Текст книги "Герои 1863 года. За нашу и вашу свободу"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

Важнейшая причина поражения повстанцев 1863 года заключалась в относительной узости социальной базы восстания, в неспособности повстанче-

ско,го руководства последовательно решить крестьянский вопрос» привлечь на свою сторону трудящихся деревни и города. Врублевский, Домбровский и его товарищи из левого революционно-демократического крыла польской эмиграции, отчасти осознавшие это еще в ходе событий, гораздо отчетливее оценили ситуацию после разгрома восстания. Домбровский, например, в своих устных и печатных выступлениях не раз касался этой стороны дела. Польша, писал он в ноябре 1865 года, реальными действиями «декларировала [...], что теперь она стремится не только к независимости, но ее программа включает в себя полное разрешение крестьянского вопроса на основе абсолютной справедливости равенства прав всех сословий и вероисповеданий и, наконец, призыв всех к участию в гминовладном управлении* страной». «Мой девиз: через свободу к независимости», – заявлял Домбровский в 1867 году. Значит, единственным путем воссоздания независимого Польского государства он считал тот, который ведет через социальные преобразования, через ликвидацию феодально-крепостнических порядков и прежде всего через последовательнодемократическое решение крестьянского вопроса.

Далеко не все руководящие деятели красных признавали и отстаивали идею полного самоопределения украинского, белорусского, литовского народов в ходе восстания. После его разгрома некоторые из оставшихся в живых продвинулись в этом отношении значительно вперед, стали гораздо более принципиальными и последовательными. Наиболее характерны в этом отношении взгляды Домбровского. Многие его выступления по данному кругу вопросов выделяются непримиримостью к националистическим ухищрениям в любой их форме, четкостью формулировок и большой впечатляющей силой. Эти выступления послужили укреплению идейных позиций демократической эмиграции и вызвали злобный вой со стороны зараженных национализмом умеренных элементов, не го-воря уж о сугубо реакционной части эмиграции.

* То есть общинном, народном управлении (гмина в Польше в какой-то мере аналогична сельской общине в России).

«Польская нация, борющаяся за независимость, – писал Домбровский депутату галицийского сейма в 1866 году, – превосходно поняла, что не может отказать в независимости ни одной народности, не вооружая против себя всех тех, кому бы она отказывала в этом праве, не отрекаясь от идеи, написанной на поднятом ею знамени, не совершая самоубийства». Еще более резко и четко сформулировал Домбровский свою позицию в нашумевшем «Открытом письме гражданину Беднарчику и его политическим друзьям» (1867). «По моему мнению, – говорилось в письме,– право решать о себе имеет только сама нация, и при этом каждая нация». Отношения между Польшей и Украиной Домбровский предполагал определять «соглашением между обеими нациями»; он был уверен, что «будущий союз, возникший на основе свободы», связал бы их «не только политическими узами, но и чувством благодарности и братства».

В изучении и оценке опыта восстания была еще одна область, которая очень интересовала бывших руководителей повстанцев 1863 года. Вооружение, организация и тактика повстанческих сил, анализ всего хода военных действий, изучение отдельных кампаний и боев, особенности партизанской войны и соотношение ее с действиями регулярных войск – вот перечень далеко не всех вопросов, очень интересовавших их как революционеров, а в ряде случаев и как военных специалистов. Врублевский не только сам был в числе вольнослушателей высшей военной школы в Париже, но и много сил затрачивал на организацию материальной помощи эмигрантам, желающим получить военное образование или пополнить свои знания в военном деле. Крупным военным специалистом Стал в эмиграции Ю. Гауке-Босак.

Самым большим знатоком и признанным авторитетом в этой области был, однако, Домбровский. Он много думал над этими вопросами, перебирая в уме памятные ему события 1863—1864 годов, сопоставляя свои мысли с новинками военно-исторической и военно-теоретической литературы, В чисто специальном отношении его выводы и наблюдения не только были на

уровне современного ему состояния военного дела, но и во многом превосходили его. Для Домбровского как военного мыслителя очень характерно признание большого значения морального фактора вообще и прежде всего в революционных войнах. Моральное превосходство, по мнению Домбровского, оказывается в такого рода войнах всегда на стороне тех, кто представляет прогрессивные силы. Он заявлял: «...Винтовки или косы, старое вышколенное войско или повстанческие отряды – орудия одинаково страшные, если они призваны представлять прогресс, а только он может воодушевлять той духовной мощью, перед которой меркнут материальные преграды». По существу, эти мысли совпадали с тем, что писали, в то время Маркс и Энгельс.

