Текст книги "Педология: Утопия и реальность"

Автор книги: Арон Залкинд

Соавторы: Кирилл Фараджев,Александр Залужный
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 41 страниц)

А. Б. ЗАЛКИНД
УМСТВЕННЫЙ ТРУД

ОТ АВТОРА

Чрезвычайно трудно писать сейчас об умственном труде в условиях СССР. В науке Запада и тем более у нас – до Октября – не было серьезного тяготения к обоснованию приемов умственной работы. Литература по гигиене и рационализации умственной работы исчисляются ничтожными единицами.

Объясняется это в значительной степени индивидуализмом, «интимной механикой» умственной деятельности, при которых лишь с большим трудом можно создавать массовые практические указания. Однако основная причина равнодушия западной науки к методике умственного труда заключается, конечно, в отсутствии там массового запроса на действительно серьезную умственную работу.

У власти, на мозговых высотах, находятся лишь немногие, притом достаточно «умелые» мозговые работники, – массе же нельзя и мечтать о продвижении к этим общественным высотам, – оттого и не возникало массового нажима на науку. Нажим же господствующего класса мог быть лишь «обратным», так как не в интересах буржуазии было уяснить массам пути к приемам наилучшего мозгового роста.

Из этой бедности научного материала явствует, что построить серию практических указаний в области умственной работы невероятно трудно. Однако в СССР затруднения этим еще далеко не исчерпываются. Все то, что мы в науке знаем об умственной работе, относится к спокойной, комнатной, «камерной» мозговой деятельности (ученых, «творцов», в лучшем случае, учащихся), при которой культура мозгового процесса нарастает длительно, постепенно, при благоприятствующих технических и воспитательных условиях.

Между тем ответственные мозговые деятели Советского Союза – это вся пришедшая к власти масса трудящихся. Ни длительных навыков мозговой культуры, ни технически благоприятных условий сейчас для развития этих навыков она не имеет.

Мозговой актив СССР – это, в массе, недавние рабочие и крестьяне или дети рабочих и крестьян. Умственная их деятельность развертывается в обстановке непрерывного напряжения,в условиях острейшей борьбыза новое, притом в технической обстановке, наименее пригодной для спокойных процессов умственной работы.

Между тем основной аппарат умственной деятельности – мозг, являясь наиболее мощной частью организма по своей творческой продуктивности, в то же время сурово требует максимально осторожного, бережного с собой обращения. Можно, конечно, в той или иной степени «выдрессировать» его на предмет приспособления к боевой атмосфере – к спешке, к шуму, к потрясениям, к голодовке, – но эта тренировка, давая свой посильныйрезультат, – отнимет в то же время много ценностей у качествамозговой работы.

Писать в советских условиях о научном идеале мозговой деятельности – значит, однако, писать всуе, так как для 99 % умственных работников подобный идеал пока еще неосуществим. Поэтому придется все время «дипломатически» лавировать, соблюдая должные пропорции близости к советской реальности: давать основные указания – в плане научного максимума, – с вариантами,доступными при условиях, далеких от этого максимума. Это лавирование и трудно и опасно, и участь его – сердить два лагеря: научный лагерь – частым отходом от тех обязательств, от которых отходить теоретическиникак нельзя, и «советского мозговика» – «фантастической» неосуществимостью наших пожеланий. Мы смело идем на этот риск, так как надо же, наконец, начать всерьез кампанию по рационализации мозговых процессов – бурно, но стихийно растущей массы трудового населения СССР. Пусть изъяны нашей работы будут исправлены теми, кто захочет ее продолжить и углубить [227]227
  Вопросы о рационализации умственной деятельности развернуты автором еще и в следующих его работах: 1) «Революция и молодежь» (главы об умственной работе студенчества, о неврозах и т. д.), изд. Свердл. ун-та 1925 г.; 2) «Организм и внушение» (главы о самоорганизации), Гиз, 1927 г.; 3) «Работа и быт общественного актива», изд. «Московский рабочий», 1928 г.


