Текст книги "Герои 1863 года. За нашу и вашу свободу"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

Генерал утверждал, будто Траугут убит, а отряд его, «состоявший из 300—400 человек, отлично вооруженных и обученных, совершенно разбит, разбрелся поодиночке во все стороны», и делал вывод: «невероятно, чтобы он в состоянии был сформироваться».

В этом бою отряд Траугута, численность которого бравый генерал преувеличил вдвое, имел дело с многократно превосходящими силами. На окончательный успех рассчитывать не приходилось, поэтому, предвидя необходимость отступления мелкими группами, Траугут назначил место сбора отряда. На этот пункт собрались сорок три человека. Отряд понес тяжелые потери, но вопреки предположениям Эггера продолжал существовать. Среди погибших в бою по-

встанцев был доктор Павловский (Траугут без опасения мог назвать впоследствии его имя царским следователям), была и служившая в отряде рядовым бойцом русская женщина Волкова.

Но очень большие потери понесли и каратели, что, как мы видели, признавал и сам Эггер. Ему приписывают фразу: «За мной поле боя, а за Траугутом победа». Было ли это сказано или нет, но остается фактом, что Траугуту удалось в считанные дни превратить свой отряд в силу, способную противостоять значител ьно превосходящему -противнику.

Дней через десять после третьего боя под Горками отряд Траугута был усилен сотней повстанцев из Брестского уезда, приведенных к нему Яном Ванько-вичем («Леливой»), Из Пинских лесов Траугут по тайной повстанческой почте восстанавливал связи с повстанческой организацией Кобринского уезда, готовясь к возвращению в свой основной район действия. Среди курьеров, обслуживавших .его отряд (ими были в восстании чаще всего женщины), была молоденькая женщина, которой вскоре суждено было стать гордостью польской литературы.

Почти полвека спустя, незадолго до смерти, Элиза Ожешкова обратилась к теме своей повстанческой юности и создала серию новелл, получившую название «Gloria victis!» («Слава побежденным!»). «Родные места, люди, их жилища, их слова и дела стали у меня перед глазами, зазвучали в ушах, словно я видела и слышала их вчера», – пишет она в частном письме. И в центре всех этих воспоминаний – Ромуальд Траугут.

Эти новеллы так полны неповторимой атмосферой 1863 года, так проникнуты его духом, что их можно было бы цитировать страницами. Но мы ограничимся лишь теми строками, которые говорят о том, каким увидела юная Ожешкова Траугута в тот вечер, когда он впервые прибыл на собрание конспиративной организации, чтобы сообщить о своем согласии стать во главе повстанческого отряда.

«Ему было 36 лет, и так он и выглядел. Среднего роста, худощавый, скорее гибкий, чем сильный, он

двигался легко, собранно, в его осанке была военная выправка. С первого взгляда обращали на себя внимание его волосы, иссиня-черные и такие густые, что они двумя волнами поднимались над высоким смуглым лбрм, разделенным глубокой вертикальной морщиной. Глаза нелегко было рассмотреть, их скрывали стекла очков. На смуглом лиде выделялись неулыбающиеся, спокойные губы. Наверное, эта привычная серьезность линии рта и рано появившаяся морщина на лбу были причиной, что на лице его прежде всего читался отблеск суровой, сосредоточенной, молчаливой мысли. Ничего мягкого, деликатного, предупредительного, ничего легко раскрывающегося собеседнику. Лишь какая-то всепоглощающая, огромная мысль, неустанно работающая в молчаливой сосредоточенности, и под ее покровом таинственный жар чувств, раньше срока выжегший морщину на его челе и окрасивший смуглым румянцем молчаливое лицо».

Это был человек, не страшащийся сурового воинского труда, не падающий духом при неудаче.

Неожиданно Траугут получил приказ не возвращаться в Кобринский уезд, а двинуться на юго-восток, в северную Волынь. Предполагалось, что начавшееся на Волыни восстание, распространяясь к северу, сомкнется на Полесье с восстанием в Белоруссии.

Отдаляясь от своих баз, через леса и болота двигался отряд в глубь Полесья. Особенно тяжелы были переправы через бесчисленные реки, в том числе такие крупные, как Припять, Стырь и Горынь. Оборванные, голодные, истощенные повстанцы надеялись после изнурительного похода встретить сотоварищей, но повстанцы, и без того немногочисленные на Волыни, были давно оттеснены на юг и перешли галицийскую границу. Тем временем навстречу отряду Трау-гута стягивались царские войска.

