Текст книги "Мистериозо"

Автор книги: Арне Даль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Наконец-то пауза, чтобы перевести дыхание.

– Разве я похож на журналиста? – спросил Хультин, надевая на нос свои полукруглые очки.

– Конечно! – сказал Лиднер и щелкнул пальцами. – Хотя вы ведь не журналист, не так ли?

– Я комиссар Ян-Улов Хультин. Я руковожу расследованием того самого дела, которое окрестили в газетах «убийством грандов».

– Ага, – сказал Лиднер. – «Группа А». Подходящее название. Не то что «А-Пресса». [67]67
  A-Pressen – медиа-холдинг.


[Закрыть]

Хультина это слегка задело, но он не подал вида.

– Едва ли это то дело, к которому стоило бы подпускать прессу.

Якоб Лиднер рассмеялся.

– Но, господин интендант, вы, конечно же, понимаете, что такое дело невозможно расследовать в тайне. Ведь под угрозой находится все наше сообщество.

– И не только ваше, – ответил Хультин, стараясь перехватить инициативу. – Но в особенности правление концерна «Ловиседаль» образца 1991 года.

Лиднер снова рассмеялся своим легким смешком.

– Откуда такие странные выводы? Директор Странд-Юлен был, конечно, моим добрым приятелем, но ведь он никогда не имел ничего общего с делами концерна. Вам скорее стоит поискать среди членов правления «Южного Банка»; именно там заседали все четверо в 1990 году.

Осведомленность Лиднера о внутреннем ходе расследования была поразительной. Хультин взял себя в руки и с привычной самоуверенностью отрезал:

– Однако мне известно, что «Южный Банк» не находился в тесном контакте с русско-эстонской мафией, в отличие от «Ловиседаль». Ведь вы до сих пор отказываетесь сотрудничать с мафиозными структурами?

Якоб Лиднер смерил его раздраженным взглядом, каким смотрят на муху, которая крутится вокруг и мешает заниматься серьезными делами.

– Разумеется, – коротко ответил он. – Эти люди стали помехой. Но если вы полагаете, что за всем этим стоит мафия, то вы заблуждаетесь.

– Откуда такие выводы? – быстро спросил Хультин.

– Не в последнюю очередь они основаны на тех данных, которые привез из Таллинна ваш частный детектив.

Хультин был готов вскипеть. Он жадно впился взглядом в густые брови Лиднера.

– Я вынужден спросить: как получилось, что вы владеете столь важными сведениями о ходе расследования, господин Лиднер? – сказал Хультин, стараясь держаться нейтрально.

Неправильное ударение в фамилии должно было произвести такой же эффект, как неправильное звание, но Лиднер, казалось, ничего не заметил. Гадит муха или нет, это неважно, в любом случае она раздражает. И будет раздражать, пока ее не прихлопнут мухобойкой.

Свою Лиднер уже вытащил и приготовил.

– Вы имеете такое же право спрашивать, как я – не отвечать.

Хультин сдался.

– Мы направим сюда наших людей, а также полицейских из стокгольмской полиции для круглосуточного наблюдения за вашим домом. Я надеюсь, что вы сумеете вытерпеть их присутствие в течение нескольких суток.

– Деньги налогоплательщиков могли бы расходоваться и более эффективным образом, – ответил Якоб Лиднер и развернулся на каблуках.

Прошло примерно две минуты, прежде чем Ян-Улов Хультин смог сделать то же самое.

Глава 25

Неделя пролетела почти без событий. А затем произошло то, что должно было бы решить дело.

Криминальный отдел стокгольмской полиции проводил регулярный рейд в некоем нелегальном игровом клубе в центре города. И один из игроков, хотя он и отпустил модную бородку-эспаньолку, надел полукруглые очки и сбрил волосы, был все же опознан внимательным полицейским по фамилии Окессон.

Игроком был Александр Брюсов, более худая половина Игоря и Игоря.

Теперь он сидел в общей камере, а члены «Группы А» заглядывали в глазок ее двери по одному, словно любопытные школьники.

Хультин повернулся к полицейскому, который арестовывал Брюсова. Окессон казался очень уставшим и явно ждал разрешения уйти домой.

– Ни слова?

Окессон покачал головой.

– Я пытался разговорить его всю ночь. Но он изображает глухонемого.

– О’кей, – сказал Хультин. – Отличная работа, Окессон. Езжайте домой и отдохните.

Окессон вышел, пошатываясь. В «Группе А» все надеялись, что ему не придет в голову самому садиться за руль.

«Группа А» переминалась с ноги на ногу в тюремном коридоре, словно ребятишки, приехавшие на экскурсию. Охранник смотрел на них с некоторой снисходительностью.

– Я войду вместе с Сёдерстедтом, – сказал Хультин и велел охраннику отпереть дверь камеры. – Остальные свободны, – добавил он и шагнул внутрь. Сёдерстедт сделал извиняющийся жест рукой и последовал за ним.

Но все остались за дверью. Сменяя друг друга, они подсматривали в глазок. Взгляд охранника стал еще более снисходительным.

Хультин и Сёдерстедт сели напротив Александра Брюсова. Он был мало похож на свой фоторобот.

Говорил Сёдерстедт. Каждый вопрос он повторял дважды, один раз по-шведски, второй – по-русски. Но на полноценный разговор это явно не тянуло.

Брюсов начал с того, что потребовал себе адвоката. Требование отклонили, туманно сославшись на государственную безопасность – безотказный метод. На все вопросы, включая вопрос о кассете с записью Монка, Брюсов отвечал иронической улыбкой. Один раз он сказал Сёдерстедту:

– Я узнал тебя.

В остальном Брюсов молчал, а после вопроса «Где сейчас Валерий Треплёв?» громко расхохотался и ответил на чистом шведском:

– А это, господа мои, вопрос религиозного свойства.

Больше он не сказал ничего.

Главному прокурору нелегко далось заседание о продлении содержания под стражей.

Не только потому, что отсутствие доказательств было само по себе фактом вопиющим, но и потому, что защита была представлена расчетливым любителем риторически-саркастических высказываний адвокатом Рейнольдом Рангмюром. Позиция прокурора выглядела просто смехотворной.

«Группа А», полностью деморализованная, разбросанная по залу, думала даже не о том, обретет ли свободу половинка дуэта Игорей, сколько о том, как это получилось, что один из самых известных и – безусловно – самый дорогой адвокат Швеции выступает защитником русского контрабандиста.

То, что они наблюдали, было поединком Тайсона и «Малыша» Эклунда, который логично закончился тем, что судья выдал по первое число и обвинителю, и полицейским властям за то, что они вынуждают систему правосудия тратить время и деньги на рассмотрение дел с заранее предрешенным исходом. В довершение всего освобожденный Александр Брюсов еще в зале суда бесследно исчез – как в воду канул. Ни один человек не видел, как он покинул здание. – Что это было? – осмелился задать вопрос Гуннар Нюберг, когда все собрались на вечерней летучке в Главном штабе борьбы. Туман разочарования висел в комнате, где собралась вся «Группа А», и сквозь него слабо просматривалась фигура хотя и не павшего, но все же серьезно раненного полководца Хультина, сидевшего за своим столом. Он сосредоточенно катал между пальцами шариковую ручку. Не отрываясь от этого поистине Сизифова труда, он горестно произнес:

– Вопрос очень прост. Означает ли то, с чем мы только что столкнулись, что у банды Виктора-Икс достаточно денег, а также контактов внутри шведской системы правосудия, если они так легко вытащили Брюсова?

Вопрос остался без ответа – хотя и не был задан как риторический.

«Группа А» пыталась по возможности разгрузить Стокгольмскую полицию и взять на себя как можно больше ночных дежурств по охране членов правления концерна «Ловиседаль» 1991 года.

Йельм провел одну ночь у человека по фамилии Бертильсон, а другую у человека по фамилии Шрёдениус. Справедливости ради скажем, что еще две ночи он все же провел дома в Норсборге.

Он не общался с Силлой, которая все еще жила на даче в Даларё. Ему ничего не оставалось, кроме как назвать все это «женской тайной» и довериться судьбе. Наверное, самое худшее, что он мог сделать, это навязывать себя. Он видел ее одиночество. Данне и Тува жили независимой жизнью: Данне по большей части пребывал один в своей комнате, а Тува часто гостила у подружки Миллы, чьи родители любили, когда она заходила к ним домой, но, как казалось Йельму, посматривали на него с упреком. Он загружал холодильник едой и думал о том, кого именно надо упрекать.

Тува сказала ему, что пятно на его щеке чем-то похоже на астрологический символ, правда, она не помнит, какой именно. И только на следующее утро, когда он уже собрался уезжать, она сказала ему, что оно похоже на символ Плутона – букву P и маленький горизонтальный штрих под ее петелькой. Он спросил, что это означает. И Тува с ясным и невинным взглядом ответила, что не имеет никакого представления.

– Ты придешь в школу на праздник окончания учебного года? – спросила она. – Мама придет.

– Я постараюсь, – ответил он и ощутил, как у него засосало под ложечкой.

В машине он размышлял о том, что такое Плутон для Тувы: веселый пес из диснеевского мультика, самая отдаленная планета солнечной системы или древний бог смерти?

Когда он вошел в комнату, Чавес еще не включил свой компьютер. Это было очень необычно. Он сидел и крутил ручку кофемолки.

– Скоро июнь, – медленно произнес он.

– У тебя горят какие-то планы на лето? – садясь, спросил Йельм.

– Да, и чем дальше, тем ярче, – ответил Чавес и посмотрел в маленькое окошко, в верхнем правом углу которого виднелся клочок ярко-синего неба. Затем он как будто о чем-то вспомнил.

– Да, – сказал он, собрав воедино свои разбредшиеся мысли. – Тебе тут звонил один. Он должен перезвонить.

– Кто?

– Не знаю. Забыл спросить.

Йельм подумал о серьезной служебной ошибке.

– А как он говорил?

– Как говорил? С гётеборгским акцентом.

– Ага, – сказал Йельм, и в нем снова проснулась надежда. Он набрал длинный номер и застыл с трубкой в руке.

– Хакзелль? – заорал он в трубку. – Это Йельм.

– Мне кажется, я кое-что вспомнил, – протрещал в трубке голос Рогера Хакзелля из кабачка «Хакат и Малет». – Это случилось через пару лет после того, как я начал ставить джазовые записи у себя в заведении.

– Никуда не выходи, оставайся на месте, – отвечал ему Йельм, идя к двери. – Я уже еду. – Чавесу он на ходу бросил:

– Передай Хультину, что я и Черстин уехали в Вэксшё. Мы дадим о себе знать.

– Подожди! – прокричал Чавес ему вдогонку. Йельм без стука вошел в комнату 303. Гуннар Нюберг и Черстин Хольм сидели рядом и пели сложный григорианский церковный гимн. Йельм в изумлении замер на пороге. Они допели до конца, словно не заметив его. Вошедший вслед за ним Чавес врезал дверью ему по спине и тоже остановился. Когда Хольм и Нюберг умолкли, Йельм и Чавес долго аплодировали. Затем Йельм сказал:

– Мне кажется, у нас клюнуло в Вэксшё. Ты со мной?

Черстин Хольм взглянула на него и, не говоря ни слова, стала натягивать свой маленький черный кожаный пиджак.

– Меня захватите? – спросил Чавес.

Все трое вылетели в Вэксшё. Присутствие Хорхе делало невозможным любые интимные разговоры между Паулем и Черстин. Но оба были не внакладе. С туннельным зрением было покончено.

Рогер Хакзелль оказался в своем кабачке. «Хакат и Малет» только что открылся, чтобы принять посетителей на ланч. Часы показывали начало двенадцатого.

Хакзелль указал полицейским на дверь своего кабинета, оставив заведение на попечение единственной официантки. В кабинете громко звучало «Мистериозо». Хакзелль выключил магнитофон, который играл мелодию в режиме нон-стоп.

– Прошу, – сказал Хакзелль, указывая гостям на диван. – Пару дней назад меня посетило ощущение, что с этими звуками связано что-то особенное; я слушал эту композицию без конца. И вот я вспомнил! Это случилось поздней ночью несколько лет назад. Тогда мы были единственным рестораном, открытым до трех часов ночи. Иногда тут бывал бардак, когда собирались все городские любители ночной жизни. Они засиживались допоздна, так что теперь мы работаем только до двенадцати. В ту ночь у нас было довольно пусто, и я уже собирался закрываться. В зале сидели только двое. Один из них, огромный, как дом, человек по имени Антон, и попросил меня поставить эту композицию. Когда кассета закончилась, я поставил новую, с рок-музыкой. Но у Антона в глазах загорелся какой-то безумный огонек, и он потребовал снова поставить джаз. Тогда я вернул в магнитофон эту кассету, и я уверен, что зазвучала именно ваша композиция. Услышав ее, Антон издал дикий крик и набросился на другого парня, осыпая его ударами, я помню это совершенно отчетливо, история вышла очень неприятная. Он все время кричал, но я не помню, что именно, что-то неразборчивое, он же был пьян в стельку. У меня душа ушла в пятки. Сначала два удара в живот, затем по коленям и в пах, а в заключение настоящий нокаут прямо в челюсть, так что изо рта полетели выбитые зубы. Бедный парень упал на пол, а Антон все продолжал избивать его ногами. Но тот так и не потерял сознание, лежал, покорно принимая побои, и только смотрел на Антона странным взглядом. И вдруг Антон размахнулся так, что определенно убил бы. Тогда я закричал. Антон опустил кулак, схватил бутылку, швырнул ее об стену и ушел. Я помог бедолаге подняться, он был весь в крови, живого места не осталось, рот полон выбитых зубов… он все выплевывал их один за другим. Рука висела плетью, в животе и паху ужасные боли. «Я позвоню в полицию и скорую помощь», – сказал я. «Нет, – ответил парень, – он был совершенно прав». Именно так и сказал он об этом ненормальном, который избил его до полусмерти: «Он был совершенно прав». «О’кей, – подумал я, – вот и хорошо, что не нужно вызывать полицию, ведь сейчас уже глубокая ночь». Я помог ему остановить кровь, а потом он просто ушел. Вот и все.

– Что ж, вполне достаточно, – ответил Йельм. – А этот Антон, кто он?

– Его зовут Антон Рудстрём. Незадолго до того, где-то в девяностом, он открыл тренажерный зал у нас в городе. Но эта история произошла годом позже, весной, когда тренажерный зал уже закрылся. Антон взял тогда в банке кредит без залога и без поручителей – вы знаете, как это бывало в те годы – и не сумел выплатить его. Это произошло где-то в конце восьмидесятых. Когда случился этот кошмар у нас в ресторане, Антон уже всерьез пил. Сейчас это совершенно спившийся алкоголик, один из тех, кто ошивается вокруг винных магазинов.

– Хотя он и до сих пор выглядит как настоящий бодибилдер, – медленно произнес Йельм, раздумывая над игрой случая.

Рогер Хакзелль, Черстин Хольм и Хорхе Чавес в удивлении посмотрели на него.

– Так и есть, – подтвердил Хакзелль. – Выглядит он так, как будто до сих пор тренируется.

– А второй? – спросил Чавес. – Жертва? Кем он был?

– Я не знаю. Я никогда не видел его ни до, ни после того случая. Вряд ли он из нашего города. Но я помню, что он чертовски хорошо играл в дартс. Стоял в течение нескольких часов и метал дротики.

– Дартс? – переспросила Черстин Хольм.

– Да, он метал дротики, – подтвердил Рогер Хакзелль.

Он сидел в теплой компании, распивавшей бутылку розового. Он был моложе и здоровее всех в этой компании на парковой скамейке.

– А я думал, у вас здесь водка, – сказал Йельм. Антон Рудстрём немедленно его узнал. – Поглядите-ка, – дружелюбно отозвался он. – Стокгольмец со своими образцами водки. Господа, вы видите перед собой человека, который дал мне четвертинку, чтобы потом я выпил еще одну.

– Вот черт, а я был уверен, что ты его выдумал, – прошамкал беззубый старик и протянул Йельму руку. – Я с удовольствием продегустирую, что надо.

– На этот раз никакой дегустации, – ответил Йельм и вынул свое полицейское удостоверение. – Разойдитесь.

Рудстрём тоже попытался разойтись, но без большого успеха.

– А теперь мы хотели бы услышать подробности баталии, произошедшей в кабачке «Хакат и Малет» весной девяносто первого года, – сказал Йельм и сел. Чавес и Хольм встали рядом. Ни один из них не чувствовал себя совершенно спокойно в присутствии гиганта Рудстрёма.

– Я ничего об этом не знаю, – хмуро ответил он.

– Мы здесь не для того, чтобы упечь тебя в тюрягу. У нас даже нет на руках ордера. Просто постарайся ответить на вопросы поточнее, и у вашей компании появится еще одна бутылка водки, обещаю. Во-первых, мы хотим узнать, почему ты хотел избивать того парня именно под «Мистериозо» Телониуса Монка?

Антон Рудстрём задумался. Ему пришлось проплыть через многие кубические метры этанола, прежде чем он вышел на другой берег. Он неуверенно ступал по его зыбкому песку.

– Припоминаю с трудом, но кажется тогда я едва не забил человека до смерти. После этого крышу мне снесло уже окончательно.

– У тебя ведь был тренажерный зал? – осторожно начал Йельм.

– Да, «Аполлон», – уверенно ответил Рудстрём. – Тренажерный зал «Аполлон», черт возьми.

– Расскажи об этом.

– Дайте-ка припомнить… Я тренировался у Карлоса много лет и наконец получил у него работу. И вот однажды проходил я мимо одного замечательного местечка в городе, это был старый магазинчик, который разорился, вот хозяева и продавали помещение. Немного дороговато, конечно, но я все же пошел в ближайший банк и спросил, могу ли я получить деньги в кредит, чтобы организовать тренажерный зал. Это случилось просто по наитию, у меня вовсе не было уверенности, что мне повезет, но из банка я вышел с оформленным кредитом на руках. В то время получить кредит было плевым делом. Я купил самые лучшие тренажеры и оборудование и устроил там роскошный тренажерный зал. Стоит ли говорить, что в маленьком Вэксшё это себя не окупило. Прошло всего полгода, и я прогорел и оказался с долгами в миллион крон, даже не понимая, как такое могло получиться.

Рудстрём щелкнул пальцами и снова погрузился в свои воспоминания. Йельм осторожно вернул его оттуда.

– Именно в то время ты как-то раз забрел в «Хакат и Малет». Там был только владелец кабачка, ты сам и еще один человек. Время уже близилось к закрытию. Глубокая ночь. Помнишь?

– Смутно, – ответил Рудстрём. – Черт возьми, мне надо взбодриться.

– Ты получишь то, что тебе надо, после нашего разговора. Постарайся вспомнить.

Антон Рудстрём снова погрузился в пучину своих воспоминаний.

– Да, он стоял в углу и кидал дротики. Так? Я почти ничего не помню…

– Да, именно так. Продолжай.

– Он уже стоял в углу и кидал свои чертовы дротики, когда я пришел. В заведении было полно народу, но он не выходил из своего угла час за часом. Он начал раздражать меня.

– Почему?

– Там был еще кто-то, кто сказал что-то еще до того… Что-то такое, что просто приклеило к нему мой взгляд. Думаю, в другом случае я и внимания бы на него не обратил… Но там был кто-то, кто сказал, что он… что он…

Рудстрём был готов уже раствориться и просочиться у Йельма сквозь пальцы. Все трое заметили это.

– Он что-то сказал или сделал? – быстро спросил Чавес. – Поступок? Или что-то, что вообще было ему присуще? Какое-либо качество? Человеческий тип? Профессия? Он иммигрант?

– Что-то в нем, конечно, было, – ответил Рудстрём и удивленно посмотрел на Чавеса. – В нем было что-то, что заставило меня чертовски разозлиться, и чем больше пива я в себя вливал, тем злее становился. Он был виноват во всем том дерьме, которое свалилось на меня.

– Почему именно он? – спросил Йельм.

– Он был банкир, – ответил Рудстрём. – Вот в чем было дело. Кто-то сказал, что он работает в банке. В конце концов он довел меня до бешенства.

– Он работал в городе?

– Да нет, думаю, в каком-то пригороде. Не знаю. Но он был не из Вэксшё, это точно. У меня не было никакого представления о том, кто он и откуда. Но он дьявольски здорово играл в дартс. Надеюсь, я его не покалечил…

Все четверо переглянулись.

– Очень возможно, что покалечил, – ответил Йельм. – Хотя и не совсем так, как ты думаешь.

И он вдавил в руку Рудстрёма две сотенные бумажки. Алкоголик, впрочем, с головой ушел в воспоминания о том, что было давно забыто и залито многими литрами спиртного.

– Вот черт, ну надо же мне было так его избить, а? – произнес он, и две слезы тихо скатились по его вздувшейся от стероидов щеке. – Вот черт!

Они уже совсем было собрались уходить, когда Черстин вдруг присела на корточки возле Рудстрёма.

– Я должна задать тебе еще один вопрос, Антон, – произнесла она. – Почему перед тем, как избить его, тебе нужно было послушать «Мистериозо»?

Он взглянул ей прямо в глаза.

– Это жутко классная музыка, – просто ответил он. – Хотя сейчас я уже забыл, как она звучит.

Черстин легонько погладила его по плечу.

– А вот он не забыл, – сказала она.

Они рассеянно присели за столик уличного кафе и, только получив свои гамбургеры с большой буквой «М» на упаковке, поняли, что это веранда «Макдональдса» на большой пешеходной улице в центре Вэксшё. День был в самом разгаре.

– Мистериозо, – повторила Черстин Хольм. – Характерное для Монка название. В нем есть нечто туманное. Позади тайны, мистерии, мерцает английское слово «мист» – туман. Когда ты произносишь «мистериозо», ты об этом не думаешь, «мист» как будто растворяется в слове «мистерия», но при этом продолжает оказывать свое воздействие. Он слышится в звучании слова. Мистика рождается через физическое ощущение. Туман, идущий изнутри, обнаружить сложнее. Но именно от него мы теряем рассудок.

Йельм уже потерял его. Что-то где-то он упустил, проскочил мимо чего-то, но оно есть, оно существует, это абсолютно, сказал он себе, абсолютно физическое ощущение. Кто-то сказал что-то важное. И от этого он потерял рассудок.

– Ну как, сообразил, что это? – спросил Чавес, откусывая от своего чизбургера.

– Оно прямо здесь, на поверхности, – ответил Йельм.

– I know how you feel, [68]68
  Я знаю, что ты чувствуешь ( англ.).


[Закрыть]– ответил жующий Чавес. – Это из «Башни Фолти». [69]69
  Fawlty Towers – британский комедийный сериал, впервые показан на канале ВВС в 1975 году.


[Закрыть]Надоедливый гость трижды попадает не в ту квартиру. Жена Бэзила, как там ее зовут, Сибил, да, в конце концов отсылает его в неправильном направлении. Бэзил говорит сквозь зубы: «I know how you feels».

– Это ты к чему? – удивленно спросила Хольм.

– Да так просто. Кажется, это называется – поддерживать беседу.

«Банк», – подумал Йельм и углубился в банк своей памяти. Не прорисовывалось ни одной тени, ни одного намека.

– И что же мы будем делать, если не найдем зацепок? – спросил Чавес. – Выстроим всех банковских служащих Смоланда в длинную шеренгу и заставим господина Большого Алкоголика осмотреть их всех?

– Наверняка он вставлял себе зубы и лечил сломанную руку, если только она действительно была сломана, – заметила Хольм.

– Его еще найти надо… – прочавкал Чавес. – А сейчас нам нечего предъявить Хультину. Пока нечего. Да, этого парня избили под хакзеллевского «Мистериозо», но от этого далеко до того, чтобы иметь у себяэту запись.

– Однако тут явно есть связь, – сквозь зубы проговорил Йельм.

– О’кей, – сказал Чавес. – Имеет ли эта связь какое-либо отношение к Игорю и Игорю? Вроде бы да. Кассета – это единственная нить между инцидентом в кабачке Вэксшё весной девяносто первого и советскими пулями в стенах домов стокгольмских грандов. А путь кассеты из кабачка до вилл в Сальтшёбаден скорее всего связан с Игорем и Игорем. Пятнадцатого февраля они взяли кассету у Хакзелля как аванс за эстонскую водку.

Йельм покачал головой. Все было неясно. Мистериозо.

– Давайте посмотрим на происшедшее с точки зрения избитого банкира, – предложила Черстин Хольм. – Хакзелль утверждает, что первое, что он сказал, выплевывая выбитые зубы, когда избиение прекратилось, это: «Он был совершенно прав». Как будто судья, ей-богу! Это примечательно, не правда ли? Шли годы, раны залечились, но в душе его копились недоверие, горький опыт, беспокойство, чувство собственного бессилия…

– Вреде! – завопил вдруг Йельм и подскочил на месте.

– Конечно, вредно, – согласилась Хольм, удивленно глядя на Йельма.

– Нет-нет, Вреде. Это фамилия. Юнас Вреде, полицейский из Вэксшё. Он говорил мне что-то об истории в банке. А я пропустил мимо ушей, потому что он перечислял слишком большое количество инцидентов. У Альберта или кого-то в этом роде. Черт, а который час?

– Половина четвертого, – ответил Чавес. – А что это с тобой?

– Нам срочно надо в полицию Вэксшё, – ответил Йельм и ринулся прочь с веранды.

Инспектор криминальной полиции Юнас Вреде трижды вытянулся, приветствуя каждого из трех членов группы расследования «убийств грандов», вошедших в его кабинет. Под конец он вытянулся по струнке так, что у него от напряжения расстегнулась верхняя пуговица рубашки.

– Вольно, – скомандовал Йельм. – Садитесь.

Вреде подчинился приказу и плюхнулся на стул, словно мешок с сеном.

– Когда я был у вас последний раз, вы рассказывали мне о вашем прежнем контакте с Госкримом. Это касалось какого-то происшествия в банке…

– Так точно, – с надеждой в голосе подтвердил Вреде. – Инцидент в банке Альготсмола. Но вы, конечно, о нем знаете. Госкрим присылал сюда своего человека. Он для соблюдения секретности не представлялся. Этот человек велел засекретить всю эту историю. Никакой утечки в средства массовой информации. И я горжусь этим: никаких утечек не было. Даже персонал банка держал язык за зубами. Полагаю, из инстинкта самосохранения.

– Что там произошло?

– Все документы по этому делу были конфискованы вашим человеком, и вы, конечно же, должны быть ознакомлены…

– Расскажите просто, что вы помните.

Вид у Вреде стал немного потерянным, потому что он понял, что не сможет воспользоваться компьютером.

– Так, дайте-ка припомнить. Это случилось пятнадцатого февраля. Когда служащие банка пришли утром на работу, они обнаружили труп мужчины и пропажу крупной денежной суммы. Мы немедленно связались со Стокгольмом, это была просто таинственная история. Ваш человек приехал и взял на себя все расследование. Вот и все.

– Наш человек… – пробормотал Чавес.

– Пятнадцатого февраля… – пробормотала Хольм.

– Расскажите об убитом, – попросил Йельм.

– Я прибыл на место первым из полицейских. Это я связывался со Стокгольмом. Я понял, что мой долг сдерживать энтузиазм остальных полицейских до тех пор, пока не приедет ваш специалист. Он очень хвалил меня и велел присутствовавшим полицейским и банковскому персоналу молчать о случившемся. Так что я был первым, кто тщательно осмотрел труп. Это был крупный, сильный, коренастый мужчина. Какой-то предмет, похожий на спицу, возможно, маленький стилет, вонзился ему в глаз и вошел в мозг. Неприятное зрелище.

Вреде выглядел скорее возбужденным, чем взволнованным.

– Но все это, конечно же, вам известно, – настойчиво твердил он.

– О’кей, – произнес Йельм. – Если вы сможете устроить так, чтобы присутствовавшие тогда банковские служащие собрались в банке Альготсбода, то мы немедленно выезжаем туда.

– Альготсмола, – поправил его Вреде, набирая номер банка.

Юнас Вреде лично отвез их на машине в местечко, расположенное почти в пятидесяти километрах от Вэксшё. Солнце уже начало клониться к горизонту.

Вреде был очень воодушевлен и пытался изо всех сил, то есть весьма навязчиво, ввести их в суть дела. А трое из Стокгольма молчали. Они видели перед собой узкий-узкий тоннель. Туннель, ведущий их к серийному убийце.

Вреде громко постучал в запертую дверь банка. Маленькая робкая женщина средних лет открыла им. В крохотной банковской конторе кроме нее был еще только пожилой мужчина в костюме в белую полоску.

– Это директор банка Альберт Юзефсон и кассир Лисбет Хеед.

Полицейские оглядели их с легким сомнением.

– Это все служащие банка? – спросил Чавес.

Лисбет Хеед принесла им свежесваренный кофе. Они машинально взяли по чашке.

Юзефсон откашлялся и заговорил высоким педантичным голосом:

– В феврале сего года мы уменьшили количество служащих в связи с введением режима экономии, предполагавшего в том числе сокращение времени работы нашего отделения. Это было частью политики банка, направленной на урезание расходов, – следствие трудных лет в конце прошлого и начале нынешнего десятилетия.

– Уволенному персоналу пришлось поплатиться за неудачные спекуляции и абсурдную кредитную политику, спускаемую сверху теми, кто вышел из этой истории со страховочным парашютом в миллионы крон? – сказал Йельм, чувствуя себя Сёдерстедтом.

– Не такой уж глупый взгляд на происшедшее, – невозмутимо ответил Юзефсон. – Дело в том, что этот… – он взглянул на Вреде, – инцидент… произошел как раз в тот самый день, когда вступал в силу новый режим работы банка – открытие на час позже. И в тот самый день, когда наполовину уменьшился персонал. Я лично открыл сейф и обнаружил… ослепленного…

«Ослепленного», – повторил про себя Йельм.

– Сейф вон там, – Юзефсон указал на открытую дверь. Они вошли туда. Там не было ничего примечательного.

– Значит, вы обнаружили его в закрытом сейфе? – переспросил Йельм.

– Можете представить себе наш шок, – ответил Юзефсон, совсем не выглядя шокированным.

– А помните ли вы, как… выглядел ослепленный человек? – спросил Йельм.

– Он был очень большой, – ответил Юзефсон. – По сути дела, огромный.

– Настоящий бык, – неожиданно произнесла Лисбет Хеед.

– Как будто приконченный матадором, – еще неожиданнее вставил Чавес.

Черстин Хольм покопалась в своей сумке и вытащила портреты Игоря и Игоря. Настал решающий момент.

– Был ли он похож на кого-то из этих людей? – спросила Хольм. Йельм с трудом узнал ее голос. Голос из туннеля, подумалось ему.

– Так вот почему мне знаком этот портрет! – воскликнула Лисбет Хеед. – Он был напечатан в газете несколько дней назад.

Юнас Вреде застыл как вкопанный. Как он мог такое прошляпить?! Адьё, Госкрим!

– А я ведь знала, что где-то уже видела эти рожи, – продолжала Лисбет Хеед. – Но мне и в голову не пришло, что это может быть человек из сейфа. Я старалась забыть об этой истории. Она была слишком отвратительна.

– Несомненно, это был он, – сказал Юзефсон, ткнув пальцем в портрет Валерия Треплёва. – Хотя его лицо, конечно, было немного другим.

– Вреде?.. – гневно произнес Йельм, держа портреты перед лицом побледневшего полицейского, который молча кивнул. Прощайте, курсы комиссаров!

Йельм, Хольм и Чавес внимательно посмотрели друг на друга. Все еще недостает чего-то важного.

Йельм прошел вглубь банковской конторы, за перегородки, к зоне для посетителей.

И застыл на месте.

Повернулся к Хольм и Чавесу.

Они тоже уставились на висевшую на стене мишень для дартса.

Вреде, Юзефсон и Хеед подошли к ним.

– Да, она все еще висит здесь, – сказала Лисбет Хеед. – У меня не поднялась рука снять ее.

Вопросы стал задавать Чавес:

– Кто были те двое, кого уволили пятнадцатого февраля?

– Мия Линдстрём, – ответила. Хеед.

– И Йоран Андерсон, – ответил Юзефсон.

«Йоран Андерсон», – подумали все трое.

– Это Андерсон метал дротики? – спросил Чавес.

– Да, – ответила Лисбет Хеед. – Он был очень умелым игроком. Он приходил каждое утро в контору первым, и его день всегда начинался с этого… как его?

– С пятисот одного, – помог ей Юзефсон. – Раунд начинается с пятисот одного очка и заканчивается нулем.

– А что случилось с Йораном Андерсоном после того, как его уволили? – спросил Йельм. – Он остался в поселке?

– Нет, – ответила Лисбет Хеед с грустным видом. – Нет, он бросил свою подружку на произвол судьбы и уехал отсюда. Не думаю, что Лена знает, куда он направился.