Текст книги "Профессия: разведчик. Джордж Блейк, Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

27 января 1950 года Клаус Фукс и Уильям Скардон встретились на платформе станции «Паддингтон-Сквэр» и пешком дошли до военного министерства, где Фукс сделал полное устное признание о своем сотрудничестве с советской разведкой, которое Скардон оформил в виде официально заверенного письменного документа. 30 января он встретился со своим старым знакомым еще по «Тьюб Эллойз» – инспектором государственной комиссии по атомной энергетике Майклом Перрином в его лондонском офисе в «Шеллмекс-хауз», который с его слов записал в форме отдельного секретного протокола объем переданной им русским научно-технической информации по ядерной проблематике. Он все еще был на свободе. 2 февраля Клауса Фукса вновь пригласили к Майклу Перрину, якобы для «уточнения некоторых деталей», а в действительности для ареста, который произвел сотрудник Скотланд-Ярда Леонард Бэрт.

Суд над Клаусом Фуксом состоялся 1 марта 1950 года в одном из залов мрачного здания уголовного суда на Олд Бейли. Председательствовал на заседании член Верховного суда сэр Годдард. От обвинения выступал генеральный атторней сэр Хартли Шоукросс, интересы обвиняемого защищал Дерек Кэртис-Беннет. Заседание было открытым для публики, среди которой можно было увидеть герцогиню Кент, сводную сестру короля Георга VI, мэра Лондона в традиционном черном средневековом костюме с золотой цепью и в шляпе с плюмажем, около 80 корреспондентов иностранных газет и агентств, включая ТАСС, и двух представителей посольства США, изо всех сил старавшихся выглядеть безучастными.

Позднее Клаус Фукс назовет суд над собой «честным» в том смысле, что проходил он в строгом соответствии с британским законодательством. Присяжных заседателей не было, поскольку Фукс сам признал себя виновным. Если не считать короткой дачи показаний одним свидетелем, то весь судебный процесс состоял из вступительного заявления генерального прокурора, выступления защитника и краткого заявления самого Фукса.

Из неопубликованного интервью Клауса Фукса:

«…из всего судебного заседания на Олд Бейли я запомнил только ступеньки, которые вели к огороженной от всего зала скамье для подсудимых. Когда я, не видя ничего вокруг себя, сел на нее, мой защитник, наклонившись ко мне, спросил: «Вы знаете, какое вас может ожидать максимальное наказание?» – «Да, – сказал я, – я знаю, это – смертная казнь». – «Нет, – сказал он, – максимальная мера наказания за это – 14 лет тюремного заключения». Самое странное, что я ничего в этот момент не почувствовал. Я был уверен, что меня ожидает смертная казнь, смирился и был готов к этому. В этом как раз и заключалась моя ошибка – настоящий разведчик должен был драться, бороться за жизнь до последнего. А затем я вдруг почувствовал то, что и должен был почувствовать в моей ситуации смертник, которому неожиданно говорят: тебя не казнят, ты будешь жить…»

…Все авторы книг о Клаусе Фуксе на разные лады обыгрывают этот эпизод в зале суда на Олд Бейли. Последовавшую затем неадекватную реакцию Клауса Фукса стараются объяснить «раздвоением сознания», «заторможенной психикой», «эмоциональной нищетой» и прочими хитромудрыми терминами, не понимая, какую бездну страдания и душевную бурю должен был пережить он, идя, образно говоря, на эшафот и узнав, что палач не понадобится.

