Текст книги "Юрий Тынянов"

Автор книги: Аркадий Белинков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

Это, конечно, задумано, это нужно, это способ раскрытия характера. Раскрытие достигается компактностью, законченностью и уменьшением объема эпизода, дробностью членения материала, увеличением количества повествовательных единиц, частым введением и выведением новых действующих лиц без предварительного экспонирования, сокращением описаний и характеристик.

Интенсивность введения материала оказалась еще более усиленной обстоятельством непредвиденным и к авторской воле отношения не имеющим. Стилистическая напряженность, явно ощутимая в третьей части романа, не была предусмотрена в качестве повествовательного приема. Она возникла по недоразумению: из-за того, что незаконченное произведение начали выдавать за законченное. Отрывочные записи, не прошедшие обычной тыняновской правки, стали приниматься за нарочитое, формалистическое письмо. Отрывочность и аритмичность не были специальным стилистическим намерением.

Третья часть начинается с приезда Карамзина, Вяземского и Василия Львовича к лицеисту, – случай беспрецедентный, но вызванный другим беспрецедентным случаем: лицеист напечатал двадцать четыре стихотворения в петербургских журналах – "Вестнике Европы", "Российском музеуме" и "Сыне Отечества". Биография расширяет роман. Лицейский, царскосельский поэт, такой же, как Олосенька Илличевский или Миша Яковлев, только выключенный из "Сарскосельских лицейских газет" за то, что ничего не давал в журнал, с приездом Карамзина, Вяземского и Василия Львовича утверждается в собственном мнении и во мнении окружающих как поэт петербургский. Он вырос из лицея, как из платья, которое сшил при поступлении главный портной его величества господин Мальгин. Жизнь, полная и нетронутая, лежала перед ним. Через четыре дня после посещения лицея Карамзиным, Вяземским и Василием Львовичем он пишет П. А. Вяземскому: "Никогда Лицей... не казался мне так несносным, как в нынешнее время"*.

Главка об окончании лицея начата словами:

"Зорю бьют.

Рассветало.

День еще не наступил".

Но лицей он будет помнить всю жизнь, будет писать о нем стихи, полные благодарности и любви, и на пути в ссылку вспомнит о нем.

"Недаром он выслан был на юг. Не на север, а здесь, именно здесь, зачинался лицей. Много южнее мест его высылки, когда он еще ходить не умел, до лицея, служил здесь дипломатом, генеральным русским комиссаром Малиновский, защищая русские интересы. И здесь, наблюдая беглых и ссыльных, в этом краю, написал он, решился написать трактат об уничтожении рабства...

Да здравствует лицей!"

Здесь он поймет связь лицея с историей, но сейчас он рвется на волю, стремится к настоящему делу. Сейчас лицей – это "годы заточенья"**, а через несколько дней, 9 июня 1817 года, в день выпускного акта, он пишет: "В последний раз, в тиши уединенья... лета соединенья... наш братский верный круг... Святому братству верен я!.."*** Зорю бьют. Он вырывается из лицея. Он врывается в Петербург.

* А. С. П у ш к и н. Полное собрание сочинений, т. 13, 1937, стр. 2.

** А. С. II у ш к и н. Полное собранно сочинений, т. 1, 1937, стр. 259.

*** Там же, стр. 264.

Человек, которого держат и вдруг выпускают, врывается стремительно за счет силы, употребленной на то, чтобы вырваться. Пушкин приезжает в Петербург и осыпает его эпиграммами.

Эпиграммы появились потому, что человек, приехав в Петербург, свежими глазами увидел то, на что другие или уже привыкли смотреть, или прикрывали глаза. Его эпиграммы точны, и в них сказано именно то, что было. Мерзавца он называл мерзавцем. Эпиграммы были страшны своей правдой и точным попаданием. Меньше чем за три года жизни в Петербурге Пушкин ухитрился попасть в императора, митрополита Амвросия, Аракчеева, Голицына, Стурдэу, Каченовского. Это была не поэтическая игра, а политический поступок. Эпиграмм оказалось мало. Тогда он во время спектакля пустил по креслам портрет Лувеля, парижского рабочего, вонзившего стилет с загнутым концом в грудь герцога Беррийского – племянника и предполагаемого наследника Людовика XVIII. На портрете было написано: "Урок царям". Это было коротко и метко, как эпиграмма. Поэтика жанра и поступка была едина, как едины были человек и поэт.

