Текст книги "Летописцы Победы"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Когда мы возвратились в редакцию, чтобы доложить о результатах поездки, Д. И. Ортенберг отрывисто и, как всегда, безапелляционно сказал:

– Очерк должен пойти в номер!

– Постараюсь сделать, – посасывая трубку, ответил Толстой. К вечеру машинистки стали перепечатывать листки его рукописи для сдачи в набор…

Полтысячи фронтовых суток

…Почти всю ночь, оставив свой «Як-6» на полевой посадочной площадке близ штаба Брянского фронта, медленно продвигаемся с колонной автомашин, груженных боеприпасами, горючим и продовольствием. Справа и слева горизонт окаймляют вспышки орудийных выстрелов, в небе гирляндами повисают осветительные ракеты. Все вокруг грохочет. Но поток машин не останавливается – с каждой минутой приближаемся к острию клина, вбитого нашими войсками в оборону врага. И только под утро выскакиваем на прямое как стрела шоссе. Воздух – чадный от пожарищ в Орле. Въезжаем в город со стороны вокзала. Вокруг снуют саперы с длинными металлическими щупами – нет ли мин? А где же вокзал? От него остались груды битого кирпича, обломки рельсов, остовы товарных вагонов, исковерканные паровозы…

Мы – писатель Борис Галин, фотокорреспондент Сергей Лоскутов и автор этих строк – одна из оперативных групп краснозвездовцев, которые стали создаваться с тех пор, как прогремели первые залпы исторической битвы на Курской дуге. Редакция, широко используя предоставленный командованием Военно-Воздушных Сил двухмоторный связной самолет «Як-6», выбрасывала подобные группы из трех-четырех человек на те направления, где происходили наиболее важные события. Собрав на том участке фронта нужный материал, в тот же день или в крайнем случае назавтра журналисты возвращались в Москву с корреспонденциями и фотопленкой, а затем – снова в воздух, снова на фронт. Мне, как авиатору, обычно приходилось принимать участие в большинстве таких вылетов. Первый в дни начавшегося сражения на Курской дуге был произведен на Центральный фронт К. К. Рокоссовского, под Поныри; второй – на Воронежский фронт Н. Ф. Ватутина в район Обояни и Прохоровки, где произошло знаменитое танковое сражение. А теперь вот мы – на Брянском фронте М. М. Попова, войска которого только что ворвались в Орел.

Едем по полуразрушенной улице к центру города. Многие дома горят, пламя выбивается из-под крыш, из окон. Слышатся недалекие автоматные очереди – наши солдаты «выкуривают» фашистов, засевших в подвалах. Безлюдно. Но вот наперерез машине бежит женщина с охапкой полевых цветов:

– Возьмите!

Ну как было не принять этот подарок, хотя по праву он должен был принадлежать вовсе не нам, журналистам, а тем бойцам, что впереди и уже перебираются по остаткам взорванного моста через Оку. На ее берегах, на улицах города наскоро беседуем с солдатами и офицерами, узнаем подробности сорокачасового штурма орловского гарнизона гитлеровцев. Находим майора П. М. Плотникова – командира 1260-го стрелкового полка, водрузившего красный флаг на одном нз чудом сохранившихся высоких зданий города. Сергей Лоскутов фотографирует Плотникова и его бойцов, делает множество других снимков. А мы с Борисом Галиным набираемся впечатлений, записываем в блокноты новые и новые факты. Забредаем в дом, где размещалось гестапо, разговариваем с орловчанами, уцелевшими от угона в гитлеровское рабство. Принимаем участие в похоронах танкистов, погибших в боях за Орел…

Но пора собираться и в обратный путь, к вечеру надо обязательно попасть в редакцию. Оперативные материалы о взятии Орла должны пойти в очередной, завтрашний номер газеты. Добравшись до своего «Як-6», сразу же идем на взлет. Посадочная площадка поросла высокой травой, которая притормаживает разбег самолета. С трудом, но все же кое-как оторвались от земли, едва не задевая крыльями высокие деревья. Оглядываюсь: как чувствует себя Галин? А он, душевная простота, и не заметил опасности. Флегматично зевнув, лишь поинтересовался, сколько же времени нам лететь до столицы, и снова уткнулся в записную книжку.