Первая, удачная для повстанцев стычка произошла в лесу близ Столина 11(23) июня. Против трех рот пехоты Траугут вновь с успехом применил засаду. Повстанцы удержали поле боя, противник потерял более 30 человек убитыми и ранеными.

Траугут принял решение возвращаться. Но берега Горыни патрулировались, единственные в этих местах паромы – в Столине и Дубровице – охранялись. Через несколько дней повстанцам удалось все же переправиться через Горынь. Отряд отходил, преследуемый противником, по болотным тропам. Силы таяли, голод и лихорадка выводили из строя повстанцев. Сам Траугут уже с трудом двигался, его вели под руки двое молодых повстанцев. Два нападения царских войск под Колодном 30 июня (12 июля) и 1(13) июля показали Траугуту, что переправиться с отрядом через Стырь ему не удастся. Он распустил отряд и дал приказ небольшими группами пробираться в Брестский и Кобринский уезды и присоединяться к существующим там отрядам. Так завершился полесский поход повстанческого полковника Ромуальда Траугута.

Две недели провел Траугут в тихой усадьбе Элизы Ожешковой. Лихорадка прекратилась, силы восстанавливались, он был уже вновь способен вернуться к лесной походной жизни. Но опыт двух месяцев партизанской войны и особенно похода на Волынь подсказывал Траугуту, что, как он сказал позднее Ма риану Дубецкому, «по лесам Полесья может бродить и кто-либо другой», что, как вполне основательно заключил Дубецкий, означало: «а от меня может быть большая польза где-нибудь в другом месте».

Но это вовсе не значило, что Траугут искал более легких дел. Связав свою судьбу с восстанием, Траугут не мог мириться с тем, что оно идет не так, как должно. А что оно идет не так, что военные действия ведутся без продуманного руководства, а то и совсем без руководства, опытному офицеру было ясно. И Траугут решает искать объяснения в повстанческом центре. Он направляется в Варшаву.

* * *

В один из последних дней июля (н. ст.) Ромуальд Траугут приехал в Варшаву. Его сопровождал повстанец из его отряда Костецкий, в недавнем прошлом студент Варшавской медико-хирургической академии. Через своих варшавских знакомых он должен был по-

мочь Траугуту, совершенно не имевшему никаких контактов в Варшаве, установить связь с Военным отделом Национального правительства. Оба путешественника были снабжены документами на чужое имя, у Траугута был паспорт на фамилию Толкач. И в дилижансе Брест – Варшава и в Дрезденской гостинице, где поселились приезжие, они держались как случайные попутчики. В тот же день Костецкий через своего знакомого доктора Цезария Моравского установил контакт с Марианом Дубецким, исполнявшим при Национальном правительстве обязанности секретаря Руси (Украины).

Эта поспешность оказалась весьма уместной, так как чуть ли не на следующий день Костецкий отправился навещать своих многочисленных знакомых и был задержан полицией. В номер гостиницы, где находился в этот момент Траугут, явились незваные гости. Спокойствие, с которым встретил полицию «Толкач», убедило ее, что он не имеет никакого отношения к арестованному, а лишь в целях экономии, как это нередко делалось, снял с попутчиком номер на двоих. Забрав вещи Костецкого, полицейские ушли. Между тем опасность была очень велика. Дело не только в том, что в тот момент, когда полицейский шарил на печи, Траугуту удалось достать из кармана своего сюртука, висевшего в шкафу вместе с одеждой Костецкого, бумаги, которые не должны были попасть в руки полиции. Если бы полиция потребовала, чтобы «господин Толкач», бывший в неглиже, оделся и вышел из номера, она неминуемо обратила бы на него внимание: костюм, в котором приехал Траугут в Варшаву, был с чужого плеча и настолько велик ему, что в дилижансе он был вынужден сидеть без движения и в Варшаве оставался в гостинице на положении пленника, пока портной не сошьет ему одежду по мерке. А что значило попасть в руки полиции, можно было заключить по дальнейшей судьбе Костецкого, который из полицейского участка проследовал не в Дрезденскую гостиницу, а в цитадель, а затем в Сибирь.

