Текст книги "Небо за стёклами (сборник)"

Автор книги: Аркадий Минчковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 34 страниц)

Несмотря на то что кончался февраль, тело Бабасюка было загорелым, а вернее он был такой смуглокожий.

Рядом с ним бледнотелый Вадим в красных трусах, еще больше оттеняющих белизну кожи, выглядел совсем не эффектно. К тому же Валя заметила, он немного сутулился. Может быть, происходило это от стеснения перед публикой. Вадим был, конечно, не пара любому из тех, что открывали соревнование, хотя мускулатура его и не выглядела такой заметной, как у противника. Но все же было понятно – на ринге крепкий парень. Пока судья проверял перчатки на их руках, пока шла подготовка к бою, Валя изо всех сил старалась, чтобы Вадим узнал ее. Она даже чуть приподнялась с места. Но он ее или не видел, или не хотел замечать. Он не глядел в публику и, казалось, вообще никуда не глядел. Сейчас он был не очень похож на того Вадима, которого она хоть и немного, но уже знала. Он был каким-то другим, неулыбчивым, замкнутым, очень от нее далеким.

Начался бой. Валя со страхом увидела, что Бабасюк стал сразу решительно наступать на Вадима, прижимая то к одному, то к другому краю каната. В последний момент Вадиму все же удавалось уходить от удара. А удар у Бабасюка, наверное, был сильным. Вадим только защищался, ловко прыгал и прикрывал перчатками лицо, грудь и плечи. Но вот Бабасюку удалось ударить Вадима, правда удар получился какой-то скользящий. Бабасюк тут же едва не получил удар в ответ, но успел подставить перчатку.

Теперь они уже оба вкруговую танцевали на ринге. Бабасюк упорно искал возможности ловчей ударить Вадима, но всякий раз попадал в его перчатки. Вадиму приходилось трудно. Валя уже ни минуты не сомневалась, что победит Бабасюк, оглядывалась по сторонам и понимала – так считают и все заполнившие зал. Ей только хотелось, чтобы Вадим как можно дольше продержался на ринге. Вспомнилось, как текла кровь по щеке у белобрысого паренька. Что, если с Вадимом… Зачем ему этот бокс! К счастью, раздался удар гонга. Первый раунд был закончен.

Секунданты поставили табуретки. Несколько минут боксеры сидели друг против друга по углам ринга, безвольно опустив усталые руки на канат. Их обмахивали полотенцами. Тренер Вадима что-то нашептывал ему на ухо. Это был полуседой коренастый человек в черном свитере с воротником под самый подбородок. Наставляя Вадима, он так жестикулировал, будто сам дрался на ринге. Отдых был коротким. Противники снова кинулись в бой. Теперь удары шли чаще. Если Вадиму удавалось пробиться сквозь защиту, почти немедленно следовал ответный выпад. Бабасюк действовал решительно. Несколько раз ему удавалось ударить Вадима. Был момент, когда казалось, тот не устоит на ногах. Валя боялась, сейчас Вадим упадет и судья, стоя над ним, станет отсчитывать секунды.

Бабасюк меж тем все больше входил в раж. Было слышно, как он громко сопит. Казалось, сил в запасе у него еще сколько угодно, уже не верилось в то, что Вадим продержится до конца. В зале не было ни одного равнодушного. Зал гудел. Кто-то громко подбадривал Вадима, какие-то две девчонки с длинными волосами напротив Вали вскакивали с места, хлопали в ладоши и кричали всякий раз, когда Бабасюку удавалось потеснить Вадима. Их тут же, положив руки на плечи, усаживали сидевшие сзади. Казалось, зрители стремились переорать друг друга.

И опять наступил перерыв, и снова боксеры, тяжело дыша, опускались на табуретки. И опять тренеры выиграли их полотенцем, охлаждали обмахиванием и что-то нашептывали.

Неподалеку от себя Валя видела заблестевшую от пота спину Бабасюка. Было заметно, кате вздымались его ребра. Значит, и ему не так-то просто давался бой. И тут же она увидела, что Вадим заметил ее, узнал и теперь смотрел в ее сторону. Нет, не только в ее сторону, именно на нее. Что-то похожее на улыбку дрогнуло на его губах. Глядя из своего угла, он словно спрашивал: "Ну как, ничего держусь?.." Как ей хотелось крикнуть ему: "Да, да, это я, Вадим!" И будто какая-то не видимая никому связь возникла между ними в этом переполненном зале.

