Текст книги "В гнезде "Пересмешника" (СИ)"

Автор книги: Артём Март

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Мы пригнули головы чуть ли не по самые глаза. Пули щелкали по камням. Ложились в землю перед баррикадой и, конечно, глухо хлопали в стену из мешков.

– Экономить патроны! – кричал я. – Огонь одиночными! Пускай поближе подойдут! Бить будем точно!

Интенсивность вражеского огня быстро возросла. Я видел в темноте силуэты, прятавшиеся за неровностями стен и редкими, но крупными камнями.

Враг пытался прижимать нас огнем. Пограничники отстреливались наверняка – стараясь выбивать врагов одиночными.

У кого-то даже вышло – одна из теней завалилась набок, когда после попадания ноги духа подкосились.

Вдруг другой душман вскочил. В темноте я не мог рассмотреть, что он затеял, но чуйка подсказала – граната.

Я не думал.

Руки будто бы сами спозиционировали автомат. Палец сам нажал на спуск. Два моих выстрела затерялись в шуме треска одиночных и очередей.

Дух вывалился из-за невысокого, в треть человеческого роста камня.

– Граната! – крикнул я. – В укрытие!

Пограничники почти синхронно спрятались за баррикадой.

А потом… взрыва не последовало. Все еще звучала только стрельба. И казалось, шум ее только нарастал.

Но в этой какофонии я уловил новые, давно не звучавшие там звуки – крики людей.

– Нет взрыва! Не рвануло! – крикнул мне Суворов, норовя снова высунуться, чтобы продолжить вести огонь.

– Всем лежать! – закричал я.

Суворов остановился, глянув на меня удивленными глазами.

А потом звуки выстрелов сначала поредели, а потом зазвучали гораздо более глухо.

– Нас… Нас не обстреливают… – удивился Чесноков. – Чего там у них творится?

Глава 13

Я аккуратно высунулся, чтобы посмотреть, в чем дело. А потом увидел спины душманов.

Духов теснили изнутри. Они в панике пятились в нашу сторону, вон из пещеры, сражаясь с каким-то невидимым врагом.

– Наши… – сказал Суворов, который тоже всё же показал голову из укрытия. – Наши их бьют!

И тут духи вышли на свет. Кто-то из них выскочил сломя голову. Другие, помня о нас, вскинули автоматы, пытаясь отстреливаться. Третьи были полностью поглощены боем, что шёл теперь внутри пещеры, и, казалось, даже не смотрели, куда отступают.

– Огонь! – крикнул я и вскинул автомат. – Поможем десанту! Уничтожить врага!

Бойцы почти сразу открыли огонь.

Душманы, зажатые с двух сторон, метались в полнейшей неразберихе. Одни невпопад пытались вести огонь по нам, другие – бессильно отстреливаться от скрытых где-то в пещерах десантников.

Некоторые душманы гибли с оружием в руках, остальные, осознав бесполезность всякого сопротивления и собственную обречённость, бросали оружие и падали на колени, моля не стрелять.

Не прошло и минуты, как в живых осталось человек пять духов, отказавшихся сражаться и сдавшихся буквально прямо перед нашей баррикадой.

– Прекратить! Прекратить огонь! – крикнул я, когда увидел, что Смыкало застрелил шестого душмана, пытавшегося выбросить автомат, но запутавшегося в собственном ремне.

Я сурово посмотрел на опустившего автомат пограничника.

– Что? – спросил он. – Этот был вооружён. Да и ты сам того проповедника хлопнул…

Он хотел сказать ещё что-то, но я его перебил:

– Потом поговорим, в чём разница.

Смыкало недовольно выдохнул, но больше ничего не сказал.

Тогда я приказал бойцам выйти из укрытий и арестовать пленных.

Пограничники, не опуская автоматов, принялись перешагивать баррикаду, кричать на душманов, пинками отбрасывать автоматы, которые те побросали перед собой.

– Руки! Руки, чтоб я видел! – кричал Бычка, тыча стволом автомата в морду какому-то одноглазому духу с бельмом на мёртвом глазу.

