Текст книги "В гнезде "Пересмешника" (СИ)"

Автор книги: Артём Март

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 24

– Хорошо, – сказал я, – значит, тут они не пройдут. Хоть с одной стороны мы неплохо защищены.

– Самим бы только не наткнуться, – несколько недовольно пробурчал Бычка, рассматривая неширокий, ровный участок, усеянный мелкими камнями.

Эта узкая полоска пустой земли протянулась от примыкающих к «Клыку» скал и до пологого склона зеленой, но к вершине белеющей от камней горки, которая прирастала к остальному массиву перевала.

До Кабаньего клыка мы добрались примерно к двум часам дня. Здесь, под тенью огромной горы, было прохладно и зябко. В низинах стояли туманы. Ветер тут был слабым, но не менее противным, чем на «Вертушке». Ослабший у земли, но очень сырой в непрогретом воздухе долины, он продувал местные ущелья, заставляя пограничников сильнее кутаться в плащ-палатки.

Почти сразу, как мы добрались до стоянки, Муха вышел на связь с «Вертушкой». Сообщил, что нужна эвакуация погибшего.

Ответ пришел быстро и заставил Муху долго, но украдкой от остальных пограничников, материться себе под нос.

– Эвакуация будет, – сказал он тогда, – но только если мы не войдем в «Темняк». Туда Стаканов соваться не хочет. Да и так, придется ждать, пока машина доберется до «Вертушки», а оттуда к нам.

Перед Мухой встал выбор – оставить часть сил здесь вместе со Смыкало, чтобы они дождались БТРа с заставы, а остальным взводом пробираться дальше, ну или же задержаться здесь, под «Клыком» до завтрашнего утра.

Оба варианта Муха считал говенными. В первом случае мы оставляли на произвол судьбы целое отделение бойцов и ослабляли остальную группу. Во втором же теряли почти целые сутки времени. Кроме того, поднимался риск быть атакованными врагом.

Оставался и третий вариант – продвигаться дальше без эвакуации. Некоторое время Муха склонялся к этому варианту, тогда я указал ему на то, что такой шаг может негативно сказаться на настрое бойцов.

Муха чуть поупирался, но все же согласился. И наконец решил, какой приказ поставит нашему взводу.

– Значит, тут часовых ставить не будем? – спросил Пчеловеев, задумавшись. – Ну… Раз уж сюда они не полезут.

– Поставим, – сказал я, – наблюдать все равно нужно. На всякий случай. Тем более, раз уж командир решил ждать эвакуации. Вон там.

Я указал вверх по склону скалы, на большие камни, за которыми можно было спрятаться.

– Оттуда должен быть неплохой обзор. Оставим там двоих. Пчеловеев, проверить.

– Есть.

Пчеловеев перевесил автомат за спину и принялся подниматься по пологой скале, опираясь о большие камни.

– Слыхал… – Бычка обернулся, посмотрел на БТР, стоящий вдали. – Слыхал, командир хотел идти в пещеры прямо так. Смыкало с собой взять.

У машин кипела деятельность. Пограничники ставили палатки. Командиры отделений организовали оборонительные позиции и секреты.

– Хотел, – констатировал я, глядя на каменистое поле.

– Ты ему не дал?

– Не дал.

– Спасибо, – Бычка вздохнул. – Это было бы не дело. Это выходит, что друг наш может и домой не попасть, если с нами по дороге чего случится? А если и еще с кем-то? Это ж что получается? Командир и еще кого-то бросить может… Если что.

– Не бросит, – твердо сказал я. – Ситуация такая, что куда ни сунься – везде яма. А Муха – командир решительный. Иногда даже излишне. Вот и пришла ему в голову такая… идея.

Бычка прочистил горло. Сплюнул.

– Хорошо, что ты его отговорил, – угрюмо протянул он. Потом немного помолчал. – Не хотелось бы мне тут остаться, если придется мне…

Он не закончил. Застыл на месте, стиснув автомат.

Я нахмурился. Всмотрелся вдаль.