Однако эпизод с Костецким имел свои последствия.

Здесь в первый раз на пути Ромуальда Траугута оказался доктор Моравский, сыгравший впоследствии мрачную роль в процессе Траугута.

Прошло несколько дней, и Траугут был принят Военным отделом, а вскоре приглашен и на заседание Жонда Народового.

Прибывший из белорусских лесов повстанческий командир не только не имел личных контактов в Варшаве, но и не ориентировался в том, что происходило в руководстве повстанческой организации. Для него, как и для массы рядовых повстанцев, Жонд Народо-вый был не только безымянной властью, но и властью общенациональной, которая, как представлялось, выражает интересы всего польского народа. Для того чтобы понять дальнейший ход событий, нам необходимо остановиться вкратце на общем положении восстания в это время.

В предшествующих очерках уже рассказывалось о том, как изменялся политический облик руководства восстанием. Борьба не закончилась после гибели Стефана Бобровского. В конце мая (и. ст.) красные из варшавской городской организации осуществили переворот, добившись смены состава Жонда Народового. Из повстанческого правительства ушли наиболее одиозные представители умеренных – Гиллер, Ру-прехт. Но созданное в результате переворота правительство «красных юристов» оказалось недолговечно. Оно не сумело решительно изменить курс руководства восстанием, оно не смогло даже обезопасить себя от очередного, последовавшего всего три недели спустя переворота. В новом Жонде Народовом безраздель-* но господствовали бёлые. Фактическим руководителем жонда на протяжении трех месяцев был искусный политикан Кароль Маевский. Это он годом раньше был главным организатором интриги, имевшей целью сорвать разработанный Ярославом Домбровским план восстания и подчинить повстанческую организацию Дирекции белых. И вот теперь, когда его прежние противники – революционные демократы – сошли с арены борьбы, погибнув, очутившись за решетками царских тюрем или вынужденные эмигрировать, Маев-

ский вновь вынырнул на поверхность, удивительно «своевременно освобожденный из цитадели.

Две главные цели ставили перед собою белые – помещики и крупная буржуазия, присоединяясь к восстанию и захватывая его руководство: не допустить превращения его в социальную революцию и овладеть политической властью в Польше, когда царские войска будут вынуждены уйти перед лицом вооруженного выступления западных держав (а в спасительную англо-французскую интервенцию белые в эти весенние и летние месяцы 1863 года твердо верили). Этим определялась политика белых как в Жонде Народо-вом, так и на различных ступенях захваченной ими повстанческой военной и гражданской администрации. Они саботировали осуществление провозглашенных при начале восстания аграрных декретов, сквозь пальцы смотрели на незаконное взимание помещиками податей с крестьян, жестоко подавляли и карали малейшие проявления крестьянского антифеодального движения. Они отправляли восвояси под предлогом недостатка оружия крестьян, приходивших в повстанческие отряды, сужая и подрывая массовую базу восстания, несмотря на то, что на тайных складах оружия за границей и в самой Польше уже имелись десятки тысяч превосходных бельгийских штуцеров. Белые не имели никакого военно-стратегического плана, не осуществляли никакой координации повстанческой борьбы, так как на самое эту борьбу смотрели лишь как на вооруженную демонстрацию, которая должна дать предлог для иностранной интервенции. Их позицию выражало широко известное изречение, приписываемое Рупрехту: «Достаточно, если в каждом уезде раздастся раз в неделю один выстрел, чтобы Европа освободила Польшу». И руководствуясь собственными классовыми интересами и для того, чтобы заслужить доверие иностранных монархических правительств, они всячески демонстрировали свое безразличие, более того, свою враждебность революционным силам Европы, стремившимся помочь борющемуся польскому народу. Они порвали с идеей русско-польского революционного союза в совместной борьбе против само-

Державин и сеяли шовинистическую ненависть ко всему русскому.

