Текст книги "От солдата до генерала. Воспоминания о войне"

Автор книги: авторов Коллектив

Ряд дуканов закончился, и сразу же закончился Доши. В это время свора босоногих пацанов «атаковала» колонну. Наиболее ловкие цеплялись за борт, откидывали брезент, принимались выкидывать на дорогу все, что попадалось под руку. Бегущие за грузовиком мальчишки мигом хватали сброшенные из кузова вещи и, сверкая пятками, неслись в проулки.

Происходили эти пиратские набеги на советские колонны грузовиков часто и так молниеносно, что никто из водителей, как правило, не успевал среагировать.

Снова потянулся безжизненный, на первый взгляд, простор, упиравшийся в подножье приближавшихся гор. Кругом усеянные разнокалиберными камнями поля с редкой и чахлой растительностью, редкие стада тощих овец и коз. Неширокая речка, берущая свое начало высоко в горах, была совершенно прозрачна и холодна, как лед, от которого она берет свое начало.

Все чаще стали попадаться встречные афганские машины. Это были, в основном, немецкие «Мерседесы», разукрашенные и переделанные так, что в них с трудом угадывалась заводская марка. У афганцев все дорого – и машины, и топливо, и запчасти, поэтому они выжимают из техники максимум дохода. Редко можно видеть машину, едущую порожняком. Обычно они набиты под самый верх кузова, наращенного высокими бортами, а на мешках и ящиках еще и дрова навалены. Даже машины, перевозящие топливо в многокубовых цистернах, обычно украшают лежащие сверху дрова, стянутые веревками. И так по всему Афганистану – куда-то едут, что-то везут. У них своя жизнь – торговля!

К обеду колонна преодолевает половину пути и после небольшого перекура снова в путь. Впереди перевал Саланг, в котором пробит тоннель.

Вдоль дороги, метрах в десяти от обочины, лежал мусор войны – подбитая «духами» в разное время советская техника. Кто-то когда-то принял здесь последний бой: катки разбросаны повсюду, разворочены борта, сорваны башни, дыбятся остовы грузовиков, коричнево-черный от ржавчины и пламени сгоревший танк с опущенной, как у импотента, покривленной пушкой, зияют дюжины пробоин, мелкими, от пуль, и рваными, покрупней, от гранатомета, бока наливников, пустая кабина «КамАЗа» с разбитыми лобовым и боковыми стеклами. Огромная свалка, отходы сражений неравных, здесь они над нами взяли верх.

Грузовичок нашел свою мину, и она раскурочила ему весь передок, и походит он теперь на побитого в пьяной драке чудака с разбитыми губами, сломанным носом и свороченной челюстью. Сожженный бронетранспортер напомнил гигантскую черепаху. Такую картину я видел потом по всей дороге. И по всей дороге памятники и обелиски погибшим солдатам и офицерам.

О Саланге, самом высокогорном перевале мира, знает каждый солдат и офицер, побывавший на Афганской войне. Саланг – название, которое знали все афганцы без исключения. Стокилометровая трасса, сжатая горными вершинами, утопающими в облаках и вечных снегах, с трёхкилометровым тоннелем, пробитым в каменной толще Гиндукуша, соединяет север Афганистана с его столицей. Караванный путь, доступный для передвижения не более трёх месяцев в году, в шестидесятых годах был преобразован афганскими и советскими специалистами в автомобильную трассу.

Особое значение он приобрёл в годы десятилетнего военного противостояния. Продовольствие и боеприпасы, гуманитарная помощь мирному населению – так дорога помогала выжить людям. За это Саланг уважали, прощая ему погодные капризы и массу неожиданностей за каждым витком серпантина, которых не могли предвидеть даже опытные военные водители, исколесившие трассу вдоль и поперёк. Именно там, на Саланге, устраивали самые опасные засады «духи».

