Текст книги "Знак Огня (СИ)"

Автор книги: Артем Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Глава 16

Утро выдалось добрым, я проснулся в хорошем настроении и даже улыбнулся тому, что матрас снова сдулся наполовину и моя задница снова лежала на жёстком полу, а ноги и голова торчали выше.

Как победить этот матрас, я не знал, вчера ведь полчаса перед сном выискивал, откуда фонит, чтобы приплавить пробоину, но ничего не нашёл. Скорее всего, подсунули Санычу где-то жуткий неликвид, пропускающий воздух немного, но по всем швам, а он и взял.

Зато солнце светило прямо на меня, жарило просто, через окно-то, и было его тепло до того родным, что мыслям чёрным и унынию места не нашлось, было только удовольствие и жажда действий.

Было уже часов девять, поздновато для подъёма в деревне, и я решительно переполз по сдувшемуся ложу на твёрдый пол, постановив себе сегодня обязательно купить новый, вместе с прочей оргтехникой.

Пусть Тимофеич не сильно верит в прогресс, но я всё же надеялся с его помощью выцепить хоть что-то из книг Никанора. Буду сканить листы по отдельности, буду разбирать сам, буду посылать специалистам, поброжу по форумам, нахватаюсь вершков, глядишь – и получится что-нибудь. А ещё распечатаю и повешу над рабочим местом то самое фото Кнорозова, с кошкой в руках, для вдохновения, у него-то потруднее задача была, и справился же!

– Доброе утро! – поприветствовал меня вкатившийся в комнату Федька, – как спалось? А у нас всё хорошо и тихо! Дом сохнет, радуется! И в посёлке всё хорошо тож!

– Доброе, – ответил я, надевая штаны, – и это, Федь, я тебе всегда рад, но не врывайся ты так, ради бога, одеться хоть дай! Я, может, это – стесняюсь!

– Ой, – и смущённый домовой юркнул обратно в коридор, и затаился там, переводя дыхание и прислушиваясь.

– Как там Никанор? – спросил я, ну не было у меня пока понимания, что с ним делать. Снять печать и выгнать – сопьётся же окончательно, морда, придётся пока просто терпеть, видимо.

– Сохнет! – обрадованно отозвался Федька, – и свежим ветерком продувается! Уже даже и не пахнет почти! Пусть пока там повисит, а потом, ежели не покорится, то в подвал его отнесём, в этой же авоське, пусть в ней и сидит, верблюд несчастный! Вот как похолодает, так и отнесём!

– Как скажешь, – пожал плечами я и вышел из комнаты, – ладно, сейчас умываться, потом завтрак, потом всё остальное, а ближе к обеду в соседнее село пойду, на рынок, к этим, как их там Тимофеич назвал, к циганям, вот! По магазинам прошвырнусь, на людей посмотрю, а потом будем ладить мы с тобой, Федя, антенну для модема!

– Будем! – снова обрадовался Федька, – а что это такое?

– Увидишь, – я нагнулся, взлохматил ему шёрстку на голове и вышел во двор, умываться. На улице всё оказалось ещё лучше, там был прохладный свежий воздух и тепло солнца, там чирикали какие-то птички, шарились по кустам вдалеке бурундуки и белки, идиллия просто.

Я основательно умылся до пояса в уличном умывальнике, не став подогревать воду, и вытерся докрасна, но тут мимо моего дома просеменила Зоя Фёдоровна, и была она чем-то очень встревожена до такой степени, что даже не посмотрела в мою сторону.

Я лишь пожал плечами, потому что шла она сверху, от той самой вчерашней Ольги, интересно, что там у них опять стряслось, но окликать не стал – хотела бы, сама бы остановилась и сказала.

На завтрак я решил не заморачиваться с готовкой, ведь как раз именно для такого случая и придумали умные люди лапшу быстрого приготовления, я и сам поел с удовольствием, и Федьку угостил, очень ему интересно было к новым вкусами приобщиться.

А вот чай пить мы с ним вышли во двор, в беседку, зря, что ли, в частном доме живём, и вот только мы уселись, только разложили печенье с конфетами, как внизу, на дороге, показалась целая процессия, и была в той процессии Дарья Никитишна, с боков её поддерживали Зоя Фёдоровна с Алёной, а за ними ещё кто-то шёл, но всего пара человек, не больше, мне из-за забора было не видно.