Своим боевым прошлым, радикальностью политических убеждений, активным участием в общественной жизни Врублевский приобрел большую известность среди соотечественников, находящихся вдали от родины. Во время выборов комитета «Объединения польской эмиграции» он неизменно был в числе тех, кто получал наибольшее число голосов. Польские эмигрантские организации в разных местностях Западной Европы (их также называли гминами, то есть общинами) давали очень высокую оценку Врублевскому. Цюрихская гмина, например, писала: «Любимый вождь литовцев завоевал среди эмигрантов заслуженную популярность и доверие».

В отзыве одной из других гмин говорилось, что у Врублевского «среди повстанцев много друзей, знающих его патриотизм и способности».

Будучи интернационалистом, Врублевский, как и большинство других деятелей демократической эмиграции, активно участвовал в политической жизни Франции, поддерживал связи с организациями парижских рабочих, примыкавшими к I Интернационалу. Особенно прочными стали эти связи после того, как, изучив работу печатника, он с 1869 года стал работать в типографии «Руж». Когда на следующий год Врублевский заболел оспой, то его товарищи по работе, как французы, так и эмигранты, не оставляли больного ни

на одну минуту, ухаживали за ним, готовили ему пищу. Один из них при этом заразился и через некоторое время умер.

Когда началась франко-прусская война, «Объединение польской эмиграции» решило принять участие в защите Франции. Врублевский был активным участником комиссии, которая от имени «Объединения» вела переговоры с правительством национальной обороны. Боясь демаршей со стороны царской России, не желая собирать воедино известных своей революционностью польских эмигрантов, генерал Трошю не согласился на создание польских военных формирований, а только разрешил желающим вступать в созданные по территориальному признаку батальоны Национальной гвардии Врублевский был в числе первых поляков, вступивших в Национальную гвардию, он добросовестно нес службу на протяжении четырехмесячной осады Парижа. Не будучи даже французскими подданными, он и его товарищи делали для обороны республики гораздо больше, чем многие французские буржуа, громко кричавшие о своем патриотизме.

Постоянно нараставшая борьба трудящихся Франции против своекорыстной, изменнической политики правительства Тьера й весне 1871 года достигла огромного напряжения. 18 марта пролетариат Парижа восстал, сверг власть буржуазии и создал революционное рабочее правительство – Парижскую коммуну. Она явилась хотя и неполным, непрочным, но первым в истории человечества реальным воплощением в жизнь диктатуры пролетариата, неизбежность которой была теоретически обоснована в гениальных трудах Маркса и Энгельса. Руководство Парижской коммуной, торжественно провозглашенной 28 марта и просуществовавшей до 28 мая 1871 года, делилось на состоявшее главным образом из бланкистов «большинство» и'«меньшинство», состоявшее преимущественно из последователей Прудона. Отсюда те' крупные политические ошибки в действиях Коммуны, которые в значительной мере обусловили ее поражение, те внутренние противоречия, которые были характерны как для административных, так и для военных

органов парижского пролетариата. Среди руководящих деятелей Коммуны и среди рядовых коммунаров было немало участников Международного товарищества рабочих – I Интернационала. Это оказало определенное положительное влияние на ход событий.

Врублевский, Домбровский и многие из их соотечественников горячо сочувствовали освободительным стремлениям французских трудящихся, имели друзей и политических единомышленников среди активных революционных деятелей Парижа. Кроме этого, они отлично понимали, что победа демократической и социальной революции во Франции улучшит условия для освобождения Польши, тогда как поражение восставших парижан непременно их ухудшит. Поэтому не приходится удивляться тому, что многие из них без колебаний оказались в рядах коммунаров. Кроме Врублевского и Домбровского, на стороне Коммуны сражалось около шестисот бывших участников восстания 1863 года. Среди них были– бывший член Литовского провинциального комитета, соратник Калиновского Ахилл Бонольди, виленский подпольщик, сподвижник 3 Сераковского и брат его жены Кон-стантый Далевский, литовский крестьянин Адомас Битис, командовавший когда-то повстанческим отрядом, повстанческие офицеры Ю. Розвадовский, К. Сви-динский, В. Рожаловский и многие, многие другие.

