Текст книги "Герои 1863 года. За нашу и вашу свободу"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

Линией поведения, избранной Траугутом перед следователями, было, таким образом, стремление от-

вести все вопросы,' касающиеся периода, когда он руководил Жондом Народовым. Но выдержать эту линию ему помешали предатели. Правда, при очной ставке 8(20) апреля с Каролем Пшибыльским и Це-зарием Моравским Траугут решительно отверг ид показания, но затем сделал следующую декларацию:

«О цели и действиях моих по прибытии в Варшаву я намерен дать особые показания с той, однако, оговоркой, что никаких лиц называть не буду, а лишь опишу, что делал я сам. Итак, по прибытии в Краков при уже объясненных мною обстоятельствах я держался там в стороне и вовсе не сносился с тамошней организацией, а после моего приезда в Варшаву я принял руководство так называемым Жондом Народовым. Что я делал на этом посту, это я подробно опишу собственноручно».

■ Не следует удивляться тому, что в актах процесса нет ни подробного, ни собственноручного показания Траугута о его деятельности в качестве главы Жонда Народового. Следователей не интересовала история восстания. Приведенное выше краткое заявление Траугута выполняло необходимую при предании его суду процессуальную формальность – это было признание обвиняемым деяния, в котором он обвиняется. Оговорка же, сделанная Траугутом, что никого называть он не намерен, лишала его дальнейшие показания самого занимающего следственную комиссию элемента.

Из перехваченного властями письма Елены Кир-кор к старушке матери мы знаем, что Траугута, так же как и Киркор, держали в подвальном карцере до 8(20) апреля, то есть до тех пор, пока он не сделал процитированного признания. Позднее Траугута вызывали на допрос только два раза – 22 апреля (4 мая), когда он дал сравнительно краткое показание (фрагменты его мы цитировали ранее) о своих убеждениях, обстоятельствах вступления в ряды повстанцев и основных вопросах, которыми он занимался на посту главы Национального правительства, а затем 24 апреля (6 мая) для выяснения обстоятельств его действий как командира повстанческого

Ьтряда в связи с Получением сведений из Кобрияско-го уезда.

Несколькими днями позже следственная комиссия представила наместнику доклад о предании Траугу-та и группы деятелей повстанческой организации военному полевому суду. Предложение было утверждено, и подсудимые переведены в цитадель. Шестеро предателей, более всего содействовавших комиссии своими показаниями, были милостиво высланы «на свободное жительство в Империю».

7(19) июля заседавший в Варшавской цитадели полевой военный суд вынес приговор по делу Ромуальда Траугута и двадцати двух его сотоварищей Констатирующая часть приговора в отношении Траугута была построена в основном на показаниях предателей.

Суд зафиксировал тот факт, что с октября 1863 года «власть, принадлежавшая, собственно, Народовому Жонду, перешла в руки одного лица, принявшего название начальника жонда». Между тем широко распространенное Мнение видело в Жонде Народовом коллегиальный орган, состоящий из 5 человек. Царские власти стремились к тому, чтобы процесс и приговор знаменовали для общественного мнения окончательную победу над восстанием и ликвидацию Жонда Народового. И поэтому еще задолго до судебного процесса, бывшего, по существу, кровавым фарсом, было определено, что казни будут подвергнуты пять человек Но кто же именно должен был войти на эшафот вместе с Ромуальдом Траугутом? К смертной казни через повешение были приговорены также директора отделов жонда Рафал Краевский (Отдел внутренних дел), Юзеф Точиский (Финансовый отдел), а также искусственно приравненные к директорам отделов заведующий экспедитурой Роман Жу-линский и заведующий коммуникациями Ян Езёран-ский. Функциями обоих последних была повстанческая связь (внутри страны и за границей), их отнесение к числу «преступников I-й категории» было грубой натяжкой, особенно по отношению к сравнительно недолго действовавшему в повстанческой организации

Езёранскому. Но он вызвал особую ненависть царских палачей своим отказом назвать кого-либо из членов организации и заявлением на военном суде, -что на следствии он подвергался моральному и физическому истязанию За свою «строптивость» Езёран-ский заплатил жизнью.

Двенадцать деятелей организации (в их числе Мариана Дубецкого) суд приговорил к каторге на разные сроки и шестерых (среди них четыре женщины) к ссылке на поселение или краткосрочному аресту.

