Текст книги "От солдата до генерала. Воспоминания о войне"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

Корсун Виктор Семенович
Великая Отечественная, Китай, Афганистан

Я родился в 1925 году в селе Елизаветпольском (ныне село Шаумян Туапсинского района). В 1931 году в шестилетнем возрасте поступил в школу.

Несмотря на возраст (в первый класс тогда принимали с восьми лет), меня в порядке исключения записали в первоклассники, уж очень я хотел учиться и вырваться на волю из-за высокого забора детского сада! Родители не перечили и я начал грызть гранит науки.

В 1931 году семья переехала в станицу Хадыженскую, на родину матери. С этого момента станица Хадыженская заняла особое место в моей жизни, стала моей малой Родиной.

1941-й год окончания десятилетки. Надо заметить, что в то время человек, окончивший десять классов, считался достаточно образованным и культурным. За период с 8–10 классы освоил полную программу «Курс подготовки бойца». Так в те годы государство готовило молодое поколение к защите своего Отечества. По существу мы, молодые ребята, были подготовленными бойцами, что в первых же боях начавшейся войны подтвердили на практике. Мне доверяли работу, где необходимы были разносторонние знания. Ученик, дошедший до 10 выпускного класса, знал и умел многое.

Увлекался гимнастикой, легкой атлетикой, волейболом, играл в футбол. По этим видам спорта имел юношеские спортивные разряды. Уже в 10 классе стал заниматься на радиотехнических курсах и, одновременно с получением аттестата зрелости получил удостоверение радиста-оператора

4-го класса. В планах было поступление в Одесский институт связи. В свои 16 лет я был уже сформировавшейся личностью и потому известие о нападении на СССР гитлеровской Германии воспринял как приказ к мобилизации и защите Отечества.

Великая Отечественная

Но мне было 16 лет. На фронт не брали. Оставалось одно – крепить оборону страны в тылу всеми доступными средствами. А это значит – включиться в трудовой ритм, быть полезным стране во чтобы-то ни стало.

Поступил на работу в трест «Хадыженнефть», где сумел применить свои знания радиста-оператора. В Июле 1942 стало ясно, что враг сможет оккупировать Апшеронский район и воспользоваться нефтепромыслами, дающими высококачественную нефть из нефтеносных районов вокруг Нефтегорска и Хадыженска.

Нефтегорский ВКП(б) при формировании партизанского отряда направил меня в него на должность радиста-оператора. Так я стал партизаном разведывательного батальона при штабе партизанских отрядов Нефтегорского куста. Так я стал командиром радиоотделения. Начальником радиостанции «Белка-ЗУД». По тем временам радиостанция была самой совершенной. Переносная, универсальная, десантная. В начале августа 1942 года немцы подошли к предгорью Кавказа. Темп немецкого наступления резко замедлился. Равнины кончились, начались горы. Дикий – непроходимый Кавказ. Встало все, что двигалось на колесах и даже на гусеницах. И нашему, и немецкому командованию пришлось срочно пересматривать всю организацию боевых действий в условиях гор, особенно в таких, поросших крупным густым лесом и непролазным кустарником, как горы Западного Кавказа.

Наши партизанские отряды оказались в гуще войск противника. Такая по существу фронтовая обстановка не сравнима с обстановкой действий украинских и белорусских партизан. Нам воевать пришлось не с полицаями, а с отборными боевыми частями армии, имеющей тяжелую боевую технику, стрелковое оружие, артиллерию, танки, самолеты. Можно представить, как приходилось кавказским партизанам, имеющим только легкое стрелковое оружие и гранаты. Никаких технических средств передвижения, даже лошадей, в горах не было, а менять место своего расположения приходилось очень часто.