 
Ты помнишь, брат, дорогу на Саланг,
Где вьётся длинный «Терешковский» серпантин,
Где взрыв, как ненависти бумеранг,
Ежеминутно мог нас извести,
Где было жарко – на броне не усидеть, —
 Где было горько – поглотай-ка пыль с моё, —
Где было так же плохо, как везде
В местах, где обернулась быль быльём…
 

Вот позади остался Уланг. Похолодало. Дорога карабкалась вверх, к перевалу. Колонна, поминутно тормозя, жалась к отвесной скале, пропуская встречные бэтээры комендантской бригады.

Затяжной подъем до главного тоннеля составляет примерно 60 километров. Грузовики движутся со скоростью четыре-пять километров в час как вверх по серпантину, так и вниз. Перепады высот очень велики. Никакие тормоза не удержат груженый «КамАЗ», если он вдруг покатится вниз. А если мотор «не вытянет» на подъеме, то фура покатится вниз и будет мять и сбрасывать в пропасть идущие за ней грузовики.

Перед подъемом остановились, вышло что-то вроде короткого отдыха; надо было дать возможность подтянуться отставшим, а людям пора было пожевать что-нибудь наскоро, справить нужду, размять ноги. Водители, воспользовавшись нечаянным отдыхом, паузой в движении, не сговариваясь, поочередно лазали под капоты, заглядывали в движки машин.

Саланг уже покрылся снегом, здесь началась зима. Машины ползли по галереям, с трудом одолевая каждый метр. Только дизелям под силу этот нелегкий путь, карбюраторные же обычно проходят перевал на буксире. Даже бэтээры – универсальные боевые машины – и те захлебываются от недостатка кислорода. С подъемом толстый слой жидкой грязи и мокрого снега под колесами постепенно твердеет. Все плотнее становится снежный покров. Однако сцепление с дорожным полотном, уходящим вверх лентой серпантина, еще достаточно прочное. Уверенно поднимаемся туда, где на высоте около 4 тысяч метров предстоит пройти 16 тоннелей и среди них главный, пробитый сквозь самое сердце Саланга.

Перед въездом в тоннель всем раздают гапкалиптовые патроны к противогазам, на случай, если машина заглохнет в тоннеле.

Проходим первый тоннель, второй, третий. Начинают сказываться разреженная атмосфера, скопившиеся в тоннелях выхлопные газы, бессонная ночь. Тянет ко сну. Входим в мрачное чрево главного тоннеля. У всех сейчас одна мысль – только бы не затор! Загазованность такая, что лишние минуты пребывания здесь таят в себе смертельную опасность. Засекаю время – через тринадцать минут впереди замаячило светлое пятно выхода, С жадностью вдыхаю свежий воздух. Слегка кружится голова.

Только выехав из туннеля, замечаю стоящий на обочине наш КамАЗ, двигатель которого никак не хотел заводиться. Техническое замыкание колонны еще не прошло туннель, и, чтобы не задерживать колонну, цепляем неисправную машину к моей «зенитке». Начали спуск, и здесь я впервые почувствовал всю «прелесть» зимних горных дорог. На одном из поворотов 10-ти тонная махина перестает слушаться на скользкой дороге, и машина начинает тащить нас к обрыву. Еще через мгновение становится ясно, что машина, вопреки усилиям водителя, неумолимо сейчас сползет в обрыв. Тело инстинктивно группируется, руки мертвой хваткой сжимают расположенный над головой поручень. Не знаю, каким чудом мой водитель сумел справиться с машиной и не потерять управление, но остановились мы в метре от обрыва. Нервно закуривая, вылезаю из кабины, и тут замечаю бегущих в нашу сторону двух зенитчиков, они за это время успели выпрыгнуть из кузова.

Дальше спуск с перевала прошел без происшествий. Двигатели машин в начале пути грелись на подъеме, а теперь перегреваются на спуске.

Вот, за поворотом, показались черные от сажи и копоти скалы. Я уже по слухам знал: там, внизу среди камней, лежат на боку исковерканные и обгоревшие бензовозы. Три дня тому назад здесь, на Саланге, было совершено нападение душманов на колонну бензовозов, следующих из Термеза.

