Текст книги "Камбоджа"

Автор книги: Артем Шакилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Убегает Веталя от первой красавицы класса, Сивки, которой и принадлежит пожатая кабальеро Червняком правая ягодица.

Убегает Веталя быстро, но и Сивка – создание длинноногое, и потому обладающее высокими скоростными характеристиками: валькирия уже царапает спринтеру шею, помечая нежную кожу когтистым маникюром.

Тут бы и пришёл благородному мучачо Червняку кирдык-башка-каюк-ибн-харакири, кабы не верный партайгеноссе Суслик, подпирающий в этот исторический момент стену выше означенного коридора.

Тушкан совершил поистине великий поступок. В некотором роде подвиг. Собственным телом – окорочково-пяточной частью! – спас товарища по ориентации от неминуемой половой гибели.

Сивка, пребывая в ярости из-за синяков на интимных оттопыренностях, поклялась первой менструацией при свидетелях: первому, кто к ней сунется, она удалит паховый отросток без наркоза.

Сусел же сделал следующее: он съехал спиной вниз по стене, одновременно в движении сгибая левую ногу и выставляя правую. Для тех, кто на бронепоезде: он сделал подножку в лучших традициях жанра.

А теперь покадрово.

Веталя: чёлка, обычно плавно переходящая в носоглоточную растительность, тревожно реет где-то около затылка.

Сивка: цель близка, ещё чуть-чуть – удар ребром ладони сзади по исцарапанной шее и два часа надругательства над хладным трупом, но...

Сусел: его правая нога входит в зацепление с чужой правой ножкой, растущей из потревоженной правой же ягодицы – улыбка (чи-и-из!) и предвкушение результата.

Мотор!

Сивка теряет равновесие, пролетает метра три, падает личиком вперёд, по инерции ещё метра полтора скользит по линолеуму.

Комментарий очевидца (мой): незабываемое зрелище. Особенно трусики из-под задравшегося платья.

И опять покадрово.

Веталя: чёлка реет, пятки сверкают.

Сивка: приподымается, смотрит на растёртые до крови коленки и Суселу в глаза.

Краткое содержание взгляда:

1.Тушкан, насаженный через анальное отверстие на вертел, поджаривается на медленном огне, ужасно страдая, – геморрой нам только сниться; на заднем плане смуглые тела в тростниковых юбках вытанцовывают странные па – ублюдочная помесь полонеза с брейк-дансом завораживает: хочется выпить кокосового молока; там, вдали за рекой, там...– кровожадный гул тамтамов;

2.обглоданные кости Тушкана загружаются в огромную мясорубку и с зубовным скрежетом перемалываются в белый порошок; танцоры этот порошок нюхают и чихают – не кокаин ведь;

3.котлетки, сляпанные из явно не первосортного серого фарша, плотоядно пожираются – чавканье и слюноотделение, отрыжка и метеоризм;

4.реакция желудка вполне адекватна – диарея;

5.полностью метаболизированный Тушкан возвращается на историческую родину – полужидким потоком пролетая сквозь очко типично сельского сортира.

Сусел: взгляд Сивки вызывает к жизни стадо натасканных мурашек, которые маршируют вдоль колючей проволоки позвоночника – хруст жвал и горящие фасеточные взгляды-прожектора; выход только один – парнишка бросается на ограждение – нервный тик ритмично передёргивает мимические мышцы, ибо колючка, естественно, под напряжением.

Мотор!

Сусел убегает, Сивка догоняет. Процесс происходит в направлении, строго противоположном спринту мачо Ветали.

Заметки на полях: Тушкан не впервые в этом сезоне совершает сверхзвуковой рейд. Каким образом он до сих пор жив и не клиент реанимации? Есть один способ. Как и всё генитальное простой: нужно лишь домчать до нашей палаты, потом пересечь без задержек от входа и до кровати Слона, и, не сбавляя скорости, выскочить на заблаговременно распахнутый балкон – прыжок через перила (благо этаж первый) и – СВОБОДА!

Казалось бы, всё предусмотрено и Сусел опять не вор.

Кабы не Слон.

Слон, добрая душа, ещё утром закрыл балкон. Чтоб мухи не залетали. А климатические зоны у нас, сами знаете, какие: не только народ, дерево разбухает – от постоянной сырости. Вот и дверь потому в косяке помещаться напрочь отказывалась. Слону пришлось приложить максимум усилий – весом всего тела! – в течение нескольких минут. И даже удалось зафиксировать шпингалет. В общем, на балкон попасть в принципе можно было, но затруднительно и с помощью топора.

