Текст книги "Знак Огня (СИ)"

Автор книги: Артем Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Он и в самом деле не стал тянуть резину, а просто подошёл к одному из шкафчиков да вытащил оттуда перевязанный бечёвкой бумажный свёрток.

– Что-то как-то лихо ты, Коннор, – протянул я, глядя на деньги, – без душевных терзаний, без устраивания цирка, раз – и готово! В чём подвох?

– Никакого подвоха! – радостно заверил меня Кеня, – я – человек деловой, можете мне верить, и вижу перспективы!

– И в чём же они, – спросил я подозрительно, – перспективы эти?

– Так ведь я не первый день на свете живу! – заверил меня Кеня, – и не первое столетие! Вот смотрите, вы мне сегодня, несмотря на убедительнейшие угрозы, на демонстрацию силы своей запредельной, вреда никакого не сделали, это факт. А раз так, то, стало быть, вы по другому пути пошли, мне недоступному, но там, на пути этом, есть много чего такого, например, там есть то, что некоторые из нас, уж извините за прямоту, именуют чистоплюйством и над ним смеются, но смеются больше уязвлённо, чем язвительно, а я, в отличие от них, я в благородство верю, сталкивался уже, и потому твёрдо знаю, что для дела финансового добровольное слово создания Света много лучше, чем цинизм тварей Ночи, подкреплённый любыми документальными обязательствами. И ведь я сейчас вас, ваше сиятельство, ни к чему подталкивать не буду, вы мне сами, совестью своей побуждаемы, что-то да скажете.

– Эк ты завернул, – хмуро ответил ему я, – сбивчиво, но понятно. И да, Коннор, скажу тебе. Если жив останусь, если в силу войду, то верну тебе, Коннор, деньги твои, и даже с небольшими процентами. Но и за машину, Коннор, за машину мы…

– Стоп-стоп-стоп! – Кеня обрадовался, заулыбался и от этого осмелился перебить меня, – какие ещё проценты, ваше сиятельство! Пусть ваше отношение ко мне в будущем и будет мне наградой! Ведь не забудете же вы эту незначительную услугу со стороны одного маленького лепрекона! Дружескую услугу, оказанную вам в час беды, невзгод и бедствий! А машину вашу что, машину мы вам починим, не сомневайтесь!

– М-да, – и я встал с места, сунул свёрток с деньгами в наплечную сумку, – твои слова, как говорится, да богу в уши. Но пересчитывать не буду, Коннор, уж извини, время припекает. Так что, если там меньше окажется, то всё равно мои слова в силе останутся, но вот, блин, как бы это сказать, моральных обязательств у меня перед тобой тогда будет меньше, так и знай.

– А погодите-ка! – и Кеня, рысцой метнувшись к другому ящику, вытащил оттуда купюру с нашим родным городом, нарисованным на ней, да сунул мне её в сумку, в компанию к остальным, – вот так будет лучше, ваше сиятельство! Не стоит она ваших моральных обязательств, как вы красиво изволили выразиться, совсем не стоит, и естество, прошу помнить про моё чёртово естество, будь оно неладно, прошу понять и простить!

– Хрен с тобой, – и я застегнул сумку, – пойдём, проводишь до калитки. Но всё-таки, как-то ты больно лихо мне их отстегнул, Коннор. А вдруг захомутают меня, что тогда?

– Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, – радостно заулыбался мне Кеня, – есть у нас, у лепреконов, чуйка на инвестиции! И вот она, эта чуйка, и говорит мне сейчас, что это лучшая моя инвестиция за многие-многие годы! Что не забудете вы меня, сирого да болезного, что вернётся мне если и не стократ, то ненамного меньше! В виде защиты вернётся, в виде доброго отношения! А если всё же приключится беда, то хотя бы машину вашу возьму, можно же?

– Можно, – кивнул ему я, – но не спеши с машиной, дорога мне она как память. А теперь прощай, Коннор, и спасибо тебе.