После Саланга дорога опять вилась вдоль раздолбанных еще четверть века назад городков и кишлаков. Колонна начинает набирать скорость, чтобы к вечеру добраться до Кабула.

Вот промчались мимо Джабаль-Уссарадж, Баграма, а дальше Чарикарская «зеленка». Вдоль дороги пошли виноградники, огороженные низкими заборами из глиняных кирпичей. А на них висели наливные грозди спелого винограда. Чарикарскую «зеленку» все колонны пролетали на большой скорости. Сколько солдат, студентов, офицеров, вольнонаемных погибло в этих проклятых зарослях, которые навсегда останутся в нашей памяти как «зеленка».

Для советских военных колонн такие районы были очень опасными. «Духи» обстреливали наши колонны, после чего скрывались в сплошном ковре виноградников – понять, откуда стреляли, и куда скрылись эти стрелки – было практически невозможно. Это сейчас виноград продается в каждом продуктовом магазине, а в то время мы его мало видели. Жажда поесть «диковинки» пересилила чувство опасности, и я приказал остановить машину. На всякий случай развернули зенитку в сторону «зеленки» и с моим водителем натаскали полную кабину винограда. Ел я его до самого Кабула и на обратном пути, пока он уже не набил оскомину. С тех пор я стал к нему равнодушен.

И вот наконец-то долгожданный Кабул. Остановились в Теплом Стане. Прибыли топливозаправщики, чтобы сразу заправить машины на обратную дорогу. Дальше двинулись по городу к месту, где располагался штаб армии и склады. Там в течении следующего дня разгрузились и на следующее утро опять в обратную дорогу на Пули-Хумри.

Таким мне запомнился мой первый рейс в составе колонны. Затем за два года их было более 40. Потом это стало для меня обычным и рядовым заданием, хотя и сопряженное большим риском нападения душманов. Не всегда они были такими спокойными. Были и обстрелы, когда приходилось брать в руки автомат и отстреливаться от «духов», когда на пробитых пулями колесах, водители гнали свои «КамАЗы» выжимая их все возможное, чтобы уйти из зоны обстрелов. Подорванные на минах машины сами же сталкивали в пропасть. Были и потери. Мой первый водитель, с которым я шел в свой первый рейс, потом погиб. До приказа об увольнении, которого он так ждал, не дожил неделю, пуля попала ему в сердце через незащищенное бронежилетом место. Не обошел меня и гепатит, с которым я слег в госпиталь почти перед самой заменой.

Так и пролетели эти два года. Наступил март 1988 года, и вот в часть прибыл мой «заменщик», а мне предстояло убыть в свой последний рейс, только в одну сторону до Хайратона и дальше в Термез, Ташкент и после отпуска – новое место службы. Но что-то не хочется уезжать и оставлять тех, с кем провел эти годы.

Когда плечом к плечу месяц за месяцем находишься с кем-то рядом, а тем более в боевых условиях, волей-неволей становишься друг другу близок, а если кого-то и нет уже в живых, они остаются в памяти навсегда.

^{Ноябрь 2008 года.}

В подготовке текста воспоминаний оказал помощь Кузнецова Дарья Александровна, студентка 1-го курса Гуманитарного факультета Московского авиационного института (государственного технического университета)

Панкин Сергей Александрович
Амин бережно поддерживал его под руку

Родился я 28 июля 1958 г. в славном городе Москве на Автозаводской улице. До восьмого класса учился в 479-й школе, что находится рядом с метро «Коломенская». После окончания восьмого класса окончил Московский автомеханический техникум и в 1977 году поступил на 1-й курс Высшего технического учебного заведения при заводе им. Лихачева. Но так как я поступил на его вечернее отделение, то отсрочки у меня не было и 4 ноября 1977 года меня призвали в Вооруженные Силы.

Попал я в войска связи в в/ч 41 700, которая располагалась в поселке Ватутинки Московской области.