Из-за большого, в три человеческих роста камня, примыкавшего к скале, вышел афганец.

Невысокий, согбенный, даже слегка горбатый старик медленно брел по каменистому полю. На веревочке он вел худенького, нагруженного скромным скарбом ишака.

Старик шел небыстро, опирался на толстый кривой посох и при этом заметно прихрамывал.

– Этот тут что забыл? – удивился Бычка. – Вроде говорили, что местные сюда соваться боятся. Особенно после того, как «джинн» этот тут появился.

– И верно… – сузил я глаза. – Боятся.

Старик нас заметил. Он помахал нам рукой, сжимающей посох, и ускорил шаг. Ишак, шедший рядом, забеспокоился, заорал.

– Куда прешь, дубина⁈ – крикнул ему Бычка, – Не лезь сюда! Не лезь!

Старик, казалось, не понял, что Бычка имеет в виду. Он только снова помахал нам и пошел навстречу, казалось бы, еще более радостно.

– Оглох, что ли? Не понимает⁈ – Бычка удивился и испугался одновременно.

– Местный идет! – торопливо спускаясь, крикнул нам Пчеловеев, – видали? А! Да вот же он! Ты куда, дед⁈ Куда прешь⁈

– Не слышит! – Бычка отрицательно замахал ему руками, – не лезь ты сюда!

– Или не понимает, – переводя дыхание, сказал Пчеловеев, встав на большой камень.

Я пошарил взглядом по окрестностям. Увидел и взял небольшое гниловатое бревнишко, застрявшее между камней. А потом прицелился и бросил его подальше, прямо в лепесток.

Когда бревно коснулось земли, хлопнуло. Черно-сизое облако дыма взвилось над землей и быстро улетело вверх. Развеялось, гонимое ветром.

Старик с ослом замерли.

Пограничники тоже удивленно застыли. Со стороны лагеря донеслись возбужденные крики.

– Наглядно, – хмыкнул Бычка.

– Тут… – очухался Пчеловеев, – тут все лепестками засеяли! Иди отсюда, дед!

– Шу-ра-ви! – сложив руки рупором, закричал нам старик, – Шу-ра-ви! У меня для вас новости! Новости у меня для вас есть!

– Ты гляди. По-нашему шпрэхает, – удивился Бычка.

– А! Чего⁈ – крикнул ему Пчеловеев.

– Но-во-сти!

– Ты тут не пройдешь! – закричал ему я, – тут нужно в обход!

– А-а-а-а?

– Тут нужно в обход! Знаешь как⁈

Старик опустил руки, подобрал свою грязно-серую, шерстяную накидку, в которую закутался от ветра. Потом снова закричал:

– Знаю!

– Так иди! Мы тебя встретим!

– Чего ты? – удивился Бычка. – Это че за дед? И на кой черт нам его встречать?

– Посмотрим, как обойдет, – сказал я, – и поставим на тропе секрет. Уже кое-какой, да от него толк будет.

Вблизи старик был, казалось, еще более скрюченным, чем издали. Старик носил грязноватый паколь, сползший ему на брови, а шею по самые губы замотал шерстяным шарфом. Вдобавок, накинул на голову свою пышную накидку из грубой шерсти. Использовал ее край вроде капюшона. Предплечья дед обматал какими-то тряпками, да так, что видны были лишь скрюченные пальцы с очень грязными ногтями.

Лицо деда было очень грязным, с многочисленными, но неглубокими морщинами вокруг глаз. При этом сами глаза его оказались красноватыми и постоянно слезящимися. Старик то и дело щурился от ветра и утирал их грязными руками.

При этом, пахло от него, не потом, землей и дурманом, как от многих других местных, а табаком и, как ни странно, мылом.

– Меня звать Мирзакула, – сказал он слабым, несколько кряхтящим голосом. Потом повторил, словно попугай: – у меня для вас есть новости.

– Это из-за него ты всех взрывом перепугал? – кисловато заметил Муха, осматривая старика, которого мы подвели к лагерю.

– А лучше, чтобы он подорвался на лепестке? – спросил я укоризненно.