Мы уже вышли из дома в небольшой двор перед воротами, и Кеня кинулся отпирать причудливые замки в калитке, чтобы выпустить меня, и всё так же горел на склоне сопки дальний дом, всё не тушился он никак, и ночь эта, по большому счёту, только начиналась.

– Дай мне пять минут, Коннор, – сказал я ему на прощание, – побереги инвестицию-то. И вслед мне не смотри, чую я с недавних пор чужие взгляды, так что не надо.

– А то, может, не пять? – предложил мне он, заговорщицки подмигнув, – а то, может, пятнадцать хотя бы?

– Нет, – отказался я, – уже через пять минут начинай хай поднимать, во всё горло, смело всех сюда тащи, пусть хоть все сбегутся, мне без разницы. И молчи сейчас, молчи, ничего не говори напоследок, не надо. Я уже не здесь, Коннор, я уже в пути, так что закрывай свою калитку и прощай, да спасибо тебе.

И он молча, в почтительном поклоне, выпустил меня на улицу да закрыл дверь за моей спиной, да остался там стоять, выжидая чего-то, а я вздохнул полной грудью ночной свежий воздух и пошёл направо.

Чёрт, не сюда мне надо было, не на трассу же, под фонари, ну да ладно, сейчас я где-нибудь перемахну через забор и выйду в места укромные, а вот там, вдали от чужих глаз, уже и рвану во всю прыть.

Глава 7

И вновь я бежал под ночным небом по родному городу, неторопливо вроде бы бежал, незадышливо и спокойно, но получалось быстро и ловко, и бежал я не просто так, из одного места в другое, а по уму прокладывая маршрут, избегая на пути всех людных мест и камер наблюдения, всё-таки у нас не Москва, есть ещё где прошмыгнуть беглецу, есть где укрыться.

Так что бежал я сейчас в своё удовольствие, всем телом ощущая жизнь в ночи вокруг, но не давая ей себя заметить, и не на выход из города, а в северную его часть, туда, где мост.

По окраинам-то уже, наверное, ждут меня, тем более по дорогам, по любым дорогам, ни одной не упустят, да и немного их здесь всего, дорог этих, и на мосту ждут тоже, это к гадалке не ходи. Но вот за мостом, там уже было раздолье, хорошее там было место.

Вообще город наш весь на одном берегу сидел, вытянувшись вдоль него длинной колбасой, и на другой берег внимания не обращал совершенно, да ведь даже и область там другая была, чужая область, а потому город наш туда расширяться не стремился, да и зачем, если тут, на этом берегу, высоком и от этого не затапливаемом, земли хватает. И потому селения на той стороне были только вдоль единственной трассы вдоль Амура, а вот всё, что севернее, было чистым полем, болотистой тайгой, до Якутии до самой, если не вообще до Северного Ледовитого Океана.

Но были там и посёлочки, на том берегу, в стороне от трассы, непонятные такие, дачи не дачи, жильё не жильё, а невнятное что-то. Раньше, лет двадцать назад, начали там активно строиться, на тех дачах-то, коттеджи на продажу строить, но так как дело это было новым, то и прогорело оно. Не впёрлось никому селиться там, на отшибе, без нормальных дорог и столбов вдоль них, со светом столбов, с так нужным в быту электричеством, и без прочей инфраструктуры.

На зиму, здесь долгую, уматывали дачники обратно в город, переставали ходить автобусы и теплоходы, снег на дорогах никто не чистил, и что делать прикажете в этом комарином раю? На тот берег издалека любоваться, на все эти огни и кипение жизни?

А ещё когда пронеслось здесь несколько наводнений, затопивших все эти посёлки подчистую, вот тогда и стало всё окончательно ясно.