Прошло четыре месяца и в марте 1978 года, отобрав в части группу солдат, ее начали возить на медкомиссию. В конце марта мы уже знали, что готовят нас на замену узла связи, который находился в Эфиопии. Но все изменилось 1 мая. Всю группу солдат нашей части, прошедшей медкомиссию собрали и по тревоге отправили в Москву в район Речного вокзала. Так мы оказались на территории 14-го полевого узла связи Генерального штаба.

Началось формирование нашего батальона. Сначала нас отвезли на вещевой склад и переодели в гражданскую форму.

Выдали: рубашки, галстуки, костюмы, пальто, ботинки и т. д. все без бирок изготовляющих фирм.

Потом фотографировали в гражданке. Как потом выяснилось для всех солдат и офицеров изготовили загранпаспорта. Только 7 мая мы узнали, что полетим в Афганистан.

10 мая я второй группой вылетел с аэродрома «Чкаловский», и 11 мая рано утром мы приземлились на аэродроме Баграма. Еще сутки ждали третью группу нашего батальона. От непривычной жары и в целях маскировки весь день провели в бетонных ангарах. Ночью прилетела третья группа. После разгрузки из самолета техники и раздачи оружия батальон выстроился в колонну, и мы тронулись в сторону Кабула. Ехали долго, часто останавливались на постах афганской армии и рано утром на рассвете прибыли на место своей постоянной дислокации клуб «Аскари» афганской армии, что через дорогу от Американского посольства. Так, на пятнадцатый день Афганской революции, наш батальон, переодетый в гражданскую форму, и с загранпаспортами советников по культуре, спорту и профсоюзной работе вошли первыми в Демократическую Республику Афганистан.

С этого момента мы приступили к своей непосредственной задаче – установке связи между нашими двумя странами. Не прошло и одного месяца, а в нашей части побывали наш посол в Афганистане, главный военный советник в Афганистане генерал-лейтенант Горелов. Конечно, не забуду первый визит Афганского руководства. На телефонные переговоры с руководством СССР приехали глава ДРА Нур Мухаммед Тараки и его заместитель Хафизулла Амин.

Помню, как к нашему зданию шли два пожилых человека. Видимо, Тараки плохо видел, потому что уже был вечер. X. Амин бережно поддерживал его под руку. Кто бы мог подумать, что не пройдет и одного года и охрана X. Амина, по его приказу задушит подушкой первого президента Афганистана.

Я рассказал только про первый месяц службы, из проведенных 1,5 лет в Афганистане. А дальше был командирован в Баграм, Хост, Газни, Гардез, первая операция по деблокаде Хоста, которую летом 1978 гола курировал командующий сухопутными силами СССР генерал армии Павловский, но это уже другие истории.

^{Декабрь 2008 года.}

Петров Петр Петрович
Был стреляющим замполитом

Родился 6 июля 1956 года в селе Ташла Тюльганского района Оренбургской области. Православный.

Окончил Свердловское высшее военно-политическое танково-артиллерийское училище в 1980 году, Военно-политическую академию имени В.И. Ленина в 1990 году. Полковник запаса.

Жена – Петрова Нина Николаевна, 5 марта 1960 года рождения. Сын – Петров Денис Петрович, 11 января 1987 года рождения, лейтенант, слушатель 5-го курса Московского университета МВД. Дочь – Петрова Анна Петровна, 24 июня 1991 года рождения, студентка 1-го курса Российского государственного торгово-экономического университета.

Награжден: орденом Красной Звезды (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 13.08.1984 г.), медалями «За боевые заслуги» (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 3.03.1983 г.), «За отличие в военной службе» 1-й степени, «За укрепление боевого содружества», награды Республики Афганистан и более 15 ведомственных, юбилейных и памятных медалей.

Семья наша была большая: четверо детей – три старшие сестры и я. Родители работали учителями в средней общеобразовательной школе № 44.

