Текст книги "Ректор и 13-я студентка Глазовской Академии магии. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Авдотья Репина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Ректор и 13-я студентка Глазовской Академии магии. Книга 2
Авдотья Репина

Глава 1 Индифферентная: Вместо пролога

Черный бархат космоса не отпускал.

Перламутрово-золотые, сине-фиолетовые и молочные разливы звезд повсюду. Блуждающие звезды норовили задеть горячим боком. А если уйти очень-очень далеко и на временной шкале поставить ноль, то можно наблюдать начало всего из первых рядов.

Девять звуков. Иногда четыре звука. Откуда они?

Но в космосе тишина.

И много темно-фиолетового.

Всегда тишина и статичность.

Статичность, если тебе отведен короткий срок жизни.

Жизнь… тут не имеет ни начала, ни конца. Перерождение.

К чему возвращаться? Сил нет.

Нет, четыре звука чаще. Такие странные звуки.

Нет верха, нет низа, права, лева.

Все едино. И бездна времени.

Всегда было так и всегда так будет.

Но сначала было по-другому. Как?

Белый хвост мелькает рядом. А потом искры, радуги, водопады.

Идти? Куда идти? Не понятно.

А вот звезды и галактики – это понятно. Это постоянно. Это величественно. И почти бессмертно. Смерть…

Он зовет.

Кто он?

Нет ответа.

И на смену бархату космоса приходит беспощадный свет.

Глава 2 Ожидающая: Тайна четырех

Андрей Рихтер нахмурился и вышел из своей комнаты в общежитии. Хорошо, что сейчас в Академии каникулы и студенты в разъездах. Не любил показывать им плохое настроение, а притворяться не было ни сил, ни желания.

К себе он заходил, чтобы принять душ и переодеться. Иногда садился на кровать, брал подушку и зарывался в нее носом. Ткань еще хранила запах ее волос.

Немногочисленные вещи Миры, которые остались в его комнате, рука не поднималась убрать или хотя бы переложить. Ее телефон на тумбочке у кровати. Сквозь проем между их комнатами видна ее синяя толстовка, брошенная на стул, футболка на кровати. Его, кстати, футболка, спать она предпочитала в его вещах. Дверца шкафа открыта, оттуда виднеется фиолетовая юбка, это форма Глазовской Академии магии или ГАМ. И ее ректор – Андрей Вильгельмович Рихтер – каждый день приказывал себе быть собранным и идти работать. Ну, и жить дальше.

В Академии в своем кабинете погрузился в бумаги, дел всегда было много. Несмотря на то, что заведение было небольшим и рассчитано всего на двенадцать студентов, Министерство магии не щадило и требовало отчитываться в полном объеме, как большие Академии. А сейчас еще и новых студентов нужно принимать. Роза, его секретарь, при всех ее особенностях стервозного характера и прилипчивого поведения (прилипчивого только к Рихтеру), могла бы очень помочь сейчас. Но они вчетвером решили, что не нужно привлекать еще кого-либо до августа, сами справятся.

На пальце ректора сверкнул фамильный перстень – аметист, оттенка насыщенный сибирский в золотой оправе – «молчал». Да и к чему артефакт, если все его магические способности мага-универсала сузились только до непрерывного сканирования физического состояния.

Это раньше каждую свободную минуту он бежал на второй этаж и под негодующими взглядами Лорана Лакомба, профессора артефакторики, зельевика и лекаря, и Шарлотты Андерсон, профессора ментальной магии и телекинетики, пытался увидеть прогресс. Но уже долгих двадцать семь дней ничего не менялось. Ничего.

В кабинет Рихтера вошел Монах, смотритель Источника магии, что располагался под землей рядом с Академией. Мужчина когда-то был студентом ГАМ, потом попал в лапы работников Министерства магии и здорово пострадал от этого. Андрей чувствовал свою вину из-за его состояния: смотритель не мог появляться при свете дня. Свечение Солнца, пусть и совсем незначительное, оставляло ожоги на теле мужчины, поэтому Монах жил в подвалах Академии при Источнике.

– Неужели уже ночь? – скорее себя, чем посетителя, спросил Рихтер.

За окнами его кабинета, выходящими на центр города, на площадь Свободы, глазовская молодежь сбивалась в пестрые компании, чтобы беззаботно провести время, общаться, смеяться, любить… Лето же.

Она любила этот город.