Это единство Тынянов показывает, превращая стихотворение в переживание, в биографический факт, то есть идет обратным путем: от стихотворения, поэтического факта, к мотивам его возникновения. Мотивы возникновения поэтического факта лиричны, относятся к самому поэту и обобщены им в историю. История совмещена с переживаниями поэта. Совмещение сделано так:

"Вольность! Одною вольностью дорожил, только для вольности и жил. А не нашел нигде, ни в чем – ни в любви, ни в дружбе, ни в младости".

Сказано о любви, о дружбе, о младости. О стихах не сказано ничего, потому что стихи остались единственной вольностью. Слово "вольный" связывается с литературной группой "Арзамас": "Избрали его в вольный Арзамас". Любовь же связана с темницей, а темница с невозможностью говорить правду и писать стихи. "Полюбил и узнал, как томятся в темнице разбойники: ни слова правды, ни стиха". Совмещение чувства и истории взято из поэтики оды. Пушкинское название "Вольность. Ода" Тынянов использует для соединения лирики с историей. Жанровая характеристика мотивирует это соединение. Кроме того, от оды взяты повышенная интонация, повторения синтаксических ходов и архаизированный словарь. Пушкин был выслан из Петербурга не только за стихотворение, которое называлось "Вольность", но больше за человеческую вольность, за то, что завоевывал право поэта на свободную речь. Вольностью были эпиграммы на Аракчеева, царя, церковников, портрет Лувеля. Стихотворение же "Вольность" было только одним из стихотворений цикла и одним из поводов высылки. В письме графа И. А. Каподистрия генералу Инзову от 4 мая 1820 года, одобренном императором, задолго до "оды на вольность" говорится о том, что поэт "мог иметь лишь одно чувство – страстное желание независимости"*. Сановник независимость и стихи связывает. После этого он говорит об оде. "Ода на вольность" упоминается вместе с "несколькими поэтическими пьесами", которые "обратили на Пушкина внимание правительства". Главное же в письме не "ода на вольность" и не "поэтические пьесы", а "внутренние чувства", "принципы" и "воспитание". "Он вступил в свет, – пишет Каподистрия, – сильный пламенным воображением, но слабый полным отсутствием тех внутренних чувств, которые служат заменой принципов, пока опыт не успеет дать нам истинного воспитания"**. "Внутренние чувства", "принципы" и "истинное воспитание", по Каподистрия,– Это, конечно, любовь к самодержавию.

* "Александр Сергеевич Пушкин. (Материалы для его биографии). 1817-1825". "Русская старина", 1887, т. 53, стр. 241.

** Там же.

Вольность расширяет роман. Стремительное развитие темы начинается с эпиграмм, "Вольности", портрета Лувеля и "страстного желания независимости". Поэта высылают из Петербурга, о котором через восемь лет он скажет, что в нем "дух неволи". Тынянов заканчивает третью часть романа словами о свободе:

"И теперь он, Пушкин, был выслан сюда, чтобы здесь, именно здесь, быть свидетелем жажды свободы..."

"Жажда свободы" связывается со стихами: "...быть свидетелем жажды свободы, заставлявшей людей, скованных вместе, плыть со скоростью бешеной вперед!"

Это уже тема и сюжет поэмы. Вольность и поэзия соединились. Его высылают из Петербурга, и страна распахивается перед ним. Роман обрывается, как берег моря. Он начинается в маленькой тесной комнате и кончается морем, Эвксинским Понтом, свободной стихией.