Отец, Петров Петр Григорьевич, участник Великой Отечественной войны 1941–1945 годов, в армию был призван в предвоенные годы, с 1939 г. по 1946 г. проходил службу и воевал в артиллерийской бригаде резерва Главного командования Красной Армии. Награжден боевыми орденами Красной Звезды, Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., медалью «За отвагу», был ранен под Курском. После демобилизации работал учителем начальных классов.

Пример отца, его военная служба повлияли на всю мою дальнейшую жизнь и, главное, на выбор профессии, стать военным. Мама, Петрова Анна Петровна, участница трудового фронта в годы войны, награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», в дальнейшем работала преподавателем математики в старших классах.

В 1973 году я окончил среднюю школу и поступал в Свердловское высшее военно-политическое танковоартиллерийское училище, но не прошел по конкурсу, не хватило всего-то пол балла.

С 1973 года по 1974 год работал фрезеровщиком на Паневежском автокомпрессорном заводе (Литовская ССР), где в эти годы по распределению работала инженером на заводе старшая сестра Петрова Лидия Петровна, а младшая из сестер Громова (Петрова) Любовь Петровна с мужем, офицером-ракетчиком, жили в военном городке под Каунасом.

В 1974 года я был призван в армию и проходил службу в Вооруженных Силах СССР, в начале в артиллерийском учебном подразделении под Челябинском в поселке Чебаркуль, где нас готовили на командира 120-мм полковых минометных расчетов.

После окончания учебного подразделения тем, кто закончил учебу на отлично, присвоили воинское звание сержанта и направили для дальнейшего прохождения воинской службы в Группу советских войск в Германии. Я попал в 8-ю гвардейскую общевойсковую армию (бывшая 62-я стрелковая армия, которая в годы войны под командованием генерала Чуйкова воевала под Сталинградом).

Наш мотострелковый полк находился на юге Германии, в пригороде Лейпцига в населенном пункте Шинау, меня назначили командиром 3-го, основного минометного расчета, в 3-ю минометную батарею, 3-го мотострелкового батальона.

Мысль, которая сформировалась еще в школьные годы под влиянием военных рассказов отца и других фронтовиков, связать свою судьбу с армией не оставляла меня никогда. В 1976 году я поступил в Свердловское высшее военнополитическое танково-артиллерийское училище.

Когда мы учились на четвертом курсе, произошли события, связанные с вводом советских войск в Афганистан: к нам приезжали выпускники предыдущих выпусков, которые участвовали в этих событиях и рассказывали о боевых действиях наших воинских частей и подразделений при вводе войск в Афганистан.

Под впечатлением этих рассказов мы все написали рапорта с просьбой для дальнейшего прохождения воинской службы направить нас, молодых лейтенантов, в воинские части, которые выполняют интернациональный долг на территории республики Афганистан. Однако, после выпуска из училища в 1980 году, по распределению попал в Прибалтийский военный округ, город Калининград, заместителем командира батареи управления по политической части начальника артиллерии и ракетных войск 1-й танковой дивизии.

Батарея размещалась в военном городке артиллерийского полка, в котором проходили службу несколько офицеров, которые прибыли из артиллерийских частей ограниченного контингента советских войск в Афганистане. Их скупые рассказы о боевом применении артиллерии, подрывах нашей техники, рейдах мобильных групп, о быте воинских частей и подразделений, о первых погибших и раненных солдатах и офицерах мы слушали с замиранием сердца.

Воспитанные на примерах героизма, мужества, отваги, офицерской чести, верности воинскому долгу, преданности Родине, мы, молодые офицеры, в том числе и я, не думали о возможности погибнуть на войне и тем более не задумывались о целесообразности ввода войск в Афганистан и во имя чего наши солдаты и офицеры ценою своей жизни там должны выполнять интернациональный долг. Каждый военнослужащий стремился попасть в команду, направляемую в Афганистан, или попасть в список на замену офицеров, проходящих воинскую службу в составе ОКСВА.