Он действительно не знал, что между «государственной изменой» и «нарушением закона о защите секретов, составляющих государственную тайну», существует правовое различие, и действительно был уверен, что ему грозит смертная казнь. И вовсе не потому, что был «не от мира сего», а прежде всего потому, что никогда не соизмерял свои поступки, риск, на который шел, с тем наказанием, которое ему грозило. Он рисковал в Америке, где ФБР, несомненно, сделало бы все, чтобы посадить его на электрический стул. Разумеется, он, как и все, любил жизнь и не хотел умирать, но никогда за семь лет сотрудничества с советской разведкой не соизмерял свою смелость с уголовным кодексом. Все эти годы он был готов к тому, чтобы принять смерть от руки палача во имя тех идеалов, которым был верен всю свою жизнь… «Мягкость» британской Фемиды была вполне юридически обоснованной. В соответствии с английским уголовным законодательством «измена Родине», предусматривавшая высшую меру наказания, могла применяться лишь к субъектам, связанным с иностранным враждебным государством во время войны. Советский Союз в годы войны был союзником Великобритании в борьбе против нацистской Германии, и поэтому эта статья закона была к нему неприменима. Если бы он передавал военную информацию Германии, Италии или Японии, то он, вероятнее всего, был бы казнен. Вот почему он был осужден в соответствии с Законом о защите государственных секретов, максимальная мера наказания которого составляла 14 лет тюрьмы. Поспешность, с которой был проведен этот выигрышный внешне для Запада процесс, объяснялась нежеланием англичан раскрывать свои атомные секреты, которые бы неизбежно стали достоянием гласности в ходе перекрестных допросов и свидетельских показаний.

Новость об аресте и суде над Клаусом Фуксом с быстротой молнии облетела научный мир Англии и США. Реакция на эту ошеломительную новость была самой различной: от откровенного злорадства до понимающего сочувствия. В те бесконечно долгие двадцать с лишним дней, проведенных им в лондонской тюрьме Брикстон в ожидании суда, его дважды посетили Скиннеры, Рудольф Пайерлс и его неумолимая Немезида – Генри Арнольд. Впечатление от этих посещений и писем от них было самое тягостное. Сейчас, читая воспоминания этих лиц (некоторых из них уже нет в живых), нельзя отделаться от мысли, что все они, невольно или сознательно, помогали МИ-5 в ее усилиях склонить Клауса Фукса к полному признанию, то есть назвать всех советских представителей, с кем он был связан. Из близких друзей один Эдвард Корсон прислал телеграмму прямо в тюрьму, в которой утверждал, что не верит в его виновность, и предлагал себя в качестве свидетеля защиты (ФБР ему припомнит эту телеграмму и дружбу с Фуксом).

…6 марта 1950 года агентство ТАСС опубликовало заявление следующего содержания:

«Агентство Рейтер опубликовало сообщение о состоявшемся на днях в Лондоне судебном процессе над английским ученым-физиком Фуксом, который был приговорен за нарушение государственной тайны к 14 годам тюремного заключения. Выступивший на этом процессе в качестве обвинителя генеральный прокурор Великобритании Шоу-кросс заявил, что будто бы Фукс передавал атомные секреты «агентам Советского правительства».

ТАСС уполномочен сообщить, что это заявление является грубым вымыслом, так как Фукс неизвестен Советскому правительству и никакие «агенты» Советского правительства не имели к Фуксу никакого отношения».

…Возникает вопрос: если Клаус Фукс был таким замечательным человеком и так много сделал для безопасности нашей родины, то почему тогда Советский Союз устами ТАСС так легко отказался от него? Ответ: время было такое.

Сейчас, с высоты сорока пяти послевоенных лет, когда на дворе гласность и плюрализм мнений, это объяснение может показаться слишком банальным и обтекаемым, но оно действительно было таким, и никаким другим. Чтобы действительно понять, что происходило со всеми нами тогда, нужно вернуться в ту эпоху, какими мы были тогда, с нашими мыслями, взглядами, жизненными установками, что, увы, невозможно. Время незримо управляло нашими делами и мыслями, и каждый был его частью.

Разведка считалась войной за линией фронта, а все ее сотрудники солдатами, переодетыми в гражданскую форму и связанными присягой и клятвой. Если разведчик, попав в руки контрразведки противника, признавался в принадлежности к советской разведке, он автоматически становился предателем со всеми вытекающими отсюда последствиями. И не важно, был ли его провал вызван предательством, или он сам не выдержал методов допроса. Любые человеческие слабости, любые оправдывавшие разведчика обстоятельства не признавались. Люди были винтиками, и если винтик выходил из строя, его без сожаления заменяли на новый. Имя Рихарда Зорге, например, долгое время было предано забвению, в первую очередь, именно потому, что он сознался японцам в том, что он советский разведчик.

