Текст книги "Камбоджа"

Автор книги: Артем Шакилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Поезд несколько раз сходил с рельсов и забавно стучал колёсами по гравию, иногда отклоняясь значительно в сторону от рельсов, чтобы догнать очередную жертву в оранжевой безрукавке, или снести на безымянном переезде маленький домик с семафорящей тёткой на балконе. Но, не смотря на вольный нрав, он каждый раз возвращался на блестящие даже в темноте полосы чермета, сожалея о прошедших дедовских временах, когда можно было стравливать горячий пар на пассажиров, сжигать в топке кубометры леса и героев революции. А потом поезд впал в депрессию: колёса стучали исключительно по рельсам, безобразия прекратились. Мне стало безопасно и грустно...

...этот поезд в огне – и нам некуда больше бежать...

Там второй раз не сбегаешь.

Берег реки.

Около трёх ночи. Безлунная темнота и нелетний холод. Мокрые от росы ноги, наконец-то определяют мой выбор: в жёлтых сланцах. В жёлтых сланцах на высоком каблуке и не в гробу, а, как минимум, в скифском кургане моим озарениям самое, что ни на есть, место. А сверху ещё египетскую пирамиду вместо гробнички возвести, чтоб без вопросов и надолго. Или ацтекскую? – у чингачгуков вроде покрасившей были и без перебинтованных мощей. А на табличке эпитафия "Здесь покоятся мои гениальные идеи, собственноручно задушенные путём рукоприкладства".

На ощупь, переругиваясь, приводим в боеготовность снасти и даже окунаем крючки. Долго всматриваемся во мглу: очень хочется полюбоваться своими поплавками – обритыми налысо перьями, бледно-молочными снизу и красненькими для нас. Как они тихонечко покачиваются на волнах и внезапно исчезают в глубине, намекая на килограммовые уловы. Надежда не оправдывает оказанного доверия: слепой от рождения видит больше, чем мы на сплошной черноте воды. Но это совсем не значит, что у нас не клевало. Я уверен: клёв был мощный! Только его ни хрена не видно было...

– Я с собой спиннинг взял, – подсвечивая затяжкой лицо, сообщает Хрюша. Лицо как всегда поражает округлой протяжённостью вширь. Вплоть до последней кучеряшки на затылке.

– А ты умеешь?

– Конечно, умею. Папа научил.

– Ню-ню. Бог в помощь.

Кабан умел, ещё и как. Первый бросок был действительно удачным: блесна пролетела метра три – как раз до камышей...

Смешно.

– Дай, покажу, – отбираю алюминиевое удилище. – Нефиг делать.

Я делаю ЭТО впервые, очень волнуюсь. Если верить слухам, потеря девственности должна сопровождаться конкретным мандраже. У меня же было полное отсутствие эмоций. И вот теперь расплачиваюсь.

...это было, кажется, утром, и мне хотелось блевать. Вокруг вповалку спят – люди? – тела.

– Шурик, ты вчера кончил или нет? Извини, я заснула, – опухшая морда и обнажённые соски. Девушка? женщина? – самка без роду и племени. Имя отсутствует, как излишнее.

– А мы что? занимались?...

– Да, мы трахнулись.

– А-а...

Смутно так всё, но точно помню, что хотелось блевать...

Ладно, не о том речь. Волнуюсь – и результат, соответственно, комом.

– Борода, – я слегка наигранно равнодушен. – Не страшно. Бывает. Со всеми. Иногда. Надо распутывать. Так получилось. Я не хотел.

– Да шо ты говоришь?! Ебать, ты посмотри! – я послушно клацаю жигой, пока Хрюша отыгрывается за предыдущие пять минут позора. Издевается, муфлонище.

– Да, Шакил, ты учудил, – подписывается Слон.

И ты Брут?!

Кто хоть однажды принимал участие в ликвидации настоящей добротной бороды, тот осознает титаничность наших трудов – в условиях освещённости зачаточно-эмбриональным рассветом и одноразовыми зажигалками.

Бесконечные лабиринты лески: узлы и кольца, кольца и узлы, и опять кольца...

Скажем, я вспотел, бегая вдоль берега по полсотни метров туда и обратно.

И сделать бы правильные выводы: узреть предупреждающий перст судьбы и предопределение грозного фатума, или на крайняк разглядеть прозрачный намёк безжалостного рока, но...

– Дай, – возжелал Слон, протягивая руки.