Все, что имели: оружие, боеприпасы, продовольствие, посуду, медикаменты, раненых, больных – переносили только на своих плечах. В этих условиях нас выручала наша природная выучка, приспособленность к горной местности, умение, смекалка и, конечно же, физическая закалка, высокое умение ориентироваться на местности. Одной из главных наших задач было осуществление разведывательнодиверсионной деятельности. Операция такого рода проводилась малыми мобильными группами во взаимодействии с подразделениями войск фронта. В этих случаях очень часто командование войск фронта просили нашего командира куста партизанских отрядов выделить им меня с радиостанцией Белка-ЗУД.

Дело в том, что радиостанция переносная. Её вес с батареями 20 кг. Большая дальность передач. Носить такой вес одному человеку да еще в таком тяжелом и ответственном переходе – просто невозможно, поэтому мне командир этой группы всегда выделял самого крепкого и ловкого бойца. И это очень важно.

Наиболее важные данные разведки я мог бы передать на ключе, морзянкой, немедленно, а это очень и очень ценно для принятия решения для действий. Таких радиостанций в войсках просто не было. Они производились пока в штучных вариантах для подразделения «Спецназ», и удачно получили ее и мы.

Таких рейдов для меня выпало довольно много. В каждом из них случались очень удивительные эпизоды, но всего не опишешь. Мне очень нравились эти рейды. Они всегда были очень трудными, опасными и увлекательными. Хотя, казалось бы, в войне ничего не может быть увлекательного, но это, видимо, принадлежность молодости. Прошу у уважаемого читателя извинения за отклонения от заданной темы.

Завершу одним эпизодом. Все важные разведданные я передал непосредственно по абонентам «Южный штаб партизанского движения разведуправления Юго-Западного фронта С.М. Буденному, П.И. Селезневу, С.К. Тимошенко, И.В. Тюленеву. Для передачи в эфир я выходил из места расположения на 2 км и более, каждый раз в разные направления, чтобы не дать возможность немецкой системе пеленгации установить место расположения штаба.

Ночью 26 сентября я передал срочную телеграмму обобщенных данных наших разведчиков, где сообщалось о перемещениях и сосредоточениях в некоторых местах. 27 сентября я один вышел утром для передачи данных в простой кодировке, так как не было времени развернуть радиостанцию и начал передавать текст. Я находился в километре от расположенного штаба. Заканчивая передачу, сквозь наушники я услышал очень сильную стрельбу автоматов, затем стрельбу из крупнокалиберных пулеметов, разрыв гранат и крики команд.

Я понял, что идет серьезный бой крупных сил с нарастанием мощи и огня. Сообщил по радио открытым текстом, что идет очень сильный бой крупных сил, выхожу из связи. Иду к месту боя. Свернул радиостанцию, забросил парашютный ранец с батареями за спину и через кустарник к штабу бегом. Вижу впереди зашевелились ветки кустарника. Остановился, вскинул карабин, снял с предохранителя, приложил к плечу, жду лица или фигуры. Кто? Появилось лицо. Смотрю, узнал – начальник штаба, секретарь райкома партии Готьван.

Я обрадовался, что не выстрелил. Он знал мое место передачи и бежал за мной. Я быстро сказал: «Радиограмму передал, сказал абоненту, что связь кончаю, бегу в штаб». Готьван приказал идти на вершину горы, там назначен общий сбор. Я пошел по очень крутому склону вверх на вершину горы. Лес оказался очень густой, а у земли густой кустарник, видно только 3–5 метров. Мы хорошо знали, что в лесном бою немцы никогда не пойдут вперед, наоборот, отступая назад ведут плотный огонь из всех видов оружия, рассчитывая убить все живое впереди себя. Поэтому я пошел, следя за светящимися трассами пуль. В лесу трассу хорошо видно.

Стрельба продолжалась, но уже слабее. Немцы поняли, что все живые уже ушли. Я тоже поднимался вверх, выбирая ручьевые овражки, тем самым прикрываясь от шальных пуль. Склон горы очень крутой, вес на мне тоже большой: комплект радиостанции, винтовка, боеприпасы, фляга воды, в целом около 30 кг. Стрельба прекратилась, до вершины еще далеко.