Муха вздохнул. Потом сложил руки на груди.

– Обыскали? – Он бросил взгляд на Бычку.

– Так точно, товарищ старший лейтенант. Нету у него никакого оружия. Только ножик при поясе. Ну и… Куча трав.

– Я ходить сюда, горы, – косноязычно заговорил старик, опираясь на палку и здоровую ногу, – ходить в горы чтобы собрать травы. Потом продать их кишлак. Нынче время плохое. Голодное. А мне, да вон…

Он кивнул на своего ишака, прижавшего уши к шее.

– Да вон, Аббе, надо кушать.

– Пастух? Из Хумри? – строго спросил Муха.

– Хумри! Хумри, да! Но нет, не пастух! – закивал старик, еще сильнее горбясь и опуская лицо. – Я был кальяндар когда-то. Жил у одного ученого хозяина чайханы. Зульмихана-Бабы. Готовил кальяны гостям. Зульмихан-Баба был уч-е-е-е-ный. Он жил Советский Союз когда-то. Там много чего узнал. Чуть-чуть учил Мирзакулу русский язык.

Старик уставился на Муху мокрым взглядом своих сощуренных глаз. Быстро и как-то довольно заморгал. Продолжил:

– Я тогда даже чуть-чуть работать с русский рабочими. Переводить им с дари. Эх… Давно это было. Еще когда они дорога Кундуз строить. То хорошие были времена. Не то, что сейчас.

Муха поджал губы. Задумчиво посмотрел на старика. Тот заметил это, опустил голову, втиснул ее в плечи так, будто бы ожидал, что его сейчас ударят.

– Это ты зря сюда пришел, Мирзакула, – сказал Муха. – Тут везде наши минами поля засеяли. Что б душманы не ходили. Неровен час, наступишь на лепесток, и все. Нога тю-тю.

– Чего? – не расслышал старик.

– Говорят тебе, – опустившись к нему, заорал Бычка, – говорят, нельзя тут ходить! Мины тут! Ног лишишься! А у тебя, как я вижу, и так с этим беда!

– А! Мины! Мины Мирзакула знает! – Старик снова довольно прищурился. Кажется, это он так улыбался. – Мирзакула видит. Он обходит, где не надо ходить!

Я поджал губы, изучая деда.

Старик нетвердо стоял на ногах, то и дело всем кланялся, прятал глаза, остерегаясь смотреть на пограничников прямым взглядом. Впрочем, это было довольно типично для многих местных.

И все же, мне показалось, что я замечал кое-что странное в поведении Мирзакулы. Казалось, что взгляд его время от времени менялся. Становился более внимательным и сосредоточенным. Особенно когда он поглядывал на пограничников.

С одной стороны, это можно было легко объяснить настороженностью старика. Все же, многие местные стороняться вооруженных советских бойцов. К тому же, это могла быть простая игра света и тени от паколя или капюшона. Но оставался шанс, что причина кроется в чем-то другом.

– А душманы? Тут душманы кишмя кишат, – сказал Муха. – Душманов не боишься?

– Душманов? – Старик будто бы удивился. – А что душманы у меня отбирать? У Мирзакулы ничего нет. Только сухая трава.

– Жизнь, – буркнул Муха. – У Мирзакулы есть жизнь.

Старик хрипло хохотнул.

– Жизнь Мирзакулы не так много стоит, чтобы ее отбирать. А что немного стоит, и терять не так жалко, да?

Муха хмыкнул.

– Ты говорил про то, что у тебя есть для нас какие-то новости, – напомнил я.

Мирзакула вдруг зыркнул на меня. Зыркнул внимательно и чутко. Потом замялся, снова спрятал грязноватое лицо.

– Новости… Новости есть, да, молодой шурави. Но… – старик помялся, переминаясь с ноги на ногу и опираясь на свой посох. Будто бы застеснялся, – Но Мирзакула слаб. Мирзакула не ел со вчерашнего утра и…

– Хочешь, чтобы тебе заплатили? – догадался я.

Старик втянул голову в плечи.

