Текст книги "В гнезде "Пересмешника" (СИ)"

Автор книги: Артём Март

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

– Че сказал? – заорал Бычка гневно.

– Что слышал, падла! Из-за вас нас всех тут прикончат!

– А ты че, морда предательская, смерти боишься⁈

Я наблюдал за притворной перепалкой сидящих у дальней стены бойцов, прижавшись к стене у решетки входа.

Не просто было туда добраться. А особенно – сделать это тихо. Пришлось аккуратно встать и двигаться в темноте вдоль стены. А еще – замирать без движения каждый раз, когда кто-то из часовых решал заглянуть внутрь.

Но я прекрасно понимал – их не привыкшие к темноте от наружного света глаза сейчас их же собственные враги.

– Парни! Да че вы? Тише сидите! Эти ж щас нагрянут! – играя свою роль, проговорил Чесноков.

Бойцы, как и полагалось по плану, вместо того чтобы замолчать, загомонили еще громче. Теперь все, кроме бедолаги Игоря Белых, присоединились к перепалке. Они стали кричать и ворочаться, обвинять друг друга, казалось бы, во всех смертных грехах. В общем – кто во что был горазд.

Душманы среагировали быстро. Сначала они прикрикнули на бойцов, не замечая в хаосе того, что одного из нас не было на месте.

Конечно же, это не сработало. Тогда они принялись отодвигать решетку.

Я затих у стены. Прижался к ней всем телом, затаившись в темноте темницы.

Первый душман торопливо, держа наготове автомат, вошел в пещеру. С криками, замахиваясь прикладом, он попытался успокоить пленных солдат.

Конечно же, у него не получилось.

Второй, к сожалению, не торопился подходить. Он зашел неспеша, даже вразвалочку, наблюдая за тем, как его коллега пытается утихомирить бойцов.

Конечно, это было несколько не по плану. Ну что поделать? Очень часто приходится импровизировать.

Ситуацию спас случай.

Первый душман стал бить Суворова по плечам и рукам, пока тот пытался неловко защититься от сильных ударов.

Начавшееся в камере насилие заставило и второго ускориться. Тот пошел быстрее и стал пинать матерящегося изо всех сил Бычку.

Тогда пришло время действовать.

Сначала я собирался обезвредить первого, просто пнув его прямо на бойцов. А там уже Чесноков должен был навалиться на душмана, пока я занимаюсь вторым.

Но когда я торопливо выглянул наружу, в коридор, чтобы убедиться, что рядом нет лишних ушей, а соответственно и лишнего автомата, увидел маленькую табуретку у стены.

Табуретка оказалась увесистой, и я быстро, но по возможности тихо, вооружившись ею, стал приближаться к духам.

Пока первый был занят, избивая уже обмякшего Суворова, второй лениво попинывал Бычку.

Со второго я и решил начать. Да только, когда подобрался к нему достаточно быстро, он что-то почувствовал. Может быть – просто услышал меня. И обернулся.

А потом, в тот же момент, схлопотал по роже табуретом, да так, что хрустнуло.

Душман не удержался на ногах и рухнул на пол.

Когда очухался первый, я уже отбросил табурет и был готов принять его.

Удивленный душман выпрямился, обернулся, осознавая, что же произошло. Осознать все до конца я ему не дал. Потому что врезал костяшками пальцев в горло. Причем врезал основательно, так, чтобы наверняка. Почувствовал, как под моим кулаком проминается жесткая косточка вражеского кадыка.

Душман захрипел, забыл про автомат и схватился за горло, а потом опрокинулся прямо на Суворова. Боец, сжавшийся в позу эмбриона, среагировал на удивление быстро. Он схватил хрипящего и сопящего духа за одежду, за правое плечо. Пока дух в неудобной позе полулежа на Суворове задыхался, к нему подползли Бычка и Чесноков. Последний даже для чего-то принялся зажимать рот врагу. Видимо, мехвод не совсем понял, что именно я сделал и решил, что дух может закричать.

А мне нужно было заниматься оставшимся часовым.

Душман пришел в сознание быстро. Почти сразу.

И хотя он, силясь встать, еще болтал головой, словно оглушенный телок, я не собирался терять ни секунды.

Я просто обрушился на него сверху, врезал по роже и схватил автомат, принялся отбирать.