Движение в романе центробежное: от семьи к истории. Эта центробежная композиция движения противоположна центростремительному движению "Смерти Вазир-Мухтара". Тынянов на протяжении всего романа сужает мир Грибоедова, он выгоняет его из Петербурга, из России, в Персию, загоняет своего героя в щель, где его убивают.

В "Пушкине" господствует стремление к широкому пространству, к выходу, к освобождению. Боязни пространства, агорафобии, которой страдают герои "Вазир-Мухтара", в нем нет.

В связи с особенностями композиции последнего романа возникает вопрос, который исследователям творчества писателя казался уже решенным. Речь идет о композиционных связях трех романов.

В критической литературе о Тынянове неоднократно упоминалось, что его романы – трилогия. Часто это упоминание связывается с мнением самого автора.

Начиная статью о "Пушкине", Б. Костелянец прямо ссылается на Тынянова: "Пушкин", по замыслу Тынянова, – говорит критик, – должен был стать завершающей частью трилогии, посвященной Кюхельбекеру, Грибоедову, Пушкину"*. Ближайший друг Тынянова В. А. Каверин пишет: "Начиная "Пушкина", он думал, что этой книгой будет закончена трилогия – Кюхельбекер, Грибоедов, Пушкин"**. Другие авторы на Тынянова не ссылаются, и есть весьма веские основания полагать, что мнение о трилогии их собственное. Исследователь советского исторического романа С. М. Петров говорит: "Глубокий и тонкий знаток биографии и творчества великого русского поэта, Тынянов смело берется за роман о Пушкине, явившийся как бы завершением трилогии"***.

* Ю. Н. Т ы н я н о в. Избранные произведения. М., Государственное издательство художественной литературы. 1956, стр. 783. Эта фраза повторена в издании 1959 года (Ю. Тынянов. Сочинения в трех томах, т. 3, стр. 557).

** В. А. К а в е р и н. Художник и история. "Литературная газета", 13 августа 1959 года, № 100 (4066).

*** С. М. П е т р о в. Советский исторический роман. М., "Советский писатель", 1958, стр. 209.

Почему три романа обязательно должны были стать трилогией, не говорится. Может быть, потому, что они написаны о трех поэтах? В каждом романе по поэту?

Мнение это неверно. А если в некоторой степени и верно, то лишь для самого Тынянова, а не для исследователей.

Весьма возможно, что Тынянов в какой-то момент (вероятно, после "Кюхли") начал задумываться о связях написанного и предполагаемых романов; можно допустить, что он даже говорил об этом (за чаем). Писатель мог думать, что три романа станут трилогией, потому что видел третий роман законченным. Но третий роман закончен не был, а написанные части серьезных оснований считать их завершением цикла не дают, и критики (и дилетанты) лишь повторяют слова Тынянова или друг друга, не задумываясь над тем, что это и фактически и методологически неверно и что ошибка связывает вещи, которые не связываются. Все это из любви к "порядку", подчас призрачному и надуманному. В творчестве Тынянова-романиста этого порядка нет. Взаимоотношения его романов значительно более сложны, чем кажется иногда исследователям и, может быть, казалось самому автору. Три романа Тынянова не трилогия, а дилогия и еще один роман. Связаны между собой только "Кюхля" и "Смерть Вазир-Мухтара". "Пушкин" стоит отдельно и непосредственного отношения к ним не имеет. Основания для объединения романов в трилогию чисто внешние и за пределы общности героев и времени не выходят. (Под временем, очевидно, имеется в виду "эпоха" вообще, что-то вроде "эпохи расцвета абсолютизма" или что-нибудь подобное.) Даже профессиональная общность героев призрачна. Три книги Тынянова – это книги о двух поэтах и одном Вазир-Мухтаре. Грибоедов демонстративно взят не как писатель, а как чиновник, и смысл "Смерти Вазир-Мухтара" именно в том, что это книга о гнете роковой власти, которая превращает поэтов в лжецов, льстецов и чиновников, которая убивает поэтов. Самой главной связи – единства идей – в романах нет. Это вызвано разным отношением автора к материалу, и следствием этого оказалось отсутствие стилистического единства. Единство идей было подменено схожестью материала. Люди в первых двух и третьем романах разные, взаимоотношения их различны, и различно отношение к ним автора. То, что говорит автор "Пушкина", не всегда то же, что говорит автор "Кюхли" и "Смерти Вазир-Мухтара", и непохожесть связана не с развитием тенденций первых романов, а является чем-то вступающим в противоречие с ними. Это случилось потому, что между "Кюхлей" и "Пушкиным" десять лет, и за эти годы произошли важные исторические события, было много пережито, много написано и многое понято иначе.