Нет, люди там жили, но не крепко, и сторонились местные приезжих, а те их старательно не замечали в ответ, и менялись у заброшенных коттеджей хозяева, и никто уже на это внимание не обращал. Тем более что иногда то один дом, то другой, внезапно оживал, то гостевой бизнес был, коттеджи посуточно, а из-за удалённости предполагалось, что творить там можно такую дичь, на которую вблизи от города не осмелишься, участковых-то нет, но всё равно бизнес такой прогорал, когда финансово, а когда и буквально, наловчились уже местные с ними бороться, вот такие там были глухие и недружелюбные места, самое для меня оно.

И ведь я бежал туда не просто так, на удачу, нет, знал я, куда мне бежать. У Саныча, бригадира нашего, был там как раз такой дом, по наследству ему достался, от богатого родственника, которому деньги не помогли. И ездили мы туда с Санычем и ребятами из бригады, на день металлурга ездили в этом году, недавно же совсем, Алина как раз на целую неделю куда-то уехала, и познакомился я там с немногочисленными местными, не пил ведь я и не веселился вместе со всеми, вот и познакомился.

Рыбачил, помню, в компании пожилых дачников, загорал, комаров кормил, с людьми разговаривал, надо же было всю субботу-воскресенье чем-то себя занять, вот и запомнили меня там, и хорошо запомнили. Саныч ещё, помню, увидев это, всё продавал мне этот коттедж за денежку малую, лишь бы спихнуть, а я вроде бы соглашался, да так, что не понять, шутка это или нет, и все это тоже видели.

А ещё Саныч был настоящий мужик, из тех, чьё молчание – золото, и не будет он кипиш поднимать, если дойдёт до него что-то, и не будет кому-то помогать меня искать, не так он воспитан, а сам тихонечко, издалека, постарается вызнать, лично, что же это такое происходит, но не будет он при этом спешить, точно не будет.

И на это, кстати, у меня была нешуточная надежда, потому что телефон мой сгорел, а номера Саныча я вот так, навскидку, уже не вспомню.

На выходе из частного сектора, где дорога превращалась в шоссе и с одной стороны начинался пустырь, я тормознулся у ночного ларька. Хороший был ларёк, с богатым ассортиментом и убранной камерой видеонаблюдения, уж очень местные бродяги просили убрать её, не доводить до греха, а то что же это получается, чуть они, значит, придут сюда, какую-нибудь победу отметить, как их тут же на видео и запечатлевают для полиции, всех ещё в пылу битвы и от того в выражениях не стесняющихся, не надо так делать, вот и убрали камеру.

– Приветствую, – постучался я в одиноко светившееся окно, – есть кто?

Внутри явственно завозились, завздыхали, закашлялись не торопясь, и лишь потом, секунд через тридцать, створка прилавка приоткрылась.

– Давай, заказывай, – хриплым голосом пригласили меня к покупкам, пожилым таким голосом, спокойным, – клиент, мля, полнощный. Чего же тебе не спится-то, клиент, а?

– Тушёнки пять банок, – ответил ему я, разглядывая полки с товарами в окне, – вот этой, подороже. А лучше десять, есть у тебя столько? Вот и хорошо, ещё чаю давай, крупнолистового, в фольге, кофе давай растворимый, две банки разного. Сахару если нет, то шоколаду давай, дорогого самого, с орехами, с изюмом, чтоб посытнее.

– Да ладно! – внезапно оживились там, – а я тут лежу, понимаешь, скучаю – рацию слушаю, и это не тебя там, случаем, искать вот прям щас начали? По описанию вроде похож.

– Тревожную кнопку не нажал ещё? – дело приняло серьёзный оборот, вот ведь рожа любопытная, но надежда ещё была, ведь не простоит долго ларёк с такими продавцами в нашем районе. – Если нажал, скажи прямо, я тогда просто уйду. И любопытный ты, я смотрю, до невозможности.

– Если нажму, – уверил меня хриплый голос, – то у меня тут же оба родителя в гробу перевернутся и, самое главное, клиентура этого не оценит, так что не бзди. Интересно просто – я ведь не видел тебя никогда раньше, ты не отсюда, что ли?