Душман, забыв про свое оружие, схватился за лицо, когда оторвал руки от окровавленных, лопнувших губ, то схлопотал снова, но теперь ствольной коробкой автомата.

Голова его дернулась, он щелкнул затылком о каменный пол.

Ремень дух перекинул через спину, потому избавиться от его оружия я не мог. Вместо этого я просто бросил автомат ему в лицо, а сам потянулся за ножом врага. Рукоять этого ножа я уже давно почувствовал ногой.

Клинок с тихим звоном высвободился из ножен. Душман это почувствовал, что-то сообразил и запаниковал.

Запутавшись в ремне собственного автомата, не понимая, где у него приклад, а где ствол, дух потянулся за моими руками. Нащупал одежду и схватил меня за китель.

В этот самый момент я ударил его ножом в грудь, целя в сердце.

Руки его вздрогнули. Дух зашипел, застонал.

Тогда я понял – сейчас он закричит.

Я навалился на него всем телом. Душман успел вскрикнуть, но я тут же закрыл ему рот ладонью.

– Тш-ш-ш… – прошипел я, требуя от духа тишины.

Душман несколько раз дернулся подо мной и умер.

Я, измазанный его кровью, медленно поднялся. Обернулся.

К этому моменту Суворов и Чесноков уже неудюже отпихивали от себя тело погибшего часового.

Я тут же бросился к Бычке. Тот повернулся, подставляя мне связанные руки. Я принялся перепиливать веревку.

Изогнутый, неприятного вида душманский нож оказался на удивление острым. Жесткая веревка поддалась быстро.

– На, освобождай ноги, – сказал я, отдавая нож Бычке. – Потом поможешь другому.

А сам я тем временем кинулся ко второму умершему. Достал у него из-за кушака кинжал.

Этот такой остротой не отличался, но веревка на руках Суворова все равно поддалась достаточно быстро.

Пока Суворов развязывал себе ноги, я уже занимался путами Чеснокова.

– А дальше? Дальше-то что? – вопросил тот, когда я освободил и его.

– А дальше, – сказал я, подходя к Игорю, – дальше будем выбираться.

Глава 5

Чесноков оттянул тело последнего душмана подальше, в самый черный угол пещеры, где раньше сидел Белых. Один мертвый душман уже ждал там своего товарища.

Конечно, тела мы спрятали так себе. И нашу пропажу, и пропажу часовых узнают сразу же. Но в этих обстоятельствах другого варианта у нас не было.

Предварительно я снял с духов все оружие, что нашел. А увешаны они были нормально – каждый носил по пять полных магазинов патронов. Плюсом шли нож и кинжал.

Ну что ж. Лучше чем ничего. По крайней мере, когда нас обнаружат, мы сможем огрызаться. А шанс, что нас отыщут враги, был велик. Очень велик.

Я повесил на грудь душманскую разгрузку. Саня Бычка помог мне поудобнее закрепить ее на теле. Затем я повесил на плечи автомат.

– Второй берет Бычка, – приказал я.

– Он? – удивился Суворов. – А я? Я отличником стрелковой подготовки был!

Пока Женя возмущался, Бычка уже надевал «лифчик» и проверял оружие.

Я приблизился к Суворову.

– Может, и отличник. Но Саню я в деле видел. А тебя – нет.

Суворов нахмурился. Почти в полной темноте я рассмотрел правильные черты его лица. А еще глаза, полные недоумения и тихого, злого рвения.

С Суворовым нужно держать ухо востро.

Парень на взводе. Когда мы пойдем в бой, он будет всячески стараться проявить себя. Возможно, чтобы оправдаться в глазах остальных бойцов. А может быть – чтобы найти личное искупление. Чтобы понять, как он себя поведет, если нас прижмут – как зверь или же как человек. Как солдат.

И такое настроение молодого пограничника было мне вполне понятно. Да только какая-нибудь внезапная выходка Суворова могла стоить жизни не только ему, но и нам всем.

Если есть хоть малейший шанс выбраться отсюда – я им воспользуюсь. И чтобы получилось, нужно присматривать за ретивым парнем.

– На вот, – я протянул Суворову кривой, окровавленный нож, которым прирезал духа. – Будешь присматривать за тылом.

– Ты меня задвигаешь? – нахмурился Суворов. – Ты тут не командир, чтобы меня задвигать…

– Я тут самый старший по званию, – сказал я сурово, но беззлобно. – Возьми нож. Это приказ.