Деятели правого крыла польской эмиграции, делавшие ставку на союз с Версальским правительством, всячески старались оклеветать тех поляков, которые поддержали Коммуну. Князь Чарторыский направил в Версаль специальное письмо, в котором вопреки истине заявлял, что «за исключением, может быть, одного Домбровского, который был более русским, чем поляком, и с давних пор связан с русскими социалистами, прочие поляки, служившие Коммуне, были чужды идеям Коммуны [...], это были просто кондотьеры – военные наемники, продавшие свои услуги Коммуне за титулы и плату». В действительности число поляков, сражавшихся на стороне Коммуны из идейных соображений, достигало нескольких сот человек. От их имени несколько позже Теофиль Домбров-

ский писал; «Нашей целью было не только утверждение управления Коммуны для Парижа, но и победа социальной революции, что, как я полагаю, для нас небезразлично». «Первой нашей мыслью и вопросом, – заявлял он в то же время, – всегда было, какую пользу это может принести Польше’ И вот, присоединяясь к парижской революции, мы видели в ней социальную революцию, которая в случае успеха может перевернуть порядок вещей, существующий в Европе. Могла ли при этом Польша что-либо потерять? Нет! А выиграть? Все! Эта мысль была стимулом для всех поляков, боровшихся под революционным знаменем».

Начало деятельности Врублевского в вооруженных силах Коммуны связано с любопытным курьезом, о котором рассказывается в воспоминаниях участника событий Э. Лиссагарэ. Один из членов Коммуны, знакомый с ним до этого, разыскал Врублевского, при. вел в военную комиссию и представил как человека преданного и обладающего большими стратегическими способностями. Когда в ходе разговора Врублевский изложил свой план действий, слушатели с удивлением обнаружили, что он слово в слово совпадает с гем, что недавно предложил в комиссии Ф. Пиа. В ответ на просьбу объяснить, в чем дело, Врублевский сказал: «Я несколько дней тому назад послал Феликсу Пиа свой доклад». Сначала Врублевскому не поверили. Но после того как в кабинете Пиа было действительно обнаружено письмо Врублевского, его авторитет среди тех, кто не знал его ранее, поднялся очень высоко.

Еще в ходе восстания 1863 года Врублевский проявил себя незаурядным военачальником. Но лишь во время Парижской коммуны во всю ширь развернулись его военные дарования. Врублевский действовал все время в южном секторе обороны Парижа, левее Домбровского, сражавшегося в западном секторе (с севера и востока находились прусские войска, которые заявили о своем нейтралитете, но фактически помогали версальцам). В конце апреля, когда вооруженные силы Коммуны были разделены на две армии, коман-

дующим первой из них, занимающей западный фронт обороны, оказался Домбровский, а командующим второй, действующей на юге, – Врублевский. Один из активных деятелей радикальной польской" эмиграции Ю. Токажевич писал в это время из Парижа своему знакомому: «Врублевский очень энергичный. Домбровский – главнокомандующий. Руководство в руках поляков. Домбровский очень популярен у коммунаров: где бы он ни показался, раздаются крики: «Да здравствует Польша!»

Первое время наиболее тяжелые бои происходили на участке Домбровского. В мае версальцы перенесли направление основных ударов на южный фас обороны Парижа, в район форта Исси. Положение в этом районе с каждым днем ухудшалось, Врублевский действовал умело и хладнокровно. Активный участник событий и историк Коммуны Л. Дюбрейль оставил очень высокий отзыв о Врублевском. Он писал: «Врублевский получил командование южными фортами... Врублевский, принадлежавший к той же национальности, как и Домбровские [братья Ярослав и Теофиль], так же как и они, принимал участие в польском восстании и был знающим и храбрым офицером [...]. С этими новыми офицерами Национальная гвардия не подвергалась по крайней мере различным неожиданностям и авантюрам [...]. Эти начальники умели предвидеть опасности, комбинировать силы, маневрировать». Очень разные внешне, действовавшие на разных боевых участках, Я. Домбровский и В. Врублевский сохранились в памяти коммунаров рядом, так как были одинаково преданными делу революции талантливыми военачальниками, командирами нового типа, возможного только в народных армиях.