Убегать было поздно, да и незачем, Федька спрятался, а я остался сидеть и начал ускоренно пить чай, чувствуя, что узнаю я сейчас последние известия и встанет мне от них недопитое колом в горле.

– Да-а-анечка! – так оно и случилось, Зоя Фёдоровна наконец увидела меня и обрадовалась так, как радуются неожиданному помощнику, который, правда, о своей роли ещё не подозревает, – здравствуй! Как же хорошо, что ты здесь!

Видя, что я не очень-то и спешу их встречать, и встаю медленно, и иду неуверенно, в глубине души надеясь, что они вот так все вместе и пройдут дальше мимо, Алёна отпустила свою бабушку и, подойдя к моей калитке, энергично в неё постучалась.

– Что опять? – поприветствовал я её, открыв дверь. Но так, правда, поприветствовал, чтобы слышно было только ей.

– Не что опять! – вспыхнула она, – а выйди на дорогу, ко всем, и послушай, что скажут! И не думай отсидеться, понял?

– Да понял, – вздохнул я и вышел, куда было сказано, – здравствуйте! Что-то случилось?

– Ой, случилось, Данечка! – снова нараспев затянула Зоя Фёдоровна, – ой, случилось!

Она говорила, а я видел, что эти бабки, а здесь все, кроме Алёны, были в возрасте, и в самом деле встревожены, и что готовы они шуметь и кричать, и распирает их от негодования просто, но что делать, не знают, и надеются они на кого-то втайне, а тут я удачно попался.

– Ольге же утром ранним сообщение пришло! – Зоя Фёдоровна была у них, видимо, негласным лидером, ну или просто громче всех умела разговаривать, – что, мол, налог вам начислен! На продажу квартиры! Пятьсот тысяч почти!

– Ну, да, – согласился я, вспомнив всё, что я знал о квартирах этой самой Собакиной, – владение меньше трёх лет – держи налог.

– Вот видишь! – обрадовалась Зоя Фёдоровна моим познаниям, – ты разбираешься, Даня! А она же думала, что уплочено же всё! Ей так риэлторша сказала! И побежала Ольга на конечную остановку, звонить-узнавать, там же связь есть! А я слышу – бежит кто-то мимо и воет в голос просто, и выскочила, и поймала её! И пошли на конечную, а там Алёна! И все вместе стали мы звонить, по громкой связи-то! А там, Данечка, что там было-то, там ведь такое было!

– Успокойтесь, пожалуйста, – попросил я её, потому что Зоя Фёдоровна распалилась и разволновалась до того, что начала хвататься за левую руку, – валерьянка или валидол есть у кого?

Валидол нашёлся, но с таблеткой под языком не смогла Зоя Фёдоровна нормально разговаривать, и я перевёл взгляд на Алёну:

– Давай ты, а? Что там дальше было?

– Ужас там был, Даня, – вздохнула Алёна, – я-то думала, поговорим, узнаем, может, ошибка, может, ещё что, а там… Там над нами издеваться начали, Даня, с ленцой такой, с оттяжечкой, там, такое ощущение, всеми криками нашими наслаждались. Там Ольгу, Даня, прямо-таки в гроб загоняли, вот что там было. Там риэлторша эта уже не скрывала ничего и не стеснялась, не врала и не выкручивалась, она нас словами избивала, она же перегавкала нас троих просто влёгкую!

– По делу давай, – попросил я её, морщась, потому что бабки опять начали волноваться, – что конкретно случилось?

– По делу, – кивнула Алёна, – по делу вот что: налог платить придётся, это раз. Денег Ольга с продажи квартиры почти и не увидела, это два. Мол, за долги, за прошлые налоги, за дом этот, за ремонт его, за переезд – вот и нету ничего, и не даст риэлторша Ольге больше ни копеечки!

– Плохо, – от души посочувствовал я, – но тут и правда ничего уже не поделаешь, Алёна. Платить точно придётся, налоги – дело такое. Разве что в суд подавать, о признании сделки недействительной, но тут я вам не помощник. И не потому, что не знаю, а не хочу просто. В именно эти дела вы меня не впутывайте.