Я никогда не начал бы столь академического, почтенного и даже так называемого "диссертабельного" диспута на тему "трилогия – дилогия", если бы, кроме академических, почтенных и "диссертабельных" причин, у меня не было других.

Несомненно, "Пушкин" связан с предшествующими книгами Тынянова, но не больше, чем обычно одни книги связаны с другими у одного автора. Три романа, может быть, и были задуманы как трилогия, но трилогия не вышла потому, что в трех романах отсутствует главное, что превращает отдельные произведения в цикл: внутреннее единство частей, сквозной внутренний образ, одна идея и общее намерение. В трех романах не одна, а две идеи. Первая "Кюхли" и разными путями – то по сходству, то по контрасту – связанная с нею идея "Вазир-Мухтара", вторая – "Пушкина".

Слова "внутреннее единство" и "внутренний образ" приходится оговаривать специально и предупреждать, что никакого провиденциального смысла в них не вкладывается, а имеются в виду совершенно конкретные и совершенно простые вещи: под внутренним единством и внутренним образом подразумевается общий нескольким произведениям тематический мотив.

Романы Тынянова не трилогия потому, что в них нет общего тематического мотива – главного условия организации цикла.

Кроме обычно подразумеваемой в трилогии общности героев, сюжета, исчерпываемого в трех частях, и последовательного во времени развития событий, трилогия требует разработки общего тематического мотива как тезы, антитезы и синтеза. Трилогия – это триада. Поэтому трилогия – это не только связанные общими действием и героями произведения Софокла, Бомарше, Шиллера, Грильпарцера, Доде, Суинберна, А. К. Толстого, Сухово-Кобылина, Л. Н. Толстого, но также мистерии Байрона, романы Гончарова, Мережковского, Гамсуна и Ремарка, в которых нет общих героев и замкнутого сюжета, но есть единство тематического мотива.

Общим тематическим мотивом двух первых романов Тынянова было отношение героев к восстанию. Проблема "художник и общество" взята с точки зрения отношения художника к восстанию. В первом романе – это отношение с положительным, во втором с отрицательным знаком. Теза и антитеза, как плюс на минус, дающие нуль, исчерпали тематический мотив. И другого выхода у Тынянова не было.

Революция требует к себе строго определенного отношения, и относиться к ней можно только двумя способами. К революции относятся или хорошо, или плохо, ее или принимают, или не принимают. Лояльных в революции нет.

Это потом, когда проходят годы, выясняется, что есть многое, на чем сходятся с революцией. И тогда ее бывшие враги – монархисты, черносотенцы, шовинисты – прозревают и обнаруживают, что, видите ли, революция вовсе не против отечества, величия, замечательного исторического прошлого, звона оружия и других вещей, которые, как им казалось, хотят уничтожить.

Третий роман мог быть только о человеке, который принимает или не принимает революцию. Иное отношение к революции в то время было невозможно, и поэтому цикл, построенный на тематическом мотиве отношений поэта к революции, трилогией быть не может: синтезировать хорошее и плохое отношение к революции нельзя.

Поэтому Тынянов тему "художник и восстание", которая должна была связать три романа в трилогию, опускает и в третьем романе подменяет ее другой. Другая тема – это "художник и государство".