Приговор был направлен на рассмотрение в полевой аудиториат. Здесь он был радикально пересмотрен. К смертной казни аудиториат приговорил пятнадцать человек, пять к каторге и трех к ссылке. Такой пересмотр имел, по-видимому, двоякую цель: с одной стороны, наместник Берг получал возможность продемонстрировать снисхождение и уменьшить число смертных приговоров, а с другой – нескольким подсудимым, в отношении которых приговор суда был признан слишком мягким, ссылка на поселение была заменена каторжными работами. К числу последних принадлежали Елена Киркор и сестры Эмилия и Барбара Гузовские.

18(30) июля последовала конфирмация Берга. Число смертных приговоров было ограничено пятью в соответствии с приговором военного суда, десяти остальным смертникам казнь была заменена долгосрочной каторгой. Смертные приговоры было приказано привести в исполнение 24 июля (5 августа) 1864 года «а гласисе (откосе) цитадели.

Никто из осужденных не просил о помиловании. Единственная просьба, с которой обратился Траугут к суду уже после вынесения приговора, – разрешить семье приехать в Варшаву для прощания с ним – была оставлена без удовлетворения.

Публичная казнь руководителя восстания собрала тысячи жителей Варшавы. Народ прощался с таинственным повстанческим диктатором, которого впервые увидел на месте казни. В памяти очевидцев навсегда запечатлелись мужество и достоинство осужденных перед лицом смерти.

На следующий день в городе появилась листовка, подписанная начальником города, призывавшая: «Отдадим честь мученикам и освятим их память не слезами скорби и отчаяния, а присягой следовать по их пути».

Царские власти были вне себя. Эта листовка говорила о том, что конспирация живет и действует. Моральный эффект листовки, изданной последним повстанческим начальником Варшавы Александром Вашковским, был велик. Но восстановить разгромленную организацию, возобновить угасшее восстание было уже невозможно.

Вашковский, подобно Траугуту, остался до конца на своем посту. В феврале 1865 года он был казнен на том же месте, где погибли Траугут и его сотоварищи.

* * *

В суровые дни Великой Отечественной войны на советской земле польские патриоты воссоздавали польское войско, чтобы плечом к плечу с Советской Армией бороться за освобождение родной земли от гитлеровских поработителей. Первая из созданных ими дивизий получила имя Тадеуша Костюшки, третья – имя Ромуальда Траугута.

Валерий ВРУБЛЕВСКИЙ

Революции – это локомотивы истории, писал К. Маркс. В самом деле: и революции рабов и буржуазные революции знаменовали собой огромный сдвиг в жизни тех народов, которые их совершали. Несравненно более значительным качественным скачком являются ныне революции социалистические. Но было бы ошибочно думать, что история человечества в классовом обществе развивается так же легко и плавно, как двигаются локомотивы на современных железных дорогах. Прежде чем одержать победу, революционное движение каждой страны проходит целые полосы поражений и неудач, несет тяжелые потери, переживает периоды спада. Однако время всегда работает на него: накапливается опыт борьбы, растет «сознание масс, зреют социально-экономические предпосылки победы революций. И настает момент, когда локомотив истории снова набирает скорость, чтобы вопреки ожесточенному сопротивлению реакционных сил доставить человечество в следующую историческую эпоху.

Восстание 1863 года по своему объективному содержанию являлось буржуазной революцией, в ходе которой борьба за ликвидацию феодальных порядков была тесно связана с борьбой против национального и религиозного гнета. Повстанцы пртерпели поражение сначала на Украине, в Белоруссии и Литве, а затем и на польских землях. Царизм обрушил волну репрессий на польский народ и население охваченных восстанием территорий. Сотни участников борьбы бы-

ли казнены, тысячи погибли в бою, получили тяжелые увечья или вынуждены были бежать за границу, десятки тысяч оказались на каторге, в ссылке, на поселении в далекой Сибири.