Приземлившись на Центральном аэродроме, мы не стали вызывать редакционную машину, решили добираться до редакции на улицу Чехова на троллейбусе. Он был переполнен. Но стоило Сергею Лоскутову крикнуть женщине-водителю, что мы, мол, с фронта, как пневматика тут же сработала, дверцы раскрылись. Показывая пассажирам уже увядшие цветы, подаренные орловчанкой, мы рассказывали об увиденном в Орле. Многие, наверное, проехали в тот час нужные им остановки: всем хотелось из первых уст услышать о победе советских войск…

Когда верстались газетные полосы с нашими «орловскими» материалами, по темному августовскому небу прокатились орудийные залпы. То был первый за всю войну столичный артиллерийский салют в честь наших войск, освободивших в один и тот же день два ключевых города Курской дуги – Орел на ее северном фасе и Белгород – на южном. Вот почему, едва рассвело, мы с Галиным вновь оказались на борту «Як-6». Курс – на Белгород.

Так началась наша длительная, примерно в полтысячи суток, совместная журналистская работа с Борисом Галиным. Хрупкий на вид, невысокого роста, он оказался весьма выносливым и неприхотливым человеком. Его работоспособности можно было только завидовать. Проведя в войсках несколько исключительно напряженных дней и сойдя по прилете в Москву с самолета, он тут же принимался за дело и спустя несколько часов мог сдать очерк в набор. Писал Галин на небольших, величиною с ладонь, листочках, так, дескать, удобнее для вычеркиваний. А вычеркивал он немало, пока не останавливался на наиболее емкой и точной фразе. Признаться, я многое перенял от него в совместной работе над газетными материалами, стараюсь придерживаться подобной манеры письма и по сие время.

Тогда, летом сорок третьего, за полсотни суток битвы на Курской дуге, мы с Галиным побывали в войсках четырех фронтов – Центрального, Воронежского, Брянского и левого крыла Западного, в трех крупных городах – Орле, Белгороде и Харькове, только что освобожденных от гитлеровцев. И, разумеется, привозили из них в редакцию сверхоперативные материалы, шедшие в очередные номера газеты. Это была интересная, я бы сказал, захватывающая журналистская работа: сегодня в жизни – завтра на газетной полосе.

Вскоре врагу был нанесен удар под Таганрогом. Мы входили в этот город вместе с передовыми частями войск Южного фронта. Разгрому таганрогской группировки гитлеровцев содействовал острый маневр кавалерийского и механизированного соединений, прорвавшихся в тыл противника. По совету командующего фронтом Ф. И. Толбухина мы с Галиным направились в Кубанский казачий кавалерийский корпус. Казаки держали дневку на хуторах. В беседах с командирами, политработниками и бойцами-конниками перед нами раскрылась картина интереснейшей операции. Суммировав эти рассказы, написали несколько трехколоников, озаглавленных коротко: «Прорыв». Они, сразу же напечатанные в «Красной звезде», нашли живейший отклик у читателей – и на фронте, и в тылу.

Это совместное наше выступление явилось своего рода началом ряда публикаций о других крупных операциях, проводимых различными родами войск. В частности, Новороссийской, когда стремительным ударом наших частей, наступавших с легендарной Малой земли по Черноморскому побережью, и кораблей флота город был освобожден от врага. Вместе с фотокорреспондентом Сергеем Лоскутовым, чуть было не подорвавшимся тогда на вражеской мине, мы, пожалуй, первыми из журналистов центральных газет вошли в Новороссийск и, беседуя с бойцами и командирами бригад морской пехоты 318-й стрелковой дивизии, уточняли все перипетии боя, блестяще проведенного воинами 18-й десантной армии.