Были еще и другие субъективные факторы. Советскую разведку и советскую атомную программу «курировал» один и тот же человек – Берия. Нет необходимости рассказывать, какую атмосферу подозрительности, недоверия и жестокости нес с собой этот человек, – написано об этом уже достаточно. После того как первые тассовские сводки с фрагментами признания Клауса Фукса легли к нему на стол, его вывод был однозначен – предатель. Протестовать, сомневаться в его «мудрости» в ту пору было не просто неразумно, а смертельно опасно. Здесь нельзя не учитывать того, что разнузданная кампания клеветы по втаптыванию в грязь имени Клауса Фукса находила внимательных слушателей не только на Западе, но и в сталинском руководстве, видевшем в каждом потенциального предателя. Ну а вскоре ФБР инсценировало на «показаниях» Клауса Фукса пресловутый «процесс века», после чего имя славного разведчика-интернационалиста на долгие годы было предано забвению в нашей стране. Сказанное вовсе не означает, что советская разведка была равнодушной к судьбе своих помощников – как раз наоборот. Ни Берии, ни разного рода абакумовым и рюминым не удалось вытравить изначальный высокий нравственный заряд в душах тех, кто посвятил себя этой тяжелой, увлекательной и благородной профессии. Для советских разведчиков безопасность тех, кто самоотверженно и бескорыстно помогал советской разведке, всегда была на первом плане. Достаточно вспомнить, сколько сил средств, изобретательности, настойчивости, хитроумия было проявлено, чтобы вызволить знаменитую английскую «четверку»: Филби, Маклина, Бёрджесса и Блейка. Заботясь о спасении своих попавших в беду помощников, советская разведка деньги не считала и делала для этого все возможное и невозможное.

Клаус Фукс в этом смысле не был исключением. Весной 1948 года произошел эпизод, который заставил советскую разведку пересмотреть все принимавшиеся до сих пор меры по обеспечению его безопасности. 23 марта 1948 года корреспондент «Санди таймс» Чапмэн Пинчер опубликовал, со ссылкой на «надежные источники в контрразведывательных кругах», сообщение о том, что трое ученых иностранного происхождения, работающих в национальной исследовательской станции по атомной энергии в Дидконе и исследовательском центре в Харвелле, были разоблачены английской контрразведкой МИ-5 – как коммунисты, скрывающие свою принадлежность к «международному коммунизму». Дела этих «неблагонадежных» ученых-атомщиков якобы уже направлены министру снабжения Великобритании Дж. Р. Страуссу, который будет решать их дальнейшую судьбу. Советская разведка, естественно, всполошилась и, не дожидаясь результатов проверки, является ли это сообщение газетной «уткой» или основано на реальных фактах, отработала вариант вывоза Клауса Фукса из Англии. Более того, уже тогда, в случае непредвиденного выезда в СССР, ему было гарантировано достойное место в советской программе атомных исследований. Раскроем маленький секрет: на рапорте разведки советскому руководству Молотов поставил краткую и весьма выразительную резолюцию – «Будем приветствовать». К счастью, все обошлось, речь в этой газетной публикации шла не о нем, но вывезти Клауса Фукса из Англии советская разведка была готова уже тогда. У тассовского заявления от 8 марта 1950 года, безотносительно к личности Клауса Фукса, есть еще одна особая подоплека. Дело в том, что в те послевоенные годы тема советской разведки вообще была табу в нашей прессе. Официально у нас не было разведки, а органы КГБ (тогда МВД) занимались только тем, что успешно разоблачали коварные происки империалистических разведок и их агентуры – диверсантов, шпионов и вредителей, действуя особыми, отличными от буржуазных репрессивных режимов методами. Информационный карантин, информационный «железный занавес» действовал безотказно. Даже информационные сообщения ТАСС были снабжены грифом «Совершенно секретно». Вряд ли простой советский человек, за исключением, разумеется, узкого круга руководителей и тех, кто работал в советских внешнеполитических ведомствах, знал или читал что либо об аресте Клауса Фукса, Гарри Голда, Д. Грингласса, М. Собелла и других. Даже сами тассовские заявления с опровержениями «клеветы» буржуазной прессы и разоблачениями «провокаций» западных разведок были зачастую секретными.

