. Но затем это настроение вытесняется более властными словами надежды, утешения. Для огорченного, страдающего сердца молитва не только дает отдых и покой, но и вливает в него струю жизни, силы для примирения с безотрадною действительностью, для перенесения постигших несчастий. Без молитвы прямо можно было бы пропасть, впасть в безысходную тоску, в смертную агонию.

Пока держу свое правило – вычитываю все дневные службы по молитвослову. Не думал я, чтобы эта книга так могла быть полезной мне в жизни, как вообще ведь не думал и попасть в настоящее печальное положение. О, если бы эти молитвы были благоприятны пред Спасителем нашим Богом! Если бы долетели эти скорбные вздохи до небесных за нас молитвенников и подвигли их на умоление за нас! Но на свои молитвы надежды не только мало, но и совсем нет. Каждый, кто тонет, тот стонет и взывает… Я больше возлагаю надежды на ваши молитвы, мои близкие моему сердцу дети кровные и дети духовные. Ваши молитвы добровольные и самоотверженные, они могут больше значить для умилостивления Владыки Христа. Некогда молитвы верных извели из темницы Петра апостола. Не случится ли хоть что‑нибудь подобное с нами, грешными, по вашим святым молитвам?!

Прот. В. Соколов

* * *

21/V. День за днем все прибавляет нам Господь жизни. Все медлит Господь с призывом нас к Себе, ожидая нашего покаяния, нашей душевной подготовки. И смотря по тому, что мы из себя покажем в это критическое время, какие задатки, добрые или плохие, в себе обнаружим, то и будет нам. Ибо у Праведного Мздовоздаятеля ничего не делается не по заслугам.

К сожалению, мы в настроении своем расслабляемся. По разным причинам. И потому, что гроза смерти еще не вблизи, и потому, что вторгаются в наши мысли и переживания острые вопросы злободневной жизни. Вот, например, вопросы о переустройстве Церкви. Ведь это такие дорогие сердцу нашему вопросы, которые не забудешь и в минуту смерти. Да, что будет с тобой, родная наша Православная Церковь?! Как будто нарочно именно этим судом над нами был поставлен такой роковой вопрос. Тысячу лет не поднималось таких вопросов. Куда же, в какую сторону возьмешь ты направление свое, Матерь наша родная? Верим в Божественный Покров Небесной Главы Твоей, верим во Христа Господа, Который возлюбил Церковь Свою и предал Себя за нас и не может оставить ее на произвол судьбы, верим, что Он выведет ее на истинный и светлый путь. Но это – в конце концов, а что предстоит испытать ей до тех пор? Что готовится для чад Церкви, пока все это не образуется, не благоустроится?! Одному Господу известно это, но, судя по нам самим, много скорбей и страданий должно выпасть на долю христиан православных, пока не достигнут они тихого пристанища. И как жаль, как обидно, что в такое важное время ты отстранен от всякого участия в совершающихся событиях. Конечно, может быть, ничего мы и не внесли бы в эти события от себя лично, но все же мы могли бы помочь окружающим нас разобраться в них, переварить их. В душе встает страх за свою паству, оставшуюся без руководства, без духовного присмотра, что может повлечь за собой колебания в вере, падение в нравственности и отчуждение от Церкви. А это верный шаг к духовной погибели. Господи! Не поставь еще и этих, могущих быть тяжелыми, последствий для наших пасомых нам же, пастырям, в счет, не вмени нам же в ответ и, яко благ, прости ради нашей собственной беспомощности, невозможности не только другим, но и себе ничем помочь в настоящем бедственном состоянии!

Как будешь существовать и управляться при данных условиях ты, наша Николоявленская церковь? Кто и как поведет тебя в наше отсутствие? Невольно приходят в голову эти мысли ныне, накануне праздника 9 мая^[12]. Что станут предпринимать вследствие пастырского кризиса наши церковные попечители? Удовлетворятся ли наемными священниками или станут хлопотать о новом, постоянном священнике? Возможно то и другое, и найдутся, думаю, сторонники и того, и этого. Меня интересует это постольку, поскольку будет на своем месте тот, кто явится моим заместителем. Обидно и грустно будет, если таким явится неподвижный или бездарный человек, который не только не подвинет дальше нами начатого, но не поддержит его и в настоящей степени развития. Тогда зачем мы трудились, зачем мы так всем рисковали? Конечно, там остались еще люди со старым закалом, с ревностью о пользе и славе храма и прихода. Но чего не бывает в нынешнее время, каких превращений и неожиданностей? Так и тут. Сказано: «Поражу пастыря, иразыдутся овцы»^[13].

