Текст книги "Жития новомучеников и исповедников российских ХХ века"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 91 страниц)

Обновленцы пытались отомстить епископу Нектарию и стали жаловаться на него Патриарху Тихону. Патриарх переслал жалобу владыке и благословил разобраться в происходящем. В результате 18 марта 1925 года настоятель Успенского собора протоиерей Сергий, а также все благочинные Яранского викариатства направили Патриарху Тихону рапорт о положении церковных дел в Яранском викариатстве, в котором писали: «Враг рода человеческого, нередко являющийся с целью обольстить, аще возможно, и избранных во образе Ангела светла, во образе епископа Сергия Корнеева, при его благообразной наружности и внешней доброте сердца, подкупающей ласковости и обходительности, два года обманывал верующих паствы Яранской, пася словесных овец Христовых среди болот и раскола, ереси и отступления от православия и говоря, что ведет на чистый и ароматный луг вертограда Господня. Но пасомые увидели обман своего пастуха и изгнали его вместе с его помощником, настоятелем кафедрального собора отцом Турутиным. Оставшись одни среди этого болота, верующие молили Пастыреначальника Господа послать им»пастыря добра», который бы душу свою готов был положить за вверенные ему Богом люди, а не наемника, подобного изгнанному Корнееву, который ради временных своих благ, ради собственного спокойствия, из‑за тщеславия (архиепископства ради) и шкурничества вел к гибели всю паству свою.

Бог вложил Вашему Святейшеству назначить нам епископа Нектария. Теперь мы видим, что такого первосвященника нам и подобает иметь. Он сразу исторг плевелы Сергия Корнеева. Кораблю Яранской церкви сразу дал верный курс и руль его держит крепкими руками. Правда, он горяч, но эта горячность есть ревность по Бозе, по вере, по святому делу душеспасения, что так ценно в очах Божиих, Которому ненавистна теплохладность.

Почему и просим не придавать значения жалобам на нашего епископа, унижающим авторитет нашего архипастыря».

Активная церковная деятельность православных привлекла внимание властей, и ОГПУ составило следующее заключение о происходящих событиях: «Агентурными действиями ОГПУ было установлено, что в декабре 1924 года сгруппировавшийся в церковном совете Успенского кафедрального собора города Яранска кулаческо–монархический элемент – купцы Чернышевы, Охотников, думец Стародумов и другие, называя себя примыкающими к тихоновской ориентации, грубой физической силой религиозной толпы этой же ориентации разогнав в городе Яранске так называемые обновленческие церковные советы, захватив все церкви под свое руководство, послали к бывшему Патриарху Тихону в Москву делегата Чернышева за епископом. Тихоном был послан в Яранск епископ Нектарий Трезвинский, совершенно неизвестный населению Вятской губернии.

Трезвинскому во всей работе помогал вернувшийся только что из ссылки священник Знаменский».

5 апреля 1925 года епископ Нектарий был арестован и заключен во внутреннюю тюрьму Вятского ОГПУ.

22 мая сотрудники ОГПУ допросили протоиерея Сергия и, отвечая на их вопросы, священник сказал: «С епископом Нектарием я всегда служил обедню. Точно сказать относительно его проповедей я не могу, так как проповеди говорились всегда в конце обедни, когда я был занят в алтаре. Лично я также говорил проповеди, в каждой из которых касался обновленцев и что путем погибельным они ведут; имел выражения: лучше идти постарому с Богом, чем по–новому без Бога. В проповедях своих о советской власти я никогда не говорил».

На следующий день сотрудники ОГПУ произвели в доме священника обыск.

Видя, что дело, начавшееся арестом епископа Нектария, идет, при поддержке властей, к захвату собора обновленцами и аресту всех сопротивляющихся этому, отец Сергий решил ехать в Москву.

26 мая был допрошен в качестве свидетеля один из священников Успенского собора, Милославский, который, отвечая на вопросы следователя, сказал: «Вместе с епископом Нектарием в Советск приезжал и протоиерей Сергий Знаменский. Но служил он только в одной Спасской церкви и ограничился двумя проповедями за всенощной и за обедней на тему»Разбор обновленческого течения», в которых указывал на неканоничность образования ВЦУ, на неканоничность Собора 1923 года, безблагодатность обновленческого священства (но что он под этим подразумевал, я не знаю) и призывал верующих отклониться от обновленческого течения, как церковной организации, не дающей верующим спасения.

