Текст книги "Жития новомучеников и исповедников российских ХХ века"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 91 страниц)

За окном в это время шел снег, белым покрывалом устилая землю. Председатель сельсовета Языков стал притворно успокаивать сына священника:

– Коль, мы его скоро отпустим, скоро привезем.

– Я знаю вас, знаю, как вы его привезете. Никогда вы его не отпустите.

Дарья и Параскева вышли на крыльцо. Отца Назария посадили в машину и увезли. Молча смотрели женщины вслед уходящей машине. Николай не вышел из дома, а сел на кровать и горько заплакал. Долго он после этого дня горевал, вставал на венский диванчик у стены, над которым висела фотография отца, где он был изображен с сыном–младенцем на руках, и, подолгу глядя на отца, плакал.

Отца Назария в селе все любили, и эта любовь к священнику перешла на его сына. Прихожане, когда увидят его, то обязательно скажут: «Ой, это Коля, сын отца Назария». Господь с детства окружил его хорошими людьми, и он не пережил того, что пережили многие другие дети и родственники расстрелянных священников, от которых требовали, чтобы они отреклись или от отца, или от мужа. «Благодарю Бога за то, – вспоминал Николай, – что избавил меня от такого позора. За всю мою жизнь, какие бы ни приходилось мне заполнять анкеты или писать биографию, нигде и ни перед кем я не отказывался от отца и свое происхождение не скрывал, но писал как есть».

Следователь на допросе спросил отца Назария:

– Вы знакомы с Царапкиным и Колоколовым?

– Да, я хорошо знаком. Взаимоотношения у меня с ними очень хорошие, ссоры и вражды я с ними никогда не имел.

– Следствие располагает данными о том, что вы среди населения вели активную антисоветскую контрреволюционную агитацию против советской власти. Признаете это?

– Я антисоветской контрреволюционной агитации среди населения не вел и в этом себя виновным не признаю.

Мученик Петр родился 10 декабря 1883 года в деревне Бобошино Московской губернии в семье сапожника Сергея Царапкина. Окончил церковноприходскую школу. Переехав в Москву, освоил профессию ретушера и работал в фотографических мастерских. Но главное, чему он посвящал все свободное время, было церковное пение. Он пел в хоре Данилова монастыря и во многих московских церквях. После революции 1917 года Петр Сергеевич устроился работать на завод «Искра», одновременно оставаясь регентом и организатором хоров в московских храмах. В 1933 году за принадлежность к Русской Православной Церкви власти сочли его социально опасным элементом и выслали из Москвы. С этого времени он стал псаломщиком в храмах Московской области.

В марте 1937 года Патриархия направила его псаломщиком в храм великомученицы Параскевы в село Туголес. 27 ноября 1937 года Петр Сергеевич был арестован. На допросах он виновным себя не признал.

5 декабря 1937 года тройка НКВД приговорила протоиерея Георгия и протоиерея Назария к расстрелу, а псаломщика Петра Царапкина – к десяти годам заключения в исправительно–трудовом лагере, где он и скончался.

Протоиерей Георгий Колоколов был расстрелян 9 декабря, а протоиерей Назарий Грибков 11 декабря 1937 года на полигоне Бутово под Москвой, оба погребены в безвестных общих могилах.

ИСТОЧНИКИ:

ГАРФ. Ф. 10035, д. 8357, д. П-58379.

АМП. Послужной список.

Дамаскин (Орловский), игумен. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Кн. 6. Тверь, 2002. С. 400—417.

Ноября 26 (9 декабря) Священномученик Иоанн (Виноградов)

Составитель игумен Дамаскин (Орловский)

Священномученик Иоанн родился 5 января 1879 года в селе Преображенском Серпуховского уезда Московской губернии в семье псаломщика Павла Виноградова. В 1901 году Иван Павлович окончил Московскую Духовную семинарию и был назначен законоучителем и учителем церковнославянского языка в Спасо–Наливковскую церковноприходскую школу города Москвы. В 1903 году Иван Павлович женился на Марии Федоровне Чертковой и в этом же году был рукоположен во диакона ко храму московского Никитского женского монастыря. В 1905 году он был рукоположен в сан священника и направлен служить в церковь, находившуюся на монастырском хуторе.