– Андрей, – прозвучал из-за опущенного на лицо капюшона голос Монаха (он все время ходил в длинном плаще, скрывающем все его тело), – вот последние данные по Источнику, – мужчина протянул папку. – Если в двух словах, то у нас все без изменений эти три дня.

– Спасибо, – кивнул ректор, всмотрелся в числа и графики, которые старательно оформил смотритель. Как всегда выполнено безупречно. Жалко, что такой талант как Монах, пропадает в подвалах Академии.

После происшествия на Источнике магии, когда все живое в радиусе пяти тысяч километров едва не погибло, их, Глазовскую Академию магии, обязали посылать несколько отчетов в неделю о состоянии Источника. Это очень устраивало Рихтера, потому что позволяло избегать присутствия министерских в Академии.

– Хранитель не появлялся? – без особой надежды поинтересовался Андрей.

– Нет.

– Чары на вход к Источнику держатся?

– Да.

– На этом все. Спасибо.

Но смотритель медлил.

– Она вернется. Не сможет оставить тебя, – проговорил Монах.

И вышел.

Андрей завис над отчетом, графиков и чисел не видел. Отвел взгляд в сторону и снова уперся в площадь Свободы. Мира говорила, что любила сидеть там и представлять центр города с высоты птичьего полета. От Свободы улицы расходились радиально, что придавало сходство с глазом.

Способная, тонкая, нежная, она почувствовала магию и, как птичка, полетела за ней. Слишком способная. Уж лучше бы никогда не училась тут, гуляла бы себе по городу, была не магом, но здоровая.

Сел. Успокоился. Скоро ночь. Блаженное состояние.

Через какое-то время Рихтер покинул кабинет и направился на второй этаж в обсерваторию. Шарлотта и Лоран – в отсутствии посторонних они условились обращаться друг к другу по имени, особенно это устраивало самих профессоров – обнаружились в лаборатории Академии рядом с медблоком. Что было нарушением инструкций ректора. Лишь бы это означало, что есть прогресс!

Конечно, профессора спорили! Верные научные противники, они не могли уступить друг другу, хотя их научный тандем мог творить чудеса, исследователи хорошо дополняли друг друга. Даже одежду носили такую, словно хотели подчеркнуть противостояние: она – в клеточку, он – в полоску. Так и сегодня: на ней была блузка в клеточку, на нем – рубашка в полоску.

Рихтер прочистил горло, чтобы привлечь внимание.

– Милорд, – в один голос проговорили преподаватели.

– Есть изменения? – Его голос дрогнул от волнения. Но перед ними и не нужно притворяться, они и так все видели. Тогда. На Источнике.

– Нет, но мы… – начала Шарлотта.

– Она сейчас одна? – перебил ее ректор.

Он не позволял себе подобного рода общения. Но тут речь идет о ней. Да и распоряжения он давал очень конкретные, могли бы и его позвать, если у обоих нет времени.

– С ней Монах, – невозмутимо ответил Лакомб, – он сам вызвался. А нам с профессором нужно проверить одну теорию.

Да хоть десять теорий, лишь бы вернулась!

Рихтер кивнул, не дослушав их рассказ, и направился к комнате в конце коридора. Обычно обсерватория стояла закрытой, она открывалась сама для магериков, или магов-универсалов, и использовалась для занятий. Но сейчас, ни тот, ни другой случай.

Сейчас обсерватория – это палата для лечения одной очень смелой студентки.

Мирослава лежала на передвижной больничной койке под светом звезд. Иссохшее бледное тело смотрелось на белых простынях чудовищно. Тоненькие ручки лежали вдоль тела, на лице сильно выдается нос и скулы, глаза, наоборот, впали, они очерчены серыми тенями. Губы синюшные, потрескались. Кожа на лице и теле тоже шелушится. Густые каштановые волосы с медным отливом убраны на подушку – она не любила лежать лицом на своих волосах. Хотя почему не любила? Не любит.

Кажется, Рихтер уже позабыл, когда эти губы улыбались, или лицо хмурилось, или глаза выражали решимость. Ее прекрасные серо-зеленые глаза походили на звезды. Никогда таких красивых не видел!

Просканировал состояние Миры – очень слабое свечение, розовое с золотыми переливами. Все указывало, что тело живо, но ее в нем нет. Тело держали под куполом, подпитанным артефактами и насыщающим органы и ткани, но прогресса все не было.

Монах сидел в кресле рядом с девушкой, закинул голову на подголовник и рассматривал звезды под куполом. Поскольку смотритель не мог так просто попасть в обсерваторию, то сейчас наслаждался красивыми видами космоса. Да и к Мире относился по-доброму, иначе Рихтер бы его не подпустил.

– Ты знаешь, что твоя Мира Змееносец? – смотритель указал на бородатого мужчину под куполом обсерватории со змей в руках, который пытался удержаться на поясе Зодиака, подпихивая то Скорпиона, то Стрельца.

– Да, – о девушке он узнал все, что только мог.

Сел в другое кресло, осторожно взял сухую прохладную ладошку, от этого свои руки показались слишком горячими, и поцеловал.

 – Считается, что у Змееносцев своя миссия на земле, они просто так не приходят сюда. А если ее миссией было спасти нас? – продолжал Монах.

Андрей приложил ладошку Миры к своей щеке и закрыл глаза, так хотелось, чтобы она провела внимательными пальчиками по его коже, притянула его к себе.

– Даже если это ее миссия, нет гарантии, что она поправится, – отрезал Андрей, а мысль больно резанула по сердцу.

Не хотелось верить, что она навсегда останется такой. Он еще раз подумал о том, что не зайти Мира в тот день в Академию, с ней было бы все в порядке сейчас.

– Я хотел попросить Проводника звезд о помощи, но он давно не появлялся здесь. Душа звезды всегда тянется в космос, ошибочно считать, что ее можно привязать к месту надолго, – продолжил Рихтер. – В прошлый раз его не было больше двух месяцев. Потом вернулся, как ни в чем не бывало. Думаю, сейчас похожий случай.

Замолчали. Было слышно, как тишину Академии изредка прерывает научный спор между профессорами.

– Уверен, что после выброса магии на Источнике каждый из нас получил что-то свое, – заявил Монах после паузы.– Я стал лучше слышать направленный мысленный зов.

Шарлотта и Лоран тоже говорили, что их магический способности стали сильнее. Андрей особых изменений не почувствовал, но он в отличие от всех них уже был магериком. Да и тело его сейчас не живет, а существует. В ожидании.

– Это ты к чему? – уточнил у смотрителя.

– Все пытаюсь нащупать, где она. Тогда, на Источнике, я не чувствовал, что она жива, но сейчас ощущаю, что Мирослава где-то рядом. Как будто ей только нужно найти дорогу. Дай ей время, уверен, что она вернется.

Это Андрей понимал. Когда Черная вода, или неизученная субстанция, которая поглощает энергию Источников магии, а потом и все живое, попыталась просочиться к Источнику, Мира спасла всех. Его трепетная девочка пожертвовала собой во имя жизни. Звучит громко и пафосно, но это так.

Как и почему Хранитель выбрал ее, было непонятно. Похожая ситуация произошла и на других Источниках, где-то они потухли, где-то их спасли такие же добровольцы. Министерские были в Глазове, обследовали Источник, приказали направлять отчеты о его состоянии по специальной форме. Врачи осмотрели Миру, пришли к тем же выводам, что и Лакомб с Андерсон. Велели наблюдать за ее состоянием и уехали.

Потом в городских СМИ и соцсетях появились заметки о том, что на площади Свободы молодые люди взорвали фейерверк, что спровоцировало дрожание земли и дребезжание стёкол на окнах ближайших домов. Но, к счастью, жертв нет. Так министерские прикрыли инцидент в Глазове.

Им четверым, находившимся сейчас в Академии, было известно не так много из того, что произошло в тот злополучный день. При помощи артефактов След, друг Андрея и сыщик, восстановил события. Мира вбежала за Хранителем в Академию, он поднял ее над Источником, сначала девушка заморозила подступающую Черную воду, лишив ее части силы, а потом испарила.

Андрей с Монахом создали ток воздуха на поверхности, чтобы вывести водяные пары. А вода, лишенная привязки к магии, пролилась сильнейшим ливнем над городом. Источник спасен, люди живы, но Мира, через которую Хранитель пропустил энергию Источника, и которая стала своего рода преобразователем этой энергии, потеряла жизненные силы. Когда на Источнике Андрей держал ее иссушенное, бездыханное тело, он был готов разнести этот чертов магический мир.

Тем самым Мирослава исполнила пророчество, по которому должна была возродиться, как Феникс. Вот только вероятность хорошего исхода, то есть именно возрождения, была всего 23%. Но его девочка выжила.

Выжила! И все еще цеплялась за жизнь.

Отчасти благодаря своему упорству, отчасти вовремя оказанной магической помощи: Лоран и Шарлотта оказались в Академии в тот день, так как англичанка обладала даром провидения. Они буквально вырвали Миру из рук Рихтера, чтобы наполнить ее тело силой. Тогда выяснилась, что она очень слабо дышала.

Но дышала. Сама!

И в этом полуживом, полуприсутствующем состоянии она находилась уже почти месяц. Рихтер приглашал лучших врачей, но те лишь разводили руками, ее состояние походило на крайнее истощение, похожее на кому. Хороший друг отца профессор медицины Семен Васильевич Белов посоветовал оставить ее тут, в Академии, рядом с Источником, и просто наблюдать.

– Андрюша, никто не возьмётся делать какие-либо прогнозы, потому что ситуация очень нестандартная, – сказал Семен Васильевич, по-отечески похлопав Рихтера по плечу.

Около Миры постоянно кто-то находился: Шарлотта и Лоран днем, Андрей и Монах ночью. Смотритель обычно сидел в кресле, Рихтер – тоже был в кресле или, когда они с девушкой оставались наедине, лежал рядом на другой передвижной кровати, удерживая ее руку в своих.

Никто ничего по поводу отношений между студенткой и ректором не высказывал, все и без слов было понятно. В тот день на Источнике Мира оказалась в его рубахе, это была практически единственная ее одежда. В чем она выскочила из его кровати, в том и прибежала в Академию.

Ее пинают в спину. Она летит вперед, в темноту.

Темнота живая, дышит. Она уменьшается до размеров черного ромбовидного зрачка, потом до белой мордочки, очень похожей на кошачью. Хранитель ударяет ее лбом в грудь, и она снова летит назад.

Летит. Летит. Летит.

Бух!

Приземляется на что-то мягкое. Она – это тело с двумя ногами и двумя руками. Голова.

Левая рука греется обо что-то теплое. И такое родное.

Темно.

Звуки.

Да, и те четыре звука тоже. Но иногда.

– А если ее попросят отправить в Министерство магии, – говорит один голос.

– Этого не случится! – отвечает другой. Он слышится ближе. Именно этот голос ее звал и звал. – Уж тебе ли не знать, что лаборатории Министерства – не самое лучшее место для жизни и здоровья.

Первый это Андрей. Ее Андрей. Ее любимый, родной, теплый и самый хороший!

А кто второй?

– Пропадешь вместе с ней?

– Конечно, – и любимый поцеловал центр ее ладошки, как она любит. Хочется провести пальцами по его мягким губам. Но рука не слушается, ноги не шевелятся. Тело словно деревянное. Даже сердце бьется слишком спокойно.

– А как же Академия?

– Оставлю на Орлова и тех голубков.

– Тебе нужно отдохнуть, Андрей. Я тоже пошел к Источнику, светает. Только посижу еще немного. Звезды тут такие красивые.

Ее кровать дрожит, рядом ложатся, ее руку кладут на теплую щеку, немного колючую от щетины.

– Вернись ко мне, Мира, девочка моя, – шепчет родной голос.

И ответить нельзя, хотя очень хочется. Губы не шевелятся.

Дыхание рядом становится глубоким и медленным. И почему-то накатывает усталость.

– Я рад, что ты вернулась, – говорит второй голос. – Набирайся сил, завтра вы поговорите.

Тягучий сон не желал отпускать. В нем та Черная вода. Титанических усилий стоит преодолеть ее тяготение. Словно руками разрываешь скорлупу кожаного яйца.

И родной голос. Нужно идти на голос. Он пока не слышится, а только чувствуется вибрациями на пальцах. А потом вибрирует и воздух.

– … а Сумрак не дает себя трогать. Скалится, но без злобы. Ночка облюбовала яблоню, все время лежит под ней, – говорит Андрей и снова сжимает ее руку в теплых ладонях.

Хочется дать о себе знать, чтобы обрадовать его. Он кладет ее руку себе на лицо, поправляет ее волосы.

Она собирает все силы, направляет их в руку, чтобы сжать пальцы, но те едва-едва шевелятся.

– Мира! – громко, но от волнения шепотом говорит Андрей и перехватывает ее ладошку. – Мира! Девочка моя! Ты здесь?!

Конечно, здесь. Где ей еще быть, как не с ним?

– Мира, дай мне знать, – другая его ладонь гладит ее лоб и щеки, останавливается на шее, чтобы прощупать пульс. Да, сейчас ее сердце бьется гораздо чаще, чем вчера.

Она снова прилагает все силы, чтобы сжать его ладонь.

– О, любимая! Спасибо тебе!

За что спасибо?

Какое-то время он молчит. Настолько возбужден. Потом сканирует ее состояние и свечение. Результаты его явно радуют, дыхание Рихтера становится горячим, он целует каждый ее пальчик.

– Попробуй открыть глаза, милая, – просит он. – Давай. Открой глаза ради меня.

Если милая, и тем более ради него, то обязательно откроет. Но веки словно свинцом налились. А так хочется увидеть родные черные глаза, немного раскосые, музыкальные пальцы, вечно всклокоченные черные волосы, полные губы, высокие скулы.

Но он делает то, от чего глаза открываются сами собой – нежно целует ее в губы, дает вдохнуть любимые ароматы сандала и цитруса, которые могут теперь ассоциироваться только с ним. Какое-то время глаза не могут сфокусироваться, приходится их сощурить, взирать на мир через щелочки. Теплые цвета комнаты, приглушенный свет, мерцают звезды. Это обсерватория?

И он. Все так же красив. Волосы, конечно, в беспорядке, щетина проступила на щеках, глаза встревоженные, горят ожиданием, губы вот-вот разойдутся в улыбке.

– Умница, – говорит он и действительно улыбается, – ты вернулась ко мне, любимая.

Она не может ответить словами, поэтому сжимает руку в знак согласия.

Почему она лежит в обсерватории, а не в медблоке? Почему рядом с ее кроватью четыре кресла? Из кабинета дальше по коридору слышатся голоса, они приближаются.

– Андрей, мы готовы сменить тебя, – сначала спокойно говорит женщина, потом вскрикивает. – Миранда!

Это мисс Шарлотта, только она ее так называет.

– Милабель! – значит, второй Лакомб.

– Милорд! – вскрикивают оба.

Почему, то Андрей, то милорд?

А потом говорят наперебой, появляясь в ее поле зрения.

– Она очнулась?

– Почему ты не позвал нас?

– Что она говорит?

– Нужно еще раз взять анализы, исследовать отпечаток глаз, свечение…

– Она понимает, где находится?

– Может быть, ей будет лучше в медблоке?

– Миранда что-то рассказала?

– Нет, она только десять минут назад начала показывать признаки присутствия, глаза открыла буквально перед вашим появлением, – Андрей снова сжал ее ладонь. – Это стоило ей больших усилий.

Где же тот, другой, который еще вчера почувствовал, что она вернулась? И, кстати, он пообещал, что Мира и Андрей поговорят сегодня. Где он? И кем он мог быть? Кто еще может находиться сейчас в Академии? Голоса преподавателей и студентов она помнила неплохо, а это не они. И этому человеку Рихтер доверял, как близкому другу, но это не След. О чем они говорили вчера? О том, что светает. Неужели Монах? Подходит. На Источнике они тогда вдвоем были со смотрителем.

– Мира, – Андрей наклонился ниже, когда заметил ее блуждающий взгляд. – Ищешь кого-то?

Она сжала его руку.

– Человека? – вопрос мог показаться странным, но они же в Академии магии, тут и духи могут быть, и магические существа. Проводник звезд и Хранитель, опять же.

– Это студент?

«Нет», руку не сжимает.

– Может быть, Мирабель говорит о Монахе? – предположил Лакомб.

Мира сжала руку Рихтера.

– Монах был вчера тут со мной, – пояснил он. – Ты тогда вернулась?

Она сжала руку.

– Милая, сейчас еще только день. Нам нужно дождаться ночи, – Мира сжала руку в знак согласия, Андрей холодно прибавил. – На Источник сейчас никто не попадет без моего личного подтверждения.

– Милорд, нам с Лораном хотелось бы осмотреть Миранду, – тепло сказала мисс Шарлотта.

«С Лораном»? Долго же Мира спала, что пропустила, когда отношения профессоров стали ближе. Хотя, это не ее дело. Сама-то на Источник прибежала в одной только рубахе ректора на голое тело.

– Шарлотта, Лоран, – перебил их Андрей, – я хотел бы побыть со своей женой наедине еще несколько минут. Я нисколько не умаляю ваших стараний и прошу меня понять. Вы приступите к обследованию Мирославы через десять минут. Насколько я могу судить по ее свечению, состояние нашей пациентки стабильно.

Похоже, что слово «жена» в речи Рихтера смутило только эту самую пациентку.

Профессора участливо закивали, вышли, оставляя их вдвоем и сказав, что подготовят оборудование.

– Мира, – Андрей вглядывался в ее глаза, – я едва не умер тогда вместе с тобой, когда увидел тебя… – он, не договорив, отвернулся в сторону, с силой выдохнул и продолжил. – Сейчас ты будешь под моим надзором!

Она сжала руку в знак согласия. Не хотелось оставаться без него ни на секунду. Глазами показала на левую руку, которая покоилась в теплых ладонях Андрея.

– Что такое, дорогая? – встревожился он. – Рука болит? Тебе больно?

«Нет», не сжимает его ладонь. Снова показывает на свою руку глазами.

– Милая, я не понимаю, – он разволновался, принялся вертеть ее ладошку, высматривая, на что она могла указывать. И действительно не понимал. Потому что желаемой вещи там не было. Ничего, потом сама скажет, эту мысль и озвучил Андрей.

И еще очень хотелось, чтобы он еще раз поцеловал. Об этом сказать еще сложнее, поэтому Мира смотрела на его малиновые губы и вспоминала, какие они жесткие, теплые, вкусные. Ее взгляд в этот момент был настолько красноречив, что Рихтер мгновенно все понял.

– О, моя девочка, ты действительно идешь на поправку, – его глаза из черных стали темными, фиолетовыми.

Он поднял ее с кровати, удерживая на руках, провел подушечками пальцев по ее губам и поцеловал. Сначала нежно, а когда почувствовал слабые (насколько она могла) ответные движения, более настойчиво. Поцелуй – прекрасный стимул, чтобы заставить тело вновь двигаться.

– Мне нужно идти, – он осторожно уложил девушку на кровать. – Все-таки твой возлюбленный – ректор Академии магии, а сейчас у нас приемная кампания.

Мира на это могла только сжать его руку, мол, все понимаю и буду ждать тебя.

– Я буду рядом, – по лицу было понятно, что он тоже не хотел расставаться.

Через минуту после его ухода появились профессоры.

– Миранда, мы так рады, что ты пришла в себя и поправляешься, – затараторила англичанка.

– Шарлотта, давай сначала проверим реакцию Мирабель на солнечный свет, – Лакомб отошел к окну и взялся за плотные черные шторы.

Его коллега взяла в руки ладонь Миры.

– Если ты почувствуешь какие-то неприятные или странные ощущения, то сожми мою руку два раза, если все хорошо, то один раз, – предупредила она.

Девушка смотрела, как шторы на окнах медленно расползались, впуская в обсерваторию солнечный свет. На улице день, небо синее, облака белые, листва на деревьях зеленая – все на своих местах. По мере того, как комната наполнялась солнечным светом, глаза Миры привыкали к яркости дня. Никаких неприятных или болезненных ощущений, она сжала руку англичанки один раз.

– Прекрасно, Миранда, – проговорила та, внося записи в блокнот.

Лакомб открыл окна, и комната наполнилась звуками родного города. Глазов. Мира выросла тут, они с мамой жили недалеко от Академии, дальше по улице, вдоль реки Чепцы.

Кстати, о том, что в Глазове вообще есть Академия магии и Источник магии под землей в самом центре города, знают единицы, от посторонних общежитие и учебное здание прикрывают специальные чары. Глазовчане считают, что магические Академии есть только в крупных городах или горах, где есть Источники магии. Так и Мира думала, пока однажды не вошла в Академию вслед за белым котом, Хранителем магии.

Отец забросил их с мамой сюда, в родной город матери Миры, чтобы защитить от преследователей. Мама умерла несколько лет назад. А меньше, чем полгода назад, девушка совершенно случайно обнаружила, что имеет магические способности. Явление ей Хранителя расценили, как весомую причину для ее зачисления в Академию магии, так она стала тринадцатой студенткой. Тут с нее сняли блоки, которые мешали нормальному течению магии и «личину безличия», заклинание, которое как бы стирало ее внешность.

Профессора взяли кровь пациентки, «сфотографировали» глаза, запустили магическое сканирование, чтобы составить полную картину ее ауры.

Как ее кормили, Мира так и не поняла. Скорее всего, кровь насыщалась благодаря магическому куполу, который растянут над кроватью.

Когда осталась одна на минуту, то в голову полезли волнительные мысли. Очень волнительные.

Сможет ли она вернуться к прежней жизни?

Заниматься магией?

Разговаривать?

Ходить?

И главное: не станет ли обузой для Андрея?