– Новости-то, хоть, полезные? Или так? Чепуха? – спросил Муха. – Если чепуха, если тебе просто есть нечего, так и скажи. Не надо врать. Банку другую тушенки тебе выделим.

– Мирзакула ничего не брать за так, – обиделся старик. – Я всю жизнь работать. Даже сейчас просто так не просить еды. Только менять на травы.

– Вот как? – Муха улыбнулся.

– Я давно видел, как вы ходите тут, между гор, – продолжил он, – если б новости были тьфу… как-и хар, Мирзакула бы не стал тревожить шурави.

– Что такое «как-и хар»? – вопросительно приподнял бровь Бычка.

– Ослиное говно, – невозмутимо перевел Муха.

Бычка глуповато хохотнул.

– Бычка, притащи-ка нашему гостю пару банок тушенки, – распорядился Муха.

Бычка пожал плечами и направился к стоящим неподалеку БТРам.

– Спасибо… Спасибо молодой госпадин, – Мирзакула раскланился и даже подался к Мухе, чтобы схватить его за руку.

Муха одернул ее.

– Ну-ну, товарищ кальяндар. Давайте без фамильярностей. Да и какой я тебе господин?

– Извините, извините, молодой шурави, – старик умерил пыл, но все равно подобострастно раскланился.

– Ну тогда давай. Рассказывай свои новости, – сказал я хрипловато.

Мирзакула снова принялся переминаться с ноги на ногу. Прятать от меня лицо. Немного попыхча и утирая слезящиеся глаза, он начал:

– Но новости нехорошие… Не понравятся вам…

– Ну так тем более, – Муха нахмурился. – Выкладывай. Что там у тебя?

Старик вздохнул. А потом вдруг взял и уставился на меня. Его карие, афганские глаза сузились, странно блеснули в тени.

– Я нашел мертвеца, – сказал он хрипловато, – тут, недалеко. Мертвого солдата. Вашего. Шурави.

Глава 25

– Он там лежит в… – продолжал старик. – В… Не знаю, как это сказать по-русски… В…

Мерзакула задумчиво согнулся, выпятил свой горб и принялся водить головой, словно бы что-то вынюхивая.

– В…

Мы с Мухой переглянулись.

– Не знаю, как это сказать… – повторил старик. – На камнях. На камнях он. Я тропой шел, увидал его снизу… На камнях.

– Далеко ли отсюда? – спросил Муха.

Если раньше тон командира был, скорее, снисходительным, то теперь Муха посерьезнел. Нахмурился и, по своему обыкновению, слегка сжал губы.

Я же молчал. Слушал. Мрачное настроение возрастало у меня в душе после принесенных стариком «новостей». Идет ли речь об Алиме? Или о том, другом пограничнике, что пропал вместе с ним прошлой ночью?

Кого? Кого же застрелил этот таинственный «Джинн» на той обрушившейся тропе?

Вопросы эти крутились у меня в голове совсем недолго. Я довольно быстро взял себя в руки. Отбросил нарастающие эмоции. Разрешил взрасти лишь одной из них – холодному прагматичному недоверию, которое испытывал к этому старику.

– Нет-нет… – поспешил ответить дед, – недалеко. Солнце еще не скроется за горами, как туда уже можно попасть.

С этими словами старик указал своим корявым посохом вверх, на скалы «Кабана», высившиеся над этим местом.

Солнце неумолимо плыло по небу, приближаясь к вершине «Клыка». Пройдет не больше часа, прежде чем оно скроется за ним, погрузив это место в зябкие тени.

– В каком состоянии тело? – спросил Муха все так же по-деловому сухо.

– Чего?

– Тело, говорю, в каком состоянии?

Старик, заглянувший было в лицо Мухе, опустил голову, когда командир спросил его второй раз. Растерянно затрусил ею в отрицательном значении.

– Мертвец гниет? – невозмутимо спросил я.

– А! Нет-нет! – Мерзакула мельком глянул на меня.

Его слезящиеся глаза снова прищурились, ярко сообщая о том, что старик растянулся в улыбке под своим шарфом.