Таков был облик того правительства, к которому обратился Ромуальд Траугут. Он не знал и не мог знать всех сторон политики белых, к тому же щедро маскируемой патриотической фразеологией. Он в этот момент и не был готов сделать правильные выводы в отношении необходимой для успеха восстания политики. Он прежде всего ощущал серьезнейшие недостатки военного руководства восстанием, которые вели к тому, что после полугода напряженной борьбы, тяжелых жертв масс рядовых повстанцев и всего народа военная обстановка для повстанцев была крайне неблагоприятна. Несколько посещений Военного отдела показали Траугуту, что восстание вообще не имеет руководящего военного штаба, что Военный отдел – это лишь канцелярия Жонда Народового по военным делам, а в составе жонда нет ни одного военного. В военном отношении восстание было, по существу, обезглавлено, лишено и ведущей идеи и повседневного руководства.

Появление в Варшаве опытного кадрового офицера, уже зарекомендовавшего себя повстанческого командира было, как заключает простодушный Ду-бецкий, радостной находкой для Жонда Народового, который наконец-то мог пополнить свой состав необходимым ему специалистом. Однако дело обстояло совсем не так просто. Результат бесед Маевского с Траугутом был иной. Чтобы оценить его, попробуем представить себе, какие выводы из бесед с Траугутом мог сделать Маевский.

Беспринципный и двуличный Маевский был человеком наблюдательным и проницательным. Беседы с Траугутом показали ему, что это опытный военный, человек с широким кругозором, способный руководить большими повстанческими силами, а может быть, и всей боевой стороной восстания. Такой человек действительно был кладом. Но у него были не только достоинства – опыт и способности, но и «недостатки» – самостоятельность суждений, твердость характера и убеждений, среди которых первым была «наивная»

уверенность в том, что главнейшей задачей является сосредоточить все силы нации на освободительной борьбе. Не приходилось рассчитывать на то, что из Траугута получится послушный исполнитель политической линии белых, не могло быть и речи о том, чтобы вводить его в курс этой политики. Траугут был нужен, но он был и опасен.

Первоначальной идеей Маевского было поручить Траугуту совместно с Лянгевичем, которого надеялись освободить из австрийской тюрьмы, командование значительными силами, направленными в Литву и Белоруссию. Переход руководства в Литве и Белоруссии в руки Константина Калиновского и его сотоварищей не на шутку тревожил варшавских белых. Два авторитетнейших военных руководителя (а имя Лян-гевича, несмотря на скандальный провал его диктатуры, все еще было окружено ореолом первых повстанческих побед), при этом не очень политически ориентирующихся, должны были, сами того не ведая, послужить восстановлению власти Жонда Народового за Бугом и Неманом, вновь оттеснить от руля восстания литовских красных. План был заманчив, но подготовка намеченной экспедиции в Литву требовала времени, а перспектива дальнейшего пребывания Траугута в Варшаве отнюдь не привлекала Маевского. И тогда он предложил Траугуту выехать в качестве представителя Жонда Народового за границу для того, чтобы проинспектировать и усовершенствовать всю организацию закупки и доставки вооружения, подготовку повстанческих отрядов в Галиции, а также ближе ознакомиться с международной ситуацией и перспективами вооруженного вмешательства западных держав в защиту Польши.

Траугут принял предложение. В конечном счете он прежде всего хотел именно этого – уяснить общую обстановку и перспективы восстания. Ему казалось, что он сможет узнать это в Варшаве. Но и сам руководитель повстанческого правительства не мог ответить на вопросы, волновавшие Траугута. Почему жонд не призывает вести народ к оружию? «Но ведь оружия не хватает, что-то не ладится с доставкой». Чем

объясняется неразбериха в тактике повстанческих отрядов и поразительная, просто преступная бездеятельность многих командиров? «Нам самим неясно, на что ориентировать командиров, вынуждены ли мы бороться только своими силами или Запад придет нам на помощь». Для выяснения основных проблем восстания надо было ехать за рубеж. Изложенный выше диалог – это лишь домысел – беседа, разумеется, не протоколировалась, – но, как нам представляется, домысел обоснованный.

2(14) августа Жонд Народовый присвоил Ромуальду Траугуту звание генерала и вручил ему полномочия для заграничной миссии. Путь вел через Галицию и Вену в Париж. Открывалась новая страница биографии Траугута.

sfc * *

За два месяца, отделяющие отъезд Траугута из Варшавы от его возвращения и принятия на себя руководства восстанием, многое изменилось в развитии самого восстания, многое уяснилось и для Ромуальда Траугута.