Романы Ардаматского, Воробьева, эпопея Юлиана Семенова о Штирлице, публикации об Абеле, Лонсдейле и других советских разведчиках – все это появилось гораздо позже, несколько приоткрыв завесу секретности над такой важной внешнеполитической функцией любого государства. Но и до недавнего времени многие славные страницы в деятельности разведки КГБ были неизвестны широкому советскому читателю. Так что сорокалетнее умолчание о Клаусе Фуксе – не исключение из правил, а, скорее, пример того стереотипа мышления, который сложился у нас в довоенные и послевоенные годы. Сломать этот стереотип вынудило само время…

Вспоминает вдова Клауса Фукса – Грета Кейльсон-Фукс:

«…сразу же после образования ГДР я начала работать в отделе информации ЦК СЕПГ. Дел было по горло, и свободного времени почти не оставалось. К тому времени я осталась одна. Но странное дело, я все чаще вспоминала ту далекую встречу в Париже. Предчувствие, если хотите женская интуиция, что я обязательно опять встречу того худющего симпатичного сына пастора, все чаще охватывало меня. После одного из таких мимолетных ощущений я, чтобы сбросить с себя это наваждение, начала наводить справки, и мне сообщили, что он по-прежнему в эмиграции, дав при этом понять, что особого рвения в его поисках проявлять не стоит. Я, дисциплинированный член партии, прекрасно понимая, что такое подпольная работа, лишних вопросов задавать не стала.

Ну а потом наступил февраль 1950 года, знакомое, немного постаревшее и ставшее вдруг родным лицо на первых полосах газет с крупными заголовками, арест, суд и приговор, тяжелый, как удар молота, – 14 лет тюрьмы. В ЦК сразу же стали думать, как помочь, по крайней мере, как приободрить Клауса в тюрьме, дать ему понять, что в ГДР не забыли и ждут его. Я уже не говорю о том, что это был очень деликатный вопрос, решать который необходимо было, не затрагивая интересы советских товарищей. Весточку о том, что «Марго» жива и надеется вскоре увидеть его, мы передали Клаусу через его племянника Клауса Киттовски-Фукс, который посещал его в тюрьме…»

«КАК ГОТОВИЛСЯ ПРОЦЕСС ВЕКА?»

…Два заявления или признания Клауса Фукса, сделанные им Уильяму Скардону (27 января 1950 года) и Майклу Перрину (30 января 1950 года), по-прежнему считаются в Великобритании секретными документами и до сих пор англичанами не опубликованы[20]20
  Оба этих документа, находящиеся сейчас в архиве президента Трумэна (President's Secretary's Files, Harry S. Truman Presidential Library, Independence, Missouri), были рассекречены в 1980 году в полном объеме в соответствии с Законом о свободе информации США (Freedom of information act), после чего были опубликованы в книгах Роберта Чедвелла Уильямса «Клаус Фукс – атомный шпион» (Р. С. Williams «Klaus Fuchs – the atom spy») и Нормана Мосса «Клаус Фукс – человек, который украл атомную бомбу» (N. Moss «Klaus Fuchs – the man who stole the atom bomb»). – Прим. авт.


[Закрыть]. В марте 1950 года, после завершения суда над Клаусом Фуксом, эти документы были переданы тогдашнему директору ФБР Эдгару Гуверу, который, в свою очередь, направил их в виде меморандумов (памятных записок) специальному консультанту президента Трумэна по вопросам безопасности контр-адмиралу Сиднею В. Сауэрсу.

Читая признание Клауса Фукса Уильяму Скардону, не только лучше понимаешь его душевное состояние и внутреннюю мотивацию накануне ареста перед лицом изощренного психологического давления на него, но и то, что только американский Закон о свободе информации 1974 года и настойчивость Роберта и Майкла Миерополь, сыновей трагически погибших Этель и Юлиуса Розенбергов, до сих пор требующих оправдать светлое имя своих родителей, заставили ФБР скрепя сердце достать эти документы из своих секретных сейфов. Читаешь исповедь честного, запутавшегося в какое-то время в своих противоречиях и внутренних конфликтах человека, стремившегося всю жизнь жить согласно велению своей совести, добровольно принимающего на себя всю ответственность за свои поступки, не желающего причинить ни малейшего вреда тем людям, которые верили ему и были дружны с ним, и понимаешь, что это исповедь, прежде всего, глубоко порядочного человека, для которого норма чести и моральной ответственности превыше всего.