Я лично читал его послужной список, в котором значится, что в империалистическую войну Знаменский был продолжительное время добровольцем – полковым священником на передовых позициях в боях, за что был представлен корпусным офицерством к награде и был награжден двумя»Аннами»и бриллиантовым крестом, который был надет на Знаменского собственноручно бывшим императором Николаем. Отношение Знаменского к советской власти и существующему строю было отрицательное, а на одном богослужении за всенощной в проповеди Знаменский открыто публично закончил проповедь словами:«лучше при старом строе, но с Богом, чем при новом, но без Бога»».

Окончив допрос, следователь вручил священнику повестку на вызов для допроса протоиерея Сергия Знаменского и просил передать ему. Перед отъездом в Москву отец Сергий зашел в дом к священнику Милославскому попрощаться, и тот хотел передать ему повестку, но отец Сергий не взял ее. От Милославского он сразу же пошел на вокзал и в тот же день уехал в Москву, решив найти священническое место в другой епархии.

В Москве он узнал, что только епископа Серафима (Звездинского) можно застать в Дмитрове. В Дмитровском районе, однако, не оказалось свободной священнической вакансии, и отец Сергий уехал в Нижний Новгород, затем в Арзамас, а оттуда отправился пешком в Саровскую обитель помолиться преподобному Серафиму. В Сарове он прожил больше недели, усердно прося преподобного о помощи. Из Сарова он выехал во Владимир, оттуда в Муром, и здесь ему сообщили, что вскоре освободится место священника, о чем его известят. Отец Сергий уехал в Москву и вскоре получил телеграмму, что место освободилось. Выехав в Муром, он прибыл туда в тот день, когда там развернулась многолюдная ярмарка.

Обо всем происшедшем с ним на ярмарке отец Сергий писал впоследствии супруге Марии: «Господь послал для меня новое испытание… В Муроме 25 июня старого стиля, в день Петра и Февронии, Муромских чудотворцев (я в этот день служил в соборе и у раки святых молился о благополучном исходе твоей болезни), я задержан, арестован и заключен в Муромскую тюрьму, где просидел недолго, этапом через Московскую Таганскую переправлен во Владимир. Теперь сижу здесь. Через два дня будет две недели (9 июля), как я за решеткой… Видно, Господу не угодно пока, чтобы мы устроились так, как было хотели… Заключенные со мною, которые убедились из моих слов в моей невиновности, говорят, что это – судьба, злой рок. Долго сам я даже недоумевал, как мог очутиться в таком положении, но священники и архиереи, находящиеся в тюрьме, видят в этом верх испытания, которым Господь испытует мою веру и любовь. Этим они меня успокоили… Перенесем оба, что еще суждено, стоически, и верь, что после этого на нашем небосклоне туч и гроз не будет! Только слушай же спокойно, как Господь меня испытует.

25 июня я пошел прогуляться по Мурому, чтобы посмотреть этот город, и между прочим направился в район ярмарки поинтересоваться, думая, что она нечто вроде Нижегородской. Было очень душно, а ты знаешь, какой я потливый; посему шел, обтираясь и обмахиваясь платком. Зная, что на ярмарках оперируют искусно карманники, я вынул из кармана свое портмоне и нес его в руках. Неоднократно мне навстречу попадали одни и те же лица (район ярмарки очень невелик). Между прочим раз 7—8 встречал какую‑то маленькую (от горшка два вершка) девчонку. На это я не обращал никакого внимания, но когда она подозвала к себе какого‑то мальчишку и указала на меня, это меня заинтересовало. Я стал следить за мальчишкой. Он шел впереди, а я сзади. Когда, идя за ним, я таким образом очутился в самой гуще ярмарки—у карусели, то, сочтя неудобным для себя тут быть, повернул обратно. Мальчишка тогда догоняет меня и спрашивает:«Что тебе надо?» – «Дам деньги, куплю и сделаю, что мне надо, без тебя», – сказал я и, подумав, что тут афера карманников, поспешно удалился от него на другую сторону, даже вне района ярмарки, куда не достигал и свет электричества. Здесь вышеупомянутая девочка опять прошла мимо меня. Все это время ни я ей, ни она мне ничего не говорили. Но вдруг в этот самый момент меня приглашают в ярмарочное отделение милиции и составляют протокол о покушении на изнасилование малолетней (?!). Потом редакция исправляется:«приглашение девочки с неизвестной целью»…

Народу набежала масса. Кто‑то нарядился в мою рясу, когда производился личный обыск, и стал благословлять народ, другой… дергает меня за волосы, смеясь над»гривой», третий допускал циничные, нецензурные замечания по моему адресу… В результате всего я уже почти две недели сижу в тюрьме. В Муроме я потребовал очной ставки с этой девочкой. Она была устроена. Вот вопросы ей и ее ответы.