Вдруг послышался стон человека. Подошел, раздвинул кустарник, лежит на груди человек, стонет. Повернул голову – Костя, мой непосредственный командир, начальник разведки штаба. Кровь, развернул куртку, рубашку. Вижу малое кровавое пятно под лопаткой. Перевернул его на спину, тут в правой половине груди большая рваная рана. Начал обработку раны. Пошли в ход все бинты, йод, нижнее белье. Удалось приостановить течение крови.

Не буду писать, как я это все донес до вершины горы, около 500 метров. Но я это сделал. Сейчас сам не верю себе, чувствую, что не все слушатели мне верят. Но я его и все оружие, радиостанцию принес на вершину горы поочередно: то его вел, руку через плечо, то груз отдельно. Зато понял, что в таких ситуациях организм человека включает все свои резервы, надо только не сдаваться, а бороться.

О немцах я даже и не думал. На вершине горы все уже были в сборе, и как увидели меня с Костей, подбежали и обоих нас принесли на самую вершину. Костю, конечно, перенесли в войсковой полевой госпиталь, затем отправили в Сочинский госпиталь, где он и вылечился полностью.

Надо бы на этом остановиться. Но тут события, как в сказке: хочешь верь, хочешь не верь. Через 2 месяца электрические батареи полностью отработали. Связи нет. Докладываю командующему куста отряда. Он, конечно, «поблагодарил меня». Такие батареи нигде не найдешь. И у немцев их не возьмешь. Спрашивает меня, что делать. Говорю, в Южном штабе могут быть, надо идти. Кто пойдет? Кричу: «Я пойду!». Он говорит: «Это же через главный Кавказский хребет и через линию фронта». Говорю: «Я, кавказец, дойду!». Он согласился, и я 20 ноября, через трое суток пути по горам, рекам, прибыл в Сочи.

Южный штаб располагался в санатории «Приморье», к 3 часам ночи я добрался до него. Дежурному в вестибюле доложил и представил документы. Он говорит: «Выбирай место на полу и ложись до утра». Я глянул на пол вестибюля: там как селедка в бочке, с трудом втиснулся и тут же уснул.

Всю оставшуюся ночь ворочались и я, и сосед, меняли бок, на котором спим. Утром громкоговоритель заговорил на полную мощность: «Разгром немцев под Сталинградом». Поднимаемся с соседом, смотрю – Костя! Выздоровел! Вот бывают такие истории. Двойная радость: встреча и разгром немцев.

В мирное время таких эмоций не бывает. Вот как в сказке. Если бы сказали, придумай что-нибудь, этого не придумал бы. Косте 40 лет, мне 17, но я, в неофициальных обращениях к нему, называю его Костей. Причем, это не я так позволял себя фамильярничать. Я был скромным парнем, строго соблюдал и сейчас соблюдаю русский порядок обращения к старшим.

И еще один мой начальник Гриша Гунько, ему 46 лет, майор, тоже просил меня в неофициальном обращении называть его по имени. Почему так, я не спрашивал, считал, что на войне это даже удобно. Сейчас привык так и до сих пор так их называю, а вот к более старшим начальникам обращаюсь по имени и отчеству.

Костя выписался из госпиталя, ему предоставили две недели отпуска. Он собирался ехать домой, не зная где родственники, и что с ними. Я говорю: «Идем со мной в отряд, в дороге я тебе помогу. Выбьем немцев с нашего края, тогда съездишь домой». Так и сделали.

Я получил батареи с запасом, и через 4 дня мы уже прибыли в свой отряд. В начале наступления наших войск мы продвигались вместе с нашими войсками в первом эшелоне. С освобождением нашего района наш отряд оставили по месту жительства и переформировали в «истребительный батальон».

В 1943 году я поступил в летно-техническое училище. Закончил техническое училище, переведен в летное училище и прошел путь от командира экипажа летчика-истребителя до заместителя командующего ВВС округа.

