Текст книги "Летописцы Победы"
Автор книги: авторов Коллектив
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)
Да, мы видели, как в короткие огневые паузы бойцы делают небольшой рывок и сразу же залегают. Потом снова бросок, но поднимаются уже не все: потери большие. Что же еще можно потребовать от солдат, идущих вперед без поддержки артиллерии и авиации?
На НП армии, тоже врытом в кромку глубокой балки, встретили К. С. Москаленко, мужественного генерала, чье имя появилось в нашей газете уже в первые дни войны. Настроение у него было не из лучших. На подготовку этой операции его армия сначала имела всего шесть дней. Но жестокая необходимость в связи с критическим положением Сталинграда заставила его вводить в бой армию уже через три дня и по частям. Стрелковые дивизии вступили в бой прямо с пятидесятикилометрового марша. Армия не имела ни одного артиллерийского полка усиления, ни одного полка противотанковой и противовоздушной обороны. Авиационное прикрытие было крайне слабое.
Впоследствии проявивший себя на войне как мастер маневра, фланговых ударов, стремительного наступления, Москаленко вынужден был сейчас бить в лоб и притом меньшими силами, чем у противника.
– В первый день прошли два километра, – объясняет он нам, – во второй – километр, а сегодня и того меньше…
Мы вспомнили виденное нами на поле боя в дивизии и подумали, что на этой вздыбленной всеми стреляющими средствами и системами земле наши люди отвоевывают шаг за шагом не километры, а метры.
Я время от времени наблюдаю в стереотрубу за боем, а Симонов, пристроившись в окопе, вынул блокнот и что-то черкает. Мимоходом заглянул и увидел… палочки. Немецкая авиация и здесь свирепствует, бомбит все кругом: и поле боя, отстоящее от НП метров на семьсот – восемьсот, и балку, где сосредоточивается пехота для атаки, и наш наблюдательный пункт, хотя он как будто неплохо замаскирован. Симонов, оказывается, помечает палочкой каждый немецкий самолет, заходивший на бомбежку в пределах нашей видимости. А чтобы легче было потом посчитать, каждые десять палочек соединяет черточкой. Таких черточек набралось к вечеру тридцать девять. Получилось 397 вражеских самолетов!
Москаленко непрестанно вызывает командиров соединений и теребит их:
– Есть пленные?.. Пленные есть?.. Давайте документы – с живых или с мертвых, все равно…
Вот и первые донесения – номера новых немецких дивизий и частей, танковых и пехотных, переброшенных сюда с южного фаса фронта. И как-то сразу исчезла с лица командарма тень тревожного ожидания. Он тут же звонит Жукову, расположившемуся на своем НП, и передает номера и названия новых немецких дивизий, появившихся перед фронтом армии. Странно было видеть: немцы подбрасывают свежие силы, а он вроде бы доволен.
– Вот этого-то как раз мы и ожидаем, – объяснил Москаленко. – Армия сейчас выполняет главную задачу – оттянуть как можно больше вражеских войск от Сталинграда, образно говоря, принимает огонь на себя, чтобы спасти город.
Отмечу, что эту задачу она с честью выполнила. Хотя «вступление в бой армий по частям, – доносил Жуков Сталину, – и без средств усиления не дало нам возможности прорвать оборону противника и соединиться со сталинградцами, но зато наш быстрый удар заставил противника повернуть от Сталинграда его главные силы против нашей группировки, чем облегчилось положение Сталинграда, который без этого удара был бы взят противником».
8
Мы вернулись в Ямы, на командный пункт фронта. Что передать в газету? Все было ясно. Надо дать панораму Сталинградской битвы, описать все то, что видели своими глазами и слышали, без прикрас. О руинах Сталинграда. О страданиях людей. О ненависти, которая не дает ни спать, ни дышать. И главное, о том, что сталинградцы – и воины, и горожане – не отчаиваются, не помышляют о сдаче города, дерутся самоотверженно, до последней капли крови, до последнего дыхания. Дни и ночи. Круглые сутки.
Я собрал в Ямах наш корреспондентский корпус, а Симонов засел за очерк.
9
Недалеко от деревни Ямы, разбитой дальнобойной артиллерией и бомбежкой врага, мы разыскали 33-ю гвардейскую дивизию. Два с лишним месяца без передышки она вела бои за Доном и в междуречье Дона и Волги, отражая атаки немцев, рвавшихся к Сталинграду. Дивизия прославилась своим упорством в бою, стойкостью, смелыми контратаками. В этом соединении родился прогремевший на всю страну подвиг донецкого шахтера Петра Болото и его трех товарищей у станицы Клетской. Наша газета еще 13 августа посвятила им специальную передовицу под названием «Стойкость, победившая смерть».
«Маленький холмик в широкой задонской степи выше самой высокой горы вознес имена четырех советских гвардейцев – Петра Болото, Ивана Алейникова, Александра Беликова и Петра Самойлова. Четыре советских воина приняли бой с тридцатью немецкими танками и вышли победителями» – так начиналась передовая. «Стойкость, победившая смерть, – вот имя бессмертного подвига четырех гвардейцев!» – так заканчивалась она.
Естественно, нам важно было побывать в этой дивизии, поговорить с ее героями. Командовал дивизией А. И. Утвенко, рослый, с круглым лицом и украинским говорком полковник. Его имя запечатлелось в пашей памяти еще в сентябре сорок первого года: полк, которым он командовал тогда, участвовал в разгроме ельницкой группировки врага, и за успешные атаки Утвенко был назначен командиром дивизии. Запомнили мы его еще и потому, что ему, майору, в те дни было присвоено сразу звание полковника, через одну ступень, что является редким случаем в армии. И об этом мы писали в газете. А сейчас увидели этого полковника с живым, веселым характером снова на главном фронте Отечественной войны. Он был несколько раз ранен, и у него плохо двигалась рука.
Утвенко обрадовался нам. Вместе с комиссаром дивизии они как раз в это время готовили красноармейский митинг и сразу же «запрягли» нас в работу: попросили принять участие в его подготовке. Мы пошли в полки. Пробыли там целый день.
На второй день – красноармейский митинг. Небольшая травянистая полянка среди дубовых зарослей. Бойцы в чистых, только что выстиранных и отглаженных гимнастерках с несмываемыми разводами от соленого пота, подтянутые, сидят на земле четырехугольником. В руках автоматы, винтовки. Воздух над головами наполнен гудением «рамы» – немецкого самолета-разведчика, но к нему уже привыкли, и мало кто, и то изредка, подымает голову.
Открыли митинг.
Выступают Утвенко, Болото, сержант Зверев и другие. Простые солдатские речи, без громких фраз. Не столько о боевых действиях, сколько о сложившихся в бою традициях и законах советской гвардии, о человеческих чувствах и переживаниях.
Записи выступлений на митинге мы вели поочередно, почти стенографически. Симонов долго беседовал с Болото, а сейчас записал колоритную, с чисто украинским юмором речь Петра Болото. Дюжий парень с открытым лицом и шахтерскими крапинками под глазами начал речь с автобиографии:
– Я сам из Донбасса родом. У меня долгие годы под землей прошли. И коногоном был, и крепильщиком, и забойщиком – вместе с братьями Семеном и Дмитрием. Все трое под землей работали, а теперь все трое за эту землю воюем. Такая уже судьба у нашего семейства вышла.
О том, как они подбивали немецкие танки, он говорил немногословно. Зато рассказ о том, что он пережил, что пережили его товарищи, был сочный, ядреный, свидетельствовавший о силе духа и неустрашимости гвардейцев.
– Утро было. Только мы у себя в окопах за кашу сели, ложку каши набрал, как нам кричат: «Танки слева!» Я поставил кашу аккуратно, думаю: съем еще… (Смех.) Только поставил кашу, действительно, танки идут… Когда на меня первый танк шел, я уже думал: конец света наступил, ей-богу. А потом ближе танк подошел, и уж вышло не мне, а ему конец (смех). А между прочим, знаете, я за тот бой цигарок пять скрутил и скурил до конца. Алейников у меня был некурящий, мне свою норму отдавал, так что табаку у меня было богато… В бою так: ружье отодвинешь и закуришь, когда время позволяет. Курить в бою можно, только промахиваться нельзя. А то промахнешься и уже не закуришь – вот какое дело. Переживания были трудноватые. Но мы не терялись, все время разговаривали друг с другом, перекликивались для бодрости духа. Я Беликову кричу из окопа: «Ну как ты, ничего?» – «А ты?» – «А я тоже ничего!» – «Ну, значит, и хорошо».
Так мы целый день копошились с танками. А потом мы услышали, что слева и справа больше стрельбы нет. Нет никакой, кроме немецкой. И подумали, что, наверное, здесь придется умирать. Мы решили: все равно, раз уже так вышло, либо жить, либо умереть, но в плен не отдаваться. И тут я увидел, что Беликов от ружья оторвался и что-то на бумажке пишет. Я говорю ему: «Что ты пишешь?» Он отвечает: «Пишу за всех четверых, что бьемся и не отдадимся живыми. Пусть от нас память будет. Может, наши придут и найдут».
На митинге предоставили слово и мне. Я рассказал о положении на всех фронтах Отечественной войны и под Сталинградом, о некоторых московских новостях и о наших впечатлениях во время пребывания в дивизии.
В Москве мы с Симоновым подготовили полосу об этом митинге, напечатали выступления всех гвардейцев, их портреты и над полосой дали шапку: «Законы советской гвардии». Полоса нашла добрые отклики, кстати, секретарь ЦК партии А. С. Щербаков предложил Воениздату выпустить ее отдельной брошюрой.
10
Наша поездка подошла к концу. Пора было возвращаться домой. Темин успел отпечатать несколько снимков, с летчиками переслать в Москву, и они сразу же были опубликованы. Но отснятой пленки у него еще много было. Симонову надо было «отписаться». Он еще успел побывать у летчиков легкой авиации и потом напечатал о них интересный очерк «Рус-фанер».
На этих самых «рус-фанерах», предоставленных нам Еременко, с небольшой полянки у лесочка мы готовились вылететь из Ям на основной аэродром. Я и Симонов уселись в двухместном «Р-5», а Темин в одноместном «У-2». Только поднялись в воздух, как появился «мессершмитт» и, увидев легкую, беззащитную добычу, ринулся на нас. Наш летчик сразу же посадил самолет на полянку, впритык к роще, и мы, быстро выскочив, спасаясь от пуль, прильнули к деревьям. А по другому самолету во время посадки немец успел полоснуть очередью. Лететь на нем было нельзя. Переждав немного, мы взобрались снова на «Р-5»: летчик, Симонов и я. Темина с грехом пополам запихнули тоже и взяли курс на большой аэродром, а оттуда на «Дугласе» вылетели в Москву.
Я перелистываю пожелтевшие страницы комплекта «Красной звезды» тех дней и вижу, каким широким потоком пошел материал о битве на Волге! Одна за другой передовые статьи «Герои Сталинграда», «Стойко защищать Сталинград с воздуха», «Значение боев на Юге», «Стойко защищать каждую улицу Сталинграда», где были строгие, суровые слова: «Дальше отступать некуда. Отступить дальше – значит… загубить Родину» – и проникновенные строки: «Нет сейчас в нашей стране имени славнее и почетнее, чем герои Сталинграда…» Заметки, сообщения, статьи. Очерки и корреспонденции. Слова о мужестве и настрое воинов и ополченцев:
«Забудем о жизни и смерти – будем думать об одном: как отбить врага».
«Умрем, а Сталинград не сдадим».
«Выстояли под Москвой, выстоим и под Сталинградом».
Аркадий ФРАМ. С РАБОТЯГОЙ ШОРИНОФОНОМ
С безграничной благодарностью судьбе, давшей мне в спутники микрофон военного корреспондента советского радио, вспоминаю путь от Прута до Шпрее и Влтавы к стенам рейхстага и Вацлавского Наместья.
Предок нынешнего магнитофона – шоринофон был далеко не совершенен. Бездорожье, большие расстояния, преодолеваемые на трясучей, с грехом пополам переоборудованной полуторке, нередко выводили его из строя. Но фронтовик-шоринофон прилежно нес свою солдатскую службу, записывая боевые эпизоды, рассказы героев войны, представлявших все рода войск. Когда же аппаратура, не выдержав непосильного напряжения, надолго замолкала в ожидании ремонта или замены, приходилось действовать в общем строю военных корреспондентов.
Летом 1941 года на Южном фронте были записаны рассказы солдат и офицеров знаменитой Шепетовской дивизии, кавалеристов генерала А. Ф. Бычковского, летчиков Героя Советского Союза С. Г. Гетьмана, знаменитого снайпера Максима Брыксина, его боевых друзей и других героев.
Осенью 1941 года фашисты сообщили об окружении и уничтожении под Ростовом-на-Дону нашей 9-й армии; сумел, дескать, спастись лишь раненый командарм Харитонов. Это была очередная геббельсовская «утка», и я немедленно записал на шоринофон интервью с Ф. М. Харитоновым, рассказ о том, как «ликвидированная» армия и ее командующий – живой и невредимый – бьют гитлеровцев и готовятся преподать им новые уроки. И действительно, вскоре 9-я армия совместно с другими соединениями освободила Ростов-на-Дону.
Вспоминаются и другие фронтовые передачи и записи, сделанные тогда, в том числе «День Южного фронта» – передача, подготовленная с участием писателей и журналистов фронта.
* * *
Одно из крупнейших сражений 1942–1943 годов – битва за Кавказ длилась пятнадцать месяцев. Наступать на всем советско-германском фронте гитлеровцы уже не могли. Главной их целью был захват Кавказа и района нижней Волги.
Единственной истребительной авиачастью в Ростове был полк майора М. Ноги, дислоцировавшийся на центральном аэродроме. 4 июля пал город-герой Севастополь, и гитлеровцы смогли бросить на Ростов шестьсот самолетов. Летчики М. Ноги храбро дрались с врагом, во много раз превосходящим их численно. С 12 по 31 июля летчики Смирнов, Шор, Говорухин, Заяц, Полищук, Коблов и другие уничтожили девяносто четыре бомбардировщика и истребителя врага. Рассказы героев обороны Ростова я записал на аэродроме и немедленно передал в Москву.
Военные действия развернулись в предгорьях Кавказа, перенеслись в леса и сады Черноморья. Враг, прижав наши войска к узкой полосе побережья, рассчитывал сбросить их в море.
Воины Черноморской группы Закавказского фронта с честью выстояли.
Вспоминаются подготовленные в то время радиозаписи из казачьего корпуса генерала Н. Кириченко, с гвардейского крейсера «Красный Крым», сделанные во время боевого похода корабля, и другие.
Осенью того же года мне было приказано отправиться из Черноморской группы войск в Северную, где ожидались большие события. На месте нового назначения я успел подготовить передачу «Сыны Кавказа в боях за Родину». Ее участники – Герои Советского Союза командир батальона морской пехоты А. Гегешидзе и бывший директор средней школы в Нальчике, ставший штурманом авиаполка, К. Карданов и другие – рассказали о славных делах своих боевых друзей.
Как известно, в день нападения гитлеровской Германии на Советский Союз первый удар приняли на себя пограничники. Они же оказались на пути фашистов, вышедших на подступы к Орджоникидзе (Владикавказу). Вскоре здесь был нанесен контрудар войск Северной группы. Эта победа совпала с 24-й годовщиной Октября. Канун и дни праздника я провел в частях, начавших наступление, приведшее к полному освобождению Северного Кавказа.
Навсегда сохранится в моей памяти помощь начальника штаба Закавказского фронта генерал-майора С. Е. Рождественского. Поглощенный почти круглосуточно оперативной работой, он все же урвал время для беседы со мной, подробно обрисовал подготовку и проведение операции. Рассказ генерала Рождественского и все, что я увидел непосредственно в частях, составили большую корреспонденцию, опередившую сообщения Совинформбюро и ТАСС. Эти счастливые для меня дни чуть было не обернулись бедой. Михаил Шкерин, работавший тогда на радио и пославший в эфир радостную весть, рассказывает в книге «Солдаты слова» о нагоняе, устроенном редакции «Последних известий» председателем Радиокомитета Д. А. Поликарповым, в свою очередь получившим внушение от начальника Совинформбюро А. С. Щербакова.
– Как вы смели дать эту корреспонденцию без моего ведома? – бушевал Поликарпов. – Верховный приказал подготовить сообщение о разгроме гитлеровцев под Владикавказом под рубрикой «В последний час», а вы своим возмутительным самоуправством сорвали выполнение этого приказа.
Буря, однако, миновала. Сообщение «В последний час» все же появилось. Звонки радиослушателей, благодаривших за переданную перед тем радостную весть, вознаградили работников редакции «Последних известий» за пережитые треволнения. В итоге довольным оказалось и начальство, сменившее, не показывая этого, гнев на милость.
Вал наступления неудержимо катился вперед.
…На горных склонах седого Кавказа, на скалистых берегах его горных рек приняло боевое крещение одно из танковых соединений. Битва под Ардоном стала стартом ее стремительного марша. Тысячу пятьсот верст прошли танки по Северной Осетии, Кабардино-Балкарии, станицам Кубани – к Дону.
Танковый батальон вел герой Испании и участник разгрома гитлеровцев под Москвой Петр Волошко. У него давние счеты с германо-итальянскими фашистами. Волошко был 20 раз ранен – трижды в Испании, 17 – в Великую Отечественную. Не совсем послушны перебитые рука и нога. Но он все так же не знает усталости в бою, все той же энергией светятся его глаза. Он хорошо помнит сражение на Хараме – в ущелье, в которое он со своими танками загнал марокканскую конницу и фашистскую пехоту. Под Москвой он бил фашистов из «Голубой дивизии» – соучастников тех, кого он несколько лет назад громил на другом конце Европы.
…Вперед и вперед ведет свой батальон Петр Волошко, круша вражеские танки, пушки, минометы, пулеметные гнезда, укрепления, подрывая железнодорожное полотно.
Весь путь от Владикавказа до Ростова-на-Дону совершило сдружившееся трио военных журналистов – известный теперь писатель и кинодраматург Евгении Габрилович («Красная звезда»), будущий председатель Комитета народного контроля СССР Павел Кованов и автор этих строк (Всесоюзное радио). Работая бок о бок, помогая друг другу, мы передавали в свои редакции зарисовки и очерки о действиях войск, партизан и подпольщиков, о страданиях населения Северного Кавказа под гнетом захватчиков.
Освобождены Ардон, Ставрополь, Нальчик, курорты Минеральных Вод. В Пятигорск Кованов и я вошли 11 января 1943 года вместе с войсками, освободившими город-курорт.
В наших блокнотах сохранились записи о том, что произошло в последние дни фашистской оккупации Пятигорска. Вот что мы, в частности, узнали.
…Художник-гример Мария Федоровна Петрова только что вернулась из театра. Душа ее была охвачена волнением: в памяти вновь ожили блокада Ленинграда, ледовая дорога, по которой был вывезен на Большую землю театр С. Радлова, путь к Пятигорску. Вспомнились лето, прорыв врага на Кавказ, ночь, когда наши танкисты, посадив на свои машины половину труппы, довезли артистов до Нальчика, откуда их эвакуировали с последним санитарным эшелоном. А в следующую ночь уходить было поздно – авиадесант и другие гитлеровские части ворвались в город. Последовал приказ фашистской комендатуры: под угрозой расстрела открыть театр и, изъяв «большевистские пьесы», возобновить классический репертуар.
Началась пятимесячная оккупация Пятигорска.
Но сегодня, 3 января 1943 года, было и радостно и тревожно. Шепотом передавались слухи о быстром продвижении Красной Армии. Близость освобождения чувствовалась в беспрерывном потоке уходивших немецких войск и автомобилей с награбленным добром, в трусливой увертливости фашистских листков, пытавшихся скрыть свое катастрофическое положение на Кавказе.
Стук в дверь прервал ход мыслей молодой женщины. В комнату вошли полицаи.
– Одевайтесь, поедете с нами.
В автомобиле Мария вспомнила, что несколько часов назад люди, сидевшие сейчас рядом, были за кулисами и внимательно разглядывали ее.
Что могли узнать о ней?
Однажды уже было: наследнице дореволюционного владельца дома, из которого полицаи выбросили Марию, она сказала: «И у нас будет праздник». Об этом донесли в гестапо. Тогда Марию вызвали и, жестоко избив, отпустили.
Теперь могли доискаться, что Мария, собирая еду, относит ее советским военнопленным и что она рассказывает о подходе наших частей к Пятигорску. Не узнали ли о другой, самой важной работе, взятой на себя Марией?
Близ Машука автомобиль остановился. Полицаи вышли и повели девушку в лес. У канавы они остановились.
– Что вы хотите сделать? – спросила Мария.
– Сейчас узнаешь, – последовал ответ. – Говорила, что большевики близко?
– Я слышала, что Красная Армия подходит к Пятигорску.
– Да что с ней разговаривать! – крикнул полицай. Он выстрелил в девушку. Мария упала, обливаясь кровью. Как в тумане, она почувствовала, что с нее снимают одежду, срывают с руки часы. Полицаи поволокли Марию к канаве. Голова ее билась о землю, сучья и кустарники царапали ее лицо. Блеснул свет фонаря. Сердце Марии сжалось, вдруг обнаружат, что она жива. Но ей посчастливилось. Бросив Петрову в канаву, истязатели занялись дележом денег из ее сумочки. Затем на потерявшую сознание девушку, заживо погребая ее, посыпались комья мерзлой земли, смешанной со снегом.
Машина умчалась назад, в город. Рана на голове Марии примерзла к смешанному с землей снегу, и, должно быть, поэтому она не истекла кровью.
Очнувшись, Мария выбралась из кювета; падая и вновь поднимаясь, поползла к Пятигорску. Навстречу ей, уже не заботясь о маскировке, включив полный свет, мчались машины: их хозяева удирали из разграбленного и разрушенного города.
Мороз крепчал. Мария уже не чувствовала ни рук, ни ног. Отчаяние охватило ее. Но неужели сдаться, когда час освобождения так близок?
И девушка нашла силы, чтобы спасти себя. Она добралась до пригорода – Белой Ромашки и постучалась в первый же дом. Вышла женщина, подхватила ее и уложила в постель. В матери схваченного гестаповцами советского работника Мария Петрова нашла спасительницу, выходившую ее.
П. Кованов и я разыскали девушку. И Мария Петрова – она была еще в бинтах и повязках – рассказала нам о том, как смерть прошла рядом с ней…
Двадцать три года спустя мы, бывшие военные корреспонденты, и Мария Федоровна Петрова-Новикова вновь нашли друг друга и обменялись письмами. Она жива-здорова, полна энергии и продолжает – теперь уже в Ленинградском Малом театре оперы и балета – служить любимому искусству.
Пути трех друзей разошлись: Габрилович направился на Северо-Западный фронт, Кованов остался на Северном Кавказе, мне приказали ехать на Южный фронт – им стал знаменитый Сталинградский фронт.
Журналистский корпус здесь был представлен достойно. Петр Никитин – будущий член редколлегии «Известий» – был пытливым исследователем человеческих душ и действий; я бы назвал его чемпионом любознательности. Мало кто мог так, как он, вызвать воина на содержательную беседу. Его коллега Константин Тараданкин отлично умел делать для газеты все, что нужно. За два часа он набрасывал темпераментную передовую, фельетон, проблемную корреспонденцию. Сильные, горящие, рожденные большим талантом строки принадлежали порывистому худощавому юноше – военному корреспонденту «Комсомольской правды» Анатолию Калинину, имя которого теперь широко известно.
Царский генерал В. Афанасьев с первых дней создания Красной Армии стал под ее знамя. Этому знамени также верно служил его сын – Борис Афанасьев. Он отморозил ноги на линии Маннергейма, перенес ампутацию нескольких пальцев. Казалось, он не мог выдержать выпавшую на его долю нагрузку. Но выдерживал. Где бы ни работал корреспондент ТАСС Афанасьев, он всегда пробирался в самое пекло, возвращаясь с отменными материалами. В течение примерно года он освещал Нюрнбергский процесс. Он и В. Темин были единственными советскими корреспондентами, присутствовавшими при казни фашистских главарей.
«Правду» достойно представлял Михаил Шур. Его серьезная, вдумчивая, исключительно добросовестная работа сочеталась с хорошим литературным вкусом.
Неистовым военным корреспондентом был сталинградец Василий Коротеев – корреспондент «Красной звезды».
Неутомимым фотоасом называли корреспондента «Комсомольской правды» А. Гличева.
Самым юным из нас был Григорий Шпаков, представлявший Совинформбюро.
В этом составе мы и шли от ворот Кавказа до крайней оконечности Крыма.
* * *
В июне на Южном фронте возникла небольшая пауза. Шла десантная эпопея 18-й армии на полуострове Мысхако. Я получил разрешение на несколько дней вернуться к берегам Черного моря и отправиться на Малую землю.
На осунувшихся лицах помощника военного коменданта, краснофлотцев, дежурных и других работников порта можно было прочитать их тревогу за судьбы людей и караванов, отправляемых на Малую землю.
Ждали темноты – только под ее покровом были возможны рейсы на Малую землю. На горизонте угадывались очертания клочка нашей территории. Море было спокойно. Но в обманчивой тихой зеленой глади таились вражьи магнитные мины, шныряли подводные лодки и торпедные катера, и в любую минуту следовало ожидать появления эскадрилий фашистских гидросамолетов и истребителей, а на подходе к Малой земле – шквального огня артиллерии и минометов.
Но вот наши суда строятся и под охраной сторожевых катеров трогаются в путь. Катер № 85, которым командует старший лейтенант Василий Торопков (ныне капитан 1-го ранга), совершил свой первый рейс в памятную штормовую февральскую ночь 1943 года… В тылу у гитлеровцев, в рыбацком поселке Станичка, мало еще кому ведомом, высадился со своими людьми Герой Советского Союза майор Цезарь Куников. Двести шестьдесят девять смельчаков-десантников, разметав проволочные заграждения и подорвав минные ноля, с боем зацепились за прибрежные скалы. В ночь с 7 на 8 февраля катер Торопкова высадил еще десантную роту, а потом совершал рейсы почти ежедневно…
Пересекая узкую бухту, караван судов уходил вперед. С гор побережья доносилась канонада. Это наши артиллеристы, выследив днем бьющие по Малой земле батареи, теперь расправлялись с ними.
Проплываем несколько селений Кубани. Позади остается разрушенный, весь в дыму пожарищ героический Новороссийск. Разрывы становятся все явственнее и оглушительнее – мы подходим к Малой земле. Сквозь туманную дымку, прикрывающую ее очертания, вспыхивают снопы пламени – враг ведет яростный обстрел. Осколки снарядов и мин со свистом сыплются в волны, шумно набегающие на скалы. На минуту становится светло как днем. В небе повисли ракеты: фашисты нащупывают караван. Тут же ввысь взлетают сотни зеленых огоньков – пулеметчики Малой земли, помогая высадке, трассирующими пулями дружно расстреливают ракеты. И снова враг бьет вслепую, его снаряды мечутся по Мысхако, с визгом рвутся на берегу и вокруг судов. Экипажи, ведущие в открытом море разгрузку, не теряют ни минуты. Подошедшие с берега боты принимают массивные ящики с боеприпасами и продовольствием, тюки с подарками Большой земли, новыми кинофильмами, газетами, книгами, журналами. Еще четверть часа, и люди со своей ношей, помогая друг другу, взбираются по скалам на отвесный берег. Желтые молнии разрывов озаряют изрезавшие полуостров ходы сообщения, по которым движется живая цепь. Идти нам не очень далеко – ведь всю территорию Малой земли можно пересечь в течение часа. Короткая проверка – все под тем же огнем, – и нас пропускают в подземные укрепления штаба Малой земли. В этот момент раздается оглушительный грохот, сотрясающий скалы: фашистские эскадрильи сбрасывают в этом районе третий за первую половину ночи бомбовый груз.