А в начале сорок четвертого года в газете появилась серия наших подвальных очерков, рассказывавших об окончательном разгроме вражеской блокады Ленинграда. Подготовка их к печати потребовала немалых усилий. Собирая материал, мы широко использовали непосредственно увиденное в ходе сражения на многих рубежах наступления Ленинградского фронта, постарались «пройти» от старших военачальников до рядовых бойцов, находившихся на остриях стрел ударов по врагу; иными словами, как бы проследили и рождение оперативно-технических замыслов командиров, и конкретные действия солдат. И конечно же побывали во всех местах, где происходили ключевые события операции – на Пулковских высотах и «ораниенбаумском пятачке», в Красном Селе и на Вороньей горе, в Детском Селе и Павловске, в Ропше, Гатчине, Кингисеппе, находя там детали, без которых очерки могли оказаться бледными, маловыразительными. Делали все, разумеется, быстро, без раскачки. Ведь сама природа газеты требовала, чтобы не только репортажи, но и очерки с фронта публиковались, что называется, по горячим следам.

Усилия эти окупились сторицей. «Ленинградская серия» понравилась многим читателям, вызвала обильную почту. Запомнилась открытка, присланная командиром гвардейского стрелкового соединения Н. П. Симоняком. Извиняясь, что при встрече на дневке под Кингисеппом не смог уделить нам больше времени, генерал сообщал, что после опубликования очерков в «Красной звезде» получил немало поздравлений, в том числе и от преподавателей Военной академии имени М. В. Фрунзе, где в свое время учился: они хвалили зрелость его тактического мышления. «Когда беседовал с вами, не думал, что так получится, – писал Н. П. Симоняк, – спасибо!» Что и говорить, приятная была та открытка!

И еще одна сложная фронтовая работа с Борисом Галиным – развернутые очерки о Висло– Одерской операции, проведенной войсками 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов. Готовя их, мы объездили добрую половину Польши, побывали на боевых рубежах Сандомирского и Магнушевского плацдармов, в Варшаве н Лодзи, Ченстохове и Кракове, под Вроцлавом и в Познани, в общевойсковых и танковых армиях, встречались с командующими фронтами Маршалами Советского Союза Г. К. Жуковым и И. С. Коневым, со многими другими военачальниками, командирами, политработниками и бойцами авангардных частей. Так родилась новая, крупномасштабная серия очерков, раскрывавших ход этой замечательной операции, предварявшей завершающее войну сражение – за Берлин. «Красная звезда» и закончила публикацию серии этих очерков такими словами: «На семнадцатый день наступления танкисты увидели Одер. Туман клубился над рекой. Танки шли с открытыми люками, ведя стрельбу с ходу. Командир части радировал: «Дали первый огонь на Одере вблизи Берлина!..»

…Ведя подготовку к одному из юбилеев Победы, «Правда» провела ряд встреч с ветеранами на рубежах главнейших сражений Великой Отечественной войны. Таким образом довелось побывать во многих местах, где пролегали наши с Галиным фронтовые пути-дороги. Вот островок днепровского притока – Роси. Над ним возвышаются зубчатые стены старинного замка. В сводчатых залах Музея Корсунь-Шевченковской битвы – оружие, знамена, документы, оперативные карты, фотографии военных лет. Среди многих надписей в глаза вдруг бросаются знакомые фамилии: Сидорчук, Оглезнев, Блувштейн… Батюшки! Да это же десантники, которые действовали на Черкасщине и о которых нам с Галиным пришлось в свое время написать серию очерков. Один из этих очерков – под стеклом музейного стенда.

Когда по приезде в Москву рассказал об этой неожиданной и, прямо надо сказать, приятной встрече с пожелтевшей от времени газетной полосой, Галин, усмехнувшись, заметил:

– Видать, ошибаются те, кто считает, что газета живет только один день…

В дни операции «Багратион»

Ночь на 22 июня 1944 года – третью годовщину начала Великой Отечественной войны – выпало провести под жесточайшей бомбежкой возле Полтавы, на авиабазе американских «летающих крепостей», выполнявших так называемые «челночные» полеты. Стартовав где-либо в Англии или в Италии, многомоторные бомбардировщики военно-воздушных сил США наносили массированный удар по объектам фашистской Германии или подвассальных ей стран и, не ложась на обратный курс, продолжали полет до баз, расположенных в СССР. Здесь – отдых экипажей, заправка самолетом топливом, боеприпасами и снова в полет над вражеской территорией, бомбовый удар и приземление уже на своих аэродромах.