Китай

С 1950 г. по 1953 г. был в Правительственной командировке в Китае по оказанию военной помощи по созданию ВВС Китая, был военным советником.

Это осуществлялось таким образом. На базе советских ВВС создавались 6 училищ комплектов летного состава, инженерно-технического состава, учебно-летной подготовки и по изучению теории полета и конструкции самолета.

Подготовлено 6 комплектов необходимых самолетов и всей наземной техники для обслуживания самолетов, медицинского обеспечения и метеорологического обслуживания. В общем, всех сил и средств для создания шести авиационно-летных училищ. Это в те времена представляло колоссальную силу. Можно полагать, что в Европе ни одно государство не имело таких сил и средств. А советское государство одноразово оказывало Китаю такую помощь.

Безусловно, в основном такая помощь сыграла одну из решающих ролей в достижения развития КНР. С первых дней пребывания в КНР мы встретились с множеством неизвестного и занимательного в организации жизни и трудовой деятельности в Китае. С первых дней мы приступили к летной работе, и в течение всей нашей деятельности она была очень и очень интенсивной, такую интенсивную работу мы даже не могли представить себе. Все медицинские ограничения по допустимой нагрузке для летного состава мы увеличивали почти в полтора-два раза. Но задачу, поставленную нам, мы выполнили в срок и качественно.

Надо также отметить исключительное, даже почти фантастическое трудолюбие всего китайского народа, в частности курсантов и всего личного состава. Так же очень строгую дисциплину, особенно военную. Мы даже не представляли себе такое трудолюбие и дисциплинированность. Через год закончил обучение на легком самолете первичного обучения. И весь наш советский летный состав уехал в СССР.

Меня, молодого летчика, оставили одного. И в дальнейшем я сам за 2 дня первый раз освоил реактивный самолет МИГ-9 и переучил инструкторский состав китайцев. На третьем году пребывания мы получили самолеты МИГ-15 и я один, сам опять же в один день переучился и переучил одну эскадрилью летчиков Китая нашего училища. Трудно поверить, что это было так, но документальные факты убеждали всех, не веривших моим словам. Я же этому не придавал значения. Особо хотелось сказать о чрезвычайно дружелюбном отношении и всех работавших с нами, и всего Китая. У меня в жизни эти годы оставили одно из самых удивительных и теплых воспоминаний.

Помню, я как-то увлекся китайским языком и к концу командировки достаточно хорошо объяснялся с курсантами, которых обучал летному делу. Мой переводчик очень не понятно переводил, в смысле плохо. Нужно знать много специальных терминов по аэродинамике полета самолета и технике пилотирования. Он их не знал, а в словаре далеко не в каждом есть их значения. Приходилось мне с китайцами по ходу обучения овладевать языком, искусством жестикуляции: рук, ног, головы, тела. Они меня понимали хорошо и говорили: «Командила переводсика не надо – говоли сам». Я этот принцип взял за правило и уделял много внимания изучения языка, обучаемых мной.

Окончил Краснознаменную академию ВВС – 1957 г.

Окончил академию Генерального штаба ВС СССР в 1967 г.

С 1967 г. по 1980 г. служба в ВВС СА, в должности зам. командующего ВВС Среднеазиатского военного округа.

В августе 1980 г. вызов в Москву в отдел кадров. Довели приказ о моем назначении, прошел все положенные инстанции руководства.

Афганистан

В Афганистан я прибыл в августе 1980 г. До этого я почти 8 лет служил в Среднеазиатском военном округе, куда входил Казахстан, Киргизия, часто бывал в Узбекистане, Таджикистане и Туркмении.

Климатическая и географическая среда очень схожи для меня и у меня не было никакой акклиматизации. Все знакомо, оставалось изучение дислокации, базирования, сил и средств, входящих в мою компетенцию.