На суде был зачитан только один двухстраничный фрагмент из признания Клауса Фукса, остальная часть, якобы содержавшая «разоблачения», была объявлена «сверхсекретной» и на тридцать лет похоронена в сейфах ФБР. И вот она опубликована. Нет и никогда не было там десятков и сотен названных им «красных агентов», нет сенсационных «разоблачений», нет и намека на то, о чем взахлеб писала западная пресса. Ореол секретности вокруг этого документа, не подлинный, а мнимый, был призван нагнать страх на обывателя «красной угрозой», развернуть невиданную кампанию маккартизма, «охоты за ведьмами» и разнузданную травлю коммунистов и всех левых сил в связи с «делом Розенбергов», помочь президенту Трумэну протолкнуть решение о создании водородной «супербомбы».

…Втаптывая в грязь доброе имя человека и накручивая одну небылицу за другой, английская контрразведка подвергала его интенсивной психологической обработке с одной лишь целью – выдать всех, с кем был он связан за время сотрудничества с советской разведкой. Нет, его не принуждали, не били, но только на мгновение представьте себе положение человека, которому дают читать все эти гнусности и небылицы о себе, постоянно внушая при этом: ты раздавлен, твоя репутация уничтожена, в глазах и друзей и недругов ты предатель вдвойне, посмотри, как легко от тебя отказались те, кому ты служил, тебе потом никто не поверит, сознайся, облегчи свою душу, мы добьемся смягчения наказания и так далее и тому подобное. Какую силу духа и мужество нужно было иметь, чтобы выдержать все эти нравственные пытки, не сломаться, не поддаться на уговоры, не дать себя уговорить. Клаус Фукс никогда и никому, даже своей жене, не рассказывал, что он пережил в эти первые три месяца в Уормвуд-Скрэбс… Как удалось ФБР выйти на его американского связника Гарри Голда и сфабриковать то, что руководитель этого ведомства назвал «преступлением века»? Что рассказал Клаус Фукс агентам ФБР, допрашивавшим его в тюрьме Уормвуд-Скрэбс в мае 1950 года?

Итак, каким образом ФБР удалось выйти на Гарри Голда? Установлено абсолютно точно, что он попал в поле зрения ФБР еще в 1946 году, когда американская охранка начала массированную облаву на всех, подозреваемых в причастности к коммунистической партии, или просто на людей левых убеждений и симпатий. Предлогом к этому стали показания, данные некой Элизабет Бентли. В июне 1947 года ФБР нагрянуло к Голду на квартиру с обыском, а через год, в июне 1948 года, дважды допрашивало его. Обо всем этом рассказал сам Гарри Голд, которого видели живым и невредимым в сентябре 1949 года. По его словам, вызовы в ФБР были пустой формальностью, никаких улик у них против него не было, ФБР, по его уверению, отпустило его с миром, приказав «больше им не попадаться». Так ли это? Характерно, что внешне он вел себя совершенно естественно, никакой нервозности в связи с вызовами в ФБР не проявлял, даже намекал на какие-то «новые возможности».

Поиск американских контактов Фукса ФБР начало в сентябре 1949 года, сразу же после успешного испытания Советским Союзом первого ядерного устройства. К тому времени ведомство Гувера располагало только общей информацией о «возможной» передаче Клаусом Фуксом Советскому Союзу секретной информации по американскому атомному проекту. Начиная с этого времени ФБР начало активную «разработку» сестры Клауса Фукса – Кристел Хейнеман и ее мужа Роберта: их телефон прослушивался и вся переписка перлюстрировалась. Осторожное негласное изучение Хейнеманов продолжалось несколько месяцев, пока ФБР не убедилось, что они не имеют никакого отношения к этому делу.