Покадрово.

Сусел: ни о чём не подозревая, мчится по коридору, влетает, не снижая скорости, в палату – его заносит на вираже.

Сивка: мечта – оторванные мужские яйца шкворчат на сковороде, исходя сукровицей, подгорают – не налито подсолнечное масло.

Сусел: заносит на вираже, он, подчиняясь грубой центробежной силе, набегает на тумбочку у стены (на тумбочке лежит кусок хлеба, вынесенный Слоном из столовой, дабы зашамать вечером под чаёк).

Слон: сидит на моей кровати и медле-е-е-е-н-н-о-о (не забывайте о покадровости!) открывает рот, желая незамедлительно выразить ноту протеста оппортунистским действиям Сусела. Типа, Сусел, шо это за волюнтаризм такой, это ж блядство какое-то, а не соблюдение норм совместного общежития. Ты ж, падла, хлеб раздавил, а мне теперь этот блинчик кушать придётся, не выкидывать же, хлеб – народное добро, береги его!

Сусел: (внимание, кульминация!) прилипшей на подошве выпечкой, наступает

Ты шо?!! Куда?!! Ёп твою мать!!! Вставай!!!

на застланную кровать Слона, которая стоит как раз возле балкона, – просто вираж не удался, центростремительное ускорение, ничего личного. Кроссовкой на одеяло (безукоризненно ровная поверхность с инвентарным номером и синей печатью – ни единой морщинки!), на белоснежную несколько доперестроечных пятилеток тому назад уже почти родную наволочку.

И на по-душ-ку! Повторяю: по-душ-ку! Осознание есть? Могу ещё раз: кроссом! кроссом на подушку!

И больше никогда! Слышишь – НИ-КОГ-ДА – не садись на мою постель! Понял?!

Рот у Серёги открывался, как у рыбы, вместо привычного жизненного пространства помещённой под слой томатного соуса. Язык, само собой, отнялся. Слава богу, отпустило. Потом. Правда, нематерно общаться он смог лишь на следующий день. Но это ж пустяки?

Тушкану повезло меньше. Дверь-то оказалась заперта. Бедненький, он стонал и дёргался, пытаясь вырваться из западни – червячок на крючке, жирная плотва уже рядом, вот она – плавничками шевелит, не спешит – куда спешить? – червячок на металл добротно присел, не отцепится.

Две секунды.

Всего две секунды.

Удар кулаком по затылку...

Сивку всё же удалось оттащить – не сразу, конечно, – когда Сусел уже не подавал признаков жизни. К ужину его ещё пошатывало. И конкретно тошнило то на пол, то Слону на постель...

Тогда ещё никто не знал и даже подумать не мог, что год спустя Сусел станет ногой в лужу. А в луже будет лежать высоковольтный провод – обрыв на линии, полрайона без света. Веталя Червняк, закадычный дружбан, кинется на помощь и ляжет рядом. Родители очень удивятся, когда узнают, что их сын Веталя при жизни курил – патологоанатом обнаружит на зубах расплавленный фильтр...

* * *

Поля.

Необъятные поля Родины.

ПОСЛЕДНИЙ РАЗ В ПОСЛЕДНИЙ КЛАСС

Наверное, есть что-то хуже, чем...

Когда возвращаешься домой совершенно трезвый, ни в одном зрачке, ни-ни, улыбаясь и сияя от маленького счастья, удачи, неожиданной радости, которую ты решил донести к родному порогу, а не обмыть, не смотря на уговоры, с друзьями... – а дверь открывают и...

И говорят:

– Чего лыбишься? Опять нажрался. Иди спать.

И тебя хлобучит сильнее, чем от литра водки, и ты понимаешь, что есть только два варианта: уйти на кухню, взять тупой столовый нож и под "My dying bride" вырезать заплёванную душу; вариант намбэ два – вырезать тех, кто заплевал. Ты долго колеблешься между и, ведь ты не хирург, выбираешь третье: спрятаться в музыке полумёртвого магнитофона. Знаешь: лишь он – единственный друг, все остальные тебя презирают. Или боятся. Изредка, как оказывается, ненавидят. Но это всё слишком сильные чувства для тебя: тебе ведь похуй, тебе плевать на них, ты уверен, что ни один твой волос не поседеет, если с ними что-нибудь случится.

