Текст книги "Камбоджа"
Автор книги: Артем Шакилов
Жанр:
Разное
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
Слон злостно опаздывал, и поэтому обратил внимание на первую ступеньку только на улице, когда вместо первого человека-мужчины по пути ему встретилась рыжеволосая женщина. Что может быть хуже? – разве что чёрная кошка. Кыш, усатая! Тьфу-тьфу-тьфу, блять, через левое плечо. На лестнице первая ступенька, на которую он наступил, естественно, была правой.
Пробегая мимо базара, Слону пришлось довольствоваться видом проползающего мимо троллейбуса номер сорок три. Вместо фартовой троечки.
Короче, по пути, в проверочных местах, попадалось исключительно бабьё, а наступалось только правой ногой. Перед самим входом в метро Серёга умудрился подвернуть левую лодыжку, вследствие чего пришлось пропрыгать последние метры угадайте на какой конечности.
Он как всегда безнадёжно опаздывал и как всегда резво влетел в подземелье, продавливаясь сквозь вялотекущую, как шизофрения, толпу. Толпа слюняво отгавкивалась, но на Серёгины локти реагировала предельно смирно.
Добежав до линии турникетов, Слон, после продолжительных самообхлопываний, извлёк-таки карточку – прямоугольный кусок пластика. Мощным движением Слон вогнал карточку в узенькую щель.
Где-то внизу нарастал гул электрички – Серёга дёрнулся всем телом вперёд, единым прыжком и благородством побуждений желая достичь дверей, распахнутых перед каждым льготником и честно заплатившим полтинники за проезд.
Но не тут-то было.
Створки турникета больно ударили Серёгу по бёдрам, оставив там же ощущение набухающих гематом и неприятного удивления на лице. Рефлекторно отпрыгнув назад, Слон повторил попытку, для чего:
а) быстрым ударом вогнал карточку в щель,
б) рванул вперёд, как Матросов за водкой.
Боль в прибитых коленях, кенгуряшный прыжок назад.
Повтор попытки, для чего...
Удар. Прыжок. Повтор.
Удар. Прыжок. Повтор.
И так ещё четыре раза. Синяки до конца семестра обеспечены.
Дородная работница метрополитена, о талии которой без преувеличения можно сказать, что сей орган есть, но явно заблудился в обильных телесах, нынче пребывая в районе шеи, тихонько подозвала молоденького мента-сержанта, мундир которого она частенько прикрывала массивной грудью от нетрезво хамящих личностей. Оба принялись с любопытством наблюдать за молодым психом, явно косившим под сумчатого зайца.
Слон начал смутно понимать: что-то не так.
Движения его приобрели осмысленность и плавность, ибо он решил вычислить причину прискорбных неудач. И спустя пару попыток он понял! Оказывается, при вставленной карточке на панели турникета не зажигается зелёный свет. А, как известно с детских лет: "Красный свет – прохода нет!"
Словно испугавшись Серёгиного озарения, электричка, ускоряясь, втянулась в чёрную дыру туннеля. Слон взвыл. Причём взвыл истерически, вкладывая душу и двадцать лет непутёвой жизни в оголённый нерв эмоций. Он взвыл, глядя на приближающихся мента и работницу, приблизительно следующее:
– Суки, вы мне всю жизнь испортили! Твари! Суки! За шо?! За шо!! Всю жизнь!! Всю жизнь испортили, суки!! Ненавижу!! С-с-с-суууки-и-и-и....
Подземных недр хозяйка-колобок медленно подкатилась к Слону:
– Молодой человек, шо здесь происходит? Дебош и хулиганство? Или вам нельзя кушать манную кашку на завтрак?
– Вот, – голос дрожал от заслуженного негодования, палец упёрся в красную лампочку. – Вот, смотрите, сломалось, не работает. А я опоздал... слишком поздно... всё...
Андеграундный труд облагораживает извилины: тётя извлекла карточку образца, что за полцены распространяются через деканаты, и внимательно изучила, потом понимающе-ласково посмотрела на Слона:
– Ты б другой стороной попробовал, милок.
По-новому втиснутая карточка золотым ключиком распахнула несговорчивые створки турникета...
Слон не опоздал: одногруппники дождались его. Это был день Пятого Апреля. Да-да, Вы правильно подумали, именно того самого Апреля. Первый день Студенческих Волнений. Вы говорите, что ничего такого и не думали подумать? Ничего подобного не припоминаете – ни расстрелянной демонстрации, ни массовых арестов?! Вы всем сердцем обожаете Пана Президента? Бог вам судья. Да только Слон не вернулся в тот день домой. И на следующий тоже. И через год...