В течение первой недели я облетал все аэродромы. Познакомился с людьми и основными материально-техническими средствами. Сколько было возможным пообщался с взаимодействующими объектами, людьми, остальное все впереди.

В течение этих дней по установленным дням и времени суток познакомился с руководящим составом советнического аппарата, т. е. выполнил большую часть установленного порядка вступления в новую должность – Военного советника командующего ВВС Афганистана.

Военно-воздушные силы Афганистана представляли очень внушительную силу. По количественному составу они являлись подобными воздушной армии. Вся авиационная техника закупалась в Советском Союзе. Весь летный состав афганцев обучался в Советском Союзе еще с времен правления короля Дауда.

У нас в Советское время в Киргизии было создано училище летчиков-истребителей, оно функционировало в Советский период. Когда я был заместителем командующего ВВС САВО, курировал это училище, и в Афганистане также очень многих из них знал и общался.

У всех у них остались самые хорошие воспоминания о своем пребывании у нас, очень дружественно настроены к нам. Все они хорошо говорили по-русски. И нам, советским советникам, это очень помогало в работе. Наши замечания исполняли обязательно, а также все советы и рекомендации. Многие из них, будучи на учебе в СССР, женились на российских девушках и живут хорошо, и наши женщины живут в достатке, имели возможность приезжать в СССР с детьми беспрепятственно. Их родители тоже могли их посещать.

Все советские военные советники ВВС Афганистана принимали активное и непосредственное участие в планировании и ведении боевых действий. Их участие, профессионалов высокого класса и боевого опыта, позволяло афганскому командованию решать боевые задачи. Большое внимание уделялось ведению боевых действий афганских ВВС во взаимодействии с частями и подразделениями ВВС 40-й армии Вооруженных Сил Советского Союза.

Боевой опыт и профессиональное мастерство афганских летчиков позволяли им решить не все боевые задачи, особенно, в сложных боевых и метеорологических условиях. Советские советники находили возможность все-таки решить боевую задачу, пусть в несколько меньшем объеме. Они прилагали много труда и умения в обучении личного состава афганских ВВС. Афганское руководство и личный состав афганских ВВС высоко ценили кропотливый труд, мужество и отвагу советских советников.

Как сейчас обстоят дела, не знаю. Работает ли это училище в Киргизии, не знаю. Так же и технический состав. Не все, но определенное количество инженеров учились у нас. Ну а техников готовили сами.

Вообще, можно сказать, что просвещенная часть населения Афганистана в большинстве относилась к Советскому государству и советским людям неплохо, а советских специалистов там было очень много по всем отраслям производства, науки, образования, искусства. Осталось там очень много предприятий, жилых домов, школ, институтов, домов культур и других объектов. Конечно, в мелких населенных пунктах там еще процветал 14-й век.

Своеобразного там много, как и в любой стране. Мне было приятно встречаться со знакомыми афганцами.

С декабря 1983 г. уволен в запас по возрасту. Все дальше и дальше уходят такие значимые события в жизни народов нашей страны и многих других стран мира, а в моей памяти они существуют, как если бы это произошло вчера. И постоянно вспоминая о них, я чувствую и радость, и гордость, и чувство удовлетворения за исполненный долг.

Сейчас я генерал-майор авиации в отставке, Заслуженный военный летчик СССР и Почетный гражданин с. Шаумян.

^{Декабрь 2008 года.}

Крамарев Илья Петрович
Стало собираться много местных жителей, у многих на глазах были слезы

Я родился 22 апреля 1969 года в семье рабочих. Закончил 10 классов школы № 346. Затем поступил в СПТУ-168, по окончании первого курса был призван в Советскую Армию.

Еще за полгода до призыва офицеры нашего Бауманского райвоенкомата предлагали съездить на парашютные сборы, говорили: «Здоровье у тебя, парень, отличное, выбирай – подводная лодка или Афганистан». Я выбрал второе из-за меньшего срока службы и нелюбви к холоду.