– И Ольга не хочет! – обрадовала меня Алёна, – те-то люди, говорит, не виноваты! Дети у них! А хочет она тут остаться, и чтобы не трогали её больше! Нравится ей тут!

– Ну, препятствий не вижу, – пожал плечами я, – трудно ей, правда, придётся, с половиной-то пенсии, но в деревнях бабули и на меньшее живут.

– Живут! – влезла Зоя Фёдоровна, – тяжело, но справляются как-то! И Ольга бы справилась! Но плохо то, Данечка, что ткнули мы палкой прямо в осиное гнездо этим звонком! А когда я про суд ляпнула, то взбеленилась риэлторша эта, и как оттаскала нас всех, и приехать пригрозила сегодня, и разобраться с нами по-свойски! И что если Ольга хоть дёрнется, то выкинет она её из этого дома в другой, на дальних линиях, знаю я его, он ведь развалился уже почти, сгнил и разрушился, и жить в нём нельзя, тем более что зима впереди, Даня!

– Понятно, – мне и в самом деле всё стало ясно, – ну, это сильно вряд ли, если с документами всё в порядке. От меня-то что требуется?

– Говорю же, приедет она сегодня! – напомнила мне Зоя Фёдоровна, – а нельзя её с Ольгой наедине оставлять! Не дай бог, ещё что-то сотворит плохое! Присутствовать кто-то должен, говорить с риэлторшей этой, документы смотреть! Я-то могу, но у меня сердце больное, и так рука левая с утра самого отнялась уже почти! Помоги, Даня, ну, не Алёне же одной с ней в битву вступать! Перекричала же нас риэлторша эта, там такая стерлядь, ты себе даже не представляешь! Побудь с нами сегодня, документы посмотри, разберись, ты же мужик, ты можешь! Не дай в обиду-то, Данечка!

– Хорошо, – кивнул я, стараясь сильно не морщиться, – а когда приедет-то?

– Сегодня! – обрадовались все, конечно, ещё бы им не радоваться, – сегодня точно, а когда именно – не сказала!

– Ну, вы тогда идите к Ольге, – начал соображать я, – мне там пока делать нечего. А вы успокойте её, чаю попейте, что ли. А как приедет, то и я подойду, не пропущу, не переживайте.

– Даня, – умоляюще посмотрела на меня Алёна, – а вдруг пропустишь? Вдруг там быстро всё будет? Ну пойдём, ну пожалуйста, посидишь там в тенёчке, мы тебя и обедом накормим, и тихо себя вести будем, ну пойдём, ну что ты!

– А если вечером приедет? – спросил я, не поддаваясь на провокации, – что мне тогда, весь день там сидеть и вас слушать?

– Даня, – Алёна чуть не плакала, – ну пожалуйста! Мне ведь не справиться с ними со всеми!

– Вот что! – и я решительно огляделся, – я сейчас ворота открою настежь и камней на дорогу накидаю, чтобы даже танк не проехал. И во дворе весь день ковыряться буду, так что не пропущу, не бойся, ну что ты, как маленькая!

– Тогда кидай сейчас, – сдалась Алёна, – чтобы я видела! И ворота открывай тоже! Но если пропустишь, то я не знаю, в общем, можешь тогда к нам больше не подходить!

– Договорились, – по обочинам и в самом деле валялось много больших кусков чёрного сланца, остались после отсыпки, и я за несколько минут соорудил небольшую баррикаду, – довольна?

– Ворота открой, – потребовала Алёна, – не закрывай больше, и во дворе будь, как обещал!

– Хорошо, – я прошёл в калитку, и открыл створки ворот настежь, нет у меня собаки и не будет, могу себе позволить. – Так пойдёт?

– Да, – и они все вместе перелезли через навал из камней и пошли дальше, много спокойнее уже разговаривая, а я остался.

И хорошо, что не пошёл, потому что, как только они туда подошли, то шум там начался и вой, Ольга завывала же в голос, и успокаивали они её, и сами ревели, дурдом, в общем.

А риэлторша эта не спешила, да и вообще вероятность того, что она приедет, как мне казалось, была не слишком большой, ну чего ей здесь делать? Криками этими наслаждаться, что ли? Так что я спокойно, плюнув на свои утренние желания, ковырялся во дворе, наводя порядок, а Федька вместе с домом этому радовались, ну, хоть кому-то хорошо было.