Женя Суворов немного поколебался. Потом все же протянул руку и взял все еще липкий от запекшейся крови нож.

Кинжал же достался Смыкало. Боец повел себя профессионально – не стал пререкаться в этот раз. Уяснил свою роль как надо.

Мда, кажется, после того как боец пытался харахориться тогда, в вертолете по пути в крепость, он все же кое-чему научился. Или, может быть, все же понял, что спорить со мной во-первых бессмысленно, а во-вторых чревато.

А вот Чесноков от оружия сам отказался.

Когда мы стали расправляться с душманами, Игорь Белых аж в стену вжался, уставившись на все происходящее дурными глазами. Не меньше минуты мехводу понадобилось, чтобы отодрать бедолагу от стены.

Я понимал – Белых сейчас совсем не боец. И ему нужен кто-то, кто будет присматривать за парнишкой.

– Ну что ты? Нормально? – спросил у Белых Чесноков.

Солдатик, сидевший на полу, повесив голову, ничего ему не ответил.

Но когда я спросил у него, сможет ли Игорь идти, мехвод без затей обернулся и показал мне большой палец.

– Нормально все, командир, – сказал он с искренней улыбкой. – Прорвемся.

А прорываться нужно было быстро. Оставаться здесь, в этой пещере, провонявшей душманской кровью, больше нельзя.

Я пошел первым, Суворов – за мной. В середине мехвод Чесноков поддерживал вялого Белых. Последними шли Смыкало и Бычка, который должен был прикрывать тыл.

Когда я проверил, пуст ли каменный, кривой туннель, куда выводил выход из камеры, мы стали выходить наружу. По пути я схватил коптилку, чтобы обеспечить нас хоть каким-то светом.

– Куда? – шепнул мне Суворов, притаившись за моим плечом, – налево? направо?

– Сюда, – сказал я, уходя налево.

А потом, контролируя пространство, быстро, но собранно стал продвигаться по коридору.

Судя по тому, как фыркнул Суворов, он хотел что-то возразить, но не успел. Вся группа, поддавшись моему контролю, двинулась следом.

Я шел чуткий, словно волк на охоте.

Под ногами негромко хрустела галька, неприятно холодя и беспокоя босые ноги. Сводчатый туннель, казалось, был рукотворно расширен. Тут и там на стенах, в слабом свете моей коптилки, я замечал стесы на камнях. Будто бы поработали киркой или большим зубилом.

Возможно, пещеры уже не первый год служили разным группировкам душманов укрытием. Медленно, с течением времени, духи укрепляли и расширяли здешние ходы по мере возможностей. Когда дальше по туннелю я заметил тяжелые деревянные подпорки, упиравшиеся в потолок, то понял – мои догадки подтвердились.

Когда туннель завернул влево, мы немного притормозили. Все потому, что меня позвал Суворов.

– Куда мы идем? Ты знаешь дорогу? – спросил он.

– Нет. Не знаю, – признался я, не ослабляя внимания и даже не глянув на Женю.

– Проповедник со своим дружком, с этим Шахином, уходили вправо по туннелю, – сказал Суворов. – Наверняка выход наружу там.

– Как и враг, – сказал я. – Пойдем туда – нарвемся на немедленную смерть.

– Но ты ведешь нас вглубь горы! Мы там просто заблудимся!

Суворов выбрался вперед меня, хотел было даже за одежду меня схватить, но под суровым взглядом не стал этого делать. Он просто уставился на меня и заявил:

– У нас есть оружие! Есть патроны! Нужно идти к выходу! Как-нибудь прорвемся!

– Мы босые, изможденные, – подал вдруг голос Чесноков и кивнул на Игоря, висящего у него на плече, – Игорек наш сейчас вообще не боец. За ним надо глаз да глаз. Если пойдем прорываться – точно погибнем.

– Пять минут назад, перед тем как душманов бить, каждый мне тут заявил, что готов на смерть идти! – возразил ему Суворов.

– Идти на смерть сознательно, когда другого выхода нет, и прыгать под пули из глупости – разные вещи, – покачал я головой. Мы будем углубляться.

– Что? Почему⁈ – возмутился Женя.