Тогда в январе 1987 года стояли сильные морозы – 32–35 С, и когда вернулся с недельных сборов, мать не поверила, что прыгал с парашютом, думала нас послали снег расчищать. Уже на сборном пункте увидел на своем личном деле пометку «К-20А», от товарищей знал, что она означает службу в Афганистане; не расстроился, но и не обрадовался, просто вспомнились слова Высоцкого: «Если Родина в опасности – значит всем идти на фронт».

«Всем» – вот главное слово для меня в этой песни, ибо уже тогда в нашем обществе появились признаки разложения общества: «откупы» от армии, «закосы» по болезни и другое, но в нашей семье о таком и думать не смели. Мой дед по отцу служил в кавалерии в Отечественную войну, а прадед по матери был в руководстве Челюскинской экспедиции. Смысла этой войны не понимал никогда, но почему-то навсегда запомнил сообщение ТАСС о вводе наших войск (мне тогда было 10 лет).

18 мая 1987 года прилетели в Ташкент, оттуда поездом в Фергану. Там находился известный на всю страну учебный парашютно-десантный полк. Из Москвы нас прибыло довольно много – 150 человек. Когда выдавали обмундирование, сбывалась мечта детства – одел бело-голубой тельник, правда вместо беретов были панамы. «Чтоб уши не обгорели на солнце», – объяснили сержанты.

После принятия присяги начался суровый учебный процесс: строевая подготовка, изучение работы радиостанции (я попал в роту связи), физическая подготовка. Более всего утомляли марш-броски на стрельбы – 10 км туда, 10 км – обратно, при сильной жаре 40–45 Сº. По возвращении хотелось только пить, но надо было чистить оружие, стирать обмундирование. Запрет не пить воду из-под крана (только кипяченую) нарушали абсолютно все.

Находились такие выносливые, что офицеры удивлялись: мой товарищ Роман Сумин мог 2–3 часа после отбоя читать, когда остальные спали мертвым сном. В Афганистане он попал в разведроту нашей бригады, через месяц был тяжело ранен на операции «Магистраль» и комиссован. В таком темпе полгода в «учебке» пролетели быстро.

Первого ноября командир полка Герой Советского Союза А. Солуянов собрал нас, попавших в первую партию, пожелал здоровья, спросил нет ли трусящих, желающих остаться. Таких не нашлось. Затем был концерт полкового вокально-инструментального ансамбля. Особенно запомнилась песня «Status Quo» – «Ты в армии сынок».

Утро 2 ноября было солнечным. Грузовой АН быстро набрал высоту, когда пересекли границу, никто не заметил – внизу были красивые горы, изредка небольшие аулы. Обстановка была спокойная: кто-то спал, кто читал, играли в карты, пели под гитару. Через полтора часа самолет стал снижаться над Кабулом. Большой город, окруженный горами. На посадку заходили кругами, отстреливая тепловые залпы, которые могли отвести от самолета выстрел «Стингера» – вражеской зенитки. Сели благополучно, рядом с аэродромом был пересыльный пункт. В наш самолет тут же садились «дембеля», возвращавшиеся домой. После небольшой словесной перепалки (как всегда бывает) пожелали друг другу удачи.

Нас поселили в клубе «пересылки». Спали на полу, хорошо хоть шинели были.

Через 4 дня ночью на вертолетах перелетели в г. Гардез, провинция Пактия, в расположение 56-й ДШБ Наша часть прошла славный путь Великой Отечественной, первой подняла красный флаг над освобожденной Веной в апреле 1945 г.

Утром всех распределили по подразделениям, познакомили с сослуживцами. Люди были со всей страны – от Белоруссии до Бурятии. Спрашивали о новостях в Союзе, в чем ходят девчонки, о музыке. Двое меломанов спрашивали, что лучше: «Mettalica» или «Depecue Mode». Я сказал: «Машина времени».