Я и пообедать успел, и чаю несколько раз в беседке выпил, и успокоился, тем более что сами они не вытерпели долгого ожидания, сначала Дарью Никитишну домой провели, потом незнакомые мне бабульки туда же отправились, и Зоя Фёдоровна несколько раз туда-сюда сходила, оставаясь дома с каждой своей ходкой всё дольше и дольше, в общем, когда начало смеркаться и перед завалом из камней неожиданно остановился белый «Лексус», то я даже немного опешил.

– Эй, хозяева! – крикнул чей-то женский голос в открытое окно машины, звонкий и наглый был голос, нетерпимый такой, уверенный и злобный, но я, насторожившись до предела, не ответил, и тогда внедорожник решительно заехал ко мне во двор, поперёк всех дорожек и клумб, прямо к дому самому, и остановился там, испортив мне всю мою дневную работу.

Дверь машины открылась, и на брусчатку перед домом вышла молодая женщина, не заметив меня, я ведь сидел в беседке, не дыша.

– Эй! – уперев руки в перчатках в бока, она, уверенно расставив ноги и задрав голову вверх, принялась звать хозяина, – ты где, сволочь⁈

А я, не отзываясь, потихоньку выходил из беседки и смотрел на неё во все глаза, ведь странная она была, очень странная. Ладно одежда, стильная и дорогая, но ведь и шляпка с вуалью на ней были, и перчатки по такой жаре, а ещё фонило от неё чем-то таким, очень опасным и знакомым, чем-то, чего я боялся и от чего убегал.

А она почуяла меня, и дёрнулась её голова в резком повороте, и застыла она в какой-то внезапной, жуткой и звериной радости, а потом развернулась ко мне всем телом, и я похолодел.

– Не может быть! – издевательски чётко проговорила она, откидывая вуаль шляпки вверх. – Искала медь, а нашла золото! Даниил, ты ли это? Алина-то все глазоньки свои проплакала, за что же ты так со своей законной женой, Даниил? Мы ведь тебя, скот, по всему Приморью ищем, а ты вот где спрятался, под носом почти!

Я не отвечал, я лишь смотрел на то, что было спрятано под вуалью, красивая ведь когда-то была женщина, очень красивая, если бы не ожоги незаживающие в половину лица, если бы не ненависть лютая в глазах. И руки, ведь сняла она перчатки свои и бросила их на брусчатку, руки её тоже были в ожогах, и подняла она их перед собой, чтобы я смог получше рассмотреть все эти трещины в коросте, всю эту сукровицу и потёки крови.

– Видишь? – почти ласково спросила она, но в глазах её плясали ненависть с безумием, это был взгляд наркомана во время ломки, упоролась, наверное, чтобы боли не чуять, – твоя работа, Даниил! И вот сейчас ты мне за всё ответишь, мразь!

Женщина начала медленно приближаться ко мне, а я с тоской подумал, что вот, наверное, всё и кончилось, не успев начаться. Мне бы в дом её заманить, там бы мы сгорели вместе с гарантией, а так, во дворе, я смогу уйти, но уйду один.

– Что молчишь? – она не спешила, она наслаждалась, – или ты думаешь, что я тебя сейчас возьму за ручку, посажу в машину, отвезу в город, и всё пойдёт по-старому? Нет, мразь, ты сейчас моя и только моя добыча, понял? У нас с тобой ночь впереди, Даня, вся ночь, и будет она только нашей! А утром ты у меня сам, понимаешь, сам, ну или то, что от тебя останется, повесится на своих же собственных кишках, верь мне, Даня! И не будешь ты помнить имени своего, ничего от тебя не останется, выпью я всю жизнь и всю силу твою, через боль выпью и через муки!

Я судорожно сглотнул, в ушах застучали молоточки, нужно было что-то делать, и я выхватил из кармана нож, да располосовал себе левую руку от локтя и до кисти, чтобы кровь хлынула, чтобы хоть так, чтобы хоть что-то, и она рассмеялась.

– И это всё? – издевательски спросила она, – всё, что ты можешь? Столько силы – и только это? Бычок-дурачок!