На сей раз гитлеровские воздушные разведчики, видимо, выследили место посадки эскадрилий американских самолетов и ударили по авиабазе с воздуха. Всю ночь гудели моторы «юнкерсов» и «хейнкелей», по небу шарили прожекторы, вспыхивали разрывы зенитных снарядов, а на стоянках «летающих крепостей» полыхали пожары. Одной из вражеских бомб в ту ночь убило трех наших товарищей – корреспондентов «Правды» Петра Лидова и Сергея Струнникова, известинца Александра Кузнецова. С воинскими почестями мы похоронили их в тенистом парке возле обелиска, установленного в честь блистательной победы русских войск над иноземными захватчиками, одержанной в давние времена. У могилы, в которую под залпы винтовочного салюта опустили тела погибших, было произнесено немало добрых слов. Выступавший на траурном митинге Виктор Полторацкий, в частности, сказал:

– Они смертью своей утверждали жизнь!

Первый день четвертого года войны начался громом орудий на полях Белоруссии, где войска 1-го Прибалтийского, 1, 2 и 3-го Белорусских фронтов, следуя разработанному Ставкой Верховного Главнокомандования плану широкой и глубокой операции «Багратион», перешли в наступление. Через шесть суток Илья Эренбург, с которым мне посчастливилось находиться в войсках, осуществлявших эту грандиозную операцию, писал в нашей газете: «Иностранные обозреватели гадают, какова цель наступления: Рига, Минск или Брест? Советские офицеры и солдаты знают: они начали наступать на Берлин!» Да, по сути дела, эта многофронтовая операция по освобождению Белоруссии выводила наши войска к границам с фашистской Германией на главнейшем стратегическом направлении – берлинском.

Мы с Ильей Григорьевичем Эренбургом выехали из Москвы на «виллисе», когда войска четырех наших фронтов взломали оборону противника в широченнейшей, тысячекилометровой, полосе – от озера Нещедро на севере и до истоков Припяти на юге. Бои шли под Полоцком и Витебском, возле Орши и Могилева, на бобруйском и пинском направлениях, к западу от Ковеля. Наверное, при взгляде со стороны наш журналистский экипаж, мчащийся по Минской автомагистрали, являл довольно странную картину. Рядом с солдатом-шофером – Илья Эренбург в сером штатском костюме и берете, из-под которого выбивались седоватые волосы. На заднем сиденье расположился автор этих строк в гимнастерке с полевыми полковничьими погонами и в авиационной фуражке. Все наше вооружение – два ствола: карабин водителя да «ТТ» в моей кобуре. Не очень-то густо, если учесть, что в ходе белорусского сражения за нашими передовыми частями, стремительно двигавшимися на запад, повсюду еще бродили крупные вражеские группировки, пытавшиеся вырваться из окружения. Но, как говорится, бог миловал. А потом мы обзавелись еще одной огнестрельной единицей: бойцы Тацинского танкового корпуса подарили Илье Григорьевичу – почетному члену головного танкового экипажа – трофейный пистолет.

Нагоняя уходящие вперед войска, приблизились к Березине. Вот и опустошенный врагом Борисов. Город еще дымился, всюду следы недавно закончившегося боя. Саперы торопливо стучали топорами, мастеря переправы. Возле полуразрушенного моста – генералы. В комбинезоне, ладно пригнанном по фигуре, А.М. Василевский – представитель Ставки Верховного Главнокомандования, а рядом в кителе, с планшетом на плечевом ремешке, в очках с металлическими дужками (такие очки он носил еще до войны, приходя в нашу редакцию с профессорскими статьями по тактике бронетанковых войск) – командующий 5-й гвардейской танковой армией П. А. Ротмистров. Узнав Эренбурга, военачальники накоротке побеседовали с нами об обстановке.