Это был роман о человеке, который в "Роспись государственным преступникам, приговором Верховного Уголовного Суда осуждаемым к разным казням и наказаниям" не попал, и Тынянов тему своего романа с темой "Росписи" не связывает.

Тему "Пушкин и декабристы" в романе о всей жизни Пушкина писатель не считает проходящей сквозь всю жизнь героя, а только как одну из самых существенных. Такая тема в тыняновском понимании Пушкина после "Кюхли" и "Смерти Вазир-Мухтара" но была главной. И для самого писателя она утрачивает свое былое значение.

Это произошло потому, что лирический подтекст темы – взаимоотношения интеллигенции и революции, – отдаляясь от революции, перестал играть роль, которая еще недавно была столь важном. "Пушкин", к которому Тынянов приступил поздно, слишком поздно, после того, как взаимоотношения интеллигенции и революции уже благополучно разрешились, оказался вне этой темы. Теперь, после "Смерти Вазир-Мухтара", Пушкин в сознании писателя связывается с иным. Роман о Пушкине не был написан раньше не только потому, что для Тынянова место Пушкина в русской истории и в его собственной писательской судьбе было столь ответственно, но и потому, что Пушкин имел для него значение, независимое от декабризма. Тыняновский Пушкин был вне декабристской темы и входил в тему, ставшую вскоре после "Смерти Вазир-Мухтара" господствующей в сознании писателя. После "Смерти Вазир-Мухтара" была написана "Восковая персона", вещь близкая к одной из главных пушкинских тем – "художник и государство". В романе о Пушкине Тынянов выходит за пределы концепции 20-х годов – "интеллигенция и революция" – и начинает новую тему – "поэт и государство". Художник и восстание, интеллигенция и революция в новом романе, работа над которым шла в годы, когда все это уже утратило значение, вытесняются из творчества Тынянова проблемой поэта и государства, которая в каждую эпоху решается по-новому.

Связи Пушкина с государством определяются не отношением к восстанию, а отношением к литературе. Литература для тыняновского Пушкина – это "вольность". Пушкин и государство сталкиваются из-за вольности. Но пушкинская вольность и декабристская не тождественны, и поэтому отношение к декабризму в истории пушкинского конфликта с государством играло не единственную, хотя и важнейшую роль.

Главную роль играли сложные связи государства и общества. Для Пушкина-писателя это было вопросом об отношении к литературе.

Отношение Пушкина к декабризму в романе Тынянова осложнено тем, что роман обрывается 1820 годом. Декабризма и отношения к нему в романе может поэтому и, не быть. Но именно потому, что за пять лет до восстания в романе еще нет ни декабризма, ни отношения к нему Пушкина, можно думать, что эта тема не должна была в романе о Пушкине играть решающей роли. Косвенно подтверждает это предположение "Кюхля".

В "Кюхле" декабристская тема начинается как раз в то время, когда обрывается незаконченный "Пушкин". До этого в "Кюхле" о декабризме тоже ничего нет. Казалось бы, это должно только подтвердить предположение, что в "Пушкине" нет декабризма лишь потому, что он оборван на 1820 годе. В обоих романах до 1820 года о декабризме нет ничего, а в "Кюхле" декабристская тема начинается в 1820 году, сразу же после высылки Пушкина, и с высылкой связывается. Но если декабризм Кюхельбекера связывается с высылкой Пушкина, то это может значить только то, что декабризм в роман о Кюхельбекере попал после того, как уже сыграл свою роль в жизни Пушкина, это значит, что у Пушкина, поплатившегося за него ссылкой, декабристская тема появилась раньше и проявилась энергичнее.

Превращение Кюхельбекера в декабриста происходит следующим образом.