* * *
Из года в год: привычные женщины с обветренными красными лицами, продающие цветы у входа в подземелье – бизнес, торговля скоропортящейся красотой. Что колется, то дороже.
И бабулька.
Привычная бабулька с профессионально вызывающими жалость глазами... Где?!
На дочиста вытертых ватником двух предпоследних ступеньках, арендованных у местных мусоров за процент от выручки, лежит картонная табличка "ИЗВИНИТЕ! У МЕНЯ ПЕРЕУЧЁТ". Мощно, да?
Сама побирающая стоит рядом и внимательно сортирует монетки в ладони. Пятаки у неё вызывают гадливость. Оно и понятно: монета по металлоёмкости крупная, карманы объёмом быстро занимает и обрывает так, что ниток не напасёшься. А достоинства она плёвого, только коробок спичек купить можно. Отвратная, что ни говорите, до безобразия монета.
В общем, бабка полностью в себя ушла – ей, поди, щас сто баксов под валенки сердобольно оброни, и то не заметит. Ведь написано "ПЕРЕУЧЁТ" – дебет, кредит, подведём баланс.
Интересно, а санитарные дни у неё бывают? – для выщипа блох и протирания опрелостей? Обеденный перерыв с часу до двух, или с двух до трёх?
Ничего плохого по поводу просящих "ктосколькосможет" ОН сказать не мог. Правда, в начале учёбы, ещё на первом курсе, настроение сильно портилось: СТОЛЬКО СТРАЖДУЩИХ, а если всем давать хоть по пятачку, самому на пиво не останется. От таких мыслей чувствуешь себя погано, будто у грудного ребёнка соску отобрал. После продолжительного единоборства.
Но за пять лет каждодневных двухчасовых поездок в метрополитене эмоции пообтёрлись, ранимая душа покрылась толстой коростой слёзонепробиваемой привычки: ты едешь – они просят.
Каждый занят своим делом.
К примеру, старушенция одна. Всё время вопит: "Я – инвалид! Первой группы!" А потом ломится через битком набитый вагон (час пик, как-никак), причитая "Подайте копеечку". В первый раз ОН по незнанию не укрепился за поручни и тут же был сбит с ног. Рухнул на сидящую перед ЕГО гениталиями пассажирку. Вот тебе и "подайте копеечку". Сколько ездит, столько бабка по вагонам и бе?гает. Это ж здоровья-то надо: целыми днями по поездам марафонить!
Другая женщина всё просит денег на операцию. Только вот с больницами никак определиться не может: то ей в Москву ехать надо, то в Германию, а по пятницам обычно приглашение из Ва?шингтона присылают. Вот она – при таких-то альтернативах! – вы?брать и не решается. А пока ходит: "Мне не к кому обратиться. Я сирота..."
Ещё есть тётя с грудным ребёнком – третий год беженка. И дитё у неё не растёт почему-то – от недоедания, наверное. И путает она часто, откуда путь держит: то из Чечни – если русские опять в вой?нушки поиграть надумали, то из Закарпатья – по весне, когда там деду Мазаю самое раздолье.
Поэтому в кармане всегда припасён пятачок – для очистки совести: кругляш по утру бабуле вручается, той что на ступеньках. Такое вот нормированное милосердие. Вроде индульгенции или отступного. Это даже традицией стало: монетку кинул, крест в спину получил – денёк тип-топ будет. А карманы бабка подошьёт – не облезет: ей, в конце концом, за это деньги платят.
* * *
Однажды Юра заработал денег – за труды праведные заплатили ему сотню гривен. И взял он эти деньги с собой в институт, из кармана выложить забыл.
И был день, и была большая перемена, и пошёл Юра попить пивка с двумя товарищами. И сказал им Юра:
– Я вам займу по пятёрке и побухаем.
И товарищи заняли. И они побухали. Я бы даже сказал, хорошо побухали. С отливанием посреди одной из самых многолюдных улиц города. Юра даже предлагал проходившему мимо патрулю выяснить отношения:
– Ну давайте, блять, разберёмся! Вы и я! Ну шо, суки, зассали, блять! Вы куда, пидоры?! Я вас пидорами назвал!! Суки, блять, ментяры поганые, блять!!
Но менты почему-то не захотели ничего выяснять. Наверное, потому что они были проводниками-железнодорожниками.