– Шурави лежит лицом к небу! Мерзакула видал его лицо. Нерусское лицо. Не светлое. Смуглое, как у нас.

Мы с Мухой снова переглянулись. Я видел, командир хотел было задать вопрос. Очевидный вопрос. Он хотел назвать имя Алима. Но сдержался. Ничего не сказал.

– Я знаю, – продолжил Мерзакула, когда ему никто не ответил, – знаю, что шурави, как мы, никогда не оставляют своих. Что они хотят забирать своих мертвецов, чтобы хоронить. Вот и подумал…

Старик замялся.

Мы молчали.

– Подумал… Что могу отвести… – Мерзакула проговорил свое предложение несколько испуганно. А потом тут же согнулся, укрыв от нас лицо капюшоном. От такого движения его странный, будто бы несколько неестественный горб на спине выпятился еще сильнее.

Тут подоспел Бычка. Остановился рядом с нами, держа банки с тушенкой.

Несмотря на то, что Бычка относился к афганцу с явной неприязнью, в глазах погранца читался определенный интерес.

Тогда я поймал себя на одной мысли: как забавно наблюдать, что простые, совершенно деревенские парни, вынужденные сегодня с оружием в руках защищать свою Родину на чужой земле, легко, даже, я бы сказал, подсознательно чувствуют этакую «подставу».

Моя чуйка тоже говорила, что со стариком что-то не так. Но она отточена опытом многих лет службы и войны. А Бычка… Бычка чуть больше года на службе.

Его неприкрытая, прямолинейная неприязнь к деду ярко демонстрировала одно – пограничник чувствует то же, что и я. Да только не может объяснить самому себе – что и почему он чувствует. Практически чистый, словно белый лист, разум Бычки пока не может это осознать. Может лишь выдать простую, примитивную реакцию, которая, как ни странно, оказывается чаще всего совершенно верной. И по делу.

– На вот, кушай. Только не обляпайся, – Бычка грубо сунул старику банки.

Тот неуклюже принял их, но выронил одну и принялся кряхтя поднимать, параллельно рассыпаясь в благодарностях.

– Ну? – спросил тихо Муха, когда мы немного, как бы невзначай отошли от Бычки с Мерзакулой, – что думаешь, Саша?

– Спрашиваешь, не хочу ли я пойти с этим дедом и посмотреть, а не Алим ли то лежит мертвый?

Муха помрачнел еще сильнее. Поправив панаму, обернулся. Взглянул на старика, который радостно болтал о чем-то с угрюмым, словно палено Бычкой.

– Бывает… – продолжил старлей, немного погодя, – что местные пастухи под видом неотложной помощи заманивают наших бойцов в засады…

– Верно. Бывает.

– Очень может быть, что это именно такой случай.

– Может.

Муха вопросительно приподнял бровь. Уставился на меня со значением.

Я не ответил. Выдержал его взгляд.

– И что? Ты не хочешь проверить? – спросил удивившийся Муха. – Я думал, Сашка, ты сейчас помрачнеешь, как туча. Сделаешься молчаливым, как ты это любишь, и заявишь, что тебе, де, нужно совершенно обязательно отправиться вслед за этим стариком, чтобы вернуть тело товарища. Ну и возражений ничьих не примешь. Опять же, ровно так, как ты это любишь.

– Ты еще плохо меня знаешь, товарищ командир, – сказал я холодноватым от задумчивости голосом.

Муха поджал губы. Покивал.

– Может быть… Может быть… И все же… Думаешь, он не врет? Или это происки местных душманов?

– А сам-то ты как думаешь? – глянул я на Муху.

Он задумчиво нахмурился. На его бледном лбу собрались необычно глубокие для молодого человека морщины. Муха потер щетинистый подбородок.

– Не знаю. Но рисковать бы я не хотел, Саша. С ним группу посылать придется. Да еще и неведомо куда. А если засада?

– Очень может быть, – согласился я.

– Или и того хуже, диверсия?

– Вполне возможно.