– Приглашал ли вас гражданин Знаменский и что говорил?

– Ничего он не говорил, а махал кошельком и рукой.

– Почему вы думаете, что эти его действия не произвольны, а относились к вам?

–Он проходил мимо меня не раз.

– Преследовал ли вас Знаменский?

– Не знаю, но он ходил около меня с час.

Вот и весь допрос. Где же тут покушение на изнасилование, развращение или даже просто приглашение для неизвестных целей?! Вот мальчишка (ее брат, оказывается) говорил, что я его призывал и давал ему денег, чтобы он что‑то сделал. А что? – не объясняет…

Лично за себя успокоился, благодарю Бога, что смиряет мою гордость. Я вижу, что Промысел Божий привел меня во Владимирскую тюрьму не напрасно… заключением в тюрьму из‑за девочки Господь смиряет мою гордыню, чтобы я не гордился тюрьмой как местом страданий за Церковь, что было прежде…»

Во время этапа из Муромской тюрьмы во Владимирскую отцу Сергию встретились две женщины, которые хорошо знали эту девочку и охарактеризовали ее как крайне развращенную.

31 августа следствие по делу о развращении девочки было прекращено, и затем продолжено дело, начатое еще в Вятке, куда протоиерей Сергий был отправлен вскоре этапным порядком, прибыв в тюрьму при Вятском ОГПУ 21 сентября 1925 года. В тот же день священник был вызван на допрос и собственноручно написал свои показания: «Я знаю, в чем меня обвиняют, а посему даю такие показания:

119 статья УК, которая мне инкриминируется, гласит:«Использование предрассудков масс с целью свержения рабоче–крестьянской власти или для возбуждения к сопротивлению ее законам и постановлениям». Какое тяжелое обвинение: свержение власти! противление ее законам! да еще даже возбуждение масс ко всему этому! Я не буду увеличивать и удлинять свои показания богословско–философскими рассуждениями о недопустимости всего этого со стороны священника, как проповедника диаметрально противоположного всему этому, не буду скреплять своих рассуждений ссылками на цитаты Священного Писания, вроде:«нет власти, которая была бы не от Бога», и потом:«необходимо повиноваться всякой власти, не только благой, но и злой»и»воздавать всем должная: кому честь, кому страх, кому подать». Не буду потому, что все это по естественному к обвиняемому недоверию не достигнет цели и лишь, может быть, вызовет у человека неверующего ироническую улыбку, чему я не желаю подвергать свое религиозное credo. Умолчу и о том, что обвинение во всем этом кого бы то ни было в настоящее время уже не современно. Власть, готовящаяся к 10–летнему юбилею и признанная всеми державами, уже настолько окрепла и заслужила симпатии народа, что говорить о какой‑либо контрреволюции, и тем более церковной (об этом не раз печаталось в газетах), не приходится. Приступим прямо к разбору тех конкретностей, что мне приписывают как обвинение по 119 статье УК.