В начале августа повстанческое движение в Королевстве Польском находилось, казалось бы, в зените. На Люблинщине за успешным для повстанцев боем под Хруслиной 23 июля (4 августа) последовало сражение под Жижином 27 июля (8 августа), где объединенные силы нескольких отрядов под командованием генерала «Крука» (Михала Гейденрейха) разгромили полутысячный отряд царских войск и захватили двести тысяч рублей.

Но уже несколько дней спустя боевое счастье отвернулось от повстанцев. 12(24) августа объединенные отряды Люблинского воеводства потерпели страшное поражение под Файславицами – только пленными царские войска захватили свыше восьмисот человек. Пять дней спустя под Незнаницами был разбит и уничтожен как боевая единица крупнейший повстанческий отряд Калишского воеводства – «дивизия» генерала Эдмунда Тачановского. 28 августа (9 сентября) в бою под Батожем погиб один из попу-

лярнейших повстанческих командиров, полковник «Ле-левель» – выдвинутый народной войной на руководящий пост ремесленник Марцин Борелёвский.

Царизм взял курс на подавление восстания «му-равьевскими» методами. Из Варшавы был отозван наместник брат царя Константин Николаевич. Его место занял вскоре утвержденный в должности наместника и главнокомандующего войсками в Царстве Польском генерал Ф. Ф. Берг. Распространение на Царство Польское уже широко практиковавшихся в Литве методов жесточайших репрессий и террора означало в частности, что царизм перестал опасаться вооруженного вмешательства извне. Бесперспективность надежд на англо-французскую интервенцию уяснили себе и белые. Они начали покидать захваченные ими ранее руководящие посты в повстанческой организации, отстраняться от восстания.

Левые силы – противники белого жонда – давно готовили переворот в руководстве восстанием. Однажды Маевскому удалось ликвидировать эту угрозу. Но в сентябре он не стал противодействовать новой попытке красных и сдал власть в их руки. 5 (17) сентября был сформирован новый состав Жонда Народо-вого, так называемое «сентябрьское» правительство. Оно столкнулось с саботажем белых как в центральных, так и в местных органах повстанческой власти. Более существенным, однако, оказалось то, что в новом руководстве не было ни единства, ни ясной программы действий.

Для борьбы против белого жонда объединились и остатки старых революционно-демократических кадров еще предповстанческой организации во главе с Игнацием Хмеленским, Станиславом Франковским, Юзефом Нажимским, Войцехом Бехонским, Юзефом Петровским, и «мерославчики», которым программу заменяло имя их кумира – неудачливого властолюбивого диктатора генерала Людвика Мерославского, и деятели умеренного майского «правительства красных юристов» – Францишек Добровольский, Петр Кобылянский.

Первым актом, ознаменовавшим деятельность

«сентябрьского» правительства, стало покушение на, Берга. Оно готовилось еще ранее группой красных из варшавской городской организации, новое правительство санкционировало его. Сам замысел ответить революционным террором на террор царизма не был недопустимым, но, разумеется, перед новым правительством стояли задачи, несравнимо более важные. Между тем покушение 7(19) сентября, из которого Берг вышел невредим, стало поводом для нового жестокого разгула полицейского террора. Удар за ударом сыпался на варшавскую организацию. Прошло несколько дней, и Игнаций Хмеленский был вынужден вновь покинуть пределы Царства Польского. За ним последовал Станислав Франковский. В Жонде На-родовом тон стал задавать Францишек Добровольский, которого в дни передачи власти сам Маевский считал наиболее подходящим своим преемником.

«Сентябрьское» правительство не сумело выдвинуть целостной и целеустремленной концепции дальнейшего развития восстания. Некоторые оправданные и полезные действия – замена отдельных представителей повстанческой администрации, привлечение новых деятелей, прежде всего генерала Гауке-Бо-сака, разумеется, – не компенсировали отсутствия ясной социальной программы, серьезных военно-организационных мер и т. д.

Всего один месяц просуществовало «сентябрьское» правительство. 5 (17) октября на заседание Жонда Народового прибыл Ромуальд Траугут и заявил, что берет руководство в свои руки. Ни один из членов жонда не возразил Траугуту; ему была вручена печать Жонда Народового – символ повстанческой власти.