[Закрыть].

В СССР в активную, ответственную мозговую работу включилась новая человеческая масса.

У многих первые годы после Октября бродили сомнения, справятся ли социальные «низы» с выпавшим на их долю «противоестественным» мозговым грузом. Для врагов эти «научные» сомнения были неисчерпаемым источником злословия, клеветы: «Победили там, где требовался кулак, а вот попляшите-ка сейчас, когда надо пускать в ход мозги!»

За десять лет выяснилось с полной очевидностью, что с выпавшей на долю «низового мозга» колоссальной исторической задачей масса партсоветского актива справилась. Однако темп, в котором развертывалась революционно-творческая работа СССР, тяжелейшие условия, в которых протекала эта работа, стоили мозгу чрезвычайно дорого: необходимо уменьшить наши мозговые издержки, надо добиться наибольшего социально-творческого результата при наименьших мозговых затратах.

Эпоха экономической и бытовой рационализации в одну из первых очередей должна разрешить проблему рационализации мозговой работы.Культурная революция выдвигает длительную, глубокую боевую кампанию по культуре мозга.

Как ни бедна научная литература указаниями о законах и правилах умственной деятельности, все же при внимательном использовании накопившегося психологического и физиологического материала можно оформить ряд практических советов, представляющих значительную ценность для работников умственного труда.

Основные сведения, которые должен усвоить всякий «мозговик», сводятся к немногим главным положениям. В эти положения вливается то главное, что известно сейчас в науке о функциях мозга. «Культура мозга» в первую очередь должна практически овладеть этими основными положениями и на них строить свою повседневную практику.

I

«ВОЛЕВАЯ» И «ВНЕВОЛЕВАЯ» УМСТВЕННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ.

МОЗГ ПРОДОЛЖАЕТ РАБОТАТЬ И ПОСЛЕ ПРЕКРАЩЕНИЯ НАМИ СОЗНАТЕЛЬНОЙ ВОЛЕВОЙ МОЗГОВОЙ АКТИВНОСТИ.

Этот тезис оказывается основным для рецептуры умственной деятельности. Однако именно он меньше всего известен массе мозгового актива. Объясняется это недоразумение тем, что многие ставят знак равенства между мозговой и мышечной работой, – отсюда и возникают нелепейшие кривотолки об измерении мозговой нагрузки, о регулировании ее и т. д.

Работающая мышца, если я выключаю ее из активного действия, на самом деле бездействует, отдыхает, так как никаких толчков для движения она больше не получает. «Выключение» же мозга далеко не сразу приводит к такому же результату. Мозг работает не только под толчками нашего «волевого заказа», но имеет и свою могучую инерцию,зачастую определяющую собой крупнейшую часть творческого эффекта.

Если я перестал сознательно толкать мозг к работе, это не значит, что мозг перестал работать. Кажущееся «мозговое без делие» – вовсе не безделие, так как в «выключенном» нами мозгу продолжают бродить «неразжеванные» мысли, заканчивается подытоживание не законченной нами работы. Мы гуляем, отвлечены к другим областям, казалось бы – забыли, нарочно забыли (для отдыха) о начатой нами системе мыслей, однако помимо воли, даже наперерез воле, то одна, то другая мысль из «выключенного» слоя прорывается в сознание, нарушает нашу волевую установку, не дает заказанного нами отдыха.

Прочел я нужную мне книгу, отошел от нее, забыл о ней, – переключился на другую работу, отдыхаю, – однако через 2–3 дня выясняю, что материал книги усвоен мною гораздо глубже, чем это было тогда, когда я отбросил книгу. В чем дело? Мозг, несмотря на «сознательный» мой отход от той или иной работы, меня «не послушался» и продолжалоборванную мною 2–3 дня назад работу.