Муха тяжело засопел.

– Знаешь, что я тебе скажу, Саша? Если б я тебя видел в первый раз – сказал бы деду: «спасибо за информацию, а теперь ступай по своим делам». И не стал ничего предпринимать. Не стал бы рисковать. Но мы с тобой уже кое-что прошли вместе…

Муха украдкой окинул взглядом, не пялится ли на нас кто-нибудь из бойцов. Убедившись, что не пялится, он тихо добавил:

– И ты ни разу не подводил. Ни разу. А тут дело о твоем товарище идет… Потому спрошу еще раз: что ты думаешь?

Я не ответил ему сразу. Сунул руку в карман бушлата, среди россыпи патронов, какой-то мелочевки и карманного ножа, что когда-то подарил мне Вася Уткин, я нащупал…

– Клык? – удивился Муха.

– Кажется мне, что это послание, – сказал я. – Послание нам. Какая-то… Игра. И не исключено, что и это…

Я поближе показал Мухе превращенный в некий амулет кабаний клык.

– И пропажа Алима, – продолжил я, – и этот «Джинн» в скалах – все это элементы этой самой «игры».

Муха угрюмо свел брови к переносице.

– Если б это все мне сказал не ты, я б подумал – бредятина, – сказал он вполне серьезно.

– Все тут у нас началось с бредятины, – сказал я, осматривая клык.

– Ты хочешь пойти за стариком, – не спросил, а констатировал Муха.

– Да.

– Одного я тебя не пущу, – помолчав несколько мгновений, отрицательно покачал головой Муха. – А отправлять группу – риск. Я уже говорил.

– Риск, – я кивнул. – Все это риск.

– Но то, что предлагаешь ты – не только риск для жизни людей. Это ставит под удар выполнение боевой задачи.

Я сощурился, глянув на солнце. Потом посмотрел на старика Мерзакулу.

Мы встретились взглядами.

И сейчас глаза этого, на первый взгляд, убогого существа полностью изменили свое выражение. Не было в них больше ни растерянности, ни подобострастного лебезения. На меня смотрели чуткие, внимательные глаза хищника. Смотрели острым, пристреленным, как у снайпера, взглядом.

– Это игра, – сказал я, когда мои догадки перешли в разряд почти полной убежденности, – а играть я привык по своим правилам.

– Это ты о чем? – не понял Муха.

Я ухмыльнулся. Заглянул старлею в лицо.

– Скажи, Боря, – начал я с улыбкой, – ты ведь мне доверяешь?

– Вон туда! Вон туда, шурави! – Мерзакула указал своим посохом в узкое, каменистое ущелье, видневшееся на развилке дорог.

Муха и правда доверял мне.

Старлей задал лишь еще несколько уточняющих вопросов, а потом дал добро идти за Мерзакулой.

Вместе со мной отправил Бычку, Звягу и еще двоих погранцов из отделения Андро Геворкадзе.

Сначала шли кучно. Когда преодолели расстояние примерно в километр, я велел разорвать дистанцию:

– Дистанция в пятьдесят метров! – скомандовал я. – Не говорить, не курить. Двигаться с применением мер маскировки! Мы с Мерзакулой пойдем вперед. Ваша задача – наблюдать, если что – прикрывать. Звяга, держи рацию наготове. Надо будет – сразу на связь с Мухой!

Такое мое решение вызвало у Мерзакулы точно ту реакцию, что я и ожидал. Старик насторожился. Он стал чаще зыркать на меня. И каждый его взгляд оказывался не взглядом безобидного старика, но чутким взором сосредоточенного, ждущего подвоха человека.

Мы оторвались от остальной группы. Если пограничники следовали с применением мер маскировки, то мы со стариком и не думали хорониться.

Кроме того, мне показалось, что Мерзакула стал мрачнее. А еще – гораздо менее разговорчивым.

Он шел рядом, прихрамывал, вел под уздцы своего ишака. Последний, внимательно выбирая, куда поставить копытце, беспокойно фыркал. Прижимал уши к серой шее.