В течение 1980–1981 годов я написал три рапорта с просьбой направить в Афганистан или включить в список для замены по своей должности. В сентябре 1981 года меня срочно вызвал начальник политического отдела дивизии полковник Захаров Н.И., поинтересовался моей службой, делами, семейным положением, в то время я был еще холостой. В конце беседы он сообщил, что на дивизию пришла одна разнарядка для замены должности заместителя командира батареи по политической части в составе в ОКСВА, а так как в дивизии всего одна такая должность, то замена предстоит мне.

С одной стороны я был доволен, буду служить в воинской части, которая ведет боевые действия, буду достоин своего отца-фронтовика, и он не будет краснеть за меня, с другой стороны смущала и даже как-то даже страшило впереди неизвестное, новое, непривычное. Это все было внутри меня, а внешне держался гордо, достойно: многие завидовали, что я еду в «Афган».

Согласно установленных приказом правил я должен был использовать очередной отпуск, затем сдать должность и убыть со сформированной командой Прибалтийского военного округа в Туркестанский военный округ, город Ташкент, на пересыльный пункт в Тузель.

Отпуск я провел у родителей, помог им по дому, хозяйству, они были рады, что я впервые никуда не спешил, был рядом. Сердца наших родителей всегда чувствуют любые изменения и переживания своих детей. Я им, естественно, ничего не сказал о командировке в Афганистан и постарался окружить их заботой и лаской по время своего отпуска. Отец и мама чувствовали, что я изменился, стал, наверное, серьезней. Папа только спросил: «Как ты, сын?», а материнское сердце труднее обмануть и она все время спрашивала, почему я стал задумчивым, спокойным. Как мог, я скрывал свою командировку, они узнали, что я в Афганистане только через несколько месяцев.

Первые дни

Итак, в ноябре я оказался на пересыльном пункте в Ташкенте и через двое суток на пересыльном пункте на Кабульском аэродроме. Здесь, впервые я услышал треск автоматных очередей, свист и разрыв мин, взлет транспортных самолетов с отстрелом тепловых ракет на случай стрельбы «стингеров», уход на боевое задание вертолетов огневой поддержки и транспортных десантных вертолетов, залпы реактивной батареи по противнику, находящемуся где-то за ближайшими горами.

Неизгладимое впечатление на нас, вновь прибывших офицеров, произвели прибывшие из-под Кундуза вертолеты. Как позже нам сказали, рота попала в засаду «духов», и несколько вертушек привезли раненых солдат и офицеров в Кабульский госпиталь, всем офицерам была дана команда помочь с разгрузкой раненых. Наверное, после этого с нас, в том числе и с меня, слетели последние остатки мальчишеской бравады и самоуверенности, начинали осознавать, что здесь идет война. В памяти всплыли рассказы отца о первых днях Великой Отечественной войны, и я четко осознал, что прибыл в реальную боевую обстановку, где бывают раненые и погибшие.

На второй день нас повезли в штаб 40-й армии на инструктаж и распределение по воинским частям к члену Военного совета армии генералу Меркушеву A.A. Под впечатлением всего увиденного и услышанного все мы были собраны, немногословны и сосредоточены, что не ускользнуло от опытного глаза нашего начальника. Узнав причину нашей замкнутости, он сказал, что это наше первое боевое крещение. Теперь мы должны понять и осознать, где находимся, и от каждого из нас во многом зависит сохранение жизни и здоровья подчиненных.

Я получил назначение в 28-й реактивный армейский полк (РЕАп) войсковая часть 85 615 на должность заместителя командира 9-й реактивной батареи по политической части (артиллерийская система залпового огня «Ураган»), В полку уже проходили службу несколько офицеров – лейтенантов моего выпуска: Рубцов В.А… Бобырь С.Л, Рибен Ю.А., Чучалов A.A..

Первые месяцы я изучал новую для себя боевую технику, правила стрельбы. Повседневная армейская жизнь была похожа на полевой выход в Союзе только тем, что жили в палатках, а в остальном все было другое: невыносимая дневная жара, воинские части стояли в пустыне, ночью холодно, вокруг части постоянное боевое охранение, воду пили только заваренную на верблюжьей колючке, систематические боевые стрельбы, особо обращал внимание на себя дружный, сплоченный коллектив личного состава батареи и опять на память приходили рассказы отца, что на войне отделение, взвод, батарея – это единый кулак, все друг за друга.

