Текст книги "Майор Ватрен"

Автор книги: Арман Лану

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

– Нет, – сказал Субейрак. – Когда наступит ночь, вы отправитесь на КП первого батальона.

Не стоило рисковать несколькими жизнями. А сам он вернется на КП Ватрена. И не думая об опасности, он на этот раз зашагал прямо на запад, к Веселому лесу.

Как ни странно, его нащупали только тогда, когда до конца пути оставалось несколько сот метров. Немцы стреляли издали и без ожесточения. Он продолжал идти. В какой-то момент он ощутил толчок, упал, поднялся и снова пошел. Едва переводя дыхание, он добрался до южной опушки Веселого леса.

Перед ним вырос майор. Субейрак еле держался на ногах. Глаза слепило. Франсуа машинально поднес руку к плечу, с досадой обнаружил дырку на мундире и увидел, что ладонь его вся в крови. Майор взял его под руку.

– Господи, откуда вы взялись, мой мальчик, откуда?

Словно в тумане Субейрак различил майора и его добрую грустную улыбку. Он быстро рассказал о том, что видел. Туман перед его глазами все сгущался. Фигура майора как будто удалялась от него, поднимаясь наискосок в воздух. Франсуа почувствовал, как его укладывают на траву.

Эль-Медико поднес к его губам фляжку. Франсуа не без юмора подумал, что он, вероятно, напоминает персонаж с картины Альфонса де Невиль «Последние патроны»[26]26
  Альфонс де Невиль (1836–1885) – французский художник-баталист. «Последние патроны» – одна из его известных картин.


[Закрыть]. Он закашлялся, почувствовал вкус водки из ягоды терновника, попытался сострить и потерял сознание,

VII

Когда немного спустя «Неземной капитан» вернулся на КП Веселого леса, вместе с ним явился капитан-танкист, живой, хвастливый человечек. Казалось, военная катастрофа вовсе не отразилась на нем. Каждую фразу он начинал словами: «Представьте себе…»

– Представьте себе, являются эти фрицы! Вот так! Они окружают нас со всех сторон! И можете себе представить, мы вдруг превращаемся в военнопленных! Но у меня не было ни малейшей охоты идти в плен. И тогда я оставил их всех там и ушел. Да, в этих сетях оказалась дырка, можете себе представить!

Вся эта утомительная болтовня разбудила Субейрака. Он чувствовал себя слабым и точно окутанным ватой. Мучительно болело плечо. Он хотел к нему притронуться, но оно оказалось забинтованным. Жара как будто не было, но в то же время Франсуа ощущал странную легкость во всем теле. Он вспомнил свою прогулку под пулеметным огнем, и запоздалый страх обуял его так сильно, что по спине у него пробежала дрожь. Все отчетливее доносились до него слова танкиста:

– Представьте себе, господин майор, наш батальон находился на позиции направо от Бьерма…

Это были те танкисты, которые занимали соседний оборонительный участок, справа от их полка.

– Только мы получили приказ об отступлении, как нас сцапали, точно каких-нибудь новобранцев!

Солнце садилось за Веселым лесом, равнодушный ко всему вечер расцвечивал все вокруг в яркие оперные тона. Косой солнечный луч, пробиваясь сквозь листву, осветил Ватрена, вызывая в возбужденном воображении мимолетное представление о какой-то невероятной картине, в которой импрессионизм сочетался с батальной живописью. Ватрен односложно отвечал суетливому маленькому капитану. Франсуа улыбнулся. Он знал, что Ватрен раздражен.

– Вы сказали, что получили из своей дивизии приказ об отступлении? – спросил, наконец, майор.

– Да, на восток, – ответил капитан. – Как только стемнело, мы начали отступать в направлении Повр и Вузье. Вы, вероятно, получили такой же приказ, раз вы стоите слева от нас.

Майор, неподвижный, как скала, погрузился в раздумье.

– Что вы думаете об этом? – спросил он в конце концов у капитана Гондамини.

– Это вполне логично, – ответил «Неземной капитан». – Ведь восток для нас означал бы Мениль-Аннель и Повр…

– Простите, капитан, – сказал майор, – вы своими глазами видели этот приказ?