Кроме служения в храме отец Иоанн нес и другие церковные послушания. С 1905 по 1917 год он был заведующим и законоучителем Серафимовской церковноприходской школы, с 1910 по 1918 год – законоучителем Пучковского земского училища, с 1911 по 1915 год – председателем Серафимовского Братства трезвости и заведующим народным домом и библиотекой при нем на фабрике братьев Крестовниковых, в 1914—1916 годах – попечителем семейств запасных и председателем комитета о беженцах при той же фабрике. В те же годы он состоял членом Московского уездного отделения епархиального училищного совета.

В 1914 году отец Иоанн тяжело заболел, что потребовало ухода за ним. Духовной дочери, ухаживавшей за ним во время болезни, отец Иоанн написал: «Возлюбленной во Христе Паше Филатовой на молитвенную память от духовного отца и молитвенника. Благодарю за истинно христианский уход во время болезни ноги грешного иерея Иоанна Виноградова. Молись, трудись и терпи, и войдешь в чертоги твоего возлюбленного Жениха, Господа Иисуса Христа». В 1919 году священник тяжело заболел сыпным тифом и был помещен в больницу при фабрике братьев Крестовниковых. Хотя он и выздоровел, но болезнь впоследствии давала о себе знать слабостью сердца и расширением вен на ногах.

В 1919 году отец Иоанн был награжден наперсным крестом, а в 1921 году возведен в сан протоиерея. В 1922 году протоиерей Иоанн был назначен настоятелем Никольской церкви села Чашниково Московского уезда. С 1922 по 1924 год он состоял членом благочиннического совета, а с 1924 года – благочинным 3–го округа Московского уезда и членом Московского епархиального совета при Святейшем Патриархе Тихоне.

Все усиливающиеся гонения приводили священника к мысли о неизбежности ареста и страданий, и отец Иоанн в декабре 1927 года заранее написал и носил при себе записку, которую бы нашли в случае ареста и смерти на этапе: «Адрес мой и местожительство: Савеловская ж. д., станция Хлебниково, село Павельцово. Протоиерей Иван Павлович Виноградов. 48 лет. Довести до сведения родных, если в пути что случится трагическое».

25 февраля 1930 года в связи с деятельностью отца Иоанна как благочинного власти арестовали его, обвинив в том, что он «организовал вокруг себя окрестное духовенство, собирал нелегальные совещания у себя на квартире, на которых инструктировал духовенство в его антисоветской деятельности».

На допросах отец Иоанн не согласился с лжесвидетельствами о себе и сказал: «Предъявленное мне обвинение в антисоветской агитации считаю результатом оговора лиц, недоброжелательно по отношению ко мне настроенных. Заявляю: никогда и нигде против советской власти не говорил. Все читаемые мною проповеди носят исключительно религиозный характер, и ничего антисоветского в них нет. С прихожанами имею общение только церковного характера».

22 марта 1930 года тройка ОГПУ приговорила отца Иоанна к трем годам ссылки в Архангельск.

По возвращении в 1934 году отца Иоанна из ссылки епископ Орехово–Зуевский, викарий Московской епархии Иоанн (Широков) назначил его настоятелем Никольского храма в селе Вышелец. В том же году протоиерей Иоанн был награжден митрой.

Отец Иоанн был человеком необыкновенной кротости и смирения, никогда не повышал голоса, но со своими детьми бывал строг в тех случаях, когда они этого заслуживали, когда шалости обращались в проступки. В обращении с прихожанами он был бессребреником и принципиально не брал денег за требы. Люди помогали ему кто чем мог, чаще всего продуктами, так как сами были бедны и деньги мало у кого в то время были.