Война накладывала свой отпечаток на всех, кто туда попадал. Много хороших и добрых слов можно сказать о командире батареи капитане Шилине Владимире Александровиче и его заменщике Ланине Владимире Николаевиче, командире взвода управления старшем лейтенанте Михайлове Геннадии Николаевиче, командире 1-го огневого взвода старшем лейтенанте Курдюкове Юрии Николаевиче, командире 2-го огневого взвода старшем лейтенанте Логине Михаиле Дионисовиче.

Ураган

В начале 1982 года под Гератом проходила боевая операция 5-й мотострелковой дивизии по уничтожению бандформирования, которая постоянно нападала на наши автоколонны и не давала покоя 101-му мотострелковому полку, дислоцированному в Герате. На каком-то этапе операции произошла заминка, днем наши войска брали определенные рубежи, на ночь отходили на исходные позиции, а на утро приходилось по новой вести бои за взятые накануне рубежи. В связи с этим командованием 40-й армии было принято решение направить в район операции и применить реактивную артиллерию залпового огня «Ураган».

Не знаю по каким критериям рассматривался вопрос выбора реактивной батареи, которой предстояло выполнять боевую задачу, но приказано было подготовиться к выходу нашей, 9-й реактивной батареи, 3-го реактивного дивизиона. Я считаю, наша батарея была лучшей. Подготовка батареи, шесть боевых и шесть транспортно-заряжающих машин, к совершению марша и выполнению боевой задачи заняла несколько часов, полностью укомплектованы были все расчеты, в связи с тем, что подобная система применялась впервые, на каждый расчет был назначен офицер из дивизиона. Я отвечал за второй расчет.

Наши системы считались секретными, поэтому для сопровождения колонны батареи был придан танковый взвод, мотострелковая рота на БМП, они потом стояли в боевом охранении вокруг огневых позиций батареи, в воздухе сопровождали два вертолета огневой поддержки.

Первый огневой налет по позициям бандформирований был нанесен ранним утром, каждая установка выпустила по восемь снарядов из шестнадцати.

Результаты стрельбы нашей реактивной батареи были впечатляющими, танковые и мотострелковые подразделения заняли намеченные районы и в целом зону влияния «душманских» группировок без потерь личного состава, боевой техники и организованного сопротивления противника. Главное артиллерийским огнем были уничтожены штабы, система оповещения и пути отходов бандитов через систему киризов, подземных колодцев.

После взятия нашими войсками района действия бандформирований, я совместно с офицерами батареи и дивизиона летал на вертолете оценить результаты нашей стрельбы и точность попадания снарядов по полученным разведданным. Эффективность и прицельность стрельбы системы залпового огня «Ураган» была универсальной, все цели были полностью уничтожены, после такой огневой поддержки о сопротивлении «душманов» не могло быть и речи, в какой-то мере это для них был и психологический шок.

После первой боевой операции, была вторая, третья и т. д., в которой была применена система залпового огня «Ураган», все батареи реактивного дивизиона участвовали в боевых действиях по всему Афганистану. Были сложные и тяжелые боевые операции в Панджшерском ущелье, под Кабулом, в Газни, но всегда залп реактивной артиллерии предвещал успешное выполнение боевых задач общевойсковыми подразделениями. Однако приходилось терять личный состав и боевую технику.

Царский ужин

Вспоминается один курьезный случай, который произошел на одном боевом выходе. Наша реактивная батарея стояла на огневых позициях в пустыне больше десяти дней, командир батареи капитан Ланин В.Н. и командир взвода управления старший лейтенант Михайлов Геннадий были на передовом командном пункте, координируя огонь батареи. Рядом с КНП был водоем, на огневой позиции находились старший офицер батареи Курдюков Ю.Н., командир 2-го взвода Логин М.Д и я, замполит батареи старший лейтенант Петров П.П… Недалеко от огневой позиции размещался ПХД (кухня), где кошеварили повара.