Эти огромные жертвы не были напрасными Уроки январского восстания внимательно изучали следующие поколения польских революционеров, которые сберегли и приумножили лучшие традиции повстанцев 1863 года. Основная линия преемственности шла от левицы красных, занимавшей наиболее радикальную позицию в ходе восстания, через связанное с I Интернационалом левое крыло польской эмиграции 60– 70-х годов и первую польскую рабочую партию «Пролетариат», существовавшую в 80-е годы, к социал-демократическим . организациям конца 90-х годов, твердо ставших на путь марксизма Лишь немногие ^з активных деятелей 1863 года, оставшихся в живых и не отошедших от общественной деятельности, неуклонно двигались по этому пути, являясь живыми хранителями революционного опыта. Одному из них – Я Домбровскому – посвящен отдельный очерк. Еще более интересен в этом отношении В. Врублевский, имя которого также не раз упоминалось выше

Валерий Врублевский родился 15 декабря 1836года в семье мелкого шляхтича в Лидском уезде Виленской губернии. Не владея недвижимым имуществом, его отец служил у графа Р. Тизенгауза в местечке Жолудек. За матерью Врублевского – урожденной Юравик – числилось небольшое имение под Слони-мом и дом в Вильно Рано потеряв отца, Валерий провел несколько лет в семье своего дяди ЭвстаХия Врублевского. Это был хорошо образованный человек, придерживавшийся передовых политических взглядов. Воспитанник Киевского и Харьковского университетов, он в 1849 году был приговорен к восьми годам каторги за связь с Кирилло-Мефодиевским обществом. Другая важная группа детских впечатлений Врублевского связана с семьей Далевских, к которой принадлежали организаторы Союза литовской молодежи Францишек и Александр, будущие участники восстания Константый и Титус ч жена 3. Сераковско-

го – Аполлония Далевская. В 1848 году двенадцатилетний Валерий был очевидцем расправы царизма над революционными эмиссарами А. Ренигером и Я. Рером, а также над сотрудничавшим с ними Апо-лином Гофмейстером – будущим повстанческим руководителем на Гродненщине.

, После окончания Виленского благородного института Врублевский в 1854 году уехал в Петербург и поступил в Лесной институт. В то время это было военизированное учебное заведение, готовившее офицеров для лесной службы, межевых топографов, инженеров в ведомство государственных имуществ. Три года было потрачено на изучение математики и естественных наук, истории и иностранных языков, лесо-хозяйственных дисциплин и топографии. Один год заняла практика в учебном лесничестве под Петербургом. На пятом году обучения студенты переводились в офицерский класс. Врублевский не проявлял больших успехов в ученье, но пользовался любовью товарищей и был одним из наиболее активных участников студенческих кружков и разного рода земляческих организаций.

Чтение «Современника», «Колокола» и польских эмигрантских изданий, знакомство с оппозиционно настроенной петербургской молодежью оказали определяющее влияние на формирование мировоззрения Врублевского. В последние годы учения он познакомился с 3. Сераковским и его единомышленниками из офицерских кружков, с Константином Калиновским, его старшим братом Виктором, с многими активными участниками студенческого движения. В 1859 году, когда Врублевский, ставши подпоручиком, получил назначение на должность инспектора в училище лесоводства близ Гродно, он был убежденным революционером, готовым посвятить жизнь борьбе с социальным и национальным гнетом на своей родине.

С первых же дней пребывания в Сокулке, где находилось училище, Врублевский развернул революционную пропаганду. Вскоре среди учащихся возник кружок, ставший постепенно центром конспиративной

организации всей округи. Не теряя связи с друзьями в Петербурге и в Вильно, Врублевский старался Завязать знакомства в целом ряде уездов Гродненской и Виленской губерний. В начале 1861 года возвратился на родину К– Калиновский. Вместе с Врублевским они энергично взялись за расширение конспиративной сети и революционную пропаганду. Они поддерживали контакт с Л. Звеждовским, служившим в Вильно. Вместе с Калиновским Врублевский издавал и распространял «Мужицкую правд*/».

Начавшееся в Польше восстание постепенно охватывало территорию Литвы и Белоруссии. В апреле 1863 года Врублевский исчез из Сокулки. Донося об этом, начальство далеко не сразу решилось сделать предположение, что он примкнул к «мятежникам». Между тем Врублевский в соответствии с решением повстанческой организации в условленном месте собрал отряд, насчитывавший более двухсот человек и состоявший из воспитанников Сокульского училища и окрестных крестьян. Повстанческим военным начальником на Гродненщине был назначен ветеран восстания 1830—1831 годов О. Духинский, возвратившийся из эмиграции. Врублевский стал его начальником штаба. Одряхлевший и неспособный руководить партизанскими действиями, Духинский с самого начала обладал лишь номинальной властью, фактически командование осуществлял Врублевский. Ротами повстанцев, сосредоточившихся в Беловежской пуще, в большинстве случаев командовали бежавшие из частей царские офицеры из числа единомышленников Сераковского, Домбровского, Потебни.

Оглашая повстанческий манифест по крестьянскому вопросу в близлежащих населенных пунктах и занимаясь военной подготовкой, повстанцы старались до поры до времени избежать столкновения с карательными войсками. 29 апреля, однако, им пришлось принять бой с превосходящими силами противника. Повстанцы проявили отвагу, Врублевский был особо отмечен в числе наиболее отличившихся смелостью и боевым мастерством. Однако каратели одержали победу: они оттеснили повстанцев, захватили их обоз

с запасами продовольствия и казной. Лишь через две-три недели удалось вновь сформировать отряд; к началу июня в нем было примерно сто шестьдесят ко-синеров и около двухсот конных бойцов, которыми командовал лично Врублевский В Рожанском лесу в эти дни отряд принял участие в параде повстанческих сил Гродненского воеводства. Общая их численность достигала тысячи человек. Парад принимали повстанческие предводители на Гродненщине Константин Калиновский и Аполин Гофмейстер, памятный Врублевскому по 1848 году.

В июне повстанцы имели несколько удачных столкновений с карателями. Численность отрядов выросла почти вдвое. В отряды пришло много батраков, рабочих, 'бедноты из городов и местечек. Шли также неимущие шляхтичи, вольные хлебопашцы, государственные крестьяне. Приток свежих сил обусловливался прежде всего тем, что по требованию Калиновского повстанческие власти строго следили за осуществлением повстанческой аграрной программы Однако численность карательных войск росла еще быстрее. Теснимые со всех сторон повстанцы в конце июня вынуждены были отойти в глубь Беловежской пущи.

В июле и августе повстанческие отряды вели тяжелые оборонительные бои, с трудом отбиваясь от преследовавшего их противника. Врублевский хорошо знал все лесные тропки и располагал подробными картами лесных массивов на Гродненщине; это не раз спасало повстанцев. В августе Духинский официально ушел в отставку. Калиновский, сосредоточивший в своих руках руководство восстанием в Литве и Белоруссии, назначил Врублевского командующим повстанческими силами на Гродненщине. Новый командующий был неутомим, проявлял чудеса распорядительности и храбрости. Он Первым вступал в бой и отступал последним, он заботился о нуждах крестьян, что обеспечивало их поддержку повстанцам. Но соотношение сил все ухудшалось, бороться становилось все труднее.

Останавливаться нельзя. Переходя из одного лесного массива в другой, прячась в самую глухомань,

повстанцы постепенно подвигались к Августовскому воеводству. Много опасностей подстерегало их на пути. Адъютант Врублевского И. Арамович, например, вспоминает: «Под вечер сидели мы [...] на лугу среди болот и просек и делились куском хлеба и крошками зеленого табака [...]. Среди чащ, среди трясин немыслимо было узнать ни дорогу, ни направление. Командир сказал, что надо обождать зари, ибо наступила ночь. Прилегли мы на болоте. Каждый из нас искал места поудобнее у кустов, чтобы хоть голову можно положить чуть повыше. На заре нас разбудили чьи-то покр-икивания. Это были казаки, которые ловили своих коней с ночного». Непрерывные утомительные переходы, почти "ежедневные столкновения, отсутствие продовольствия и снаряжения заставляли многих повстанцев уходить домой, а командиров оставлять своих подчиненных и скрываться за границу. Врублевский один, кажется, оставался непоколебимым, не утрачивал ни на минуту бодрости и веры в успех.

Силы повстанцев таяли, была уже осень – нужно было обеспечить сохранение хотя бы минимума сил в зимний период. В сентябре Врублевский передал на время командование и поехал в Варшаву с предложением вывести свои отряды ча зимовку в Подлясье. Предложение было принято, и намеченный план проведен в жизнь. В ряде боев, происходивших в ноябре и декабре 1863 года на территории Польши, Врублевский снова проявил себя умелым и хладнокровным военачальником, причем особенно удачно он командовал конниками. В конце декабря Врублевский был назначен повстанческим военным начальником в Под-лясском и Люблинском воеводствах. В январе 1864 года около Устимова на конных повстанцев под командованием Врублевского неожиданно напал казачий карательный отряд. Он пытался остановить противника, но, тяжело раненный в голову и плечо, упал с лошади. Спасло Врублевского только то, что каратели сочли его убитым.

Местные крестьяне вскоре подобрали его, оказали ему первую помощь и переправили в имение

арендатора Ксаверия Склодовского ⁷, где он мог по-лучить лечение. Когда раны немного затянулись, Врублевский попросил поскорее переправить его через австрийскую границу, чтобы не подвергать опасности своих спасителей. Его переодели в женское платье и усадили в карету вместе с племянницей Склодовского, решив в случае необходимости сказать, что это ее экономка. Необходимость такая возникла, так как карету в пути остановил конный патруль. Фигура экономки показалась солдатам подозрительной, и они намеревались сделать обыск в карете, более внимательно осмотреть находящихся в ней пассажиров. К счастью, подъехал офицер и приказал патрульным оставить их в покое. Когда они отъехали на некоторое расстояние, офицер приблизился к карете и тихо сказал «экономке»: «Приведите в порядок свое лицо»; потом он пришпорил коня, чтобы догнать своих подчиненных. Только взглянув на «экономку», путники поняли смысл действий незнакомого офицера: на лице Врублевского были отчетливо заметны струйки крови, которые просачивались из открывшейся раны. Врублевский не знал ничего о спасшем его офицере, но был склонен думать, что это русский.

Через короткий промежуток времени Врублевский добрался до Парижа и лицом к лицу встретился с теми трудностями, которые испытывали многие его соотечественники и соратники по повстанческой борьбе, оказавшиеся в эмиграции. Почти не двигающаяся после ранения рука очень ограничивала возможности Врублевского в отношении приискания заработка: он смог устроиться только фонарщиком. Его обязанности не сложны: следить за исправностью газовых фонарей в нескольких кварталах, вечером зажигать их, а рано утром – гасить. Плохо то, что он должен делать все это в любую погоду – в жару и мороз, в дождь и в снег; трудно носить на израненных плечах тяжелую лестницу, неудобно карабкаться на нее и возиться с фонарем, когда действует только одна рука.

Но самое худшее в том, что заработная плата не может обеспечить его очень скромных потребностей: ему нечем платить за комнатушку, в которой он поселился, приходилось нередко сидеть без куска хлеба. Однако он никогда не жаловался и ни от кого не принимал помощи.

Первое время все помыслы Врублевского были связаны с тем, что происходило в Царстве Польском и во всей Российской империи. Как и многие другие, он еще верил в возможность нового вооруженного выступления в ближайшее время, старался установить контакты с теми, кто остался на родине, искал способов самому возвратиться туда. Постепенно он понял, что царизму удалось задушить революционное движение в Польше, а без этого нечего было думать о новых боях. Летом 1865 года до Врублевского дошли сведения о русских и польских подпольных организациях, привезенные 3. Минейко и Я. Домбровским. Однако речь шла о русских городах, о местах, где сосредоточивались репрессированные участники польского национально-освободительного движения, но не о польских землях. В 1866 году до Парижа дошли слухи о жестоком подавлении восстания ссыльных в Забайкалье. Задуманное как широкая совместная акция польских и русских революционеров, оно в результате провалов и неудач вылилось в акт отчаяния, который в лучшем случае мог закончиться лишь побегом нескольких сот политических заключенных.

Своими надеждами и разочарованиями Врублевский всегда делился с Домбровским. К моменту их встречи в Париже прошло немногим более шести лет с тех пор, как они познакомились в Петербурге. Время и тяжелые раны, полученные во время восстания, сильно изменили облик Врублевского. В худом, немного сутулящемся, немолодом на вид мужчине с высоким лбом и длинными вьющимися волосами Домбровский ни за что не узнал бы Врублевского, если бы встретил его на улице. Домбровский изменился гораздо меньше, и Врублевский узнал его сразу. После собрания, на котором произошла встреча, Домб-

ровский пригласил Врублевского к себе, познакомил его с женой, показал родившегося недавно ребенка. Несколько часов они посвятили воспоминаниям.

Что касается эмигрантских дел, то главным здесь Врублевский считал сплочение сил вокруг последовательно демократических целей борьбы. Те попытки объединения эмигрантов, с которыми Врублевский и Домбровский столкнулись сразу же по приезде во Францию, не удовлетворили их прежде всего из-за ошибочности предполагаемой политической платформы. Домбровский выразил свое отрицательное отношение к предлагавшейся программе в открытом письме, которое датируется ноябрем 1865 года.

Письмо начинается с заявления о том, что сразу же после побега из тюрьмы Домбровский установил связи с теми революционерами, которые, оставаясь в Польше и на территории Российской империи, имели мужество продолжать борьбу. «Контакт с ними, – пишет Домбровский, – позволил мне определить для себя постоянное направление деятельности в эмиграции». Ссылаясь на общественное мнение страны, он высказывает убеждение, что именно так и должен поступать каждый политический эмигрант, поскольку эмиграция является лишь представительницей нации, но никогда не может и не должна диктовать ей свои решения. «Поэтому, – заявляет Домбровский, – я решительно осуждаю попытки создать в эмиграции политический орган, претендующий на то, чтобы руководить страной в ее революционных действиях». Протест Домбровского вызвали не только эти необоснованные претензии эмиграции на решающее слово, но основные программные положения для предполагаемого объединения: прежде всего он указывал на непонимание значения социальных задач и, в частности, крестьянского вопроса, на нежелание отказаться от национализма, который назван в письме «эгоистическим, а в силу этого дурно понимаемым патриотизмом». Письмо Домбровского заканчивается отказом от участия в любой организации, которая подобным образом понимает роль эмиграции и следует такого рода политической программе.

Однако все это вовсе не значило, что Домбровский был противником создания организации из революционеров, оказавшихся за границей. «Эмиграция, – говорил он, – нуждается в органическом единстве и в деятельности». Но, заявляя так, Домбровский делал очень существенную оговорку: «Под единством я понимаю не объединение всей эмиграции, а организацию всех ее демократических элементов». Над созданием такого рода организации Врублевский и Домбровский неустанно трудились вместе с группой наиболее радикальных по своим политическим позициям эмигрантских деятелей.

В 1866 году возникло «Объединение польской эмиграции», в которое вошли демократические силы той «молодой эмиграции», которая образовалась после разгрома восстания 1863—1864 годов. Руководящий орган «Объединения» – комитет – избирался всеобщим голосованием (свою волю члены организации выражали в письмах, присылаемых из разных городов и разных стран). Домбровский и Врублевский были в числе тех, кто прошел в комитет, имея значительное число поданных за них голосов. Членами комитета стали также Станислав Ярмунд, Юзеф Тока* жевич, Александр Верницкий. Начался период активной работы Врублевского и Домбровского в «Объединении» и газете «Неподлеглость» («Независимость»), являвшейся печатным органом организации.

Это было время, когда реакционным силам удалось почти полностью подавить освободительное движение в Польше. Многие его участники, отказавшись от надежды на завоевание демократических свобод и независимости, включились в так называемую «органическую работу»: объявили «патриотическим» делом погоню за богатством и чинами, ратовали за сотрудничество с царизмом в экономической и культурной сферах. В «молодой эмиграции», а тем более в «Объединении» сторонники «органической работы» не могли рассчитывать на понимание и поддержку. Но идейных разногласий здесь было предостаточно. Поэтому Врублевский и Домбровский сосредоточили усилия прежде всего на том, чтобы направить мысли

й действия своих товарищей на тот путь, который они считали правильным.

Исходным пунктом едва ли не всех возникавших споров являлась оценка недавнего восстания – было яи оно неизбежно и необходимо, в чем причины его яоражения, следует ли повторять попытку вооруженной борьбы. Эти и многие другие более частные вопросы постоянно дискутировались в эмигрантской среде. Врублевский и Домбровский не менее других ощущали горечь поражения, но они никогда не соглашались с теми, кто говорил, что не нужно было выступать, что понесенные жертвы были напрасными. Домбровский в 1865 году писал: «Последнее восстание открыло нам путь, по которому мы должны впредь идти», оно «возложило на нас всех обязанность использовать время нашего изгнания на самовоспитание, чтобы мы успешнее могли выполнить свою миссию, когда страна вновь призовет нас к действию». В обращении ко всей объединенной польской демократии Врублевский в 1869 году выражал уверенность, что «обломки поколения, которое самопожертвованием одной ночи 22 января поднялось до уровня героизма, не рассеялись по земле только для того, чтобы стать среди чужих народов как бы памятниками польских несчастий», что «страдания, перенесенные эмиграцией, не высосали из наших душ чувств, не заглушили энергии в нашей груди».

Выступая за объединение сил польской эмиграции, Врублевский всегда подчеркивал, что оно невозможно без единства взглядов на стоящие перед ней цели и пути к их осуществлению. «Что касается убеждений, – заявлял он в только что цитировавшемся обращении, – я демократ в логическом смысле этого слова. В иную Польшу, чем та, которую воскресит из гроба наш народ своими трудовыми руками, я не верю; иной Польши, чем та, которая, сохраняя в целости свои исторические границы, наделит гражданскими правами всех своих сынов, не желаю; для иной Польши, чем та, где господство человека над человеком уступит место царству свободы, разума и права, где невежество исчезнет в лучах всеобщего про-

свещения, а нужда в добросовестном распределении общих выгод, для иной Польши я не могу ни жить, ни умирать». В свою очередь, Домбровский в политическом кредо, оглашенном в четвертую годовщину начала восстания 22 января 1867 года, заявил: «Верую в воскресенье Польши демократической, а значит, свободной, счастливой, могучей».

Предстоящая борьба, по мнению Врублевского, Домбровского и их единомышленников, должна была вестись не узким кругом заговорщиков, а широкими массами. «Все для народа и через народ», – заявлял Врублевский и добавлял: «В этом лозунге я нахожу не только политический идеал нашего отечества, но и средства к его осуществлению». «Все через народ, – развивал свою мысль Врублевский, – это значит: восстание собственными силами, направленное против всякого чужеземного и внутреннего угнетения, против чужеземного и отечественного рабства, это значит не более и не менее как революция масс, ставящая себе целью и моральное и материальное благосостояние, преодолевающее все преграды, воздвигаемые дипломатическими, правительственными, шляхетскими, иезуитскими и всякйми другими комбинациями на пути ее развития».

С такой же определенностью высказывался Домбровский. «Я считаю, – писал он в «Кредо», – что никакие политические комбинации не в силах создать то, что не имеет собственных сил для существования... Единственным средством освобождения, соответствующим национальному достоинству и дающим гарантию свободы и независимости, признаю вооруженное народное восстание». Отсюда и вытекало у него определение будущих задач: «Единственной нашей целью должно быть восстание, единственной деятельностью – подготовка восстания».

Сторонники мирной просветительской деятельности, поднимавшие голову и в стране и в эмиграции, встречали *резкий отпор деятелей левого крыла польской эмиграции. Примером здесь могут служить выступления Врублевского. «Я, – заявлял он, – демократ по понятиям, по принципам, по духу, револю-

ционяый радикал по крови, по своему прошлому, по деятельности еще до восстания. В стране, изнываю-щей под тяжестью позорного ярма чужеземного насилия, я не признаю так называемой органической работы, то есть легальной, то есть компромиссной, то есть тарговицкой ⁸. Я вижу один только путь избавления Польши, путь тяжелый, мученический, от подножия до вершины залитый кровью, путь апостольской проповеди словом, письмом и делом среди простого народа при посредстве преданной делу молодежи...»

Возможность успеха и причины поражения восстания Врублевский и Домбровский определяли, исходя из своего понимания исторического прогресса. «Прогрессом, – заявлял Домбровский, – я называю все большее развитие справедливости как в области политической свободы и равенства, так и в отношении участия в использовании материальных благ. Чтобы наше дело не погибло, оно должно всегда соответствовать развитию прогресса, а наше национальное восстание лишь в том случае будет иметь успех, если своей программой оно охватит наряду с независимостью введение в жизнь уже признанных политических истин. Пробуждение в людях сознания прав человека и гражданина, признание равенства этих прав для каждого без исключения человека, распространение прав, признанных за отдельным человеком, на народы, независимо от расы, наконец, воспитание сознания братства и солидарности наций – вот моральные основы нашей деятельности». Из тех же положений исходили Домбровский и Врублевский в оценке общих и частных уроков закончившейся недавно вооруженной борьбы.