– Не-а, щас я, – Хрюша тоже возжелал. А ведь грешно это.

И не дал.

Мощный замах. Резкое движение всем телом вперёд. Руки вытягиваются перед грудью параллельно земле. Время застывает и медленными слайдами мерцает в сторону минус-бесконечности. Хорошо хоть не стремительным домкратом...

Впечатляющий момент.

Момент истины. Момент откровения, ибо таких рафинированных нелитературных словосочетаний я не слышал ни до, ни после. Есть во мне, оказывается, такой талант – я же прям артист разговорного жанра: и так сочетаю, и эдак, а если вот с этим да в родительном падеже...

Вторую бороду распутывали как-то без особого энтузиазма.

Но самое загадочное в этой истории то, что неудачная попытка ?2 не остудила раззадоренного Слоника.

Трудно сейчас, по прошествии стольких лет, сказать, что побудило Серёгу сотворить третью небритость: обострённое чувство юмора? нежелание отделяться от коллектива? Не знаю, не знаю, но он сполна получил свою порцию комплиментов и дружеских пожеланий – Кабан и я морально отпинали его ногами и в промежность тоже...

Участия в освоении очередной головоломки я не принимал. Меня внезапно пробило на хавчик, и я удалился, дабы в одиночестве почревоугодничать.

Нервно потрясённый я незаметно умял почти весь общаковый запас провианта. Почти – то, что осталось, заглотил подоспевший Слон. Честь скрутить клубочек и свести концы с концами он целиком и полностью возложил на Хрюшу:

– Твой спиннинг. Тебе надо. Ты и делай.

Воздадим Олегу должное: ему было надо, и он сделал.

А вот узнав об отсутствии присутствия бутербродов, Кабан повёл себя откровенно по-свински:

– Вы чо, суки, охуели?! Не хуй себе! Я, блять, Слон, твоё дерьмо разгребаю, а вы всё, пидоры гнойные, поточили!!

И т.д. и т.п.

Я имел неосторожность что-то вякнуть в ответ – Олежа накрыло неописуемой яростью и, брызжа слюной мне в лицо, он тоже поимел неосторожность:

– Да я срал на тебя с большого дерева!!

– С какого дерева? – я очень любознателен.

– С этого!! – кивок в сторону ближайшего.

– С этого? – я очень недоверчив.

– Да, с этого!!

– Прям так и срал?

– Да!! Читай по губам: срал на тебя с большого дерева!!

– Да ну...

– Иди сюда! Давай! Становись!

Иду. Становлюсь.

Хрюша лезет на развесистый тополь, обдирая кроссовками кору и непрерывно матерясь в мой адрес. Поднявшись на несколько метров, достаточно высоко, спускает штаны.

Копрофаг-высотник? Получает сексуальное удовлетворение, справляя большую нужду из гнезда кукушки?

– Становись!! – и пальчиком указывает куда, чтоб ему прицельней было: я должен находиться строго под раздвинутыми ягодицами и не сметь дёргаться.

Короче, прыжок на месте – провокация.

Я наконец прозрел: Хрюша настолько разъярён, что всерьёз думает, что я буду ждать, пока он, покряхтев, устроит газовую атаку и накроет меня сверху фекально-бомбовым ударом. Нет, вы только представьте себе!..

Открытие меня шокировало. Не смог удержаться. От гомерического хохота.

Меня так трясло, что даже придавило на клапан. Это не считая ливня из-под ресниц. В смысле, и глазки промокли, и будильничек зазвонил. Последнее оказалось в тему. Империя наносит ответный удар!

Сливается дренаж через природой подаренный крантик, которому не нужна ни гран-букса, ни финские прокладки. Сливается дренаж на ствол Большого Дерева и прилежащие территории – я уподобляюсь собачке, разве что ногу не подымаю. А ведь Хрюше, скалолазу-извращенцу, по всему ЭТОМУ ещё и слазить придётся. Он взобрался на дерево ради по-большому, а я, так уж и быть, сделаю по-маленькому, но под деревом, на дерево и возле дерева. Надо поливать растения – мне это ещё в первом классе учительница поручала, а я, значит, лейкой их, лейкой...

Новый приступ.

Я не реагирую на внешние раздражители. Мир состоит из Хрюшиных волосатых ягодиц и моей истерики.