Первое. Будто бы в одной из проповедей я сказал:«Лучше со старым строем, но с Богом, нежели с новым, но без Бога». – Этого я не говорил. А раз не говорил, то таким кратким заявлением можно бы и ограничиться, берущий на себя этот труд должен о речах давать стенографический отчет, а не выхватывать фразы в неточной редакции. Но я догадываюсь, о какой моей проповеди идет речь, припоминаю ее содержание, помню даже и то, что в числе слушателей я заметил одного, который (потом мне сказали, что это обновленческий псаломщик) записывал мои слова, на которого я во время своей речи устремлял свой взор и ближе к которому пододвигал аналой, дабы он, пришедший, видимо, с целью передать мою речь своим попам–обновленцам, ее не исказил (а он все же исказил!). Эту речь я говорил в Спасской церкви города Советска. Там начинало развиваться обновленчество. Приезжал даже обновленческий епископ Филарет, которого я называл в проповеди»дядя Филарет». Но его православные изгнали, пастырей своих заставили принести покаяние и, присоединившись к православному Яранскому епископу Нектарию, пригласили его и меня служить в городе Советске. И вот за богослужением в Спасской церкви я по распоряжению епископа должен был в проповеди разъяснить разницу между православием и обновленчеством. Делал я это, проводя параллели между тем и другим, указывая на то, что Христос основал Новый Завет, когда все было исполнено из Ветхого; я спрашивал:«А исполнили ли мы Новый Завет, захотев какого‑то новейшего?«Остановившись же на одной из статей журнала»Христианин», в которой отрицается (или, по крайней мере, имеется к этому тенденция) Божество Христа, я говорил:«Лучше идти старым путем, но с Богом, нежели новым – обновленческим, но без Бога». Вот в подлинной редакции приписываемая мне фраза. Но возьмем ее даже в той редакции, в которой цитирует ее мой неведомый обвинитель. К его неудовольствию, даже и в этой редакции она не может завинить человека, если взять ее в контексте речи. Если бы он был человек интеллектуально развитый, то не вырывал бы отдельной фразы, а улавливал бы смысл. Ведь строй может быть всякий: государственный, общественный, семейный, церковный. Об этом последнем у меня и была речь. Всякий, я уверен, мою речь так и понял. Думается, что и сообщивший о ней понять иначе не мог, а если доносит иначе, то явно со злостной целью. А раз моя речь носила характер чисто церковный и касалась вопроса спорного между нами, церковниками,«pro sua domo»^[43], то ни обновленцы в силу 13–й статьи конституции не имеют права указывать, что говорить и что не говорить, чтобы этим не вмешаться в дела другой религиозной общины, ни советская власть не станет вопреки декрету от 20.01.1918 года входить во взаимоотношения группы верующих. Ибо, если бы последняя это допустила, то сие было бы нарушением инструкций НКЮ и НКВД от 19.06.1923 года, запрещающих»административным вмешательством поддерживать какой‑либо культ в ущерб другому». Посему вышеуказанная моя проповедь, из которой кто‑то сделал перефразированное извлечение, обвинением для меня быть не может, и в произнесении таковой проповеди я не считаю себя виновным.

Второе. Что касается другой проповеди, которую я говорил в городе Яранске 8 марта перед крестным ходом, то и она не должна служить мне обвинением. Проповедь была вероучительная. А вероучительные проповеди постановлением ВЦИК 13.04.1921 года не запрещаются, а, наоборот, по циркуляру НКЮ 3.01.1919 года было бы незаконно преследовать за них, так как циркуляром НКЮ 19.06.1923 года бороться с религиозной пропагандой надо не репрессиями, а другими указанными мерами. Перед крестным ходом 8 марта я говорил проповедь об историческом происхождении крестных ходов, об их значении, а закончил приблизительно так:«Говорят, христианство отжило, умерло, а я вижу вас в таком количестве собравшихся – и мужчин и женщин, и старых и молодых, и образованных и простецов – и радуюсь пастырским сердцем. Возьмем же священные хоругви, эти наши знамена, изнесем их на стогны града. Крестный ход есть смотр религиозным силам. Пусть неверующие видят силу, мощь христианства, которое не умерло, но живет». Может ли тут быть речь о каком‑то антисоветском натравливании?! Здесь не только нельзя говорить о том, о чем гласит 119–я статья УК, но даже и о пропаганде, за которую по 69–й статье УК наказываются нарушители 119–й статьи. Если и может быть речь о какой пропаганде, то чисто церковной, религиозной, а таковая по конституции РСФСР допускается наравне с антирелигиозной.

Рассматривая эти две свои проповеди под этим же углом или через эту же призму, а также и по толкованию 119–й статьи УК профессором П. В. Гидуляновым в его статье, помещенной в № 1—2 журнала»Революция и Церковь»за 1924 год, я никак не могу признать себя виновным перед гражданским законом.

Теперь в заключение всего остается сказать несколько слов о причине, побудившей меня выехать из Яранска, так как это разъяснит, от кого и от чего я скрываюсь.