В третьем раунде боксеры усилили нажим друг на друга. Теперь они часто схватывались вплотную, как борцы, избегая далеких ударов, но судья немедленно разнимал их и заставлял драться снова. Чувствовалось – оба изрядно устали, и Бабасюк уже не казался таким бодрым, как вначале. А Вадим, он всё-таки еще бился. Он выдерживал удары и умудрялся отвечать на них. Время шло уже к концу, когда Бабасюк вдруг сделал удачный рывок. Вадим не успел защититься, и на него обрушились удары в грудь, по ребрам, в голову. Он качнулся и, казалось, сейчас упадет на канат. Валя едва удержалась, чтобы не вскрикнуть. Зал загудел, и нельзя было понять, то ли это было одобрение действий Баба-сюка, то ли жалость к Вадиму. Валя не могла смотреть на ринг и зажмурилась. Она не знала, сколько так сидела, – секунду, две, десять, но вдруг услышала, как будто взорвался зал. Кто-то топал ногами, десятки людей что-то кричали… Все кончено, решила она. Но, только открыв глаза, поняла, почему так шумели на скамьях. Неизвестно когда Вадим перешел в наступление и теперь уже лупил, да, именно лупил здоровенного Бабасюка, вдруг отчего-то ставшего будто беспомощным, потерявшим волю защищаться. Тогда Бабасюк кинулся и повис на плечах Вадима, пока их снова не разнял судья. Бабасюк еще раз пытался броситься на Вадима, но было уже поздно, прозвучал гонг. Взбудоражившая зал схватка закончилась. Опустив руки и тяжело дыша, боксеры ждали решения.

Судьи совещались невыносимо долго. На скамьях с нетерпением переговаривались болельщики. Наконец послышалось громкое: "Победил Вадим Камышин!" – и судья на ринге поднял вверх правую руку Вадима. Счастливый, немного растерянный, он сжимал руку Бабасюка (перчатки им уже сняли). Недавние противники перешагнули через канат и покинули ринг. Зал гремел аплодисментами. Что-то кричали молодые ребята – товарищи Вадима по спортклубу. "Неверно, неверно!" – возмущенно пищали длинноволосые девчонки напротив Вали. "Орите, орите сколько угодно, – думала она. – Все равно мы победили!"

После боя Вадима с Бабасюком народу в зале по-уменьшилось. Теперь на ринге дрались боксеры тяжелого веса.

Во время следующего перерыва из дальних дверей появился Вадим, уже одетый в свой светлый пиджачок и голубую рубашку без галстука. Он пробился сквозь ряды скамеек и, добравшись до Вали, сел рядом. Соседи с готовностью потеснились, уступая место победителю. На него смотрели и с другой стороны, и оборачивались те, что сидели на скамьях впереди. Ей стало весело. Она гордилась тем, что Вадим был около нее, что на него заглядывались.

Он сказал:

– Спасибо, что пришла. Я ждал тебя.

– Как обещала, – ответила Валя. – Ты не сразу меня увидел?

– Как только вышел, но не хотел на тебя смотреть.

– Почему?

– Так. Лучше не надо.

– А потом?

– Потом посмотрел.

– Не помешало?

– Не знаю.

– Ты молодец, Вадик! Ты такой молодец… Знаешь, я так боялась за тебя…

– Ну, чего тут… Товарищеские же…

Но она видела, видела – ему было приятно. Она в первый раз назвала его Вадиком и заметила, как щеки его покрылись румянцем.

Сидя рядом с Валей, Вадим потихоньку объяснял ей, что делалось на ринге, и она, кажется, уже начала чуть разбираться в боксе. Во всяком случае, поняла, почему боксеры все время "танцуют" и почему держат руки согнутыми, а перчатки на высоте подбородка. Было хорошо сидеть с Вадимом и чувствовать себя не просто зрительницей, а чем-то причастной к происходящему.

Она даже пожалела, когда в последний раз пробил гонг и соревнования окончились. Как свою победу ощутила радость, когда объявили, что командное первенство одержал спортклуб Вадима. Рассмеялась и шутя сказала Вадиму:

– Ура! Мы победили!

Она ждала его у освещенного фонарями входа на Левашовский.

Пошел снег. Невесомые и легкие снежинки, словно мошки, роились в голубом свете фонарей.