4 мая обеспокоенный сильными атаками на Исси член Комитета общественного спасения Ф. Пиа распорядился, чтобы туда немедленно отправились Домбровский и Врублевский Пиа видел в этом единственную спасительную меру и не ошибся: положение в Исси было восстановлено. Однако во время отсутствия Врублевского в штабе армии версальцы, восполь-

зовавшись предательством одного из командиров батальонов Коммуны, заняли редут Мулэн-Сакэ и вырезали весь его гарнизон. Вина за это в первый момент пала на Врублевского, так как Ф. Пиа пытался отрицать, что тот отправился в Исси по его приказу. В конце концов невиновность Врублевского полностью подтвердилась, а Ф. Пиа, лишившись доверия коммунаров, вынужден был подать в отставку.

10 мая версальцы атаковали и заняли форт Ванв, расположенный рядом с фортом Исси. Врублевский поднял два батальона и повел их в штыковую атаку; противник был опрокинут и отброшен на исходные позиции. К 15 мая, однако, положение в целом стало столь критическим, что новый военный делегат Коммуны Делеклюз (Россель, испугавшись трудностей, подал в отставку) собрал военный совет, на котором присутствовали Домбровский и Врублевский. Было решено сделать некоторую перегруппировку сил, пополнить части, назначить к командующим участкам обороны специальных комиссаров Коммуны: к Домбровскому был назначен Дерер, к Врублевскому – Лео Мелье. Но положение было уже безнадежным. Прекрасно понимая это, Домбровский и Врублевский тем не менее оставались на своих постах.

Южная часть Парижа, обороной которой руководил Врублевский, была одним из последних оплотов Коммуны. Когда версальцы заняли Монмартр, он организовал борьбу в районе Итальянского бульвара, площади Жанны д’Арк и на Бютт-о-Кейль. Здесь действовал 101-й батальон, воевавший раньше под командованием Домбровского в районе Аньера и Нейи; с 3 апреля этот батальон не выходил из боя и не отдыхал. 24 мая коммунары на Бютт-о-Кейль под командованием Врублевского отбили четыре яростные атаки версальцев, причем сами неоднократно наносили контрудары. 25 мая, вынужденные отойти, коммунары организовали сопротивление у Аустерлицкого моста и площади Жанны д’Арк. Несколько сот коммунаров во главе с Врублевским отбивали здесь в течение 36 часов атаки целого армейского корпуса. Лишь под угрозой окружения Врублевский согласился

на отступление и в полном порядке вывел свои части на северный берег Сены. Делеклюз предложил Врублевскому принять командование оставшимися вооруженными силами коммунаров. Но Врублевский, зная их малочисленность, не мог взять на себя ответственность за продолжение столь неравной борьбы. Отказавшись от командования, он до последней минуты оставался в строю в качестве простого солдата.

Чудом избежав плена при разгроме версальцами одной из последних баррикад, Врублевский не хотел покидать Парижа. Озверевшие каратели знали прославленного генерала Коммуны и повсюду его искали. А он в костюме парижского пролетария спокойно расхаживал по городу и появлялся в кафе «Ре-жанс», где можно было встретиться с друзьями и знакомыми. Сын Адама Мицкевича Владислав, по его словам, встретив однажды Врублевского, стал уговаривать его немедленно уехать в Лондон. «Кажется, там скверный климат, – отшучивался Врублевский.– А здесь, в Париже, мне очень хорошо. Меня окружают честные рабочие, оберегают меня, приглашают меня на обеды, где так сердечно пьют за мое здоровье».

Однако кровавый террор версальцев все усиливался. После долгих уговоров Врублевский согласился покинуть Францию, воспользовавшись паспортом какого-то пруссака. Только счастливое стечение обстоятельств и замечательное хладнокровие Врублевского предотвратили смертельную опасность. Впоследствии, когда его спрашивали об этом, он в своей обычной полушутливой манере отвечал: «Спросите у тех дураков, которые наводнили Париж. Я там совершенно не прятался, даже не менял одежды, разгуливал по улице, и все. Однако, когда я получил от своих прусский паспорт, то пошел на вокзал, чтобы уехать из Парижа. На вокзале, смотрю, всех пассажиров сгоняют в один зал, где полицейский комиссар проверяет каждого из них, сравнивая с альбомом коммунаров, где мой снимок на первом месте. Показываю жандарму свой паспорт и сержусь, что раздражает меня пустыми формальностями. Тот отдал честь и доложил ко-

миссару: дескать, немец. Отвели меня прямо в вагон переждать, пока закончится проверка пассажиров. Большое уважение тогда оказывали пруссакам!»