– Потому что нас начнут искать. И очень скоро, – холодно сказал я. – А в пещерах укрыться будет проще. Проще организовать засаду, проще завладеть их оружием. И кроме того, я видел еще один выход в горах. Еще одну пещеру. Очень далеко от главного. Есть шанс его найти.

– А если не найдем? – заносчиво приподнял подбородок Суворов.

– Ну тогда погибнем в бою, – пожал я плечами. – Ровно так, как ты и хочешь, Женя. Но для начала сделаем все возможное, чтобы выбраться. Понял меня?

Женя Суворов поджал губы. Еще несколько мгновений мы буравили друг друга взглядом, а потом он наконец отвернулся. Не выдержал моего.

– Ну и отлично, – сказал я. – Тогда слушай мою команду – продвигаемся дальше. Всем быть начеку.

Некоторое время мы, готовые ко всему, неторопливо продвигались по туннелю.

Туннель был не просто темным. Он был слепым, густым, почти осязаемым, как черная, тяжелая шерсть.

Желтовато-оранжевый язычок пламени от душманской коптилки, которую я нес перед собой, был не источником света, а жалким его подобием. Он не рассеивал тьму, а только выхватывал из нее на мгновение крошечные клочки реальности, которые тут же проваливались обратно в черное небытие.

Огонек коптилки дрожал и прыгал, отбрасывая на стены наши гигантские, искаженные тени. Эти силуэты изгибались и растягивались, живя, казалось, своей собственной, пугающей жизнью. Создавалось впечатление, что за спиной у каждого шепчется и двигается неведомый спутник.

Каменные стены, которые удавалось рассмотреть, были не гладкими. Они напоминали кожу гигантского доисторического животного – бугристые, испещренные глубокими трещинами, со следами грубой обработки. В некоторых местах из расщелин торчали кривые, почерневшие от времени деревянные доски, вросшие в камень, как кости в плоть.

Земля под босыми ногами была холодной и неоднородной. Мелкая, острая галька сменялась участками сырого, вязкого песка, который неприятно обволакивал ступни. Глубже в туннеле на полу начали появляться лужицы ледяной, стоячей воды, вспыхивавшие в свете коптилки, как рассыпанные осколки черного стекла.

Тишина здесь была не пустотой. Она казалась живым, дышащим существом. Ее разрывало эхо наших шагов – приглушенное шарканье босых пяток по камню, хруст гальки, прерывистое, тяжелое дыхание Игоря, которого почти нес Чесноков.

В ней, в этой тишине, остальные звуки казались особенно громкими, насыщенными. Будь то звук капель воды, падающей где-то со сводов, или далекий, странный вой – то ли ветер, то ли игра воображения – все это давило на голову так, что звенело в ушах.

Воздух тут был спертым и влажным, им было трудно дышать полной грудью. Он пах землистой сыростью, мокрой песчаной пылью и чем-то еще – сладковатым, гнилостным запахом тления, будто где-то в боковых ответвлениях погибло и гнило какое-то животное. А может быть, и не животное вовсе.

Я чувствовал, как холод от камня поднимался по босым ногам, забирая последние остатки тепла. Влажный воздух оседал на коже липкой прохладой, заставляя ежиться.

– Ну и что теперь? – тихо спросил Суворов, когда я остановился у развилки.

– Ждите здесь, – сказал я.

– Ты куда? – нервно спросил Суворов, когда я в одиночку пошел к развилке. – Куда пошел⁈

– Да тихо ты, – мрачно одернул Женю Бычка. – Это ж Сашка. Он свое дело знает. Стой спокойно и не рыпайся.

Суворов обернулся к крепкотелому Бычке. Даже хотел ему чем-то возразить, но теперь, когда обоих солдат не связывали веревки по рукам и ногам, Женя благоразумно повременил спорить с Бычкой.

Я же, тем временем, приблизился к развилке. Осветил сначала левую часть, потом правую.

– Сюда, – указал я налево.

– Это ты наугад? – спросил Женя.

– По правому туннелю явно ходят. А потому – нет. Возможно, справа просто тупик.

Такой вывод я сделал, осмотрев оба пути. Правый был уже, каким-то более кривым, бугристым, а спустя метра два и вовсе сужался так, что пройти можно было только пригнувшись. Левый же оказался своего рода «облагороженным» ровно таким же образом, как и тот туннель, по которому мы сюда добрались.