В город Яранск прибыл обновленческий поп Турутин, ранее бывший настоятелем собора, но прихожанами изгнанный. Он начал по своем приезде оттягивать собор. Епископ Нектарий был в это время как раз арестован, а предстояла борьба, которая всей тяжестью ложилась на мои плечи, и я, таким образом, находился между молотом и наковальней, между Сциллой и Харибдой, между двумя огнями. Долг пастыря и прихожане требовали одно, долг семьянина – другое. Религиозная община заставляла защищать и бороться, жена умоляла удалиться от этой борьбы. Уже по опыту зная, на какие низости способны обновленцы, я согласился с супругой и выехал из Яранска, во–первых, чтобы отдохнуть, что еще в феврале месяце мне было предписано московскими врачами, а во–вторых, найти себе новое место служения, где бы не пришлось вести борьбу с обновленцами.

Что же касается того, что я скрылся, то это и правда и неправда.

Правда: я скрылся (но не здесь и не перед советской властью мне каяться) от дела Божия: увидал волка грядуща и, как наемник, убежал, оставив стадо на расхищение. Что же касается скрывательства от гражданской власти, то с одной стороны официально этого нельзя сказать: я никем не был обязываем к явке в ГПУ.

Правда, когда у меня уже был куплен на городской станции билет в Москву и когда я уезжал, зашел к священнику Милославскому, то он показал мне повестку ГПУ, но я от него ее не принял, сказав ему:«Ты не милиционер, не курьер и не агент». В этом я виноват, признаюсь, и прошу два с половиной месяца, что я нахожусь под стражей, зачесть достаточным к сему наказанием, ибо этот мой поступок законом не предусмотрен, а если его рассматривать как побег из‑под стражи (и то из‑под стражи!) без взлома замков и насилия охране, то карается четырнадцатидневным арестом.

У меня дома в настоящее время жена без гроша денег, без куска хлеба с родившейся без меня дочерью. Прошу пожалеть бедного ребенка, который требует покоя и лучшего питания матери, войти в положение несчастного отца, еще не видавшего своей дочери, и освободить меня в возможно скором времени, дабы скорее мог добыть хлеба обездоленной семье».

5 октября 1925 года протоиерей Сергий из Вятской тюрьмы при ОГПУ был переведен в Вятскую городскую тюрьму. 6 октября следствие по его делу было закончено, и следователь ОГПУ вынес следующее заключение: «Считая предъявленное обвинение гражданину Знаменскому доказанным, следственное дело законченным и преступные действия его умышленными, за что он уже был сурово наказан, полагаю: данное следственное дело представить на внесудебное рассмотрение Особого Совещания Коллегии ОГПУ с предложением гражданина Знаменского Сергея Ивановича из пределов Вятской губернии изолировать и лишить его возможности антисоветской деятельности как неисправимого».

Затем дело было переслано в Москву на рассмотрение 6–го отделения секретного отдела ОГПУ. Секретарь отделения порекомендовал отправить священника на два года в концлагерь.

26 марта 1926 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило протоиерея Сергия к двум годам заключения. С открытием навигации на Белом море он был отправлен в Соловецкий концлагерь. По окончании в 1927 году срока заключения он был направлен в Екатеринбург под надзор ОГПУ. Вскоре священник был снова арестован и приговорен к трем годам ссылки в Узбекистан.

Вернувшись из ссылки, протоиерей Сергий стал служить в храме мучеников Флора и Лавра в городе Кашире Московской области.

В 1937 году власти арестовали священника, обвинив его в хулиганстве. Но обвинение было настолько нелепым, что суд вынужден был его оправдать. Однако 17 ноября 1937 года власти снова арестовали его. На допросах священник виновным себя не признал.

– Дайте правдивые показания о вашем отношении к советской власти, – потребовал следователь.

– После совершения Октябрьской революции я долгое время считал эту революцию за крамолу, бунтарство и делом временным, – ответил протоиерей Сергий.

– Вы точнее скажите о своем отношении к советской власти, – сказал следователь.

– А точнее могу сказать, что враждебное.

–Будучи враждебным человеком к советской власти, где вы проявляли активные действия против нее?

– Я открытых враждебных действий против советской власти не проявлял.

На этом допрос был закончен. 25 ноября тройка НКВД приговорила отца Сергия к расстрелу. Протоиерей Сергий Знаменский был расстрелян 27 ноября 1937 года и погребен в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.

ИСТОЧНИКИ:

ГАРФ. Ф. 10035, д. 19395.

Архив УФСБ РФ по Ульяновской обл. Арх. № П-7255.

Архив УФСБ РФ по Кировской обл. Арх. № СУ-3930.

За Христа пострадавшие. Гонения на Русскую Православную Церковь.