Не знаю, что она хотела этим сказать, ведь не для неё я сейчас своей кровью обмазался, а для себя, для себя я это приготовил, и нужно уже было, наверное, начинать, нельзя тянуть было, хоть и жаль очень оставлять всё тут, дом этот, Алёну, Федьку с Тимофеичем, тигру огненную, что бегал сейчас где-то там, вдалеке, жизнь свою оставлять, старую и новую, и я поднял голову вверх, чтобы не видеть её рожу мерзкую, всю в пузырях и коросте, не это я хотел видеть в последний момент, а хотел я посмотреть на уходящее солнце и на закатное небо, красное и тёмно-синее, хотел вдохнуть последний раз чистого воздуха, но и тут не получилось.

Женщина что-то сделала руками, и прошептала что-то этому вслед по-змеиному, и захлопнулись ворота, и темно стало, и мир как будто разделился на тот, что есть здесь, во дворе, и на весь остальной, и не было ни тому, ни этому до другого никакого дела.

Всё, что было за забором, теперь жило своей жизнью, не обращая больше на меня внимания, забыв обо мне накрепко, и весь мой мир резко сузился до размеров этого двора, где были только я и смерть моя.

Женщина подошла ещё ближе, она не торопилась, она наслаждалась, она забыла сейчас про всё, даже про собственную боль, и донёсся до меня запах гниющей плоти, и понял я, что всё, пора, тянуть дальше нельзя.

Но я не хотел уходить просто так, я хотел ударить во всю силу, выложить себя всего без остатка, пусть всё тут сгорит вместе со мной и домом вместе, Федьку только жалко, чёрт, как же плохо, и я начал было, но тут же понял, что не получается, что мешает что-то, что остановились мысли мои, и что весь я утонул в чужих, безумных глазах, не стоило мне в них смотреть, потому что сейчас не осталось для меня ничего другого.

И я проваливался туда, в эту бездну безумия, и не было мне спасения, потому что не осталось для меня ничего в этом мире, кроме этих глаз, но тут отпустили они меня почему-то, отвлеклись в гневе и ярости, и я очухался, и увидел, что это Никанор вылетел из-за угла дома серой молнией, и вцепился женщине в волосы, и укусил её несколько раз прямо в лицо, в эти глаза, в щёки, губы и в нос, да быстро, да несколько раз, а когда подняла она свои руки, чтобы сбросить его, то скусил он ей ещё и все пальцы.

– Гаси ведьму! – проревел он с такой яростью, отплёвываясь, что я немедленно очнулся, – жги гадину! Всё, нету половины колдовства, нету! Дай огня, Данила!

И я дал, я подскочил к ней и ударил огненными когтями наотмашь, по груди, справа налево, во всю силу, но изогнулась она назад мгновенно так, как люди не гнутся, выскользнув из-под удара, и бросилась бежать от меня сначала за машину, потом за дом, потом через деревья и кусты к дальней стене забора.

– Гони её, гони! – подстегнул меня крик злобный крик Никанора, – не дай уйти! А меня хватай и сажай на плечи! Ну же, бегом!

Я на бегу, с низкого старта, подхватил дядьку и бросил его себе на загривок, и рванул вслед за ведьмой в жутком азарте, ведь надо было догнать её и убить, нельзя её отпускать, как нельзя отпускать ядовитую змею или паука в собственном доме, тут или я, или она.

– Быстрее! – бесновался у меня на плечах Никанор, – быстрее! Не дай уйти! Гони её, лахудру, в лес гони, на болота, к реке прямо!

И я наддал, и почти догнал её у забора, и перепрыгнул через прутья ограды вслед за ней, а потом, на пустырях, на пустых участках, взял правее, отсекая её от посёлка, и погнал её в лес, как требовал Никанор.

Ведьма вырвалась сначала вперёд, отчаяние придало ей сил, да и тело её изменилось, низким оно стало и сгорбленным, вытянулись руки и скрючились ноги, узловатым всё стало каким-то, тёмным и старым, но сил у неё ощутимо прибавилось.

– Не отпускай! – командовал Никанор, вцепившись мне в волосы, – но пока не приближайся! И гони её, гони! А в лесу из виду не теряй, не теряй ни за что, заморочит, обманет и выскользнет! Давай, Данила!

И я давал, я гнал ведьму в десяти-пятнадцати шагах от себя, не давая ей оторваться, и вот мы уже пронеслись по редкому лесу куда-то на запад километр примерно, а я только вошёл во вкус и даже сумел успокоить дыхание, и даже сумел войти в какой-то незнакомый мне ранее охотничий транс, но всё же удивился, когда услышал от сопящего Никанора неожиданное и сварливое:

– Ты книги мои читал ли?

На это я лишь помотал головой отрицательно, чтобы дыхание не сбивать, но дядька не унимался:

– А почему?

– Непонятно! – выдохнул я в несколько приёмов, – же! Как… курица… лапой!

– Ну и дурак! – обиделся Никанор, – всё там понятно! Но только чего же ты бежишь за нею, коли ничего не умеешь?

– Когтями! – снова на выдохах отозвался я, – когтями… порву! А ты… поможешь!

– Помогу, – согласился Никанор, ёрзая на мне от азарта, – но убить её должен ты сам! Я тебя научу сейчас, это просто, слушай!

Глава 17

Я гнал эту ведьму по лесу так, как никогда раньше этого бы не сделал. Раньше я бы постарался побыстрее её догнать, в азарте, в страхе, что убежит она от меня, сумеет скрыться, спрятаться где-нибудь и тогда всё пропало.

Сейчас же я бежал размеренно и ровно, чётко оценивая состояние и скорость жертвы, выправляя своё дыхание и сбивая чужое короткими спуртами, не давая ей собраться с силами ни на минуту, в общем, сейчас я её загонял правильно, по-тигриному, и не было у неё даже шанса на успех.

Спрятаться у неё тоже не выйдет, как же она спрячется, если этот лес был сейчас для меня открытой книгой, а её следы чуть ли не светились в сумерках, а ведь есть ещё и запах, есть слух, есть свои собственные силы и есть помощник.

– А ты молодец! – неожиданно похвалил меня Никанор в правое ухо, – правильно её гонишь! Как собака прямо! Охотничья! Тогда гони её дальше, Данила! Версты на три от людей, не меньше! Излучина реки нужна! С пляжем! Чтобы только вода проточная с трёх сторон и песок под ногами! Чтобы не было ей ниоткуда подмоги! Знаешь такое место?

Я отрицательно помотал головой, мол, откуда, и Никанор взял на себя штурманские обязанности.

– Левее возьми и ходу чутка прибавь! – командовал он, дёргая меня за волосы на голове, как коня за гриву, – немного правее её гнать надо, вот так, хорошо! Прямо теперь, версты две ещё прямо!

Я сделал так, как он велел, и ведьма действительно взяла чуть севернее в своём беге, а когда она попыталась что-то сообразить и свернуть в сторону, то коротким рывком сблизился с ней, чиркнул огненными когтями по спине и почти достал ведь, так что она в панике бросилась вперёд, куда нам и надо было, выбросив все мысли из головы, а мой низкий, но громкий тигриный рёв добавил не только ей ужаса, Никанор ведь тоже чуть не свалился с моих плеч от неожиданности.

– Эка ты! – выправился он, сунувшись снова к моему правому уху, – чего умеешь-то! Могёшь! Научил кто? Али сам охотник?

Я неопределённо пожал плечами, мол, отстань, не время, и дядька понимающе потряс головой.

– Повезло нам! – спустя несколько секунд продолжил он, – ведьма учёная попалась! Не рождённая! Силы меньше! Злобы больше! Но на злобу наплевать, сейчас она у нас этой злобой и подавится! Лахудра! Третий сорт такие у них! От наставницы силу получила! Не от Змея Великого! Не от помирающей ведьмы дух приняла! А по книгам, по желанию собственному! Тело её человеческое, хоть и изменённое уже! Понял, как нам свезло-то?

Я отрицательно повертел головой, мол, нет, и лекция на бегу продолжилась.

– Так скусил я ей пальцы-то! – развеселился Никанор, – и морды лица половину тож! Какие ей теперь заклинания? Волшба какая? Говорю же – учёная она, не рождённая, тело человеческое у неё! У чернокнижников, к примеру, все зубы должны быть свои и на месте – не дай боги сшепелявишь во время читки! Понял теперь? Она не как ты, нет в её душе ничего свыше, собственное только!

– Понял, – выдохнул я в некотором облегчении, – ты молодец!

– А то ж! – горделиво отозвался Никанор, – медленные они! Учёные-то! У рождённых по-другому, в тех сила древняя, настоящая! Среди них даже добрые бывают, во как! А эти нет! Им обряды нужны! Заклинания! Руками чтоб водить и нашёптывать! Им людей мучить надо! У них только на амулеты и зелья вся надежда! И злобствуют они от этого! За это мы ей сейчас сердце-то и вырвем!

Ведьма услышала нас и рванулась исступлённо в сторону, пытаясь броситься в болото по левую руку, но я не дал, снова догнав её и направив куда надо, и завыла она во весь голос в злобе и ярости, прижав искалеченные руки в груди, как будто призывая помощь неведомую, я даже оглянулся, но продолжила свой бег, не такой прыткий, как раньше, спотыкаться она начала, взяла её усталость и отчаяние.

– На песке надо! – продолжил поучать меня Никанор, – у воды проточной! Чтобы не возник потом ведьмин круг! Знаешь, что такое? А, ну да! На камнях ещё можно! На соли! Озеро солёное высохшее – лучше всего! Моря-океана берег, тоже хорошо! А потом прожечь там всё до стекла, какое после молний на песке бывает! Видел такое?

Я кивнул, и Никанор заткнулся, потому что ведьма замедлила свой ход и начала выть просто исступлённо, во весь голос, и не замечала она уже когти мои, не пугали они её больше, а вот меня от её воя начало потряхивать.

– Почуяла кого-то! – определился Никанор, – на помощь призывает! Говорил я тебе, дураку, сжечь его надо было, сжечь! А не в лесу оставлять! На кровь свою понадеялся! А теперь вот что! Смотри теперь! И не приближайся к ней, орясина, укусит напоследок так, что костей не соберёшь!

Так уж получилось, что бежали мы всё равно по чуть угадываемым лесным тропинкам, и вывели эти тропинки нас прямо на землянку Григория. И кинулась ведьма туда, как будто почуяв что-то родное, и воодушевилась донельзя, и остановилась там, запрыгнув на разваленный сруб да выдав в небо ещё один протяжный, но уже торжествующий вой.

И я остановился тоже, потому что бросаться прямо сейчас на неё не хотелось, ведь всё моё доставшееся от тигры чутьё кричало мне, что подожди, что опасно, что вспомни, как она от тебя уворачивалась там, во дворе, не спеши, не спеши только, не надо, успеешь, и будь готов ко всему.

А в землянке между тем зашевелился лесной мусор и сквозь щели в наваленных брёвнах на поверхность, прямо к ведьме под ноги, длинной глистой выбрался Григорий, и был он не тем жалким и дрожащим умертвием, что обещало мне сидеть тихо и боялось смерти, нет, теперь эта тварь была полна решительности и сил, а злоба выплёскивалась из неё через край.

Я потянулся к собственной печати на нём, к своей крови, и наплевать мне уже было на собственные обещания, на глупую жалость к этой твари, заслужил ведь он свою бездну боли, но кровь моя была ко мне глуха, и я похолодел.

– А ты как думал? – раздражённо крикнул мне Никанор. – Чего один маг сделал, другой завсегда сломать может! Тем более ты, неумеха! Тем более она! Вот сейчас они нас вдвоём-то и распишут!

А ведьма тем временем лихо, одними обрубками своими, быстро сбросила с Григория всё то, что я оставил на нём, и выдала в небо ещё один, но уже победный, вой.

– Я беру поганого, – предупредил меня Никанор, – а ты её! И не жалей себя, Данила, то бой насмерть!

И я шагнул вперёд, отбрасывая все мысли, поздно думать уже, да и незачем, и мягко, кошачьими шажками двинулась мне навстречу ведьма, а ненависть в её глазах затмила её же боль, и напрягся Никанор, вот только Григорий, что был сейчас у ведьмы за спиной, вот он единственный почему-то замешкался.

Был он сейчас свободен от меня, и резко прибавил он в росте и силе, а сумерки, пусть и освещаемые огненными сполохами на моих руках, помогли ему, его это было время, и не чуял он ничего, кроме злобы, но странная то была злоба, не ко мне, не к всему живому, а к чему-то, чего я понять не смог.

И ещё он смотрел на меня безотрывно, но ничего в его глазах я не увидел, тьма и тьма, бессмысленная и страшная, нельзя в такое долго глядеть.

И я напрягся, и приготовился к самому худшему, а он взял и прыгнул на ведьму сзади, обхватив её своими длинными, как у жука-палочника, граблями, и вцепился ей в шею своей огромной пастью, и рухнули они вниз, в яму, да принялись метаться там как медведица и поймавший её капкан, разнося в клочья и так разрушенную уже землянку.

– Проклята! – рычал Григорий, а ведьма отвечала ему оглушительным визгом, – проклята будь! Небытия хочу! Небытия!

И тут же ведьминский вой прервался на самой высокой, от которой у меня заломило зубы, ноте, и затихло там всё, и не раздавалось оттуда больше ни звука, но мы с Никанором всё стояли и смотрели туда, не в силах побороть ступор.

– Ого! – дядька наконец отмер, сиганул на край торчащего над ямой бревна и с напористым любопытством уставился вниз, – да он же ей башку оторвал! Начисто! И сам сдох, гляди! Вот свезло так свезло!

– Ну да, – тихо согласился я с ним, стараясь очухаться, – день такой, наверное.

– Да не нам, дурья твоя башка! – скосился на меня Никанор, – а ему! Ушёл, ушёл же, гад, туда, куда и хотел! В небытиё! Рискнул, всем же рискнул! И получилось! А не должно было! Не по грехам ему такое! Не по заслугам!

– Ну, не нам судить, – устало сел на сухую корягу я, – что вышло, то и вышло. Он обещал мне тут тихо сидеть и думать о вечном – вот и надумал, видимо. Ладно, вот отдышусь, и командуй дальше. Жечь здесь всё будем?

– Нет! – затряс бородёнкой Никанор, – то есть да, но потом! А сейчас ты сердце у неё взять должен! У ведьмы-то! Ценный ингредиент! Мы его разделим на четыре части и под углами дома закопаем! Я тебя научу, как это делать и что говорить! А после спать спокойно будем, не сунется к нам никто из их племени на двор без разрешения, не смогут просто! Иди давай, нечего рассиживаться!

– Да подожди ты! – обомлел я, – как это – сердце?

– Да не бзди! – гаркнул на меня дядька, – посмотри – и всё поймёшь! Нет там уже человеческого, совсем нет!

Я медленно встал и подошёл к нему, а потом, борясь с рвотными позывами, заглянул вниз, но не понял ничего.

– Григорий твой помер полгода назад, – объяснил мне снисходительно Никанор, – а она, судя по останкам, уже лет сто как в долг жила. Просто время сейчас своё взяло, понимаешь? Истлело всё давно, пропало и высохло, огня только ждёт.

Я облегчённо кивнул, действительно, не было в яме уже ничего такого, ну, костей выбеленный ворох, спутанных волос клочья, мусор да листья. Разве что в одном углу, светя неярким, тёмно-рубиновым светом, лежало и слегка пульсировало что-то небольшое, с кулак размером.

– Бери, – подтолкнул меня Никанор, – да не бойся, не плоть это, а сила чистая. То есть грязная, конечно, ведьминская же, но сила, и нет там больше ничего другого!

Я осторожно спустился в яму, стараясь не дышать, не хотелось мне там дышать, и быстро, палочкой, выкатил сердце на середину, на чистое место.

– Руками бери! – наставил меня Никанор, – хозяином себя при этом назови, а потом мне отдай! Я сохраню, я умею, а ты ведь уронишь ещё!

И я сделал, как он велел, и на ощупь это напоминало холодное жидкое стекло, а когда я вслух назвал себя его хозяином, то попыталось оно сначала не услышать меня, пришлось настаивать, подействовала лишь угроза сжечь.

На этом моменте я и сам поморщился, потому что такие угрозы начинали входить в привычку, и не нравились они мне самому, но что поделать, если я могу пока только это.

– Вот оно и хорошо! – радовался Никанор, принимая сердце, – вот оно и ладно! Крепость теперь у нас будет вместо дома, чистый острог! Будем сидеть там крепко, сидеть и никого не бояться!

– Даже полиции? – усмехнулся я его планам.

– Не сразу, – не смутился Никанор, – но тоже! Да ты сам всё увидишь, сам всё поймёшь, не переживай! И давай уже жги тут всё, домой бечь надо, дел же куча!