Юра расстроился и поехал на метро домой – с товарищами под руки. Юра был относительно нестабилен – покачивался, подобно маятнику, относительно поручня. А ещё Юрик принялся выковыривать из носу самые аквамариновые рениты и намазывать на блестящую поверхность поручня, ибо всегда хотел оставить после себя хоть какой-то след в жизни. Потом он случайно заметил своего преподавателя по программированию – в другом конце вагона.
...жили-были три поросёнка: Ниф-ниф, Наф-наф и завкаф...
Надо сказать, что Юра – человек очень отзывчивый и вежливый. Он аккуратно протолкался через толпу, матерно отзываясь исключительно на некорректные замечания нервных пассажиров. Кому комфорт нужен, в такси, типа, ездят, а то, бля, инвалиды, заполонили общественный транспорт, пёрднуть негде, сказал им Юра. И они промолчали в ответ.
Юрик пробил телом нишу возле преподавателя и радостно улыбнулся:
– Здравствуйте!
У препода болел геморрой, препод страдальчески моргнул:
– Добрый вечер.
Растроганный таким тёплым приёмом Юра решил сказать этому милому человеку что-нибудь приятное:
– А вы знаете, я с вашей женой в школе учился.
Губы завкафа моментально сомкнулись над оскалом вставной челюсти.
А Юру уже несло:
– Я её очень, ну очень-очень-очень хорошо знаю, – сказал Юра и по-свойски подмигнул.
Чего ещё успел намолоть наш герой преподавателю по программированию, никто не слышал, а герой запамятовал. Однако очевидцы утверждают, что во время монолога Юрик мечтательно улыбался, препод же хмурнел и наливался кровью.
В результате экзамен Юра всё-таки сдал. Испортив семь хвостовок.
* * *
В результате у НЕГО испортилось настроение.
ЕГО всегда раздражали мелкие отклонения от плана.
Это нарушало точность движений, ОН начинал чувствовать себя глупым из-за того что не сумел предусмотреть всё.
Накатила волна измены: ОН стоял и физически не мог себя заставить нырнуть – боялся. Мимо проходили-проплывали люди: разнокалиберные лещи, щучки и даже барракуды местного значения. А ОН не мог нырнуть, ОН был всего лишь пескарём с ампутированными жабрами. Начиналась истерика.
Вы думаете, что вы просто спускаетесь в метро?
Просто изо дня в день? Просто иногда?
Просто в метро?!..
Вы спускаетесь ПОД ЗЕМЛЮ!
Вы теперь – БЛИЖЕ К ЗЕМЛЕ!
Вы ПРИВЫКАЕТЕ К ЗЕМЛЕ!
Вы думаете, станции метро это просто станции?! Просто метро?! Нет. Это склепы Склепы, затопленные половодьем, – гнилая вода и совокупляющиеся протеи.
Облицованные мрамором усыпальницы – станции. Катафалки-поезда спешат не опоздать: график движения свят. Переполненные пепельницы вовремя опорожняются: пепел – наши души, сигаретные фильтры – тела. Гаснет таймер, время вышло. Электрички не будет. Останавливаются эскалаторы.
А наверху горят в темноте надгробия – фонари с большой красной буквой "М".
"М"огилы.
* * *
Выныриваем на "Универе". Возле фонаря с большой красной буквой "М" стройный парень дарит крупногрудой девушке букет роз. Весна. Проходим мимо образцово-показательных виселиц на площади Свободы. Сворачиваем на Рымарскую.
Староста что-то громко рассказывает:
– ...а там темно, как в жопе у-у-у...
Последняя фраза, недосказанная, повисает искрящейся от улыбок радугой в нижних слоях атмосферы. Выскочив из-за угла, мы уткнулись в парочку: она – блондинка, он – очень брюнет. Брюнет в стиле афро.
Протопав несколько шагов, Андрюха договаривает:
– ...ну, вы поняли у кого. Лампочки в подъезде постоянно выкручивают, вот и мраки.
И продолжает:
– А она ему: мне надо сначала травы покурить.
– Это ей покурить? – уточняю я.
– Ну, да, ей. Короче, раскумарилась она, а он в это время разделся, стоит в одном презервативе. Ждёт. Кабачной, как ладонь Ильича, на коммунизм нацелен. Пацан готов к труду и обороне. А она покурила и спрашивает: как, типа, будем трахаться? А он: ты нагнёшься, я войду, и всё будет путём. А девочка с фантазией оказалась: не-а, говорит, я щас на перила залезу, а ты сверху съедешь – и состыкуемся.