Снег падал на Валину шапочку и плечи. Она поднимала голову, смотрела вверх, откуда летели и летели снежинки. Они ложились на ее щеки и лоб и сразу же таяли, приятно холодя разгоряченное лицо.

Выходили ребята с чемоданчиками. Иных провожали девушки, другие вываливались мужской компанией. Заметив Валю, отпускали шуточки или во всеуслышание звали с собой. Вышел и Бабасюк. Валя сразу узнала его. Был он одет в короткое пальто и меховую кепку. С ним шли те самые девчонки, которые вскакивали с мест. Одна из них держалась ближе к боксеру, другая, взяв ее под руку, заглядывала в лицо что-то им доказывавшего Бабасюка.

Наконец со знакомым ей портфелем появился Вадим.

– Акопян, тренер, задержал, – оправдывался он. – Никак нельзя было уйти…

– Да ладно, – сказала Валя, – ничего, недолго.

Она была счастлива, что он вышел и был одни, не с ребятами, сейчас пойдет с ней и, наверно, проводит до самого дома.

Вадим подхватил Валю под руку, и они пошли в сторону трамвая. С Левашовского свернули на светлую улицу Ленина. Город затихал. Снег густо ложился на тротуары. Идти было мягко. Под ногами слегка поскрипывало.

– Пойдем до Большого, – сказал Вадим, когда они переходили трамвайную линию. – Там на что-нибудь сядем.

Валя согласилась. Как было хорошо вдвоем! Она ощущала тепло руки Вадима. Какая твердая у него рука!

На углу узенькой, незнакомой ей улицы сквозь летящий снег неоном светилась надпись.

– "Сне-жин-ка!.." – прочла Валя. – Смотри, так кафе называется… И снег идет.

– Зайдем, – предложил Вадим. – Кажется, еще можно.

Толкнули дверь. Запахло кофе…

На них никто не обратил внимания. Сидящие за одним из столиков трое мужчин тянули из стаканов светлое вино и были заняты разговором. Буфетчица углубилась в подсчеты и щелкала костяшками счетов.

– Кофе, – сказала Валя, усаживаясь.

– А может, немножко вина, а?

– Ну, мне совсем капельку.

– Какого?

– Все равно. Лучше сухого.

– Есть!

Он улыбнулся и вразвалочку пошел к стойке. Там что-то шипело и хлюпало. Вадим сперва принес вино в стаканах, потом чашечки с кофе и четыре пирожка.

Есть хотелось, и пирожки были кстати.

Сперва решили выпить вина.

– Много, – сказала Валя, подняв стакан. – Ну, ладно, за твою победу!

Как-то неуверенно Вадим кивнул и разом выпил все свое вино. Поставив стакан, сказал:

– Случайно, наверно, получилось, сам не знаю как.

Бабасюк ведь сильнее меня считается и опытнее. Я с другим должен был драться. С тем бы полегче, но они выставили Бабасюка. У того вроде травма. Бабасюк в их команде лучший в нашем весе. Ну, что делать… Акопян говорит: "Изматывай и уходи сколько сможешь". Решил, продержусь сколько смогу, а там уж и сам попробую.

– Так это ты нарочно все прыгал, прыгал сперва?

Он засмеялся.

– Конечно. В боксе главное – маневр. Зря размахивать руками – только силы терять. Он бы побил меня, да уж очень хотел поэффектней пройти, я это понял и закрывался. Удар у него, между прочим, будь здоров… А все-таки он попался, не ожидал. Слышала, как вся его капелла орала? Я знал, если два раунда продержусь, на последнем он будет уже не тот. Мои будут три минуты.

– Какие три минуты?

– Последние. Раунд – три минуты.

Валя удивилась. Неужели бой продолжался только по три минуты?

– Три по три – всего девять, – весело продолжал Вадим, наслаждаясь ее неосведомленностью. – И перерыв по одной минуте, пока в чувство приходим и лекции слушаем. Одиннадцать минут – вся игра.

– Девять минут! С ума сойти! Да ведь на вас смотреть было страшно.

– Так это же все равно, что бегом до Пушкина.

– И ты еще ничего.

– Тренировка. А вообще-то и самому три минуты иногда за час кажутся. Я ведь не думал, что победил. Рад был, хоть устоял. Судьи дали по очкам эа тактику боя… Разговоров там было, в раздевалке! Ничего, Акопян не ворчал. Он и сам-то, думаю, не ожидал.