– Да, господин майор. В руках командира нашего батальона. Можете себе представить, мы как раз собирались выполнить его, когда…

И он растерянно умолк, смущенный неприветливым видом собеседника. Он подмигнул Субейраку. Взгляд его явно означал: «Ну, братец мой, не весело должно быть вам тут бок о бок с двумя такими типами!»

– Не может быть, – спокойно сказал Ватрен.

Он вынул из кармана приказ Вейгана от 5 июня. Он лично переписал его своим крупным почерком, угловатым, как он сам. И Ватрен прочитал:

– «Во Франции началось решающее сражение. Дан приказ защищать наши позиции, не допуская мысли об отступлении. Держитесь крепко за французскую землю. Смотрите только вперед». – Он поднял голову и повторил: – «Не допуская мысли об отступлении».

Маленький капитан переминался с ноги на ногу. Ватрен продолжал:

– «Находясь в тылу, командование приняло все меры, чтобы поддержать вас». Ну вот, вам ведь известен текст этого документа. Он находится в полном противоречии с вашим мнимым приказом, сударь.

– Господин майор, я не могу вам этого позволить! Я в дивизии со дня мобилизации. Уж не воображаете ли вы, что я сбежал…

– Я не хотел оскорбить вас, капитан, – сказал Ватрен.

– Во всем этом деле, – заметил Эль-Медико, – насчет того, что надо смотреть вперед, самое главное – выяснить, где перёд!

Майор бросил на него убийственный взгляд. Эль-Медико состроил виноватую мину, и Франсуа с трудом удержался от смеха.

Субейрак встал. Он с удивлением убедился, что держится на ногах. По-видимому, рана его была легкой. Когда выяснится эта история с танкистами и их отступлением, он расспросит Эль-Медико. Невдалеке раздались странные звуки, похожие на замедленные аплодисменты. Это взлетел, хлопая крыльями, дикий голубь. Солнце клонилось к закату. Наступал тот час, когда в пригородах поливают сады.

– Давайте разберемся во всем этом, – сказал майор. – На левом фланге уже нет батальона Экема. Направо частично сдался Бьерм. Так. Части, стоящие еще дальше вправо, отступают или будут отступать. А Перт – тыл – весь в огне. Следовательно, КП полка больше не существует. Моторизованная колонна, которая двигалась с севера на юг, отрезала нас от него. Так я говорю, Субейрак?

– Именно так, господин майор.

– Ну что ж, значит вы, по-видимому, правы, капитан. Приказ до меня не дошел, вот и все.

«Неземной капитан» вздохнул с облегчением.

– Капитан также говорит, – уточнил Гондамини, – что, судя по сообщениям отдельных подразделений, полк оставляет Перт.

Эти слова, словно невидимый кулак, нанесли удар Ватрену. Полк уходил, бросая на линии фронта свои батальоны, и даже не предупреждал их. Майор овладел собой и повернулся к танкисту.

– У нас еще есть время уйти от противника ночью, – сказал Гондамини.

– Об этом не может быть и речи, – обрезал его майор.

Он снова взял в руки приказ Вейгана.

– Вот единственный приказ, который я получил. Я подчиняюсь ему.

– Но ведь… – произнес «Неземной капитан».

– Таково мое решение, – сказал майор.

Он уселся на траву под елью, прислонился к стволу и закрыл глаза.

– Господин майор, – заговорил танкист, – я попробую разыскать солдат, оставшихся от моей части. Мне надо еще кое-что сделать. Вы не можете себе представить…

Майор не пошевелился. Танкист взглянул на «Неземного капитана», пожал плечами, коснулся сухой руки Гондамини, затем попрощался с Субейраком, сочувственно взглянув на него, и ушел. Некоторое время еще раздавался треск веток под его ногами.

Время от времени Субейрак бросал взгляд на Ватрена. Слова «мой мальчик», которыми майор встретил его, вызвали в молодом офицере какую-то нежность к этому человеку. Он с изумлением заметил, что она, видимо, уже давно зреет в нем, хотя в душе он искренно считал, что ненавидит своего начальника. Ему хотелось подойти и сесть рядом с майором, но он не посмел.

Солдаты почти не разговаривали. Четверо из них делили последнюю банку мясных консервов.