Суворов ничего не сказал, нехотя удовлетворившись ответом. Тогда мы продолжили наш путь.

Я не знаю, сколько мы прошли по левому ответвлению. Здесь, в темноте, сложно было оценивать как время, так и расстояние. Но когда впереди за небольшим, плавным поворотом я увидел робкий свет, то застыл на месте.

– Куда-то пришли… – мрачно констатировал Чесноков, подтягивая бессильную руку Игорька, которую мехвод перекинул себе через плечо.

– Выход? – спросил Женя.

– Нет. Ветра нет. И свет больно тусклый. Тихо всем. Пробираемся очень аккуратно. Шагать след в след за впереди идущим.

Мы с Бычкой вскинули автоматы. Аккуратно, спокойно пошли вперед, выбирая, куда ставить ногу. Остальные двинулись по моим следам.

Буквально через минуту, когда я услышал отголоски чужой речи, то тут же затушил коптилку.

– Там кто-то есть… – констатировал Женя запоздало.

– Будьте тут. Бычка – за мной, – скомандовал я.

Бычка тут же аккуратно подтянулся с хвоста группы, и мы вдвоем друг за другом принялись красться вперед вдоль самой стены.

По мере приближения к источнику света тьма отступала. Все четче проявлялись неровности стен, пола и сводчатого потолка. И громче становились голоса.

Жестом приказав Бычке остановиться, я затих сам. Стал считать говорящих.

Говорили на дари. Голос говорившего звучал весело и даже насмешливо. Я бы сказал – пренебрежительно. Казалось, он над кем-то глумится, потешается.

Однако это обстоятельство меня не сильно волновало. Важнее было то, что говорил лишь один человек.

Я слушал долго, несколько минут, стараясь дождаться и других голосов. Но не дождался.

Тогда я медленно пошел вперед, приказав Бычке двигаться следом.

Дальше туннель заворачивал еще сильнее. Я прислонился к краю. Медленно, щуря глаза, выглянул.

В гроте, что оказался перед нами, было светло. Горело несколько керосиновых ламп. Сам грот напоминал какой-то несколько запустелый склад – пустые ящики и напольные стеллажи. Груда старых мешков с песком была навалена у стены.

Посреди этого всего я заметил двух человек. Первым был душман. Он был не вооружен. Одетый в светлую рубаху, шаровары и разгрузку, дух сидел на большом деревянном ящике и жевал лепешку. Причем автомат он просто приставил к ящику.

Душман улыбался. Что-то рассказывал второму и смеялся.

Но вторым человеком оказался не дух. Это был советский боец.

Потрепанный, в рваной форме, в каких-то заношенных кроссовках на босу ногу, он затравленно сидел на полу, у мешков.

Опустив голову, он не осмеливался смотреть на душмана.

Душман снова что-то сказал и рассмеялся. Потом отломил кусок лепешки и кинул ее пленному, словно псу.

Боец, чье лицо скрывала от меня его собственная тень, не поднял с земли брошенной ему еды. Только обреченно глянул на извалявшийся в песке кусок лепешки.

Тогда душман вдруг встал с ящика. Вальяжно пошел к пленному, доставая фляжку из подсумка. Когда дух приблизился, боец съежился. Стал будто бы еще меньше, чем был.

Дух что-то гаркнул и протянул ему фляжку с водой.

Только тогда солдат поднял на него глаза. Потянулся за фляжкой.

И в этот момент я наконец смог рассмотреть лицо парня.

– Это тот, что согласился принять ислам? – едва слышно прошептал мне Бычка.

Я ему не ответил. Но Бычка явно был прав.

И я знал этого человека.

Это был Дима. Дима Ткаченко. С ним, Васей Уткиным и Федей Мамаевым мы вместе призвались на девятку. Вместе ехали в поезде в Московский и вместе проходили учебку. Только нас с Васей определили на высокогорный Шамабад, а Федю с Димой на другую заставу, где было служить попроще.

И теперь, значит, Дима попал в Афганистан, попал на третью заставу нашей ММГ и оказался в плену. И предал.

– Саша, ты чего? – спросил нахмурившийся Бычка, когда я ему ничего не ответил.

Дима, тем временем, принял фляжку от духа. Принялся жадно, громко пить. Душман же наблюдал, встав над Димой. Перетаптываясь с ноги на ногу, он в какой-то момент оказался спиной ко мне.