– Отсюда, отсюда, – ответил я ему, – совсем недалеко жил, там, где пожар.

– Ладно, – и обладатель хриплого голоса с отчётливым звуком потёр щетину на подбородке, – пожар я видел, да. Потом поинтересуюсь, а пока у тебя времени нет, тут быстро надо.

И в ларьке шустро завозились, а потом рука в татуированных перстнях высыпала на прилавок передо мной пяток зажигалок:

– Соберём тебя сейчас по уму, не кипишуй. И ты первый раз, что ли, на лыжи-то встал? Тебе, кстати, далеко или так, в «зарницу» поиграть? И это, лучше найди себе хату, любая хата лучше, чем по оврагам среди бичей ныкаться, они тебя, кстати, и сдадут сразу же. А «Перехват»-то, он долго не идёт, в первые сутки если ушёл, потом на третьи повезло, потом на пятые и считай, вырвался. И ты чего натворил-то?

– Тебе не всё равно? – неприязненным тоном спросил его я, надо же, Шерлок Холмс нашёлся.

– Давай пока пять тыщ, – проигнорировали там мой вопрос, – и прилавок подними, я тебя сейчас на нём собирать буду.

Я пожал плечами и поднял полку небольшого прилавка, а потом, не став сомневаться, сунул в татуированную руку ту бумажку, что выдал мне Коннор последней.

– Пока расставляй, – предупредили меня, – паковать потом будешь. И держи для начала пакеты, это мои личные, кстати, в продаже их нет, но без них никуда. Под задницу там сунуть, от дождя закрыться, положить в них чего да зажигалкой запаять – милое дело!

Он и правда мне сунул первым делом непочатый свёрток мусорных пакетов, недешёвых, кстати, больших и плотных, я в такие сменные покрышки упаковывал.

– Много тебе не надо, – и он быстро бросал на прилавок то, чего я просить даже и не думал, упаковку одноразовых бритв, например, пользованное мыло в пользованной же мыльнице, бумажные полотенца, гигиенические салфетки, спрей от комаров, несколько упаковок жевательной резинки, складное зеркальце с расчёской, лейкопластырь, катушку ниток с воткнутой в ней иголкой, причём большей части того, что он выкладывал, в продаже не было, собственным, видимо, делился, – один хрен не выйдет из тебя Робинзона, всё равно придётся от людей и до людей передвигаться. А потому – рожа у тебя должна быть бритой и чистой, пикничковую-то щетину от городской менты на раз отличают. Видно здорово ещё, в одежде ты спал или нет, и самое главное – у костра не сиди перед выходом, тем более что сейчас лето, можно и без огня обойтись, запах костра долго держится и даже в толпе выдаёт. И капли вот возьми глазные, у меня клиенты некоторые просят по утрам, хе-хе, чтобы, значит, шары свои запойные от начальства скрыть, для них и держу, пригодятся.

– Благодарствую, – ошеломлённо сказал я, глядя на всё это, но в ларьке на это лишь насмешливо хмыкнули.

– Детский сад, – выставили передо мной всего лишь три банки тушёнки да пакет сухарей, банку кофе и пачку чая, да несколько больших шоколадок, – ты бы ещё с пакетом из «Пятёрочки», битком набитым, а то и двумя, на рывок собрался. Тебе бы, знаешь, рюкзачок где найти такой, модный, молодёжный, вот хорошо бы было, а всё остальное хрень полная.

– Согласен, – кивнул я, представив, как буду пробираться по лесу с двумя полными пакетами в руках, – да где ж его взять, в ночи-то. А это чего?

– А это, – и рука схватила выставленную передо мной бутылочку грамм на двести, – то самое. Хорский гидролизный завод, выдержан в настоящей пластиковой бочке, без обмана.

– Не, не пью, – отказался я, – на спорте.