– На перила?
– Угу. Ну, он ей сразу: ты шо, подруга, ёбнулась?! Какие в пизду перила? Какие стыковки?! Я шо, похож на Гагарина?! Или ты, блядина, на старости лет мозжечком сковырнулась?! А она в слезу: я, типа, так не могу, ты меня не любишь и кричишь на меня, шо это, типа, за хуйня?! И тут он сказал красивую фразу...
– Какую?
– Тихо! Он сказал: ТАНЯ! ТЫ! НЕ! В! ТОМ! ПО!-ЛО!-ЖЕ!-НИ!-И!-ЧТО!-БЫ!-ДИК!-ТО!-ВАТЬ!-МНЕ!-УСЛО!!-ВИЯ!! Так и сказал. Стянул презерватив, оделся, послал её на хуй и ушёл.
– Сразу видно – благородный пацан, не захотел противоестественно. Это ж как в грязь лицом, – выносит вердикт Вован. И добавляет мечтательно: – Фантазёрка...
– Небось, и о подруге побеспокоился: по перилам проехалась бы, насобирала бы полную жопу заноз. А они потом загноятся. Неприятно. – Кабану тоже есть что сказать.
– Да разлюбил он её, вот и все дела, – не могу же я промолчать, коль дискуссия в разгаре. – А без любви только перила и остаются. Но пацан свою красавицу уважал, поэтому так тактично и разорвал отношения, сохраняя честь и достоинство обеих сторон. По старой памяти...
* * *
Помнить всё и жить. Люди – сильные животные. Как крысы.
ОН улыбнулся – губы изогнулись вправо и влево, вверх и вниз. Редкостная гримаса. Так улыбаются особо крупные тараканы, передозившие дихлофоса. Сильно зажмурился, сжал до боли в дёснах челюсти: на зубах выступила алая соль – сделал шаг.
Музыка му зык а м у з ыка м-у-з-ы-к-а-м... узыкамузыкамузыкам?
И ГОЛОСА ГОЛОСАГОЛОСАГОЛОСА Один, самый тихий, вдалеке, еле слышимый в грохоте синтетических барабанов – ЕГО.
ОН слушал себя, от этого становилось легче.
Пятачок перевернулся в воздухе – хотелось, чтоб закоротило кон?тактный рельс. Да не оскудеет рука дающего.
Не закоротило.
ОН ворвался в вагон – прыжком, мокрый от пота, напряжённый и дрожащий – никто не поймёт, что ЕМУ стоило преодолеть зияющую пропасть между пироном и чмокающей чёрной резиной дверей.
Две малолетние сучки в оранжевом облапили ЕГО взглядами и, похоже, остались довольны. Я почувствовал, как вспухли капельками крови ЕГО расцарапанные ягодицы. ОН напряжённо замер рядом с нимфетками.
Бородатенький мужичок – "Места для инвалидов и пассажиров с детьми" – счастливо скалясь и причмокивая, изучал потрёпанную книжку с портретом Че Гевары на обложке.
ОН демонстративно высморкался на пол, чем вызвал нездоровую девичью смешливость. Даже мужичок на долю секунды оторвался, чтобы скосить правую линзу на пятно гнили и одобрительно прищёлкнуть языком.
ОН почти успокоился, прикрутил звук и занялся изучением рекламных плакатов. Когда ежедневно, который год подряд, проводишь по два часа под землёй, незаметно привыкаешь рассматривать обувь сидящих напротив, если удалось не заметить перед собой особо настырных "с больными ногами". А ещё – читаешь подряд всю яркую рекламную ересь.
Среди кучи экскрементов отыскалось кое-что занятное.
"ТЫ НЕНАВИДИШЬ БУША И USA? БУШ – В МОСКВЕ! ЭТОТ ГАНДОН НАМ НЕ УКАЗ! ВЫРАЗИ СВОЁ ПРЕЗРЕНИЕ ВМЕСТЕ С НАМИ!"– согласитесь, весьма интригующе. Тем паче, что лозунг сопровождался рисунком: бородатый мужик, опоясанный пулемётными лентами, дрючит в жопу Микки Мауса. Следствием чего являются по-рачьи (соответственно позе) выпученные глаза любимца нью-йоркской детворы дошкольного возраста, в меру обнюхавшейся кокаина. Плакатик так и назывался: "FUCK USA". Ответственность за содержание рекламного объявления взяла Национал-Большевистская партия.