– Будь здесь, – сказал я строго, а потом взялся за ремень автомата обеими руками, словно за концы удавки.

От автора:

* * *

✅12-й том «Чумы»!

✅Он попал в 1942 год и превратился в настоящий кошмар для фашистов. Его оружие – тёмная магия, зло во имя добра.

✅ /reader/358686

Глава 6

Когда я стал приближаться к душману, то почти сразу понял – Ткаченко меня заметил.

Я увидел, что он уставился на меня, округлив глаза от настоящего изумления.

Душман тоже почувствовал что-то не так. Он вздрогнул, приподняв голову, а когда хотел было обернуться, я ринулся на него так быстро, как мог.

Спустя секунду, когда он все же успел обернуться и посмотреть на меня, наши с душманом взгляды встретились. Изумление отразилось и на его бородатом, обветренном лице.

Опомниться ему я не дал – просто, что было сил, пнул врага в пах.

Я слышал, как от моего удара весь воздух со свистом вышел из груди душмана. Тот искривился от боли, схватившись за промежность, согнулся пополам.

Не теряя времени, я нырнул ему за спину, а потом, не без усилий, накинул ремень автомата на шею и просто запрокинулся назад, позволив себе упасть.

Душман, почувствовав, как лента ремня перетягивает ему горло, последовал за ней, инстинктивно стараясь облегчить удушение.

Так мы оба и грохнулись на землю. При этом автомат неприятно надавил мне на ребра.

У меня не было времени обращать внимания на эти неприятные ощущения.

Адреналин ударил в голову. Изо всех сил я натянул ремень.

Душман хрипел и сипел. Бессильно вцепился в плотный ремень скрюченными пальцами. Он то и дело сучил ногами, разрывая пятками песок и гальку. Все еще боролся, стараясь как-то изменить положение тела и выбраться из моего крепкого захвата.

Но я не отпускал. Не отпускал даже тогда, когда дух, пересилив свой страх смерти, стал наугад бить меня рукой, куда сможет достать.

Удары оказались слабыми и неловкими.

Я поднажал сильнее, потом выгнулся дугой так, что автомат, придавленный к груди весом душмана, больно врезался в ребра металлом рамы.

Дух метался долго. Мне казалось, я душу его уже целый час. На деле же, наверняка не прошло и минуты.

Наконец он медленно обмяк. Я почувствовал, как расслабилась каждая мышца в его теле, когда он потерял сознание.

И все же я продолжал душить, чтобы наверняка закончить дело.

Тут появился Бычка. Он быстро приблизился к Ткаченко, наставил на него автомат.

– Тихо. Не рыпаться! – зло рявкнул он.

Испуганный Ткаченко поднял руки в защитном жесте. Прижался к мешкам с песком.

– Не стреляй! Пожалуйста, не стреляй!

– Молчи, рожа предательская!

Я тем временем наконец ослабил хватку. Неловко стянул ремень с горла духа и принялся спихивать с себя бездыханного врага.

Быстро отдышавшись, я уселся. Потом тут же приник ухом ко рту духа, чтобы проверить, жив ли он.

Душман не дышал.

– Ну ты и зверюга, Сашка. Иногда посмотришь, как ты дерешься, аж самому страшно становится, – Бычка хмыкнул, а потом кивнул автоматом на Ткаченко, – а с этим что делать?

– Предатель⁈ Я… Я не предатель!

– Закрой пасть… – сказал Бычка зло.

– Пойди, – все еще успокаивая дыхание, сказал я, – пойди, приведи остальных. Только аккуратно, чтоб Суворов тебя не прирезал ненароком. А то он больно нервный.

Бычка кивнул. Подошел ко входу в туннель, с полмгновения послушал тишину, а затем исчез в темноте прохода.

– Сашка… – Дима Ткаченко тут же кинулся ко мне, – Сашка! Узнаешь меня⁈ Мы с тобой на девятке в Краснодаре вместе были! Вместе в поезде, вместе на учебке и…

Он осекся, когда я наградил Диму суровым взглядом.

Ткаченко дышал глубоко. Так, будто бы только что пробежал километровую дистанцию. Потом он сглотнул, поджав губы.

– Ты тут какими судьбами? Т-тоже… Тоже в плен угодил? – заикнулся он.