Отсюда же и поговорка – «утро вечера мудренее». Казалось бы, исчерпывающий отдых – ночной сон – должен давать мозгу полную передышку. Между тем за ночь, во сне, сплошь и рядом «доделывается» начатая накануне работа, – разрешаются подчас сложные проблемы, притом как раз те, которые плохо удавались вечером. Планы докладов, нужные художественные образы, воспроизведение в памяти забытого материала – рождаются иногда «внезапно» в момент пробуждения: очевидно, процессу «рождения» предшествовали именно во сне последние, активные фазы «беременности», – мозг спал, но не полностью.

В этом «мозговом непослушании» скрываются чрезвычайные творческие ценности, но в нем содержатся и наиболее грозные опасности, недоучет которых чаще всего ведет к массовым «неврастеническим» срывам. Плюсы этого непослушания – в «бесплатном приложении», которые получает мозг – помимо нашего волевого усилия, незаметно для нас, в периоды, казалось бы, полного отдыха Минусы его, при неумелом использовании этой «внутримозговой инерции», в недоучете фактической мозговой нагрузки и в «нечаянной», «бессознательной» разгрузке, которая ничуть не менее опасна, чем перегрузка сознания.

Фактически 6-часовой рабочий день мозгового работника превращается, помимо его воли, в 12–14-часовой и больше, т. е. удваивается, утраивается, так как заводской гудок о прекращении работы – хороший сигнал для мышц, но он лишен права приказывать мозгу.

Оратор приготовил доклад, преподнес его аудитории, выслушал возражения, ответил на них, – все это отняло, положим, «волевых» 15 часов: 10 часов в течение двух дней (по 5) на подготовку, 5 часов в аудитории. Однако 5 подготовительных часов в течение двух преддокладовых суток фактически превращались в 10-часовую и большую ежедневную работу, так как материалы ответственного доклада, соображения о докладе вторгались поминутно в повседневную деятельность, мешая ей, добавочно отягощая, превращая один час текущей нагрузки в два и три часа.

Доклад прерывался и в часы отдыха, привлекая напряженное внимание к неразжеванным своим частям, нагружая собой и часы отдыха. Однако и после «сдачи экзамена», после публичного выступления нагрузка докладом не заканчивается: мозг продолжает разжевывать впечатления дискуссии, подбирает новые, убийственные возражения противникам, которых не успел придумать в аудитории, отмечает дефекты в технике выступления, в материалах доклада, – одним словом, продолжает свою неугомонную работу, несмотря на все сигнальные гудки, взывающие к окончанию мозгового процесса.

В указанной нами мозговой особенности скрывается одна из крупнейших опасностей, угрожающих умственному работнику. Недоучет ее, неуменье рационально использовать это своеобразное мозговое качество приводит мозг к состоянию непрерывающейся работы, к потере способности выключать вовремя мозг из работы, к угасанию способности отдыхать.

В планировке мозговой работы при подсчете числа намечаемых рабочих часов необходимо зорко уловить и эту «внеплановую», дополнительную нагрузку, не менее утомительную, чем плановая. Вместе с тем, в бюджете времени «мозговика» надо так построить различные секторы работы, чтобы отдых в нужные моменты оказывался фактическим, а не мнимым, без загромождения его непрошеным, внеплановым грузам.

Добиться этого можно лишь при условии внимательного учета всех последующих наших указаний, и в первую голову ближайшего, второго нашего тезиса «мозговой культуры».

Имеются достаточно явственные симптомы, при которых можно с известной уверенностью предполагать, что эта неосознаваемая нами мозговая работа действительно переходит в перегрузку.

Так, сновидения наши сплошь и рядом насыщены материалом, «неразжеванным» в течение дня. Перерабатывающая работа сна сильно изменяет, искажает этот материал, но в то же время он остается чем-то вроде «занозы» в мозгу, нагружает собою мозг во время сна и тем мешает ему отдохнуть, освежиться.