1917–1956. Кн. 1. М., 1997. С. 462–463.

Дамаскин (Орловский), игумен. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Кн. 6. Тверь, 2002. С. 342–362.

Ноября 14 (27) Священномученики Николай (Виноградов), Димитрий (Лебедев) и мученик Гавриил (Безфамильный)

Составитель игумен Дамаскин (Орловский)

Во время гонений 1937 года власти часто арестовывали всех членов причта, после чего опустевшие храмы разрушали. 21 октября 1937 года были арестованы настоятель Вознесенского храма в селе Теряева Слобода Волоколамского района Московской области протоиерей Николай Виноградов, диакон храма Петр Смирнов и вместе с ними мирянин Гавриил Безфамильный, а также настоятель церкви Введения во храм Пресвятой Богородицы в соседнем селе Спирово протоиерей Димитрий Лебедев.

Священномученик Николай родился 21 апреля 1876 года в городе Дмитрове Московской губернии в семье диакона Иоанна Виноградова. В 1901 году он окончил Московскую Духовную академию. Женился на Екатерине Павловне Соколовой и был рукоположен в сан священника.

В 1914 году отец Николай был удостоен степени магистра богословия. В это время он был настоятелем храма Московского Александровского института, а также законоучителем в этом инсституте. В 1918 году его перевели на должность настоятеля церкви святителя Николая на Пупышах.

В 1920 году отец Николай был возведен в сан протоиерея. В 1924 году митрополит Петр (Полянский) назначил его благочинным 1 отдела Замоскворецкого сорока, а с 8 сентября 1927 года он был назначен благочинным и 3 отдела того же сорока. В том же году награжден митрой.

В 1929 году протоиерея Николая назначили настоятелем храма святых мучеников Флора и Лавра на Зацепе. В конце двадцатых годов власти склонили протоиерея Николая к сотрудничеству, он дал согласие, но исполнить то, что от него требовало ОГПУ, из нравственных соображений не смог. 1 января 1933 года он был арестован вместе с другими членами причта и некоторыми из членов церковной двадцатки и заключен в Бутырскую тюрьму.

На следующий день после ареста следователь допросил священника. Отвечая на вопросы следователя, он сказал, что действительно рассказывал анекдот о 15–летии Октябрьской революции, – это был случай, который он увидел на улице. Он сказал также, что рассказывал и другие анекдоты, в которых «высмеивалась личность Сталина». Что касается «произнесенных мною проповедей за церковными службами, то они антисоветского характера и критики существующего строя не носили».

19 февраля следствие было закончено. Священники обвинялись в том, что «являлись участниками контрреволюционной группировки церковников при церкви так называемых Флора и Лавра. Основное содержание контрреволюционной деятельности обвиняемых заключалось в систематической антисоветской агитации пораженческого и антиколхозного характера и в устройстве нелегальных антисоветских собраний по квартирам участников группировки».

15 марта 1933 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило протоиерея Николая к трем годам ссылки, которую он отбывал в городе Каргополе Архангельской области. 2 января 1936 года отец Николай был освобожден и 21 января направлен служить в Вознесенский храм в селе Теряева Слобода Московской области.

21 октября 1937 года протоиерей Николай был арестован и заключен в тюрьму в Волоколамске. Его обвинили в том, что он благословил прихожанина Вознесенского храма Гавриила Безфамильного продать помянники для записи имен живых и почивших. Его также обвинили в том, что он, придя в сельсовет, в присутствии секретаря сельсовета говорил о конституции, о выборах в Верховный Совет и о религии. На следствии протоиерей Николай ответил, что если он и говорил на эту тему, то только в том духе и смысле, который следует из документов заместителя Местоблюстителя митрополита Сергия и который нашел свое выражение в молитве о властях предержащих на великой ектении, когда Церковь молится «О державе Российской и о властех ее», и на сугубой ектении «О державе Российской и о властех ее, да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте».

– Вы, проживая в Теряевой Слободе, вели среди населения антисоветские и контрреволюционные разговоры. Дайте ваши показания: где и какие именно?

– Никаких антисоветских и контрреволюционных разговоров я нигде не вел.

– Вам зачитывается ряд свидетельских показаний о том, что вы вели антисоветские разговоры. Подтверждаете вы это?

– Зачитанные мне свидетельские показания я отрицаю, за исключением того, что мы совершили крестный ход в церковной ограде без разрешения сельсовета.