– А тебе и не надо, – отреагировали там, – но бери, пригодится, не сомневайся. На царапину плеснуть, руки-ноги растереть, комариные укусы смазать или вот, на этикетке же написано, предназначен для повышения октанового числа, вдруг тебе понадобится где-нибудь срочно октановое число повысить, а тебе и нечем!

– Аргумент, – улыбнувшись, согласился я и, оглядев свой невеликий, но очень полезный скарб, спросил: – сколько с меня?

– Да пятёры твоей хватит, – уверили меня, – за глаза. И давай собирайся резче да рви когти, рация-то слышишь, надрывается? Если сюда кто на машине завернёт, сразу за ларёк сигай, не присматривайся и не надейся на лучшее, нет у тебя его сейчас.

– Хорошо, – согласился я, начиная набивать один мусорный пакет, немного вышло, кстати, если бы был у меня этот самый молодёжный рюкзачок, аккурат бы и поместилось, – сигану без вопросов. И ты, это, вдруг начнёт интересоваться кто…

– Да не бзди, – лениво и с ухмылкой уверили меня из ларька, – спал, скажу, не видел ничего, первый раз, что ли. Не таких видал, паря.

– А вот и, – я уже заканчивал собираться, распределяя кое-что по карманам, – не видал. Так что, говорю тебе, если начнут всерьёз интересоваться, не упирайся. Да, скажи, был тут один, озирался всё, лапши набрал да побежал куда-то. Описать им меня можешь в точности, мне уже это без разницы. Но не упирайся, понял? Иначе плохо тебе может быть.

– По беспределу тебя ищут, что ли? – створка окна наконец отворилась полностью и оттуда показалось пожилое, болезненно худощавое лицо с очень короткой стрижкой и колючими глазами, и осмотрело меня это лицо полностью, да сунуло через окно мне в руки какой-то грязный ворох, – тогда держи ещё вот.

Я двумя пальцами принял эту тряпку, и оказалась это лёгкая куртка, типа «Аляски».

– Ты не гляди, что старая она, – уверил меня продавец, – а что тонкая – так спали мы на ней. Но тебе, наоборот, это даже и лучше. Носков бы тебе ещё, трусов, маек, но это уже сам.

– Благодарю, – и я протянул в окно ещё пять тысяч, – бывай.

– Бывай, – там без звука приняли деньги, чего ж не взять, если сами суют, – рви уже, а я на шконарь залягу, послушаю, чего в округе делается, пока ещё кто-нибудь не припёрся.

Я схватил плотно набитый небольшой пакет и, перекинув его через плечо, не говоря больше ни слова, рванул дальше. Хорошо бы было, конечно, в какой-нибудь торговый центр зайти, аптеку там посетить, но всё же делать это уже было нельзя.

Ритм города изменился, и изменился всерьёз, это была не просто ещё одна сонная летняя ночь, нет, и я ощутил это всем телом. Город встрепенулся, насторожился, он наполнился злым шумом и подозрительностью, не иначе, и вправду какой-нибудь «Перехват» объявили, быстро это они.

Пролетели туда-сюда несколько полицейских машин, они начали рассредоточиваться по районам, начали пробивать пронзительными фарами все тёмные фигуры во дворах и на улицах, все кусты и укромные уголки, и я с азартом почувствовал, что началась охота, и была эта охота именно на меня.

Я раньше никогда не то, что не попадал в такую ситуацию, а даже и не примерял её на себя, но уходить нужно было быстро и тихо, не оставляя следов. Хорошо ещё, что возможности для этого были, много частного сектора по пути да пустырей ещё много, сумею просквозить между микрорайонами, как нож сквозь масло, в этом я не сомневался.

Пусть это было и слишком самонадеянно, но не сомневался, у меня сейчас другие мысли и эмоции были, холодные и расчётливые, не свойственные мне раньше, уверенные такие.