В течение долгого времени в литературе была принята следующая схема: Ромуальд Траугут не был связан с красными, более того, его направил в заграничную миссию – в Париж – белый жонд, по возвращении Траугут свергнул жонд красных, следовательно, Траугут – представитель белых. Сам приход к власти Траугута нередко изображался как переворот, инспирированный Чарторыским.

3$7

, Мы уже говорили о том, что направление Траугу-та за границу было не столько актом доверия со стороны жонда Маевского, сколько стремлением удалить человека, на которого Маевский не считал возможным полагаться. Ничто не свидетельствует о том, что Траугуту были даны какие-либо полномочия, выходящие за пределы военно-организационной сферы. Он не был политическим представителем белого жонда.

Не был, как нам известно, Траугут и красным. Столкнувшись за границей с фактами дезорганизаторской деятельности Мерославского, Траугут занял решительно враждебную ему позицию, а вскоре после взятия власти лишил Мерославского предоставленного ему правительством Маевского мандата генерального организатора за границей. Свою неприязнь, недоверие к Мерославскому Траугут распространил на его сторонников, нередко относя к их числу в силу недостаточной собственной ориентации или вследствие нечеткости их политической позиции и некоторых иных красных. Отношения Траугута и красных, в особенности из варшавской городской организации, складывались далеко не просто, однако прав был Бронислав Шварце, когда на склоне лет в полемике с теми, кто прославлял Траугута за борьбу с красными, писал: «Траугут фанатически ненавидел «недоверков», каким был, например, архиболтун Мерославский, и никогда не мог с ними примириться. Но он сотрудничал с Пётровским, с Вашковским и, когда осмотрелся, вступил смело, хотя и слишком поздно, на путь, намеченный Центральным комитетом».

Оценивая факт отстранения Траугутом от власти красного правительства, мы не можем отвлекаться от того, что правительство это лишь по названию связано со славной традицией конспиративного Центрального национального комитета красных. В действительности главные его деятели в момент переворота Траугута – Добровольский, Кобылянский – отнюдь не могут считаться преемниками Домбровского, Падлевского, Бобровского. Не потому Траугут выступил против «сентябрьского» правительства, что оно было «красным»,

а потому, что оно было слабым, бездеятельным и неспособным спасти восстание перед лицом надвигающейся катастрофы.

Не следует упрощать ситуации. То обстоятельство, что Траугут, о взглядах и намерениях которого никто толком ничего не знал, выступил против «сентябрьского» жонда, привлекло на его сторону многих недовольных «красными террористами и анархистами», что помогло Траугуту воссоздать расшатанную в предшествующий месяц повстанческую организацию. Но Траугут не попал в плен этих белых союзников, об этом определенно свидетельствует проводившаяся им политика.

Два месяца заграничной поездки дали возможность Траугуту составить ясное представление о деятельности центров повстанческих формирований в Галиции, комиссии по закупке оружия в Бельгии, дипломатической службы восстания, осуществлявшейся Чарторыским, позволили ему оценить внешнеполитическую обстановку и перспективы.

В Париже он имел неофициальные встречи с министром иностранных дел Дрюэном де Луи и с двоюродным братом Наполеона III принцем Наполеоном, известным под прозвищем «Плон-Плон». Особенностью двуличной бонапартистской политики было то, что, помимо официального внешнеполитического ведомства, сносившегося с правительствами, существовал Пале-Рояль, резиденция Плон-Плона, поддерживавшего контакты с итальянской, венгерской, польской республиканской оппозицией и тем помогавшего Наполеону III в проведении его авантюристической внешней политики. Маркс и Энгельс не один раз разоблачали двуличие бонапартистской политики. Плон-Плону удавалось, однако, в разное время оказывать влияние и на Мадзини, и на Кошу-та, и на Мерославского. И в официальном и в «неофициальном» министерствах иностранных дел Франции Траугут выслушал обнадеживающие речи и заверения, но ничего конкретного и реального эти беседы не дали. Результатом их было лишь то, что Траугут утвердился в убеждении, что судьба вос-

стания находится в руках самого польского народа. Продолжать борьбу за завоевание на свою сторону общественного мнения и правительств Западной Европы было необходимо, rto наиболее веским аргументом в этой борьбе могли быть успехи восстания. Реалистически мыслящий Траугут не питал чрезмерных надежд на вооруженную поддержку, он ставил первоочередной целью признание Польши воюющей стороной, что существенно облегчило бы задачи снабжения повстанцев оружием, финансовые проблемы восстания и т. п. Во всяком случае, Траугут считал необходимым покончить с унизительной для национального достоинства польского народа практикой выклянчивания милостей при французском и английском дворах. Разрыв контактов с революционными кругами Траугут считал ошибкой.