Священномученик Димитрий родился в 1871 году в селе Спирово Волоколамского уезда Московской губернии в семье священника Александра Лебедева. В 1892 году Дмитрий Александрович окончил Московскую Духовную академию и был рукоположен в сан священника. Он служил в церкви Введения во храм Пресвятой Богородицы в селе Спирово, известной своей скульптурной иконой святителя Николая Чудотворца и крестными ходами с этой иконой. Отец Димитрий всю жизнь прослужил в этом храме. Был возведен в сан протоиерея.

Во время гонений от безбожных властей священник был арестован и по обвинению в антисоветской агитации выслан на три года в Казахстан. Когда он вернулся в село, власти потребовали от него уплатить налоги и выполнить задание по сельскохозяйственным заготовкам. Отец Димитрий этого сделать не смог, был выселен из дома, и все его имущество было конфисковано. 21 октября 1937 года отец Димитрий был снова арестован.

– Следствию известно, что вы в церкви в Спирово говорили проповедь, в которой призывали верующих держать связь с церковью и помогать ей. Следствие настаивает на даче вами правильных показаний, – потребовал следователь.

–Моя проповедь была посвящена теме Первого Вселенского Собора в Никее… В заключение проповеди я сказал, чтобы верующие держали связь с церковью и боролись с заблудшими, – ответил священник.

– Кого вы называете заблудшими? – спросил следователь.

– Заблудшие это те, кто не признает православной веры, – ответил священник.

На допросах отец Димитрий виновным себя не признал.

Мученик Гавриил (Гавриил Гавриилович Безфамильный) родился в 1880 году в Москве. Окончил школу и затем работал водопроводчиком и прислуживал в храме. В 1924 году Гавриил Гавриилович переехал в село Ярополец Волоколамского района. 21 октября 1937 года власти арестовали его по обвинению в антисоветской и контрреволюционной агитации; он виновным себя не признал, сказав лишь, что действительно продал два помянника верующим.

23 ноября 1937 года тройка НКВД приговорила священников Николая и Димитрия и мирянина Гавриила к расстрелу. 27 ноября 1937 года протоиерей Николай Виноградов, протоиерей Димитрий Лебедев и мирянин Гавриил Безфамильный были расстреляны и погребены в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.

ИСТОЧНИКИ:

ГАРФ. Ф. 10035, д. 20776.

ЦА ФСБ РФ. Арх. № Р-35331.

АМП. Послужной список.

Дамаскин (Орловский), игумен. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Кн. 6. Тверь, 2002. С. 337—341.

Ноября 14 (27) Священномученик Александр (Быков)

Составитель игумен Дамаскин (Орловский)

Священномученик Александр родился 8 августа 1881 года в селе Кельи Волоколамского уезда Московской губернии в семье торговца Иакова Быкова. Окончив земскую школу, Александр стал помогать отцу в торговле, а недостаток образования восполнил со временем самообразованием. Он женился на девице Марии, впоследствии у них родилось десять детей.

В 1908 году Александр Яковлевич с семьей поселился в Москве и стал самостоятельным владельцем цветочного магазина и теплиц, где разводил множество сортов цветов. Сразу же после того, как произошла Февральская революция, он оставил торговлю и все с нею связанное имущество и 1 октября 1917 года поступил псаломщиком в церковь села Щеглятьево Московской губернии.

23 сентября 1921 года Александр Яковлевич был рукоположен в сан диакона. С 1923 по 1926 год он служил в Москве в храме на Большой Дмитровке. С 10 февраля 1926 года он был назначен служить в Введенскую церковь в селе Хранево Волоколамского района. 18 июня 1930 года епископ Воскресенский Иоанн (Васильевский) рукоположил его во священника к Знаменской церкви в селе Судниково Лотошинского района. 1 января 1931 года отец Александр был вновь определен к Введенской церкви села Хранево, в которой прослужил до дня ареста.

29 октября 1937 года был допрошен в качестве свидетеля председатель колхоза, и он показал: «Мне известны следующие факты антисоветской деятельности, которая проводилась и проводится Александром Яковлевичем Быковым. В июне 1937 года в колхозной кузнице колхоза»Заря», когда поп Быков пришел сделать кузнецу заказ, чтобы ему изготовили тележку, он заявил, что»колхозники сейчас сами еле ходят, так как их лошади заняты на выполнении государственных обязательств, и я решил купить свою лошадь и объехать весь приход».