На стене одного из блиндажей Малой земли сохранилась торопливо нацарапанная надпись:
«Здесь жили матросы отряда Куникова и будут жить здесь до особого распоряжения».
Рядом другая, более поздняя надпись:
«Матросы отряда Куликова будут жить в веках».
Люди, сделавшие вторую надпись, не ограничились данью уважения своим предшественникам. Они продолжили и обогатили бессмертные традиции первых десантников. Труден был прыжок с Большой земли на Малую. Еще труднее было удержаться в огненном полукольце. Враг не мог оставить в своем тылу десантные группы. Приезжавший в марте в Крым Гитлер поручил командующему 17-й армией Иенеке сбросить советские десантные соединения в море.
Фашистский генерал-лейтенант Ветцель получил приказ прорвать советскую оборону и вновь захватить Мысхако. Фашисты бросили против малоземельцев огромные массы авиации, артиллерии и несколько пехотных дивизий. Восемь суток отбивали яростный напор врага герои Мысхако. Они не слышали друг друга – такой гул висел над Малой землей. Но стояли насмерть. Боевой призыв подполковника П. Штахановского – превратить Малую землю в большую могилу для фашистов – облетел весь гарнизон. Армейские газеты, описывая массовый героизм исторической эпопеи, сообщали о том, как воины устилали подступы к своим позициям тысячами вражьих трупов и умирали сами, не отступая ни на шаг.
В блиндаже куниковцев расположился политотдел. Героика Малой земли стала бытом. Фашисты не рискуют сейчас предпринимать наступление. Но двадцативосьмикилометровая площадь по-прежнему простреливается артиллерией и минометами, бьющими день и ночь.
Хрупкая дверь, ведущая из блиндажа на поверхность, полуоткрыта. Того и гляди, залетит шальной осколок. «Закрывайте дверь», – ворчит кто-то. Дверь затворяется, но через минуту ее снова забывают закрыть. Тесно и шумно. Капитан М. Бурле дает консультацию радистам и перебирает кинофильмы, привезенные с Большой земли. Лектор, маленький, скромный и тихий человек, восторгающийся решительно всем, что он видит на Малой земле, уточняет и дополняет свои записи и заранее волнуется от общения с необычной аудиторией. Инструктор по учету партдокументов по фамилии Коминтерн оформляет дело сержанта Карпа – кандидата ВКП(б). Корреспондент армейской газеты, прибежавший с берега моря, откуда краснофлотцы только что выловили трех летчиков, выбросившихся с парашютами из зажженного фашистского самолета, готовит материал для редакции. Но вскоре в штабе становится свободнее: политработники отправляются на передовую. В гвардейское соединение, где сегодня проводится собрание партактива, путь лежит через весь полуостров. Под лучами солнца Малая земля выглядит не такой мрачной. Правда, на каждом шагу чернеют огромные воронки, не в одной из них побывало по два снаряда, и странно ходить по сплошь перепаханному полю среди вывороченных и расщепленных деревьев. Но по-прежнему упрямо тянутся ввысь колючие кустарники, так же прекрасны чащи горных склонов, зеленеющие под сияющим небом Черноморья. Тяжело израненная земля предстает перед нами в трогательном и суровом величии своих страданий и борьбы, бессмертного героизма ее богатырей. Воющие звуки заставляют поднять голову. В небе сорок фашистских бомбардировщиков. Снова долгий визг бомб, и опять фашистские артиллеристы, словно одержимые, бьют по Малой земле. Нас провожает фотограф соединения, которого все здесь зовут Мишей. Непостижимым образом он научился угадывать, куда в следующий момент перенесут фашисты свой огонь. Авторитет Миши кажется здесь непререкаемым. Он подает команду, и, перебегая по щелям и лощинам, мы с благодарностью убеждаемся в точности его предсказаний.
