Текст книги "Мистериозо"

Автор книги: Арне Даль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

– Вы слишком полагаетесь на Мёрнера, – заметил Йельм.

– Целиком и полностью.

Раздался стук, и в двери показались двое: высокий блондин с почти прозрачной кожей, которому еще не исполнилось и тридцати, и столь же молодая темноволосая женщина чуть повыше среднего роста. Как пара они производили странное впечатление.

– Отлично, проходите, – сказал Хультин. – Садитесь. Мы как раз начнем говорить о житье-бытье господина Карлбергера. Это два новых члена «Группы А» – Билли Петерсон и Таня Флорён. Нам удалось выделить для них комнату 305. А теперь: есть ли у кого-нибудь информация о Карлбергере помимо его бизнеса? Черстин?

Черстин Хольм покачала головой и ответила:

– Сейчас в город едут его жена и сыновья. Я возьму у них показания.

– А свободное время? Йельм?

– Как Даггфельдт и Странд-Юлен, Карлбергер играл в гольф и плавал на моторной яхте, по всей вероятности, настоящем шикарном крейсере, приписанном к Лидингё, и не спрашивайте меня почему. Однако четко прослеживается та же связь с гольф-клубом: как и предыдущие двое, он был членом Стокгольмского клуба и играл в Кевинге. Он не был членом ни ордена Мимира, ни какого-то другого, насколько я смог узнать.

– Тогда этот след возьмем пока в скобки, – сказал Хультин и нарисовал вокруг него на доске квадратную рамку. Ни намека на вчерашнее панибратство, царящая тишина подразумевала порядок. Хультин продолжил, обращаясь к следующему: – Арто Сёдерстедт отвечает за предпринимательство. Сёдерстедт?

Арто откашлялся и слегка подтянулся, как будто готовился прочесть лекцию или проповедь. На мгновение Йельму показалось, что это тонкое белое лицо принадлежит вовсе не полицейскому среднего звена. Неправильный человек на неправильном месте. Волк в овечьей шкуре. Пока Сёдерстедт говорил, такого рода клише так и вертелись у Йельма в голове.

– Итак, речь идет о трех людях. У каждого из них своя группа предприятий, которая приближается к настоящей бизнес-империи, однако не является ею. Наши жертвы осторожны, богаты и обладают властью, но не принадлежат к знаменитостям. Структура их бизнеса похожа. В центре одна-две финансовые фирмы, вокруг них скопление различных более мелких фирм, где они являются совладельцами. Важно отметить, что все три наши жертвы – капиталисты нового типа, получившие свободу действий лишь в восьмидесятые годы и не занимавшиеся производством. Такие люди перенаправляют денежные потоки, их благосостояние не приносит выгоды никому, кроме них самих, – это касается и создания рабочих мест, и уплаты налогов. То, что еще несколько лет назад считалось уделом бандитов – отмывание денег, их перераспределение, ростовщические конторы и в конце концов исчезновение денег, – все это стало сейчас официальным бизнесом. Открытие Фельдтом в восьмидесятые годы границ позволило буквально выгребать деньги из страны лопатой. Все благосостояние восьмидесятых оказалось воздушным шаром, который сдувался прямо у нас на глазах в течение следующего тяжелого десятилетия. Государственные чиновники читали цифры прибыли в розовых очках и радовались. Радовались и финансовые воротилы, но совсем по другой причине. Под радостные мазохистские возгласы государственных финансистов они вытягивали соки из государства.

Сёдерстедт умолк. «Группа А» с изумлением смотрела на него – странный обзор деловой деятельности Карлбергера.

– Политическая составляющая интересует нас в минимальной степени, – корректно отозвался Хультин.

Сёдерстедт огляделся. Как будто бы вдруг вспомнил, где он находится. Йельм был почти уверен, что видел пар, поднимающийся из-за воротника рубашки Сёдерстедта. Тот собрался и продолжил на своем звучном финско-шведском:

– Я хотел подвести вас к двум моментам. Во-первых, общая связь с тем общественным настроем, о котором я говорил ранее, с возвеличиванием серийных убийц в США, с героизацией совершеннейших аутсайдеров, полностью презревших все общественные нормы, и без того трещащие по швам под давлением денег. Мы сидим на пороховой бочке. Во-вторых, особая связь с нашим случаем. А что если мы имеем дело с человеком, который ведет или думает, что ведет, дьявольскую охоту, с человеком, который заметил эти трещины в общественных стенах и ринулся в безумный водоворот этой игры? Позвольте мне выразиться так: с человеком, который считает, что увидел истинное лицо невидимых властей предержащих, и который поклялся показать его всем. Умный безумец, самая страшная из всех комбинаций. Он увидел эту связь, заметил более или менее мистические совпадения и предъявил их миру кровавым способом в день смерти Сведенборга.

– Поясните, пожалуйста, – наконец перебил его Хультин, – вы считаете, что эти убийства имеют политическую подоплеку? Терроризм левых сил?

– Не терроризм, нет. Я бы не стал так утверждать. Но в какой-то степени политический след здесь есть. Кто-то много размышлял об этом и пришел к определенным выводам, возможно, правильным с точки зрения анализа, но ошибочным с точки зрения практической. Давайте вспомним. Середина девяностых. Мы столкнулись с жесточайшим кризисом. Он затронул многих, но, наверное, только сейчас стали очевидны его механизмы.

Молчание в зале длилось довольно долго. Речь Сёдерстедта, безусловно, произвела впечатление. Новоприбывшие Билли Петерсон и Таня Флорен сидели, раскрыв рты и соображая, куда они попали. На лекцию в университет? На собрание группы заговорщиков-теоретиков? Или к полицейским, чей интеллект и упрямство всегда мешали их продвижению по службе?

Йельм попытался поддержать беседу:

– Итак, три представителя нового капитализма, – заключил он. – Возможностей много. Все указывает на Восточную Европу. Мафиозные проблемы при становлении независимых государств в Прибалтике? Использование деловых связей с прибалтийскими странами? Но ведь Восточная Европа не ограничивается этими тремя государствами. Чисто политические мотивы? Месть – личная, профессиональная? Что еще?

Тишина. Видимо, это все. Неужели они что-то упустили? Старый классический детектив от Агаты Кристи – с тайными обществами – растаял как сон, загадки подобного типа несомненно ушли в прошлое, вокруг современная реальность: постиндустриальный капитализм, восточноевропейская мафия, шведский государственный финансовый коллапс девяностых годов.

Пауль Йельм предпочел бы тайные общества.

– Будем ли мы сегодня касаться предприятий Карлбергера? – подлил Хультин масла в огонь.

Взволнованная и многословная речь Сёдерстедта тут же сменилась скупым перечислением фактов. Йельму показалось, что этот внезапный переход очень естествен для Сёдерстедта: во второй его речи был ответ, было решение, и его следовало сформулировать ясно и четко; в первой речи ни ответа, ни решения не было, истина «просачивались» в зазоры между словами. Таково было общество, постиндустриальное общество, увиденное глазами красноречивого финского шведа.

– Концерн Карлбергера, – начал он. – В центре – финансовое акционерное общество «Шпиль». Вокруг расходятся концентрическими кругами все менее и менее прозрачные дочерние фирмы, дочерние фирмы дочерних фирм и так далее. Даже за один час, имевшийся в моем распоряжении, я обнаружил связь между фигурантами, а с помощью профессионалов, – Сёдерстедт указал на Петерсона и Флорен, – мы, конечно же, откроем и не такие очевидные вещи. Связанным с этой структурой оказался Странд-Юлен, который был совладельцем одной из дочерних фирм Карлбергера, «Алруна Холдинг АБ».

Сёдерстедт умолк. Никто не понял, закончил ли он свою речь. Он раскраснелся, пока говорил, и Хультин сказал:

– О’кей, мы благодарим Сёдерстедта за исключительно вдохновенный отчет. Чавес?

Чавес слегка усмехнулся, прежде чем ответить:

– Я буду краток. Что касается тех предприятий, в правлении которых Даггфельдт и Странд-Юлен входили вместе с Карлбергером, то их насчитывается три. Трое наших убитых управляли компанией «Эриксон» с 1986 по 1987 год, «Южным банком» в 1989-91 годах и МЕМАБ в 1990 году. Такова связь между тремя покойниками по линии управления крупными компаниями.

– А что такое МЕМАБ? – спросила Черстин Хольм.

– Не имею понятия, – ответил Чавес.

– Могу вас просветить, – глубоким низким голосом произнесла Таня Флорен. – А как вы сами думаете?

– Финансовое акционерное общество, – устало сказал финско-шведский голос.

– Верно, – согласилась Таня Флорен.

Глава 13

Для Пауля Йельма работа перешла в совершенно новую плоскость. Прежде он стоял на передовой, а теперь был оттеснен далеко в тыл. Расследование развивалось прежде всего в двух направлениях: русский мафиозный след через Нюберга и Нурландера, а также бизнес-след через Сёдерстедта, Чавеса, Петерсона и Флорен. Черстин Хольм активно допрашивала родственников и друзей усопших магнатов, предоставив вести вторичные допросы меньшим по званию специалистам из Государственной криминальной полиции и полиции Стокгольма.

А Йельм проводил время, изучая гостевую книгу гольф-клуба. И с горечью думал о том, как изменились в наши дни преступления. Теперь уже не убивают из-за интриг в тайном ордене или гольф-клубе. Теперь людей занимают изощренный секс, наркотики и отмывание денег.

Телефон предполагаемого сутенера с симпатичным именем Юхан Жезл оказался незарегистрированным, а повторный визит на Тиммермансгатан, сопровождаемый многочисленными звонками в дверь, кончился ничем: занимающийся проституцией юный Йорген Линден поменял место жительства.

Вскрытие трупа Нильса-Эмиля Карлбергера, проведенное судебным врачом Кварфордтом, не дало ничего нового, не считая того, что у убитого начиналась опухоль мозга. Техники-криминалисты Свенхагена обманулись в своих ожиданиях, ни одной улики им обнаружить не удалось. Кроме оставленной в стене пули.

Йельм вернулся к гостевой книге гольф-клуба. Часы тянулись. Среди имен, написанных с разной степенью разборчивости, он быстро научился отличать педантичный почерк Даггфельдта, экспансивный – Странд-Юлена и отклоненные влево буквы Карлбергера. Имена убитых встречались в книге довольно часто, но никогда не стояли рядом друг с другом. Йельм уже дошел до такой древней даты, как осень 1990 года, и был почти готов смириться с мыслью, что ни один из троих убитых никогда не играл вместе с кем-либо из двоих других, когда внезапно увидел педантичный завиток рядом с экспансивным росчерком. А через секунду разглядел и подпись с наклоном влево.

Оказывается, Даггфельдт, Странд-Юлен и Карлбергер все-таки играли однажды в гольф вместе, втроем, и это сулило очень интересные перспективы. Йельм поделился открытием с Чавесом и выяснил, что общая партия в гольф состоялась как раз после совместного заседания правления МЕМАБ седьмого сентября 1990 года. Надо заметить, что это был единственный раз, когда братья по ордену Даггфельдт и Странд-Юлен играли в гольф вместе. Несмотря на то, что оба принадлежали к отделившемуся ордену Скидбладнира, заседали с конца семидесятых годов в восьми одних и тех же правлениях и являлись членами одного гольф-клуба, на поле они встретились один-единственный раз – причем именно в этот раз к ним присоединился и Карлбергер. Это казалось поразительным.

– Трое людей играют в гольф осенью 1990 года, – громко произнес Йельм. – Это единственный раз, когда они играют вместе. Несколько лет спустя все они оказываются в морге, убитые одним и тем же преступником с промежутком примерно в неделю. Что это означает?

– Что? – отозвался Чавес, продолжая печатать на компьютере.

– Я не буду снова это повторять. Твое подсознание и так все слышало.

Чавес прекратил печатать и повернулся к Йельму. «Ему не хватает усов», – подумал Йельм и сам удивился своей мысли, почувствовав, как старые, давно забытые вопросы снова стали беспокоить его.

– Да ничего это не означает. Возможно, то, что деловые связи распространялись и на другие сферы жизни.

– Или что кому-то не нравится гольф…

– Вот именно, – мирно ответил Чавес и снова начал печатать. – Предлагаю решение загадки. Некий человек, ненавидящий гольф и ошивающийся возле забора гольф-клуба в Кевинге осенним днем 1990 года, замечает трех надменных господ из высшего общества, похваляющихся возле лунки своими успехами, и решает, что именно их он и отправит одним махом на тот свет. Правда, после этого ему приходится ждать еще несколько лет, чтобы исполнить задуманное. А ведь можно было все проделать гораздо быстрее.

– Может быть, кедди? [18]18
  Человек, подносящий клюшки и мячи для гольфа.


[Закрыть]

– Я пошутил, – сказал Чавес.

– Я понял, – ответил Йельм. – Но если мы повернем эту историю под другим углом, ситуация изменится. Господа являются в клуб прямиком с серьезной деловой встречи, они расслаблены, они непринужденно болтают, возможно, потягивая грог в баре клуба и жалуясь на тяжелую жизнь бизнесмена. Короче говоря, это очень серьезные люди. Цветы вянут при их приближении. Языки у них развязались. Понимаешь? Возможно, кедди опоздал или сделал какую-то ошибку, и они принялись ворчать, придираться к нему или к ней, снисходительно хихикая и обращаясь с человеком как с ничтожеством. Возможно, они позволяют себе сексуальные намеки. И вот так, походя, они доводят его или ее до состояния такого унижения, что требуется несколько лет, чтобы этот человек пришел в себя и снова смог жить с высоко поднятой головой. Возможно, их поведение стало, как это называется, катализатором, возможно, что реакция перешла в бурную фазу. Не исключено, что этот бывший кедди провел несколько лет в психиатрической больнице или где-то еще и был выпущен оттуда вместе с другими полоумными в очередную амнистию. Возможно, этот человек стал осмысливать свою жизнь и понял, что именно привело его в психушку. Он уже пережил разочарование, ему все стало ясно, и вот он убирает их одного за другим, просто, быстро, изящно. Чистая месть.

– У тебя буйная фантазия, – заметил Чавес. Он даже прекратил печатать. – Интересно получилось.

– Я звоню, – сказал Йельм, снимая трубку.

– Если ты прав, то убийства должны прекратиться. И эта версия не объясняет русское происхождение пули. Да и весь финансовый раздел выводится из игры.

– Алло, это Пауль Йельм из Государственной криминальной полиции. С кем я говорю?

– Аксель Видстранд, – ответил голос в телефоне, – секретарь Стокгольмского гольф-клуба. Это вы забрали наши гостевые книги? У Лены не было полномочий выдавать их вам. Вы закончили с ними работать?

– Я дал Лене полномочия. Скажите, ваши игроки пользуются услугами кедди, когда находятся на игровом поле?

– Я бы хотел получить назад гостевые книги.

– Трое из членов вашего клуба были убиты в течение недели, а вы говорите мне о книгах. В каком мире вы живете?

– Ого! – прокомментировал Чавес. – Разглашение тайны следствия.

Йельм достал из ящика стола последний выпуск газеты «Афтонбладет» и положил его перед Чавесом. Заголовок кричал: «Срочное сообщение! Убийца грандов нанес новый удар! Смерть третьего предпринимателя! Труп директора Нильса-Эмиля Карлбергера обнаружен неизвестной женщиной!»

– «Убийца грандов»? – скептически скривился Чавес и с отвращением свернул газету в трубку. – Успели уже окрестить…

– Нам бы у них поучиться, – с грустью ответил Йельм и снова поднес к уху трубку. – Ответьте на вопрос, пожалуйста.

– Кедди? – переспросил голос, принадлежащий секретарю Стокгольмского гольф-клуба. – Иногда пользуются.

– Иногда?

– Во время обычных партий игроки крайне редко прибегают к услугам кедди. Но это случается.

– Как можно получить кедди?

– Обычно мы берем это на себя. Но их нужно заказывать заранее.

– Если три человека начинают партию, кедди закрепляется за ними на все время игры? Я правильно понимаю?

– Как я уже сказал, если они заказали кедди заранее. Это нужно делать за несколько часов до игры. Но в таком случае у них будет не одинкедди, а три. Для каждого игрока свой. Один кедди не сможет носить клюшки за тремя игроками, это же очевидно.

Йельм быстро озвучил непонятно откуда взявшуюся идею:

– А Лена работает кедди?

– Лена Хансон? Раньше работала. Сейчас уже нет.

– А в сентябре 1990 она значилась в списках кедди?

Аксель Видстранд, секретарь Стокгольмского гольф-клуба, на мгновение замолчал. Йельму показалось, что он прикрыл трубку рукой и что-то говорит в сторону.

– Да, значилась. Она перестала работать кедди с прошлого года.

– Если вы можете поговорить с ней в данный момент, спросите у нее, помнит ли она, как подносила клюшки седьмого сентября 1990 года во второй половине дня, когда на поле состоялась партия с участием Куно Даггфельдта, Бернарда Странд-Юлена и Нильса-Эмиля Карлбергера.

– Господин полицейский, имейте совесть!

– Спросите.

Снова нечленораздельное мычание на том конце трубки.

– Нет, – ответил Видстранд.

– Она так уверенно отвечает, вот так, сразу?

– У вас есть еще вопросы?

– В ваших гостевых книгах отмечается, пользуются ли игроки услугами кедди?

– Нет. Игроки записывают свои имена, и это все. У вас есть еще что-нибудь?

– На данный момент нет, – ответил Йельм, положил трубку и занес имя «Лена Хансон» в свой блокнот.

Еще пригодится.

Версия об одиноком униженном кедди рассеялась так же быстро, как и появилась. Значит, услуги кедди – это скорее редкость, и если игроки вопреки обыкновению пользуются ими, то количество кедди равно количеству гольфистов. И все-таки Йельм подчеркнул имя Лены Хансон. Если данное убийство окажется последним, он еще вернется к этой записи.

– Вот послушай-ка, – сказал Чавес, внимательно изучавший вечернюю газету, которая давно уже перестала выходить по вечерам. – «Без сомнения можно сказать, что речь идет о первых за долгое время регулярных террористических актах в Швеции. Мы не видели ничего подобного даже в пору бесчинств РАФ. Тогда от рук убийц пали Эбба Грён, Норберт Крёхер и, предположительно, Анна-Грета Лейон; теперь этот „убийца грандов“ поставил на конвейер убийства крупных шведских бизнесменов. Возможно, рядом с нами живет самый страшный преступник, когда-либо орудовавший в Швеции. Единственное, что мы знаем, так это то, что полиция находится в растерянности». Они хотят сказать, – добавил Чавес, откладывая газету, – что раз им ничего неизвестно, то и полиция тоже ничего не знает.

– Ты забыл историю с посольством Западной Германии, – сказал Йельм. – Впрочем, ты очень молод, чтобы помнить ее.

Хорхе Чавес поймал его взгляд.

– Пауль, если ты хочешь пихать в это дело старомодные интриги и мешать их с такой же устаревшей манерой расследования, если ты отказываешься признать, что речь идет об утечке денег через глобальные компьютерные сети и о международных убийцах-профессионалах, точно так же нанимаемых через эти сети, то тебе следует больше разузнать об убитых, а не идти на поводу у распространенных шаблонов о бизнесменах. Здесь дело в конкретных людях.

– Очень трогательное выступление, тебе бы в адвокаты податься. А что ты собственно можешь предложить, кроме сетований о непорядочности бизнесменов?

– Ты ничего толком об убитых не знаешь. Сходи к Черстин. Попроси у нее ее записи интервью. Ознакомься.

Чавес повернулся к монитору. С минуту Йельм наблюдал, как он прилежно стучит по клавишам. Перед ним был полицейский нового типа, и впервые Йельм ощутил бездну, разделяющую их; она не имела отношения ни к опыту, ни к разнице в образовании. Это была просто глубокая пропасть между поколениями. Чавес, свободно обращающийся с компьютером, знающий о жизни в других странах, рациональный, не отягощенный предрассудками, идущий в ногу со временем, полный энтузиазма. Если он воплощает собой будущее полиции, то это совсем не плохо. Йельм подумал было, что этим молодым не хватает души и сердца, но тут же сказал себе, что снова мыслит клише. И что его собственный мир, похоже, весь состоит из клише. А как, черт возьми, обстоит дело с его собственными сердцем и душой? Он почувствовал себя старым. Молодой человек напротив него, без сомнения, был лучшим полицейским, чем он. Черноволосый и с испанским именем.

Загляни в свое сердце, Йельм.

Вывести на чистую воду Грундстрёма было одним из пунктов его программы.

Он вышел в коридор и завернул в туалет. Увидел у себя на щеке прыщ. Попытался выдавить его, но гной не вытек, зато кожица лопнула и отслоилась. Он набрал в пригоршни воды и умылся. Затем вернулся в коридор, миновал свой кабинет и подошел к 303. Постучал и ступил внутрь.

Гуннар Нюберг печатал на компьютере. Он напоминал мамонта, которого втиснули в космический корабль. Этот гигант казался на своем месте чужаком.

На Черстин Хольм были наушники, она тоже печатала на маленьком ноутбуке. Остановив диктофон, женщина повернулась к Йельму. Нюберг продолжил печатать – медленно, упрямо, неохотно, но невероятно настойчиво. В этом он весь, отметил про себя Йельм.

– Гости? – изумилась Черстин. – Как неожиданно!

– Что это? – спросил Йельм, указывая на ноутбук.

– А у тебя такого нет? – с удивлением спросила она и заметила, как он помрачнел. Она улыбнулась ему с мягкой иронией. Он никогда не думал, что она может быть красивой.

– Это мой личный, – пояснила Черстин. – С ним дело идет быстрее.

Три секунды он смотрел на нее и любовался: свободно ниспадающее черное платье, взъерошенные каштановые волосы, внимательные темно-карие глаза, очаровательные едва наметившиеся морщинки, ироническая легкая улыбка – прямо-таки хрестоматийная гётеборжанка. Йельм отбросил эти мысли и сказал:

– Я бы хотел послушать записи интервью.

– Что-нибудь конкретное?

– Нет. Я хочу попробовать взглянуть на этих людей другими глазами. Так сказать, отказаться от шаблонов… если получится.

– Может, получится, а может, и нет, – ответила Черстин, показывая на стопку кассет перед собой. – Весьма вероятно, что шаблоны на поверку окажутся правдой.

– А ты сама как думаешь?

– Давай поговорим потом, – ответила она и пододвинула шаткую башню к Йельму.

Кассеты были не подписаны. Йельм наугад выбрал одну и вставил в только что купленный диктофон. Зазвучал голос Черстин:

– Разговор с Вилли Эриксоном, урожденным Вильямом Карлбергером, 630814, третье апреля. Итак, вы сын Нильса-Эмиля и Карлотты Карлбергер?

– Да, хотя фамилия мамы сейчас Эриксон, Карла Эриксон, это ее девичья фамилия.

– И вы тоже взяли себе эту фамилию? И даже официально сменили имя?

– Да.

– А ваш брат остался Карлбергером, Андреасом Карлбергером. В чем тут дело?

– Ну, не знаю. Просто я всегда был ближе к матери.

– Вы докторант социологии в Лундском университете. Вы марксист?

Вилли Эриксон усмехнулся.

– Если бы я им был, вам не пришлось бы спрашивать.

– Между вами и вашим отцом произошел какой-то идеологический конфликт?

– Наверное, можно назвать его идеологическим, хотя с подобными определениями надо быть осторожнее. То, к чему вы клоните – а я хотел бы перейти сразу к делу, – формулируется следующим образом: не было ли ненависти между мной и дражайшим Нильсом-Эмилем? Нет, не было. Никакой ненависти.

– Ни ненависти и ни печали?

– Именно так.

– Расскажите о нем. Каким он был? Классическим капиталистом в терминах социологии?

– Вы весьма элегантно направляете беседу в русло моих профессиональных интересов. Вдруг да разговорюсь. Браво.

– Если вы действительно хотите сразу перейти к делу, лучше помогите мне. Чтобы мы не ходили вокруг да около, теряя время, которого нет ни у кого из нас.

– Если существует понятие «классического капиталиста в терминах социологии», то, я думаю, он был именно таким. У меня было прозаическое детство с жесткой дисциплиной и иногда возникающей на заднем плане фигурой авторитарного отца. Банальная история. Никакой ласки, никаких объятий. Но и никакого видимого насилия. Все вертелось вокруг денег и демонстрации богатства. Андреас, я и мама тоже требовались именно для этой цели, Андреас подходил чуть больше, чем я, я чуть больше мамы. Как отец ни старался, мама оставалась слишком тихой и незаметной, чтобы блистать. И как я ни пытаюсь отыскать в нем какие-то индивидуальные черты, которые помогли бы примириться со всем остальным, я не могу их найти. Простите.

– Это вы меня простите. Но неужели у отца не было каких-то собственных интересов или чего-то, что представляло бы его в ином свете?

– Лет в десять-одиннадцать, когда у нас в доме царил ад перед их разводом, я спросил у отца, что он выпускает на своей фабрике. Он рассмеялся и сказал: «Деньги». Видимо, я надеялся, что за его огромными накоплениями стоит что-то занятное, что могло бы примирить меня с его делами: презервативы, плюшевые мишки, чесалки для спины или ковырялки для носа. Но это был на триста процентов сугубо финансовый концерн. А в деньгах забавного мало.

Йельм остановил запись и промотал немного вперед. Женский голос, потрескивая, сказал:

– Но Куно, ведь он был семьянин.

Йельм отмотал назад, к началу разговора.

– Алло, – раздался вялый мужской голос.

– Мадам Хуммельстранд, s’il vous plait, [19]19
  Пожалуйста ( франц.).


[Закрыть]– попросила Черстин Хольм.

В трубке что-то хрустнуло, и далеко на заднем плане послышался сердитый женский голос: «Touche pas le telephone! Jamais plus! Touche seulement moimeme!» [20]20
  Не трогай телефон! Никогда! Только я сама беру трубку! ( франц.).


[Закрыть]Наконец тот же голос резко сказал в трубку:

– Алло!

– Это Анна-Клара Хуммельстранд, жена Георга Хуммельстранда, директора-распорядителя «Нимко финанс»?

– А кто это говорит?

– Черстин Хольм, Государственная криминальная полиция, Стокгольм. Дело касается убийства Куно Даггфельдта и Бернарда Странд-Юлена.

– Вот как. Une aqentinne, n’est-se-pas? [21]21
  Агентиня, да? ( франц.).


[Закрыть]

– C’est peut-etre le mot juste, madame, [22]22
  Наверное, это правильное слово, мадам ( франц.).


[Закрыть]– ледяным тоном сказала Черстин Хольм. – Хочу заметить, что наш разговор записывается. Я начинаю: телефонная беседа с Анной-Кларой Хуммельстранд, находящейся в Ницце, второе апреля, 17 часов две минуты.

– Черт возьми, – сказала Анна-Клара Хуммельстранд. Только сейчас стало ясно, что она пьяна. – On dit peut-etre agentesse… [23]23
  Наверное, говорят «агентша» ( франц.).


[Закрыть]

– Я наверное перезвоню после того, как пары выветрятся, – предложила Хольм.

– После чего?

– Когда вы будете чувствовать себя лучше.

– Croyez-moi, une agentesse humouriste! [24]24
  Подумать только, эта агентша еще и шутит! ( франц.).


[Закрыть]– удивилась Анна-Клара Хуммельстранд. – Tiree! Tiree, ma amie! Immediatement! [25]25
  Давай! Давай, мой друг! Сейчас! ( франц.).


[Закрыть]

– Хорошо, давайте попробуем. Правда ли то, что вы очень близко знакомы с Нинни Даггфельдт и Лилиан Странд-Юлен?

– Ближе не бывает. Мы подробно рассказывали друг дружке о посещении гинеколога. А это мерило женской дружбы. Tout a fait. [26]26
  Вот так ( франц.).


[Закрыть]

– Они знакомы друг с другом?

– Нинни и Лилиан? Нет, я старалась держать подруг врозь, a ma honte. [27]27
  К своему стыду ( франц.).


[Закрыть]Чтобы они не могли объединиться против меня. Но, конечно, они знают друг о друге.

– И о мужьях?

– Да, должна сказать, им, бедняжкам, приходилось нелегко. Они не умеют так держать мужей в строгости, как я. Ситуация Лилиан была общеизвестным фактом. Наш святой Бернард и его щенки. Когда она решила бросить его, я ее полностью поддержала. Она уехала от него с его абсолютногосогласия, но развод, как она всегда говорила, был «out of the question». Все помнили, чем кончилось дело с малышкой Юханной. Короче говоря, Бернард был доволен. Но Куно, тот был настоящий семьянин. Никаких походов налево, насколько я знаю, а то, о чем я не знаю, то и знать не стоит, вот что я вам скажу, ma petite. [28]28
  Малышка ( франц.).


[Закрыть]Он работал чудовищно много. Больше, чем Бернард, в этом я совершенно уверена. Он никогда не бывал дома.

– Но ведь у него хватало времени на гольф и тайный орден.

– Да уж, эта история с орденом Хугина-Мугина, или как он там назывался, достойна обсуждения. Георг тоже в ней замешан. Он рассказывал мне о всяких ритуалах, о том, как они надевали маски асов и причудливые балахоны, или как там они назывались, и устраивали настоящие бесчинства. Хотя надо сказать, что это было спустя много лет после того, как он устраивал такое со мной. Теперь мне приходится заботиться обо всем самой. Pas vrai, Philippe? [29]29
  Правда, Филипп? ( франц.).


[Закрыть]Он кивает. Но вообще-то я думаю, что они считали гольф и орден разновидностью работы. Не удивлюсь, если и славный рыцарь Георг, мой собственный победитель драконов, вносил это в рабочий план.

– Вы когда-нибудь слышали, чтобы Георг упоминал об Ордене Скидбладнира?

– О господи, нет. А что это?

– Как вы узнали о смерти Даггфельдта и Странд-Юлена?

– Мой муж позвонил мне вчера вечером. Он был потрясен, mon grand chevalier. [30]30
  Мой великий рыцарь ( франц.).


[Закрыть]

– Он вел с ними какие-то дела?

– Я никогда не интересовалась бизнесом Георга. Пока денег на счету хватает, меня это не касается. Страшно, да? Я – классическое воплощение того, что поборницы феминизма, вроде вас, фрекен Хольм, ненавидят. Подождите-ка, я вижу, что lille Philippe [31]31
  Малыш Филипп ( франц.).


[Закрыть]готов кое-чем заняться. Вам, фрекен Хольм, доводилось видеть, как шикарный загорелый галлийский член из совершенно вялого становится абсолютно твердым? Наблюдать эти чудесные мгновения постепенного экономического роста? Гарантирую, что это повлияло бы на способность любого человека продолжать разговор со шведским полицейским в юбке. Mais Philippe! Calmons! [32]32
  Но тише, Филипп! ( франц.).


[Закрыть]

Разговор прервался. Йельм услышал, как вздохнула Черстин Хольм. Затем снова ее голос, забиваемый треском в трубке:

– Продолжение. Ницца, третье апреля, 10 часов 52 минуты.

– Encore, [33]33
  Еще раз ( франц.).


[Закрыть]– раздался очень тихий голос Анны-Клары Хуммельстранд.

– Вы знаете Нанси Карлбергер?

– Нанси? Чудный маленький городок в Лотарингии?

– Вы проснулись, фру Хуммельстранд?

– Peu a peu. [34]34
  Слегка ( франц.).


[Закрыть]Нанси Карлбергер? Девочка Нильса-Эмиля? Я встречалась с ней пару раз. Ничего особенного. А что случилось? Нильс-Эмиль тоже протянул ноги?

– Он убит сегодня ночью. Хочу отметить, что эта информация пока еще секретная и не подлежит разглашению.

– Mon dieu! [35]35
  Боже мой! ( франц.).


[Закрыть]Это уже похоже на «Десять негритят». А вы говорили с прислугой? С дворецким?

– Мы как раз пытаемся найти уборщицу.

– Это же, наверно, малышка Соня. Бедняжка. Она убирается в большинстве домов в той части Дьюрсхольма. Это она обнаружила его? Во всяком случае, она его точно не убивала, я гарантирую. Я никогда не видела такого застенчивого создания с тех пор, как спасла жизнь беленькой трясогузке в моем грустном давно ушедшем детстве. Ее звали Оке, трясогузка Оке. Такая невинная. С тех пор много воды утекло.

– Соня убирается и в вашем доме?

– Нет, к нам ходит другой человек, турок, он работает у нас много лет. Ираз. Ираз Эффенди. Нет, Соня негритянка. Из Сомали, я думаю. Думаю, что у нее не все в порядке с документами. Но не могу сказать точно.

– А убиралась ли она у Даггфельдта и Странд-Юлена?

– Нет, она обслуживала только Дьюрсхольм. Вы же знаете, как быстро распространяются слухи о хорошей, дешевой и честной прислуге. Не говорите мне, что не знаете.

– А вы не знаете полного имени Сони и того, где она живет?

– Нет, но это, конечно же, знает Нанси. Что вы мне все время звоните? Я надеюсь, Георг вне опасности… Кстати говоря, я вчера наболтала глупостей. Надеюсь, вы сотрете все, что не относилось к теме нашего разговора. Вы же понимаете, Георг…

– Вы имеете в виду вот этот пассаж: «А вам, фрекен Хольм, доводилось видеть, как шикарный загорелый галлийский член из совершенно вялого становится абсолютно твердым? Наблюдать эти чудесные мгновения постепенного экономического роста»?