С самого начала поездки Эренбургу хотелось встретиться с французскими пилотами авиаполка «Нормандия», сражавшегося против общего врага крыло к крылу с советскими летчиками. И вот за Березиной уже под вечер мы оказываемся на недавно отбитом у врага аэродроме. Повсюду – остовы сожженных «юнкерсов» и «мессершмиттов». Между ними – только что приземлившиеся «Яковлевы» и «Лавочкины». Тут же и передовая команда «Нормандии – Немана», возглавляемая заместителем командира полка Луи Дельфино. Надо ли говорить, как обрадовался тому Эренбург! Расположившись за сколоченным из горбылей столиком, ужинаем с французами. Они экспансивно, перебивая друг друга, рассказывали о воздушных боях, проведенных над Борисовом; там было сбито семь гитлеровских самолетов! Илья Григорьевич отрывисто переводил мне на русский гортанные восклицания «нормандцев». Да и принятая у летчиков жестикуляция помогала уяснить, как протекали те победные схватки в воздухе…

Командир истребительной авиадивизии, перебазировавшейся на этот аэродром, прознав, что поблизости находится Эренбург, тотчас же прислал за ним группу своих пилотов. Надо заметить, что популярность Ильи Григорьевича в войсках была преогромная. Его хорошо знали многие фронтовики – от рядовых и до высших военачальников – по гневным, разоблачающим суть фашизма чуть ли не ежедневным выступлениям в «Красной звезде». Где бы мы ни оказывались в той поездке, достаточно было упомянуть имя Эренбурга, как наш «виллис» беспрепятственно пропускали всюду. А сам Илья Григорьевич, несмотря на далеко не молодой возраст – за пятьдесят! – был неутомим. Мы обычно усаживались в машину на рассвете и покидали ее в сумерки; случались и ночные поездки. При этом Эренбург стремился находиться прежде всего там, где было «горячо». И если, честно говоря, возникала опасность, от которой писателя следовало бы оградить, он, осерчав, выбирался из машины: обойдусь, мол, без провожатых и буду там, где считаю нужным. И приходилось поступать так, как хотелось Эренбургу, хотя у меня и был строжайший приказ Ортенберга – присмотреть, чтобы Илья Григорьевич «не лез куда не надо»…

Ночь, проведенная в землянке командира истребителей, оказалась неспокойной. Никто не спал: наши ворвались в Минск! И едва развиднелось, мы с Ильей Григорьевичем помчались по автостраде туда, к столице Белоруссии.

Потянуло гарью. С холма открылся вид на Минск – многострадальный город, переживший тысячу сто суток гитлеровской оккупации. В небо поднимались клубы дыма, во многих местах полыхали языки пламени. Город был буквально начинен минами. В течение получаса на наших глазах взорвалось несколько зданий. Из массивного Дома правительства саперы выносили ящики с толом, а с его фронтона бойцы свалили фашистскую паучью свастику.

Какие только встречи не возникали в окутанном дымом городе! С жителями, наперебой рассказывавшими о зверствах гитлеровцев; с нашими солдатами и офицерами, первыми ворвавшимися в Минск. Встречались и товарищи по перу. В запыленных гимнастерках, с покрасневшими от усталости глазами корреспонденты «Правды» – Вадим Кожевников, Мартын Мержанов, Яков Макаренко; наши краснозвездовцы – Яков Милецкий и Николай Прокофьев. Во второй половине дня, поблизости от шоссе, ведущего на Барановичи, повидались с Петром Павленко. Худощавый, подтянутый, в гимнастерке с полковничьими погонами, перехваченной ремнями, он походил на командира дивизии, на часок-другой оставившего свой командный пункт. С присущим ему юморком делился впечатлениями: «Идет группа фашистских солдат. У старшего – записка: «Препровождается в тыл восемь фрицев. Оружие оставил при себе. Водитель Герасимов…» «Перекресток. Девушка-регулировщица. Курносенькая, рязанская, а рядом, в кювете, почти полтораста гитлеровских солдат. Вышли из леса и сдались в плен девахе».