История прусского паспорта на имя В. Вальде-мара, о котором упомянул Врублевский, заслуживает того, чтобы сказать о нем несколько слов. Дело в том, что паспорт был послан из Лондона по поручению Карла Маркса. Вручил же его Врублевскому русский революционер П. Л. Лавров, связанный с деятелями Интернационала и имевший друзей среди поляков. Эти обстоятельства как нельзя лучше говорят о том, что подразумевал Врублевский под словом «свои», когда рассказывал о прусском паспорте.

Маркс и Энгельс внимательно следили за героической борьбой французских трудящихся и хорошо знали всех видных деятелей Парижской коммуны. После ее разгрома они делали все возможное для оказания помощи коммунарам, оказавшимся в эмиграции. Это были закаленные борцы, военный и политический опыт которых являлся ценнейшим приобретением мирового революционного движения. Занимаясь изучением и теоретическим осмыслением этого опыта, Маркс и Энгельс живо интересовались каждым участником событий. Вполне естественно, что генерал Коммуны Врублевский очень скоро стал у них постоянным гостем; с лета 1871 года он активно включился в работу Генерального совета I Интернационала как его секретарь по польским делам.

Между вождями I Интернационала и Врублевским установились отношения полного понимания и доверия Сохранилось немало трогательных свидетельств их дружбы. С того момента, как Врублевский принял дела польской секции Интернационала, Маркс установил правило не рассматривать помимо него ни одного вопроса, связанного с Польшей. Это сразу же принесло пользу. Еще с начала 60-х годов в эмигрантской среде подвизался хорошо замаскировавшийся агент царской политической полиции А. Балашевич-Потоцкий. Не довольствуясь доносами и провокациями против польских и русских революционеров, он решил проникнуть в I Интернационал и заранее гаран-

тировал успех евеему начальству. В ответ на -свое письмо к Марксу провокатор получил предложен»е обратиться к Врублевскому. Это парализовало тщательно обдуманный замысел, так как Балашевич-По-тоцкий знал, что Врублевского ему обмануть не удастся, и не стал к нему обращаться.

Вполне доверяя Врублевскому и учитывая, что польское революционное движение развивается в глубоком подполье, Маркс и впоследствии неуклонно требовал, чтобы все связи с Польшей осуществлялись только через секретаря польской секции.

Старые раны, нервное напряжение и тяжелые условия жизни привели здоровье Врублевского к концу 1871 года в полное расстройство. Нужно было лечение, обеспечить которое для неимущего чужестранца было очень нелегко. Маркс всячески старался помочь генералу Коммуны, ходатайствовал о помещении его в больницу Лондонского университета. Горячо яойпа-годарив за хлопоты, Врублевский в одном из своих писем Марксу писал: «После нашего прибытия в Лондон мы, поляки, испытали с Вашей стороны столько внимания и всяческой доброты, что это вызвало у меня глубокую дружбу к Вам...». «Я полон надежды,– заявлял Врублевский в том же письме, – со временем расплатиться со всеми долгами Интернационала [...], общественной и политической деятельности которого [...] я так горячо предан». Болезнь неоднократно приковывала к постели генерала Коммуны; Маркс и Энгельс каждый раз заботились о нем и помогали всем, чем могли

31 декабря 1871 года Врублевский получил приглашение встретить наступающий Новый год в семье Маркса. Болезнь помешала ему воспользоваться приглашением, и он ответил на него следующей запиской: «Постоянные недуги не позволили мне провести последние часы этого страшного года в Вашей уважаемой семье, которая мне дает столько воспоминаний о лучших днях моей жизни и своим обаянием напоминает мне родной дом. Один в своей комнате, я сердито пью микстуру, провозглашая тост за гибель старого мира и за то, чтобы мы, полные надежд на

будущее, вступили в новый. Посылаю Вам братский привет».