"Пушкина в мае сослали, хоть не в Сибирь, так на юг" ("Кюхля"). После этой фразы рассказывается о том, как директор лицея, при котором был первый выпуск, Егор Антонович Энгельгардт, читает стихи Кюхельбекера. Сначала предполагается, что Пушкин "плохой", а Кюхельбекер "хороший". Они противопоставлены друг другу: "Пушкина в мае сослали, хоть не в Сибирь, так на юг. Добрый же Вильгельм утешил Энгельгардта": Егор Антонович с удовольствием развернул почтенный журнал "Соревнователь просвещения и благотворения" № 4 и стал читать напечатанное на видном месте Кюхлино стихотворение. Оно называлось "Поэты".

"По мере того, как он читал, рот его раскрывался, а лоб покрывался потом". "Как пропустила цензура? Как бумага выдержала?.. Падает тень на весь лидей. Он погибнет, лицей, без всякого сомнения. А кто виною? Два неорганизованных существа, два безумца – Пушкин и Кюхельбекер".

Через несколько строк после этой тирады рассказано о том, что к Кюхельбекеру приходит Пущин. Между Пущиным и Кюхельбекером происходит такой разговор:

"– Милый, тебе необходимо нужно дело.

– Я работаю, – сказал Вильгельм...

– Не в этом суть: тебе не работа, а дело нужно".

Еще через несколько строк выясняется, какое именно "дело" имел в виду Пущин. На следующий день Кюхельбекер оказывается у Н. И. Тургенева. Из шести человек, названных Тыняновым, четверо будут осуждены по делу о декабристах: один заочно приговорен к смертной казни (Н. И. Тургенев), другой к смертной казни, замененной двадцатилетней каторгой (Кюхельбекер), третьего посадят в Петропавловскую крепость, а потом десять лет он проживет в провинции ссыльным и под надзором (Пущин), четвертого вышлют в Олонецкую губернию (Ф. Н. Глинка). Двое других также не будут оставлены вниманием правительства: книги одного во время разгрома Петербургского университета за "безбожное направление" сожгут (Куницын), а второго за неслыханный по резкости в русской истории выпад объявят сумасшедшим (Чаадаев). Собравшиеся говорят об "уничтожении... гнусного рабства", о том, что "выгоды республики неоспоримы", о том, что "подлость – от царя понятие неотделимое", о "грабительстве, подлости и эгоизме", о "деспотизме", "варварстве", "тиранах" и о многом другом, что составляло программы и фразеологию декабризма.

После этого рассказано о восстании Семеновского полка, которое Кюхельбекер видит вместе с Рылеевым, о битве при Лейпциге, где "в наше время два раза бились народы за независимость, здесь были, наконец, расторгнуты оковы", о встрече с "друзьями Занда" – членами Югендбунда и, наконец, о сцене, происшедшей в кабинете Царскосельского дворца Александра. В кабинете Царскосельского дворца происходит следующее: царь "подошел к шифоньерке с секретным замком и достал... бумагу. Это был донос Каразина... Стихотворец Пушкин... портрет Лувеля... Это прямо галерник какой-то, brigand... И вот стихи возмутительные этого немца". Он читает стихи о власти тиранов.

"Поелику эта пьеса была читана в обществе непосредственно после того, как высылка Пушкина сделалась гласною, то и очевидно, что она по сему случаю написана".

"Без всякого сомнения...

Надо Аракчеева повидать, что-то нужно опять предпринять непременно...

"И власть тиранов задрожала". Он усмехнулся.

– Мальчишка. Теперь за границей? – Он поморщился: – Не следовало пускать.

И записал: "Кюхельбекер. Поручить под секретный надзор и ежемесячно доносить о поведении".

В то время, когда Пушкин был отправлен на юг, Кюхельбекер уехал за границу. Весьма возможно, что если бы он не отправился с Нарышкиным в Европу, то его отправили бы с фельдъегерем в Сибирь*.