Белоруссию справедливо называли партизанской республикой. На улицах ее столицы Эренбург разговорился с командиром отряда 1-й Минской бригады, вошедшей в город вместе с нашими танкистами. Отряд втягивался на центральный проспект. Рота за ротой шли люди в штатском, вооруженные автоматами и пулеметами. У многих – ордена и медали. Колонну замыкала партизанская батарея, а за нею понуро шагали примерно полтораста гитлеровцев. Последний бой отряд вел в районе Червени. Там, не выдержав рукопашной, фашисты начали сдаваться в плен. Вот их и решили партизаны привести в Минск, чтобы «было чем похвалиться перед народом…»

И эта, и другие подобные встречи невольно припомнились, когда после войны однажды в конференц-зале «Правды» собрались бывшие партизаны во главе с начальником Центрального штаба партизанского движения П. К. Пономаренко. Среди них – минская подпольщица Глафира Суслова; подрывник Николай Нагибов, проведший в тылу врага больше тысячи суток; пулеметчик Дмитрий Барашкин, ставший Героем Социалистического Труда, и другие. Со многими из них нам с Эренбургом доводилось тогда встречаться и в Минске, и в Логойске или под Столбцами, возле Молодечно или Ивенца – на дорогах наступления. К сожалению, на том послевоенном партизанском собрании писателя не было – незадолго перед тем он скончался. Народные мстители почтили намять Ильи Григорьевича минутой молчания…

В Минске еще слышались взрывы, а первые эшелоны наших войск уже ушли далеко на запад, не обращая внимания на гитлеровские части, оставшиеся позади. Их группировки, порою весьма крупные, пытаясь вырваться к своим, действовали довольно дерзко. Нам с Эренбургом довелось быть свидетелями подобных боев. Как-то, на исходе дня, после поездки на приемный пункт военнопленных – а у Ильи Григорьевича к ним, разным, от солдат до генералов, был свой особый, писательский интерес – мы направились на КП командарма В. В. Глаголева, некоторым частям которого была поручена ликвидация окруженной под белорусской столицей группировки врага. Офицеры, расположившиеся в лесочке юго-восточнее Минска, встретили нас радушно. Кто-то, зная, что Эренбург не пишет, а «выстукивает» свои статьи, положил в наш «виллис» трофей – портативную пишущую машинку; кто-то принес пачку писем фашистских солдат, найденных на полевой почте. На траве расстелили «скатерть-самобранку». Наплывали сумерки. Было удивительно тихо.

– Заночуем здесь, – предложил Илья Григорьевич.

Однако лесную тишину вдруг разорвала яростная автоматная стрельба. Она возникла где-то рядом и, ширясь, стала охватывать лесок.

– Тревога!

Все схватились за оружие. Заурчали моторы машин. Поступил приказ командарма Глаголева: немедленно оставить лесок, ибо именно через него пыталась прорваться крупная группа противника. Под пулевыми трассами наши машины прямиком через ржаное поле устремились к окраинам города. Там, в комендатуре, под грохот бомбежки повстречались с приехавшим в Минск, обеспокоенным вылазкой врага командующим 3-м Белорусским фронтом И. Д. Черняховским.

– Чем помочь, Василий Васильевич? – спросил он командарма.

– Справимся сами, – ответил Глаголев, докладывая о принятых мерах.

Когда служебный разговор закончился, Черняховский по-дружески обнялся с Эренбургом. Оказывается, их знакомство возникло еще на Брянщине, где военачальник командовал дивизией, а Илья Григорьевич писал в «Красной звезде» об отваге ее воинов, мужестве командира – человека смелых решений, активных действий. Здесь, в Минске, им припомнились те дни. Тогда – горечь отступления. Теперь – радость боевых успехов. О многом, конечно, хотелось поговорить. Но командующего фронтом ждали неотложные дела. Он попросил:

– Приезжайте через денек-другой в штаб. На всю ночь. Тогда наговоримся вдосталь…

И такая обстоятельная и интересная беседа состоялась. Как много она дала для более отчетливого понимания происходившего как тут, на 3-м Белорусском, так и на соседних фронтах, войска которых все резче и сильнее развертывали стратегический веер наступления.