Такая перегружающая, нецелесообразная мозговая работа во сне проявляет себя чувством утомления после пробуждения, понижением работоспособности и т. д. Очевидно, если сон действительна забит этим дополнительным, излишним грузом, необходимо провести значительную перестройку в системетекущей мозговой работы: не нагружать наиболее сложным материалом мозг перед сном, а если и это не помогает, надо еще уменьшить и общую суточную дозу этого сложного груза.

Другим симптомом значительной перегрузки мозга неосознаваемой работой является усиливающаяся отвлекаемость,рассеиваемость работника, ослаблениетонуса его внимания.

Если мы замечаем у себя нарастающую слабость внимания, следует задуматься, не скрывается ли за этим протекающая в мозгу, вне нашей воли и сознательного контроля, «сверхплановая» работа? Ведь это неосознаваемое нами, но вполне реальное внутреннее сосредоточениена непроработанном еще материале, ушедшем «в подполье», отнимает огромную часть активности у процессов нашего внимания и оставляет слишком мало возможностей внимания, мало резервов его на другие, нужные нам сейчас работы…

Конечно такое дополнительно внутреннее сосредоточениеочень ценно, незаменимо для тех мозговых работников, которые заняты одним лишь содержанием работы, не перебрасываясь на другие фронты (об этом дальше). Однако для деятелей, которым приходится в течение дня и недели сосредоточиваться на ряде дополнительных областей, это бессознательное пересыщение одной областью оказывается тормозом для повседневного внимания и нарушает работоспособность.

Следовательно, и здесь приходится менять методику работы – не только в смысле уменьшениядоз «непрожеванного» груза, но и в смысле порядкаподачи этого груза: застревающий в подсознании материал давать лишь перед работой, сходнойс ним по содержанию, либо же перед работой, не требующей значительного внимания.

Приведем иллюстрации. Политический деятель (партработа) одновременно занят практически-хозяйственными вопросами (совнархоз) и, кроме того, ведет научную работу в области экономики. Итак – три нагрузки на один мозг.

Если оказывается, что сон нашего деятеля насыщен обильными и утомительнымисновидениями (характер их безразличен для нашей задачи сейчас, так как сон искажает материал, входящий в состав сновидений, заняться же анализом этих искажений – дело непосильное для обычного работника) главным образом после вечерних научных занятий по экономике, надо перевести их на другое время, предварительно, конечно, убедившись, что политические и административно-хозяйственные вопросы такого влияния на сон не имеют.

Далее, если выясняется, положим, что отвлекаемость днем особенно сильна – опять-таки после той же экономики, – нужны еще, дополнительно, два рода мер: а) понизить дозу этой экономики в течение дня и вообще перевести ее, по возможности, на те дни, когда общая нагрузка качественно гораздо более мягка; б) если надо совмещать ее с последующей другой работой, лучше всего использовать для этого не политические вопросы (не первую нагрузку), но чисто хозяйственную область работы (вторую нагрузку), так как между научной экономикой и практическим хозяйствованием гораздо больше непосредственных связей, чем между теоретической экономией и общей политикой: если вслед за работой по теоретической экономии намечать хозяйственную работу, то «непрожеванный» материал первой не будет внедряться инородным телом во вторую, но займет родственнуюпо отношению к ней позицию, связываясь общими ассоциациями, – взаимно подталкиваемые.

К этим двум главным мерам надо добавить и третью, частную поправку: делать паузу – отдых – после экономики, памятуя, что она у данного работника медленно «утрамбовывается» в мозгу.

II

РАЗДРАЖИТЕЛЬНАЯ СЛАБОСТЬ И УМСТВЕННЫЙ ТРУД.

НЕРВНАЯ КЛЕТКА В СТАДИИ СИЛЬНОГО УТОМЛЕНИЯ РЕАГИРУЕТ НА ЭТО СОСТОЯНИЕ ЯВЛЕНИЯМИ ВОЗБУЖДЕНИЯ – ТАК НАЗЫВАЕМОЙ РАЗДРАЖИТЕЛЬНОЙ СЛАБОСТЬЮ.

В то время как сильно уставшая мышца становится пассивной, вялой, теряет способность к деятельности, сколько бы мы ни толкали ее к продолжению работы, – усталый, истощенный мозг… перевозбуждается. Это перевозбуждение уставшего мозга сплошь и рядом принимается многими за повышенную работоспособность, в результате чего – ужасающие, зачастую непоправимые, качественные мозговые срывы.

Возьмем для примера переигравших детей, слишком долго игравших, слишком уставших от игры: хотят ли они отдохнуть, тянет ли их ко сну? Нет, после окончания игры начинаются бесконечные капризы, возбужденный крик, борьба с укладыванием в постель, тугое засыпание. Чрезмерное утомление сказывается не в потребности покоя, а в усиленном возбуждении.

Работники, пересидевшие на заседании (а заседают часто по 8–12 часов без перерыва), – если уходить нельзя, если надо слушать, проявлять активность, – как они реагируют на нарастающее утомление? Атмосфера заседания накаляется докрасна, голоса хрипнут от возбуждения, от «внепланового, добавочного озлобления» (отзвук раздражительной слабости), – шум в комнате утраивается, жестикулирующие руки все чаще с треском опускаются на столы и прочую мебель, мелкие части которой иногда приобретают к концу заседания способность летать по комнате. Там, где мозговому утомлению вовремя не дали выхода в покой, отдых, сон, – там прорывается добавочное возбуждение, раздражение – раздражительная слабость.

Если и на заседании нелегко уловить, какая часть возбуждения приходится на объективный материал дискуссии, какая – на долю утомления, – тем труднее субъективно разобраться в этом отдельному работнику. «Голова ведь работает, даже слегка возбужденно работает, – работоспособность налицо, даже нарастает, – отдыхать не хочется, ну и великолепно, могу сэкономить на этом. Очевидно, натренировался!»

Этот невежественный «тренаж», убийственный для культуры мозга, отучил бы человека «совсем» от сна, если бы, к счастью, наши горе-спортсмены наконец не попадали (понятно, поневоле) в лапы к психиатрам и невропатологам. Поведение, напоминающее побасенку о корове попа Якова, которую тот тренировал «на предмет» отвычки от еды и совсем было отучил ее от этого неэкономного занятия, если бы на беду дура-корова «нечаянно» не околела.

Мозговой работник, по неведению принимающий раздражительную слабость за повышенную работоспособность, живет на шпорах. Он подстегивает все свои силовые резервуары, использует все энергетические запасы нервной системы и приводит нервную клетку к состоянию непоправимого истощения, – когда вместо «количества» – функциональной слабости – создается уже патологическое «качество» – изменения самой ткани клетки. О ценности же такой «пришпоренной» мозговой продукции и говорить не приходится.

Таким образом нервная клетка постепенно разучается отдыхать, процессы утомления не возмещаются, работа поглощает уже самый творческий остов – стержневую ткань нервного аппарата, и утомление, через переутомление, превращается в нервно-мозговое истощение,дающее вскоре нарастающую инвалидность во всех областях умственной деятельности.

Вовремя отдыхать, зорко прослеживать субъективную и объективную границу утомления, за которую не следует переступать мозговой работе, – таково второе правило мозговой культуры.

Опасность недоучета явлений раздражительной слабости не исчерпывается чувством мнимого повышения работоспособности и дополнительной перегрузкой из-за этого. Она захватывает и ряд других ответственнейших областей поведения умственного работника.

Так, при первых стадиях возникновения раздражительной слабости могут появиться, в частности, симптомы обостренного полового возбуждения. Усиленная общая чувствительность работника при ослаблении задерживающихвозможностей и при понижении способности переключатьвозбуждение на нужные пути может превратиться в усиление половой чувствительности, в нарастающее половое влечение.