– За голову! Лежать! Пузом в землю! – орал Суворов, немилосердно толкая духа в шею, чтобы тот улёгся на землю.

А потом появились десантники.

Не успели мы закончить с пленными, как из туннеля, держа оружие наготове, вышли несколько бойцов-вдвшников.

Одетые в общевойсковую форму, они выделялись тельняшками, которые виднелись под распахнутыми на груди кителями. Некоторые бойцы надели привычные голубые береты. Другие же носили панамы.

Обулись они, привычным делом, в берцы. А на некоторых я заметил кеды-кимры Кимрской обувной фабрики «Красная звезда».

Десантники неплохо так удивились, когда увидели, что душманы, которых они гнали вон из пещеры, уже успели нам сдаться.

Это обстоятельство даже ввело десантников в кратковременный ступор.

Несколько бойцов на мгновение замялись, глядя, как мы уже вяжем духам руки их собственными же кушаками.

Вдруг за спинами бойцов появился их командир.

Невысокий, но широкотелый парень лет двадцати трёх выступил вперёд.

Он носил светлую, несколько вылинявшую «Мабуту» или, как её ещё называли, «прыжковку», ну или «песочку». Голову офицер, а что это был офицер, у меня не оставалось сомнений, покрыл несколько потёртым кепи. Держа автомат на груди, он вышел вперёд.

Десантники, будто бы инстинктивно чувствуя не только его звание, но и силу, которая исходила от этого человека, несговариваясь расступились, давая ему пройти.

Знаков различия командир не носил. Я смог заметить лишь нашивку воздушно-десантных войск защитного цвета у него на рукаве.

У офицера было широкое, молодое лицо и маленькие, очень голубые глаза. Лёгкая, едва заметная чёлка светлых волос выбивалась из-под его кепи.

Увидев десантников сейчас, я вдруг вспомнил, насколько сильно специфика службы отражалась на солдатах.

Я настолько сильно привык видеть вокруг себя закалённых марш-бросками и постоянным движением пограничников, что десантники показались мне на мгновение людьми совершенно иной породы.

Если погранцы в массе своей были худощавыми и подтянутыми, то бойцы ВДВ выглядели иначе. В массе своей они показались мне ниже, но кряжистее. Широкие плечи, широкие ноги, тела и шеи. Квадратные, суровые лица.

Но сильнее всего их выделяла походка.

Если пограничники, привыкшие двигаться с соблюдением мер маскировки, ходили аккуратным, пружинящим, почти касьим шагом, то десантники двигались вразвалку. Они шагали широко, словно моряки, борющиеся с постоянной качкой своего судна.

Именно таким вот, широким, медвежьим шагом к нам и приблизился командир десантников.

Как бы между делом, командир спросил неведомо у кого:

– Что? Сдались? Ну ладно.

Потом, не удостоив взглядом подчинённых, офицер принялся раздавать приказы:

– Занять позиции вокруг пещеры и в туннеле. Организовать круговую оборону, – сказал он низковатым, но всё ещё несущим в себе юношеские нотки голосом.

– Есть!

– Есть!

– Обыскать и по возможности допросить пленных!

– Есть!

– Есть!

– Есть!

Десантники отвечали своему командиру чётко и быстро. Так, будто каждый уже чётко осознавал свою роль в отданном приказе.

– И того сукина сына, что мы взяли, тоже сюда тащите, – приказал он.

– Есть, товарищ лейтенант!

Приблизившись, он обвёл нас всех суровым, требовательным взглядом.

– Кто старший по званию?

– Я, – ответил я спокойно и даже буднично. – Старший сержант Селихов.

Взгляд командира тут же сконцентрировался на мне. Несколько мгновений офицер рассматривал меня.

Потом кратко кивнул и нахмурился. Внезапно для всех он просто взял и отдал мне честь.

– Красавцы, – сказал он. – Мощные вы ребята. Тут больше ничего не скажешь.