– Угодил, – ответил я сухо, потом неторопливо поднялся и повесил автомат на плечо. Медленно зашагал к еще одному выходу, оказавшемуся у мешков с песком.

– А я с моим отделением тоже! Думал… Думал, кранты мне придут сразу же, – быстро забормотал Дима, – но… Но остальных парней в темнице оставили, а меня забрали. З-заставили мешки с песком таскать.

– Я встречал остальных твоих парней.

В глазах Ткаченко мелькнул настоящий страх. Мне показалось, что его смуглое от афганского солнца лицо даже побледнело.

Все осознав, он тут же зыркнул на выход, в котором исчез Бычка.

Дима сжал зубы. Принялся качать головой.

– Ты не знаешь… Не знаешь, что с нами делали… Ты не видал, как помирали мои товарищи… Им головы заживо резали!

Я ничего не ответил Ткаченко. Так и продолжил стоять, сжигая его взглядом.

– Да! Да я испугался! – выкрикнул он. – Да, согласился с их… Их условиями! Чтобы выжить согласился! А что? Было лучше сдохнуть как собака⁈

– Я привык относиться ко всем людям одинаково, Дима, – сказал я. – По крайней мере до того момента, как они себя проявят. А здесь, на войне, люди проявляют себя очень быстро. И тогда все их качества прут наружу, как вода из свернутого крана.

– Значит, я виноват в том, что хотел жить⁈ – с паникой в глазах крикнул Дима.

– Кто-то становится героем, кто-то предателем, – проигнорировал я его слова. – Все как всегда.

– Саша… Ты же не бросишь меня тут? – взмолился Дима и даже шагнул в мою сторону. Потом замер, уставившись на автомат. – Ты же не убийца, Саша… Ты же не станешь расстреливать своего…

– Иные думают, это война делит людей на тех и других. Но я знаю – кто-то уже вступает в войну с задатками героя, а кто-то…

– Я знаю, где выход! – крикнул Дима, – они, они заставляли меня строить баррикаду у выхода из пещеры! Они готовятся, что их будут штурмовать! Я могу показать! Могу вывести вас и…

Дима осекся и быстро, а вместе с тем и дерганно, обернулся к выходу в туннель. Все потому, что из темноты вышла остальная группа.

– Ах ты сука предательская! – тут же выступил Женя Суворов.

Сжимая в руках нож, он решительно направился к Диме. Ткаченко перепуганно попятился.

Я тут же встал между ними.

– Стоять.

Женя не остановился. Тогда я пихнул его в плечо.

– Стоять, я сказал.

– Ты его защищаешь⁈ – оскалился Суворов. – Защищаешь эту падаль⁈

– Раз я сказал стоять, значит стоять, – уперся я в Суворова взглядом.

Тот не выдержал. Матерясь на чем свет стоит, отвернулся.

– Я не предатель… Не предатель… – подошел было ко мне Ткаченко, но и его я остановил одним только взглядом.

– Я… Я знаю, куда идти! Я видел выход! Если мы…

– Расстрелять надо этого сукина сына, – мрачно заявил Бычка, сжимая цевье автомата. – Расстрелять по законам военного времени. Как предателя. И вся недолга.

– Я выведу вас! Я знаю, куда идти! – цеплялся за любую соломинку Дима. – Там несколько ходов! Разные туннели! Можно заплутать. А я…

– Заведешь нас в засаду к своим новым дружкам, а? – с укором в голосе спросил Суворов.

– Во-во. А чего ему мешает? – пожал плечами Бычка. – Все, он теперь после того, что тут вытворил, до конца жизни не отмоется.

Смыкало закряхтел. Потом отделился от группы и сел рядом с мертвым духом. Принялся стягивать с него какие-то грязные и рваные кроссовки.

– Ты скажи мне, голубчик, – при этом заговорил он, и в тоне Смыкало зазвенели надменные нотки, с которыми старослужащие привыкли обращаться к новобранцам, – тебя кто-то дома ждет? Девочка там? Или мама с папой?

– Братья! И матушка с батей! – выкрикнул Дима торопливо.

– Да че они? В детстве все каши мало ели? – спросил Смыкало, пытаясь натянуть кроссовок на босую ногу. – И у этого малы. Сука…

Потом он устало отбросил кроссовок и уставился на перепуганного Ткаченко.