Примерно через час я перестал всхлипывать. Слон успокоился чуть раньше. Кабан выпил сэма – сам! – и решил пока воздержаться от каннибализма: осоловел от алкоголя да лицом мягче стал – костодробительные оплеухи пережитого поспособствовали. Он закинул удочку и поймал себелька – с мой мизинец. Если удалить одну фалангу. По запястье.

Как говорится, на безрыбье и жабу раком.

И тогда мы принялись ловить рыбу. Большую и маленькую. А потом совсем рассвело, и рядом, в камышах, обнаружилась привязанная к коряге лодка, которую мы втроём и оккупировали. Верёвка перегнила и порвалась, и течение потащило нас к самому синему из морей – к Чёрному. Наш "белый пароход" провожала только нутрия: она гневно кивала вслед облезлым бортам и раздражённо шелестела промасленной бумагой от бутербродов – диких зверюшек надо подкармливать. Я помню, ещё в третьем классе – домашнее задание! – сооружал кормушки для синичек и снегирей. Правда, я никогда ничего в них не насыпал...

Трое в лодке. Тузика нет. Зато есть Слон.

Кабан сказал, что море – это хорошо. Мы будем целый день сидеть на пляже и просеивать ладонями гальку. А потом, вечером, всех найденных куриных богов обстоятельно заштопаем цементными заплатками. Он, Кабан, с детства об этом мечтает – каждую нечётную ночь пятницы, ближе к пяти.

Слон посмотрел на меня, я посмотрел на Слона – мы переглянулись. И забрали у Олега бутылку: оказывается, в сэм был добавлен паркопан.

Наш белый пароход бодро вспенивает воду за кормой, трубы дымят чем-то розовым и сладким, а солнце разбрасывается лишними протуберанцами.

По пути к морю мы поймали с десяток себельков-верховодок и одного тритона. Рыбалка удалась.

А ещё мы посовещались и решили, что в сентябре обязательно надо съездить по грибы.

КОСТИК

Кровь?

Кровь.

Рубиновые капли – в струйку. Сердце сжимается: струйка выплёскивается через лопнувшую кожу и ползёт. Ног-то у неё нет, вот и ползёт.

Кровь?

Да кровь, кровь.

Волосы слипаются, но рубиновыми не становятся. Странно... Почему, а?

Кровь?

Кровь, а боли нет. Это хорошо, когда боли нет. Не люблю, когда больно.

Родничок на лбу. Ручеёк по лицу. Течёт. Бровь. Дальше. Ресницы. Дальше. Глаз щиплет. Как от шампуня. Дальше. По губам. Мёд слаще, чем кровь.

У меня хороший плеер со встроенным радио. Слушаю новости: на президента США в течение часа, прошедшего после обращения к украинскому народу, было совершено двадцать семь покушений. Такое впечатление, что спецслужбы всех мало-мальски развитых стран наконец очнулись от зимней спячки...

Уже недолго, я знаю. Смолкли сирены гражданской обороны. Люди бегут из города или попрятались по щелям: метро, погреба – глупые, а потом? Завтра? Вы подумали? Вы хотите жить в Новом Мире? среди пепла и гноя?!..

* * *

Быстро идём. Курим: ветер сбрасывает пепел на поднятые воротники.

Чужой дом. Чужой подъезд. Чужой четвёртый этаж. Дрон звонит в дверь.

Прийти и впиться страстно, с язычком. А потом развернуться и – пока! Позже можно опять появиться. Главное, чтоб она не привыкла к моим ласкам. И чтоб я не привязался к дерматину, сексапильно обтягивающему её тело, к тонкому изгибу ручки... хватит, а то я сейчас начну плакаться из-за того, что она не позволяет моему ключику войти в её замок.

Поэтому только и остаётся, что прийти, ПОЦЕЛОВАТЬ ДВЕРЬ и уйти...

В который раз.

Открывает Костик.

– Костик, тут такое дело... – начинает Дрон.

– Привет, Шаман! – перебиваю я и выхожу из тени.

– Привет, Шакил! – как-то уж больно жизнерадостно. – Кто это тебя?

– Да вот иду по улице, никого не трогаю, а на меня трое с ломами...

– Ты одного – РРРАЗ! Второго – ДВА! А третий немного зацепил. Ясно. Щас я, – Костик скрывается за дверью. – Мам, помочь надо!..

Костик. Самый странный и неоднозначный человек из всех кого я знаю.

* * *

Телефонный звонок.

Беру трубку.

– Привет, Шурка, приходи пиво пить.

– Привет, Костик. Какое пиво?

– Как какое? Хорошее. Светлое.

– Ты, Костик, меня в прошлый раз тоже на пиво звал, а пили самогон. Твоего приготовления. Безбожно противный и вонючий.

– Какой самогон? Обижаешь. Не будет никакого самогона.

И действительно, самогона не было. Как, впрочем, и пива. Была водка.

Кухня. Заходить в комнату Костика я наотрез отказался: напрягают меня связки мухоморов, расчленённые жабы в спирте (это ж надо было так продукт перевести!) и пепельница из черепа, приватизированного во время эксгумации заброшенной могилы. Короче, на кухне обстановочка привычней и рокенрольней. Даже тараканы вроде как родные. Без этих хиромантических штучек.

Газ горит всеми конфорками, духовка пышет жаром – надо же как-то отапливать квартиру? О, счастливые времена бытового минимализма: по-декабрьски холодные батареи и веерные отключения рабочих районов!

...тёмная ночь, только ветер шумит в проводах...

Бутылка на столе: чуть-чуть на донышке – блохе дёрнуть и то мало будет. Сковорода с остатками закуся царевичей: зёрна гречневой каши, разбавленные порами жареной печёнки. На холодильнике магнитофон исторгает из себя "А у малиновой девочки взгляд откровенней, чем сталь клинка..." – чахоточный надрыв пуговицы на смирительной рубашке. Или бриллиантовой запонки, соскользнувшей в очко сельского сортира.

Пьём. Костик что-то рассказывает:

– ...и сделаю себе катану из рессоры. Сталь хорошая. Потом закалю...

– Мы тут с Амбалом давеча теорию выдвинули, – вклиниваюсь в монолог, – шо, если все люди, дети и женщины на планете Земля вдруг одновременно устроят газават...

– Чего устроят? – перебивает Костик.

– Пукнут одновременно, – поясняю я, – то на планете, как минимум, случится моментальный парниковый эффект, растают полярные шапки. И всё это будет плохо пахнуть. Представляешь?

– Н-дя... И потом я этой катаной... – попытка вернуть разговор на круги своя.

Мне лень выслушивать глупые прожекты:

– Я, наверное, Костик, пойду.

– Куда?

– Домой.

– Не гони.

– Надо, Костик, надо.

– Да не гони, Шурка, мыша ты потная. Куда ты собрался?

– Домой. И не мыша. И не потная.

– Не гони.

– Пора, Костик, пора.

– Ладно. Тогда на посошок, – он соглашается подозрительно быстро.

– Какой ещё посошок?

– Традиция. Славянская. Али ты, милок, иудейских кровей будешь?

– Так водки ведь нет. Вон, батл пустой.

– А за козла ответишь. Садись, ща всё будет.

Достаёт из тумбочки вторую бутылку. В чашки наливает – мы презираем ананасы и рябчиков! – воду из-под крана, которой предстоит сыграть эпизодическую роль второго, компота и десерта. О, холодная вода – мечта гурмана, диета топ-модели, пища художника!

Вода на кухонных праздниках жизни первое и зачастую единственное блюдо.

Вода – вещь незаменимая, если вам необходимо сервировать стол для питейных утех. Из воды ведь так много всего приготовить можно. Питательного. Например: холодная вода из-под крана – готовая к употреблению, полезная для организма холодная закуска. А горячая вода из-под крана, как нетрудно догадаться, это... – горячая закуска! Правда, как показывает кулинарная практика, под ЭТО ДЕЛО – делаем щелчок указательным пальцем по горлу – предпочтительнее всё-таки холодные закуски. Некоторые эстеты от пуза, вроде Кабана, предпочитают специально приготовленный холодец – водицу, прокипячённую и в холодильнике отстоявшуюся.

Любой непредусмотренный сюжетом сабантуй можно разнообразить экзотическими фруктами. Для этого нужно лишь приобрести за весьма умеренную цену порошок...

Что? Какой такой кокаин? Вам бы, батенька, к наркологу.

Порошок, который оптимистично называется "Юпи" (а ведь здесь могла быть ваша реклама), и – что? правильно! – просто добавить воды. В общем, чем богаты, тем и рады. Кушайте гости дорогие, не обляпайтесь.

Если вас заинтересовала общепитовская тема, то вот вам секрет самого экстравагантного деликатеса-закуски...

* * *

Костик впал в мрачные раздумья о смысле бытия бегущего по руке муравья: насекомое резво огибало обильные волосы, иногда останавливаясь, чтобы дерзко куснуть кожу – и ни о чём не подозревало. В неведении было счастливо особой муравьиной благостью.

Исходя от противного – а смысла никакого и нет вовсе! – Костик деликатным движением пальца прекратил ещё одно бренное существование.

Затем он изволил обратить внимание на меня: молча (говорить уже не силён), указал место напротив – садись-присаживайся, и выпьем, товарищ. Пока по одной.

Присаживаюсь. По руке Костика лавирует брат-близнец свежеусопшего – где-то рядом муравейник.

Всё также безмолвствуя, Костяра разливает вонючее пойло. Полстаканчика на лицо, обещающее в скором времени превратиться в рыло, если мы будем пить такими дозами. Быстрее, чем обычно.

Я поднимаю хрустящий пластик и тут же ставлю на место, повинуясь повелительному жесту Константина – мол, не гони лошадок, Шурка, коль уздечка без седла.

Шаман меланхолично достаёт из кармана замусоленную колоду карт: перебирает, откладывает шестёрки. Колоду – в карман. Шестёрки Костик разрывает пополам. Потом ещё раз пополам. Потом ещё. И ещё... На столике вырастает небольшая кучка тщательно измельчённого картона.

У Костика "белочка". Натуральная. Допился на хрен...

– Костик, ты чего?!

Риторический вопрос.

Склонив на плечо давно немытую голову, он вдумчиво рассматривает содеянное. Я же лихорадочно соображаю, как бы незаметно свалить, пока тихое помешательство не переросло в нечто неоперабельное.

Барским движением – для друга ничего не жалко – Костик сгребает половину изуродованных шестёрок и насыпает передо мною.

– Костик, я это... Мне надо...

– ?

– Позвонить... Мне... Надо...

Он резко, одним глотком, опорожняет стаканчик.

Занюхивает рукавом чёрной джинсовой куртки, накинутой на плечи как бурка Чапая.

А теперь – полный рот манной каши, языку места нет – тост:

– Шоб Кремль стоял, и деньги были.

Мутный взгляд – ты меня уважаешь?! – прошибает мой лоб и китобойной острогой застревает в затылке. Быстро выдыхаю – глотаю – вдыхаю. Желудок хоть и лужёный, годами и литрами тренированный, но невоспитанно бурчит и желает очиститься от скверны.

А Костяра сидит себе, мечтательно созерцая пошарпанную стену беседки за моей спиной, и неторопливо поедает... шестёрки. Те самые. Измельчённые.

Закусывает.

– Костик, ты чего?

Он взглядом указывает на мою порцию чёрно-красной смеси – закусывай, мол, а то захмелеешь быстро, а это нехорошо шибко. Я по инерции тяну руку и тут же прихожу в себя:

– Я лучше водички, – полторушка с водой приводит меня в чувство. – Спасибо, Костик.

Костик пожимает плечами, конфискует отвергнутый деликатес и, не медля, отправляет в рот. Пережёвывает и глотает...

В тот день я больше не пил. Расхотелось.

* * *

Посошок – это бутылка водки. До дна. Хотелось бы больше, да нету.

– Ну ладно, пора и честь знать. Похромал я, Костик.

– Погоди, я тебя провожу.

– Да зачем? Я и сам дорогу знаю. Дойду, не переживай.

– Не-е, я провожжжу.

– Нахренища?

– Нннадо.

Спорить бесполезно.

Он одевается и, конечно, натягивает берцы, в которых ходит и в двадцатиградусный мороз и в июльскую жару. Некоторые без хавки жить не могут, или там без ширки, а Костик – без армейских ботинок на кровавых мозолях. Он когда-то на спор эти берцы месяц не снимал – даже на ночь и в ванной.

Выходим.

Вечер.

Погодка просто сказочная: лёгкий морозец, нежный не затоптанный снежок продолжает падать, ни малейшего намёка на ветер. Домой идти не хочется. Хочется чего-то светлого.

– Не мешало бы отлить.

Костяра согласен со мной – он ловит языком самые крупные снежинки.

Находим подходящее для мокрого дела дерево.

Это какой-то собачий инстинкт: отливать на дерево. Пофиг на какое, лишь бы не кактус из патриотических соображений. Интересно, а девушки по какому принципу выбирают укромное местечко, чтобы справить малую нужду в экстремально-внедомашних условиях? Надо будет как-нибудь спросить...

– Шурка, ты знаешь шо-нибудь о руссбое?

– Это шо-то типа каратэ?

Фукает и машет руками:

– Это же разные вещи. Это же истинно славянское. Щас я тебе покажу.

– Да ладно, Костик, не надо.

Шутки шутками, а крышу у Шамана сносит основательно. Иногда. У него и справка есть.

* * *

Топал как-то по улице пьяный мальчик Клим: бритый череп, братья на зоне. А навстречу – подпитый тинэйджер Костик, рокер-неформал.

И захотелось пьяному мальчику подпитого тинэйджера жизни научить. И сломал он нунчаки о хаерастую голову – голову Костика. А Костик не растерялся: достал нож и попырял пьяного мальчика Клима в живот.

Упал пьяный мальчик и не шевелится. Ну и ладно, сам себе злобный баклан. Нефиг нунчаки распускать.

А мимо бабушка семенила:

– Беги, милок, но сначала лучше добей. А то оклематься злыдень может. Оно, знаешь, милок, злыдни такие живучие. А бабушку не стесняйся, милок, добей, не береди душу, ночь же спать не буду!

Но Костик бабку не послушал: горло перерезать не стал, хоть руки и чесались, и не побежал, а спокойно дальше потопал – дела у него были.

А когда прошло полчаса и сотня человек мимо, поднялся с асфальта протрезвевший мальчик Клим, снял разодранную куртку и, не веря в удачу, уверовал в Господа нашего, Иисуса Христа – когда пальчиками дрожащими поцарапанный живот пощупал. Без сквозных дырок.

В те времена мы все ходили с ножами. Мне, например, мама купила: сказала "Сына, лучше ты, чем тебя". Но острая железячка в кармане кажется глупой игрушкой, когда дышащий в пупок сопляк стреляет у тебя сигарету, беззаботно поигрывая предохранителем ПээМа...

– Да ладно, Костик, не надо...

С криком "Ки-я!" (в руссбое всегда кричат "Ки-я!" – это же истинно славянское слово) он делает выпад правой ногой – в промежность.

Мне не удаётся в полной мере оценить всю прелесть руссбоя, ибо я предпочитая отпрыгнуть за дерево. А Костик, теряя равновесие (как-никак батл водки внутри), шлёпается в снег. Нежный и не затоптанный, но как бы это помягче... уже слегка замочаленный.

Поднимается.

– Прикольно, Костик, прикольно. Очень даже. Мне понравилось. Особенно последнее движение. Солидно.

– Нет, ты не понял. Ххх-а! – и опять в снегу. А я за деревом.

Лежит, обиженно моргает:

– Слышь, Шурка, а ты знаешь, как будет на санскрите спирт? А пиво?

– Не-а, не знаю. И как?

– И я не знаю. Это же невежество: живёшь, живёшь, а как пиво на санскрите...

А потом я нёс его домой.

По пути он перепугал проходивших мимо девчонок, внезапно заорав на всю улицу:

Соловьи на кипарисах, и над озером луна.

Камень чёрный, камень белый – много выпил я вина.

Мне вчера бутылка пела громче сердца моего:

Мир лишь луч от лика друга, всё иное – тень его...

А ещё он заявил, что будет петь "Миллион алых роз" по-японски. И запел:

– Хатумай, хатумай...

Наверное, это по-японски. С акцентом. Истинно славянским.

* * *

Костик, Костик...

Как-то к Шаману забежал Слон. Жаловался, что всё хуёво, что скоро сессия, а это уже само по себе полный...

– Хочешь, чтоб было хорошо? – спросил Костик. – Всё познаётся в сравнении.

Но Слон лишь отмахнулся и не обратил внимания на хитрую улыбку. А зря.

– Чаю хочешь? – традиционный вопрос. У Костика на кухне всегда что-то пили. Если не водку, так чай. Или после водки чай. Или после вина.

Слон хотел – Костик сделал. Слон выпил, посмотрел на часы – пора, ушёл...

А в садике сидел народ: тихонько самогон попивали да бренчали в две гитарки песенки собственного сочинения.

Однажды милая симпатичная девушка доверчиво прижмётся к Дрону, прикоснётся мягкими губами к щеке и страстно промурлыкает на ушко:

– Спой мне хорошую песню... или свою.

И у Дрона впервые пропадёт желание сделать ей приятно...

Да уж, песенки собственного сочинения, Цоя, "Г.О.", "Чайфов", "Крема"... – хорошие и свои.