* Во вступительной статье к "Стихотворениям" Кюхельбекера Тынянов пишет: "Кюхельбекер чувствует надвигающуюся опасность и, с ведома Жуковского и опираясь на его содействие, заготовляет в июле прошение ректору Дерптского университета о занятии кафедры русского языка, а 9 августа увольняется в отставку из Иностранной коллегии и со службы при Благородном пансионе. В это время вельможа и богач А. Л. Нарышкин, собираясь за границу, ищет секретаря и собеседника: он приглашает первоначально Дельвига, а затем, по его рекомендации, Кюхельбекера. 8 сентября 1820 года Кюхельбекер выезжает за границу" (В. К. Кюхельбекер. Лирика и поэмы. Тома 1-2, т. 1. Л., "Советский писатель", 1939, стр. XIX).

В записке Каразина говорится уже не о "либералистах" вообще, а о людях, которые потом стали называться декабристами.

Превращение Кюхельбекера в декабриста с самого начала связывается Тыняновым с именем Пушкина. Кюхельбекер делает именно то, за что высылают Пушкина. Оказывается, что в "Кюхле" уже в то время, на котором обрывается третий роман, Пушкин с декабризмом связан.

Перед фразой о высылке Пушкина подробно перечислен "календарь землетрясений европейских". "Землетрясения европейские" перечислены потому, что они были в числе многих причин, вызвавших землетрясения русские. Русского восстания ждут в Германии друзья Занда, ждет в Париже дядя Флери, "обломок 93-го года". В России этой поры, как и в Европе, все накалено и восстание кажется неминуемым. Сразу же за "календарем землетрясений европейских" Тынянов говорит о Пушкине. О Пушкине говорится как об авторе политических стихов: "...читал злые ноэли на царя... Его запретные стихи ходили по всей России, их читали, захлебываясь, дамы списывали их в альбомы, они обходили Россию быстрее, чем газета". Следом за этим идет рассказ о портрете Лувеля и сообщается о высылке Пушкина. Годы, вошедшие в "календарь землетрясений", совпадают со временем пребывания Пушкина в Петербурге. В это время была написана "Вольность". То, что политический смысл оды совпадает с идеологией декабризма, кажется недискуссионным. Б. В. Томашевский, считая "Вольность" "соответствующей настроениям петербургских декабристов"*, подчеркивает ее роль в практике и в формировании концепции декабризма: "Политический пафос оды, резкость осуждения тирании, т. е. существующего в России строя, исключающего возможность существенных изменений без революционных потрясений, воспламеняющие слова поэта – все это делало оду агитационным средством в руках декабристов, и позднее, когда ода распространилась в списках, она сыграла не последнюю роль в мобилизации сил тайных обществ"**.

"Вольность" была написана в январе – феврале 1819 года***, через Два с половиной года после окончания лицея и за полгода до высылки. Кроме "Вольности" за это время были написаны и получили широкое распространение "Деревня", эпиграммы на Стурдзу, Голицына, Аракчеева.

* Г". Томашевский. Пушкин. Книга первая (1813-1824). Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский Дом). М.– Л., Издательство Академии наук СССР, 1956, стр. 170.

** Там же, стр. 172.

*** Предполагавшаяся Б. В. Томашевским дата (ноябрь – декабрь 1817 года) опровергнута Ю. Г. Оксманом.

Это были стихи, о которых М. П. Бестужев-Рюмин показывал на следствии: "Рукописных экземпляров вольнодумческих сочинений Пушкина и прочих столько по полкам, что это нас самих удивляло"*. "Нас самих" – это декабристов.

* "Восстание декабристов". Материалы. Дела Верховного уголовного суда и следственной комиссии, т. IX. Государственное издательство политической литературы, 1950. Главное архивное управление МВД СССР, стр. 118.

Ни одно из этих стихотворений в "Пушкине" не упоминается. Упомянуты и процитированы только эпиграммы. "Вольность" утрачивает значение лишь литературного факта и становится состоянием поэта.

"Вольность" была не единственным поводом высылки. Пушкин со своими поступками, усмешками, разговорами, Эпиграммами, "Вольностью" был неприятен, нежелателен, он раздражал, от него надо было избавиться. Так как за Эпиграммы и усмешки высылать было не совсем удобно даже в России, то решили выслать за "Вольность".