С момента, когда мы растянулись в цепь, старик проронил лишь одну фразу:

– Это ты хорошо придумал, – сказал вдруг Мерзакула своим прежним, добродушным тоном, – хорошо придумал, молодой шурави. Мерзакула сразу видит – ты хороший командир. Тут опасные места. Тут ходят душманы. Если засада – все вы в нее не попадете.

– А ты и правда ученый человек, Мерзакула, – с нескрываемой насмешкой ответил я ему в тот раз. – Знаешь, как обходить советские мины. Это уже впечатляет. Большинство местных лепестки и в глаза не видали. А ты знаешь. Да еще, оказывается, знаешь, как засады нужно ставить. И как в них не попадать.

Мерзакула не ответил мне сразу. Он проковылял еще несколько метров, опираясь на свой посох, и только потом проговорил странным, хрипловатым голосом:

– Мерзакула живет давно, молодой шурави. Я видеть всякое в своей жизни.

Когда мы стянулись к той самой развилке, на которую нам указывал «старик», оказалось, что путь тут не просто разделяется. Неширокая, но относительно простая тропа добрую сотню метров тянулась по дну ущелья, а потом начинала петлять, поднимаясь на пологий пригорок. Дальше шла вдоль скал.

Вторая, пролегавшая в ущелье, казалась сложно проходимой. Дно тропы устилал бой разнообразных по размерам и форме камней. Тут и там на пути виднелись ступени или большие валуны, обходить которые приходилось по ручьям.

– Группа – вы идете здесь, поверху. Прикрываете нас с господствующей высоты. Следите за обстановкой. Мы с Мерзакулой попытаемся пробраться по ущелью. Связь с командиром держать постоянно. Если не увидите меня на том конце ущелья через двадцать минут – отступайте.

Я посмотрел на Мерзакулу. Старик, казалось, сделался чернее тучи.

– Ты как, дедушка? – спросил я, – сможешь пройти по такому сложному ущелью? Ноги-то не подведут?

Старик вдруг стянул с головы свой капюшон. Показал мне грязноватый паколь. Из-под головного убора торчали недлинные, сероватые от седины волосы. Волосы показались мне несколько более грубыми, чем бывают у людей.

– Мерзакула давно ходит по горам, – изобразил старик свой простоватый и добродушный тон, – молодой шурави, ты не смотри, что я калека. По горам я ходить не быстро, но аккуратно, как старый горный баран.

Он ответил. Ответил теперь и на мой вызов, который я бросил ему только что. Ответил ровно точно так же, как и я ответил на его, когда Мерзакула сообщил нам о том, что нашел тело погибшего пограничника.

А еще я видел – дед нервничает.

Что бы ни задумал этот человек, дела пошли не так, как он того ожидал.

Мы углубились в ущелье. Старик шел медленно, время от времени останавливался, чтобы подтянуть за веревочку своего осла.

Однако я заметил кое-что интересное: на некоторых особенно сложных ступенях или камнях хромота деда внезапно исчезала.

Изменение в походке Мерзакулы были едва заметными. Если идти рядом, уловить их и вовсе не представлялось возможным. Но стоило мне поотстать, и я ясно увидел, что во время преодоления особо неприятных камней или ступеней, возникавших на нашем пути, старик вдруг начинал опираться на ногу, которая должна быть больной.

Я быстро взглянул наверх, на зубчатые вершины невысоких скал, которые образовывали ущелье. Стоило преодолеть еще пятьдесят, от силы семьдесят метров, как мы с Мерзакулой попадем в поле зрения моих погранцов, что уже должны были выйти на вершину и занять там позиции.

«Еще немного, – подумал я, – еще тридцать метров… И можно действовать. Главное, чтобы „старик“ не решил сделать первый ход. Это усложнит дело».

Он не решил. Когда мы миновали еще несколько ступеней и немного поднялись, я сказал:

– А ты и правда хорошо ходишь по горам. Да только совсем не как старый баран.

Мерзакула, только что втащивший ослика на очередную возвышенность, замер. Обернулся.

И посмотрел на меня.

Его глаза больше не были слезящимися, красными глазами старика. На меня смотрел хищник. Ярко-карим, почти желтым радужкам не хватало, разве что, вертикальных зрачков, чтобы полностью походить на кошачьи.

Внезапно Мерзакула выпрямился. Избавил свое тело от неудобного положения, в котором передвигался «старик». Мне даже показалось, что я услышал, как похрустывают его кости, когда незнакомец принялся расправлять достаточно широкие плечи.

Потом он повел шеей. Теперь хрустнуло отчетливо.

Бывший Мерзакула уронил свою палку. Посох с глухим стуком сухого дерева упал на камни.

– И давно ты догадался, шурави? – спросил он хрипло.

Голос, казалось, тоже изменился. Стал ниже. Но главное – поменялся акцент. Нет, он все еще сохранялся, сильно цеплял слух. Но звучал иначе. Не был больше чудоковатым говором неграмотного афганского бродяги.

Я не ответил.

– Почти сразу. Ведь так, Селихов?

Незнакомец сбросил с широких плеч шерстяную накидку. Потом медленно, даже как-то демонстративно принялся расстегивать пыльный халат, что скрывался под ней.

– Вот, значит, как? – ухмыльнулся я. – Сам «Джинн из теней» знает мое имя.

– Я не выбирал этого глупого и суеверного прозвища, – незнакомец бросил халат в сторону. Под ним оказалась простая белая рубаха. Он Стянул паколь, под которым оказалась накинутая на голову козья шкурка. Потом стянул и шарф.

Лицо под ним было молодым. Мужчине оказалось не больше тридцати пяти – сорока лет. Грязь и морщины – все это было лишь удачной игрой света и тени, а еще мастерски наложенным гримом. Последний, к слову, расплылся, когда мужчина утер лицо предплечьем.

– Откуда ты, такой занятный мастер маскировки, – с издевкой начал я, – знаешь простого советского срочника?

– Советский срочник, – повторил незнакомец, словно бы пробуя слова на вкус. – и это меня ты с такой иронией называешь «мастером маскировки»? Да я тебе и в подметки не гожусь, да?

«Джинн», как я назвал его про себя, мерзковато, несколько неестественно ухмыльнулся. Неестественно, потому что ухмылка его оставалась на одних только губах. Глаза же, щеки, нос – лицо в общем, будто бы ничего и не выражали. Оно оставалось сосредоточенным, словно тигриная морда, перед прыжком.

– Ты хороший солдат, Селихов, – продолжил незнакомец, – сегодня я окончательно убедился в этом. И все же… Все же ты скрываешься под личиной простого срочника. Под личиной того, кто привлекает к себе меньше всего внимания. Но делаешь большие дела.

Я снова промолчал, не сводя взгляда с «Джинна».

– И последним твоим большим делом было убийство Муаллим-и-Дина, – сказал «Джинн».

А потом вдруг совершил резкое, почти неуловимое движение. Я даже не сразу понял, что он просто-напросто хлестко ударил своего ишака по заднице, чтобы прогнать.

Животное заорало, быстро пошло куда-то вперед, оставляя своего хозяина.

– Неужели кровная месть? – спросил я, поправляя ремень автомата на плече.

– Ты столь же догадлив, сколь и умел, – «Джинн» улыбнулся еще шире. Показал мне в улыбке желтоватые зубы.

«Джинн» стащил с плеча какую-то кустарную сумку, походившую на кожаный бурдюк. Запустил внутрь руку. Кажется, эта сумка была именно тем, что выполняло роль горба в образе Мерзакулы.

Я снял автомат. Щелкнул предохранителем.

– А еще, ровно так же, как и я, любишь играть. Ты отлично сыграл сегодня, распознав мою настоящую личину, – Добавил «Джинн»

– Игры кончились.

«Джинн» хмыкнул.

– Н-е-е-е-т, старший сержант Александр Селихов. Совсем нет. Наша игра еще не окончена. И ты охотно согласишься играть дальше, когда узнаешь правила.