– Я все думаю, когда же мы опять будем есть хлеб, – сказал один из парней.

Франсуа попытался шутить. Но они не отзывались на его шутки – не то что зебры. «Уж лучше бы мне пропадать вместе с ними». В нем зашевелилась обида на полковника, который разлучил его с ними. Он не подумал о том, что и полковник наверно не виноват, так как сам был лишь исполнителем приказаний, полученных сверху.

Расстроенный Франсуа пошел к Эль-Медико. Врач пощупал у него пульс.

– Все в порядке. Ночью у тебя поднимется температура, но небольшая. В общем у тебя просто большая царапина: потерял немного мяса и все. Постарайся, чтобы повязка не слетела. Завтра я тебя снова перевяжу. Если, впрочем, я еще буду здесь.

– Почему? – простодушно спросил Субейрак.

– «Почему?», – насмешливо повторил врач. – Да потому, что я гожусь для того, чтобы оказывать услуги Великой Германии.

– Ты полагаешь…

– Э, да у тебя жар сильнее, чем я думал. Ты ведь сам сообщил нам о том, что мы в окружении. Или ты забыл об этом? Утрата памяти на почве высокой температуры. Ты нашел выход в забывчивости! Банальный выход из положения. На, возьми сигарету. Что делает Старик?

– Сидит на одном месте и перечитывает приказ Вейгана.

Устремившись одним глазом на синюю линию Арденнских гор, а другим – на Дюнкерк. Или на Гавр. Или на Бордо! На что он надеется? На то, что солдаты камешками заставят отступить немецкие танки?

– Не знаю, на что он надеется, – ответил Субейрак, – но я бы не хотел быть на его месте.

После долгой паузы Эль-Медико задумчиво произнес:

– Так или иначе, тебе придется когда-нибудь это сделать.

Субейрак не понял, о чем говорил врач. Утомление притупило в нем и ум, и остроту реакции. Он решил поспать. Эль-Медико язвительно добавил:

– А главное не забывай: душевный мир держится на волоске.

Когда Субейрак проснулся, майор по-прежнему сидел под деревом, где помещался КП. Перед ним стояли два солдата. Очертания их были неясны – тени, потерявшие своих хозяев. Это явились связные из полка. Они доставили майору Ватрену запоздавший на несколько часов приказ об отступлении.

Пока изучили маршрут, предупредили ротных командиров и остатки взводов, пока собрали батальонное имущество и оповестили всех офицеров, разбросанных на новых позициях, было уже два часа утра. В непроглядной тьме, входили и выходили из леса группы вооруженных людей, они вполголоса переругивались и громыхали фляжками. Солдаты, как в притче о слепых, плелись один за другим по следам разведчиков, которые пытались разглядеть чуть мерцающие стрелки компасов. Солдаты шли за унтер-офицерами, держа карабины наготове и ежеминутно ожидая столкновения с немецким патрулем. Приходилось их удерживать от стрельбы по каждому шевелящемуся предмету. А вокруг все шевелилось! Немецкие разведывательные самолеты пускали красные и белые осветительные ракеты, распространявшие в воздухе колеблющиеся лучи. Другие ракеты светили с земли.

Остатки бравого батальона шагали в зловещей ночной темноте, делая от силы полтора километра в час. Каждый раз, когда новая группа проходила перед Веселым лесом, Субейрак расспрашивал людей, из какой они части. Тут были не только подразделения из батальона майора Экема, но также и отдельные, отставшие от своих, солдаты десятой дивизии, и саперы инженерных войск, которые так неумело взорвали ретельский мост, что по нему весь день шли вражеские танки. В этой фантастической и лихорадочной неразберихе Франсуа столкнулся со взводом пулеметчиков.

– Где Пофиле? – спросил он. – Он сзади?

– Нет, он спереди, – ответил один из солдат.

– Да нет же, господин лейтенант, Пофиле убит.

Так майор Ватрен и Субейрак узнали о смерти Пофиле, чья веселость стала только притворством после ночи в Вольмеранже; должно быть, он потерял уверенность в том, что немцы, сняв с него сало, оставят ему шкуру.