На "Спортивной" в вагон зашла молодая женщина с малюсенькой девочкой на руках:
– Мы сами не местные. Беженцы мы. Муж погиб под обломками Всемерного Торчкового Центра...
* * *
– Вовик, может у меня останешься? – я киваю в сторону своей кирпичной пятиэтажки. – Нахренища, на ночь глядя, хрен знает куда переться?! Оставайся.
– Да чо вы ко мне прицепились?! Я домой поеду! Домой! Староста доклепался, теперь ты! – это Вова. Гневно. В ответ.
Вроде внятно разговаривает, не пьяный: не шатает его, и по углам завтраки не выблёвываются. А чего же староста...
– Извини, Вовик, Андрюха меня в заблуждение ввёл: Вова синий, Вова синий. А я повёлся. А какой же ты синий, когда ты нормального розового цвета?
– Вот и я говорю: нормальный. А вы...
– Да ладно, чо ты? Идём, я тебя до метро провожу.
Ближайшее метро – "Индустриальная". Туда и отправились вдоль по улице Южной.
Улица Южная – очень интересная улица, она интересна своей безмерной обыденностью: серая и стандартная, в меру грязная. Асфальт и пятиэтажные хрущобы. Единственная достопримечательность улицы Южной – растущий посреди тротуара тополь непомерно громадных размеров: в три людских обхвата, как минимум. Была б моя воля, этот тополь охраняли бы почётным караулом из пяти ментов с бердышами поувесистей. Южноуличный генератор пуха поклонения достоин! Культового, с принесением кровавых человеческих жертв каждую вторую субботу месяца – по пять прыщавых девственниц с аккуратными коленками и вымытыми ушами.
Вы спрашиваете, к чему я клоню? Да к тому, что некто Владимир умудрился на полном скаку протаранить роговым отсеком единственную достопримечательность улицы Южной – гулкий звук и россыпь мелких пентаграмм, порхающих с противным чириканьем вокруг Вовкиной головы.
Подобное донкихотство, конечно, из области научной психиатрии, поэтому мне приходится задать концептуальный многоуровневый вопрос:
– Вова, ты чо? Ты как, голова не бо-бо? На хрена ты деревья ломаешь? Такие?
Судя по всему, он и сам не знает, ибо, схватившись двумя руками за лоб, юный Гастелло развернулся на сто восемьдесят градусов, сделал пару шагов и, после конкретного крена, рухнул в кусты.
Вот что бывает с теми, кто уподобляется дятлам.
Я повторил вопрос:
– А?
Неуверенный хруст кустарника:
– Какие деревья?
Я опешил:
– Как какие? Не какие, а какое! Большое, вот какое! Ты зачем в тополь головой бьёшься?
Задумчивое молчание, сопение и наконец:
– Я его не заметил.
Не заметить дерево в три обхвата толщиной?!
– Вова, ты сегодня ночуешь у меня.
Спустя полчаса Вова, одетый в семейные трусы, в которых без парашюта десантником стать не страшно, сидит на моём диване, пьёт чай. Работает цветной засиратель мозгов: по "Тонису" показывают шоу Бенни Хила. Толстый и седой мужчина, педерастического вида истинный британец, веселит явно обкуренную толпу, без перерыва ржущую за кадром.
Вова, сиренево-фиолетовый как свежий утопленник, смотрит на мистера Хила и шепчет мне в ухо:
– А у меня их два.
Потом блаженно жмурит глаза и с довольной улыбкой вперемешку добавляет:
– Прикольно.
Вполне.
* * *
ОН уколол себя в бедро канцелярской кнопкой. Интересно, откуда в кармане кнопка? ОН сделал это, чтобы полнее прочувствовать боль. Но полнее не получилось: боли не было, чувств тоже. ЕГО слегка покачивало. Как и всех в вагоне.
"Проспект Гагарина" остался за кормой. Путь к выходу преграждало коровоподобное существо предположительно женского полу, огромное и толстое. Сразу видно: много денег выкинуто на косметику, шмотки и личного парикмахера. Интересно, как ЭТО в метро попало? Ностальгия по безвременно почившей юности? Или хозяева жизни собираются сделать подземку престижным видом транспорта? Неужто муж бросил? Нашёл себе молодую: и перед партнёрами не стыдно, и собеседница интересная, и минет делает обалденно, не в пример лучше...
ОН, стараясь быть предельно вежливым, слегка наклонился:
– Вы на следующей выходите?
– От тебя воняет! Мальчик, нужно чистить зубы! Тебя – што? – мама не учила?!