Ведая польскими делами в Генеральном совете, Врублевский одновременно являлся председателем судебной комиссии, существовавшей для того, чтобы разрешать конфликты между членами Интернационала. Это говорит о том, что политический авторитет его в международном рабочем движении был очень велик. Высоко ценились и его познания в военном деле. Даже Энгельс – крупный специалист в этой области – внимательно прислушивался к советам генерала Коммуны. В своей практической деятельности Врублевский активно поддерживал Маркса и Энгельса. Так было, например, на Гаагском конгрессе, исключившем из рядов I Интернационала основателя анархистского Альянса М. А. Бакунина и его ближайших приспешников.

После разгрома Коммуны Францию захлестнула волна реакции. Не только участники Коммуны, но и многие другие польские эмигранты вынуждены были выехать в другие страны, в том числе в Англию. По инициативе Врублевского польские эмигранты, оказавшиеся на Английской территории, воссоздали существовавшую когда-то демократическую организацию «Люд польский». Своей главной целью организация провозгласила возрождение родины путем совместной борьбы польского народа, славянской политической федерации нерабочего класса, стремящегося свергнуть гнет капитала во всем мире. Членами «Люда польского» были, кроме поляков, чехи, сербы, русские, украинцы, белорусы, он имел собственный периодический орган и поддерживал тесную связь с I Интернационалом

Все сношения с находившимися в подполье революционерами в России и других странах были тщательно законспирированы, поэтому о них сохранилось очень мало сведений. То немногое, что сохранилось, достаточно свидетельствует о наличии у Врублевского широких связей с подпольщиками у себя на родине и в славянских землях. В марте 1874 года Врублевский просил Энгельса прислать ему несколько экземпляров

«Коммунистического манифеста» и резолюции конгрессов Интернационала для пересылки в «некоторые славянские кружки». Не один раз соратники Врублевского предпринимали рискованные путешествия к границам царской России и даже пересекали ее, чтобы установить контакты с подпольщиками, чтобы на месте познакомиться с обстановкой.

«Люд польский» и Врублевский, как один из его руководителей, многое делали для того, чтобы привлечь к польскому вопросу внимание международной общественности и участников рабочего движения. При этом они, как правило, не проявляли национальной ограниченности, оставались в подавляющем большинстве случаев на почве интернационализма. Пропаганда велась на страницах периодических изданий, в специально выпускавшихся листовках и прокламациях. Наиболее действенным пропагандистским средством являлись, однако, митинги и собрания, созывавшиеся обычно в связи с юбилейными датами, в частности годовщинами ноябрьского и январского восстаний в Польше. Их посещали не только политические эмигранты из разных стран, но и английские пролетарии: на них бывали всегда руководящие деятели I Интернационала.

Врублевский был организатором и активным участником такого рода собраний и митингов. В феврале 1873 года он выступал с докладом на вечере в честь четырехсотлетия со дня рождения Николая Коперника. На вечере присутствовал Энгельс. Летом 1874 года Врублевский участвовал в направленной против царизма агитационно-пропагандистской кампании, приуроченной к приезду в Лондон Александра II. В ноябре того же года он сделал доклад на юбилейном заседании в годовщину восстания 1830—1831 годов. На состоявшемся вскоре общем собрании «Люда польского» по случаю двенадцатой годовщины январского восстания Врублевский председательствовал и произнес яркое вступительное слово.

Судя по сохранившемуся газетному отчету, основная мысль Врублевского была связана с ролью сословий и классов в истории Польши и в польском ос-

вободительном движении. Когда-тб, говорил Врублевский, шляхта проявляла самопожертвование и гражданские добродетели; однако, поставив свой собственный интерес выше общественного блага, она бросила нацию под пяту захватчиков. В последнее время во главе движения могут стоять только те выходцы из шляхты, которые очистились от вековой плесени и являются гражданами всей нации, а не орудием касты, вырывшей пропасть для будущих поколений. Польская революция, заявил Врублевский, будет совершена для народа и силами народа.

Русский революционный эмигрант В. Н. Смирнов – член редколлегии эмигрантской газеты «Вперед» – в своем выступлении сказал: «Каждый из нас, когда пробьет час польской национальной революции, пойдет в рядах поляков добывать социальную свободу для польской нации».