В грозовой июльский день подъехали мы к полусожженному селу Большой Тростянец, возле которого гитлеровцами был оборудован концентрационный лагерь. Эренбург, разминая затекшие ноги, сошел с машины и, чуть сутулясь, стал прохаживаться. Завернул за угол хаты и тут же позвал меня: «Сюда, скорее!» Там чернели фундаменты сгоревших бараков. Серую золу утрамбовал недавний ливень. На ней белели сотни омытых дождем человеческих черепов. В мрачном молчании мы обошли вокруг обуглившегося барака, второго, третьего. На лужайке – кладка обгоревших бревен. На них в несколько рядов опутанные колючей проволокой полусожженные трупы людей.

– Средневековое аутодафе! – горько резюмировал Эренбург эту страшную картину еще одного фашистского злодеяния. И он писал о концлагере в Большом Тростянце, о сожженной вместе с жителями деревне Хатынь, о зверствах ксендза католического собора в Ракуве Ганусевича. Писал с гневом и болью. «Нужно пройти или проехать по длинной дороге из Москвы до Минска и дальше до Вильнюса, чтобы понять тоску солдатского сердца…»

Накал боев, развернувшихся теперь уже в Польше и Литве, возрастал с каждым днем. Солдаты узнавали у местных жителей, далеко ли до границы с Германией, просили журналистов публиковать в армейской и дивизионной печати сводки, сколько еще надо пройти километров, чтобы окончательно изгнать оккупантов с советской земли.

Однажды под Вильнюсом заночевали на полевом аэродроме истребителей генерала авиации Т. Т. Хрюкина. Они только что вылетали на штурмовку приграничных городков Восточной Пруссии. До сих пор над фашистской Германией появлялись лишь бомбардировщики. Теперь пришла пора «Яковлевых» и «Лавочкиных». И надо было видеть возбужденные лица летчиков, возвратившихся из таких полетов: они были над Пруссией! Возмездие за все свершенное врагом в наших селах и городах неотвратимо настигало его и на земле, и с воздуха. Именно об этих летчиках, сражавшихся еще под Москвой и Сталинградом, Илья Григорьевич потом говорил так: «Мы увидели на их груди медали с зелеными ленточками. Они проделали трудный путь от Волги до Днепра и теперь пришли к Вилии, и каждый из них знал, что он идет через Неман к Шпрее…»

Шаг за шагом наши солдаты выбивали гитлеровцев из Вильнюса. Наконец дождливым утром вражеский гарнизон начал сдаваться в плен. Мы шли по городу, когда в нем еще рвались мины. Здания горели. Проходя по узким улочкам, Эренбург припоминал памятные места: тут учился Адам Мицкевич; там Петр Первый служил молебен по случаю победы над Карлом XII; в городе когда-то располагались наполеоновские гренадеры – и какой-то памятничек, напоминавший о том, тоже промелькнул сквозь сетку дождя…

В освобождении Вильнюса активное участие принимала и 184-я стрелковая дивизия генерала Б. Б. Городовикова. В числе ее отличившихся воинов нам назвали комсомольца Виктора Закаблука.

– Заметьте, пожалуйста, это имя, – попросил Эренбург.

Дело в том, что во время бесед с людьми, происходившими каждый фронтовой день, он почти не делал никаких записей. Иной раз наносил два-три слова на клочок бумаги или на папиросную коробку. Да такими закорючками, что, по словам писателя, для их расшифровки понадобились бы криминалисты-графологи. В нашей поездке на нескольких специально отведенных листах своего блокнота я кое-что помечал и для Ильи Григорьевича. На сей раз ему чем-то понравилась фамилия Закаблук.