Сказано громко, с расчётом донести содержание до слабослышащих даунов с законопаченными ушами, которых везут в соседнем вагоне. В другой электричке. На параллельной ветке.
– От тебя воняет! Мальчик, нужно чистить зубы! Тебя – што? – мама не учила?!
Девочки заржали – оранжевые канарейки-мутанты после лоботомии: отсутствие вторичных половых признаков, неистребимая любовь к чупа-чупсам.
Мужичок перевернул страницу и облизнул губы.
ОН улыбнулся. Так улыбаются акулы, которым плюнули на плавник – почти в душу.
– От тебя воняет! Мальчик, нужно чистить зубы! Тебя – што? – мама не учила?! – существо, о женском естестве которого можно смутно догадываться по наличию юбки на толстых ляжках, самоуверенно двигало челюстями.
ОН отрешился от всего мерзкого, глупого и пахнущего ментолом.
Существо жевало "Орбит без сахара" и страдало от дискомфорта: прокладка натирала кожу на внутренней стороне бедра – там, где нельзя колоть канцелярскими кнопками.
ОН слушал себя, от этого становилось легче.
Только себя.
Вкрадчивый голосок, которому хотелось верить как теплу материнской груди.
Нежный шёпот:
...раны заживают долго
тебе придётся ненавидеть меня
и смотреть в разбитое окно
сплёвывая тошноту
утреннего похмелья
и если кто-нибудь
скажет тебе что это стихи
можешь смело отлить на мою могилу
мне будет всё равно
я буду спокоен
я буду знать что ты
веришь в меня
УДАР. ГНОЙНИК, КОНЦЕНТРАТ, НЕ-НА-ВИ... СССТЬ – ПРУЖИНА РАЗВЕ
пусть даже изглоданного
червями
пусть даже мои гениталии пахнут землёй
тебе придётся любить меня
срывая лакированным ногтём
РНУЛАСЬ, СТРУНА ЛОПНУЛА,
НЕ-НА-ВИ... СССТЬ – СЕЛЬ (не удержать!..)
ГРЯЗЬ ГРЯЗЬ ГРЯЗЬ ГРЯЗЬГРЯЗЬГРЯЗЬГРЯЗЬГРЯЗЬ
коричневую корку запёкшейся крови
всё будет заново
мы будем опять
а если нет?..
я буду?..
опять...
и тебе придётся ненавидеть меня
ОНА больше не стояла на пути. Лежала. ОН аккуратно обогнул умиротворённое тело и вышел.
И обернулся:
– За совет спасибо: зубы обязательно почищу. Спасибо за совет. Спасибо. И вам, сударыня, от меня небольшой, фф-м, советик: вы бы сходили к стоматологу, а? Передние вставить-то надо, да? А то как-то...
Двери сомкнулись.
Фф-фммм.
ОН по-голливудски обнажил дёсна.
ОНА проглотила – привычка, знаете ли! – три резца и зарыдала.
Мужчина в шляпе невозмутимо читал Пелевина.
Солнце затерялось под облаками. Кто-то под, кто-то над – подумалось. Захотелось выпить. ОН зашёл в аптеку и купил чекуш. И выпил в четыре глотка. Не отходя от кассы.
Кассета с AMON TOBIN. Тема "Deo". Погромче. Он любил ретро. А кто ж его не любит?! У молодых ни слуху, ни гибкости в артритных от рождения пальцах – не музыка, а диатез на палочке.
Правая рука пахла мятой.
Моя правая рука.
ЭПИЛОГ
Всем положено умереть, навеки замолчать, и уже никогда ничего не хотеть. После бойни должна наступить полнейшая тишина, да и вправду всё затихает, кроме птиц.
Курт Воннегут. «Бойня номер пять или крестовый поход детей»
Бар забит до отказа студентами: MTV, дешёвое пиво и вино на разлив в пол-литровые кружки – это привлекает. Мне всегда нравилось в "Данилке".
– Мы будем вечны! – кружки сталкиваются с радостным позвякиванием.
Барменша, симпатичная зайка, переключает на новости и делает звук громче. Из зала суда под комментарии репортёра выводят грузного мужчину. Глаза его выпучены, лицо вспотело. Мужчина плачет. Мужчину зовут Андрэ Дюваль, он канадец, бизнесмен, хозяин фирмы, торговавшей с Кубой насосами и очистными сооружениями. За эту торговлю ему впаяли пять лет строгача: он, оказывается, нарушил американское эмбарго на торговлю с Кубой. И вот теперь канадец отправляется в тюрьму, ибо с девяносто шестого года в США действует закон об ответственности иностранных компаний, нарушающих американское эмбарго.