ПЛЕВАТЬ

ПОХУЙ

И всё равно уже. Особенно, если одеться, получая в спину злобные взгляды, и уйти попить пивка. Так, чтоб действительно всё равно. Так, чтоб по пути споткнуться и неудачно – неудачно? – упасть. И сломать себе шею. Так, чтоб как жил, так и...

Как хорошо, что меня никогда не встречали подобным образом. Просто замечательно, что ЭТО всё не про меня.

Мои сейчас пакуют самое необходимое – в дорогу. Золото там, деньги, баксы, пожрать, тёплую одежду... Я не вмешиваюсь. Они отказались тащить мой комп. Значит, пусть теперь без меня.

Скоро подъедет трактор – на заводе быстро сообразили, что к чему: во все трактора с площадок залили соляру. Собираются эвакуировать начальство. В Малиновку.

За нами тоже заедут – папик не последний человек на заводе.

* * *

После родительских собраний папик всегда возвращался довольный. Ему не приходилось краснеть из-за моих оценок. Меня хвалили учителя, я участвовал во всех олимпиадах, ездил на всякие межшкольные соревнования, регулярно сдавал макулатуру. Но это всё ерунда. Главное: я никогда не учился в четвёртом классе. Большие дяди из Министерства Образования лишили меня этого удовольствия. Не то чтобы я сильно расстроился, но где-то в подсознании комплекс незаслуженной обделённости – наверняка! – свил себе комфортабельное гнездо: с евроремонтом, джакузи и парой-тройкой сисястых блядей, голеньких и сладострастных. Интересно, это в будущем как-то отразится на моём здоровье? А может, уже отразилось, а я и не заметил?

Наш класс погнали проходить медкомиссию в районную поликлинику: майонезные баночки анализов и прощупывание на предмет паховой грыжи – всё согласно обычному прейскуранту.

Стоим толпой у входа в бетонное здание, протухшее запахом постепенно отмирающих тел – запахом старости, которой у нас никогда не будет. Хмуро курим, пакетами стыдливо позвякиваем.

Как-то сама собой возникает тема прогулять уроки и прийти только на последний.

Единогласно, обжалованию не подлежит.

Пробежавшись за полчаса по кабинетам, мелкими кучками по интересам расходимся в разные стороны – вы куда? гулять, а вы? и мы. Юрик зовёт меня на пиво – пьём на "Пролёте" по паре кружек. Теперь ответный реверанс:

– Юр, поехали ко мне: посидим, пошамаем. Жрать хочется.

– Хочется, – кивает Юра.

Я быстренько жарю картошку и вытаскиваю из нычки трёхлитровую банку, маманькой припрятанную от папика. Ноль пять отливаю для употребления и столько же компенсирую водой – для сохранения объёма. Всё согласно дедушке Ломоносову.

...тому, который преждевременный ходок к Ильичу: пришёл дядька в Москву, а мавзолеем ещё и не пахнет. Обидно. Пришлось академиком стать...

Пьём – судя по вкусовым качествам продукта, папик нычку вычислил и уже успел разок сохранить объём. Пьём и закусываем, не стесняемся.

Курим.

И ещё раз не стесняемся.

И ещё.

– У этой страны нет будущего. – Юра сплёвывает мимо пепельницы. – Надо отсюда съёбываться, пока не поздно.

– Куда?

– В Канаду.

– ?

– В Канаде большая украинская диаспора – помогут. И Штаты – соседи.

– Соседи? Не понял?

– Не тронут...

А теперь "на посошок": пора овладевать знаниями – хоть и впадлу, а надо в школу. Юра по пути покупает "Стиморол":

– Это мой маленький вклад в развитие американской экономики, а то у них, вроде, спад – жалко, великая, вроде держава, не то, што... И штоб запаха не было.

– Логично.

Идём, покачиваемся, глазками блестим – жуём.

Жить же можно. И овладевать не так противно. А спасать чужую экономику вообще приятно. Особенно после самогончика под жареную картошечку.

Поднимаемся по лестнице, сворачиваем в "аппендицит": класс в полном составе, подпирает спинами стены – для устойчивости – и синхронно двигает челюстями. Ага, желваки играют, перекатываются. У мальчиков больше, у девочек меньше. "Стиморол" – неповторимый устойчивый вкус. Весь класс (среди нас нет штрейкбрехеров!) с лукавым пламенем в зрачках. У мальчиков огня больше, у девочек искр меньше – вином глаза залили, не иначе.

Пожарницы, блин.

Мы – генофонд нации: идём, покачиваемся, маслянисто блестим. И жуём. Овладеваем знаниями. И кого хочешь, спасём – только попросите хорошо, желательно по телевизору, перед сериалами и после. Вместо "Спокойной ночи, малыши".

Мы такие, поможем.

* * *

Помогаю Юрику найти спички, а то он уже обыскался – нервничает даже: подкурить нечем. Я завсегда Юрику помочь могу – трудно мне что ли? – особенно если его спички в моём кармане лежат. Я их ещё на уроке, втихаря, экспроприировал. Шутка.

Так получилось: Юра, который уже год терпит мои идиотские шуточки – мы соседи по парте. И это ко многому обязывает – курить одну на двоих, к примеру. На перемене. В сортире. По две тяги. Быстро, чтоб не спалили учителя.

– Шурик, ты знаешь, почему люди становятся алкоголиками?

– Нет, а ты?

– Я думаю, это потому што у них появляются лишние дни.

– Не понял?

– Ну, вот приходишь ты домой и невмоготу тебе, пиздец прямо. И ты хочешь, штобы наступил следующий день. Ты думаешь, што завтра будет лучше. А надо как-то добить этот день, и ты пьёшь водку – и, пьяный, засыпаешь. А потом наступает следующий день – а он тоже лишний, и ты опять пьёшь водку, и опять засыпаешь, и опять лишний, и опять пьёшь, и лишний... Понял?

– У нас с тобой никогда не будет лишних дней. Выкидывай свою губоёбку, на урок пора.

Урок русской литературы.

Таисия Владимировна вдохновенно – интересно слушать, а кто бы мог подумать? – раскрывает глубину образа Пьера Безухова. Она раскраснелась и, кажется, так завелась от второго тома "Войны и мира", что я с минуты на минуты ожидаю бурного оргазма. Юра толкает меня в бок:

– Пить будешь?

– Отвали, – я груб, но обстоятельства вынуждают: сейчас ТАКОЕ будет, а он своими задрочками отвлекает от раскрытия глубины образа.

– Я серьёзно, – слова полновесно заполняют крохотную паузу между отрывистыми всхлипами руссички.

– ?

– У меня с собой.

– ??

– ВОДКА.

– А как?.. – Таисия Владимировна забыта как позавчерашние обгрызенные ногти: лучше пить, чем воевать. Даже если "война" всего лишь название романа.

...мама, я пацифист, это неизлечимо...

– А вот так, – Юра незаметно подталкивает ручку. Ручка катится по наклонной поверхности и падает. Ай как нехорошо, лезет под парту, отчётливо слышны глотки. И вот Юра опять над уровнем парт. – Случайно уронил. Понял?

– Да, – мой "паркер" китайского производства желает, чтоб ему кланялись, по возможности до самого пола. Ох уж мне эти недобитые культурной революцией мандаринские замашки! Но делать нечего, кланяюсь. Достаю из сумки Юрика батл и немножко отпиваю.

– Ну как?

– Неудобно.

– Неудобно спать на потолке – одеяло спадает, а в нашем случае присутствует некий элемент дискомфорта...

– Харэ пиздеть: водка греется.

Обиженно замолкает – ручка выскальзывает из неуклюжих пальчиков – Юра лезет под парту.

А теперь опять моя очередь.

На некоторое время беседа приостанавливается: идёт процесс насыщения – молодым организмам требуются витамины. Наша неловкость всё чаще и чаще вынуждают к употреблению "мультитабса" жидкостей – то, что доктор прописал, рецептик прилагается: ранняя весна, озимые фрукты ещё не взошли, а восполнять уже надо...

С каждым заныриванием мы ощутимо наглеем: слишком демонстративно случайно роняем, предварительно ухмыляясь и поглядывая по сторонам, – видели, да? завидуйте! А то и вовсе, забывая о конспирации, беспричинно путешествуем под парту. Дошло до того, что Юра, не желая более терпеть некий элемент дискомфорта, попытался легализировать спиртные напитки в быту общеобразовательной школы: с зажатой в руке бутылкой полез из подполья на всеобщее обозрение. Как боец из окопа на "Тигр" – с гранатой.

Позже он объяснил свой порыв искренним желанием спасти Таисию Владимировну от инфаркта – на, типа выпей, успокойся, хер с ним, с Пьером, лучшего найдёшь!..

Титаническим усилием мне удалось предотвратить катастрофу. Правда, для этого пришлось совершить акт вандализма: беззащитно зажатого между крышкой парты и полом Юру ударить по чему-то очень опорно-двигательному.

В ответ Юра наложил на меня вето, правда, очень тихо, и сам допил водку – ни капли, падла, не оставил, о чём угрюмо и сообщил

– Хуй ты теперь водки получишь!

За такую свою меркантильную сволочность ему пришлось просидеть под партой до конца урока, ибо выход на поверхность надёжно заблокировали мои ноги.

Отсутствие Юрика для Таисии Владимировны осталось незамеченным: она поправила свою любимую соломенную шляпку и бисексуально увлеклась глубиной образа Наташи Ростовой.

* * *

Стоим в подъезде: я, Шаман и Юрик. Увлекательно проводим время: ждём с моря погоды. Короче, делать нам нечего.

...время есть, а денег нет, и в гости некуда пойти...

К Шаману делегация местных малолеток с гитарой наперевес:

– Костя, ты обещал дать слова "Козлодоева". И аккорды

– Я? Обещал? Вам? "Козлодоева"?

Протягивают полторушку пива.

– Ну, раз обещал... А песню саму слышали?

Молчат, глаза отводят, стыдно признаваться – такие большие, а не довелось – стыдно, очень стыдно:

– Нет...

– Ага. Ну, записывайте: "Сползает по крыше онанист Козлодоев, он хочет вздрочнуть на постель..."

Детишки, от усердия высунув языки, строчат в тетрадках. В клеточку. Привычка писать диктанты, не обращая внимания на смысл фраз. Зато отношение к расстановке знаков препинания более чем ответственное.

– Записали? Сигарету!

Дают две.

– Да, чуть не забыл, в конце там внимательней, вот так: "Там-тарам-там-тарам-там-парам-пам-пам-парам". Ясно?

Перепуганный голосок:

– Там-парам-там-парам?...

– Ты шо? жопой слушаешь?! Для инвалидов детства повторяю: там-тарам-там-тарам-там-парам-пам-пам-парам. Ясно?!

Тишина.

В Костике однозначно пропадает Макаренко.

Он смачно затягивается:

– Свободны.

Малышей как торнадо сдуло.

Пьём пиво.

Костик доволен:

– Святое дело – преемственность поколений...

* * *

На пороге стоит Макс Борода – брюки по колено в грязи.

Выпить ему хочется. Пятый день подряд. Но не одному. В одиночестве ж только алкоголики хронают. А Макс желает культурно залиться дешёвой водкой в павильончике детского садика. И чтоб без закуски!

Делать, если разобраться, нечего: коль товарищу помощь нужна, то негодяй распоследний не откажет, а я вроде где-то в предпоследних числюсь, так что...

По сусекам поскрёб, у мамы на мороженое попросил. Она в транс сразу впала (на МОРОЖЕНОЕ?!), потому и дала. Короче, сумма весомо звякает в кармане: к труду и обороне? – хоть сейчас, но после вас.

– А дамы? – Максу, оказывается, со мной бухать не по приколу, его, видите ли, только фас и профиль задрапированных в платья гениталий способен вдохновить на подвиг гнусного существования в этом государстве прирождённых рабов и...

– Макс, погоди немного, не грузи, щас я тоже грамм двести лясну – до твоей кондиции, тогда и поговорим о проклятьем заклеймённых.

Обижается, но молчит – претензии не предъявляет, и на том спасибо.

Покупаем на базаре, в ларьке, самой дешёвой бодяги – моего фортнокса впритык хватает: без сдачи. И топаем к Овчаловой, подруга как-никак, должна понимать, что мы не алкоголики – без баб только профи хронают, а мы так, любители: нам тампоны для общения необходимы, чтоб вдохновиться на гнусный подвиг.

– А она рада будет? – интересный вопрос, я бы даже сказал неординарный.

– А куда она денется?

Когда припрёмся, ей, если разобраться, отказаться нельзя будет – РАСПОСЛЕДНЯЯ СУКА В ТАКОЙ СИТУАЦИИ НЕ ОТКАЖЕТ, а она...

Двери открывает Марунц – не лучший вариант, но нужные прелести на положенном месте задрапированы.

– Привет, а Оля дома? – издалека подхожу, для завязки разговора: ведь в нашем деле главное что? – шокировать. Пока тёпленькая.

– Шакил, ты шо пьяный?

– Посторонись, – отодвигаем негостеприимную девочку и проходим в квартиру, – Нет, трезвый как горный хрусталь, но ты правильно всё поняла.

Я ожидал, что водка окажется не ахти, и отчётливый запах ацетона меня не расстроил, но устойчивый вкус клея ПВА...

– Мальчики, мы хотим пива! – Овчалова эротично надувает губки (face ?32 "маленькая кися капризничает").

– Оленька, зайка, понимаешь...– напоровшись на безумный взгляд Макса, замолкаю,

Оля, хочешь пива – дай денег, а потом пойди и купи! Да, чуть не забыл: мне того же и вдвойне, и пачку гандонов – для создания романтической атмосферы... Конечно, вслух всё это я не говорю, потому как Макс разорвёт моё бренное тело на части, имени даже не спросит – я прекрасно вижу: он в джентльмена поиграть вздумал, типа, гусары денег не берут.

Короче, совершенно пустые, топаем по тёмным дворам – за пивом.

– На какие шиши? Или приныкал немного?

Сильнее оскорбить я его вряд ли смог бы. Идём молча – недовольные друг другом.

Навстречу трое. Рослые, откормленные, кожаные куртки, бритые черепа – унитазные цепи из рыжья даже в темноте как вожжи колесницы Гелиоса – блестят и озаряют.

– Извините, пожалуйста, – кто? кто это рядом говорит? Макс?! совсем безумец или давно голову не проламывали? – Вы не могли бы ссудить нам небольшую сумму. Дело в том, что нам на пиво немного не хватает...

Чуточку позже:

– Знаешь, Макс, я уже успел нас похоронить. Землица свежая холмиком, крест деревянный, не покрашенный, ленточки, веночки, и рыдают все.

– Да нет, хорошие ребята. Понимают ситуацию, гривну дали.

А дальше...

Ларьки:

– Извините, пожалуйста, Вы не могли бы... – и я за спиной, морда кирпичом, плечи расправил.

Они могли – ровно на двадцать копеек.

Троллейбусная остановка:

– Извините, пожалуйста, Вы... – десять копеек.

Двор, молодняк на скамейке:

– Извините... – полтинник.

...с миру по нитке – мёртвому рубаха...

– На три пива хватит.

– Макс, ты хочешь пива?

– Но девочки просили...

– Бутылку водки, пожалуйста.

Девочки от водки отказались. А мы и не настаивали...

* * *

Подъём – тело отказывается слушать гнусную истерику будильника. Пора вставать, в школу пора. Все уже разбежались: на работу опаздывать нельзя, зато на учеблю – без проблем. Тем более, первый урок география, а географичку Ирку я в колхозе всегда сигаретами выручал – не пойду. Без меня как-нибудь Африку в Ледовитом океане омоют. Широта долготы ещё не повод вскакивать ни свет, ни заря. Кстати, папик вчера вино процедил...

Бутыль стоит на кухне. Не спрятали. Да и куда её, красавицу двадцатилитровую, от меня спрятать можно? Вот и я говорю: и не пытайтесь. Где моя любимая кружка?

Наливаю ноль пять – на пробу.

Не понял – ещё ноль пять. Слабенькое, не рубает совсем, только живот раздуло и на клапан давит.

А ведь второй урок – геометрия. Контрольная. Почти забыл, блин. Интересно, а в семнадцать лет склероз бывает? Бегом собраться, кариес почистить – и на выход. Ну, и ноль пять – на дорожку... Стоять! – про посошок забыл!

Клеточки в тетрадке просматриваются, только если поднести разворот к носу – во как по глазам шлёпнуло, а думал слабенькое и без последствий. И карандаш, сука, дезертир ебаный, сразу сломался – как специально. Сиди теперь, мучайся – милипиздрическим кусочком грифеля пирамиды строй. Я уж о транспортире не говорю – кто его придумал из прозрачного пластика делать?! – бедный человек, небось, и в могиле икать будет. Непрерывно. Пока таких как я земля носит. И ручка выскальзывает – пальцы потеют, я не волнуюсь вроде, а они потеют – нет в мире справедливости! Вот скажите, какого хереса им потеть, если я не волнуюсь?! Да я даже когда волнуюсь, не потею! А сейчас ладони как будто сиропом облили: брюки прилипают, когда об них вытереть пытаюсь влажное непотребство.

Если один глаз закрыть и под углом сорок три градуса на тетрадку посмотреть с расстояния приблизительно в десять сантиметров, то можно даже разобрать, что я там накарлякал...

За контрольную я получил "пять".

Обыкновенный гений? А может просто – пьяным и дуракам везёт?

* * *

Дурное, товарищи, дело не хитрое: налил, выпил – и пьянь пьянью. Скучно. Неинтересно. А я люблю поэкспериментировать: водку с пивом смешать. И с вином. В одном стакане. И в одном желудке. Главное, в результате найти оптимальное соотношение экономических показателей (в денежном эквиваленте) и КПД пойла (в расчёте на килограмм массы): стоит ли тратить деньги на разнообразие напитков? или эффект от пяти бутылок водки, которые дешевле обойдутся, покруче будет?

Всё же не зря народная молва шушукается: водка без пива – деньги на ветер. Ой, не зря. Полировочка – она значительно полезней в действии, а по затратам – понт несерьёзный. А вот винишко из рациона можно исключить. От него только блевать тянет, а это, согласитесь, не эстетично. Да и у девочек настроение портится, когда ротик в ванной каждые пять минут ополаскивать приходится...

Грызню затеяли: я тебе позвонила, а ты не перезвонила... Бабьё, что с них взять. Напьются, и давай разборы чинить – агрессивные, кажется, сейчас кусаться начнут: слюной брызгают, глазища выпучили, орут – самих себя не слышат. А всё оттого, что они разногласия кулаками не решают. У пацанов-то как: рот некультурно раскрыл – получи в дыню – и все дела, никакой возни, криков, упрёков смешных. Простота и душевность. Сильнее – значит прав. Слабый – жопе слова не давали. Элементарно, Ватсон.

Маринка на Марунц достойно насела: руками перед фэйсом машет и кричит громче – лёгкие хорошие, наверное, курит мало. Марунц уже в слёзах по самые пятки, но Маринка капитуляцию не признаёт – добивает морально. Враг повержен и бежит – Марунц в ванной закрылась: прощается со всеми, просит в своей смерти никого не винить. Совсем девка пить не умеет. Таким и рождаться не стоит: удавиться куском мыла для неё лучший выход. Ну, чего визжать, не мешайте ей, а то вдруг не в то горло пойдёт?

Овчалова плачет – брыдкое зрелище: туш по лицу течёт – в гроб краше кладут. Сделать что-нибудь умоляет. Да я и так весь в заботах. Перцовку не пробовал? – не пробовал. Бренди наливал? – не наливал. Некогда мне, занят я.

Слон суетится, за плечо хватает, тянет куда-то – я весь портвейн из-за него, ирода, расплескал чуток на Юрика – вот спокойный, нормальный человек: сидит, оливье кушает, коньяк дегустировать никому не мешает. Не то, что некоторые малохольные.

Маринка на коленях стоит. Передо мной. Дверь сломать? Ну, так бы сразу и сказали, а то: спасти надо, необдуманный шаг, ты себе никогда не простишь...

Поднатужился малехо – водочки ёбнул для сугреву – шпингалет аж пулей вылетел, этой дуре зарёванной чуть в глаз не попал, а жаль – вот смеху было бы! А она сидит на унитазе – до чего я не люблю совмещённые санузлы! – и одноразовой бритвой запястье пилит. Кожу уже расцарапала – целеустремлённая девка, вспотела даже – так старается на тот свет без очереди впихнуться.

– Нашла чем, – говорю, – жизнь кончать. Это ж не бритва, а сплошная хохма. Ей побриться проблема, не то что вены покоцать. К тому же Овчалова этим позором, небось, подмышки тиранит, а ты... Заражение крови подхватишь, Анюта, да и несолидно как-то. Вон, наверху папин станок – раскрути, лезвие достань – не в пример лучше выйдет.

И на кухню пошёл – я же ещё кагор не смаковал. По пути у Маринки ножик отобрал – знатный меч-кладенец, полметра без ручки – Маринка им примерилась харакири делать: мол, довела подругу до смертоубийства, людям в глаза смотреть нет никакой возможности, смерть превыше бесчестия. "Белочка" одним словом. Ну, я ей по мордасам нащёлкал – в лечебных целях, руку рабочую заломил – неделю ложку не удержит, и с Юриком по пивасику выступил. Вот ведь спокойный человек: пока я хернёй страдал, он всю картошку погрыз.

А девки на меня почему-то обиделись. Чёрствым обозвали и неделю в школе не здоровались. А я ведь из-за них ликёр так и не попробовал.

* * *

Стою в метро на Южном вокзале. Маму встречаю. В ларьке на пробу сигару купил – курю: шо "прима", только дороже. Куртка по старой привычке нараспашку, не смотря на лютый февральский мороз. Хе, жаркий я, аж самого оторопь берёт, какой горячий я мачо.

Подходит тело:

– Ты морячок?

Тупо въезжаю:

– В смысле?

– Душа в полоску.

На тельняшку, выглядывающую из-под свитера, намекает. Чего он ко мне доклепался? Пора грубить:

– Десантник.

– А-а, – уважительно. – Десантник. Бывает.

– Шо бывает?

– Ерунда, не бери в голову. Лучше скажи мне: почём нынче грамм счастья?

Понятно. Счастье, значит, купить желает, ценами интересуется. А ведь сложный это ключик, к каждому в дверь по-своему входящий. Гость желанный, но всего лишь гость – не хозяин. Всему своё время – пора провожать за порог. Хорошо, если с улыбкой. Некоторым, за счастье, когда хоть боком, но выходит. Разное оно, счастье. Моё, например, по пол-литра обычно фасуется и кошелёк сильно не обременяет. А вот то, которое граммами продаётся, без серьёзных денег зачахнет скоро, и болеть изрядно будет. Не по мне граммовое счастье.

Честно отвечаю:

– Не знаю.

– Ну ты ж морячок?

А вот и маманька. Замечательно.

– С сегодняшнего дня счастье бесплатно. Указ Минздрава: приходишь в аптеку и берёшь сколько надо. Ну всё, мне пора. Счастливо оставаться.

Надежда в глазах, или мне показалось?

– Эй, морячок...

КОЛХОЗНЫЕ ПАНКИ

С пивом весело шагать по просторам.

С водкой тоже весело, но, когда есть пиво, зачем нужна водка?

Пиво – это развлекуха, а от водки только дурь в голове. Водка равно безнадёга. Да что я вам говорю, вы же сами с усами.

Гуляю я, мне весело – это мой город, это мой район, это мои мусорные баки, перепуганные бомжи, раскопки лопнувших труб, замалёванные граффити стены, разбитые бутылки, вопли сирен гражданской обороны, переполненные электрички на Лохово – бегут люди. Бегут, не понимают: некуда бежать. Набиваются в вагоны, давят – друг друга? – недруг недруга, на крышу лезут, падают, ломают ноги, и опять лезут, а их сталкивают те, кто раньше залез. Безумие? Страх? Инстинкт самосохранения?

Я спешу это видеть.

Последняя электричка с Лохово.

* * *

Электричка с Лохово в три. Встретиться договорились в половину.

Я на месте.

Слон курит.

Костик подкуривает у Юрика.

Юрик даёт подкурить Костику.

Кабана нет.

– Время, – показывает циферблат Юра.

– Поехали, – говорю, – он сам себе злобный баклан.

По пути на станцию Юра – он явно не в настроении; соскучился по Олежке? – интересуется, кто сколько водки взял. Подмигиваю Костику и Слону, усердно так моргаю, без халтуры, не как сачок-ударник, но изо всех сил стараюсь. Ради хохмы ресницы напрягаю – вместо вентилятора сойдут – так воздух растревожил, что у всех насморк появился. Сразу. Хронический. Короче, семафорю, а сам говорю:

– Я одну.

– Костик?

– Понимаешь, Юра, у меня были небольшие финансовые трудности...

– Понятно. Слон?

– А зачем нам водка? Одной хватит! Мы шо, бухать собираемся? Я собираюсь отдохнуть, покупаться, позагорать.

– Понятно. Одна бутылка. Нас четверо. На два дня. Вы што? Охуели?! – Юра впихивает мне рюкзак и исчезает в дверях под вывеской "Продукты".

– Куда он? – тормозит Слоник.