Дорогая Николоявленская паства! Как бы хотелось видеть тебя в эти ответственные и чреватые всякими событиями дни на высоте своих задач, в полном сознании серьезности переживаемого момента. Как бы хотелось, чтобы ты удержалась в прежней роли хранительницы чистого православия, заветных традиций, строгого устава службы, настроенности богослужебной постановки! Как бы хотелось, чтобы продолжалось среди тебя религиозное просвещение, разгоралось молитвенное вдохновение, расширялось благотворительное дело. Хочется верить и надеяться, что небесный хозяин храма и руководитель паствы – святитель Христов Николай не даст заглохнуть посеянным семенам, не даст погибнуть уже обнаружившимся всходам и пошлет на ниву свою надлежащих делателей, чтобы довершить начатое. Буди сие, буди!

Прот. В. Соколов

* * *

22/V. Николин день! Наш светлый храмовый праздник! Слышу давно – звонят к ранним. За сердце хватает этот звон. Звонят и у нас, конечно. Но тебе нельзя ни звона послушать, ни на службу взглянуть. Вот до чего можно дожить! Знать, велики наши грехи, что лишили нас всего–всего, даже самого невинного и для всех возможного. Это, несомненно, воздаяние за грехи собственно пастырские, за неумение, за нежелание пасти как следует стадо Христово. Нам указано пасти – не господствуя над наследием Божиим, но душу свою полагая за него, а мы, как раз наоборот, все пасение полагаем во внешнем владычестве над пасомыми, в получении с него скверных прибытков, в достижении себе почета и славы и проч., и проч. Одним словом, мы извратили самый смысл духовного пастырства и превратили его во владычество мирское. За это, несомненно, и казниться приходится. Думаешь, что ведь не один я такой, – и все таковы, но разве это оправдание? Вор не может оправдаться тем, что многие другие воруют, и даже больше его, а попался, так терпи заслуженное. Так вот и я – попался, и на пустяках, можно сказать, попался, всего на одной проповеди, и вот неси эту страшную кару. А кара действительно ужасна, для меня по крайней мере. Приходится каждый день умирать, ибо каждый день ждешь, что тебя позовут на расстрел. Не знаешь, в какой стадии находится судебный процесс, вот, может быть, приговор подписан и срок его истек. Сейчас придут приводить в исполнение. И мечешься в этом ожидании нависшей над тобой кары, и не знаешь, чего даже просить у Господа, того ли, чтобы продлилась еще жизнь, или чтобы скорее она окончилась и прекратились эти мучения, эти ежедневные умирания. Представляешь себе, как тебя поставят к стенке, как объявят приговор, как наведут на тебя ружья, как почувствуешь смертельный удар, – все это уже по нескольку раз переживаешь в своем воображении, а сердце все дрожит, все ноет, и нет ему ни минуты покоя. Разве это жизнь?!

Встал, по обычаю, рано. Уже помолился и причастился. Вспоминаю, что теперь служил бы в церкви своей, теперь учил бы своих прихожан, говорил бы им о святителе Николае и сам бы утешился и других утешил и ободрил. А там стал бы ходить по приходу и делиться со всеми своими мыслями и чувствами. В свою семью, своим деткам принес бы праздничную радость и утешение. Теперь без меня им и праздник не в праздник. Хоть и не умер их папа, но его нет с ними, а может быть, он даже и умер, могут они думать, и от этого еще больше омрачаться и расстраиваться. Да, сколько всяких страданий и лишений наделал я этой своей историей и ближним, и дальним. Разве нельзя было заранее учесть всего этого? Так нет, как бы нарочно все это было игнорировано и сделано так именно, как не надо было делать. Позднее раскаяние! Сколько было таких раскаяний и какой был прок от них! Если иногда эти раскаяния и приводили к возврату прежнего благополучия и положения, то много ли служили они делу нравственного исправления и обновления? Немного, а потому и истощилось Божие долготерпение и навис над головой этот страшный и роковой удар. Таким образом, теперь поставлен вопрос о том, могу ли я быть истинным пастырем, в состоянии ли осуществить, хотя относительно, пастырский идеал или уже безнадежен. От этого и будет зависеть судьба моей жизни. Господь сохранит и продолжит ее, если по всеведению Своему знает, что еще могу я исправиться, могу быть добрым пастырем. Если нет, то Он прервет эту жизнь, чтобы ни себе не приносила, ни другим не делала лишнего зла и вреда. Твори же, Господи Сердцеведче, волю Свою! У меня же ныне на душе одно: умоли, угодниче Божий Николае, за меня недостойного Господа Бога, дабы мне скончать жизнь на службе при святом храме твоем, дабы не погибнуть злою, насильственною смертью, а сподобиться христианской безболезненной и мирной кончины. Надеясь на молитвы, веруя в предстательство твое, с терпением буду ждать конца этой мучительной трагедии, этого ежедневного умирания.

Прот. В. Соколов

* * *

23/V. Повидался с вами, детки мои дорогие. Слава Богу! Как будто просветлело на душе. А теперь опять уже пошли печальные думы, не в последний ли раз я повидался с вами? Жизнь висит на волоске. Тяжело, невыносимо тяжело жить в таком положении.

Итак, ты, Боря, окончательно уже женишься; по–граждански женился, осталось по–церковному. Ну, и дай Бог получить это Божие благословение на семейную жизнь. Да утвердит оно твой брачный союз и да подаст вам мир и благопоспешение во всех ваших начинаниях и делах. Да умножит Господь плоды трудов ваших и да благоустроит потомство ваше. Да будет союз ваш не телесным, но больше всего духовным союзом, связью душ, единением мысли, чувств и желаний. Старайтесь все переживать вместе, быть искренними друг перед другом. Одним словом, живите душа в душу, сердце в сердце, живите не в себя только и не для себя только, но не забывайте окружающих вас меньших ваших братьев, требующих вашего внимания и участия. Тогда будете иметь всегдашними своими помощниками в жизни и делах своих Господа Бога и Его Пречистую Матерь и святителя Николая Чудотворца, покровительству которого вручением вам особой иконы я и вверяю вас.

Не весела будет ваша судьба. И как будто я виноват в этом. Конечно, я виноват до некоторой степени. Что делать? Простите и за это, как и вообще простите за все, что я причинил вам этой стрясшейся надо мной бедой. Все‑таки постарайтесь чем‑нибудь скрасить этот единственный день своей жизни настолько, насколько, по крайней мере, хватит ваших ресурсов. Не велики они у вас, на немногих гостей хватит вам. Не входите в долги. Лучше скромнее, но на личный счет. Нет хуже путаться с долгами, как путы они связывают человека. Я лично никогда в долгах не бывал и предпочитал всегда претерпеть скудность, недостатки в чем‑либо, чем быть богатым чужим добром. Впрочем, я не имею никаких оснований делать эти предостережения, ибо твое прошлое, Боря, безупречно в этом отношении.

Хотелось бы, ах, как хотелось взглянуть, как вы живете, что поделываете, хотелось бы пройтись по огороду, обревизовать его своим хозяйским глазом. Но об этом даже и думать не приходится, думаешь скорее о том, увидишь ли вообще свой дом и своих дорогих деток когда‑нибудь. Никогда не падал так духом, как в эти дни, потому ли, что надломились нервы, что эта напряженная в думах и чувствах жизнь стала убивать всякую бодрость в душе, или потому, что действительно чувствуется большая опасность в отношении моей жизни. Пожалуй, и то и другое. Удручающе повлияло на настроение сообщение о присуждении к смерти шуйских священников, участников тамошнего возмущения. Такой прецедент ничего хорошего не сулит. Затем образование нового церковного управления с отставкой Патриарха – тоже неблагоприятный момент. Мы тоже сопричастны старому направлению, и ясно, что за нас среди новых не найдется защитников. Скорее в лице их мы встретим себе недоброжелателей, и это, конечно, может отразиться на решении судей по нашему делу.

Есть люди и среди нас неунывающие и живущие так, как бы им ничего не грозило. Конечно, большинству из нас и действительно ничего не грозит, кроме заключения, потому что обвинения совсем не тяжки. Но я думаю, что, даже и принадлежа и к таким, я чувствовал бы себя очень дурно. Как бы то ни было, всетаки ты смертник, как здесь нас зовут, а это клеймо – тяжелое, несмываемое.

Утро все‑таки приносит некоторую бодрость духа и рождает оптимизм во взглядах. Хочется смотреть на будущее в розовые очки, хочется поверить, что все обойдется без крайней жертвы. О, если бы так и устроил Господь! Век бы славил Его богатую милость! Век бы воспевал перед престолом Его снисхождение! Всегда прославлял бы и твое заступление, святителю Николае, ибо тебе в особенности свойственно оказывать помощь в темнице сущим и избавлять от смерти напрасно осужденных.

Прот. В. Соколов

* * *

24/V. Ночь под святых Кирилла и Мефодия, отдание Пасхи. Отовсюду несется звон церковный. Везде празднуют, молятся, радуются. А ты сидишь и думаешь только одну свою думу – скоро ли придут по твою душу. Господи, какая безотрадная доля! Трудно удержаться, чтобы не просить, не молить: «Изведи из темницы душу мою, внемли гласу моления моего». Истомилось, изболелось сердце в этом мучительном ожидании. И я не знаю, если даже «мимо идет меня чаша сия»^[14], буду ли я когда‑нибудь на что‑нибудь годен. Я превращусь в болезненного инвалида. Теперь я желаю одного, чтобы меня сослали куда‑нибудь. Это невольное путешествие, оно, может быть, оживило бы меня, подняло бы мой дух, укрепило бы мои силы. А без этого все равно едва ли я буду в состоянии перенести этот тяжелый удар.

Боюсь и за вас, мои дорогие детки, боюсь, как бы и вы с горя да слез не нажили себе чего‑нибудь. Печаль для думчивого человека вещь очень опасная. Хорошо то, и это поможет вам, что у вас много забот и трудов, и все разнообразных. За ними все‑таки рассеетесь, развлечетесь. А потом, около вас люди, которые все‑таки отвлекают ваше внимание от больного места и дают передышку. Вот в этом отношении наше положение здесь – самое ужасное. Сиди день и ночь один–одинешенек. Поневоле в голове как клин вбит – одна только эта ужасная мысль о предстоящей тебе смерти и о безнадежности твоего положения. Как рад бываешь, когда кто‑нибудь в волчок (маленькое отверстие в двери для контроля начальством) спросит или скажет что‑нибудь. И это уже готов считать великим событием и счастием. А как медленно ползет здесь время! День, начинающийся в 6 часов, кажется прямо бесконечным. А ночь для меня, мало спящего, и еще длиннее. Я даже боюсь этих ночей, потому что по ночам здесь приезжают и забирают для отправления к праотцам.

Отслужил последнюю службу пасхальную. Придется ли еще петь Пасху на земле? Ты Один веси, Господи! Но если нет, то удостой меня причаститься вечной Твоей Пасхи в невечернем дне Царствия Твоего.

Прот. В. Соколов

* * *

25/V. Вот и Вознесение Господне, чудесный конец чудеснейшего начала (Воскресения). Этими чудесами стоит вся вера наша, на них она зиждется, как на своем гранитном фундаменте. Что бы ни измышляло неверие против христианства, оно всегда будет сильно и устойчиво на этом непоколебимом основании, какое дано в воскресении и вознесении Христовом. Для меня, сейчас в особенности, является отрадным и полным надежды этот праздник Вознесения Господня. Зачем Он вознесся? Иду, сказал Он, чтобы приготовить место вам. Стало быть, и мне, грешному, Ты, Господи, приготовишь местечко, хотя самое последнее местечко в Царствии Твоем. Стало быть, не безнадежна наша участь при этом переселении в ту загробную жизнь, стало быть, смерть не есть уничтожение, не есть начало нового мучительного существования, она есть начало новой, лучшей жизни, есть перемена от печали на сладость, по выражению церковной молитвы. Если бы так, то и не следует тужить о прекращении этой земной жизни, тужить о приближающейся смерти: для верующего христианина это переход в лучшую жизнь, это начало его блаженства со Христом. Эти мысли дают мне ныне великое успокоение, и я нынешнюю ночь провел много легче, чем все предшествующие. Но вот утро опять принесло расслабление духа. Несется с Москвы радостный звон. Мысленно вижу наш храм, текущую в него ленту нарядных богомольцев. Вижу наполненный храм внутри, многих чад своих, стоящих по своим излюбленным местам. И горько становится, что тебя там нет, что ты не только не можешь там служить и говорить, но даже и присутствовать в числе богомольцев. Переживания тяжелые, но когда вспомнишь, что, живя на свободе и пользуясь всеми благами ее, прежде ты совершенно не ценил их, ни во что не ставил, а принимал как должное, как обычное, то поймешь, что эти переживания вполне заслужены и для будущего очень поучительны. Вообще, это заключение заставляет невольно на многое смотреть иными, чем тогда, глазами, переоценить старые ценности и многое повысить, а иное и понизить в значении, повысить все духовное, идеальное, и понизить все материальное, чувственное, ибо первое всегда живет и действует, а второе только до известного предела.

Прот. В. Соколов

* * *

26/V. Прошло и Вознесение Господне. Какая стоит чудесная погода! Как хорошо в мире Божием даже из тюремного окна! Какое тепло, какой воздух, какое чудное голубое небо с редкими перистыми облачками! А как теперь хорошо, наверное, в поле, в лесу, у нас в огороде! Наверное, расцвела сирень. Боже мой, как рвется душа туда, в родные места! И вот среди этакой благодати ты не можешь мечтать ни о чем, кроме смерти, кроме приближающегося конца и расставания с этим прекрасным миром… Но, с другой стороны, если здесь так хорошо, если здешний мир может быть так прекрасен и привлекателен, то как несомненно еще более прекрасен и привлекателен тот невидимый небесный мир, где пребывает в славе Своей Господь со святыми небожителями! Какая там должна быть радость, какое восхищение, какое блаженство! Апостол Павел говорит по своему опыту, что и передать нельзя красоты небесного мира, что нельзя выразить того восторга, какой обнимает душу вступающих в этот мир. Если это так, а это ведь так несомненно, то что же, собственно, жалеть об этом здешнем мире, который прекрасен только изредка, да и в этой временной красоте всегда таит в себе множество всяких страданий и всякого физического и нравственного безобразия. Потому‑то и Христос говорит в Святом Евангелии: Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить^[15]. Значит, просто только малодушие наше заставляет трепетать сердце в виду этой телесной смерти. И только этот момент, этот миг исхождения души из тела, только он и труден, и страшен. А там и сейчас же покой, вечный покой, вечная радость, вечный свет, свидание с дорогими сердцу, лицезрение тех, которых здесь уже любили, которым молились, с которыми жили в общении. И больше не будет тревог, не будет предательств, происков, не будет зла, грязи всякой, мелких и крупных самолюбий, не будет ничего, что отравляет нам здесь даже минуты и самой чистой радости. Как все, теперь загадочное и таинственное, раскроется для освобожденного духа, как все сразу будет понятно, к чему стремился ум, чего желало сердце!.. Все это, безусловно, так заманчиво, так увлекательно, что действительно стоит перетерпеть этот неизбежный, все равно рано или поздно, конец жизни. И вопрос, какой конец лучше в смысле трудности: такой ли насильственный или медленный естественный. В первом случае есть даже некоторое преимущество – это насилие, эта пролитая кровь может послужить в очищение многих грехов, в оправдание многих зол перед Тем, Кто и Сам претерпел насилие и пролил кровь Свою за очищение наших грехов. Моя совесть говорит мне, что, конечно, я заслужил себе свою злую долю, но она же свидетельствует, что я честно исполнял долг свой, не желая обманывать, вводить в заблуждение людей, что я хотел не затемнять истину Христову, а прояснять ее в умах людей, что я стремился всякую пользу, а никак не вред принести Церкви Божией, что я и думать не думал повредить делу помощи голодающим, для которых всегда и охотно производил всякие сборы и пожертвования. Одним словом, пред судом своей совести я считаю себя неповинным в тех политических преступлениях, какие мне вменяются и за которые я казнюсь. А потому Ты, Господи, прими эту кровь мою в очищение грехов, которых у меня и лично, и особенно как у пастыря очень много. И если бы я знал и твердо был в этом уверен, что Ты, Господи, это временное страдание мое вменил мне хотя частию в оправдание вечное, то я не стал бы просить, не стал бы и желать изменения предстоящей участи. Вот этой твердой уверенности у меня еще не хватает. Мятежным умом своим я все колеблюсь, не лучше ли еще пожить, еще потрудиться, еще помолиться и подготовиться для вечной жизни. Дай, Боже, мне эту твердую мысль, эту непоколебимую уверенность в том, что Ты взглянешь на меня милостивым оком, простишь мне многочисленные вольные и невольные прегрешения, что Ты сочтешь меня не как преступника, не как казненного злодея, а как пострадавшего грешника, надеющегося очиститься Твоею Честною Кровию и удостоиться вечной жизни во Царствии Твоем! Дай мне перенести и встретить бестрепетно смертный час мой и с миром и благословением испустить последний вздох. Никакого зла ни на кого нет у меня в душе моей, всем и всё от души я простил, всем желаю я мира, равно и сам земно кланяюсь всем и прошу себе прощения, особенно у вас, мои дети духовные, мои дети родные, перед которыми больше всего мог быть виноватым. Дайте и вы все мир душе моей, дабы я спокойно мог сказать теперь: ныне отпущаеши, Владыко, раба Твоего с миром.

Благословение Господне на всех вас да пребывает во веки. Аминь.

Прот. В. Соколов

********

Спустя много лет произошло событие, которое все близкие отца Василия сочли за знамение попечения о них священномученика. В семье сына отца Василия, Бориса, долгое время хранился большой портрет священномученика. Когда начались новые гонения на Православную Церковь, портрет повернули лицом к стене, а обратную его сторону заклеили картиной, которая называлась «Дедушкина радость». Во время Великой Отечественной войны Борис Васильевич был призван на фронт, дома остались жена и двое детей – внуки отца Василия Соколова. Во время воздушных налетов все они укрывались в траншее неподалеку от дома. 13 ноября 1941 года они вернулись после очередного налета из траншеи и сели пить чай. Молитвами священномученика Господь внушил им намерение в случае очередного воздушного налета остаться дома. Ночью они услышали воздушную тревогу, но в укрытие не пошли. Вскоре раздался близкий грохот – бомба упала в ту самую траншею, где они обыкновенно укрывались. Их деревянный, двухэтажный дом содрогнулся, воздушной волной вдавило внутрь переднюю стену и разрушило печь. Но никто не пострадал. В момент взрыва портрет повернулся, и на детей смотрел священномученик Василий.

ИСТОЧНИКИ:

ГАРФ. Ф. А-353, оп. 4, д. 409. ЦИАМ. Ф. 203, оп. 744, д. 2612, л. 116–134. Ф. 1215, оп. 3, д. 80. Ф. 2303, д. 224. ОР РГБ. Ф. 172, к. 390. ед. хр. 12. Ф. 26, к. 18, ед. хр. 24. ЦГАМО. Ф. 5062, оп. 3, д. 102 а, д. 102 б, д. 102 в, д. 102 г. Архивы Кремля. Политбюро и Церковь. 1922—1925 гг. Новосибирск. Москва. 1997. Дамаскин (Орловский), иеромонах. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия. Книга 2. Тверь. 1996. Богословский вестник. 1895, Июль. 1900, Декабрь. 1910, Ноябрь. 1911, №№ 1, 4. Московские церковные ведомости. 1916. № 45—46. Рязанские епархиальные ведомости. 1900, № 13.

Приложение

На Архиерейском Юбилейном Соборе 2000 года прославлены в лике новомучеников и исповедников Российских ХХ века:

Священномученик Петр (Любимов)

Священномученик Иоанн (Артоболевский)

Священномученик Александр (Соколов)

Священномученик Николай (Кандауров)

Священномученики Василий (Соколов), Христофор (Надеждин) и Александр (Заозерский), преподобномученик Макарий (Телегин) и мученик Сергий (Тихомиров)

Священномученик Евстафий (Сокольский)

Священномученик Виктор (Моригеровский) и мученица Ирина (Смирнова)

Священномученик Алексий (Шаров)

Священномученик Сергий (Соловьев)

Священномученик Александр (Минервин)

Священномученик Иоанн (Алешковский)

Священномученик Василий (Надеждин)

Священномученик Феодор (Недосекин)

Священномученик Михаил (Маслов)

Священномученик Николай (Добролюбов)

Священномученик Симеон (Кульгавец)

Священномученик Николай (Горюнов)

Преподобномученик Иоасаф (Шахов)

Преподобномученик Нил (Тютюкин)

Преподобномученик Феодосий (Бобков)

Преподобномученицы Мария и Матрона (Грошевы)

Преподобномученица Анна (Макандина)

Преподобноисповедницы Афанасия (Лепешкина) и Евдокия (Бучинева)

Мученик Михаил (Новоселов)

Мученик Иоанн (Шувалов)

Мученик Алексий (Скоробогатов)

Мученик Павел (Соколов)

Мученица Надежда (Аббакумова)

В Собор новомучеников и исповедников Российских ХХ века в послесоборное время были включены

определением Святейшего Патриарха и Священного Синода от 27 декабря 2000 года:

Священномученик Константин (Пятикрестовский)

Священномученик Василий (Никитский)

Преподобномученик Евтихий (Качур)

определением Святейшего Патриарха и Священного Синода от 22 февраля 2001 года:

Священномученик Павел (Смирнов)

Священномученик Иоанн (Стрельцов)

Преподобномученица София (Селиверстова)

Преподобномученица Евдокия (Кузьминова)

Преподобномученица Наталия (Ульянова)

определением Святейшего Патриарха и Священного Синода от 17 июля 2001 года:

Священномученик Николай (Поспелов)

Священномученик Павел (Фелицын)

Священномученик Николай (Красовский)

Священномученик Василий (Горбачев)

определением Святейшего Патриарха и Священного Синода от 6 октября 2001 года:

Священномученики Сергий (Лебедев), Димитрий (Гливенко), Алексий (Смирнов) и Сергий (Цветков)

Священномученик Алексий (Лебедев)

Священномученик Василий (Коклин)

определением Святейшего Патриарха и Священного Синода от 26 декабря 2001 года:

Священномученик Леонтий (Гримальский)

Священномученик Иоанн (Покровский) и преподобномученица Анна (Корнеева)

Священномученик Сергий (Воскресенский)

Преподобномученик Владимир (Волков)

Преподобномученица Вера (Морозова)

Преподобномученица Анастасия (Бобкова)

Преподобномученица Екатерина (Черкасова)

Мученица Милица (Кувшинова)

Июнь–Август

Июня 14 (27) Священномученик Николай (Виноградов)

Составитель игумен Дамаскин (Орловский)

Священномученик Николай родился в 1871 году в селе Архангельском Звенигородского уезда Московской губернии в семье диакона Константина Виноградова. Предки Николая Константиновича Виноградова на протяжении более ста лет служили в приходе церкви Архангела Михаила села Архангельского. Его прадед, Андрей Николаевич Виноградов, происходил из семьи дьячка. В 1832 году он окончил курс Московской Духовной семинарии и в апреле 1833 года по указу святителя Филарета получил место диакона в этом храме. В семействе Андрея Николаевича и его жены Анны Яковлевны было семеро детей: четыре сына и три дочери, в их числе сын Константин, родившийся в 1846 году. Диакон Константин Виноградов скончался в 1894 году в возрасте сорока восьми лет от туберкулеза.