Текст книги "Камбоджа"

Автор книги: Артем Шакилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Нервы на пределе, но обнаружить своё присутствие не решаюсь – так можно человека ни за что, ни про что импотентом сделать: бесшумно появиться из мрака и тихонечко гаркнуть на ушко, что, мол, ребята, с развратом надо кончать.

А видок, в принципе, ничего – в смысле ничего хорошего за Борькиными ягодицами рассмотреть не удаётся. Зато саундтрек мелодичный: немецкая порнуха – цыплячий кашель по сравнению с этими Каррузо. Не комната, бля, а "Девять с половиной недель" в натуральную величину.

Вот и второй акт этой поучительной пьесы подходит к логическому завершению: раз-два-три, раз-два-три... и тишина.

Антракт! Даёшь антракт!!

Но...

Цитирую героя нашего времени, великого виртуального философа Шарика: "Вигвам – индейская национальная изба".

Могучий орёл опять напал на нежную голубку. В третий раз уже. Козёл, блин. Совесть надо... чтобы была (глагол "иметь" в данном контексте весьма некстати).

Интересно, что ж он пил такое? Надо будет потом поинтересоваться...

Теряю всяческую надежду спокойно поспать и желаю только одного: чтобы у бойца закончились патроны. Нет, пусть лучше заклинит ударно-спусковой механизм. Навсегда. Чтоб он у него отпал. Механизм этот. Ударно-спусковой.

Судьба распоряжается иначе...

После очередной атаки в приятельские окопы, боевые действия прекращаются. Перемирие. Борька суетится, вертит головой по сторонам, потом семенит к окну и вытирает об штору член.

Чистюля...

Долгожданный антракт: зрители могут покинуть зал – я бегу к двери. Быстрее, пока покинувшая комнату парочка не вздумала вернуться. Четвёртого приступа я не вынесу...

Меня перехватывает Демон. Он призывает вступить под его флаги и сражаться до последней капли спермы:

– Шакил, идём урлов пиздить!

Дело, конечно, благородное, правое дело, не левое, но... Но конфигурация Колиного тела, позиция под названием "поза сломанной берёзы – буква Г" конкретно лажает серьёзность сего грозного "Ты записался добровольцем?!" Демона слишком сильно клонит к моим носкам – голову Колян уже поднять не может: ну, не получается, что ты тут поделаешь?..

А в зале бушует Окей: разбила тарелку, две рюмки, танцует на стуле. Стул с треском складывается – хлипкий оказался. Поднялась девонька, и... Со второго стула её стягивают всем колхозом – вырывается, зараза, кусается. Её относят на кухню. Она выпивает водки и падает на стол – стол ломается. Она пытается подняться и отрывает дверцу холодильника...

В коридоре стоит Борька и минут десять уже плюёт на зеркало на своё отражение.

В спальне – с замочком! – по очереди закрываются мальчики: трахают Окей. Всех, кто хотел, обслужила: так и лежала, ноги раздвинув, имён не спрашивая...

Маркес очнулся почему-то на кухне: голова болит. Топает в залу, а там, на полу, Кабан зажимается с Хельгой, Маркеса девушкой или борцом сумо.

Маркес стоит посреди комнаты: длинные хаера – колтуны с оливье и хлебными крошками – торчат и топорщатся. Или дыбом встали – из-за женской неверности. Сейчас парнишка как схватит вилку со стола: один удар – четыре дырки...

Хельга, серая лицом, лифчик расстёгнут, подбегает к Маркесу, причитая:

– Маркес, Маркес, что с тобой, Маркес?

Смотрит на неё, и лицо его расплывается в блаженной улыбке:

– А шо, выпить больше нет?

Прикольный Макс крендель, абсолютно незлобный пацифист от рождения: мухи не обидит, слова поперёк не скажет. Самый агрессивный его поступок – это разбитый о голову Бори магнитофон. Поспорил Маркес с пацанами, что "Весной-312" череп провалить нельзя – слабенький магнитофон: играет шепеляво и прочности никакой. Спор, понятное дело, выиграл и укатал Борю пивом, чтоб по справедливости и без обид. А что обломки?! Подумаешь! Динамики и пластмассу всегда подмести можно и в совочек аккуратненько...– дружба настоящая мужская от таких мелочей страдать не должна, ведь кто, если не друг кровь с лица смоет и голову перевяжет?!

Если в компании появлялся неофит, то Маркеса ожидал очередной заёб на тему:

– Тебя так называют из-за писателя?

На что Макс обычно отвечал:

– Не, блять, из-за читателя и в честь Жанны д"Арк!

Когда этот же вопрос задал Зомби, – дело было на точке в ДК 8ГПЗ – Маркес отбросил палочки (святотатство!), вылез из-за установки и попытался поднять пульт, но передумал. Голова Сержа не внушала доверия, зато аппаратура хрупкая и по-девичьи нежная: и так ломается по поводу и без...

Праздник продолжается, не хмурьте морщины – от этого седеют волосы в носу!

Борька берёт со стола кусок пирога (моя мама пекла для Зомби) и кидает в Маркеса. Попадает в улыбку. Маркес не остаётся в долгу. В результате вся хавка, что оставалась на столе, оказывается на полу. Борька, в полнейшей прострации, начинает втаптывать продукты в палас. Маркес помогает.

По квартире бегает обезумевший Зомби и кричит:

– Почему вы сидите?! Ещё столько всего осталось! Давайте доломаем! Хотите, вот ещё хрусталь есть! А шкаф?! Шкаф-то целый! Где Окей? Скажите Окей, что шкаф целый!

Заходит мама Зомби: качает головой и уходит.

Полшестого утра...

* * *

У Бори гости.

У Бори всегда много гостей. И все его гости всегда много пьют. А ещё у Бори жил призрак коммунизма – бабушка. И вот однажды бабушка увидела Любу, целующую Амбала. Пока только в губы. Пока только Амбала.

Бабушка:

– Боря, посмотри, что они делают! Во что ты превратил дом, Боренька?!

Борька переводит мутный взгляд от бабушки к Амбалу и обратно:

– Бабка, я хочу, чтоб у меня в одной комнате пили, в другой трахались, а третьей нюхали кокаин!

Гости заржали, а бабушка обиделась и умерла. Люба побежала блевать с балкона, а Амбал передумал целоваться.

Борька продал большую трёхкомнатную квартиру в престижном доме и купил одинарку, которую обставил в спартанском стиле – ничего лишнего, всё максимально функционально: диван, обшарпанный столик, трёхкамерный холодильник для пива, телевизор для разжижения мозгов и мощный компьютер для работы. Где-нибудь в углу обычно валялся весь паутине и пыли сотовый телефон, приобретённый в результате похмельной блажи. Именно тогда Борька завёл себе карманный календарь, в котором на армейский манер прокалывал иголкой даты. Если в день Борька выпивал от шести бутылок пива или от двухсот пятидесяти граммов водки, то вместо даты на календарике образовывалась дырка. Дозы, менее указанных, поводом для заметок не являлись, ибо как алкоголь вообще не рассматривались. Год спустя на календарике оказалось всего два не покоцанных дня: двое суток Боря действительно совсем не пил, он их проспал – отрубился после колоссального бухалова.

У Бори был лишний год...

Однажды поздно вечером Борька, Маркес и Хельга ехали в метро домой, на ХТЗ . К Борьке домой. Естественно, были они нетрезвые и пьянючие. Особенно Борька. Ехали они чуть ли не в последней электричке – поздно, народу в вагоне нет. Борька, раз никого нет, прилёг на лавочку, чуток прикорнуть. А тут возьми и зайди в вагон мусорок – молодой ещё, но уже гавнистый по самое не хочу.

– Шо, не сидится? – нагло выпучив буркала, поинтересовался мусорок. – Так я тебе щас, блять, устрою, блять, ты у меня, нах, посидишь, блять, пидор волосатый.

И заломал он Борьке руку и поволок из вагона.

Двери захлопнулись.

Платформа исчезла в темноте туннеля.

И только тогда Хельга и Маркес догнали, что произошло. Они выскочили на следующей станции, а назад электричек тю-тю, денег на "ивана" голяк. Пешком: ночь, зима и минус двадцать, пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что.

Как они отыскали нужное мусорское отделение, я себе представить не могу, но у них получилось, наверное, очень хотели. Вежливо постучали и спросили о своём друге: такой пухленький, длинноволосый, с четырьмя серьгами в каждом ухе, слегка выпимши.

– А-а, этот придурок, – ответили им. – Достал он однако. Посадили его в обезьянник, а он анекдоты стал рассказывать, а потом песни петь стал. Придурок и есть. Ну, мы его к ёбаной матери и выгнали, а то людям спать не даёт. Так шо вы думаете?

Они ничего не думали, они слушали.

– Так шо вы думаете? Он в двери барабанить стал. Кричать стал, шоб его обратно пустили и спать уложили. И дали горячее кофе с пирожными. Слышите, с пирожными! А? Придурок!

Борьку они всё-таки отыскали в соседнем дворе. Он замерзал на лавочке. Ночевать пришлось в каком-то подъезде, тесно прижавшись друг к другу. Сидя на корточках.

...наверное, вместе просто немного теплей...

Температура упала до минус тридцати...

А вот история о сломанной клавиатуре очень типична для Бори.

Боря купил какую-то супер-пупер эргономичную клаву в блатном магазине. А клава возьми и через неделю сковырнись нафиг. Боря рассердился и поехал разбираться. А магазин был солидный – сказали, что отремонтируют или заменят, позвоните завтра.

На следующий день Боре вернули клаву – исправную. И торжественно вручили пакетик с мёртвыми тараканами. Тараканов извлекли из клавы.

Боря уехал. Он сейчас живёт и работает в Германии. Недавно он звонил Маркесу и рассказывал, что поначалу было трудно, но потом он нашёл собутыльников – тоже из Совка – и жизнь наладилась...

* * *

Тусовка у Костика.

Его предки свалили кто куда, квартира в нашем распоряжении. А уж мы-то знаем, как правильно использовать жилплощадь – сегодня будет нечто, я чувствую.

Амбал и Кабан опять потопали за бухлом: за один раз не смогли бы дотащить. Костик сушит фитосбор в духовке – божится, что местные лопушки из-за термообработки не потеряют вкусовые качества. Ему видней. Я и мой братишка, Дэмьен, цедим пивасик – разминаемся, в Большом Спорте разминка необходима, чтоб без травм желудка и потери сознания. От непосильных нагрузок.

Скунс притаранил эфир, рекомендует попробовать:

– Клёвая штука.

Отмахиваемся:

– Потом. Ещё не вечер.

Тоха пришёл с Ксюхой – он теперь никуда без неё, батл конины притащил: где поставить? кому налить? кого отравить? Неужто "Наполеон"? – классический настойка на раздавленных клопах. Однако, Тоха шутник. Интересно, кому суждено сегодня возлечь под каток штрафной потрошёной амёбой с ампутированными подмышками?

Никто не приходит с пустыми руками – Демон, по просьбе Амбала, принёс ацетон в бутылочке от "Кока-колы", отлил из папиных запасов. Что кривитесь? Какая гадость, говорите? Это же химия, намекаете? А я вам скажу: вы правы, детство это, и на любителя. Серьёзным людям ацетоном баловаться не к лицу пакетом целлофановым. Истинному ценителю "момент" нужен, чтоб поймать тонкий букет ароматов. Но Амбал всё-таки основательно присел на ацетон и потому простительно.

В магнитофон заряжен "Slayer". Ветал нажимает на Play – праздник считается открытым.

В залпах надрывающихся колонок – стекольный звон рюмок. Час в жёстком ритме и...

Кабан пьёт самогон с Иркой на брудершафт.

Костик отказывается от водки и от "Степового вітерця". Он важно расхаживает по квартире – костюмчик, белая рубашечка и галстук дурно на него влияют – не пьёт пацан, и всё тут! Зовёт покурить на балкон. Откликаются четверо. Первый косяк – болт, второй – по нулям, третий – бунт на корабле: шо это за галимые веники?

Кабан (Мудак ты, Костик, надо было через бульбулятор!), от расстройства чувств пригубив полстакана коньяка, идёт нюхать со Скунсом эфир.

Все веселятся: пьют, танцуют и занимают очередь на горшок.

– А где Дрон? Почему я не вижу Дрона?!

– Дрон заболел. У него ветрянка.

Почему-то это мне кажется смешным. Я катаюсь по полу от хохота. И не только я.

– Он весь в зелёных точечках.

Это так прикольно, что я не могу выдержать – бегу на кухню и отливаю в мойку на грязные тарелки. Потом стреляю сигарету у Слона – ещё один в костюмчике, но без галстука и пьёт по полной программе. Не халявит.

– Я так и знал: все проблемы, все неприятности в нашей жизни из-за галстуков. Эти паршивые куски материи мало того, шо перекрывают нам кислород, но ещё и воздействуют на мозги – не дают нормально выпить! А это уже непростительное свинство!

Но Слон меня не понимает.

Он думает, что я пьян. А ведь я вовсе не пьян...

– Слышь, Шакил, – Тоха обнимает Ксюху. – А шо бы ты сделал, если бы узнал, шо тебе жить остаётся несколько часов?

– Это смотря сколько часов.

– Ну, шесть-семь.

– Я бы напился. Я выпил бы море разного пива.

– А партизаны во время войны, если попадали в плен, перегрызали себе вены, чтоб не выдать никого.

К чему это он? Наверное, решил блеснуть эрудицией.

– Тоха, я напьюсь, если несколько часов останется, я ж не партизан...

Захожу в родительскую комнату: Кабан и Скунс валяются в отрубе. Где табличка "Не беспокоить"? – я повешу её на ручку. Нету ни под кроватью, ни у Скунса в кармане, а шкафу только кофты и трусы. Нет таблички. Спиздили и на цветмет сдали.

Случайно нахожу среди разнообразия ассортимента шампанское и предлагаю Кате. Она не против.

Магнитофон болен – кашляет "Sepaltura".

– Врут бляди, врут?! – восторженно орёт-переспрашивает Дёнис.

Ему не отвечают – тяжело разговаривать, когда бодяжная водка зависла между зубами и желудком – и ни туда, и ни сюда. Приходится проталкивать комок "Альминской долиной" – о, этот стойкий привкус пептусина.

На кресле спит Костик: костюм, белая рубашечка и даже галстук заблёваны чем-то красным.

– Костя, а где табличка?

Молчит. Наверное, не знает.

Я слышу песню, я хочу петь, я иду на звук.

– Группа крови на рукаве, твой порядковый номер на рукаве! – голосит Слон.

Амбал аккомпанирует на гитаре, но играет почему-то "Пачку сигарет". Оба довольны и при деле. На полу стоит бутылка водки и валяется надкушенный огурец. Не хочу мешать.

В зале Дэмьен танцует для Кати и Ксюхи стриптиз – снимает носки и падает. У правого носка нет пятки, зато есть офигительная дыра. В природе всегда так: если чего-то нет, то взамен всегда что-нибудь есть. Компенсирует.

У магнитофона депрессия – "Гражданская Оборона" и "Вечная весна в одиночной камере..." – Ди Джей Амбал на боевом посту: мелко подрагивает хаером и пускает по кругу скорбную слезу.

Солнце ещё не село. Ещё не вечер...

Я переваливаюсь через Тоху и блюю с кровати на пол. На полу валяется Слон. Костюмчики нынче не в почёте. А был бы в галстуке – был бы в красном. Всё из-за галстуков, меня от них уже тошнит.

Девчонки поставили "Псов с городских окраин" и вытирают рыганину по углам и под столом. И возле шкафа. И... Ксюха замечает, что я пришёл в себя и собираюсь добавить им работы. Она подбегает ко мне:

– Шуричек, ты мужик? Скажи мне ты мужик?

– У-у, – спазм, полный рот. – Мууужик.

Еле отпрыгнуть успела. Вёрткая. А была бы в галстуке...

– Шуричек, ты ходить можешь?! Ты же мужик, Шуричек? А? Мужик?

– Могу.

Она тащит меня к туалету – мимо левитирующего в позе лотоса голого Костика.

– Давно он так?

– Минут двадцать уже. Очнулся, ацетона понюхал – и летает.

– А почему голый?

– Говорит: заблёванная одежда отягощает карму.

– Совсем у Костяры крыша поехала.

– И не говори.

Позади волнения и беспорядки – Слон бушует, орёт, что я его облевал.

– Ксюха, но это же клевета. Он там, а я с тобой. Далеко. Я даже не доплюну.

Но попробовать всё-таки надо – как же не попробовать? – надо восстановить историческую справедливость. Как я и думал, до Слона не долетело. На пути отборного зелёного смарча оказалась Катя. По-моему, она немного обиделась. Надо извиниться.

– Катя, я сейчас пойду с Ксюхой порыгаю в туалете, а потом вернусь и попрошу у тебя прощения.

Ксюха должна была закончить Универ с красным дипломом. А ещё она собиралась замуж за Тоху. Не успела. Все мы не успели...

Терпеть не могу совмещённые санузлы! Почему у нас у всех совмещённые санузлы?! Наверняка их проектировали и стоили безумные вольные каменщики в красных галстуках. И в тюбетейках. Да, обязательно в тюбетейках. С околышами.

В ванной мелкими волнами перекатывается полупереваренная жижа всех палитр и оттенков радуги – это Амбал протянул из кухни провод удлинителя и теперь вентилятором устраивает цунами.

– Шурик, ты только посмотри! Прикольно! Тут блевотины на три пальца!

– А, по-моему, ты пиздишь.

– Не веришь? Сам померяй.

Меряю:

– В натуре на три пальца. Сейчас и я немного добавлю.

Слон успокоился, и мы сели на кухне, дабы выпить водки. А на кухне, чтоб не мешать Костику левитировать – он сегодня на рекорд идёт, уже почти возле люстры. За окном стемнело. Магнитофон сгорел и не играет. Амбал отнёс Скунса домой: он всегда сам относит Скунса домой – это традиция.

Амбал ещё не знает, что спустя почти два года Скунса и ещё троих его сослуживцев расстреляет из "калаша" сковырнувшийся молодой. Солдатами не рождаются – солдатами умирают...

Тишина, покой и умиротворение.

Резко – пронзительный звонок.

В комнате грохот – это Костик внезапно вышел из транса над столом.

Телефон. Звонит телефон. Рядом с аппаратом валяется галстук, забрызганный чем-то бордовым. Винегрет? Или кетчуп подсох?

– Ало? – Шаман берёт трубку.

Это папа вернулся из командировки и – соскучился, наверное, – сообщает с вокзала: ждите, скоро буду. А что, предусмотрительно: вдруг жена не одна – придётся сцену закатывать, за мухобойку хвататься и разрушать ячейку общества. Что означает: борща больше не будет. Нет, лучше позвонить предупредить...

У Костика очень оригинальный папа: в меру приветливый и настолько же приятный в общении.

Как-то Дрон звонит Костику. Трубку берёт папа:

– Да?!

– Извините, пожалуйста, если Вас не затруднит, если Вы будете столь любезны, если я Вас не обременю своей просьбой, и у Вас есть секунда времени, не могли бы Вы, пожалуйста, позвать Константина к телефону? Заранее премного благодарен.

Приглушённый голос папы – не в трубку:

– Костя, тебя тут какой-то интеллигент хуев спрашивает!..

Папа. Квартира разгромлена.

– Шо делать будем?

– Пацаны, а давайте ко мне?! Только бухло не забудьте...

Без пятнадцати одиннадцать. Темно.

– Шо случилося? – Слон никогда не отличался быстротой восприятия.

– Помоги Кабана вытащить.

Кабан более чем обездвижен: ноги-руки не сгибаются, зрачки на свет не реагируют – ну, вылитый труп. В крайнем случае коматозник.

Ну что ж, начнём наш спринт для коматозников.

Тяжёлый, зараза, не унести. А вот если волоком... Ступеньки? А нефиг было такую ряшку наедать! Может, разомнёт черепушку об этажи – ума-разума наберётся, похудеет на десяток кэгэ... Хоть и волоком, а не осилим, тяжёлый слишком. Но осилили, за что честь нам и хвала: положили тело на лавочку возле подъезда. Если б не Слон, даже и не знаю... он, когда пьяный, двужильный какой-то: гору свернёт и под такси на скаку попадёт – это пока пивом не догонится. А если полирнётся знатно, имеет привычку членом всю ночь штаны оттопыривать – ерунда, а девкам нравится. Так нравится, что сами ему и подливают, и пиво покупают – в общем, поутру, после попойки, Слон обычно без штанов просыпается. И не в одиночестве...

Из квартиры оперативно выбрались: Ксюха даже рюмки успела всполоснуть, а Катя дверь закрыла на ключ – Костик ей полностью доверяет.

– Ко мне! Все ко мне!

– Хорошо, Дёнис, все к тебе.

Растягиваемся длинной процессией вдоль улицы. Слон и я взвалили на плечи Кабана. Хотели, как в подъезде перекати-поле устроить, но девчонки не позволили, говорят, он об асфальт потрётся сильно, надо нести. Вот и несём. А из-за угла патрульный бобик: фары яркие, фуражки наглые, ну, не спится Труженикам Резиновой Дубинки.

Ясен перец, мы Кабана на травку уронили, авось не заметят, а сами в естественных позах застыли: Катя меня держит, я – Слона, Дэмьен – дерево и блюёт, Амбал задницу чешет – зудит, проклятая, мочи нет терпеть. Дёнис нас как раз догнал – он в подъезд поссать вернулся: на улице, говорит, сквозняки, а мне, говорит, мама сказала, что от сквозняка можно простатит простудить и детей не будет, – догнал, и как заорёт:

– Менты!! Ментыыы!!

Останавливаются:

– Ты чо орёшь?

– Не знаю...

– Это правильно, – и дальше поехали.

– Незлые попались. Наверное, неголодные. Я, когда голодный, злой, – делится Слон жизненным опытом. – А где Кабан?

Кабана нашли в соседнем дворе. Он потом рассказывал, что от вопля "Менты!!" задействовались скрытые резервы организма – и организм побежал. Очень быстро. Но не очень далеко: перевернулся через заборчик палисадника и больше встать не смог – резервы закончились...

Трамвайная остановка. Пустая – поздно уже. Была пустая, пока мы не появились: там, где мы, сразу возникает дефицит пространства. Не верите? К примеру: Кабан висит у меня на руках, а деть его некуда. Можно, конечно, где-нибудь выкинуть, но это уже противоречит условию задачи.

Детская загадка: красный, рогатый, "зайцами" набитый, в углу Кабан блюёт?

Салтовка.

Оказывается, Дёнис переехал на Салтовку. Для нас Салтовка как Марс. Не хватает кислорода – не та атмосфера. Не те джунгли и аборигены с глазами золотистого цвета. Вместо фонарей светофоры панельных высоток. Мы настораживаемся, мы чувствуем Враждебность Чужих Территорий.

Возле остановки хорошо освещённый ларёк и музыка "...теперь оправдываться поздно...в последний раз...". Возле ларька десятка полтора бритых: марсиане употребляют, курят, общаются.

У Кабана открываются глаза, он щурится по сторонам:

– Где я? Это шо, Салтовка? Не ну ёп твою мать я бегаю! Да это ж Салтовка! – И начинает орать: – Салтовка забыченый район!! Здесь одно бычьё живёт!!.. – сразу видно с ХТЗ пацан. Приехал всех строить.

И тишина – это смолкли разговоры у ларька, заткнулся кассетный Розембаум.

– На Салтовке одни быки!! Одни быки!!..

Всё замерло – так успокаивается тигр перед прыжком, даже хвостиком перестаёт вилять. У нас всех перехватывает дыхание. Но не у Кабана:

– Да я ебал всю Салтовку в жопу! В жопу? Да, в жжопуу!! Раком! Dog position!! Всех! Раком!

Удар – Слон бьёт в живот с левой, потому не сильно. Кабан замолкает на мгновение, чтобы набрать воздуха для следующей тирады. Надо посодействовать Серёге: удар с правой в солнечное сплетение – резкий всхлип, Олег провисает вздувшейся банкой свиной тушёнки.

Наша колонна проходит мимо ларька.

Равнение на нас.

Тишина...

Дверь. Обычная. Обтянутая дерматином. Открывается. На пороге маленькая женщина, постаревшая преждевременно и смирившаяся – добрые глаза.

– Мама, мы у нас посидим! – Дёнис проваливается вовнутрь.

– Дениска, но мне же завтра на работу... Уже полпервого...

– Мама, мы тихо! Заноси!

– Куда его?

– На диван!

А квартира-то однокомнатная. Мы падаем, кто куда, но места всё равно не хватает. Маленькая женщина в растерянности – моргает очень жалобно.

– Мама, всем чаю! Это мои друзья!

Уходит на кухню. Она, наверное, всегда уходит на кухню, я уверен, она полжизни провела на кухне. И родилась на кухне, и...

Кабана уронили на диван. Стена над диваном увешана вырезками из "Огонька": цветные репродукции икон. Много репродукций. Кабан переворачивается на спину:

– Ебать, ну не хуя себе хуйня с крылышками!! Это ангелы или вертолёты?! – он тянется, хватает рукой, подносит к глазам. – А-а, ангел...

И высмаркивается в бумажку.

От Дёниса мы ушли – Катя наотрез отказалась пить чай...

– Кабан, вставай.

– Слон, иди на хуй! Иди на хуй, Слон, не заёбуй! Ебать-колупать, я уделанный, ну ни хуя себе!

– Ты шо дурной?! Шо ты орёшь?! Ты не дома! Шо ты материшься?!

– А я как гавно: вы меня не трогайте, а я вонять не буду!

Дёнис остался дома – мама не пустила.

Примерно год спустя он будет выбирать себе "кожу" на Барабашке и внезапно ослепнет. Посреди Вавилонского Столпотворения. Один в толпе. Совсем один.

– В сторонку! В сторонку!...

– Куда прёшь?! Ты шо слепой?!

– Мужчина, смотрите рубашечка прямо как на вас сшитая!

– помогите...

Над ним будут издеваться – ему не поверят: глаза нараспашку – и не видишь?! Не смеши мои тапки, милейший.

– извините... вы не подскажите, как к метро дойти?..

Ему показывали рукой...

Проснулся я в нашем любимом детском саду возле военкомата. На лавочке.

Рядом досматривали сны остальные участники культпохода. Привлекал внимание натюрморт на столике: недопитая бутылка "Старорусской", бутылочка с прозрачной "Кока-колой" – новое поколение выбирает!.. – горка Костярыных лопушков термообработанных и пустая пачка "ватры".

Как раз для проходящего мимо патруля натюрмортик. Типун мне на писюн...

Поднялись. Теперь сидим в лесополосе, отделяющей тракторный завод от жилых домов. Деревья должны защищать народ от выбросов вредных для здоровья. Но я с детства хорошо запомнил истину: снег бывает не только белым, но и красным, и чёрным. Тогда завод работал – и деревья не могли защитить даже снег, не то что людей. Сейчас ничего не дымит – деревья ломаются от ветра и умирают.

Мы сидим на трупах.

Я пытаюсь разжечь огонь.

Что такое болт и как с ним бороться.

Доверимся Пелевину: "Кока-кола" нам поможет. Пробку зубами нафиг, скрежет керамической эмали по стеклу. Поебать, всё равно передние вставные: настоящие в драке вынесли. В детстве.

– Гори-гори ясно, чтобы не погасло! – выдрал наконец-то пластмассовую затычку, поливаю колой палочки, зажжённая спичка падает...

Боже, почему вы не видели глаза Амбала в тот момент?! Я многое отдал бы за вернуть его взгляд хотя бы на миг. Его взгляд – это наши слёзы и морщины от улыбок в чашке остывшего чая, это грязь низменных чувств и прибой ненависти, это тропические острова и айсберги в Гольфстриме изменчивых надежд, это...

Жаль, Вы не видели глаза Амбала:

– НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТТТТТТТ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Поздно: ацетон вылит, вспышка, огонь.

Его любимый ацетон вылит. Его обожаемый ацетон горит.

Слёзы.

Ветал берёт гитару и затягивает реквием – "Дальнюю дорогу ":

– ТАМ, НА ПОРОГЕ ВЕСНЫ... – я плачу вместе с ним.

– ГДЕ КАЛЬЯН НАДЫШАЛ В ТЕМНОТЕ... – я смеюсь рядом, моя измена скалится из тёмных углов, зараза, тварь, мешает жить.

– ЛЕЗВИЯ БРИТВ И ТРЕВОЖНЫЕ СНЫ... – Амбал, ты, наверное, предупреждал. А я не понял тебя, тупо не понял. Не вдуплил, не въехал. Прости меня, я на коленях, ты же видишь, ты должен простить меня, я знаю!!

– ТЁМНЫЕ КОМНАТЫ – НА КОРТОЧКАХ Я... – я на коленях, Веталя, на коленях. Поздно. Слишком поздно. Нежданные гости дарят ненужные подарки. Мне – дальнюю дорогу. И тебе.

– ДАЛЬНЯЯ ДОРОГА – МОРФИЯ СОН... – мне больше нечего.

– ДАЛЬНЯЯ ДОРОГА – МОРФИЯ РАЙ... – мне больше незачем.

– ВСЯ ЖИЗНЬ НА ИГЛЕ... – мне больше... и меньше...

– ПО КАПЛЕ В РУКЕ... – Господи, это всего лишь мои слёзы, Господи!!

ЗАЧЕМЗАЧЕМЗАЧЕМЗАЧЕМЗАЧЕМЗАЧЕМЗАЧЕМЗАЧЕМЗАЧЕМЗАЧЕМ!!!!!!!!!!!!

Будь ты проклят.

...выбери меня, птица счастья завтрашнего дня...

НА РЫБАЛКЕ

Сегодня просто праздник какой-то: народу на улицах – не протолкнуться.

И возбуждённые все какие-то: глаза горят и суета сует.

Бегают, мечутся. Чего бегают? зачем мечутся? – всё решено, можно расслабиться, даже нужно – вряд ли такой шанс ещё представится: МОЖНО БОЛЬШЕ НИ О ЧЁМ НЕ БЕСПОКОИТЬСЯ.

Я допиваю четвёртую бутылочку пивасика и топаю дальше: меня, знаете ли, обычно тянет после пары литров побродяжничать по ленинским местам, хлобыстнуть где-нибудь во внедомашних условиях светленького на разлив. Заглядываю в бар – никого, наливаю в кружку ноль пять кегового, слегка, но в меру разбавленного.