Однажды его позвали к умирающему довольно далеко от села, где жил священник. За ним прислали лошадей, и он поехал. Исповедал и причастил умиравшего, но обратно ехать на лошадях отказался: «Завтра лошади вам самим в хозяйстве будут нужны, а я домой потихоньку пешком дойду».

Время было уже вечернее, дорога шла густым старым лесом. Вечер быстро перешел в ночь, и в лесу стало непроглядно темно. Пока светила луна, он еще как‑то различал, куда идти, но когда луна скрылась, дороги не стало видно, и отец Иоанн заблудился. Долго он ходил, высматривая, не мелькнут ли между деревьев крыши деревенских домов или купол храма. Но сколько ни шел, сколько ни высматривал – ничего не было видно, а чем дальше, тем становилось все холоднее. Устав, отец Иоанн присел отдохнуть и увидел, что рядом, совсем недалеко от него, сидит на пне старец, весь в белом. Старец спросил его:

– Ты что ищешь, отче?

– Ищу свой храм, дом свой ищу. Заблудился я, отец.

– Что же ты ищешь, вон – прямо перед тобой твоя церковь‑то.

Глянул отец Иоанн, присмотрелся, и действительно, он недалеко был от храма. Хотел он поблагодарить старца, оглянулся, но того уже не было. Придя домой, он первым делом отслужил благодарственный молебен святителю Николаю, в честь которого был освящен храм.

27 ноября 1937 года власти вновь арестовали священника и заключили в Бутырскую тюрьму в Москве. Отец Иоанн был обвинен в проведении подрывной антисоветской деятельности, выражавшейся в том, что он высказывался вслух о незаконности своей ссылки в 1930 году и говорил, что по воле большевиков многие люди страдают в лагерях безвинно. Кроме того, священника обвинили в том, что он с целью подрыва колхозного строя устраивал торжественные церковные службы и затягивал их дольше обычного времени, что будто бы привело к массовым невыходам на работу крестьян.

Протоиерей Иоанн категорически отверг все возводимые на него обвинения.

– Дайте показания о вашей церковной деятельности, – потребовал следователь.

– Моя церковная деятельность началась с 1903 года, сначала диаконом, затем священником и продолжается по настоящее время, – ответил священник.

– Какие вы имеете награды и поощрения за церковную деятельность?

– Я награжден Священным Синодом наперсным крестом, саном протоиерея и митрой.

– Вы обвиняетесь в антисоветской деятельности, признаете ли вы себя виновным?

– Антисоветской деятельностью я не занимался, виновным себя в предъявленном мне обвинении не признаю.

На этом допросы были закончены. 5 декабря 1937 года тройка НКВД приговорила священника к расстрелу. Протоиерей Иоанн Виноградов был расстрелян 9 декабря 1937 года и погребен в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.

После ареста священника его супруга Мария Федоровна всю себя посвятила духовной и церковной жизни. Все мирское ее перестало интересовать, из дома она ходила лишь в церковь. Дочь ее работала в сельсовете, и поэтому им выделили небольшую хибарку, в которой жили Мария Федоровна и ее дочь Антонина с сыном. Мария Федоровна ходила в храм в селе Виноградово и пела там на клиросе. Жила она в чуланчике, выгороженном из веранды. Она ни с кем не разговаривала, потому что ее интересовало только церковное, а окружающих ее людей – мирское. После ареста отца Иоанна Мария Федоровна с сыном Серафимом пытались узнать о судьбе священника. Но в конце концов им в НКВД сказали: «Если будете сюда ходить, то мы вас выселим. Не ходите и не ищите его».

В селе Вышелец было две церкви: одна летняя, а другая зимняя, обе деревянные. Одна церковь вскоре после ареста священника сгорела. Другую церковь разорили. Нашлись из местных жителей такие, что таскали из храма иконы, кололи их и топили ими печи. Этим особенно отличился один из жителей села, впоследствии погиб и он, и вся его семья. После войны в храме содержались пленные немцы, которые также пожгли много икон. Затем местный председатель построил из церкви себе дом, но жить в нем не смог, страшно стало. И он решил отдать этот дом под клуб. Его разобрали, перевезли в село Кривандино, снова собрали, но вскоре он сгорел.

ИСТОЧНИКИ:

ГАРФ. Ф. 10035, д. П-46623, д. 19552.

РГИА. Ф. 831, оп. 1, д. 281.

Дамаскин (Орловский), игумен. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Кн. 6. Тверь, 2002. С. 418—427.

Ноября 27 (10 декабря) Священномученик Николай (Добронравов)

Составитель игумен Дамаскин (Орловский)

Священномученик Николай (в миру Николай Павлович Добронравов) родился 21 ноября 1861 года в селе Игнатовка Дмитровского уезда Московской губернии в семье священника. В 1881 году Николай Павлович окончил Московскую Духовную семинарию, а в 1885 году – Московскую Духовную академию и стал преподавать богословие и Священное Писание в Вифанской Духовной семинарии. Женился. Был рукоположен в сан священника, служил в храме Александровского военного училища и преподавал Закон Божий в 7–й московской мужской гимназии, в гимназии Поливановой и в гимназии Арсеньевой. После революции 1917 года и закрытия Александровского военного училища отец Николай был переведен в храм Всех Святых на Кулишках. Он был одним из активнейших участников Поместного Собора 1917–1918 годов.

Летом 1918 года власти приняли решение арестовать священника. 19 августа сотрудники ЧК во главе с комиссаром Реденсом пришли к храму Всех Святых, чтобы произвести обыск. Церковь была закрыта, и чекисты, найдя настоятеля храма протоиерея Николая, потребовали, чтобы он выдал им ключи. Отец Николай ответил, что при обыске храма необходимо присутствие председателя приходского совета. После такого ответа священник был арестован и отвезен в тюрьму ЧК на Лубянке. На допросе следователь спросил, у кого находятся ключи от храма, и отец Николай ответил, что у церковного старосты. Во время обыска чекисты обнаружили дневники священника с краткими заметками, касающимися, в частности, восстания большевиков 3–5 июля 1917 года в Петрограде, а также сопротивления юнкеров большевикам в ноябре 1917 года. Под датой 2 (15) ноября 1917 года отец Николай записал: «Страшный день сдачи большевикам». Допрошенный относительно всех этих событий протоиерей Николай ответил, что в июле 1917 года он действительно выезжал в Петроград по вызову Святейшего Синода для принятия участия в предсоборных совещаниях. В подавлении восстания большевиков никакого участия не принимал, находясь в это время на совещании. В то время, когда на улице началась стрельба, председательствующий архиепископ Сергий (Страгородский), обратившись к присутствующим, предложил не прерывать собрания и продолжать работу. «Во время Октябрьской революции я находился в своей квартире в Александровском военном училище, где занимал должность законоучителя и настоятеля церкви. Там же находились юнкера, так как училище было штабом юнкеров. Училище находилось под обстрелом. 1 ноября тяжелым снарядом были разбиты стена и окно в моей квартире. В эту же ночь у меня ночевало несколько семейств офицеров. 2 ноября училище было сдано большевикам. 3 ноября происходила сдача оружия. В выступлении юнкеров я никакого участия не принимал. Как настоятель собора, я принимал участие в похоронах юнкеров и офицеров, погибших в Гражданскую войну. Проповеди в церкви произносил не особенно часто, содержания чисто религиозного, не касаясь политической жизни. Против новой власти никогда не агитировал, ни к какой партии не принадлежал».

По окончании следствия Реденс написал свое заключение: «Из допроса гражданина Добронравова я вынес впечатление, что он принимал участие в политической жизни… хотя у меня нет материалов, дабы установить его роль в событиях июля 1917 года, а также в Октябрьской революции; из всего же видно, что это вредный для революции»тип», который, будучи на свободе, наверняка спокойно сидеть не будет. Поэтому предлагаю отправить его в концентрационный лагерь».

3 декабря 1918 года президиум Коллегии отдела ЧК принял решение о заключении отца Николая в концлагерь. Однако руководители ЧК отправили дело на доследование, и в конце концов 16 апреля 1919 года было принято решение, что, поскольку явных улик против священника нет, его следует освободить.

В начале 1921 года протоиерей Николай был назначен настоятелем Крутицкого Успенского собора. К этому времени он овдовел и в 1921 году был пострижен в монашество и хиротонисан во епископа Звенигородского, викария Московской епархии. В 1922 году в связи с появлением обновленцев были арестованы многие архиереи из числа тех, кто не согласился поддержать раскольников. Среди других был арестован и епископ Николай. Власти приговорили его к одному году ссылки в Зырянский край.

По возвращении в Москву он был возведен в сан архиепископа. Владыка стал одним из ближайших сподвижников Патриарха Тихона, оказывая ему помощь в защите Церкви от натиска обновленцев.

16 апреля 1924 года безбожники арестовали архиепископа и заключили в Бутырскую тюрьму в Москве. Его привлекли в качестве обвиняемого по некоему делу об избиении члена рабочекрестьянской инспекции, а также обвинили в том, что он, имея большой авторитет, проводил среди духовенства контрреволюционную агитацию. Вызванный на допрос, архиепископ сказал, что под его руководством находится Звенигородское викариатство, а также три благочиния Замоскворецкого района Москвы, в которых находится сорок четыре храма. «Связь с благочинными я поддерживаю путем приемов, не носящих регулярного характера. Специальных собраний или совещаний с благочинными мною никогда не устраивалось. Не имели место и антисоветские выступления или выпады с моей стороны, так как в сношениях с благочинными я придерживался узко церковной области. Что касается моих проповедей, то они носили чисто моралистический характер».

14 июня 1924 года архиепископ был освобожден. В этом же году он был назначен архиепископом Владимирским и Суздальским. Хорошо знавший владыку священник вспоминал, что это было время, когда шла трудная борьба с обновленчеством, когда становилось модным крикливое и вычурное пение в церкви; твердо держась православной традиции, архиепископ Николай «настойчиво и властно боролся против человеческих врываний в святая святых и нередко выходил победителем в борьбе за Церковь».

После кончины Патриарха Тихона владыка стал одним из ближайших помощников Местоблюстителя Патриаршего Престола митрополита Петра. Впоследствии, когда под давлением ОГПУ возник григорианский раскол и архиепископ Григорий добивался того, чтобы Местоблюститель передал церковное управление церковной коллегии, Местоблюститель первым в списке архиереев, которым он выражал абсолютное доверие, поставил имя архиепископа Николая, зная его как исповедника, человека твердых убеждений и опытного труженика на ниве церковной. 11 ноября 1925 года комиссия по проведению декрета об отделении Церкви от государства приняла решение ускорить процессы раскола в Церкви, для чего было необходимо арестовать архиереев, которые противились проводимой государством антицерковной политике. 11, 20 и 30 ноября 1925 года были арестованы одиннадцать архиереев из числа ближайших сподвижников митрополита Петра, и среди них архиепископ Николай, а также многие священники и миряне.

В тюрьме архиепископа Николая спрашивали о том, знал ли он о письме историка Сергея Павловича Мансурова к Местоблюстителю, в котором обосновывалась необязательность с канонической точки зрения следования тому курсу, который изложен в так называемом «завещании» Патриарха Тихона. Следователь пытался добиться от архиепископа, чтобы тот оговорил непричастных к этому делу людей. Но разумные и спокойные ответы святителя убедили следователя отказаться от этой попытки. Священник Сергей Сидоров, арестованный по этому же делу, вспоминал впоследствии: «На первом моем допросе в ноябре 1925 года следователь потребовал от меня выдачи автора письма к митрополиту Петру. Я отказался его назвать, и Тучков потребовал очной ставки моей с архиепископом Николаем. Помню серую мглу сумерек… хриплый крик Тучкова и нечленораздельный возглас… следователя, который все время целился поверх моей головы в окно маленьким браунингом. Архиепископ Николай вошел, взглянул… на меня и остановил внимательный взгляд свой на следователе. На владыке была сероватая ряса и зимняя скуфья. Утомленные глаза были холодно–строги. Встав со стула, следователь разразился такими воплями, что звякнули стекла дверей и окон. Высокопреосвященный Николай властно прервал его:«Выпейте валерьянки и успокойтесь. Я не понимаю звериного рычания и буду отвечать вам тогда, когда вы будете говорить почеловечески. И спрячьте вашу игрушку». Чудо совершилось. Следователь спрятал револьвер и вежливо стал спрашивать владыку, который давал ему, как и Тучкову, какие‑то дельные показания. Во время этого допроса владыке удалось совершенно обелить Сергея Павловича Мансурова…

Когда рассеялись ужасы сидения в тюрьме, то мне удалось узнать подробности пребывания владыки Николая на Лубянке. Я с ужасом узнал об издевательствах над ним, о его сидении в подвале тюрьмы и о постоянных ночных допросах. И с тем большей благодарностью я склоняюсь перед величием его духа, благодаря которому владыке удалось спасти многих и сохранить многие церковные тайны. В московской тюрьме особенно ярко выявился его строгий и правдивый лик, смелый лик человека, забывающего о себе и готового к смерти за веру.

Много благодарен я ему лично за свою судьбу. К 8 января 1926 года у меня было двадцать три допроса, всю ночь под 9 января я был почти под непрерывным допросом. Утомленный и нравственно и физически, я готов был сдаться на требование следователей, готов был наклеветать на себя и друзей. Пробило четыре часа утра, когда меня вызвали к следователю. Его допрос вертелся на одном месте, он обычно требовал выдать людей, непричастных к письму митрополиту Петру. Привели архиепископа Николая.«Я требую, – сказал владыка, – чтобы вы оставили в покое Сидорова. Я его знаю как нервнобольного человека, а вам, – обратился он ко мне, – я запрещаю говорить что бы то ни было следователю властью епископа». Меня увели в коридор, я слышал неистовую ругань следователя.

Вряд ли эти мои строки будут прочтены многими, но если… близкие прочтут их, пусть они склонятся перед дивным ликом архиепископа Николая, некогда в застенках ГПУ избавившего меня от самого большого несчастья – от выдачи друзей врагам веры и Церкви».

Священник Сергей Сидоров и Сергей Павлович Мансуров были тогда освобождены, но архиепископ Николай Особым Совещанием при Коллегии ОГПУ 21 мая 1926 года был приговорен к трем годам ссылки в Сибирь. После окончания ссылки ему было разрешено свободное проживание везде, кроме шести крупных городов, с прикреплением к определенному месту жительства на три года.

Когда срок юридического поражения в правах закончился, архиепископ Николай поселился в Москве. Во время гонений 1937 года власти ставили своей целью уничтожение большинства священноцерковнослужителей и для этого опрашивали всех тех, кто мог бы стать свидетелем обвинения. 10 ноября 1937 года сотрудники НКВД допросили одного из московских священников, который показал, что знал архиепископа Николая с 1924 года, служа с ним в разных храмах Москвы. Архиепископ Николай – один из самых авторитетнейших архиереев Русской Православной Церкви. Будучи долгое время священником Александровского военного училища, он имел большое влияние на юнкеров и до сего времени тесно связан с бывшими военными кругами. Что касается антисоветской деятельности архиепископа, то он неоднократно заявлял, что «Русская Православная Церковь и весь русский народ переживают тяжелое положение исключительно по своей простоте и недальновидности, доверились различным проходимцам, и вот результат, у власти стоит»апокалиптический зверь», который расправляется с русским народом и духовенством». Добронравов среди окружающих говорил также о необходимости защиты Церкви и духовенства, заявляя, что «каждый верующий должен противодействовать мероприятиям советской власти, не допускать закрывать церкви, собирать подписи, подавать жалобы, а самое главное, что духовенство должно разъяснять верующим смысл происходящих событий… что советская власть есть явление временное…».

27 ноября власти арестовали владыку и заключили в Бутырскую тюрьму. На допросе следователь спросил архиепископа:

–Какое участие вы принимали в работе Поместного Собора Русской Православной Церкви?

– Я был членом Поместного Собора Православной Церкви, в работах которого принимал деятельное участие, входя в так называемую профессорскую группу.

–Когда и где вы встречали Сахарова, Стадницкого и Дамаскина?

–Епископ Афанасий Сахаров являлся моим помощником по управлению Владимирской епархией, судился по обвинению в контрреволюционной деятельности. После его возвращения из ссылки он заезжал ко мне в Москву навестить меня и получить от меня указания на свою дальнейшую пастырскую деятельность. С епископом Дамаскиным Цедриком я познакомился в ссылке, после его возвращения из ссылки он заезжал ко мне в Москву навестить меня. Митрополит Арсений Стадницкий – мой единомышленник, он посещал меня в Москве, где мы с ним обсуждали создавшееся тяжелое положение по управлению Православной Церковью.

– Вы обвиняетесь как участник контрреволюционной организации церковников.

– Нет, это я отрицаю.

–Следствие располагает данными, что вы являетесь участником контрреволюционной монархической организации церковников, и требует от вас правдивых показаний.

–Я это отрицаю, я признаю лишь то, что встречался с епископом Дамаскиным Цедриком, митрополитом Арсением Стадницким и епископом Афанасием Сахаровым, которые в прошлом были судимы по обвинению в контрреволюционной деятельности.

На этом допрос был закончен. 7 декабря 1937 года тройка НКВД приговорила владыку к расстрелу. Архиепископ Николай (Добронравов) был расстрелян 10 декабря 1937 года и погребен в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.

ИСТОЧНИКИ:

ГАРФ. Ф. 10035, д. П-34923, д. 19597.

ЦА ФСБ РФ. Арх. № Р-25756, № Н-3677. Т. 2, 4.

Журнал «Златоуст». М., 1993. № 2. С. 298–302.

Дамаскин (Орловский), игумен. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Кн. 5. Тверь, 2001. С. 427–435.

Ноября 27 (10 декабря) Преподобномученик Кронид (Любимов)

Составитель священник Максим Максимов

Преподобномученик Кронид родился 13 мая 1859 года в подмосковном селе Левкиево, недалеко от Волоколамска, в семье псаломщика Петра Любимова. Во святом крещении младенец был наречен Константином.

Родители его Петр Федорович и Агафия Васильевна отличались благочестием и глубокой верой, которые они смогли передать и своему сыну. Родители воспитывали своих детей в страхе Божием и любви к святой Церкви, являя собой пример добродетельной жизни. Агафия Васильевна усердно молилась о том, чтобы кто‑нибудь из ее детей принял священный сан. Впоследствии Константин стал монахом и наместником Лавры преподобного Сергия, а его брат Лука – священником.

По достижении семилетнего возраста Константин Любимов был определен в Волоколамское Духовное училище, но курса не окончил. В 1878 году он поступил в Троице–Сергиеву Лавру послушником. Лавра после кончины в 1877 году преподобного Антония Радонежского хранила его дух – дух благоговейной сосредоточенности, усердия к подвижничеству, снисхождения к немощам ближних.

В 1880 году Константин Петрович Любимов был призван в армию. Не имея никаких льгот, он не питал ни малейшей надежды на избавление от военной службы. Покорный воле Божией, он был готов с любовью исполнить долг перед Родиной, хотя ему было очень тяжело расставаться с обителью преподобного Сергия. Впоследствии архимандрит Кронид вспоминал: «В глубине души у меня не ослабевало упование на Всевышнего, Который лучше меня знает полезное для моей души. Вопрос обо мне должен был решиться 1 ноября в Волоколамске. По благословению наместника Лавры архимандрита Леонида (Кавелина) я выехал из обители преподобного Сергия 15 октября 1880 года…» Ночь на 1 ноября он почти не спал. Около часа ночи, забывшись в дремоте, Константин увидел знаменательный сон: дивной красоты старец в схиме вышел из ворот обители, прикрыл его полой своей мантии и повел за собой. Проснувшись, Константин понял, что на военную службу его не возьмут. И действительно, в воинском присутствии после жеребьевки прием закончился 274–м номером, а Константин вынул 283–й. Таким образом, очередь до него не дошла, и он был зачислен в ратное ополчение. «Выйдя из воинского присутствия, – вспоминал отец Кронид, – мы с родителем направились в собор поклониться местной святыне образу святителя Николая Чудотворца. При виде лика святителя Николая во мне родилось чувство неописуемой благодарности к Богу, Спасителю моему, Его угоднику преподобному Сергию Радонежскому и к великому Мирликийскому святителю».

Константин Любимов благополучно вернулся в Троицкую обитель. 4 января 1883 года он подал прошение о принятии его в число послушников Свято–Троицкой Сергиевой Лавры. К тому времени прошло пять лет его испытательного срока. 31 января Учрежденный собор Лавры обратился к митрополиту Московскому и Коломенскому Иоанникию (Рудневу) с прошением о принятии Константина Любимова в число лаврских послушников, свидетельствуя о его хорошем поведении и способностях. 2 февраля митрополит Иоанникий утвердил это ходатайство.

Послушник Константин был назначен келейником наместника Свято–Троицкой Сергиевой Лавры архимандрита Леонида (Кавелина), ученика Оптинских старцев и одновременно ученого монаха. Как и другие насельники, он окормлялся у духоносных старцев, в том числе у затворника Зосимовой пустыни иеросхимонаха Алексия (Соловьева; 1846—1928).

Вскоре начались искушения, неизбежно встречающие подвижника, начинающего путь духовной жизни. Одно из них было связано с ежегодным путешествием на родину. Проезжая через Москву, Константин останавливался у своего дяди, помощника начальника Николаевского вокзала. Жизнь дяди была светской: он ни в среду, ни в пятницу пост не соблюдал. Бывая в семье дяди, послушник Константин вкушал молоко и яйца даже в эти постные дни. «В сознании моем, – вспоминал отец Кронид, – тогда обычно пролетала мысль:«Что я за человек, чтобы для меня специально готовили пищу». Потому я ел все, что мне предлагали». За год до своего пострижения в монашество он увидел сон. Будто бы стоит он в каком‑то большом храме. Храм необычен, как бы небесной красоты. Позади правого клироса – большая икона Богоматери с Предвечным Младенцем на руках. Божия Матерь была изображена величиной в рост человека и в короне. Иконные черты напоминали Черниговский образ Божией Матери. Видя чудный лик Богоматери и поражаясь его красотой, Константин преклонил свои колени пред святым образом и стал просить милости и предстательства Ее пред Господом. Но, к своему ужасу, он увидел, что Матерь Божия отвращает от него Свой лик. Тогда он в страхе и трепете воскликнул: «Матерь Божия! Чем я оскорбил Тебя, что Ты отвращаешь Свой Божественный лик от меня, недостойного?» И услышал в ответ: «Нарушением поста! Ты в среду и пяток позволяешь себе вкушать скоромную пищу и не почитаешь страданий Моего Сына. Этим оскорбляешь Его и Меня». На этом видение закончилось, но, по словам отца Кронида, оно было уроком для его души на всю последующую жизнь.