Текст книги "Камбоджа"

Автор книги: Артем Шакилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Про Амбала ты уже рассказывал.

– Да? А-а, может, мало ли. Так вот, пепел растворялся прямо в воздухе. Заметь, Виталька в тот день был трагически трезв. То есть день прошёл просто безобразно. Бесцельно, можно сказать. А тут дома такое...

– Приношу свои соболезнования.

– Соболезнования? Соболезнования – это правильно. Амбал собрался с духом и потопал смотреть на брата с непозволительно близкого расстояния...

– Ну и?

– В сортире просто тень от стенки была. Пепел падал в тень. Поэтому и не видно было, как он на пол сыпался. У Амбала аж от сердца отлегло, даже выпить расхотелось. Но это всё фигня. Вот Дрон у себя дома почудил – это да!

Смотрю на бутылку: ровно на половину пустая. Раньше закурил бы, а сейчас не стану – тренирую силу воли.

– Глючить Дрона стало посреди ночи. Запоздалый приход. Знаешь, как это бывает?

Андрюха ухмыляется и кивает. Уж он-то знает. Я и не сомневаюсь.

– Его, как и Вальтера, пробило на покурить. Лёжа в постели. В однокомнатной квартире. С родителями, которые не курят, рядом. Такой вот глюк: Дрон лежал на диванчике и курил. И плевался. Вот так: "Ть-фу!-у! блять!" Очень громко. "Ть-фу!-у! блять!" Затяжка. Очень смачная затяжка очень вкусным дымом СИГАРЕТЫ С ФИЛЬТРОМ. А может БЕЗ ФИЛЬТРА. Какая разница? Он лежал, курил и плевал на ковёр: "Ть-фу!-у! блять!!" А потом сигареты не стало: может, выпала, может, истлела, может, он её съел – кто знает? А может, в воздухе растворилась... Ть-фу!-у! блять! А потом Дрон вспомнил статистику: восемьдесят процентов пожаров возникают вследствие курения в постелях, злостно не оборудованных огнетушителями и ящиками с песком. Песок, понятно, для естественных нужд домашних животных.

Староста хмыкает и одним глотком допивает бутылку. Мальчонка уж тут как тут.

– В роли домашнего животного выступила средних размеров чёрная пантера с яркими глазами и ошейником за ушами. Зверюшка доверчиво потёрлась о Дрюнено бедро и замурлыкала "Smoke on the water". Дрона пробило на измену: "Маза фака щет, ща всё заполыхает!" Он вскочил, перебрал постель в поисках бэрика: подушка на полу, одеяло на голове, простыня между ног. В таком виде его застали разбуженные папики: "Андрюшенька, что с тобой?" Дрона тоже Андреем зовут.

– Тёзка, – староста медленно поворачивает ершистый череп, сверкая глазками вслед очередной массивной попке.

– "Андрюшенька, что с тобой?" Но Андрюшенька занят: он отталкивает пяткой надоедливую кошечку и щупает пуфики на предмет окурка, который обязательно станет причиной возгорания. Папа с мамой суетятся, бегают вокруг, но Дрон ничего не замечает, он занят оперативно-розыскной работой: нюхает обивку дивана – вдруг дымом штыняет? Штыняет позавчерашними носками в углу, дымом – извините! Что вдвойне подозрительно. О, идея: надо обезопасить родимую квартиру, залив пожароопасную зону водой. Вода есть на кухне. Надо заметить, что на кухонном столе у Дрона стоит два графина: один с кипячёной водой, второй с коробками спичек. Насчёт спичек – эдакий семейный приколец. Короче, Дрон щимится к графинам, невзначай наступив на хвост пантере. Пантера матерится папиным голосом, но Андрюшенька уже наливает воду из коробочного сосуда. Вода, естественно, не льётся. Высыпаются картонки "балобановских". Но Дрон на такие мелочи ложил: главное, пожар предотвратить. За Андрюшей семенят предки. Перепуганные. Папа интересуется: "Андрей, ты пьян?" "Нет", – отвечает Дрон. "Дыхни". Дышит. В натуре, без вкуса, без цвета, без запаха. Папа вспоминает свою армейскую молодость и сослуживцев из Средней Азии: "Андрей, ты что-то необычное курил?" Дрон чувствует, что способен говорить одну лишь правду, и только правду. Если бы папик поставил вопрос корректно, то получил бы исчерпывающий ответ и ещё тачку ответиков в придачу. Но... "Нет". "Сынок, что ты хочешь?" – это мама. "Водички". "Сейчас я налью", – папа высыпает спички и наполняет кружку водой. С воплем "До дна!" Дрон выпивает, резко выдыхает и занюхивает папиным хаером. Папа затравленно дёргается. Рот Дрона наполняется слюной, следовательно: "Ть-фу!-у! блять!!" Фазеры в панике: единственное дитё окончательно крейзанулось. Дрон стаскивает трусы и вышивает по квартире, блаженно улыбаясь и приманивая невидимых птичек: "Гуля, кися, гуля, кися! Ть-фу!-у! блять!!" Родители гуськом за ним. Потом были странные, но гениальные, песни под гитару – соседи почему-то не оценили искусство в три часа ночи. А Дрону было наплевать (Ть-фу!-у! блять!!) – он ушёл в другое измерение, в параллельный мир. Утром он вернулся из странствий, получил конкретный пропиздон от насмерть перепуганных родителей и решил с экспериментами завязывать. А то родные чрезмерно волнуются. Седеть начинают. Уж лучше водочку...

– Лучше пиво.

– Лучше, – допиваю, – намного лучше.

Бутылка – пацану.

* * *

Бутылка водки, бутылка вермута и бутылка "долины" – это подарок. Не упакованный – бантики-ленточки отсутствуют, но пить можно.

Идём на день рождения к Димычу Воронцову: Дрон, я, Амбал и Зомби.

Открывает сам именинник – подарок не берёт – боится отпустить дверь. Говорит, что может упасть. Приглашает войти, но сам торчит в дверях. Говорит, что в этом месте у него фиксация самая ярко выраженная.

Протискиваемся мимо. Навстречу выбегает СВ и кидается целовать Амбала. Амбал не теряется и хватает её за ягодицу, за что получает локтём по ебалу.

Заходим в комнату. На кровати Мойша трахает Яну. Они культурные молодые люди: делают ЭТО под одеялом. Чтоб не при всех. У Мойши даже принцип такой есть: секс – это только для двоих. Здороваемся по очереди с Мойшей – Мойша, без отрыва от производства, пожимает нам руки. Здороваемся с Яной. Яна здоровается с нами: стонет и кивает.

Идём на кухню. На кухне Кабан, Петя и ещё какие-то личности пьют спирт. Наливают и нам. Димыч сидит на унитазе и кричит, чтоб налили и ему. Когда СВ подаёт Димычу стакан, Димыч громко пукает. Из благодарности.

Оказывается, все они бухают уже третий день и очень обижаются, что мы так опоздали.

Зомби предлагает выпить вермута – на него смотрят как на пидараса. Зомби замолкает.

Пьём спирт.

На кухне очень жарко. Все раздеты до пояса. Кабан снимает с плиты чайник и неловким движением выплёскивает немного кипятка на спины Дрона, Амбала и Зомби. Они матерятся. Кабан оправдывается. Они смазывают спины спиртом. Кабан матерится.

Галя предлагает выпить за именинника. Именинник предлагает выпить за Галю. Они уходят на балкон, у них лирическое настроение. Они смотрят на звёзды и думают о любви. На балкон заходит Петя. Петя говорит: "Эх, подрочить бы сейчас!" "Так подрочи", – говорит ему Димыч. Петя достаёт член и начинает дрочить. "Не здесь. Иди в комнату подрочи", – говорит ему Димыч. Петя идёт в комнату, Петя дрочит на ходу. В комнате танцуют медленные танцы. На кровати Мойша трахает Яну. СВ блюёт на магнитофон.

Дима выходит на середину комнаты и говорит, что он собирается устроиться на работу в ментовку и жениться на Гале. Дрон называет его идиотом. Дрон предупреждает его: "За твоими детьми будут бегать другие дети и кричать: вы дети мента! вы дети мента!" Дрон говорит: "Тебе это надо?" Димыч отвечает, что надо и предлагает поднять бокалы. Но бокалов нет, бокалы разбили ещё вчера. Поднимаем рюмки.

Зомби и Амбал сбегали за пивом и рыбой. Какой день рождения без пива и рыбы? Сидим, пьём пиво и едим рыбу. А Кабан спрашивает: где мой хвост? Ржём, типа, напился Кабан, гонит. Но Кабан опять спрашивает: нет, где мой хвост? Ему дают хвост: хороший, жирный, с плавником. Он встаёт за пивом. Сзади из-под халата выглядывает что-то длинное и пушистое.

– Кабан, шо это?

– Это? Не, ну, бля, наконец-то! Это – хвост. Я когда пива перепью – отрастает...

Утром Димыч блевал кровью. И мы скинулись и купили ему бутылку пива. Чтоб подлечился...

Я потом как-то зашёл к Димычу – после его женитьбы. Меня сразу же отправили на кухню. Ё моё, как же здесь всё изменилось!

Спустя пару лет после того дня рождения на кухне невозможно представить таракана. Вообще. Сижу, пытаюсь – не получается. Не могу. Представить. Вроде лапки, усики... – не представляется! По отдельности? Пожалуйста: лапки, усики. Вместе – никак! – лапки и усики сливаются в хер знает шо – в лапкиусики. Блеск посуды и стерильность стола пагубно воздействуют на головной мозг: разрушают гетеротрофные связи с реальностью, в которой существуют тараканы. Мало того: с реальностью, в которой существует понятие "таракан". И даже с реальностью, в которой... – но это маловероятно, поэтому не будем.

А вот и тарелочки, ложечки, и хлебушек. Свежий. Хрустящий. Нет, я ещё не пробовал, но уже представил. Надо же хоть что-то, раз таракан не поучается. Надо же хоть КАК-ТО компенсировать: свежий, хрустящий.

От тарелок пахучий пар – вкусно! – борщ.

БОРЩ.

Горячий. Раскалённый до красного цвета.

Голод – сглотнуть слюну как можно незаметней.

Сижу, пытаюсь – не получается. Галя заметила. Димка заметил. И я заметил, что они заметили. А Димка опять заметил. И понял:

– Шо мы свиньи, борщ без водки жрать?!

И бутылку из холодильника – раз! И в рюмки – два! И хорошо, чудесно, и замечательно же. Блаженство: борщичком, горяченьким до пота, закусить.

Молодец Димка. Понятливый. Действительно: мы же не свиньи какие-нибудь!

А если сейчас попробовать... Лапки, усики – по отдельности – есть такое дело, без проблем. А вместе? – почти, почти... Нужно ещё поработать, бутылочку допить – может тогда?

Мы же не свиньи?

* * *

Вдруг ни с того, ни с сего виноградного захотелось. Мы ж не мусульмане: нам и свинину можно, и вином хоть упейся – Боженька сильно возражать не будет.

Разглядываю этикетки на бутылках:

– Што тут у вас есть из вина?

И сразу же уточняю:

– Подешевле?

– "Альминская долина".

Классика жанра – кальвадос недоделанный. Годится.

Лифт останавливается на восьмом.

– Кто там?

– Оля, это мы, – представляется Серж.

– Кто? мы? – не верит, что это мы Овчалова.

– Слон, Шакил и Кабан.

Она на пороге. В халатике. Улыбается:

– Привет!

Все вместе:

– Привет!

Добавляю:

– Привет, Киса. Как жизнь молодая?

– Регулярно.

– Пить будем?

– Што?

– Вино. Самое дорогое, в магазине дороже не было.

Кухня. Пепельница на столе. Жарится картофель. Общаемся:

– А моего Алёшу в армию забирают, – вздыхает Ольга и поглядывает на пятнистого – сборы у него – Слона. Слон прямо с военки, не заходя домой, во все тяжкие ударился.

– Ничего сделать нельзя? – спрашиваю. – За деньги, я уверен, можно всё устроить.

– Не знаю. Он ходил в военкомат, у нас же военки нет, сказали в десантники. Он такой теперь довольный и немножко гордый. В десантники ведь не всех берут. – Похоже, она целиком и полностью разделяет оптимизм своего парня. Небось, уже представляет его в пятнистом камуфляже и в голубом берете, с "калашом" в мускулистых руках, на левом плече татуировка. И весь этот суповой набор а-ля Рэмбо болтается в синем небе под стропами парашюта – на фоне восходящего солнца. Она уже построчно знает, что будет написано в каждом письме к нему, и сколько солёных литров пропитают подушку. Она видит, как он, прям весь такой мужественный, с небольшим, но очень сексуальным шрамиком на лице, возвращается, чеканя строевой шаг, а она бежит навстречу, рыдая от радости, и прыгает ему на шею, и разрывает пропахшую настоящим мужским потом тельняшку, и целует волосатую грудь...

Ню-ню. А если всё не так, а?

– Ты, наверное, не хочешь, штоб его забирали, да, Киса? – ненавязчиво интересуюсь.

– Не хочу?.. Конечно, не хочу.

– Это ж на полтора года, – прикидывает Слон. – Ждать будешь?

– Буду.

– А ты знаешь, Киса, шо в ВДВ, в смысле в аэромобильных войсках, самая страшная дедовщина. Не такая, ясен перец, как в стройбате, но... А ещё они на головах кирпичи разбивают. На головах "молодых". Когда "дедами" становятся.

– Ты это серьёзно, Саша? – место голубого берета занимает добротная стальная каска; так, на всякий случай.

– А ещё, когда мальчиков надолго лишают общения с девочками, у них иногда случаются интересы к другим мальчикам... Я о мужеложстве и потере ориентации.

Вторая каска судорожно пытается прикрыть ягодицы любимого.

– Вообще-то сейчас с парашютами не прыгают. У государства денег нет на парашюты.

– Потому без парашютов прыгают. А когда падают с трёх тысяч, теоретически дёргают за теоретическое кольцо, – острит Хрюша, не изменяя серьёзности заточки.

– Да, – присоединяется к беседе Слон. – Правда внизу, то шо остаётся, отскребают уже практически.

Ольга испуганно всматривается в наши мордашки: может, кто-нибудь улыбнётся, а значит всё сказанное шутка? Но мы не улыбаемся.

У нас каменные лица.

Нужен последний штрих:

– Ничо, Киса, он вернётся года через два, если, конечно, не удавится на собственном ремне в нужнике. Наша армия занесена в книгу рекордов Гиннеса по количеству самоубийств, в курсе, да? Может, даже хромать не будет после ночных прыжков со сверхмалой высоты верхнего яруса коек. Представляешь? – подойдёт и обнимет тебя: молодой, красивый, с железными зубами. Свои ему ещё в первый месяц повышибают. Ага, с железными зубами и лысым черепом с вмятиной от силикатного кирпича. Зато гордый. Десантник. Он у тебя, говоришь, красивый? – и с разъёбанной задницей.

Ольга бледнеет. Мы замолкаем.

Кабан первым не выдерживает: подавившись сигаретным дымом, начинает хохотать. Присоединяемся – Слон и я. Овчалова неуверенно улыбается, потом смеётся – нервно. В отличие от нас: мы-то ржём от души.

Ольга сильно разволновалась и, как всегда, проглядела картошку. Тобишь основательно подпалила: фирменное блюдо – чипсы-уголёк.

Откупориваю вилкой "долину". Наливаю в бокал – Овчаловой. Она не пьёт, она смакует:

– Никогда не пробовала. Хорошее вино. Мне очень нравится.

Это она так издевается: прикидывается дурочкой и несёт чушь. Или приятную лесть. От которой любой ОН, схававший её слова за умытую гривну, надувается от самообожания. Киса же тайно получает удовольствие от непроходимой мужской тупости.

Ладно: один-один.

Ещё есть сэм и рябина на коньяке.

Много дымим.

– Мальчики, говорите, што произошло?

– Ничего.

– Но я же ВИЖУ!

Молчим. Долго молчим. А, ладно, сама напросилась.

– Ты новости смотришь?

– Смотрю. А при чём...

– Вчера русские в Югославии зубки показали: "автопробег" на полтыщи кэмэ. А мировые войны традиционно на Балканах начинаются.

– А-а-а, – она игриво улыбается, – а я-то думала...

– Нам на военке сегодня так и сказали, – перебивает Слон, – если ШТО, мы вас ЗАВТРА кидаем на взвода, а тех, кто только полгода – на экипажи.

Ольга с ужасом смотрит на Серёгу, дошло-таки: ТО, ЧТО МОЖЕТ ПРОИЗОЙТИ – РЕАЛЬНО.

Я одеваю дежурную улыбочку. Я расслаблен, уткнулся локтями в стол. И всем своим нездорово трезвым видом показываю: ерунда это всё, за Серёгу переживать не стоит.

– Киса, да не бойся ты за Серёгу. Если ШТО-ТО случится, он и в танк сесть не успеет.

Она с надеждой смотрит на меня: не въезжает. Она слышит – чувствует? – уверенность в моём голосе и успокаивается:

– Да-да, в танк не успеет. Это хорошо.

Улыбаюсь:

– Если ШТО-ТО случится, то можно даже о соли и спичках не волноваться.

– Да-да, не волноваться...

– Это же хорошо?

– Хорошо?.. А, да-да, хорошо...

– Вот и ладненько. Есть предложение: давайте выпьем за поколение, которому не нужно больше ни о чём беспокоиться! Это ж наконец коммунизм какой-то: не нужно ни о чём беспокоиться! Мне это нравится!!

...а при коммунизме всё будет заебись, он наступит скоро – надо только подождать...

– Мы будем вечны! – Слон счастлив, Слон хохочет. – Да пошли они все на хуй! Я не буду воевать за эту страну. Мне здесь нечего защищать! Мы будем вечны!

Будем.

Я смотрю на пятнистое счастье.

* * *

Военная кафедра: сборище пятнистых придурков и офицеров-даунов. Раскалённый плац: май и асфальт.

– Ковалёв, все идут нормально, один ты не в ногу!

– Товарищ майор, а он иноходец.

– Шакилов, отставить разговорчики в строю!

* * *

– Так-с, кто нам ответит што такое время "Ч"... Нет желающих? Курсант Ковалёв!

– Я!

– Расскажите нам, што такое время "Ч".

– Затрудняюсь ответить, товарищ майор!

– Отлично, Ковалёв, отлично, это "двоечка". Придёшь, пересдашь. Шакилов!

– Я!

– Мы вас внимательно слушаем, Шакилов. Што такое время "Ч"?

– Это "двоечка", товарищ майор!

– Молодец, Шакилов, молодец. Придешь вместе с Ковалёвым... Што? Никто не знает? Слушайте и запоминайте: время "Ч" – это момент, когда кокошки вашего самого быстрого солдата провисают над первой траншеей противника! Запомнили?! Ковалёв!

– Я!

– Што такое время "Ч"?

– Это когда кокошки моего самого быс...

– Идиот! Ты ещё вздумай мне такое на экзамене ляпнуть! Всем: учебник "Тактика, часть два. Рота, батальон", страницы 46 – 57! Готовьтесь! На следующем занятии проведу опрос.

* * *

– Слушайте внимательно, товарищи курсанты, штоб потом не говорили, што я не говорил. На следующее занятие взять с собой карандаши и резинки – будем рисовать роту в обороне.

– А какие карандаши, товарищ майор?

– Для вас персонально, Ковалёв, напомню: цветные.

– А резинки?

– Шакилов, вы же не в борделе!

* * *

– Бля, ну и начадили! Хоть топор вешай! Мне срочно нужно натянуть резинку. На голову. И не надо пошлых взглядов, дайте мне противогаз! – Кабан уходит на свежий воздух: курить на лестничную площадку.

– Я это, мне посетить заведение... – поднимаюсь, замечаю недоумение хозяйки. – Ну-у, Ольга, на офис мне надо. В сортир, короче.

Ага, вроде поняла, а то я уже собрался подробно осветить все технологические тонкости мочеиспускания у мальчиков.

Унитаз и ванна в одном комплекте – совмещённая изба-читальня – терпеть не могу! Особенно, когда наблюдается отсутствие уровня в сливном бачке. Опять СУКИ воду отключили.

СУКИ – это некие абстрактные отключатели горячей и холодной воды. Иногда мне кажется, если они захотят перекрыть вентили в роддомах, то ни у одной роженицы ничего никуда не отойдёт. Также СУКИ специализируются на отключении лифтов, газа и электричества. В народе эти пакостники безвариативно ассоциируются с представителями высших эшелонов власти...

Щёлкаю шпингалетом. В полумраке прихожей мрачные отблески трёхстворчатого зеркала. Полторы бутылки "долины" залиты в неровности под черепной коробкой – штиль перед бурей. Откуда-то из холодных глубин памяти всплывает слово "Кэндимэн" – непонятное слово, ерундень какая-то.

Если стать очень близко перед зеркалом и, глядя в него произнести "Кэндимэн! Кэндимэн! Кэндимэн!", то из глубин отражения выйдет страшный демон и будет плохо. Плохо? Мне?! От какого-то сраного, на хрен, Кэндимэна?!

Носом упираюсь в гладкую поверхность. Ну, где ты, а?!

– Кэндимэн!

...мы смотрим в зеркала. Мы видим отражения своих нерождённых сыновей. Они открывают глазёнки, улыбаются и агукают – как и мы когда-то. Мы чувствуем – каждым нервом – как дети журчат в пелёнки, вправляют на место свёрнутые в драке носы и впервые примеривают презервативы.

Мы слышим стук своих сердец...

– Кэндимэн!!

...а потом мы замечаем, что они слушают другую музыку, смеются над нашими прописными истинами и считают нас неудачниками, испортившими себе жизнь. И мы, наконец, понимаем, что они смотрят на мир сквозь фулл-контактные линзы, ухмыляются только в спину – презрительно, и произносят вслух слишком циничные слова.

И кажется, что мы смотрим на совершенно чужих людей.

Но на самом-то деле мы видим себя.

Потому что зеркала всего лишь отражают.

Нас.

– Кэндимэн!!!

На миг я замираю.

...следующая остановка "Остановка сердца", заранее готовьтесь к выходу! Сполна оплачивайте проезд! В салоне работает кондуктор: приятная худощавая женщина в тёмном плаще и с сельскохозяйственным инструментом в артритных руках!..

Может, не ерундень?! А вдруг?! Но – ничего. Я расслабляюсь и шумно выдыхаю. Ну, не бред, а?! Гавно всякое в голову лезет, блин...

Резко!

Вдруг!

Открылась!

Дверь!

Рядом!

Со!.. Мной!..

Мама, что это?!! Неужели?!!

Рука.

Из темноты.

Шарит.

По стене.

Ищет.

Меня!! Меня же ищет!!

Рука.

Нащупывает.

Выключатель.

КЛАК!!!

Свет.

Свет отбрасывает меня к стене. Бьёт об стену головой. Прижимает к обоям спиной. Тяжесть в мочевом пузыре. Меня!! Меня же ищет!!

– Шакил, ты чего? – Кабан входит, закрывает за собой дверь, выключает свет. – Идём пить.

Ага, идём. Щас, я только трусы постираю, а то, понимаешь, полные штаны рыжего. Ну, ты, Кабан, ёп твою мать, и даёшь. Нельзя же так. Меня пугать.

Наливаю себе сотню сэма – надо ж выводить себя из предынфарктного состояния, реанимировать трясущееся тело прямым массажем печени.

– А ты бычок в мусоропровод, – спрашивает у Хрюши Ольга, – выкинул? Соседи ругаются, когда грязно на площадке.

– Не, соседи ругаться не будут: ты же с утреца веничком раз-два-туда-сюда – и нормально. Чего им тогда ругаться?

Смолчала, утопала в спальню. Кабан, похабно оскалив резцы, за ней.

Сидим, курим. Ни Ольги, ни Кабана.

Заходим. Без стука.

Картина: Ольга спит, Олег сидит рядом, читает вслух "Декамерон". Ню-ню, самая литературка на сон грядущий...

Без пятнадцати три: закрываю за пацанами. Слон совсем уделанный, а ведь ему завтра, пардон, уже сегодня, в семь сорок пять на развод – сдавать зачёт по стрельбе.

Раздеваться я не стал. От греха подальше. А то не приведи Господи, нагрянут посреди ночи родители. Особенно – крупных размеров папа. Доказывай потом, что ты (я) всего лишь старый приятель и, вообще, ночь, далеко, лень, немного пьян и не верблюд. На диванчике завалился. И заснул, спустя некоторое, положенное для вертолётного стрекотания, время.

Сплю неспокойно. Сниться, что тридцать лет мне и три года. И не просто тридцать лет и три года, а что сторож я на заводе и нет у меня ни машины, ни дачи. Даже занюханного мобильника – и того нет. Кошмар какой-то. Даже в пот кинуло. Во сне.

А надо заметить, люди добрые, что сплю я очень чутко. От каждого шороха просыпаюсь. У меня такая привычка с детства осталась. С тех пор, как вычитал у Фенимора Купера, как благородные делавары свои скальпы пачками спасают он ненасытных империалистов, просыпаясь лишь заслышав писк страдающей запором мышки. Причём страдалица в двух километрах ниже по течению Ниагары, глубоко в норке – копать три метра, хрен достанешь.

У Овчаловой мышей, конечно, не было, и проснулся я оттого, что стою и ору. Громко.

Ольга тоже. В смысле, громко. Орёт и стоит. Где-то напротив меня: в темноте не видно.

В общем, стоим, орём.

Не, ну я-то нормально ору:

– А-а-а-а-а-а!!

А вот Овчалова... Н-да...

– Where are you?! Where are you?! There is...?!

Вот так вот дословно.

А я, соответственно, по-нашенски продолжаю:

– А-а-а-а-а-а!!

– Where are you?! Where are you?! There is...?!! – пуще прежнего голосит.

А потом я задумался (не прекращая голосовые связки напрягать): чего ору-то? А Овчалова чего? Случилось что? Так, если куда, я рядом – защижу (или защичу? защитю? защисчу?..).

Подумал – и орать перестал.

А она – нет:

– Where are you?! Where are you?! Сho is it?!

– Да я это, Киса, я. Щас свет включу.

– Кто – я?!

– Головка от болта. Шакил, кто же ещё...

– Какой – ШАКИЛ?!

Ну вот, думаю, Овчаловой с перепою совсем соображалку закоротило: своих не узнаёт и грубит по-английски.

Свет врубил – стоит рядом, в одеяло закутанная, глазища перепуганные навыкате, и губы поджала:

– А ты чего здесь?

Узнала, значит. Уже хорошо.

– Дверь надо было закрыть. Кому-нибудь, – говорю и вдруг понимаю, что у меня от пережитого стресса колени дрожат. – Ты чего орёшь, дура?! Людей пугаешь? Меня? Совсем што-ли? Делать нечего?

Как мы потом смеялись! Адреналин со смехом выходил – долго выходил, и смеялись долго. Лёжа в разных постелях. Хотя в тот момент я чуть было не забыл, что мы всего лишь старые приятели. Это от перепугу всё.

Оказалось, Ольге срочно захотелось на горшок по-маленькому (я из-за этого по-маленькому чуть по-большому не сделал). Она поднялась и пошла – и вдруг диванчик, рядом, в темноте, жутко рыгнул пружинным треском (это я на другой бок перевернулся, пребывая в полнейшей растерянности: мне тридцать лет и три года, а мобильника как нет, так и не нарисовался).

Диван затрещал – Ольга закричала. Обыкновенный пример причинно-следственной связи. А вот почему она по-аглицки возопила? – сиё загадкою таинственной для меня остаётся.

Адреналин – штука непредсказуемая.

* * *

На разводе Слона ещё покачивало, а блевать уже хотелось. Но в мишень он всё-таки разок попал.

Да, чуть не забыл, через неделю Овчалова записалась на курсы "Ешко".

* * *

Наверное, это было так: Амбал сел за стол и написал на тетрадном листе...

Я буду "моржом", если надо и нет в кране тёплой воды

Сегодня отключат воздух – тогда научусь не дышать

А если сломается лифт – протезы поднимут наверх

Когда вдруг погаснет солнце – я кремнем зажгу свечу

Если напали и грабят – у меня просто нечего брать

Если насилуют дочь – я тихо спрошу "Кто последний?"

Зубами почищу картофель – если затупится сталь

Закапаю в нос нашатырь – под окнами трупы смердят

Я СТАНУ КИРПИЧНОГО ЦВЕТА НА ФОНЕ КИРПИЧНОЙ СТЕНЫ

Я БУДУ СОГЛАСЕН С ТОБОЮ СЕГОДНЯ, ВСЕГДА И БЕСПЛАТНО

Я РОДИНУ БУДУ ЛЮБИТЬ, ЕСЛИ МНЕ СКАЖУТ ЧТО НАДО

И БУДУ СТУЧАТЬСЯ В РЁБРА, КОГДА ОСТАНОВИТСЯ СЕРДЦЕ

А потом он включил комп и поубивал все кряки, которые наваял. Он позвонил мне, а меня не было дома – я пил пиво во дворе. Просто пил пиво. Наслаждался. Жизнью.

Хотя, нет. Свой реквием он написал раньше...

Неважно. Пусть будет так, как я думаю. Да. Он позвонил, меня нет на месте, он свернул вчетверо тетрадный листик в клеточку и положил в карман ветровки. А ветровку одел поверх вылинявшей до серости чёрной футболки с едва просматриваемой физиономией Курта Кобейна на груди.

На Лохово он сел в электричку и всю дорогу развлекал девочек-попутчиц. Рассказывал анекдоты и норовил узнать телефончик. Теребил серьгу в ухе.

В Малиновке вышел.

Пели птички, душа радовалась. Солнышко щурило глаза. Молодой лес отчётливо пах хвоей. Виталька присел на песок под молодой сосной, обнажившей корни на склоне, снял ветровку. Вытащил из джинсы лезвие "Ленинград" – острая пластинка; то, что надо.

Он вскрыл себе вены.

Не поперёк, по-детски, чтобы привлекать внимание, а правильно – вдоль – в первый и последний раз. Если поперёк и без горячей воды, то кровь свернётся, и ничего, кроме хохмы не получится. Поэтому надо вдоль. Именно вдоль – Амбал всегда, если что-то делал, то делал основательно и продуманно.

Кровь лилась, и стало одиноко умирать. Он встал и побрёл в посёлок. Живущий В Последний Раз.

Он умудрился дойти до магазина возле автобусной остановки: километра полтора от молодой сосны. Возле магазина он упал и умер.

Мимо проходили старушки. Их лица были цвета пергамента, а в сумках был хлеб.

Ему было всё равно: на его зрачках деловито чистили рыльца зелёные мухи...

Вечером на мотоцикле с коляской приехал молодой участковый. Ветровку обнаружили на следующий день...

На похороны никто из наших не пришёл. И я тоже. В твоей могиле, Амбал, нам двоим не хватит места. Гроб – это самое личное, что у нас может быть в этой жизни, а я не претендую на чужое...

Да, в кармане ветровки нашли целую, без одного лезвия, упаковку "Ленинграда". Более чем необходимо для самоубийства. Наверное, чтобы подстраховаться от случайностей, чтоб наверняка хватило – Амбалка всегда был очень практичен.

* * *

Практику по метрологии в нашей группе вела привлекательная особа, лет около тридцати – в самом соку тётя: лицом пригожа, статью стройна...

Сидим, дуемся: соображаем – почему на любую дырку-отверстие обязательно допуск нужен? Зачем такие формальности? Можно ведь и по любви, без взаимных обязательств. Ведь можно же? Правда?

Вот потому студент Малышин и поинтересовался, впадая в юношеско-роковую пунцовость:

– Я прошу прощения, у меня почему-то калибр в отверстие не входит.

На что сексапильный гений посадок на вал с натягом невинно ответила:

– Если не входит, то надо под холодную воду.

Заржали почему-то только Хрюша и я, за что и были одарены благосклонной улыбкой.

МЕТРО

Страну заблаговременно предупредили: сегодня будет транслироваться обращение президента США к украинскому народу. По-домашнему включали телевизоры, на рабочих местах слушали радио.

Президент супердержавы улыбнулся и сообщил, что демократизации украинского общества происходит недостаточно быстро, что виной тому коррумпированные политики, сосущие кровь из народа.

И те, кто включили телевизор, и те, кто слушали радио, с восторгом захлопали в ладоши.

А потом президент сказал что-то непонятное про терроризм и Украину...

А ещё он добавил, что ничего личного против народа Украины не имеет...

И что он уполномочен заявить: всё сказанное не шутка и не блеф...

И ещё, он просит не переключать на другой канал...

И тогда в прямом эфире, с комментариями, показали, как на берегу Днепра вырос огромный гриб. В сотни раз больше чем в Хиросиме...

И те, кто слушали радио и ничего не видели, позвонили родственникам, которые сидели дома перед телевизорами. И те, кто слушали радио, спрашивали, забрызгивая слюной трубки: ЭТО было? ЭТО показали? вы видели?

И те, кто сидели перед телевизором, отвечали: видели.

В тот день все украинские бабушки поняли, что зря копили деньги на похороны...

* * *

Мелюзга на лестнице детсада пестрела, как бумажные цветы на по?хоронном венке. От димедрола из желудка наплывали и вспыхивали в радужках бордовые пятна.

ОН допил пиво и улыбнулся. Так улыбаются довольные чебурашки – после значительной мыльной клизмы – с облегчением вас, сударь!

Позади остался штыняющий ганчем подъезд. С чего бы это? ОН давно уже бросил курить табак – говорят, это вредно для здоровья: канцерогены там, смолы всякие, а удовольствия ноль без палочки – одна рабская привычка и постоянное желание вставить себе в рот фильтр – а это уже что-то из области оральных извращений. Пора.

Через парк. Снег только-только сошёл, обнажая результаты выгула четвероногих друзей. Судя по результатам, в окрестных домах собак больше, чем людей. ОН шёл по грязи, оскальзываясь, но шёл. ОН жалел, что друзья бывают только четвероногими и на поводке.

К метро.

Я иду за НИМ след в след, я, как мим, копирую ЕГО движения – я ксерокс, я калька, я... ОН не обращает на меня внимания, ОН считает, что я тень.

Утро. Ещё прохладно, но солнышко уже начинает суетиться, и кажется, что войны не будет, что пить не хочется, что денег много, что девушки без ума, что...

Почти правдоподобно кажется.

* * *

День, кажется, начинался не то чтобы хорошо. Как обычно начинался – безумно.

Слон как всегда опаздывал.

Но даже не в этом было дело. Серьёзности начались с открытия правого глаза прежде левого – в самый ответственный момент дня грядущего: в момент пробуждения. Всем известно, просыпаться нужно непременно левым зрачком, попадая левой ступнёй в левый тапок. Сегодня всё получилось безнадёжно правым. И от таких раскладов бросало в дрожь.