Насквозь светлый и весь в блёстках Слон смотрит на экран и ухмыляется.
Наклоняюсь к нему и шепчу на ухо:
– Слон, а куда ты пропал, а? Признавайся?
– Меня СБУ повязала.
– Ну и?
– Не ну и, не запрягал. Да и не могу я тебе ничего рассказать – я дал подписку о неразглашении. Короче, шлёпнули меня, да и всё...
– Дрон, который час? – Амбал развлекается.
– Без пятнадцати четырнадцать...
– Давайте выпьем за первого и единственного национального героя Украины!
– За кого это?
– За Бен Ладена, конечно, за кого ж ещё?!
Пьём. Святой человек – за такого не грех.
– Ёбана хуй, янки вообще в последнее время распадлючились!
– Пацаны, я не удивлюсь, если они Украину заклеймят столпом исламского фундаментализма! У этих придурков наглости хватит...
– Слышал, Костик пить бросил? – Дрон задумчиво рассматривает содержимое своего портмоне, сплёвывает и ждёт моей реакции.
– Пиздят.
– Может и пиздят, а я вчера его видел. Говорю: "Костик, идём, я тебя пивом угощу". А он не пошёл.
– Спешил. Дела.
– Ты сам понял, чо сказал? Какие могут быть дела, шоб от халявного пива отказаться? Ебанулся Костик окончательно – вот и все его дела.
Борода сидит молча, высматривая на пластиковой поверхности стола тайные смыслы царапин. Не к добру это. Ну вот, начинаются проповеди подгулявшего апостола:
– Вам всем насрать на Украину!! – указующий перст упирается в перепуганную девчушку за соседним столиком, в баре повисает тишина. – Вы все выучитесь и съебётесь отсюда на хер. А на Украину вам насрать!!
Лихорадочный блеск линз, надрыв в голосе а-ля Высоцкий:
– И езжайте в свою ёбаную Америку!! Пиздуйте на хуй!! На Украину вам насрать!
– Да, Макс, ты прав, – Амбал смотрит ему прямо в глаза, не мигая. – Мы в жопе. Это факт. Эта страна в жопе. Украина глубоко в прямой кишке. Признай это.
– Ну... – в завитках бороды появляется неуверенность.
– Нет, ты признай.
– Хорошо, – каждое слово как кровь горлом. – Признаю. Но...
– А русские нет. Русские медленно, но ползут к светлому будущему.
– Понятное дело: у москалюк же алмазы есть, газ и бесконечная гражданская война.
– Шо?
– Алмазы. В Якутии.
– Алмазы? Да хуй с ними, с алмазами. Всё равно мы в жопе.
– Хорошо. Признаю. А выход есть?
– Выход? Есть! Пурген!
– Не понял?
– Нас надо высрать! Понял?
– Нет.
– Я тоже. Всё равно не поможет: если нас высрать, мы подохнем как глисты. От свежего воздуха.
Макс плачет – ему не нравиться быть глистом, ему хочется жить:
– И никто нам не поможет?
Он уже месяц женат.
Когда на свадьбе тамада потребовала рассказать, как он познакомился с Наденькой, Борода честно поведал: "Стоим мы с Зомби в пивнухе, с бодуна, а тут она заходит".
– И никто нам не поможет?
– Этой стране могут помочь только позеленевшие алкоголики с Марса, или иная подобная пиздобратия. Может, наверное, и Господь, тот, с "торпедой" под стигматами. Из воды вино, круто, да? Он может вытащить нас из своей запревшей задницы. Но я не верю в НЛО, я атеист.
– Зелёные нам точно не помогут, – поддакиваю Веталу. – Знаю я одного, с антеннками. Нравиться ему у нас. Говорит: пока бабы дают, здесь круче, чем в раю. – Выдерживаю паузу, пока все они, и живые и те, кто с нимбами, похожими на рожки, посмотрят на меня.
Сейчас я буду говорить монументальные фразы, можно конспектировать.
– Слушайте меня, парни. Сегодня мы нарушили первый пункт нашего негласного табу: не говорить во время возлияний о политике. Второй пункт: не говорить – тоже во время – о компьютерах. Первый нарушили, поэтому мне... я хочу... Слушайте, парни. Наша вера – мутный презерватив. Наша мечта – гранёный стакан. И ещё – мы не любим свою Родину. Мы обожаем деньги и унижать других. В детстве я доверял Киру Булычёву. Давно это было. А теперь я знаю, Оруэлл прав: "Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека – вечно".