Пограничники несколько удивлённо переглянулись.

Потом лейтенант вдруг громко спросил:

– Пограничники, что ли?

– Так точно, товарищ лейтенант, – ответил Бычка с усталой гордостью и даже приосанился.

Остальные погранцы молчали. Поглядывали то на притихших пленных, то на суетящихся вокруг нас десантников равнодушно-усталыми взглядами.

– Потом лейтенант вдруг спросил:

– Пашка! Селихов! А это не твой брат, случайно?

В это мгновение я почувствовал, как моя душа встрепенулась, подобно воробьишке, решившему размять крылья.

По пальцам рук и ног пошла тёплая, вызвавшая колкие мурашки волна. Это моё тело так отреагировало на волнительное предвкушение. Предвкушение того, что сейчас я могу вновь увидеть родного человека.

Впрочем, внешне я никак не показал свои эмоции. Остался так же холоден и сосредоточен, как обычно.

И тем не менее я посмотрел вглубь пещеры над плечом командира десантников. Тот тоже обернулся туда, куда указал мой взгляд.

Из тени вышел Саша. А потом застыл на месте, как громом поражённый.

Он изменился.

Когда мы с ним призывались, то походили на тощих дворовых пацанов с острыми, рублеными чертами лиц и всклокоченными волосами. Тогда нас действительно нельзя было различить невооружённым взглядом.

Сейчас же различия стали разительными.

Саша покрупнел и возмужал. Его плечи раздались вширь. Грудь и конечности округлились. Лицо потеряло те самые острые пацанячьи черты – скулы сгладились, подбородок сделался мощнее. На шее и открытых предплечьях проступили крупные мускулы.

Если я походил на напряжённую, лёгкую и постоянно скрученную стальную пружину, то Саша напоминал тяжёлый угловатый слиток железа. Твёрдый, но лишённый всякой гибкости.

Теперь он стал похожим на меня в моей прошлой жизни.

Так разная специфика службы отразилась на двух так похожих братьях-близнецах. Перековала их молодые, гибкие тела и заточила под разные, определённые этой же службой задачи.

И только взгляд его почти не изменился. Он остался таким же открытым и… добрым. Но, казалось, лишился прежней мальчишеской наивности.

– Братик?.. – Сашка было шагнул ко мне.

Потом замер, глянув на лейтенанта, как бы выспрашивая у него разрешения на внезапный порыв.

Лейтенант ничего не сказал. Но и ничего не запретил. Он только отвел взгляд, посмотрев на пленных.

Вымуштрованный Сашка тут же уловил разрешение в этом жесте командира. Он одним движением откинул автомат, висящий на груди, за спину и тут же быстрым, широким шагом направился ко мне.

Но не доходя буквально двух шагов, он замер. Широко раскрыл глаза, будто бы не веря в то, что видит. В них, в этих глазах на миг отразилось настоящее, совершенно неподдельное детское смятение.

– Паша… – тихо, почти беззвучно произнёс Сашка.

Даже я не услышал собственного имени, от которого давно отвык. Только и смог, что прочитать его по Сашкиным губам.

– Здравствуй, Паша, – с улыбкой сказал я, назвав брата собственным именем.

Саша потянулся к своему лицу. Грязноватыми пальцами коснулся лба, щёк. Со стороны казалось, будто бы он вытирает пот. Но я понимал – Сашка будто бы не верит своим глазам, что встретил меня. Казалось, на миг он подумал, будто бы всё это сон.

Будто бы ему снится, что он нашёл меня здесь, в этих пещерах, только недавно освободившимся из плена и чуть не погибшим на последних рубежах обороны.

Всё в Саше – его взгляд, его поза, его движения и жесты – как бы говорило: «Ты здесь? И я здесь? Мы оба вместе?»

Я улыбнулся и едва заметно кивнул.

«Да. Мы здесь, – как бы ответил ему я. – Сейчас мы вместе. И мы оба живы».

Сашка медленно опустил руку от лица. Я видел, как он переминается с ноги на ногу. Как дотла сжимаются его пальцы от удивления и нервного напряжения.

А потом мы ринулись навстречу друг другу. Ринулись и с гулким хлопком обнялись.

– Пашка… Ну ты и падлюка… Чего ж ты не отвечал на письма-то? – шептал мне Саша тихим, дрожащим голосом. – Чего ж ты пропал, говнюк этакий… Я уже грешным делом думал…

– Потом расскажу, Сань, – похлопал я его по спине. – Тихо-тихо. Не жми так. А то разжирел на казённых-то харчах. Сил нету.

А ведь и правда, с тех самых пор, как на Шамабаде началась заварушка с «Призраками» и подставными офицерами, не было у меня времени писать Сашке. Не было даже времени читать письма, что мне от него приходили.

Я понимал, что когда-нибудь Сашка мне это припомнит. Возможно, даже будет дуться несколько дней, как обиженный мальчишка. И всё же в конце концов поймёт.

Но он, казалось, понял всё гораздо быстрее, чем я ожидал.

Сашка отстранился, быстро, торопливо покивал. Потом вдруг взял и утёр заблестевшие глаза.

Я усмехнулся.

Всегда он такой был, этот Сашка.

Я, как старший брат, с самого детства привык скрывать свои эмоции. Привык, в какую бы пацанячью переделку мы ни попадали, говорить ему: «Нормально, прорвёмся».

Сашка же приучился быть под моей защитой.

Нет, что бы с нами ни случалось, оба мы с ним никогда не жаловались ни мамке, ни тем более отцу. Лишь мне Сашка мог сказать о том, что у него на душе. Сказать и не стесняться.

И пусть теперь он мужчина, солдат, что может постоять и за себя, и за других, этой привычки он не потерял.

Она лишь немного видоизменилась, ведь Саша ничего мне не сказал. Только показал. Показал свои блестящие глаза.

И всё же, стесняясь заинтересованных взглядов сослуживцев и моих погранцов, он опустил голову, сделав вид, что в глаза ему попала злая афганская пыль.

– Ну всё, – подал голос лейтенант. – Побратались и хватит.

Потом он глянул куда-то в сторону пещеры и тут же сказал:

– О! Малинков, Гаспарян! Тащите этого сюда! Посадите к остальным.

Мы с Сашей обернулись.

Я нахмурился, когда увидел, как из темноты пещеры десантники выводят пленённого ими Шахина.

Душман, опустив голову, понуро прихрамывал. Но потом вдруг поднял взгляд.

Словно хищник, он безошибочно вычислил среди остальных, собравшихся тут людей, свою цель. Шахин посмотрел на меня.

Глаза его тут же вспыхнули злым огнём. Он принялся рваться в путах, стараясь высвободить связанные за спиной руки.

– Ну! Ну! – закричал боец, которого, по всей видимости, звали Малинковым. – Тихо ты! А то щас врежу, будешь знать!

– Давай не рвись, дорогой, – мрачно заявил крупный, широколицый армянин, что вёл Шахина, схватив его за одежду и шею сзади. – Ты уже своё отбегал. Теперь немножко успокоиться надо.

Шахин не успокоился. Он, казалось, только распалился.

– Угомоните его кто-нибудь, – буднично приказал лейтенант.

Малинков немедленно врезал Шахину под дых складным прикладом своего АК.

Командир душманов тут же согнулся, закашлялся и захрипел. Чуть было не свалился с ног, но крепкие десантники его поддержали и потащили дальше. Уронили рядом с остальными пленными.

Когда я быстро и кратко доложил командиру десантников о состоянии моей группы, тот быстро распорядился:

– Лева! У них тут раненый, погляди-ка!

Боец-санинструктор, поджарый и худоватый парень, занявший позицию у входа в пещеру, поднялся и поспешил к уже подзывавшему его Чеснокову. Занялся Ткаченко.

Пока остальные десантники обыскивали духов, лейтенант кратко задавал мне вопросы. В основном они были служебными: из какой мы военной части, какой взвод, кто командир.

Кроме того, он представился сам, но не назвал имени и отчества. Ограничился кратким «Лейтенант Артемьев».

– Тампонирование сделали хорошо, – говорил Чеснокову санинструктор. – Повязка наложена грамотно. Но материал не стерильный. Инфекция будет.

Бледный, как призрак, Ткаченко, тем временем лежал под баррикадой. Он был в сознании, но отвел взгляд, всё ещё боясь смотреть на собственную рану.

Парень был слаб. Даже измучен, но старался не подавать нам виду.

Чесноков ничего не ответил на суховатый тон медика. Он лишь поджал губы и, горько насупившись, кивал.

– Давай по-новой перевяжем, – решился наконец сказать Чесноков.

– Да я-то перевяжу, – вздохнул санитар. – Антибиотик ему дам. Да и толку-то? Ему в санчасть надо. А лучше – в госпиталь.

– Он тяжёлый, – сказал я Артемьеву. – Нужна эвакуация. Как можно скорее.

– Нет, отставить, – тут же покачал головой десантник.

Я заметил, что Артемьев говорил быстро, почти без пауз. Он буквально тараторил, проглатывая некоторые слова и буквы.

– Я понимаю, сержант, что вы тут молодцом держались. Как звери, – протараторил он. – Красавцы, парни. Нет к вам никаких вопросов. Но у нас тут своя задача.

Он посмотрел на пленных.

– Мы этих будем выводить, – быстро сказал он. – Ротный сказал – брать главарей и тащить их за шкирку в штаб. У нас время ограничено. Скоро борт будет. А с вами дело медленно пойдет. Так что не обижайся, брат. Задача есть задача.

Потом он глянул на Шахина. Добавил:

– А где, кстати, второй главарь ихний? А, вон он валяется. Ну да и чёрт с ним. Гриша! Гриш. Вон того обыщи. Да. Вон того, с бородой длинной. Ага.

– Товарищ лейтенант, – вздохнул я несколько раздражённо. – Отойдём. На пару слов.

Артемьева как перемкнуло. Если сначала его отношение можно было охарактеризовать излишне по-братски, то теперь он недовольно нахмурился. И тем не менее он сдержал своё недовольство.

– Да ты не переживай. Твои уже подходят. Я с ними связывался. Минут тридцать – и тут будут. Эвакуируют твоего тяжёлого.

– Отойдём, – настоял я.

Артемьев поправил автомат на груди. Потом упёр руки в бока.

– Сержант, ты давай. Не это. Я тебе сказал – задача. Значит – задача. Ничего с твоим раненым не сделается. Вон глянь на него. Сразу видать – крепкий пацан.

Я шмыгнул носом. Потом посмотрел на белого, как снег, Ткаченко. Подался к лейтенанту.

– Товарищ лейтенант. Ты бы это… не спорил бы с бойцом при своих.

– А я с тобой не спорю, – строго и громко сказал Артемьев. – Сказал – мы щас этих забираем и уходим.

Краем глаза я увидел, как десантники, занявшие оборону вокруг пещеры и баррикады, стали оборачиваться на голос своего командира. Кто-то пялился открыто. Другие посматривали украдкой.

Мой брат Саша, всё ещё стоявший рядом, поджал губы и отвел взгляд.

Пограничники принялись недоумённо переглядываться.

– Товарищ лейтенант, – вдруг вышел вперёд Суворов. – Я правильно понимаю, что вы щас вот этих заберёте и уйдёте? А нашего чего? Помирать оставите?

– Вы уже не маленькие, чтоб с вами нянькаться, – Артемьев сложил руки на висевшем на груди автомате. – Против душманов продержались, и ещё чуток потерпите.

– Ему нужна срочная медпомощь, – вклинился Чесноков. – У него ранение в брюшную полость. Крови много потерял…

– Ничего. Вы погранцы – парни крепкие, – отмахнулся Артемьев.

– Товарищ лейтенант! – Бычка не выдержал. – Да мы тут половину вашей работы сделали, пока вы там по горам лазили! А вы к нам, значит, жопой⁈

– Че? – Артемьев набычился и попёр было на Бычку.

– Тихо-тихо, товарищ лейтенант, – я тут же встал между ними и остановил крупного десантника, слегка толкнув его в грудь.

Тот тут же глянул на меня. В глазах его блеснула раздражённая злость.

– Ты че руки распускаешь, боец? – сказал Артемьев злобно.

Краем глаза я заметил, как Саша шагнул в нашу сторону, но когда я остановил Артемьева, он тоже замер.

Пограничники, собравшись вокруг Бычки, тут же стали освистывать лейтенанта. И, признаться, после пережитого сегодня никто среди них особо-то и не старался подбирать выражения.

Лейтенант смотрел на это всё с невозмутимой злостью.

– Слышь. Ты свою стаю попридержи-то, – сказал он не им, а мне. – А то ж я и сам могу.

Потом Артемьев глянул на мою руку, всё ещё упиравшуюся ему в автомат.

– Руку убрал, – сказал лейтенант. – А то я сам уберу.

– Чтобы уму-разуму нас учить, у тебя время, значит, есть, – строго, не отводя глаз от командира десантников, сказал я. – А чтобы раненого с собой взять – так «задача»? Товарищ лейтенант, да у тебя в жопе детство, что ли, до сих пор играет?

– Че сказал?

Десантник схватил меня за ворот. В ответ я вцепился ему в одежду.

Остальные вдвшники, по всей видимости, привыкшие к взрывному характеру командира, даже с места не сдвинулись. Так и стояли они на своих позициях, изредка и даже с каким-то равнодушием во взглядах посматривая на нас с Артемьевым.

В стороне не остался только Саша. Ну и мои погранцы.

Те принялись ещё громче выражать своё негодование. А вот Саша кинулся к нам.

– Брэйк! Брэйк! – Он налег на наши с лейтенантом руки, заставил нас расцепиться.

Встав плечом к плечу со мной, Саша заговорил:

– Сергей Палыч, ну ты че? Ну парню помощь нужна! Помрёт же!

– Слышь, – Артемьев теперь уставился на Сашу. – Ты смотри, а то ж я и тебя опрокину. Не посмотрю, что свой! И брата своего угомони.

– Да тут тебя угомонить надо! – орал Бычка.

– А мы для тебя че? Не свои⁈ – кричал Суворов.

– Да вы че творите! Он же ж коньки отбросит! – голосил Смыкало.

– Разговоры! Тихо всем! – крикнул я, не поворачивая головы на пограничников.

Группа, все как один, замолчала, одаривая меня немного недоумёнными взглядами.

Наблюдая всё это, Артемьев засопел.

– Солдатский вожак, значит, – сказал он мрачно, а ещё гораздо более медленно и даже разборчиво. – И офицеров не боишься, а?

Я не ответил, сверля лейтенанта холодным взглядом.

Артемьев помолчал несколько мгновений.

– А че ж ты мне, Паша, не рассказывал, что у тебя брат такой духовитый? – спросил он у Сашки.

В тоне его, как ни странно, прозвучали нотки осторожного уважения.

– Так рассказывал, – ответил тот почти так же холодно, как и я.

Лейтенант усмехнулся.

– Значит, у вас брат за брата, а? – снова спросил Артемьев. – И пофигу, что вон там твои новые братья стоят. Только боевые. Да?

Саша на его провокацию ничего не ответил. Тогда я подумал, что он и правда возмужал.

– Пока мы тут лясы точим, – начал я, взглянув на раненого Диму, – время уходит.

Артемьев вздохнул. Причём глубоко и протяжно. Я б даже сказал – с размахом. Казалось, этот человек всё делает вот так – с размахом.

– Вот тоже мне – братья-акробаты на мою голову упали. Ну хорошо, – отступил лейтенант. – Давай с тобой отойдём, Селихов.