Вечером личный состав с КНП прибыл на огневую позицию в расположение батареи. Михайлов Гена пообещал сделать нам царский ужин, мы все знали, что он любит сам готовить вкусную еду. Обычная полевая еда с консервами или тушенкой нам порядком надоела, и обещанное нам жаркое из мяса было для всех пределом мечтания. На ужин было жаркое с гречкой, все ели с удовольствием, только мясо было какое-то странное на вкус и очень жесткое, но в начале никто не спросил, откуда Геннадий достал свежее мясо. Когда уже пили чай, я спросил, где взяли мясо, Михайлов сказал, что на КНП.

После ужина проходя мимо кухни, я увидел ведро полное длинных костей, у повара спросил, откуда такие длинные кости, он мне доложил, что это цапли, теперь стало ясно, откуда жаркое с мясом. Когда все выяснилось, то оказалось, что Гена Михайлов вместе с командиром отделения разведки сержантом Кузнецовым Александром у водоема на КНП выловили три цапли и, никому не говоря, решили накормить весь личный состав батареи свежим мясом.

Когда все узнали, что ели на ужин, то последствия были для некоторых бойцов неприятными, пришлось вызвать врача и санинструктора, а утром убирать территорию огневой позиции. Особенно возмущался командир дивизиона майор Хубиев Магомед Хангериевич, мы его и заместителя командира полка майора Егорова Игоря Павловича тоже угостили мясом из цапли с лягушачьими лапками. В итоге все обошлось, на здоровье никто не жаловался, но в полку часто шутили над нами, личным составом 9-й батареи, любителями жаркого из мяса цапли с заправкой лягушатиной.

В феврале 1983 года за успешное выполнение боевых задач и отличные показатели личного состава батареи я получил новое назначение, повышение по должности. Меня перевели в 5-ю мотострелковую дивизию, 1060 артиллерийский полк, войсковая часть п/п 71 205 и назначили заместителем командира 3-го артиллерийского дивизиона по политической части. На вооружении дивизиона находились 122-мм гаубицы, буксируемые многоцелевым тягачом легким бронированным (МТЛБ).

Главная особенность дивизиона состояла в том, что в артиллерийском полку, дислоцированном в Шиндандском гарнизоне из всех подразделений дивизиона находился только взвод управления. Все остальные подразделения нашего артиллерийского дивизиона были приданы или поддерживали другие воинские части и подразделения.

Одна артиллерийская батарея в полном составе была придана воздушно-десантному батальону и находилась в населенном пункте Гиришк и располагалась на господствующей высоте у моста через реку Гильменд. Вторая артиллерийская батарея располагалась повзводно. Первый огневой взвод стоял в горах, на перевале под Диларамом, обеспечивая безопасный проход наших автоколонн, когда они медленно преодолевают крутые виражи на подъеме и спуске. Второй огневой взвод занимал круговую позицию на дальнем приводе Шиндандского аэродрома, между кишлаками, не позволяя «душманам» вести обстрел самолетов при посадке и взлете. 3-я артиллерийская батарея также была рассредоточена повзводно. Первый огневой взвод занимал позиции совместно с мотострелковым взводом на сопке над населенным пунктом Адараскан, где располагался гарнизон саперного батальона 5-й мотострелковой дивизии. Это был очень неспокойный район, зона действия бандформирования, вокруг находились кишлаки, со стороны которых постоянно велся пулеметный, минометный или из безоткатный орудий обстрел, проходящих по «бетонке» наших автоколонн или саперного батальона. Огневой взвод был в постоянной боевой готовности, а бойцы дежурного расчета ни на минуту не могли отойти от своего орудия, так как команда «Огонь» могла прозвучать в любую секунду. Второй огневой взвод занимал линию боевого охранения на удалении до 5-и километров от расположения воинских частей Шиндандского гарнизона.