Жили все в больших армейских палатках, изнутри обитых вагонкой. Перед каждой была вырыта убежище-землянка на случай обстрела. Часть была большой, около 2,5 тысяч человек, находилась на возвышенности над городом. Был свой учебный центр, зенитная батарея, вертолетная эскадрилья, танковый батальон, даже клуб и баня. Город окружали три высоких горы, назывались «Взлетка», «Пилот», «Снайпер». На них располагались сторожевые заставы по 15–20 человек, подступы к ним были заминированы, вся связь только по воздуху.

Уже через 10 дней довелось увидеть первые потери – душманы сбили вертолет, летевший с продовольствием на горку. Один из летчиков на парашюте, второй погиб.

Первый месяц особых боевых действий не велось. Душманы взяли в осаду город Хост, граничащий с Пакистаном, создалась угроза его захвата, чего местные власти и наше руководство допустить не могли. Было объявлено негласное перемирие. Был собран Лойя-Джирге – совет старейшин, пытавшийся договориться с оппозицией «по-хорошему». Наше командование не верило переговорам, подтягивая в Гардез силы со всей армии.

Наша часть была ближайшей к Хосту, наступление началось оттуда, так как переговоры ни к чему не привели. Операция называлась «Магистраль», была крупнейшей, даже освещалась в программе «Время». Пик её пришелся на декабрь

1987 – январь 1988 года. Крупнейший укрепрайон душман был взят хитростью – самолетами был выброшен ложный парашютный десант, они открыли огонь, обнаружили себя, все их позиции были накрыты сильнейшим огнем артиллерии. Затем в ход пошли саперы, за ними – бронетехника. Душманы были оттеснены с перевала Сате-Кандао. Дорога на Хост практически свободна.

После освобождения перевала наша часть заняла свои позиции на нем. Задача была – удержать господствующие высоты, отбивать атаки моджахедов, не подпускать их к дороге на Хост, обеспечивать проход колонн с продовольствием и горючим. Первую неделю спать приходилось прямо в снегу, ведь всё жилье было разрушено, оружие постоянно ржавело от сильной влажности, идти в гору было тяжело даже не курящим, высота 3000 метров-нехватка кислорода. Догадываюсь об ощущениях людей, штурмующих Эверест.

Весной 2008 г. телеканал «Россия» показал документальный фильм корреспондента А. Сладкова об истории нашей бригады, о сегодняшних буднях её солдат и офицеров, выполняющих свой долг в Чечне. Ведущий в конце задаёт вопрос: «Как поведут себя нынешние солдаты, только призванные: справятся, не струсят?» И вглядываясь в их лица, отвечает нам: «Не оробеют, не посрамят памяти погибших и живых старших поколений».

Помню, пришлось испытать на себе настоящий страх. В ночь на первое апреля 1988 года душманы обстреливали часть реактивными снарядами. В это время там уже почти лето. Все деревья, кустарники покрыты листвой. Под её прикрытием моджахеды установили на «козлы» (деревянные подпорки) снаряды, пристрелянные в сторону нашей части (за годы войны они это делали с изумительной точностью). Выпускать их можно было минимальным количеством людей с помощью небольшого электрического разряда.

Первые снаряды рвались в части в двенадцатом часу ночи. Все по тревоге заняли свои боевые позиции. Все стрелковое и артиллерийское вооружение было обращено в сторону лесного массива («зеленки» – по нашему). Опытные офицеры артдивизиона и минометчики на глаз определяли цели и наводили орудие прямой наводкой. Обстрел продолжался более трех часов, испытал просто животный страх, хотя зрелище было потрясающее – в темноте разрывы похожи на фейерверк. Наутро прочесывать «зеленку» не имело смысла – «духи» ушли, оставив мини-«растяжки».