– Шакил, ты чо? Ёбнулся?
– Нет. Просто я не фанат "Динамо Киев". – В носоглотке противно пересыхает. – Амбал, ты дохлый такой прикольный. Ты веришь мне, Амбал?
– Верю, Шурик, верю. – Амбал искрится золотом и перламутром, блёстки до рези в глазах.
Я отворачиваюсь, ухожу: вы слышите шелест моих пяток? – мокасины скользят по кафелю бара. А в глазах размытые силуэты друзей – пугливо нечёткие – от слёз, наверное.
Я иду и чувствую, как в моих волосах топорщатся орлиные перья, а пальцы сжимают томагавк – Я, Чингачгук!
Я ПОСЛЕДНИЙ ИЗ МОГИКАН.
Меня хватают за скальп, но я не дамся – прерия ещё обагрится кровью бледнолицых, а вигвамы вождей надолго забудут о трубках мира, я не позволю, я... Дайте мне огненной воды!!
– Ебать, Шакил, нажрался. Макс, помоги.
– Слышь, Дрон, а куда его? Только не ко мне...
Никто из нас и представить не мог, что именно тогда в штате Миссури на авиабазе Уайтмен открывается специальный ангар, в котором постоянно поддерживается определённый микроклимат – обшивка малозаметного бомбардировщика Б-2А "Спирит" имеет нежное радиопоглощающее покрытие, плохо переносящее атмосферное воздействие.
Капитан Кен Двили, шутя и свойски подмигивая, в тысячный раз рассказывает напарнику, как его сбил "этот чёртов МиГ-29". Ф-117 развалился прямо в воздухе – в тридцати двух километрах от Белграда. Кен в тысячный раз с придыханием смеётся и в тысячный раз забывает поведать, как он семь часов молился Господу Богу, пока командос не нашли его – чуть раньше югославской полиции. Его переправили на авиабазу Авиана в Северную Италию. Кен в тысячный раз промолчит о том, что в поисково-спасательной операции был потерян вертолёт с бойцами спецназа на борту.
Вот "летающее крыло" выруливает на взлётно-посадочную полосу.
Пятнадцать километров над землёй в режиме радиомолчания.
Через тридцать семь часов "Спирит" будет над Запорожьем.
* * *
Я обожаю бродить по улицам, заткнув уши плеером и предварительно дёрнув для храбрости.
Машины гудят в пробках, а в наушниках рёв гитар. Народ матерится, тычась узелками пожитков мне в спину, – а я слушаю "It"s on me". Есть только асфальт, музыка и мои неторопливые ноги. Падает снег – заторможено, с наплевательским отношением абсолютно ко всему.
Паника противно пахнет липким потом, а ведь минус двадцать. Перепуганные толпы спешат покинуть город – в стране объявлено военное положение! – на центральных улицах танки расчищают автомобильные заторы.
Турецкий десант высадился в Крыму. Янычаров встречали хлебом и солью.
Ровно пять часов и шестнадцать минут назад президент Соединённых Штатов Америки заявил о нанесении ядерного удара по крупнейшим городам Украины, укрывающей на своей территории международного террориста Усаму Бен Ладена. И чтоб поверили, уничтожил Запорожье...
Шоу начнётся спустя два часа сорок четыре минуты. О секундах мелочиться не будем. Не время.
Массовое мародёрство. НО пиво почему-то никто не берёт. Консервы, колбаса – это да, водка да. А вот пиво... Мне больше достанется.
Ёлы, оказывается, вот о чём я всю жизнь мечтал. Пролезть в разбитую витрину, через двери неинтересно. Выбирай, какое пивко больше нравится. Хочешь светлое? – нет проблем! Тёмное? – нэма пытань! "Балтика"? "Гёссер"? – да хоть ноги мой!
Спешу насладиться – столько сортов попробовать не успел. Опорожняюсь тут же, не отходя от кассы.
Бля, я же безмерно счастлив, мне не о чем жалеть – ЛИШНИЕ ДНИ?! – да какие они, в анус, лишние?! Моё всё, всё моё, не о чем жалеть – зола это всё. Скоро.
Мне всегда хотелось написать роман о моих друзьях, о наших синьках – роман в трёх томах, и назвать "Пиво и водка", по аналогии с "Война и мир". Но без войны. Жаль, без войны не получится. Да и романа не будет: не успел я, всё как-то времени не было. А начиналось бы сиё творение так:
