Текст книги "Знак Огня (СИ)"

Автор книги: Артем Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– Побыстрее давай! – подбодрил я мешкающего Никанора, – на меня-то прыгал прямо соколом, так что шевелись, всё равно не поверю!

Дядька в ответ лишь вздохнул горестно, отведя взгляд от Тимофеича, ничегошеньки он там не добился, но на меня смотреть не стал, а покорно полез по доскам беседки к разорванной авоське, залез в неё, завернулся, чтобы не упасть, нахохлился и закрыл глаза, состроив себе скорбную рожу.

– Вот так! – наставительно сказал я домовым, и они были во всём со мной согласны, – так с ними, с алкашами, и надо! Ладно, проехали, какой там подвиг у нас следующий по плану?

Глава 13

Меня сейчас, после победы над Никанором, переполняло энергией, меня потряхивало даже, а потому нужно было или через силу успокоиться, или на тех же дрожжах совершить ещё какой-нибудь подвиг.

– Ты там про нежить что-то говорил? – вспомнил я, найдя глазами Тимофеича. – Пойдём, покажешь. Победить не обещаю, но посмотреть хотя бы издали надо.

– Так время вышло, – развёл руками тот, – не найдём сейчас. Его следует в сумерках ловить, на границе дня и ночи, когда он уже проснулся, но в силу ещё не вошёл, когда ни нашим, ни вашим.

– А ночью нельзя, что ли? – удивился я.

– Можно, – кивнул Тимофеич, – ночью его даже искать не придётся, но он ведь тогда, рожа мерзкая, во всеоружии перед тобой предстанет, на пике силы своей. Оно тебе надо? Да и потом, кто же ночью в лесу по своей воле ходит? Хотя нет, ходить-то можно, с фонариком ежели и в очках защитных, но вот бегать или в битву вступать можно только тем, у кого глаза есть лишние. Не заметил сучок какой-нибудь и привет!

– Это точно, – согласился я с ним, – в сумерках так в сумерках. А днём что?

– Так прячется он днём, – объяснил старшина очевидное, – он, хоть и нежить, но не дурак. Не найдём мы его сейчас, нет. Так что пойду я, наверное, Данило, дел у меня невпроворот, а к вечеру возвернусь, да и пройдёмся с тобой до лесу, посмотрим да поищем, никуда он от нас не денется. А можно и отложить, не к спеху оно, ты же сейчас с каждым днём силы набираться будешь, тебе через неделю, может, будет это умертвие на один зуб!

– Странно, – удивился я, – утром ты спешил, а сейчас уже не к спеху.

– А сейчас мы его одолели! – радостно показал лапой Тимофеич на висящую авоську, – если б ты знал, князь, сколько он мне крови выпил! Так что пойду я жизни радоваться, новым взглядом на хозяйство своё посмотрю! Отдохну от этой пакости! А то ишь ты, придумал тоже – депрессия, говорит, у него! И где только слов таких нахватался!

– Нет у него депрессии, – посмотрел я на Никанора и прислушался к своим ощущениям, ведь сейчас, после наложения печати, эмоции его были мне слышны. – Алкаш он запойный, и слава богу. Была бы у него настоящая депрессия, Тимофеич, то кончилось бы всё уже лет двадцать назад, если не раньше.

– Как так? – изумился старшина и посмотрел на Никанора с большим подозрением, – не по-настоящему горевал, что ли? А чего ж тогда?

– По-настоящему, – поспешил защитить дядьку я, потому что подозрительность в глазах Тимофеича стала меняться на гнев пополам с презрением. – Просто психика у него устойчивая, здоров он, как бык, на голову здоров. Чего, как говорится, и нам желает.

– А-а, – с облегчением протянул старшина, – а я-то уж подумал… Ну ладно, пойду, если что – вызывай, предстану моментально!

– Бывай, – Тимофеич поклонился и исчез, а я повернулся к Федьке, – так, теперь с тобой. Давай договоримся сразу: если спросить чего хочешь, то не мнись, как сейчас, а задавай вопрос в лоб, хорошо? Или, к примеру, пожелания какие-то возникли, рекомендации там – не затягивай с ними, не бойся меня, я нормальный. Мне самому так легче будет, понял? Так что бросай стесняться, мы теперь одна семья.

– Понял, – обрадованно выдохнул Федька, – а вот ты говорил давеча, что не будет у нас собаки, это почему? А кота можно? Мы, домовые, на котах потому что ездим, положено нам так!

– Собаки не будет, – и я сел в кресло, нужно было налаживать с домовым отношения, так что почему бы немного и не поболтать, – к сожалению. И не будет её именно из-за, кхм, моего кота. Его сейчас нет, он позже придёт, я вас познакомлю. Не знаю, правда, сумеешь ли ты его объездить, я попрошу его, конечно, уважить традицию, но не знаю, не знаю.

– Это такой здоровый кот у тебя? – Федька даже запрыгал на месте от восторга, – дикий, наверное? Или камышовый? А то, может, лесной или манул? Это ж ни у кого такого нет! У Тимофеича только, он на курильском боб-тейле катается, и наши все ему завидуют! А он ездит себе этак не спеша, хозяйским взглядом всё осматривает, очень солидно получается!

– Типа того, – кивнул я, – лесной, да. Как придёт – ты к нему не лезь, понял? Очень уж он здоровый и очень уж своевольный.

– Так кастрировать надо! – и Федька взмахнул кулачком, – многим котам, хозяин, это только на пользу! Они тогда сразу дома сидеть начинают, толстеть и мурлыкать, уют создавать! Для уюта, хозяин, такой кот самое оно!

– Ты только при нём такое не ляпни, – я даже поперхнулся, против воли представив себе процесс, – он у меня волшебный, слова понимает. Плохо, но понимает.

– Да ладно! – восхитился Федька, – волшебный! Ну, теперь заживём! А я его гладить буду! И молочко наливать!

– Заживём, да, – согласился я. – Ещё что? Пожелания, говорю, рекомендации, если есть, вываливай всё, не стесняйся.

– Посуды нет, – вздохнул Федька, – запасов нет. Ничего нет. В магазин надо. А деньги-то у тебя есть ли?

– Деньги есть, – заверил я его, – а в магазин да, надо. Прямо сейчас, наверное, и пойду. А то, смешно сказать, но подштанников ведь даже сменных нет, всё покупать нужно, всё абсолютно.

– Тогда, – затараторил Федька, – кружки, чай пить! Чайник, чай заваривать! Прямо в стакане только кофе можно! Ложки, тарелки! Кастрюлю, нет, две, нет, три! Разные, да с крышками! И сковороды две, большую и маленькую! И сотейник, и сахарницу! И стол, и стулья! И…

– Стоп, – прервал его я, – хорошо бы, но не получится. Этак ведь придётся туда на машине ехать, а у меня всего две руки. Так что пойду и куплю на что глаз упадёт, необходимое самое, раза два схожу сегодня, наверное, а там посмотрим. Тебе лично чего-нибудь надо?

И удивлённый Федька сначала отрицательно помотал головой, но потом, вспомнив что-то и решившись, выпалил:

– Сахарницу надо! Большую такую! Красивую! Она одна там такая! Я видел! Для уюта! Купи, хозяин!

– Сахарницу? – удивился я, – ну, ладно. А почему именно её? И подожди тараторить, вот я сейчас одеваться пойду, ты давай следом, по пути расскажешь.

– Сахарница! – подтвердил Федька, увязавшись за мной, – Уют же! Меня, когда дом опустел, магазинные пустили к себе пожить, под крылечком-то! А ночью в гости я к ним ходил, помогал по возможности! А они мне всё хозяйство своё показывали да хвастались! И она там стояла на полке, как белый лебедь на пруду посреди мелочи водоплавающей! Пластмассовая, большая, яркая! А самое главное – душа у неё есть, добрая да хорошая! Вся остальная утварь мёртвая да бездушная, она одна не такая! Но никто её не берёт и от того тоскует она! Купи, хозяин, купи мне её – а я в ней жить буду!

– Чего? – даже поперхнулся я, – жить? Тебе места, что ли, мало?

– Жить! – подтвердил Федька, – ты не понимаешь! Поставишь её в место тихое да укромное, только сахар в неё не сыпь и в руки брать никому не позволяй, не показывай даже, и мы с ней вместе по дому будем уют распространять! А ежели уехать куда надо будет, то возьми её с собой, и я в ней буду, не хочу я больше пустодомкой оставаться, не хочу, чтобы меня бросали! Ведь с тобой, хозяин, если только сумею я, если хватит у меня усердия, ведь я могу, когда-нибудь, не сейчас, могу дядькой стать, как Никанор! Если позволишь!

– Да ты у нас карьерист, оказывается, – улыбнулся я предельно серьёзному Федьке и щёлкнул его по носу, – ну да ладно, если тебе больше ничего не нужно, то куплю.

– Подождёт остальное-то! – уверил меня Федька, – остального-то там, в лавке-то, навалом! А она одна! Поспеши, хозяин! А то ведь все домовые на неё облизываются, сахарницы свои даже бьют, да хорошие! Чтобы, значит, им её купили на замену! Но не получается, у Тимофеича даже не получается! Не любят люди пластмассовое-то! Не зрят в корень!

– Хорошо, – успокоил его я, – запомнил. Сахарница пластмассовая, самая большая, для Федьки, одна штука. И я пойду, а ты всё-таки за Никанором посматривай, ладно? Бежать надумает – не лезь, ну его к чёрту, понял?

– Понял! – кивнул обрадованный домовой, – ну его, дурака, если счастья своего не понимает! Только ты вернись уж быстрее, хозяин, да с сахарницей! Уведут же, как есть уведут!

И я пошёл, провожаемый взволнованным донельзя взглядом Федьки, что тут же залез на крышу, на конёк самый, и принялся оттуда сверлить мне глазами спину, никто и никогда так меня ещё не ждал, а потому я прибавил ходу, чем чёрт не шутит, вдруг уведут перед самым носом, что тогда? Вроде мелочь, но разочаровывать домового и смотреть ему потом в печальные, всё понимающие собачьи глаза не хотелось бы.

Да и так километра два идти придётся, если не два с половиной, да не по самой лучшей дороге, и убивать час времени только на сходить туда-сюда не было особого желания, у меня же дел невпроворот.

И я припустил быстрым шагом, делая приветливое лицо всем встречным-поперечным, и вот уже в скором времени оказался на площади у конечной остановки автобуса.

Народу тут, несмотря на уже обеденное время, было навалом. Торговали всем подряд с железных торговых рядов, и крутились там люди, но я туда не пошёл, а направился я в самый здоровый магазинчик с гордой вывеской «Суперминимаркет», справа и слева к которому прилепились магазины поменьше, они уже вообще больше на раскормленные ларьки смахивали.

А ещё почему я именно туда направился – так ведь настоящее крылечко, под которым Федька, наверное, и жил, было именно там.

Внутри тоже, что хорошо, народу хватало, и были там отделы, и торговали там всяким разным, но я пошёл сразу в посудохозяйственный, но лучше бы не ходил, потому что там, у прилавка, столкнулся я с Алёной, чёрт бы её побрал.

Она стояла и просто разговаривала о чём-то с продавщицей, приятной тёткой средних лет, и улыбалась она, и смеялись они чему-то по-доброму, любо-дорого поглядеть, а я замер и встал столбом, и начал уже разворачиваться, но тут Алёна увидела меня.

Улыбка слетела с её губ, она нахмурилась, что-то сказала мгновенно насторожившейся продавщице, а потом они обе с показным равнодушием уставились в мою сторону.

– Покупать что-то будете? – не очень ласково пригласили меня к действиям.

– Да, – коротко и сухо ответил я, подошёл к прилавку и, оглядевшись, облегчённо ткнул пальцем в ту самую сахарницу. Не узнать её было невозможно: большая, пластмассовая, глупая, аляповатая, яркая, расписанная розами и ценой в двести рублей всего, была она тут, на Федькино счастье, одна такая, ни с чем не спутаешь.

– Серьёзно? – удивилась продавщица, но сняла сокровище с полки, а я почуял слышимый только мне горестный вздох откуда-то из-под прилавка. – Что-то ещё?

– Да, – стараясь не смотреть на Алёну, повторил я, – сумки ещё две хозяйственных, больших, вот этих, а в них положите вот что.

И я принялся скупать у них добрую половину неликвида, все эти запылённые кружки, вилки и ложки, ведь все же их с собой из города тащат, потом чайник, две кастрюли, две сковороды, как Федька и просил, ножи кухонные и столовые, полотенца, маленькую подушку с лёгким одеялом, простыни и наволочки, трусы и носки, в общем, мне нужно было всё и сразу.

– Пока хватит, – с сожалением добил до полного вторую сумку я, – потом ещё приду.

– Конечно приходите! – улыбнулась мне оттаявшая продавщица, да и почему бы ей не сменить гнев на милость, ведь уволоку я с собой отсюда кучу всего, что лежало тут много времени, по въевшейся пыли видно, – будем ждать!

– Обязательно, – вернул ей улыбку я и повернулся к всё ещё насупленной девушке.

– Знаешь, что, – сказал я ей, пытаясь поймать взгляд и соображая на ходу, чего бы мне такого соврать, чтобы объясниться, – ты извини меня, пожалуйста. Просто напомнила ты мне кое-кого, один в один, вот я и опешил. Не ожидал, прямо скажу. Да и потом, я ведь просто повернулся и ушёл, чего ты?

Алёна мне не ответила и не повернулась, лишь вытянула перед собой ладонь, в которую я ей вчера грубо сунул корзину, да посмотрела на неё.

– Как хочешь, – пожал плечами я, внезапно плюнув на все эти извинения, – хозяин-барин. Бабушке привет.

А потом развернулся и вышел, постаравшись выкинуть из памяти всё это, зачем оно мне, не ко времени же совсем, да и никаких планов я не строю. Красивая девушка, спору нет, но мне сейчас лучше о другом подумать.

Так я уговаривал сам себя, неся две оттянувшие мне руки сумки, их ещё в народе называли – «Мечта оккупанта», и вроде бы помогло. А потом меня встретил прыгающий от нетерпения на крыше Федька, потом мы доставали эту сахарницу, что обнаружилась, конечно же, на самом дне второй сумки, завёрнутая от греха подальше в одеяло, и распаковывали всё, и расставляли по местам, и определяли, чего я забыл купить из того, что требовалось купить прямо-таки безотлагательно, так что в скором времени Алёна выветрилась у меня из головы вместе со всеми своими обидами.

А потом мы обедали последней банкой тушёнки и сухарями, и пили чай из нового чайника в новых кружках, Федька всё ещё исчезал время от времени, он всё нырял в свой новый дом, не в силах остановиться, он ведь спрятал эту сахарницу как-то так, что даже мне найти будет затруднительно, потом мы проверяли Никанора, потом нарезали фронт работ по дому, потом выполняли нарезанное, в общем, очухался я уже ближе к вечеру, когда пришла пора снова идти в магазин, ну, чтобы спать голодным не ложиться.

И я рванул побыстрее, не в городе ведь, закроется и все дела, и затарился там так же основательно, под завязку, и продуктами и вещами, и отправился в обратный путь побыстрее, предвкушая обильный ужин, сил-то за сегодня потратил много, в животе поскуливало, и представлял я себе ещё большую кружку вечернего чая с шоколадками, для полного комплекта, как вдруг, между пятнадцатой и восемнадцатой, где я жил, линией, снова наткнулся на Алёну.

Она стояла с большим, битком набитым пакетом в руках, и горестно смотрела на один свой дачный тапочек, у которого оторвалась верхняя часть, та, что прижимает ногу к стельке, не знаю, как называется. И была она в раздумьях, так ведь и понятно отчего: босоногая не пойдёшь, сумка тяжёлая, а камни острые, да и груз свой, чтобы метнуться домой, заменить обувь, тут не оставишь – сопрут же, не люди, так собаки, если есть там что съестное, и глупо будет их за это винить. Собак, не людей, конечно же.

Так что, когда я неслышно подошёл к ней и остановился рядом, она ведь сначала не узнала меня, в вечерних-то сумерках, обрадовалась было хоть кому-то, но потом, рассмотрев, кого это нелёгкая принесла, снова пыхнула на меня недовольным взглядом, да не нашла ничего лучше, чем почти выкрикнуть мне в лицо:

– Что?

– Вот именно, – согласился я с ней, ставя сумки на землю, – вот именно. Что? Мне мимо пройти или ты мне всё-таки дашь свой тапок?

– Ну, бери, – вздохнула она, смягчаясь, – да только ничего там, наверное, уже не сделать. Может, постоишь тут, посторожишь, я домой сбегаю, обувь заменю, я быстро!

– Давай посмотрю сначала, – стоять тут в одиночестве и привлекать ненужное внимание мне не улыбалось, другое дело в компании, тем более в компании девушки, – потом побежишь.

Она пожала плечами, а я взял тапок с оторванным от одного края верхом, посмотрел, потом пошарил глазами вокруг, нашёл привязанный к столбу кусок синтетической бечёвки, не капрон, а что-то попроще, на жёсткий полиэтилен похоже, отрезал кусок, засунул его в прореху вместе с оторванным краем и, отвернувшись и чиркая зажигалкой, руками приплавил всё это вместе, хорошо получилось, крепко.

– Держи, – протянул я ей обувь, – а вместо спасибо давай меняй гнев на милость. И вообще, во-первых, чего ты на меня так взъелась-то, а во-вторых, куда путь держишь, красавица?

– Да не на тебя, – махнула мне рукой Алёна, надевая тапок, – и не таких дураков видала. На бабушку, наверное. А иду я к твоей соседке, к Ольге, несу вот ей кое-чего. С ногами у ней беда, ходит плохо и только по участку, в такую даль трудно ей.

– Понятно, – мы подняли сумки и потихоньку пошли дальше, – а на бабушку-то чего обиделась?

– Не твоё дело, – косо глянула на меня Алёна, – так, семейное.

– Ладно, – пожал плечами я, – как скажешь. Я ведь это просто разговор поддержать. Но бабуля у тебя хорошая, если что, мне понравилась, так и знай.

– Хорошая, – согласилась со мной она, – только иногда своей хорошестью на нервы действовать начинает.

– Бывает, – мне не улыбалось хоть краем влезать в их семейные проблемы, и я перевёл стрелки, – а Ольга эта, Собакина, соседка моя, она что, совсем больная? Чего ж тогда в деревню рванула?

– Собакина, – с укоризной посмотрела на меня Алёна, – постеснялся бы за бабками повторять. И да, больная, возраст же. А ещё она запуганная и затюканная до такой степени, что боится даже с участка выходить. Хотя всю жизнь в армии прослужила, пенсия большая у неё, сильная была и самостоятельная, я фотографии смотрела. И чудит ещё в последнее время, всё ей кажется, что за ней из лесу наблюдают дурным глазом, так что прячется она и не выходит никуда.

– А сюда как попала? – удивился я, – на окраину-то самую?

– Как, как, – передразнила меня Алёна, – да как все здесь почти, так и она. Была у неё квартира в Хабаровске, трёхкомнатная, и всё бы ничего, но прицепилась к ней риэлторша, и уговорила поменять с доплатой на двухкомнатную, зачем, мол, ей, одной, за лишние квадраты платить. Потом, когда деньги кончились, да их немного-то и было, ещё раз поменяли, но уже на однокомнатную, на окраине, потом сюда, вот и вся история. А ещё всё это быстро та риэлторша провернула, чуть ли не за год. И я смотрела документы – там вместо денег Ольге крохи перепадали, как-то ей сумели внушить, что нормально это, запугали её, запутали – пожилая ведь, одинокая, заступиться некому.

– М-да, – невольно скривился я, – не редкая же история, вот что самое плохое. А риэлторше этой я бы в глаза глянул. Для себя чисто – что ей мои взгляды.

– Вот-вот, – поддержала меня Алёна, – я тоже иногда думаю, это какой прожжённой сукой надо быть, чтобы с пожилой женщиной так. Ведь точно знала, мразь, что делает и с кем.

– А родные? – спросил я, – не остановили? Или нету?

– А что родные? – усмехнулась Алёна, – вот у нашей бабушки полный комплект родных в наличии, и что? Не хотела, ну да ладно, лучше я расскажу, чем Зоя Фёдоровна тебе распишет. Бабушка наша, надо ж такому случиться, уж на что умна, но на три дня одна дома осталась, мы все здесь картошку собирали, а тут звонок, мол, ключи от домофона всему подъезду меняем, по этому случаю скажите номер квартиры и код, что вам сейчас на телефон придёт, а то без ключей останетесь. Она и сказала, правда, опомнилась быстро, но было уже поздно. Взяли её в оборот, мол, мы получили доступ к вашему всему, а чтобы его вернуть, сделайте это и это. В общем, теперь она живёт здесь, этот дом ещё дедушка строил, когда жив был, а я с ней, присматриваю, и дядя мой с нами за компанию – негде нам жить больше. Вторая квартира уцелела, но там мои мама и папа живут, с младшими, мы все туда не поместимся. Но зато уже без бабулиных кредитов, хоть это радует.

– М-да, – снова протянул я, – знакомо, видел такое. Неладно что-то в нашем королевстве, раз такое происходит, и концов же не найдёшь. Пока ты в силе и соображаешь, нормально ещё, выворачиваешься, а как постарел и поглупел, как доверчивым стал, когда в помощи нуждаешься, так конец тебе и сочувствия не жди. Одна оплошка и привет, вали на жизни обочину, сам виноват.

– Да наплевать на сочувствие, – вздохнула Алёна, – было оно, это сочувствие, в банке даже было, представляешь? Все ведь всё видят и понимают, но поделать с этим никто ничего не может. Или не хочет.

– Ладно, – мы подошли к моему дому, и я остановился, – давай, сумки сброшу да с тобой пойду, познакомиться же надо, представишь меня этой Ольге как раз, чтобы не пугалась.

– Давай, – согласилась Алёна, и остановилась на дороге, не став заходить во двор, а я быстро метнулся в дом, вручил Федьке ценный груз, и снова выскочил на улицу.

– И что, много у вас таких? – вдруг не подумав ляпнул я, принимая из её рук довольно увесистый пакет, – ну, судьбой обиженных?

– Да ты сам-то! – вспыхнула в ответ Алёна, – на себя погляди! Ты сам-то, можно подумать, победитель по жизни! Приехал на автобусе, ходишь в одной и той же рубашке да штанах, спишь на полу, там же мебели нет, точно знаю! Ни электричества, ни воды, и нормально ему! Дом он решил купить, от денег избытка, чтобы поближе к природе побыть, поглядите на него! Надо же, какой оригинал! А хозяин-то знает? Сам-то от кого прячешься, а?

– От жены! – рубанул в ответ я, – а ты что подумала?

– Так ты ещё и женат? – Алёна остановилась и упёрла руки в боки, – ну и слава богу, вот я теперь бабушку-то и заткну!

– Ну да, – неприятно удивился я, и удивился больше себе самому, ведь никогда бы раньше я не разговаривал с незнакомой девушкой так, шутил бы, подмигивал, а теперь как будто отыгрываюсь за что-то. И ведь понимаю всё, за что отыгрываюсь, но ничего поделать с собой не могу. – Почему бы мне не быть женатым, мне скоро тридцать уже! Ты-то у нас, можно подумать, девочка-припевочка!

– Знаешь, что! – Алёна до того это звонко выдала, что я даже чуть отпрянул, – пошёл вон, дурак! И сумку отдай!

– Не отдам, – мы помолчали немного, постояли, не глядя друг на друга, посопели, она возмущённо сверлила меня глазами, а я виновато смотрел куда-то в сторону, – там отдам, у Ольги. Тяжёлая, да и темно уже.

Алёна развернулась и быстрым шагом пошла вверх по дороге, стремясь побыстрее от меня избавиться, а я поплёлся за ней, не рискуя догонять. Во-первых, за оставшийся путь ничего исправить не успею, а во-вторых, ладно бы исправить, размечтался, тут не усугубить бы, вот чего всё же не хотелось бы.

Несколько пустых участков мы проскочили очень быстро, в хорошем темпе, и я больше глазел по сторонам, стесняясь смотреть девушке вслед. Пусть там и было на что посмотреть, но не стоит, грубо это, грубо и не совсем хорошо.

Да и потом, напомнил я сам себе, смотришь на приятное – теряешь бдительность, так меня, кажется, тигра эта рогатая учила. Так что я сейчас с принудительно наведённым на себя интересом следопыта рассматривал пустыри справа и слева, все эти кусты и деревья, заброшенные фундаменты и начатые постройки с пустыми проёмами окон. Не самое приятное зрелище, надо будет Алёну, даже если она сама не захочет, хотя бы до её линии проводить, в случае чего молча буду идти, молча и сзади…

– Пришли, – прервала мои мысли девушка и остановилась у калитки в хорошем, глухом заборе. – Отдавай сумку и уматывай.

– Познакомить же обещала, – напомнил ей я, – по-соседски то. Давай сейчас, а то другого случая можно долго ждать.

– Хорошо, – подумав, кивнула мне Алёна и, протянув руку, принялась колотить в дверь.

Загавкали собаки, штук пять, не меньше, и метнулись они к нам, странное дело, откуда-то с дальнего конца участка, там, где уже был лес, не сидели они под воротами, как это обычно бывает.

– Ольга! – перекрикивая их лай, во весь голос начала звать хозяйку девушка, – Ольга Анатольевна! Это я, Алёна! Я продукты вам принесла! Откройте, Ольга Анатольевна!

Во дворе горел свет, гавкали собаки, но калитка не открывалась долго, минут пять, меня даже утомлять начал этот перелай, ведь ничего же нельзя сделать, ни поговорить, ни прислушаться, просто стой и жди.

Но потом брякнул засов и калитка приоткрылась чуть-чуть, на ширину ладони всего, чтобы не выскочил оттуда на улицу никто четвероногий, и показалось в этой щели усталое женское лицо. Причём сильно усталое, до чёрных кругов под глазами, до лихорадочной сухости, а ещё испугана она была, и сильно.

Ольга Анатольевна осторожно и с большим облегчением улыбнулась Алёне, и протянула руку к ней, за обещанным, но улыбка исчезла сразу же, как только она рассмотрела, что ничего у девушки в руках нет, а потом сменилась откровенным испугом, когда из-за её спины вышел я и учтиво поклонился.

И пусть я состроил себе самое доброжелательное лицо, какое только смог, и улыбнулся ей во все тридцать два, это не помогло, Ольга отпрянула назад и захлопнула калитку, привалившись к ней всем телом, я даже почувствовал её дрожь.

– Ну, вот, – разочарованно произнесла Алёна, недовольно глянув на меня, – как знала, ладно, молчи и не лезь. Ольга Анатольевна, это сосед ваш новый, Даниил! Он вам продукты принёс! Он познакомиться пришёл! Не бойтесь, он хороший! Это моя бабушка так сказала, не я!

Последние слова, видимо, предназначались мне лично, но именно они и сработали.

– Бабушка? – отозвались из-за калитки, и она чуть-чуть приоткрылась, рассмотреть меня, – сосед?

– Да, – как можно более солидней произнёс я, – здравствуйте, Ольга Анатольевна, не бойтесь. Я ваш новый сосед, второй день как заселился. С Зоей Фёдоровной уже познакомился, а вот с вами не успел. Меня Даниил зовут, очень приятно. Буду вам по-соседски помогать, если нужно. За хлебом там сходить, ещё чего. Себе пойду брать и вам тоже возьму, к примеру. Да мало ли, Ольга Анатольевна, между соседями чего только не бывает!

– Даниил? – и калитка приоткрылась шире, и оттуда начали меня жадно рассматривать во все глаза, лихорадочно прямо, – здравствуйте, Даниил. Очень хорошо, что сосед у меня появился, а то ведь ходит и ходит! – тут она сбилась на невнятный, но громкий и безумный шёпот, – ходит и ходит! Там, за забором, в лесу! И смотрит, и молчит! В окна, во двор! Жизни нет никакой! И страшно!

– Ну что вы, Ольга Анатольевна, – кинулась к ней Алёна и начала мягко, как бывалая стюардесса, успокаивать её, – ну кто там может ходить? Собака какая-нибудь в гости к вашим пришла, а то, может, лисица пробежала, а вы и распереживались! Лес ведь там, лес да болота, нет там ни дорог, ни жилья, нет там никого! Даниил, ну скажи ей!

– А вот и… – прислушался я к ощущениям – есть! Ну-ка, держите продукты, пойду посмотрю! Сейчас я, Ольга Анатольевна, узнаю, кто это там у вас такой молчаливый!

Я сунул пакет опешившей, но мгновенно обрадовавшейся до жути соседке, она ведь ожила прямо на глазах, что поверили ей, что приняли её страхи к сердцу, и стала смотреть на меня с такой надеждой, что обратного пути мне уже не было.

– Куда ты? – попыталась схватить меня за руку Алёна, – темно уже! Куда ты собрался? Да стой ты, Даня!

– Во двор зайди, – бросил я ей уже на ходу, – и калитку закройте. И жди, никуда не выходи, я быстро!