К садику подхожу весьма оптимистичный: и свет в конце туннеля, и солнце не фонарь, и жизнь прекрасна и удивительна. Перелажу через забор и прячусь – ну, не нудист я! – в ёлочки, пардон, отлить. В смысле, пожурчать лесным родничком на закате нового дня; взбрызнуть пенистым гейзером поверх асфальтных складок, и повиснуть в звенящем воздухе цветной пыльцой радуги. Вдыхая нежный запах хвои, радуясь беспечному щебетанию пташек и... И надо же в этот бесподобно погожий денёк вступить в дерьмо. Кто-то под этими шишками уже побывал. До меня. А ведь здесь дети бегают. Детский сад ведь, а не Дом Советов...

Небо перечёркивают инверсионные следы перехватчиков – мёртвому припарка.

...летят самолёты: салют мальчишу...

Опять не даёт покоя жажда – выпить, что ли, пива? – вдруг попустит?

* * *

Пьём пиво – куда только помещается? И опять пьём, и опять место найдено. Что? Уже некуда? Господа, позвольте не согласиться! Ради такого святого дела необходимо изыскать резервы!

А вот и она, любимая и дорогая! Мы идём к тебе, лапуленька ты наша обшарпанная! Милая, как вовремя мы тебя нашли, ты даже не представляешь! Мы уже не могли без тебя, веришь?!..

Прощай, зайка, нам дальше пора. В путь-дорогу! Нас ждут великие дела!..

О, сударыня платиновая блондинка цвета металлик! Крашенная? Ничего, под пиво покатит!

– Пацаны, если мы её щас не найдём, то я не знаю...

– Ой-ёй-ёй, какие мы страшные! Можно подумать, можно подумать! Зачем так гудеть...

– А эта вообще какая-то основательная, солидная слишком, я даже стесняюсь...

– Что вы, мадам, что вы?! Нет-нет-нет, это не урина, нет! – это брызги шампанского...

В тот вечер мы выпили по семь литров "монастырского" и обоссали одиннадцать трансформаторных будок.

Да, случались стоящие приколы: это додуматься надо было – договориться отливать только на "Высокое напряжение! Опасно для жизни!". Мы тогда весь район оббегали в поисках, потому что в одном месте дважды нельзя было – договор, как известно, дороже баксов.

...а в горле сопят комья воспоминаний...

Подхожу к пацанам.

Играют в дэб. Не на лавэ – на пиво. На деньги играть глупо: если садишься со своими, взаиморасчёты быстро изничтожат дружеские отношения, если с левыми отпадающими – однажды нарвёшься на шулеров. А так – выиграл? проиграл? – вместе со всеми пивка дёрнул и никаких обид.

Карты, приятно заполнившая желудок жидкость и рифлёная подошва, зловонно намекающая на необходимость поковырять её палочкой... Многогранность ситуации навевает желание помечтать о смысле жизни вслух. Что я и делаю:

– Пиздато было бы сейчас посидеть с удочкой: бережок, водичка, воздух, мама вкусно жарит рыбу...

Внезапно загораюсь темой:

– Пацаны, поехали на рыбалку! Посидим, отдохнём!

– Когда? – вяло интересуется Хрюша: изучает расклад на наличие козырей и хоть чего-нибудь "за слово".

– Сегодня, на зорьку, электричка в час сорок!

– Куда? – козырные пики упорно не наблюдаются, до терца по кресте в девятку не хватает самой малости: крестовой девятки, что, впрочем, с лихвой компенсируется бубновой и червовой.

– Как куда? В Чугуев, на Северский Донец. Отдохнём культурно.

– Поехали, – соглашается Слон, узурпировавший всю стоящую пику; светит бэллованным полтинником. – Сколько водки будем брать? Там второй раз не сбегаешь.

– Можно и поехать, – выносит заключительный вердикт Хрюша. – В час у моего подъезда. Я возьму бутылку сэма.

– Пацаны, а зачем бухло?! Удочка, бережок, водичка...

В их взглядах понимание: подпил, теперь хуйню несёт. Ничего, протрезвеет – осознает.

Часам к одиннадцати остатки постпивного оптимизма последними аммиачными каплями излились в пасть Белого Брата. Тяга к рыбной ловле рассосалась, как пупок после сеанса Кашпировского.

Но...

Лёжа на лавочке в пустом тёмном вагоне, любуюсь огнями ночного города, мелькающими за окном. Пытаюсь определиться, в какой именно обуви – в классических белых тапках, или в модерновых синих ластах? – видал я свои гениальные идеи.