Славу Богу, в ту ночь никто не погиб, ни один снаряд не попал в боевые машины, ни в склад с горючим, не в хранилище снарядов. Командир части вынес благодарность всему личному составу за проявленную стойкость и мужество. Вот таким запомнился «день дураков», отмечаемый в нашей стране с 1986 года. После этого понял важность артиллерийской разведки, знакомой по стихотворению К. Симонова «Лёнька».

К счастью это был последний обстрел нашей части. В связи с объявленным на весь мир выводом войск моджахеды перестали нас беспокоить, дали уйти спокойно. Говорят, на уровне разведки, была достигнута договоренность – мы не проводим против них боевых операций, они не минируют дороги, не отстреливают наши посты и части.

Правда запомнился ещё один священный праздник. 9 мая 1988 года командир разрешил произвести салют изо всех видов оружия, кроме тяжелого и зенитного, а учебных снарядов и патронов не было, особой популярностью у всех пользовались трассирующие. С наступлением темноты все солдаты, свободные от караула и нарядов, по команде открыли огонь в воздух. Сильно пахло порохом, и было радостное чувство скорого возвращения в Союз, все обнимались, поздравляли друг друга. Особо сообразительные потихоньку распивали заранее подготовленную брагу, но явно пьяных не было. Просто было ощущение свободы (но не расхлябанности), единения, братства всех присутствующих народов. Похожее было в Новогодний праздник, но 9 мая все-таки особый в нашей стране день.

В начале июня наша часть была готова к отправке на Родину. Пару дней посвятили тренировке на случай всевозможных обстрелов на марше, но об этом никто и думать не хотел. За четыре дня предстояло пройти более полутора тысяч километров маршем до Термеза. Все ценное погрузили на бронетехнику, остальное оставили местной армии. До Кабула дошли за 1 день, были там ещё засветло. Уже в пригороде к дороге стало собираться много местных жителей, у многих на глазах были слезы.

Аборигены что-то кричали, махали нам; было много плакатов на русском и арабском языках. Мы с другом Вадимом Рагозиным ехали на броне, стояла сильная жара, разделись по пояс, но оружия из рук не выпускали. На дорогу вышло много детей, вдруг из толпы в нас что-то бросили, пригнуться не успели, только что летело в голову, успели поймать. К нашему удивлению это были комья спрессованного снега; мы рассмеялись и вытерли им свои просоленные лица, он растаял за полминуты. До сих пор вспоминаю этого человека добрым словом.

После Кабула шла «зеленка», много виноградников. По дороге оставалось очень много блокпостов, ведь наша бригада выходила одной из первых. Затем дорога резко ушла в горы. Никогда еще не видел такой красоты, жалел только об отсутствии фотоаппарата. Поэт, как всегда, прав: «Лучше гор могут быть только горы!»

Еще удивляло, как люди больше ста лет назад смогли проложить эту дорогу. Как ножом по сердцу резали стоящие каждые 200–300 метров самодельные памятники нашим погибшим. Подходя к Салангу, увидели заснеженные вершины, часовые на постах стояли в бушлатах и ушанках. От воды, стекавшей с ледников, сводило зубы – солнце не успевало её нагреть. Набирали её во фляги, через час у двигателя она немного прогревалась. После перевала Саланг от переизбытка впечатлений организм потребовал сна, проснулся, когда колонна уже вышла к равнине.

Ночевали в Пули-Хумрийском гарнизоне, воды здесь было в избытке, а это главное. Далее до Хайратона все шло обыденно: одинаковые дома, дети, просящие бакшиш, старики в чалмах, пьющие чай, точно как в фильме «Белое солнце пустыни».

Только подъезжая к Хайратону наш механик-водитель волновался. Уманкулов был родом из Термеза. Постоянно ерзал за рычагами управления, казалось, ещё немного, и выпрыгнет, побежит вперед машины. Когда Термез был как на ладони, он закричал: «Вон мой дом!» Как мы за него порадовались. Когда проезжали по мосту на границе, никаких особых ощущений не возникало. Так же земля, тот же воздух, только там они, а здесь наши, советские люди.