В своем последнем романе Тынянов не спешит с декабризмом. Тынянов декабризм Пушкина явно обходит, и для этого у него есть серьезные причины.

В "Кюхле" все обстоит иначе. Здесь Пушкин задолго до высылки изображен человеком, декабристские настроения которого не подлежат сомнению.

Декабристская тема в первом романе начинается сразу после сообщения о высылке Пушкина и связывается с Пушкиным тем, что из двух отрывков стихотворения Кюхельбекера "Поэты", цитируемых Тыняновым, один обращен прямо к Пушкину, а другой очень похож на его стихотворение:

И ты, наш юный Корифей,

Певец любви, певец Руслана!

Что для тебя шипенье змей,

И крик и филина и врана!

Не много проницательности требовалось, чтобы догадаться, кто "юный Корифей" и кто "филин и вран".

Другой отрывок связан с "Вольностью" темой, образностью, интонацией, лексикой, фонетическим строем, эмфатичностью и героями. Кюхельбекер:

................................

В руке суровой Ювенала

Злодеям грозный бич свистит

И краску гонит с их ланит,

И власть тиранов задрожала.

.....................................

Пушкин:

..................................

Тираны мира! трепещите!

А вы, мужайтесь и внемлите,

Восстаньте, падшие рабы!

..................................

.......................бичи ......

...........неправедная власть.

Самовластительный злодей...

....................................

Стихи "В руке суровой Ювенала..." повторены дважды. Второй раз императором. Повторенные (только одна, самая вызывающая строфа), они приобретают особую выразительность.

Стихотворение Кюхельбекера было написано в то время, когда пушкинская "Вольность" обратила на себя внимание правительства.

Сходство между строфой из "Поэтов" и "Вольностью" очевидно. Автор "Поэтов" этой поры показан Тыняновым в "Кюхле" как будущий декабрист, и эти стихи процитированы для того, чтобы начать декабристскую тему в романе. В "Пушкине" декабристских стихов нет. В последнем романе Тынянов Пушкина с декабризмом не связывает.

Но это только в последнем романе. А в 1939 году, уже после того, как были изданы две первые части "Пушкина" (1935-1937 гг.), во вступительной статье, открывающей "Лирику и поэмы" В. К. Кюхельбекера, через четырнадцать лет после первого своего романа Тынянов повторяет с абсолютной точностью композицию и ход мысли того куска "Кюхли", в котором идет речь о начале декабристских настроений Кюхельбекера, и так же связывает их с Пушкиным, как и в первом романе.

"Годы 1819-1820 были в Европе, а затем в России годами бурных революционных событий: таковы были – революция в Испании (а позднее в Португалии), война за независимость в Греции, убийство шпиона Священного союза Коцебу студентом Карлом Зондом и т. д. Усиливались революционные настроения молодого литературного поколения.

6 мая 1820 года высылается из Петербурга на юг Пушкин.

Непосредственно за этим Кюхельбекер читает в Вольном обществе стихотворение "Поэты", которое вскоре появляется в печатном органе общества. Стихотворение является прямым политическим вызовом и влечет за собой 4 июня донос на Кюхельбекера министру внутренних дел Кочубею со стороны В. Каразина"*.

Далее в статье, как и в романе, отъезд Кюхельбекера за границу тоже связан с пушкинской ссылкой: "Всех разбросало, – говорит Дельвиг, – Пушкин в ссылке, ты уезжаешь". Но политическая мотивировка отъезда в романе ослаблена: "Жизнь выметала Вильгельма, выталкивала его со всех мест". В статье вместо жизни вообще, выметавшей его, сказано совершенно определенно – сразу за цитатами из "Поэтов" и доноса Каразина Тынянов пишет: "Кюхельбекер чувствует надвигающуюся опасность", он собирается в Дерпт, но передумывает и уезжает за границу**.