Он погиб, ведя огонь из пулемета. Пуля попала ему в голову. Он не мучился. Солдаты закопали его там же на месте.

Младший лейтенант Пофиле погиб за Францию, и за нее же погиб человек в Вольмеранже. Круг замкнулся.

По мере того, как проходили солдаты, потери становились отчетливее, катастрофа очевиднее. Не со всеми взводами удавалось связаться. Выяснилось, что первая рота полностью окружена. Третья еще не появлялась. А рассвет приближался. Что будет при такой неразберихе со взводом Франсуа? На заре, когда третья рота двинулась в направлении Мениль-Аннель, вспыхнул ожесточенный заградительный огонь немецких автоматов. КП покинул Веселый лес. Перепрыгивая из одного кювета в другой, двум взводам удалось пересечь дорогу Бьерм – Жюнивиль (ту самую дорогу, на которой Франсуа видел вчера немецкую моторизованную колонну), но выстрелы стали точно попадать в цель, и два других взвода остались на месте, словно пригвожденные.

Так Франсуа удалось разыскать два отделения своих зебр – отделение Бодуэна и отделение капрала Луше. Солдаты Шеваля не смогли уйти с острова. Зебры больше не расставались с Франсуа. Старшего сержанта Бушё ранило в руку около пяти часов дня.

– Он нес свою руку, как горшок с геранью, господин лейтенант!

Старший сержант пробежал с громкими воплями. Субейрак представил себе, как он, обезумев от страха, бежит, ничего не разбирая, и держит руку, как цветок. Лейтенант и сержант Бодуэн встретились взглядом и тут же оба отвели глаза. Они поняли, какая мысль возникла у обоих по поводу ранения сержанта Бушё.

Приказ майора с точностью отражал краткое распоряжение полковника и гласил, что на линии обороны в Мениль-Аннель батальон будет встречен танкистами. Когда около семи часов утра они добрались до деревни, то действительно увидели импровизированные баррикады из телег, из дверей, снятых с петель, и распутанной колючей проволоки. Но ни единого человека они не обнаружили. Деревня казалась вымершей. Субейрак, снова возглавлявший свой взвод в этом беспорядочном смешении частей, послал Матиаса и двух других солдат обшарить фермы, потому что люди были голодны. Они нашли только то, чем пренебрегли предыдущие. Дневной свет с беспощадностью обнажил все, что осталось от бравого батальона, – около двухсот человек, разбросанных на двух километрах в полной неразберихе.

Дорога становилась опасной. Ватрен решил пробираться полями и отдал офицерам распоряжение подтянуть к себе остатки взводов. С наступлением дня возбуждение, порожденное бегством, – а это было бегством – уступило место угрюмому упорству раненого зверя, который продолжает двигаться вперед. Растяжение сухожилий в колене снова начало мучить Субейрака, он еле волочил ноги. Рана в плече болела все сильнее.

К Субейраку присоединился Ванэнакер. Он нес ручной пулемет, а следом за ним шел солдат с сумкой, набитой дисками. Снова четко, где– то рядом, стали взрываться гранаты, затрещали автоматные очереди, отдаваясь звучным эхом в соседних лесах. Солдаты уже походили на бандитов. Почти все они побросали свои мешки и противогазы, чтобы легче было идти. Лейтенант Катле, который командовал пулеметной ротой после отъезда в дивизию капитана Бертюоля, только что доложил майору, что уже нет никакой возможности таскать пулеметы на руках. Пулеметчики либо цеплялись за место, расстреливая все ленты по первой попавшейся цели, пока их не забирали немцы или не освобождала контратака, либо бросали оружие и присоединялись к общей колонне. Невозможно тащить станковые пулеметы двадцать километров по бездорожью.

Какой бы вопрос ни задавали Ватрену, он отвечал не сразу. Лицо его было настолько лишено выражения, что окружающие невольно спрашивали себя, слышит ли он обращенные к нему слова.

– Ну хорошо, – сказал, наконец, майор, – вы со своими солдатами пойдете за мной, Катле.

– А как же с пулеметами?

– Унесите затворы. Вы побросаете их в нескольких километрах отсюда.

Майор Ватрен пожертвовал оружием ради солдат.