Массированный поиск американских контактрв Фукса ФБР начало сразу же после его ареста, не связывая его вначале с Голдом. Последний раз его видели (только видели, но не разговаривали) 5 февраля 1950 года в Нью-Йорке, то есть через три дня после ареста Фукса. По одному его внешнему виду, к тому же издалека, было трудно установить с достоверностью, спокоен он или нервничает. В любом случае, в его ситуации естественней было куда-нибудь исчезнуть, хотя бы на время, как это сделали некоторые из тех, кого оговорила Элизабет Бентли. Но он тем не менее остался в США. Почему? Он мог чувствовать себя спокойно по двум причинам: во-первых, он знал, что Фукс не знает его имени, во-вторых, очевидно, надеялся на то, что связь с ФБР избавит его от подозрений. Именно в этом заключалась его ошибка.

В начале февраля 1950 года ФБР, получив наиболее существенные детали признания Клауса Фукса от Майкла Перрина, вновь вышло на Кристел Хейнеман и ее мужа. В своем признании Фукс совершил явный промах, рассказав о встречах с американским связником в городе Бостоне, не связывая эти встречи со своей сестрой, которая жила в пригороде Бостона – Кембридже. ФБР, естественно, связало воедино эти два факта, резонно предположив, что сестра Клауса Фукса и ее окружение могли что-то знать об этих встречах. Гарри Голд, если вы помните, трижды посещал Кембридж, причем дважды беседовал с Кристел Хейнеман, а один раз с ее экономкой. Опросы обеих женщин могли дать агентам ФБР словесный портрет незнакомца. Начав его поиски, ведомство Гувера первым делом подняло дело двухлетний давности на всех, проходивших по показаниям Элизабет Бентли, включая, естественно, Гарри Голда. Произошло это, судя по некоторым косвенным признакам, в середине марта.

Итак, с середины марта ФБР уже было уверено, что Голд является американским связником Фукса. Возникает вопрос, почему ФБР так долго следило за Голдом, словно не решаясь его арестовать и прижать как следует? Никакого секрета здесь нет – ФБР готовило «процесс века», в котором Фуксу отводилась заглавная роль и по условиям которой он должен был первым опознать Голда, а несносные англичане все тянули резину с выдачей разрешения на допрос Фукса, поэтому арестовывать Голда не было никакого резона. Его негласно «задержали» за несколько дней до отъезда агентов ФБР в Лондон.

Как же получилось, что Клаус Фукс, будучи формально британским гражданином, был допрошен агентом ФБР и давал им показания? Клаус Фукс дал свое согласие быть допрошенным агентами ФБР с обязательным условием, чтобы при этом присутствовал Уильям Скардон, в порядочность которого он верил, и чтобы ему дали возможность отвести подозрения от тех американских ученых, которых он знал по работе в Лос-Аламосе и Нью-Йорке. Первый допрос Клауса Фукса сотрудниками ФБР состоялся в субботу 20 мая в присутствии Скардона в специальном помещении тюрьмы Уормвуд-Скрэбс, используемом обычно адвокатами для встреч со своими подзащитными, и продолжался около одного часа. Фукс дал согласие быть допрошенным только при условии, если ФБР даст гарантии, что Эдвард Корсон и все те, кого он близко знал по совместной работе в «Манхэттенском проекте», будут избавлены от каких-либо подозрений в связи с его арестом.

Фэбээровцы заверили Фукса, что Корсон вне подозрений, но заставили выполнить одну, весьма унизительную процедуру. Они вытащили список с именами более чем пятидесяти известных Фуксу ученых и специалистов, участвующих в американских ядерных исследованиях (Фукс помнил, что в этом списке были Оппенгеймер и Фейнман), и он должен был против каждой фамилии написать, что ничего не знает об их шпионской или любой другой подрывной деятельности.