Выступившего после этого Судзиловского газетный отчет называет русским, хотя из текста явствует, что он уроженец Могилевской губернии, в которой преобладало белорусское население. Судзиловский выразил сожаление, что, будучи слишком юным, не смог принять участие в восстании 1863 года. По его словам, борьба повстанцев 1863 года возбудила в нем горячее сочувствие. Однако он считает ошибкой то, что они повсюду выдвигали на первый план требование независимости Польши и недооценивали социальные факторы. Если для польской шляхты и мещанства был нетерпим гнет России, говорил он, то еще более нетерпимым для польского народа был гнет шляхты. Ошибкой повстанцев воспользовался царизм, изображавший восстание как бунт панов против раскрепощения крестьян; это, заявил Судзиловский, должно послужить уроком на будущее.

Из поляков, кроме Врублевского, на собрании выступили Я. Крынский, Якубовский, Краевский, Витков-ский, Свенцицкий. Брат генерала Коммуны Я. Домбровского – Теофиль Домбровский прочел свое стихотворение «К погибшим товарищам по оружию». В нем говорилось, что жертвы польского народа в его освободительной борьбе не напрасны, что силы наро-

да растут и победа дела свободы Польши и всех славян неминуема.

Карл Маркс начал свою речь с заявления о том, что рабочая партия Европы решительнейшим образом заинтересована в освобождении Польши, что о восстановлении Польши говорится в первой программе Международного товарищества рабочих. Это вызвано сочувствием к многолетней героической борьбе польского народа против своих поработителей, особенностями географического, военно-стратегического и исторического положения Польши, раздел которой является величайшим препятствием на пути к социальному освобождению европейских народов, но прежде всего тем, что поляки не только единственный славянский, но и единственный европейский народ, который сражался и сражается как всемирный солдат революции. Говоря подробнее о последней и главной из названных им причин симпатии рабочей партии к Польше, Маркс перечислил все революционные битвы, в которых сражались ее сыны, и особо подчеркнул, что Польша дала Парижской коммуне лучших генералов и самых героических солдат.

Выступление Энгельса касалось, во-первых, причин и характера многочисленных революционных выступлений польского народа. Он говорил: «Страна,

которую искромсали на куски и вычеркнули из списка народов за то, что она была революционной, не может уже нигде искать спасения, кроме как в революции. И поэтому во всех революционных боях мы встречаем поляков. Польша поняла это в 1863 году и провозгласила во время того восстания, годовщину которого мы сегодня чествуем, самую радикальную из всех революционных программ, когда-либо выдвигавшихся на востоке Европы».. Развивая и уточняя мысли Врублевского в его вступительном слове, Энгельс заявил, что смешно считать польских революционеров аристократами, ратующими за аристократическую Польшу в границах 1772 года. «Польша 1772 года, – сказал он, – погибла навеки [...]. Новая Польша, которую поставит на ноги революция, в общественном и политическом отношении будет столь же коренным

образом отличаться от Польши 1772 г., как новое общество, навстречу которому мы стремимся, от современного общества».

Другая тема в выступлении Энгельса связана с отрицательным влиянием порабощения Польши на революционное движение в трех странах – участницах раздела. И в Австрии, и в Пруссии, и в России владычество над польскими землями не раз позволяло реакционным правительствам одерживать победу над оппозиционными силами. Так, в начале 60-х годов вследствие пагубной борьбы с Польшей в России погибло первое значительное движение. «Восстановление Польши, – закончил свою речь Энгельс, – поистине в интересах революционной России, и я с радостью услышал сегодня вечером, что это мнение совпадает с убеждениями русских революционеров».

Как бы продолжением описанного собрания было юбилейное заседание в честь сорокапятилетия ноябрьского восстания в конце 1875 года. В нем также приняли участие наряду с поляками представители русского, французского, немецкого, чешского, сербского и других народов. Маркс и Энгельс из-за болезни присутствовать не могли. Сообщая об этом П. Л. Лаврову, Маркс писал: «Я мог бы там только повторить то мнение, которое я защищаю уже в течение тридцати лет, а именно, что освобождение Польши есть одно из условий освобождения рабочего класса в Европе». Энгельс прислал к началу заседания письмо, адресованное Врублевскому, с выражением самых теплых чувств к польскому народу и к его революционным силам. Врублевский зачитал письмо Энгельса собравшимся и, возвращая его автору, сделал коротенькую приписку по-русски. Эта деталь, во-первых, лишний раз подтверждает то, что Энгельс владел русским языком, а во-вторых, указывает на одного из его знакомых, в беседах с которыми могла звучать русская речь.