Когда солнце поднялось выше и стало припекать, бравый батальон пошел еще медленнее. На расстоянии нескольких сот шагов начали рваться немецкие мины, и майор решил пробираться лесами, которых так много между Шампанью и Арденнами. Субейрак и Ванэнакер подсчитали в уме огневые ресурсы батальона. Фактически бравый батальон был уже обезоружен. Тяжело, почти невозможно становилось отвечать на участившиеся вопросы солдат, куда и зачем они идут. Ведь если части, с которыми они должны соединиться в Мениль-Аннеле, уже отступили, бравый батальон повиснет в воздухе.

А Ватрен все шел и шел. В нем было что-то от проклятого богом охотника. Через каждый час он делал остановки. Солдаты как-то невольно собирались вокруг него. Он заставлял их расходиться. Людей становилось все меньше: видимо, многие умышленно отставали в пути.

Перед тем как укрыться в лесах близ деревни Повр, Ванэнакер и Субейрак услышали над собой гудение надоевшей им кукушки – разведывательного вражеского самолета. Он летел низко над землей, и они принялись его обстреливать. Несмотря на рану, Субейрак справлялся с ручным пулеметом, установленным на плечах рослого Вана: упора для зенитной стрельбы давно уже не было! Самолет обрушился на них градом пуль, улетел и больше не появлялся.

Несколько человек принялись ворчать. Не к чему выдавать немцам местонахождение батальона! Это было первым проявлением неповиновения. «Гангрена начинается, – подумал Субейрак. – И со мной будет то же самое».

Поскольку они большей частью шли опушками, им пришлось несколько раз видеть картину, столь поразившую накануне молодого лейтенанта: целые колонны танков, грузовиков и повозок всех видов спускались по гудронированным дорогам со скоростью в 30 километров по направлению к Реймсу, Сюипу и Мурмелону.

В полдень жара обострила утомление, жажду и голод. У раненых поднялась температура. Заснувшие в траве солдаты оставались забытыми. Майор отдал приказ о большом привале.

Офицеры собрались вокруг Ватрена. Они говорили, но Ватрен не отвечал им. Молодые офицеры нервничали: что означал этот бессмысленный поспешный переход и затем долгий привал? Чего хотел майор? О чем он думал?

Во второй половине дня на дороге появился вражеский мотоциклист. Видимо, он намеревался уточнить данные кукушки. Он спокойно приближался на своей машине. В четырехстах шагах немец остановился. Издали казалось, будто он весь одет в кожу и похож на робота – получеловек, полумеханизм. Он осматривал опушку леса в бинокль. Бравый батальон замер. Контрабандист Матиас выругался, взял винтовку и тщательно прицелился. Но он не выстрелил: вслед за мотоциклистом показались еще двое. Бесполезно.

Тогда батальон снова пустился в путь в сторону, противоположную той, откуда появились немецкие разведчики. Потерявший всякую точку опоры батальон, словно пораженный страшным недугом, начинал кружиться на месте.

Они сделали еще один привал в смешанном лесу, с березами, елями, с папоротниками и песчаными прогалинами. Обвивающиеся вокруг елей растения, похожие на большие бледные свечи, превращали их в рождественские елки. Певуче трещали кузнечики. По настоянию Катле его пулеметчикам, которые измучились еще больше, чем стрелки, дали отдых. Майор хранил упорное молчание, порождавшее беспокойство у его подчиненных. Солдаты, все более встревоженные, обращались к «Неземному капитану» и другим офицерам. По решительному мнению Гондамини, следовало уложить последними патронами как можно больше немцев и ждать своего конца. Субейрак не соглашался с ним. Такое понимание воинской чести было противно всем его взглядам. Между ними произошел краткий спор, который майор слушал молча.

– А что же стали бы вы делать, сударь? – нетерпеливо спросил «Неземной капитан».

– Я бы разделил солдат на группы по числу имеющихся у нас офицеров. Пусть каждая группа действует как может. Иначе мы все погибнем. Вы мне не верите? Ну, тогда смотрите!

Субейрак взял сумку одного из солдат пулеметного расчета и резким движением открыл ее. В сумке не было ни одной ленты.

– Можешь выкинуть и сумку, дурак, – сказал он.