Туда, в детский сад, и спешил Слон: привлекали его ясли, соски и горшки. Торопился Серж на свидание с Юлечкой-близняшкой. Он перелез через забор, присел рядом с Амбалом на сидушку крохотного стола и понял – что-то не так.

Реальность потеряла чёткие границы очертаний, размазались мягким сливочным маслом прямые линии и углы. На бетонной стене беседки минеральной водой вспузырилась краска: пена прибоя на бреге морском, не хватает только разведённой растворителем Афродиты. Смешной розовый поросёнок в шляпе, написанный на стене кистью неизвестного мастера, принялся неприлично подмигивать...

Слону стало не по себе. И вот тогда появились змеи.

Змеи шуршали чешуёй и лениво шипели друг на друга, проползая мимо бесконечным караваном дистрофичных горынычей.

Слон тяжело задышал и посмотрел на Амбала – Ветал спокойно пил и пел, в упор не замечая под носом всякие аномальности. Слон понимал, что его глючит, но на всякий случай залез на стол с ногами. Слон где-то слышал, что змеи кусаются ядовитыми зубами, и от этого бывает неприятно и даже смерть.

Так и сидел: поджатые ноги, гадюки-полозы, пузырящаяся краска и розовый поросёнок в шляпе. Пока не пришла Юлечка.

Она присела рядом и обняла Слона за талию. И поцеловала в шейку. И подставила свою.

Слон посмотрел на подругу... – это был шок. Вместо роскошных каштановых волос – седые грязные космы, вместо губ бантиком и симпатичного личика с блестящими карими глазёнками – иссечённая глубокими рытвинами морщин ряха, гнилые челюсти и буркала, затянутые катарактами. Нормальная стандартная Баба-Яга. Слон даже на ноги посмотрел – странно, что не костяные.

Серёга отлично понимал, что всё это ему только кажется, но от понимания легче не становилось. Надо было целовать Юлечку, которая выглядела так асексуально, что у Слона потом три дня не вставал.

Поступок Настоящего Человека: закрыть глаза и ткнуться сухими губами в струпья обвисшей кожи...

Слон сослался на головную боль, ревматизм и расстройство желудка – и поспешил удалиться. Домой.

Он шёл, а под каблуками хрустели раздавленными хребтами гадюки и ужи. Рядом брёл смешной поросёнок в розовой шляпе. Подмигивал поросёнок на редкость похабно...

Хрюша долго доставал Костика, пытаясь выведать рецепт заварки, но Шаман хранит тайну до сих пор.

* * *

Костик, Костик...

Выгуливаем девчонок. Или они нас. Вы видели когда-нибудь собачьи свадьбы? Невеста гордо впереди, а за ней табун женихов – авось обломится?

Овчалова, Маринка, Марунц – впереди идут-вышагивают.

Мы, парни, дружною толпой плетёмся сзади.

Костика, похоже, такое положение дел не совсем устраивает. Ему хочется чего-то более контактного и совместного. Он догоняет девушек, обнимает и, навалившись всем телом, что-то говорит – далеко, не слышно. В ответ он пропускает три удара по яйцам, оседает и выслушивает диагноз:

– ТЫ ШО, БЛЯТЬ, БОЛЬНОЙ?!!

Подходим, поднимаем, обтряхиваем.

– Костик, а чо ты им сказал, а? – интересуется Дрон. Мы все интересуемся.

– Да ничего такого! Подхожу и говорю: "Девочки, а может по миньетику?" А они...

Сочувственно киваем: да, действительно девочки нехорошо поступили, неправильно. Цокаем языками: бить молодых людей в пах – это грех. Ба-а-альшой грех! Ну что такого Костик сказал? Ну ведь ничего такого! Из лучших побуждений ведь! Это ж, считайте, комплимент, на самом-то деле. Да-да, именно комплимент!

Нехорошо, девочки, стыдно...

В стиле Костика синим завалиться к Марунц на день рождения и с порога заявить:

– Поздравляю, сиськи отрастила, пошли ебаться.

А потом чем-то рыже-малиновым заблевать сортир...

Через месяц Марунц уехала в Москву. И не вернулась. Я не знаю, что с ней и как. Может, и жива.

* * *

В конце концов, Костик занялся исследованием древних культов.

Он бесповоротно заблудился в тумане магии, гипноза и прочего опиума для народа – мы потеряли друга и не смогли найти. Да и не хотели...

Темнота и Смерть – синонимы, и пусть ни один филолог не согласится с подобным утверждением. Зомби чувствовал: шторы опускаются, выключите свет, сейчас мы посмотрим слайды... слаааайды... слааааа... аа...

Чтобы взять нож, Костику пришлось убрать руки с горла Зомби.

Лезвие наискосок рассекло предплечье – согласно ритуалу, вычитанному накануне в одной умной книжке.

Шаман дрожал, биополем ощущая, как сердечко пульсирует-выплёскивает из Серёги жизнь вместе с алой струёй. Липкая лужа натекла – вытирать придётся, а в облом.

Обмяк, затих Зомби.

Теперь нужно кровь смешать: достать булавку из кармана и проколоть себе мизинец – больно!

Зомби – вдох? или конвульсии? – вдох! – открыл глаза. Непорядок! – пальцы впились в кадык, и давят, давят, выдавливают свет. Сейчас вернётся Темнота – Зомби чувствует это, он узнаёт о её приближении по грохоту в висках: камешек покатился, зацепил другой, крупнее, и ещё, и ещё... – камнепад. Грохот в висках.

ЖИТЬ – удар кулаком в размытое тёмно-бордовым камнепадом лицо. Перекошенное лицо Костика.

ЖИТЬ – Шаман отпускает пережатое горло – ошалел от такой наглости. Воздух в лёгких – подарок судьбы – Господи, спасибо тебе, спасибо тебе, Господи! – КРИК.

ВОПЛЬ – последний воздух из раскалённых лёгких, последний шанс – ЖИТЬ.

На кухне Дрон поперхнулся сэмом, Амбал упустил полную рюмку, чего с ним никогда не случалось – вдребезги.

Рывок в комнату.

Перетягивают рассечённую руку Зомби резинкой от семейных трусов, Амбал не побрезговал, пошерстил по ящикам шкафов. Шаман, весь в чужой крови, левша с тесаком, маг-самоучка, попытался, было, протестовать: произвол, что за на, я не видел постановления на обыск. Дрон быстро поставил его на место:

– Ебало заткни.

Заткнул.

– Я... я с вами.

– Иди на хуй. Ты своё уже сделал...

Двое тащат потерявшего сознание Зомби в травмпункт, где Дрон долго убеждает врачей, что разрез на предплечье совсем даже не попытка суицида, а результат неуклюжего падения после распития алкоголя.

Незавершённое самоубийство – это бесплатная профсоюзная путёвка на отдых в дурку. Зато можно себя показать, на других посмотреть, ага, пообщаться с интересными людьми.

Дрон убеждает, а врачи почему-то не верят. Переглядываются:

– Суицид?

– Суицид!

– Су-и-цид!

А Дрон не сдаётся:

– Не-е-ет! Што вы! Это он упал!

А врачи опять не верят:

– Суицид?

– Суицид!

– Су-и-цид!..

Костик потом оправдывался, говорил, что перепил лишнего. И шутил: "А зачем так волноваться? Зомби – всё равно живой труп".

У Серёги на руке остался шрам – в палец толщиной.

Темнота и Смерть – синонимы.

...темнота – друг молодёжи...

И ВНОВЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ БОЙ

А времени всё меньше и меньше.

Время как кровь: медленно сочится, пока не моргнёшь, а моргнул – упустил момент – отслоилась поджившая корочка – и ручеёк: рубиновые капли в струйку.

Я не буду моргать: пусть сочится, мне некуда спешить. Мне уже не холодно.

...мне так рок-н-ролльно...

И звёзды.

Они ведь БУДУТ, когда здесь уже ничего не будет.

И это замечательно.

* * *

Замечательный бар "Ювелирный". Название для пивнухи, конечно, ебанутое, а в остальном... – дешёвое пиво, в меру загаженные столики и крыша над головой. Что ещё надо? Особенно в непогоду?

Сидим, пропиваем бурситетскую стипендию Амбала: разделите двенадцать гривен на восемьдесят копеек за поллитра "монастыря" – сильно не разгуляешься, но пивком побаловаться хватит. Вот и балуемся – с крабовыми палочками вприкуску.

– Шурка, знаешь, а я стихи писать начал.

– Бывает. Ты сильно не переживай, само пройдёт.

– Хочешь, почитаю? – и столько в этом голосе надежды: ну, скажи, ну, скажи, пожалуйста, что хочешь...