– Все-таки ты молодец, – повторила Валя.

– Мне рефери по очкам насчитали.

Она видела, он был рад, что она хвалит его. Глупый, неужели не понимал: если бы и проиграл, для нее все равно был бы таким же милым, а она, может быть, даже тогда была бы ему нужнее, чем сейчас.

Они не заметили, что остались в "Снежинке" одни.

– Молодые люди, закрываем! – певуче сказала буфетчица.

Поднялись… Вадим взял стоящий на стуле портфель.

– Спасибо, – сказала Валя. – До свиданья.

– Всего хорошего, – ответила буфетчица, отворяя им двери.

К Валиному дому подошли, когда на улицах стало уже совсем пустынно.

Сейчас они расстанутся. Вот уже и ворота ее дома. Как жаль! Лучше, если бы он был далеко. Они шли и держались за руки. Он сжимал ее пальцы. Было поздно, но они не смотрели на часы. Сколько прошло времени?.. Да не все ли равно! Им не хотелось расставаться.

Они остановились возле ее дома.

– Которые твои окна? – спросил Вадим.

– Вот те. Два на третьем этаже. Раз, два… Пятое и шестое. Видишь?

– Спят ваши?

– Нет. Мамы нет дома.

– В ночную работает?

– Нет. Уехала к тете на выходной.

Зачем она это сказала?.. Зачем? Вадим понял все по-своему.

– Я пойду, пора, – осторожно высвободила руку.

Но он снова завладел ее пальцами.

– Подожди. Ну, малость…

Он смотрел на нее и чего-то ждал. Вдруг спросил:

– Можно, я у тебя немного посижу, согреюсь?

Валя помотала головой.

– Боишься?

– Нет. Нельзя.

– Не веришь. Ясно.

Помолчали. У нее начали деревенеть коленки. Осторожно он снова начал:

– Я бы погрелся и сразу ушел.

Она подняла на него взгляд. Он был похож на мальчишку, которому отказывали в самом желанном. Глаза Вадима не таили хитрости. Валя рассмеялась:

– Как не понимаешь!..

– Ладно. Пока…

Он даже не пытался поцеловать ее. Отнял руку.

– Ты иди. Я подожду, пока закроешь двери.

– Зачем? Я не боюсь.

Он смотрел на нее так, словно не понимал, о чем она говорит.

Вошли в парадную. Валя спиной двинулась к лестнице. Нащупала первую ступеньку. Вадим остался внизу.

Она еще раз кивнула ему и, повернувшись, побежала на третий этаж. Взлетев на свою площадку, посмотрела вниз. Его не было видно. Отворив дверь и придерживая ее, негромко крикнула:

– Вадим, порядок!

– Ага! – гулко прозвучало снизу.

Потом проскрежетала пружина, и двери на улицу захлопнулись. Она вошла в квартиру.

Нашла выключатель и первое, что сделала, – взглянула на себя в зеркало и вслух сказала: "Ничего".

Сняла пальто. Повесила на плечики и вошла в комнату. Светлели прямоугольники окон. Резкие тени ломались на сгибе меж стеной и потолком. Занавеска не была задернута. Валя подошла, чтобы прикрыть ее. Невольно она заглянула через окно вниз. На противоположной стороне, освещенной фонарем, одиноко стоял Вадим. Он смотрел на ее окна. Валя хотела включить электричество и дать ему знак, чтобы немедленно уходил. Но не стала этого делать, а, не зажигая огня, пошла на кухню. Решила поставить чайник на огонь. Удивительно, но спать совсем не хотелось. Едва успела наполнить чайник, снова потянуло к окну, в комнату. Пошла туда и увидела – Вадим все стоял на улице, на том же месте.

Что это он? В эту минуту Вадим снова посмотрел на ее окно, поправил воротник, сунул руки в карманы. Кажется, собрался уходить. Но куда же в такой час? Не раздумывая, она кинулась в переднюю, выскочила на площадку и бегом вниз по лестнице.

– Вадим!

Он даже не вздрогнул, смотрел на нее, будто знал, что его позовут. Оторвался от своего места и, улыбаясь, пошел напрямик, пересекая пустынную улицу.

– Сумасшедший, что ты делаешь! – теперь она почему-то зашептала. – Идем. Там двери отворены.

Наверное, все так и должно было быть. Ей все равно бы от этого никуда не уйти.