Затем агенты ФБР предложили ему назвать имя, адрес, какие-либо детали поведения, внешности человека, через которого он передавал информацию русским, и обстоятельства встреч с ним. Он вновь заявил, что не знает ни имени, ни адреса этого человека, и дал весьма расплывчатый приблизительный словесный портрет человека, который можно было приложить к каждому второму мужчине старше сорока лет. И здесь, совершенно неожиданно для него, агенты ФБР предъявили более десятка различных фотографий Гарри Голда, сделанных скрытой камерой в разной обстановке и, судя по антуражу, достаточно давно – вероятнее всего, в марте. Никакого опознания не было, так как на снимках был изображен один Голд. Фукс, разумеется, сразу же узнал его, но виду внешне не подал и, внимательно просмотрев все принесенные ему фотографии, заявил, что изображенного на них человека он не знает. Тогда агенты ФБР посоветовали ему хорошенько подумать, так как они убеждены, что это именно тот человек.

21 мая в воскресенье допросов не было.

22 мая, в день ареста Голда, Фукса допрашивали дважды: один час до и два часа после обеда. Все вопросы вновь касались американского связника и обстоятельств встреч с ним. Вновь крутили «кино» и показывали фотографии. На этот раз Голд был снят скрытой камерой с автомобиля, возвращавшимся с какой-то встречи. Он производил впечатление смертельно напуганного человека, все время оглядывался и вел себя очень нервозно. Фукс, начиная сознавать, что попал в ловушку, согласившись на беседу с агентами ФБР, тем не менее Голда не опознал, решив потянуть время в тщетной, в общем, надежде, что все как-то обойдется.

Весь день 23 мая агенты ФБР уточняли у Фукса объем переданной им русским научно-технической информации по плутониевой бомбе. 24 мая допрашивали мало, и то только до обеда, ожидая, очевидно, каких-то важных сообщений из Вашингтона. Вечером того же дня специальный агент ФБР Ламферт встретил самолет «Пан Ам» со специальным грузом из Вашингтона, в котором был фильм об аресте Голда и полный текст его признания. До поздней ночи 24 мая и весь день 25 мая Клегг, Ламферт и Симперман изучали эти материалы, уточняя интересующие их детали шифр-связью со штаб-квартирой ФБР, и только на следующий день приступили к решающему допросу (все эти факты были опубликованы лондонской «Дейли ньюс» 26 мая 1950 года).

Упорство Фукса явно начинало ломать стройный сценарий «опознания», и поэтому на решающем допросе 26 мая 1950 года ФБР пошло ва-банк, решив заставить, наконец, его сознаться перед лицом неопровержимых улик. Кто кого в действительности опознает первым, уже не имело значения, сценарий необходимо было спасать, все технические детали решили оставить на потом. Рассказывая о процедуре решающего допроса, Клаус Фукс вспоминал потом, что агенты ФБР вновь предложили ему назвать своего американского связника и, получив очередной отказ, показали ему фильм, в котором Голд был изображен сидящим в тюремной камере. Он производил впечатление человека, с плеч которого спала громадная ноша. Ламферт комментировал фильм выдержками из показаний Голда. Клаус Фукс, сознавая, что дальнейшее запирательство бессмысленно, опознал, наконец, Гарри Голда как своего американского связника.

2 июня 1950 года, когда агенты ФБР вылетели в Нью-Йорк, американские газеты уже пестрели заголовками типа «Целая сотня красных шпионов названа Фуксом». Клауса Фукса не удалось сделать фигурантом на этом спектакле, но запачкать его имя на годы вперед его устроителям удалось.

Антисоветская, антикоммунистическая истерия вокруг «процесса века» подогревалась самыми вздорными и невероятными слухами, циркулировавшими в американской прессе. Обыватель, запуганный «красной опасностью» сенатором Маккарти, «черными» списками, кликушеством «комиссии по расследованию антиамериканской деятельности» и всей атмосферой «охоты за ведьмами», был готов поверить всему, что ни писали газеты. Писали, что у Советского Союза имеется уже три водородные бомбы и что одна уже испытана, что ядерные предприятия в Оук Ридже и Хэнфорде и научный центр в Лос-Аламосе уже окружены батареями подразделений противовоздушной обороны в целях защиты от атомной атаки русских, что у Фукса была целая сеть сообщников в Америке, что он якобы передал Советскому Союзу «секретный гормонный луч», способный «феминизировать» солдат противника, и так далее и тому подобное.