Это состояние, рождаясь при раздражительной слабости, особенно опасно именно в периодраздражительной слабости, так как излишние половые акты питаются в первую очередь как раз той энергетической зарядкой, которую всего больше надо сохранить для переутомленных нервных аппаратов.

Половым взвинчиванием утомленный «мозговик» пытается отвлечь себя от чувства изнеможения, от субъективного упадка, – и тем опаснее нарастание в такой период полового влечения. Результат этого – дополнительная растрата рабочих сил, с одной стороны, и сильный упадок самой половой активности – с другой стороны: половой акт в стадии раздражительной слабости биологически обходится гораздодороже обычного полового акта – не только по линии неврологической растраты, но и по утечкам непосредственно из секреторного фонда половых желез.

Еще одна огромная опасность раздражительной слабости заключается в повышенной наклонности заболевшего к наркотическим средствам: к вину, к бешеному самообкуриванию, к азартному и возбуждающему «досугу»: вино, табак – биологический наркотик; азарт и пр. – социальный наркотик.

Объясняется эта наркотическая тяга тем, что бессознательно, инстинктивно работник все же чувствует, как работоспособность его протекает под неким болезненным нажимом;поскольку естественных источников для этого нажима у него уже нет, он в состоянии продолжающегося возбуждения ищет искусственныхисточников укрепления рабочих сил и находит их в наркотиках.

Наркотики же и вообще искусственные возбуждения опасны в период раздражительной слабости больше, чем когда бы то ни было, так как индивидуальная чувствительностьорганизма, реакция организма на наркотики, здесь усугубляетсядо невиданных в норме степеней: та же рюмка водки, тот же крепкий табак, та же возбуждающая фильма вызывает вдвое и втрое большее потрясение в организме, в сравнении с обычными условиями влияния этих ядов.

Характерно, что первые – алкогольные, карточные и половые – соблазны серьезных работников, соблазны, которые в дальнейшем приводили их к растратам и тюрьме, возникают чаще всего в периоды раздражительной слабости: избыточная добросовестность ведет тут к своей противоположности – к преступлению.

Работа, производимая при раздражительной слабости, страдает грубыми качественными погрешностями,и специфическое ее отличие еще в том, что сам работник обычно не замечаетэтих изъянов, избыточно высоко оценивая в состоянии возбуждения свою продукцию.

Таким образом, вполне ясно, что лучшим видом утомления нервной системы является общий упадок, атоническая слабость [228]228
  Атония – упадок.


[Закрыть],а не возбужденная слабость:атоническая: слабость является естественным тормозомдля дальнейшего продолжения работы, так же как и мышечная атония при так называемой физической работе, между тем как возбужденная слабость является лишним, притом фальшивымстимулом для продолжения работы.

Как же, однако, заметить у себя переход обычного утомления в состояние раздражительной слабости? Как предупредить его тяжелые последствия?

Обычное утомление,не перешедшее законные границы, выражается в понижении внимания, апатичности к работе, общей вялости, зевоте, тяге ко сну и т. д. Раздражительнаяже слабостьпроявляет себя в повышенной раздражительности, в уменьшении выдержки, в усилении жестикуляции, в повышении тона голоса, в частых покраснениях лица – даже без особого внешнего повода (вялый, атонический прилив крови – так называемая пассивная гиперемия),в появлении дрожи в руках и уменьшении общей двигательной устойчивости – и, наконец, что особенно важно, – в нарушении качества и количества сна.

Если работник замечает (или другие обращают его внимание), что он дошел до этой стадии, необходимо срочное и энергичное вмешательство– немедленный отрывот работы, а в дальнейшем – смягченнаянагрузка; вплоть до изъятия этих явлений. Иначе временная «функциональная» раздражительная слабость перейдет в стойкое,непоправимое изменение нервной ткани.