Суждено ей это было, суждено. Так, кажется, говорили прежде, а, какая разница!

Он сидел напротив нее за столом в их чистой кухоньке.

– У нас есть "старка", хочешь? Осталась с Нового года.

– Конечно, с тобой…

Принесла из комнаты разлинованный золотыми полосками графинчик и такие же две стопочки.

Валя сделала бутерброды с колбасой. Налила Вадиму чаю. Вадим попробовал "старки" и сразу же запил чаем.

– Здорово! Грог.

– Ешь. – Валя пододвинула тарелку с бутербродами.

Но его не надо было просить. Он ел с удовольствием. Еще бы, потерял столько сил.

– А боксеры пьют? – спросила Валя.

– В общем-то, не рекомендуется. Но сегодня можно. И потом, какой я боксер… Так, от нечего делать. Я больше техникой болею. Мечтаю куда-нибудь на Каму или еще подальше.

– Все-таки хорошо быть сильным. Всегда за себя постоять можно. Никто тебе не страшен.

– Возможно, но чтобы уж никто…

– Вот если бы к нам кто-нибудь пристал на улице…

– Смотря по обстоятельствам. Я драться не люблю. Никогда не дрался.

– Ха! Смешно. Ну а если бы напали хулиганы?

– Ну, если бы напали, тогда…

Как ей нравилось, что он такой. С Вадимом было ничего, ничего не страшно.

Потом они сидели рядом на диване в комнате. Зажжен был только ночник под зеленым колпачком. Вадим ждал часа, когда начнут ходить трамваи.

Молчали. Им было хорошо и молчать. Валина голова сама по себе склонилась на плечо Вадима. Ей казалось – они были знакомы так давно.

В коридоре горел забытый свет. Валя поднялась, сказала:

– Я сейчас… Загашу, что зря…

Вернулась. Вадим протянул руку, взял Валины пальцы, потянул ее к себе и обнял за талию. На его лицо падал свет. Она видела широко открытые глаза, ласковые в нежные… Такие, что лучше бы в них не смотреть. Откинула ему волосы со лба и увидела на виске ссадину.

– Что это?!

– Пустяки. Бабасюк отшлифовал. Прическа помогла. Если бы рефери заметил, мог бы и остановить бой.

– Больно? Надо смазать.

– Ерунда. Заживет.

– Бедный…

Она наклонилась к нему и прижалась губами к больному месту. Он приподнял голову. Валины губы сами встретились с губами Вадима.

Кажется, они совсем не спали. Слышалось, по проспекту, вдали, пошли первые трамваи.

Наконец Вадим задремал, и она ускользнула с дивана. Когда вернулась, он сидел в майке и брюках, встретил ее стеснительной улыбкой.

– Надо идти, – сказал Вадим. – Мама, наверно, с ума сходит, куда я пропал…

И тогда она впервые подумала о том, что ничего, совершенно ничего не знает о нем. Ей и не приходило в голову, что у него есть семья – мать и, наверно, отец. Еще четверть часа назад Вадим принадлежал лишь ей, ей одной на всем свете.

Надевая на руку часы, он взглянул на них.

– Может быть, еще успею домой…

Ей казалось, он уже не думал о ней. Его занимало другое, но, когда расставались, снова с силой потянул ее к себе, выронив портфель, стиснул в объятиях и стал гладить по волосам, лицу, шее, покрывая их поцелуями.

Вадим ушел, осторожно отворив двери на лестницу и стараясь не шуметь. Нужно было спешить и Вале. Проходя мимо зеркала, она взглянула на себя и именно в ту минуту впервые поняла, что уже никогда не вернется к ней то, что ушло навсегда. Поняла и нисколько о том не пожалела.

Девчата с работы будто бы ничего в ней не заметила необычного. Приближался конец месяца. Шла горячка. Трудились, не отрываясь от машин. Было не до нее. И она, словно не зная усталости, работала старательно и споро, не поднимая головы от шитья, сама удивляясь тому, как умудрилась ничего не запороть, потому что вместо раскроенной шотландки видела перед собой Вадима, его спутанные волосы на лбу и кроткую сонную улыбку, когда он устало задремал рядом с ней.

С той ночи и началось ее счастье.

2

Тихо было в палате. Женщины отдыхали на своих койках. Кое-кто спал или дремал, думая о своем. Валя лежала лицом к стене. Услышала, как в другом конце комнаты отворилась дверь и раздался приглушенный голос пожилой сестры:

– Вот та, Вера Акимовна, в углу. Совсем молоденькая. Ну скажи пожалуйста…

– Хорошо, хорошо, – прерывая старуху, зазвучал другой голос мягко и так тихо, что Валя едва услышала. – Приду минут через десять. Вы не трогайте ее…

– Да мне как скажете. Есть же такие… – уже не таясь, продолжала сестра.

Снова чуть проскрипела и затворилась дверь. Голоса смолкли.

А Валя заметалась по койке. Путалась простыня в ногах. Неудобной, твердой и теплой казалась подушка.

Значит, не все, не все еще! Сейчас начнут ее терзать снова. Что им надо?.. Зачем им это? Смешно – ее надеются уговорить?.. Ведь просила, умоляла избавить ее от родов. Не помогли, ну и пусть теперь сами отвечают.

Прошли дни ее безоблачного счастья, про такое только в книгах читалось. Это когда любовь под голубым небом. Когда не ждешь ни грома, ни молнии, а кругом будто все тебе улыбается.

Были у нее такие дни.

До чего же им было хорошо вдвоем! И когда рядом сидели в кино, и когда в обнимочку бродили по улицам или сидели за столиком в кафе-мороженое. Но еще было лучше оставаться только вдвоем. Тогда не надо было никого стесняться, ни оглядываться. Все становилось дозволенным, все…

Мать часто работала в вечернюю смену, и Вадим приходил к Вале. Он никогда не опаздывал, и все-таки у нее тревожно начинало стучать сердце. Придет ли? Не случилось ли что? Но вот раздавался звонок с лестницы. Короткий знакомый звонок, и Валя чуть ли не бегом кидалась отворять двери.

Встречались они на фабрике, кидали друг на друга затаенные, полные восторга взгляды и расходились, не заговорив. Так хотел Вадим. Он хотел, чтобы никто не знал об их отношениях. Смешной, долго ли можно было прятаться?.. И так уже многие замечали. Но с намеками никто не приставал. Даже завистливая Лерка Тараканенко помалкивала. Валя понимала – Вадим нравился Лере. Давно она поглядывала своими подсиненными глазами на Вадима, да напрасно. Вот и делала вид, будто ничего про их любовь с Вадимом не знает и знать не хочет. Но однажды все-таки не хватило у нее выдержки. Было это в буфете. Вадим прошел мимо, едва, как это между ними и водилось, кивнул Вале, а она… ничего не могла с собой поделать, вспыхнули у нее щеки. Лерка – та все заметит, спросила так, чтобы все слышали:

– У вас с ним что, того?..

И нарисовала наманикюренным пальчиком в воздухе крестик, что должно было значить: "все?!"

Валя будто не поняла Тараканенко.

– Ты о чем?

Но та только хихикнула, скривив губы.

– Не прикидывайся, не слепые. Все знаем про вас, товарищ Доронина, хоть вы и скрытная.

– Дура ты, Тараканенко, – не найдя, как ответить лучше, сказала Валя и встала. – Тебе-то что?

Она хотела еще прибавить: "Завидно стало, да?" – но удержалась. Сидевшие за столиком девчата затихли. В разговор не вступили, но, видно было, таили улыбочки. Значит, догадывались. Ну и пусть, решила Валя. Ей было все равно, пускай хоть все на свете знают.

Вернулся из командировки Владимир Кириллович, и в цех, если вызывали механика, Вадим больше не приходил.

Дома у него Валя не бывала ни разу. Он ее к себе и не звал. Иногда охватывала тревога: а что, если там, в его семье, и таилось для нее недоброе? Почему ему не хотелось, чтобы она у него побывала?.. А потом гнала от себя эти мысли. Зачем ей к нему? С какой стати она там? У Вадима есть младшая сестренка. Жива у них и бабушка. Отец Вадима – водитель такси, мать – жактовский техник-смотритель. Все это он ей рассказал сам. Больше про Вадимову семью не знала ничего.

Долго ли могло продолжаться это их розовое счастье?

Откуда она знала? Ведь не с кем даже было поделиться своей тайной радостью.