Это собакам, вновь подумал я чужую мысль как свою, азарт нужен и ярость, чтобы по следу идти, а нам нет, нам это вредно. Нам нужно всё видеть и всё слышать, спереди, сзади и по бокам, а другие нас видеть и слышать не должны. Вот и весь секрет.

И потому я вроде бы и медленно, но на самом деле быстро, очень быстро, больше всего избегая света встречных фар, от тени к тени, где в одиночку, а где и пристраиваясь к кому-то, не боясь нырять в непроглядную для других темень кустов и отсиживаясь там иногда, сумел выбраться на берег реки без проблем.

Правда, далековато от моста получилось, но зато и от людей далеко, от любопытных глаз, от стоящих на якоре барж, от излишнего освещения. Планов искать лодку у меня не было с самого начала, украденную лодку будут искать, украсть лодку значило заорать во всё горло, мол, я там, на том берегу, поэтому нужно было рискнуть, нужно было сделать что-то такое, чего от меня никто бы не ожидал, пусть ищут по дорогам, пусть выставляют посты, пусть шерстят машины, но пусть всё это делают там, вдалеке, здесь же нужно было сохранить тишину и спокойствие.

Я почему-то с самого начала знал, что сумею переплыть Амур в темноте, ночью, и не потому, что плаванием занимался, наоборот, ещё вчера я бы отмёл такую мысль со знанием дела как дурную, но сегодня я был уже другой, и был мне этот заплыв по плечу точно.

Берег встретил меня тихим плеском волн, свежей прохладой и комарами, было их тут неожиданно много и потому сразу же пригодился спрей, спасибо ларёчнику.

Не торопясь, нашёл себе плоский камень в кустах и принялся перепаковываться, раздевшись одновременно до трусов, голышом как-то не захотелось, скованно себя чувствуешь голышом, а вот в трусах вроде нормально.

Все мои вещи прекрасно уложились в четыре двойных пакета, из которых я подвыпустил воздух, чтобы на грани плавучести были, чтобы не выделялись они пухлыми чёрными подушками на фоне волн, да и запаял зажигалкой. Потом надрал длинных полосок коры с побегов тальника, делать из них верёвочки я с детства умел, да и примотал своё добро к предусмотрительно прихваченному по пути в частном секторе метровому обломку сухой доски-пятёрки.

Можно уже было отправляться, точнее, нужно было, потому что небо на востоке скоро начнёт светлеть и тогда любопытные глаза могут увидеть дурака, и зверь во мне снисходительно попытался приободрить меня, мол, не бойся, хозяин, я уже это делал и тебе помогу, но мне пришлось осадить его.

– Ты ведь места эти хорошо знаешь? – мыслеобразами да эмоциями общаться, конечно, прикольно, но тут требовались именно слова, я хотел, чтобы не было сейчас даже тени недопонимания между нами, а потому сидел на камне в одних трусах, положив доску с пожитками на колени, да чуть слышно бормотал себе под нос, точно зная, что зверь меня услышит и поймёт.

В ответ на меня полыхнуло не слишком-то сдерживаемой горделивой уверенностью в себе, в ответ мне попытались что-то показать, берег океана показать, что был далеко на востоке, леса Сихотэ-Алиня и болота Приамурья, горы и озёра, сопки и ручьи, все эти бескрайние поля и просторы, по которым пришлось ему много побродить следом за стадами кабанов и оленей.

Дороги я увидел, разные да много, были там лесные, едва заметные звериные тропы и человеческие, дурно пахнущие, опасные и мешающие всем в тайге, всем её жителям, увидел логова и лёжки, увидел людские поселения с обилием таких вкусных и полезных собак, увидел гиблые места и следы пожарищ, увидел кипение жизни и её сон, много чего я увидел, хоть и не просил.

– Тогда ты сейчас, – я говорил медленно, тщательно проверяя, чтобы каждое моё слово было правильно понято, – тихо, не привлекая внимания, от огонька к огоньку, от свечки к костерку, от спички к искорке, идёшь на юг. Ты знаешь, что такое юг?

В ответ меня окатили волной недоумения и волнения, непонимания волной, мол, как же так, зачем, ведь нам хорошо вдвоём, вдвоём мы со всем справимся, кто нас на том берегу, в болотах, найдёт, там же нет прохода человеку, а мы там везде пройдём и найдём себе пропитание, мы там не пропадём, зачем ему одному идти на юг? И да, он прекрасно знает, что это такое, и даже получше меня.

– Когда выйдешь за город и за посёлки, – втолковывал я ему дальше, терпеливо и спокойно, – то побежишь вдоль владивостокской трассы, то есть вдоль самой большой дороги, не приближаясь к ней и не давая себя заметить. Идти так будешь день и ночь, но хорошо идти, во все свои новые силы. Потом повернёшь на восток и через самые безлюдные места пойдёшь к океану. Там найдёшь на берегу человеческое поселение, в которое не идут никакие дороги извне, это важно, и дашь себя заметить, понял? Причём заметить так, как тебя сегодня все заметили, на крыше дома и перед большим пожаром, только найди что-нибудь такое, чтобы вреда от тебя большого не было, это тоже важно, очень важно, не вздумай кого-нибудь сжечь или горе принести, ответишь за это передо мной не в шутку.

Зверю неожиданно понравилось это задание, он уже больше не протестовал против разделения, он даже одобрил этот хитрый охотничий трюк.

– И собак не жри, – не забыл я его огорчить, – незачем оно тебе теперь. Найди заброшенный дом, в котором жизнью уже несколько лет не пахнет, да и порезвись в нём, дотла можешь, но быстро всё делай, чтобы заснять тебя не успели, это когда вот так делают, – и я поднёс руку к лицу с как будто зажатым в нём телефоном, – два-три удара сердца покрасовался и хватит. Ещё можешь напугать кого-нибудь отдельно, только компанию, не одиночек, да несколько раз, для гарантии, но тоже быстро, понял меня? И местных жителей выбирай, с кем родство чуешь, они в тебя сильнее и правильнее поверят, а приезжих не надо, мало ли, на какого идиота нарвёшься.

Зверь уже предвкушал долгую дорогу, он уже что-то там себе прикидывал, где можно пройти и куда побежать, но он всё понял, и я стал накидывать ему ценные указания дальше:

– Потом, когда будешь уверен, что всё сделал правильно, тайно побежишь на запад, – тут зверь опять стал слушать внимательно, – далеко побежишь, на другой берег большой реки, туда, где живут другие люди.

Я не удивился, когда он понял, что я имел в виду китайцев, был он уже там пару раз, таскал сладких и жирных поросят у местных крестьян, но уж очень многолюдно там, не понравилось ему, не охота, а сплошное расстройство.

– Забежишь на их земли и по ним пойдёшь на север, сюда, ко мне, – выдал я последние детали своего плана, – но тихо, никому не показываясь, от огонька к огоньку. Если заметят – значит, бегал ты зря и привёл опасность ко мне, а это плохо, это хуже всего. Потом переплывёшь реку и найдёшь меня где-то там, – и я протянул руку на тот берег, – ты ведь сможешь меня почувствовать и сделать это?

Зверь довольно фыркнул в усы, размялся и одним мощным прыжком оказался рядом со мной, и я ещё один раз уважительно удивился, какой же он, сволочь, здоровый.

Его шкура мерцала в ночи слабым пламенем, и было это мерцание едва заметным, голубым и оранжевым, в такт полоскам на шкуре, и было оно похоже на мягкий болотный огонёк среди дня, или на полыхание спирта под ярким солнцем, когда вроде есть марево, есть жар, а самого пламени не видно, и понял я, что в маскировке и умении прятаться этот зверь понимает больше моего, и от сердца у меня отлегло.