Все это мало походило на линию Чарторыского. И если сдержанный Траугут не делился своими мыслями с Чарторыским при встрече в Париже, так что возможно, что первые известия о перевороте Траугу-та были восприняты в «Отеле Лямбер» – парижской резиденции Чарторыского – с удовлетворением, то дальнейшие действия Траугута, его инструкции вряд ли могли прийтись по вкусу Чарторыокому.

Мобилизовать все силы польского народа на борьбу, вдохнуть новую жизнь в восстание – в этом видел Траугут основную задачу, единственный путь к победе. Главной силой нации было крестьянство. Его нужно было поднять на борьбу. Мы можем предполагать, что для Траугута, стоявшего в стороне от революционно-демократических организаторов восстания, несомненно остававшегося идеологически шляхетским революционером, выбор пути был нелегким делом. Но его искренний и последовательный патриотизм, его убеждение в том, что ради интересов всей нации можно и должно жертвовать интересами шляхты, повел его, как справедливо указал Шварце, на путь, намеченный Центральным национальным комитетом.

Траугут возвращался в Польшу с программой развертывания всенародной демократической освобо-

дительной войны. Его идеи в полной мере разделял и поддерживал Юзеф Гауке, один из немногих людей, с кем Траугут близко сошелся и был откровенен.

Патриот и демократ, несмотря на свою принадлежность к аристократической семье, граф Гауке оборвал великолепно складывавшуюся карьеру в царской армии (двадцати восьми лет от роду он был уже полковником) и поспешил в ряды повстанцев. Но правительство Маевского не торопилось давать назначение еще одному подозрительному своими красными тенденциями «петербургскому поляку» Лишь в конце сентября Гауке получил назначение на пост начальника повстанческих сил в Сандомир-ском и Краковском воеводствах. С этого времени он, приняв в качестве повстанческого псевдонима имя Босак (то есть топор, секира – герб рода Гауке), стал ближайшим сотрудником Траугута.

В начале октября в Кракове состоялось совещание военачальников, вероятно наиболее представительное за весь период восстания. На нем присутствовали пять повстанческих генералов: Траугут, Гау-ке-Босак, Гейденрейх-Крук, Эдмунд Ружицкий – главнокомандующий повстанцами на Украине и старик Александр Валигурский – начальник повстанческих сил Люблинского воеводства; полковники: Ди-онизий Чаховский – прославленный командир партизанского отряда из Сандомирского воеводства, Ян Савицкий-Струсь – начальник штаба у Ружиц-кого, друг Сераковского и Чернышевского, и др.

Совещание единодушно поддержало мнение Траугута о необходимости активизировать военные действия, решительно покончить с тактикой «вооруженной демонстрации». Хотя было очевидно, что о развертывании массового движения в канун наступающей зимы говорить не приходится, активные партизанские действия и реорганизация повстанческих сил должны были помешать царским властям подавить восстание зимой и подготовить его новый, уже массовый подъем весной 1864 года.

Были намечены конкретные меры по усилению

партизанской борьбы в южной части Королевства Польского.

У нас нет оснований утверждать, что на этом совещании обсуждался план взятия Траугутом руководства восстанием в свои руки, но сам авторитетный характер совещания, поддержка им предложений Траугута имели большое значение, это было как бы полномочие осуществлять руководство и впредь.

28 сентября (10 октября) Траугут, снабженный паспортом на имя львовского купца Михала Чар-нецкого, выехал из Кракова в Варшаву. Неделей позже он стал руководителем восстания.

* * *

Традиция, сложившаяся еще в период конспирации, определяла, что орган, руководящий движением, является органом коллегиальным, чаще всего из пяти человек. И хотя в те или иные периоды в таком коллегиальном руководстве на первый план выдвигалась крупная индивидуальность – Домбровский в Городском комитете, Бобровский в Исполнительной комиссии, Маевский в белом жонде, орган этот не переставал быть коллегиальным, и формально в нем не было поста председателя.