Не было у Вали закадычной подруги – такой, от которой нет секретов. Может, это было и к лучшему. Мать она любила. Одна она у матери, Валентина. Но и матери не могла открыть того, что было на душе, не могла поделиться ни счастьем, ни минутой сомнения. Как же про то расскажешь матери?.. А мать, она, возможно, о чем-то и догадывалась. Валю она ни о чем не расспрашивала, хотя порой смотрела на нее так, словно хотела сказать: "Что у тебя, дочка? Открылась бы мне, все ли у тебя хорошо?"

Но Валя молчала и радовалась тому, что мать не досаждала вопросами.

И все-таки. Как-то раз мать, уходя в вечернюю смену, заметила, как Валя поправляла волосы перед зеркалом. Видно, женское чутье что-то ей подсказало. С заметной тревогой посмотрела на дочь.

– Ты гляди, Валентина, берегись. Жизнь-то одна.

Будто не поняв, про что речь, Валя спросила:

– Ты о чем, мама?

И та ответила:

– Да так я. Взрослая ты уже. Думай сама.

Никогда ей не забудутся часы, когда помрачнело для нее все вокруг.

Еще за день будто ничего не угрожало. Были с Вадимом на танцах. На танцы они ходили редко. Ему все некогда, тренировки. А уж если ходили, то куда-нибудь далеко. В тот вечер занесло их на Васильевский остров, в Мраморный зал Дворца. Танцевать Валя любила, а получалось как-то не в охотку. К удивлению Вадима, не было еще и десяти – попросилась домой…

До чего же хорошо было на улице! Весна… Широкий, как река, Большой проспект по краям в нескончаемых аллеях старых лип. Свернули по пустынной улице к Неве и вышли на набережную. Вплотную к парапету, устало посапывая, теснились белые пароходики. Солнце уже зашло. Вдали на горизонте тлело подожженное закатом небо.

Нет, не забыть ей того заката. Это догорало ее недолгое счастье.

С утра почувствовала себя плохо.

Мутило, будто съела накануне вечером что-то испорченное. Тяжелой сделалась голова. Встав, ощутила непривычную слабость в ногах. Потом все прошло и позабылось, а через два дня снова…

Вот тогда и охватил ее страх. Ведь сколько времени ничего не случалось. Привыкла и спокойненько думала – так и пойдет дальше. Но опять будто все наладилось. Стала надеяться, что причины тут другие. Переутомилась за последние дни, ела плохо. Не было аппетита. А тут вдруг и аппетит появился. Все будто вошло в норму, и она ждала счастливого исхода. Ни слова не сказала тогда Вадиму. Зачем поднимать панику, пугать его.

Потихоньку от матери сходила в консультацию. Больше сомнений не было. Определили беременность на втором месяце. Вернулась домой, легла на диван лицом в подушку. Что же будет?.. Не плакала. Глаза оставались сухими. Только думы, думы, одна ужасней другой.

Главное, решила, нужно, чтобы ни о чем не догадалась мать, и Вадим пусть ничего не знает. Еще девчата, подруги по цеху. Ох, если они проведают!.. Ну, да откуда им было догадаться?.. Вадиму не сказала ничего, а он ходил, смеялся, смотрел на нее восхищенно. Раз как-то весело заметил:

– Ох, Валькин, – так он ее забавно называл: "Валькин", – выглядеть ты стала!.. Хоть по улицам с тобой не ходи, – мужики засматриваются.

Не выдержала тогда, обхватила его голову, изо всех сил прижала к груди, чтобы не увидел выступивших у, нее слез. Вадим высвободился, взял за руки и, отстранившись, удивленно спросил:

– Ты что это?

– Ничего, – сказала. – Люблю!.. – и снова притянула к себе.

С тех пор он посматривал на неё со скрытой тревогой. Может быть, о чем-то догадывался, а возможно, она его удивляла той горячей лаской, что внезапно обрушила на него.

А на фабрике ничего. Работала не хуже прежнего. Юлия Федоровна, как и раньше, ставила ее в пример, обещала, что вот-вот повысит разряд. До разряда ли ей было! Выплакаться бы перед кем-нибудь вволю, спросить, что же делать.

И вдруг поняла: только он один-единственный может ее понять и утешить.

Не могла больше скрывать от него, самого родного на свете. Решилась.

Такой был тихий, задумчивый вечер. Окно на улицу раскрыто настежь. Откуда-то слышалась музыка. Хорошая музыка, немного грустная.

Он пришел без плаща и без кепки. Ходил по комнате. Что-то ему не сиделось на месте. Предложила чаю. Махнул рукой.

– Что ты, какой тут чай! Пиво надо сегодня пить. Хочешь, пойдем? Может, в бар попадем, посидим.

– Не хочу пива, – сказала она. – И вообще ничего не хочу.

– Ты чего это, Валь?

Уловила в голосе его настороженность. Может быть, уже и стал догадываться, а не расспрашивал, потому что сам боялся узнать. Наверное так, решил – раз она ничего не говорит, и допытываться не надо. Минуту еще постоял, потом сел рядом на диван, взял ее руку.

– Ну, что ты?..

Сидели какое-то время молча. Вадим напряженно ждал. Валя наклонила голову. Не отпуская его руки, полушепотом проговорила:

– Все, Вадим. Случилось со мной… Попалась я…

Почувствовала, как дрогнула его рука и замерла.

Тихо, словно не понимал, о чем шла речь, спросил:

– Как попалась?.. Про что ты?

– Про то. Сам знаешь.

Молчал, не отбирая руки. Валя уже не сжимала его ладони. Как-то неожиданно для себя просто сказала:

– Ну, а как же иначе? На что было надеяться?

– Да ведь не говорила ты. Ничего не было.

– Не было. Теперь есть.

– Точно знаешь?

Кивнула головой.

– Врачи определили, – сказала она.

– Твоя мама знает?

Подняла на него взгляд и увидела: пропал румянец на щеках и той милой улыбки не было. Валя дважды решительно мотнула головой:

– Нет. И не узнает.

Он, хоть и не хотел того показать, обрадовался. Ему просто, лишь бы никто не узнал. И все-таки спросила:

– Что будем делать, Вадим?

Пожал плечами, не сразу ответил:

– Как что? Сама знаешь.

– Знаю, – не поднимая головы, ответила Валя и добавила: – Боюсь.

– Ну, чего бояться. Теперь все законно, и медицина как положено…

Удивило, как он спокоен. Но нет, он не был спокоен. Словно потерявшись, продолжал:

– Ты не думай, Валюшка, я… Молодые же мы еще очень. Рано.

А в нее будто вдруг вселился дух противоречия. Захотелось досадить ему. Взяла и сказала:

– Бывают и моложе.

Вадим опустил голову. Молчал. Потом тихо проговорил:

– Мон против будут. Стеной встанут, Я уж это знаю.

– Твои? Кто – твои?

Вздохнул:

– Родители, понятно.

Видела она, как ему нелегко было о том говорить, отлично видела, но обида на Вадима брала свое.

– Мама с папой? – натянуто рассмеялась Валя. – А что нам до них? Мы сами взрослые.

– Конечно, – кивнул он. – А где жить будем? У вас одна комната.

– А как другие живут?

– Не знаю. Разве мог я думать? Мне еще учиться надо.

– А мне?

Он растерянно молчал. Она не унималась:

– А мне ничего не надо, да?

Он продолжал молчать. Сидел опустив голову, и тогда она с вызовом бросила:

– А если я ничего не стану делать? Будь как будет.

Негромко выдавил из себя:

– Твое дело. Что я могу…

Вот теперь, кажется, она готова была разрыдаться, но сдержалась и только воскликнула:

– Значит, все я одна? Я, только я?.. И думать должна была раньше я, и мучиться теперь одной, и жизнь свою погубить, так, да?!

– Ну почему, почему ты так?..

Он сидел ссутулившийся, такой растерянный и жалкий, что Вале внезапно захотелось его утешить. Она вдруг почувствовала себя гораздо старше его, серьезнее и рассудительнее.

Рассмеялась и сказала уже совсем иным тоном: Глупенький ты. Да нарочно я все это тебе. Так, нашло на меня… Давно все решила. Не беспокойся, и мама ничего не узнает… Может, и вообще никто. Просил бы ты меня, так и то бы не стала.

Окончательно сбитый с толку, Вадим теперь не знал, что сказать.

– Валя, Валюта, да ведь я за тебя!.. Я на все готов…

– Будто, – улыбаясь и снова бесконечно веря ему, мягко проговорила Валя.

Нет, он не собирался бросать ее. Он ее все же любил. Надо было только избавиться от того, лишнего, кто хотел появиться на свет столь непрошеным, и все пойдет у них по-старому, светло и радостно.

Только бы любил ее, как раньше.

Повернулась в сторону палаты и посмотрела, что делается.