– Тогда вперёд, – приказал я ему, – и быстро. Не отвлекайся и не задерживайся нигде – ты мне нужен здесь. Очень нужен, понял?

Зверь поднялся во весь свой немалый рост, от земли и до холки в нём было больше метра точно, весь вопрос в том, насколько именно больше и, нюхнув меня на прощанье, едва заметным холодным огоньком рванул вверх по склону крутого утёса, без лишних прощаний.

И я тоже не стал смотреть ему вслед, а, поднявшись на ноги и держа на уровне груди доску с пожитками, пошёл в сторону реки, время уже начинало откровенно поджимать, заставляло поторапливаться, благо идти было недалеко, несколько шагов всего, вот склон крутого, поросшего лесом утёса, вот узкая полоска пляжа, а вот и холодная лента тёмной воды.

Сейчас я ощущал Амур не как обычную реку, пусть и большую, сейчас передо мной лежало огромное, неторопливое тело вечно живого существа, и я тут же невольно вспомнил все рассказы на эту тему.

И что духа этой реки местные зовут ПодЯ, вот так, с упором на последнюю букву, и что одновременно с этим он был странным образом ещё и духом огня, и домашнего очага вдобавок, но это не точно. Хотя, Амур для местных и был домом, был всем их миром, так что почему бы и нет. Его задабривали, его кормили, с ним делились, ему даже наливали, но немного, много было нельзя – пьяным станет, зло шутить начнёт.

А вот китайцы называли Амур рекой чёрного дракона и верили, что в его водах этот самый дракон и живёт. А до него там жил белый, и он был злой, но потом откуда-то и зачем-то пришёл добрый и его победил.

Чёрт его знает, я всегда относился к этому просто как к россказням, но вот сегодня я ощутил, что все эти сказки были не так уж и неправы.

Как там в точности обстояло дело, сказать я не мог, было это слишком велико и необъятно для меня, потом попытаюсь узнать, а потому счёл за лучшее очень вежливо и очень уважительно поклониться реке, так что я натурально поклонился Амуру и тихим шёпотом попросил пропустить меня на ту сторону.

Сначала не было ничего, только холод воды и плеск волн, но потом, на грани восприятия, я почувствовал едва заметное, далёкое добродушное безразличие, как будто кто-то рукой на меня махнул или даже отмахнулся, мол, давай, если хочешь, то плыви, но впредь надейся только на себя и не отвлекай меня по пустякам больше.

И я успокоился после этого всерьёз, ведь я точно могу, и медленно, привыкая к холоду, вошёл в реку, а потом, постояв несколько секунд в воде по грудь, оттолкнулся и поплыл, поплыл сильно и размеренно.

Я держал руками перед собой доску с вещами и толкал себя вперёд только силой ног, не борясь с течением и стараясь не наглотаться воды. Ведь Чёрный Дракон, или Хэйлунцзян на их языке, или Хэйхэ, или Кара-дамур, или Кара-мурэн, у этой реки вообще было множество названий, это очень красиво и авторитетно, конечно, но ведь там, выше по течению на чужом берегу, сидят миллионов сто-двести потомков создателей этой легенды, и все эти миллионы дружно гадят своему Чёрному Дракону на голову, без зазрения совести гадят, а ведь ещё и наши от них не отстают, добавляют по мере сил, так вот, забывать об этом тоже не следовало.

Но я выкинул эти мысли из головы, ни к чему они мне сейчас, и спокойно плыл в темноте в чёрных водах, ориентируясь на огни моста слева и на те звёзды, что я выбрал себе путеводными перед заходом в реку.

И мне повезло, никто не светил в мою сторону прожектором, не было ни плывущих в ночи кораблей на моём пути, ни барж на якоре, ни костров любителей отдыхать на природе, ничего не было, ни сзади, ни спереди, только я, река и комары, что радостно встретили меня уже ближе к другому берегу.