Майор наблюдал за обоими офицерами. Ванэнакер с живостью поддержал Субейрака.

– Но куда же вы пойдете? – спросил «Неземной капитан», и в голосе его звучало скорее удивление, нежели презрение к идеям, о которых он никогда не слыхал в военной школе.

– Не знаю, – ответил Субейрак.

– Ну, так как же?

– Господин капитан, мы и сейчас не знаем, куда идем!

Штабные карты уже не соответствовали местности, и Франсуа разложил карту Мишлена № 56[27]27
  Карты Мишлена – карты автомобильных дорог во Франции.


[Закрыть], когда Эль-Медико ворчливо заметил:

– Мы начали войну с картами от высшего командования (масштаб 1: 1000), мы продолжали ее со штабными, сейчас мы смотрим в карту Мишлена (масштаб 1: 200000). Завтра придется разглядывать календарь ведомства связи! И подумать только, все это я уже раз испытал!

– Дайте высказаться лейтенанту Субейраку, доктор, – сказал Гондамини. – Избавьте нас от ваших пророческих изречений.

– Немцы наступают в сторону Реймса и Марны, – продолжал Субейрак. – Мы не слышим отзвуков большого боя. Значит, фронт прорван. Нужно проскользнуть на восток – юго-восток к Вузье, Вердену и выйти к линии Мажино…

– Вы уж извините его, господин капитан, – он романтик, – вставил Эль-Медико.

– А вы что об этом думаете, доктор? – спросил «Неземной капитан» вызывающе.

– Ну, я – то ведь всего лишь офицер медицинской службы.

– А все же?

– Субейрак прав, господин капитан, если не считать одного обстоятельства. Глупо было бы бежать в сторону линии Мажино. Нужно двигаться к юго-востоку, в сторону Бар-ле-Дюка, отсыпаясь днем и продолжая путь ночью и переодевшись в гражданскую одежду на первой попавшейся ферме…

– …чтобы быть расстрелянным в качестве партизана, – возразил «Неземной капитан». – Для военного у вас, по меньшей мере, странные понятия, Дюрру!

– Видите ли, господин капитан, еще в 1870…

Майор поднялся, взгляд его блуждал. Он не произнес ни одного слова с самого начала спора.

– Хватит! Я не позволю вам говорить о 70-м годе. Я не…

Он провел рукой по лбу. Лейтенант Катле спросил:

– Что же вы решаете, господин майор?

Приступ бешенства прошел. Майор сильно сдал за эти дни. Владел ли он полностью своими умственными способностями? С некоторым преувеличением можно было сказать, что майор чем-то напоминал теперь травмированных шоком солдат с кирпичного завода в Со-ле-Ретеле.

– Мое решение – сжечь все бумаги батальона, – ответил майор.

«Неземной капитан» невольно пожал плечами.

– И сделать это нужно до наступления ночи, – упрямо добавил Ватрен.

Субейрак разжег батальонным журналом костер на песке. В огонь пошли все документы, рация и остатки телефонной аппаратуры. Бойцы подходили и бросали в огонь свои солдатские книжки и даже любовные письма. Хвоя трещала в пламени.

– Нужно сжечь и номерные знаки, – сказал майор.

Во всем этом было что-то религиозное или мальчишеское, делавшее их похожими на наивных заговорщиков. Едва ли можно было хоть на секунду предположить, что враг, лавиной прошедший над ними, захвативший столько пленных и углубившийся в тыл за их спиной уже на добрых тридцать километров, станет интересоваться номером дивизии, с которой ему пришлось схватиться!

Но Субейрак начинал подозревать другое: Ватрен действовал так, словно хотел выиграть время, ни в чем не отступая при этом от инструкции. Франсуа понял: майор знал, чего хотел, но избрал себе линию поведения и решил молчать о ней. Субейрак взял обугленный батальонный журнал, им самим составлявшийся в течение последних недель, и в ту же минуту увидел, что Ватрен бросает в огонь копию, снятую с приказа Вейгана.

Бумага весело запылала.

Час спустя, не выдержав, Франсуа поставил вопрос уже иначе.

– Господин майор, сержант Бодуэн и младший сержант Матиас просят у меня отпустить их с четырьмя товарищами. Они сделают попытку присоединиться к полку.