И, надо сказать, понравилась правильно! Прошло немного времени, и в одной из корреспонденций, переданных нашими краснозвездовцами в редакцию, фамилия эта промелькнула вновь, а затем была опубликована и фотография группы воинов, первыми вышедших на государственную границу с Германией. На правом фланге – Виктор Закаблук. Показав снимок Илье Григорьевичу, пришедшему в редакцию, чтобы «выстукать» на машинке очередные сто – сто двадцать строк, добавил подробность: Виктор Закаблук получил письмо от отца Михаила Никифоровича, сражавшегося на 2-м Украинском фронте. В солдатском «треугольничке» говорилось, что еще весною старший Закаблук преодолевал пограничную реку Прут.

– Выходит, оба – отец и сын Закаблуки, – заметил Эренбург, – направились освобождать Европу…

Берлинский салют

Многие фронтовики помнят, наверное, как, находясь где-либо в войсковых тылах – в резерве или на переформировании, – с большим теплым чувством смотрели привезенный походной кинопередвижкой фильм «Машенька». Рассказанная в нем незамысловатая история вспыхнувшей в боевой обстановке чистой и светлой любви двух молодых сердец была близка душам воинов, опаленных пожарищами войны. Автор сценария этой картины, удостоенной Государственной премии, кинодраматург Евгений Габрилович всю Великую Отечественную провел в войсках действующей армии в качестве специального корреспондента «Красной звезды». Мне довелось не раз бывать с ним на фронте в дни битвы на Курской дуге и в Крыму, вместе писать очерки о героях боев на Перекопе и Сиваше, под Симферополем и Ялтой, вместе работать над сценарием художественного фильма о летчиках-асах и, наконец, в одном журналистском расчете пережить все перипетии завершающего войну сражения – за Берлин.

Итак, апрель победного сорок пятого года. В соединениях 1-го Белорусского фронта немало краснозвездовцев. Но редакция решила усилить свой тамошний корреспондентский отряд еще и нашим журналистским экипажем. В Москве, откуда мы с Габриловичем выехали на «виллисе», еще лежал снег, а тут, на берегах Одера, зазеленели травы, начали распускаться почкн придорожных деревьев. Было тепло и солнечно. Пришла наконец-то весна нашей Победы.

Одним из первых крупных городов, которыми овладели войска 1-го Белорусского на берлинском направлении, был Франкфурт-на-Одере. Решили сначала побывать в нем, отправить корреспонденцию в редакцию, а затем направиться и в Берлин, на окраинах которого уже завязались бои.

Улицы Франкфурта перерыты окопами, перегорожены баррикадами, сооруженными из бревен, земли и цемента. Все подходы к зданиям густо заминированы, опутаны колючей проволокой. Кое-где раздавались выстрелы. На стенах домов надписи: «Не отступать!», «Солдат, шаг назад – твоя смерть!» Но, несмотря на эти геббельсовские призывы, подкрепленные эсэсовскими заслонами, в частях, оборонявших Франкфурт, царило другое настроение. Один из наших саперных офицеров, руководивший разминированием, показал листок, найденный в доме, где размещалась вражеская рота. Это – рукописное обращение. Габрилович, читая его вслух, перевел такие слова: «Солдаты! На черта проливать кровь и торчать в этом доме, когда все пошло прахом? Русские уже подошли к Берлину. Нас загнали в бутылку, и мы сдохнем тут, если у нас не хватит мозгов, чтобы сдаться в плен. Наш взвод решил поступить именно так. Если вы не сумасшедшие – следуйте за нами. Обер-ефрейтор».

Выйдя из машины недалеко от Берлина на отполированный колесами асфальт, взбираемся на холм. Отсюда видно изрыгающее огонь логово фашизма. С линии боя доносятся звуки перестрелки, тяжко ухают батареи, клубы дыма прорезаются молниями «катюш». Несколько минут в каком-то торжественном молчании смотрим на Берлин. Об этом мечталось всю Великую Отечественную, и когда переживали горечь отступления, и когда освобождали наши города. Вот он – Берлин! Скоро, теперь уже совсем скоро окажемся на его улицах, станем свидетелями штурма последнего оплота врага…