– Братья это серьезно. Да и мама с папой – святое. Предлагаю расстрелять его, а сказать, что духи застрелили. А то семью жалко. Позорище такое.

– Да вы что?.. Да вы что, братцы?.. – взгляд Димы судорожно заскакал по всем, кто был в гроте, – да я ж свой! Свой! Я ж… Ну Василь Иваныч! Ты ж тут самый разумный! Скажи им, что они сбрендели!

Чесноков, с горькой грустью смотревший на Ткаченко, ничего ему не ответил. Вместо этого он спрятал от Димы глаза. Посмотрел на Белых, которого примостил рядом с собой на полу. Сделал вид, будто бы хочет проверить, как там шокированный солдат.

– Ну так че? – спросил Бычка у меня. – Кто стрелять будет? Ты или я?

– Или я… – сказал Суворов, подобрав автомат душмана и проверив патроны.

– Значит, вот так… Значит, стрелять меня собрались?.. – в панике попятился Дима. – А ты-то! Ты-то куда лезешь, Женька, а? Если стрелять, так и тебя! Ты Комолову что сказал⁈ Все помнят – что! Так и сам бы, если б тебе духи нож к горлу приставили, тоже запел, что к ним пойдешь! Чего ж вы его не стреляете, а? Чем я хуже него⁈

– Ах ты падлюка! – разозлился Женька и даже вскинул автомат, – ах ты сукин кот! Ты, значит, с больной головы на здоровую, а⁈

– Тихо! Тихо всем! – я бросился к Суворову и встал у него на пути.

– Селихов… Снова ты… – Он осекся, когда понял, что автомат смотрит мне прямо в грудь. – Отойди… Все думают – Ткаченко надо по законам военного времени и…

– Я тут старший по званию, – строго сказал я. – И решать мне.

– Отойди… Если ты не можешь, я сам…

– Тогда не только твой друг Комолов будет к тебе по ночам приходить, но и он тоже, – я кивнул на испуганного чуть не до смерти Ткаченко.

Суворов застыл, как громом пораженный. Глаза его на миг округлились от шока и удивления. Но он взял себя в руки.

– Я… Я уж как-нибудь…

– Отдай автомат, – сказал я.

Суворов покачал головой.

– Не перегибай, Селихов…

– Отдай, а то силой отберу.

– Я…

Я шагнул к Суворову, и тот попятился, не опуская своего АК.

– Автомат…

– Ты зря его защищаешь…

– Еще раз я повторять не стану, Женя.

Суворов глубоко, нервно вздохнул, а потом судорожно выдохнул. Медленно опустил ствол Калашникова.

– Смыкало, забрать у Суворова оружие. Ты понесешь. Обыщи духа, забери с него все патроны.

Смыкало медленно, даже как-то нехотя встал.

– Извиняй, дружище, – сказал он, когда медленно положил руку на цевье АК, – старший приказал. Без обид. И давай без глупостей.

Смыкало хотел было забрать оружие, но Суворов отдал его не сразу. Пальцы его, сжимавшие рукоятку и цевье, разжались только тогда, когда Смыкало потянул второй раз.

– Так значит… Ты просто так это оставишь, а? Старший сержант Селихов, – с обиженным укором в голосе спросил Суворов.

– В твоих руках было оружие, – я и бровью не повел. – Ты бы мог попытаться остановить меня и сделать с Ткаченко что угодно. Но ты не попытался. Значит, теперь будешь выполнять приказания.

Суворов раздраженно выдохнул и отвернулся.

Я обернулся к Ткаченко.

Дима отшатнулся от страха. В глазах его заблестела настоящая мольба о пощаде.

* * *

– Видишь⁈ Видишь, к чему привело твое упрямство, Муаллим⁈

Шахин зло указал на тела мертвых часовых, которых моджахеды уже утаскивали вон из камеры.

– Они ушли! Сбежали! И я знаю, кто зачинщик!

Муаллим, сидевший у того места, где погиб один из воинов, медленно тронул каменистый пол, на котором осталось застарелое пятно крови.

Под светом керосиновой лампы, которую держал один из боевиков, проповедник медленно скатал вязкую кровь в маленький катышек.

– А он и правда умен, – сказал он с иронической улыбкой.

– Чему ты улыбаешься⁈ – Шахин в гневе шагнул к нему, но раненная нога чуть не подогнулась, и пакистанец пошатнулся.