К ним подошли офицеры.

– Вам сделали перевязку, Субейрак? – спросил Ватрен; он словно не слышал слов лейтенанта.

– Дюрру сделает ее, господин майор. Если вы не возражаете, я уйду вместе с Бодуэном, Матиасом и своими зебрами.

Зебры стояли близко, тревожно прислушиваясь. За время агонии батальона четкая грань между офицерами и солдатами стала стираться. Основной причиной этого явилось отсутствие порядка. Офицеры подходили к солдатам, подбадривали и успокаивали их, потом шли к майору и снова возвращались к солдатам. Боязливое почтение, в котором сочетались все старые страхи, отдаляло солдат от непосредственного общения лишь с их седоусым командиром.

– Вы с ума сошли! – сказал Ватрен.

– Хорошо, господин майор. Что же мне ответить им?

На лице майора появилось измученное выражение. Франсуа даже показалось, что он вот-вот бросится на него в ярости. Офицер, кажется, предпочел бы такой ответ. Но Ватрен повернулся к нему спиной.

– Что же ты будешь делать? – спросил Ванэнакер.

– Я скажу им, чтобы они уходили.

– А ты сам?

– Не знаю.

Он отошел и минут через десять вернулся с Матиасом. Бодуэн и три солдата стали пробираться к лесной опушке. Они прошли на виду у майора, но он не пошевелился, чтобы удержать их. В волнении, почти непереносимом, Франсуа подошел к Дюрру. Врач стал делать ему перевязку. В этот момент раздался бешено-торопливый треск пулеметной очереди в нескольких сотнях шагов.

Майор вскочил как безумный. Напряженным взглядом он быстро обшарил местность, потом обернулся и сказал:

– Это не по ним.

Итак, от него не ускользнула ни одна деталь происходящей драмы. Медленно текли минуты. Время исходило кровью…

– Идем со мной, Ван, – предложил, наконец, Франсуа.

– Нет. Ты, конечно, прав, но я не могу. Я бы сделал это с радостью, если бы так приказал майор, но ведь я бы не узнал, я бы не узнал, что с батальоном, понимаешь, с батальоном…

– Нет, я не понимаю, – гневно возразил Франсуа.

Он понимал все слишком хорошо.

– Ведь батальон, – произнес Ванэнакер, – это одно целое. Не в наших силах избежать катастрофы, но ведь не нам же самим… разрушать батальон… Ты понимаешь меня?

– Да, – промолвил Субейрак, – и все-таки я не согласен с этим.

Спускалась ночь. Субейрак не находил себе места. Его терзало ощущение, будто они попали в западню, но охотник, уверенный, что им не выбраться, даже не шел за ними. В нем поднималось властное желание бежать, и в то же время в нем говорили все двадцать поколений солдат, насчитывавшихся в его роду. Он уже мучился отчаянием, что отпустил Бодуэна и других. Снова, как в Вольмеранже, он стоял перед мучительно неразрешимым вопросом: «В чем трусость: в том, чтобы уйти, или остаться? Что делать? В чем мой долг?» Быть может, глупо идти обессиленным, с раненым плечом? Это уже был серьезный довод. «Пойду посоветуюсь с Эль-Медико».

Но Эль-Медико исчез.

Один из санитаров видел, как врач углубился в самую гущу леса, крикнув, что идет помочиться. С тех пор прошло уже добрых четверть часа. Франсуа понял. Эль-Медико тоже сделал выбор. Субейрак почувствовал унижение от того, что врач не счел его достойным принять участие в своей последней попытке спасти жизнь.

Франсуа вернулся к майору. Ватрен грыз солдатский сухарь. Кто-то налил ему в кружку кислого молока.

Майор поднял глаза на своего молодого помощника, и в суровых чертах его лица промелькнуло почти отчаяние, словно он просил не мучить его. Они находились в отдалении от остальных.

– Господин майор, – мягко сказал Субейрак, – прикажите мне присоединиться к полку собственными средствами.

Майор отрицательно покачал головой.

– Господин майор, я все-таки попытаюсь… Если…

О, эти голубые, ясные глаза майора, с такой грустью устремленные на него…

– Если когда-нибудь, господин майор, меня упрекнут в этом, вы откажетесь от меня?

Майор еще раз отрицательно покачал головой.

Субейрак вздохнул с облегчением.

Он хотел отдать честь, но майор задержал его руку и пожал ее. Это было долгое и теплое, теплое пожатие. Старик открыл рот, хотел заговорить, губы его задвигались, но он ничего не сказал…

Франсуа бросил взгляд на свой револьвер. У него еще оставались патроны. Поколебавшись, он нацепил на левое плечо брошенный кем-то карабин, посмотрел, заряжен ли он, и быстро наполнил карман винтовочными патронами. Револьвер он отдал какому-то безоружному солдату.

Солнце стояло далеко за Веселым лесом, за Ретелем и Суассоном. Субейрак решил исчезнуть так же незаметно, как Эль-Медико, но Ван окликнул его.

– Ты остаешься? – еще раз спросил Субейрак.

– Остаюсь, – ответил Ван. – Ну, Субей? Прощай. Прощай, Субей.

Мимо елей по песку Субейрак вышел на юг. Он наметил себе довольно крутой холм, откуда можно было ориентироваться. Вдруг он услышал, как кто-то насвистывает: «Мальчики английские наставили рога»… Это был Матиас.

– Я пойду с вами, господин лейтенант. Знаете, вы можете спокойно взять меня с собой. Я теперь уже не так боюсь бомбежек.

– Ладно, – промолвил Субейрак. – Пошли.

Видимо, контрабандист уже часа два следил за каждым движением офицера. Субейрак обрадовался неожиданному спутнику. На минуту они остановились в трехстах метрах от ельника, под дощатым навесом, который, казалось, висел в воздухе на темно-синем фоне неба.

– Господин лейтенант, смотрите, батальон-то двигается! – сказал Матиас.

И действительно, остатки бравого батальона пришли в движение. Один за другим солдаты шли по направлению к равнине. Субейрак глотнул слюну. Майор принял решение. Наконец-то! Франсуа вздохнул с облегчением. Он представил себе сначала неведомый и трудный путь, который его ожидал, затем подумал о батальоне, встрепенувшемся, как раненое животное, которое пытаемся спастись. Офицер колебался, уходить ли ему или вернуться. Да, батальон снова пускался в путь, но уже не сомкнутым строем.

Субейрак так никогда и не понял, что победило в нем в этот день – страх перед неожиданностями и опасностью самостоятельных действий или же чувство верности и общности с этим живым организмом, частью которого он являлся вот уже десять месяцев.

– Это меняет все, – сказал он. – Мне нужно вернуться и увидеть майора, Матиас. Ты пойдешь со мной?

– Нет, – ответил Матиас, – нет, господин лейтенант. Мне никак нельзя в плен. Мне нужно удирать.

– Ладно. На, возьми мой компас. Пробирайся на юго-восток. Иди только ночью, избегай проезжих дорог. Подкармливаться старайся на отдаленно лежащих фермах. А если переоденешься в гражданское, то смотри не держи при себе оружия.

– Я так и думал сделать, господин лейтенант.

– Ну, желаю удачи, Матиас.

– Желаю и вам удачи, господин лейтенант.

Субейрак бегом догнал батальон, который пробирался среди берез и елей в соседнем лесу. Небо мечами пересекли последние лучи заходящего солнца. Вскоре лейтенант снова шагал рядом с Ватреном, как будто ничего не произошло. Майор вырезал себе толстую дубину, которая помогала ему идти.

Они не сделали и двухсот метров. Передвигаясь без разведчиков, почти толпой, шестьдесят человек, составлявшие все, что осталось от бравого батальона, нарвались на вражеский бивуак в низине. Немцы таскали хворост для костра. Их было человек десять. Недалеко от них еще не отцепленные стояли две легкие пушки. Встреча выглядела, как трагический фарс. Немцы, внезапно увидев перед собой эту массу мундиров цвета хаки, все сразу подняли руки вверх. Обе группы замерли друг против друга. Но уже вблизи слышались приказания, отданные гортанными голосами, и характерное щелканье пулеметов. Кто-то произнес, непривычно коверкая слова: